Колюня, царь - ампиратор

КОЛЮНЯ - ЦАРЬ-АМПИРАТОР!

   Ох! Чего на свете только не бывает! Какие подчас смешные и нелепые события случаются, только за живот держись от хохота. Да вот хотя бы случай с тёткой Авдотьей Меньшутиной. Когда же это было? Как бы не соврать. Да в начале семидесятых, точно!

   Раннее июньское утро. На остановке автобуса, который курсирует из областного центра в пригородное село и обратно, топчется в ожидании народ. В основном едут на предприятия, в поликлиники, продавцы в магазины, да и разный, другой ранний люд. Это потом, позже, хлынут студенты и служащие городских учреждений, примерно через час.
   Живя в селе, в собственных домах с огородами, садами и палисадничками, они, жители пригорода, как говорится: ещё не город, но уже и не село. Сами про себя рассуждают так:
 - И в стороне живём и в людях.
   В общем, хозяйствуют с оглядкой на город. Вот с утра вроде кур покормили, по холодку картошку окучили, пропололи и, принарядившись к автобусу, в город, на производство.
   Теперь, кидая тревожный взор на ручные часы, переминаются с ноги на ногу, боясь того, что автобус задержится и подведёт. Ох, не опоздать бы!
   Из этой, «разношёрстной» толпы ожидающих транспорта, выделяется пожилая, сухощавая женщина, точнее даже не она сама, а довольно громоздкий, холщовый, необъятный, серый мешок расположившийся подле её ног. Этот мешок так не сочетается с сумочками-ридикюлями в руках женщин, с разноцветными, лёгкими платьями, с туфельками на высоких каблуках, с еле уловимыми запахами духов и мужских одеколонов, плавающих в воздухе над головами ожидающих. Мешок возвышается бесформенной кучей, перевязанный шнурком, лежит, развалившись на асфальте. Хозяйка его Авдотья Меньшутина, лет около семидесяти, жительница пригорода, кажется, больше других волнуется, о задержке автобуса. Она суетливо делает по несколько шагов туда-обратно, не отдаляясь от своей клади, держа её в поле зрения, полагая будто бы, что кто-то решится посягнуть на её собственность. Прикладывая ладонь ко лбу козырьком она вглядывается, сощурившись, вдаль, на дорогу, вытягивается в струнку, жмурится, пыхтит и что-то бормочет себе под нос. Одним словом - нервничает. Наконец, показывается автобус и тётка Авдотья, сразу успокоившись, даже улыбаясь каким-то своим мыслям, подхватив мешок и расталкивая всех локтями, норовит одной из первых войти в открывшиеся двери. Не тут то было! Образовался затор и приключился он как раз из-за мешка, который, «раскорячившись», никак не желал очутиться в салоне. Народ сзади поднадавил. Как бы не так! Мешок стал «колом», своими выпуклыми боками застрял в дверях. Послышались гневные крики пассажиров, ругательства и другие неприятные восклицания.
 - Ой! Не напирайте,- взвизгнув, заверещала тётка Авдотья,- куды прётесь, ошалелые! Я ж не устою, рухну!
   За дело взялись мужчины и резко дёрнув, вытянули застрявший мешок наружу, сами же ринулись вперёд, понимая, что возня эта задерживает водителя, который уже несколько раз тревожно сигналил, намекая - тронется и ждать не будет никого! Последней всё же влезла тётка Авдотья, втянув кое-как свою поклажу. Двери со скрипом захлопнулись. Поехали.
   Пассажиры успокоились не сразу, взбудораженные при посадке. Продолжали разговаривать на повышенных тонах, препираться и вздорить, распределяясь по сторонам, рассаживаясь и вставая вдоль сидений, ухватившись за поручни. Наконец, вроде угомонились.
   Да хорошо бы, коли так, но мы забыли про тётку Авдотью с мешком. Подхватив его в обнимку, прижав к себе, она, как тараном прокладывала путь вперёд. При этом тянула за собой, сминая и неприлично приподнимая подолы женских платьев, что вызывало вскрики раздражения и неудовольствия. Приподнимая, мешком сбивала, портила сидящим уложенные, сбрызнутые лаком причёски, протискиваясь лезла, пыхтела, успевая оговариваться, «отбрёхивалась» на гневные замечания и укоры пассажиров.
 - Бабушка! Что вы делаете-то! Испортили мне начёс! Всё утро укладывала причёску, а вы мешком своим поломали,- плаксивым голосом с обидой выкрикнула сидящая на ближнем, к проходу сидении, миловидная девушка, пытаясь поправить руками взъерошенную шевелюру.
 - Ну, уж извиняюсь!- как можно миролюбивей бурчала себе под нос тётка Авдотья и продолжала движение, вызывая негодующие возгласы уже следующих пассажиров. Наконец она добралась почти до кабины водителя и встала возле сидящего мужчины, примостив вплотную к нему свой мешок. Пристально посмотрела на сидящего, при этом громко, устало вздохнула. Тот сразу понял намёк, быстро поднялся, уступая возмутительнице спокойствия место. Усевшись поудобнее, спиною к кабине водителя, тётка Авдотья, перевязав платочек, оглядела попутчиков. Было очевидно, что ей не терпелось завести разговор, пообщаться.
