Город Лето

Еще одно лето...сквозь которое просвечивает пряная, горьковато-солоноватая осень и это хорошо, что я еще не знаю, какая музыка ждет меня на том берегу, пока воздух соткан из пронзительных мелодий Клода Дебюсси. Я уже не прикладываю ажурные белые салфетки к глазам, стараясь рассмотреть сквозь них жалящую белизну очередного лета; и резная зелень деревьев больше не представляется высшим пилотажем зодчества. В какой-то миг море жизненных волнений успокаивается, выбрасывая на берег отравленного красотой мира моряка.

Без меня мой пьяный корабль где-то бродит средь красивых молочно-каменных портов, вдыхая ароматы восточных специй вперемешку с потом уставших от ноши грузчиков и прохладным вином, спрятанным в трюме; по ночам он ласкаем лунным светом в маленькой бухте зеленого острова, как неприкаянное дитя, нашедшее приют в накрахмаленной колыбели, а днем его беспощадно бичует палящее солнце. И если у него однажды лопнут паруса, то не от ветра, а, скорее от божественного голоса Марии Каллас, в котором слепой моряк расслышал коварство сирены. Опасность красоты преследует мой корабль всюду, начиная от узоров морских узлов, вздухшився вен на жилистых руках матросов, радиоволны, вероломно завладевшей слухом и сердцем, вплоть до алчной пасти шторма. Утонуть можно всюду, даже в чечевичной похлебке, если ты жаден до болезненной любви к миру, однажды выплеснувшему тебя из утробы матери.

Совершенно непостижимо для ума, как невинный пенопластовый плотик и парочка тополиных листьев, дрейфующих в луже, проделывают такой путь, избежав эволюции в белоснежную яхту, а застряв где-то посредине между "алыми парусами" и "черной жемчужиной".

Когда тебе почти сорок, самое время сойти на берег, прихватив из каюты памяти волшебный комод с многочисленными ящичками - одни задвинуты и даже заперты на ключ (ключ в ракушке, ракушка на глубине океана), другие раскрываются и требуют заполнения пустоты.

Говорят, что однажды моряк влюбился в земную женщину, которая вечерами любила слушать оперу и прекрасно готовила разную еду. Она выходила на балкон своего дома из красного кирпича и ветер развивал за ее спиной белоснежную штору. Она ловила ее и прикладывала уголок к лицу. Так она могла долго смотреть на улицу сквозь узорчатую ткань, как сквозь вуаль. Он так и не узнал ее имя, только говорил, что всякий раз запуская пальцы в разноцветную чечевицу, чувствовал, как в горле застревало лето...