Ковер, НЛО и Святая Троица

- А вы Бога красить будете?
- Думаешь надо? - спросила я Никиту.
- Ну, он как-то потускнел...
"Бог потускнел...Какое замечательное выражение", подумала я про себя и начала водить кисточкой по распятию.
Дождь накрапывал все сильнее... Однако позолота была на водной основе и у меня не было опасений за то, что ее тут же смоет.
- Скоро прибегут бурундуки и утащат конфеты и печенье. В прошлый раз, когда хоронили деда, Наташа кричала и материлась на бурундуков.
- Не стоит так-то материться на кладбище, - заметила я и спросила, - А ты знаешь, как Бога зовут?
- Иисус, - тут же выдал Никита. - Он еще в церкве висит. А вон там внизу татарское кладбище. Видите, вон там две кочки?
Никита развлекал меня своими детскими фантазиями и суждениями, пока я подкрашивала орнамент на бабушкином памятнике. В тот момент мне даже казалось, что она улыбается мне с фотографии. А я тем временем уже вспоминала, как мы ее хоронили - в лютый декабрьский вечер, в темноте, при свете автомобильных фар. У меня тогда отмерзли руки, пока я держала заженные свечки и молилась, молча, про себя. Мне тогда казалось, что бабка не иначе, как была ведьмой, раз так тяжело мы ее провожали на тот свет.
В тот день все не заладилось: деревенские мужики, которые должны были рыть могилу, забухали, при чем все, разом; дорогу замело снегом и чтобы ее расчистить, пришлось ехать в другую деревню за трактором; пока я варила поминальный компот, в комнате упала свеча и к тумбочке начала пригорать салфетка. В общем, на следующий день после похорон, были мороз и солнце, и день стоял чудесный, как в стихотворении Пушкина. "Мистификасьон", думала я той зимой.
Сегодня мы ехали на деревенское кладбище через поля, по дороге из одуванчиков - она стелилась зеленой лентой в янтарных цветах. Шел дождь.

- У меня в сортире нет туалетной бумаги, - сказала Наташа, - Там у меня книжка стоит.
- Надеюсь, не художественная?
- Какой-то Генрих, - улыбнулась Наташа.
- Гейне? - иронизировала я.
Как выяснилось позднее, в деревянном туалете действительно утилизировалась книга не кого-нибудь, а Генриха Манна - это был "Верноподанный", который уже успел лишиться последних страниц.
"Интересно, кто-нибудь и когда-нибудь здесь в этом захолустье узнал, чем закончилось это повествование?", подумалось мне. Дальше меня ожидало еще одно удивление, когда я обнаружила на кровати книгу "Народных рецептов" и ни больше, ни меньше популярную медицинскую энциклопедию. А вот от телевизора сюрпризов не было - вещали всего два канала, первый, да второй.
- Самый лучший экскаватор - это "КаматсУ". Я тебе отвчаю. Ну, еще "Хёндай", "Хитачи" ничего так, а вот "КаматсУ" - это вещь. Я только в него сажусь, раз раз, программу задал и всё, сижу, а он работает.
Трое мужиков пенсионного возраста, как маленькие мальчишки оживленно обсуждали чудеса технического прогресса. Это было, наверное, первое и последнее сильное впечатление от бывалого экскаватарщика, который пил, почти не закусывая и говорил о своей рабочей машине, как о любимой женщине.
- Ну, давайте памянем всех родственников. Пусть им будет царствие небесное.

Деревня тонула в волнах окружавшего ее березняка. Если бы я представила эту единственную улицу Мира, как старый замшелый корабль, собранный из досок и бревен брошенных и разграбленных домов, обветшалих построек с прогнившими крышами и выбитыми окнами, я бы подумала, что эта чертова посудина терпит бедствие в зеленом море душистой клейкой березовой листвы. Мне казалось, что этот молодой, весенний аромат дегтярной горечи к осени настоится еще крепче и станет дурманить еще сильнее. "Этим воздухом можно питаться", все время повоторяла бабушка.
- Этим воздухом можно запитаться, - думала я, стоя на банном крылечке. В небе лопались паруса розового заката, щебетали какие-то птицы, в логу отсчитывала века кукушка.

- Сегодня облачно, и звезд не разглядеть почти, - сказала я Наташе, когда она вышла покурить на улицу, а я за компанию пошла смотреть на небо.
- Так еще и не вечер, - зметила она. - Смотри, какая Луна.
- Половинка.
- Растущая. А вон, смотри, спутник летит. Папка бы сейчас сказал, что это НЛО.
- Да, наверное, - улыбнулась я в ответ.

Ночью я насчитала в доме четыре настенных ковра. Один висел прямо у меня перед глазами и обнимал комнатный угол. Второй был над диваном. А остальные два, один из которых был плюшевый и с оленями, украшали комнату ныне покойных Наташиных родителей. Им было пятнадцать и семнадцать лет, когда они поженились и уже никогда не расставались. Даже умерли друг за другом, от одной и той же болезни - рака легких.

За окном в ночи заливалась какая-то птица, я не могла спать и рассматривала ковер. Я никак не могла понять, зачем нужно было заворачивать его на угол, когда можно было повесить его во всю стену. Это была не единственная проблема той ночи. Я думала о певчей птице, которая сама того не зная, скрашивала мою бессонницу. Мне казалось, что с каждым новым звуком в этой птице растет желание напороться на какой-нибудь шип и умереть от невозможности спеть еще красивее и любить петь еще сильнее, и быть обреченной на вечное воспевание ночной красоты этого такого разного для нас мира.

- Как такое могло случиться, что человек стал Богом? - спросил меня Никита, когда я подкрашивала бабушкин крест.

- Я не знаю, - ответила я.