 - Ну и сушь стоит,- громко выдохнула она,- нонче прямо дышать нечем,- и повернувшись к соседке, смотрящей в окно,- открыли бы фортку что ли, дамочка, сидим, задыхаемся тута.
   Женщина медленно повернула голову в сторону тётки Авдотьи и, еле сдерживаясь, чтобы не нагрубить, ответила:
 - Дома сидеть, в холодке надо, а не портить людям настроение с утра, перед рабочим днём.
   Тётку Авдотью слова её не задели и она миролюбиво хмыкнула:
 - Так я бы с превеликим удобством сидела дома у себя, кабы не дела! - и продолжила, хоть соседка и отвернулась от неё пренебрежительно, обращаясь теперь уже к окружающим,- внучка у меня родила, о как! Вчера выписали. Правнук на четыре кило вытянул! Вот еду, подарок везу.
   Народ наш не злобливый, долго обид не держит. Соседка по сидению никак не ответила на слова Авдотьи, но видно было, что глаза её подобрели, взгляд стал мягче, с пониманием. Все вокруг тоже вроде настроились на миролюбивый лад.
 - Это чего же? Цельный мешок провизии тащишь,- пошутил пожилой мужчина с сиденья напротив,- правнука откормить решила?
 - Не боись за них, есть там кому кормить,- ответила тётка Авдотья,- сказано же было, подарок это! Горшки!- и изумлённым гражданам пояснила,- любой на выбор! Вот пускай выбирает внучка малому, который глянется, да хоть все!
   В автобусе повисла тишина, народ переваривал услышанное, не понимая.
 - Не рановато ли? - изумлённо вскинула брови соседка тётки Авдотьи.
 - В самый раз! Посля, как картошку полоть выйду, так уж и не выберусь. А там морква, да другое всякое. От хозяйства не отойти, поди знаете?
 - Да где же столько горшков купила?- изумился мужчина, сидящий напротив.
 - Зачем же - купила,- гордо подбоченилась тётка Авдотья,- по гароду, да двору, да в сарае насобирала. Я шестерых своих вырастила, да внуков уж пяток и ещё планируются. Мои-то все почти погодки росли. Как одному приспичит бывало, и всем сразу надо. Как папаня мой говорил: «Кормишь-та в одно время, вот их враз и разбираить». Решили, чтобы у каждого свой был собственный горшок. Бывало, сядут кружком в сенях, а зимой на кухне, песни поют. Мой старенький папаня говорил: «О, собранию сорганизовали! Гляди, мать, как ба по вам с отцом резолюцию не приняли. А то свергнуть, чаво доброва-та!» А я в ответ:
 - Да пускай свергают! Ни каши, ни молока, ни пышки не получат,- и прошу его,- ты бы, дед, поднимал их уже, мне-то недосуг, а то прилипнут, не ровён час. Папаня намнёт, натрёт бумаги помягче и давай по очереди поднимать малых, а они ещё и сопротивление оказывают ему, хнычут. Папаня говорит тогда: «Гляди мать! Хитрецы какия, симулирують, за компанию присели!» И верно ведь!
 - А они, горшки эти, дюже хороши. И маненькие имеются и поболе. Все обливные, удобные.
 - Ночная ваза!- вдруг сказала соседка и на непонимающий взгляд тётки Авдотьи пояснила,- так называют культурно, не горшок, а ночная ваза.
 - А я об чём, об том же,- согласно закивала головою тётка Авдотья,- вот Ванюшка, третий внук, подрос, ему-то ваза без надобностей. Я посля отчистила песочком, отмыла и в эту вазу посадила герань! Стоит тот горшок, ой, извиняюсь, ваза на окне в кухне, красиво! Синенькая, обливная, да с ручкой. Удобство!
   Народ захихикал на эти её слова.
 - А вот сынок у меня один, прапорщик,- продолжила доверительно Авдотья,- так в Германии, в загранице служит. В городе, как его там, запамятовала. А! Не важно, всё одно язык сломишь, покуда выговоришь. Приехали они в гости значит, с внучком Колюней, а у того горшок немецкий белый, с пластмассы. Дитё сидит на нём, сидит, глядишь - перевернул, всё выплескал! Лёгкий потому что горшок. Прям беда! Так дед притащил из сарая тот, на котором ещё отец самого Колюни сиживал, зелёный такой, устойчивый. А в этот белый, внук игрушки, машинки складывать стал, приспособил, значит. Вот слышим, из спальни-то шкрык-шкрык, что-то ширкает. Батюшки! Да, чего там такое? Глядим, внук выезжает на горшке, а на голове у него как корона, белый тот, немецкий. Уморил всех! Старый дедушка, мой папаня, как увидал мальца, да и говорит: «Ты, Колюня, точно царь- ампиратор! В короне и на троне!».
   Вдруг тётка Авдотья привстала, присмотрелась в окно:
 - Ой! Никак уж Комсомольская? Чуть не проехала! Мне здесь на троллейбус пересесть надо, да на север ехать, к «Океану». Вот придумают тоже - север! В новых домах они живут,- пояснила. Ну, так прощевайте, не серчайте на меня. Извиняюсь, коли что ни так!
   Тётке Авдотье дружно помогли выгрузиться, выставили аккуратно её мешок, и автобус, закрыв двери, поехал дальше, с совсем уже по - другому, с благодушно настроенными, пассажирами. Но, наверное каждый в автобусе подумал об Авдотье:
- Как она там с мешком, в троллейбус сядет, там-то двери поуже?