Богомол. 19

Василий Кирсанов по кличке «Богомол» жил на другом краю деревни и род вёл свой от того же   Вахрамея Кирсанова, что и остальные. Было  он Кирсанову Дмитрию что-то вроде троюродного дяди со стороны Турчонков. Однако с родней почти не знался и жил сам себе на особняк, хотя жену и двух сыновей имел. Уродился он ещё в детстве необычно долговязым для тех краёв.  Это служило причиной всех насмешек над ним в детстве. Дети ведь, в сущности, злой народ, а тогда остановить их видно было некому. Поэтому своё образование он завершил после двух лет обучения в церковно-приходской школе. Семья их была скорее в разряде бедных, так что работать он начал сызмальства, получая от хозяев и пинков, и затрещин больше, чем остальные. Когда ему было двенадцать лет, то думали, что шестнадцать, а   когда ему стукнуло шестнадцать, то уже меньше девятнадцати, никто не давал.  Но его развитие и жизненный опыт   были детскими, не смотря на высокий рост, а худое телосложение от постоянного недокорма дало повод для клички «Жердей».       Мать как не билась поднять хозяйство, а все было не впрок. Да и что может одна женщина сделать, при том  не очень здоровая?   От тяжёлого труда, когда её Васе исполнилось шестнадцать, она тихо перешла в мир иной, оставив после себя только низенькую избёнку, с камышовой крышей и немудрящую в ней утварь. Василий пошёл на заработки. Но в деревне платили плохо. Работу требовали как со взрослого, а денег давали за нее как ребёнку, мол не дорос ещё. Васе это положение дел скоро надоело и он ушёл с чумаками, которые проезжали через Нижнюю Добринку в Царицын на заработки. Возраст он свой скрыл и примкнул к артели «крючников», которая разгружала баржи  в порту. Он уже вымахал ростом в косую сажень, а здоровья, того что было у мужиков, пока ещё не было. Мешки с сахарным песком были не для него. Весил такой мешок 6 пудов. В нем самом тогда было чуть больше половины веса этого мешка, а вот сахарные головы или рогожные мешки с сушёной рыбой были как раз его груз. Старшой в артели его жалел и работу давал ему по силам, понимая, что надорваться на разгрузке можно в любой момент, а кто потом лечить будет? Как придётся дальше жить?  Один из грузчиков, было, указал вожаку артели, что тот для Васи грузы полегче выбирает, так и расчёт должен быть с пацаном вдвое меньше. Артельный его на место быстро поставил.
Я ведь говорит учёт, веду, кто и  что из вас наработал. Вот ты Михаил недоволен, что ему большая доля достанется, чем ты хотел бы, а вот сегодня баржу с кирпичам разгружали так ты по сколь кирпичей-то в «козу» укладывал?
– По двадцать пять.
– Правильно, а ты Вася?
– По десять.
– Тоже верно.
– А ты сколь ходок, Миша, сделал со своей «козой»?
– Не считал я.
– Зато я считал. Скажу - восемнадцать, а сколь Вася со своей? Вижу, не знаешь - сорок шесть. Он с ней бегом бегал. Пока ты свою козу накладывал, он уже опять  успевал на погрузку встать. Так получается, что на этой барже он больше тебя на два пуда кирпичей вынес, да потом вы его подметать баржу отправили, и он безропотно больше часа её выметал от пыли. Так кому я больше должен сегодня заплатить? Впрочем, если тебе мой расчёт не нравится, можешь поискать себе другую артель.
– Это, что же,  ты меня, опытного     грузчика, на пацана променял? Работа тебе моя не нравится? Да я такие грузы подымаю, что ему ещё пять лет их не взять, а ты меня гонишь?
– Нет, Миша, не гоню. А вот жадность твоя не нравится, всё тебе кажется, что другим больше платят, да ещё гонор твой: «как это юнец получает, сколько и я?». Так что или работай и к парню не цепляйся, или разойдёмся как пароход с баржой.
Начал, наконец-то Василий в артели питаться более или менее по-человечески.  Когда же посерьёзнее заработки пошли, решил он, что денег накопит, а потом вернётся в родную Нижнюю Добринку  и хозяйство заведёт. Дом, чтоб был высокий, пятисотенный, в три окна на улицу. В такой дом не стыдно будет и жену привести. Скотину следует прикупить кое-какую, да ещё пусть будут куры, там утки, поросята. Чтоб дети его никогда голода не знали. Уже через год мешок на шесть пудов был для него грузом обычным, а по три пуда если приходилось носить, то брал их два сразу и нёс в под мышках. В тело он, правда, так особенно и не вошёл. Его напарники выглядели гораздо мощнее с широкими мясистыми плечами, крепкими шеями и шарами бицепсов. Но Василий хоть и был, на первый взгляд, тощим как Кащей Бессмертный, на самом деле был, казалось сплетен из жил. Часто долговязый длинный парень вызывал усмешку, а то и насмешку поскольку, плохо скроенная одежда с чужого плеча болталась на нем как на огородном пугале. В раздетом же виде он был сооружением из вздутых от непомерных грузов вен, и мышц, сплетённых вокруг костей как верёвки в канаты. Да и весил Василий теперь уже не так мало. Как то встал он на весы и с удивлением увидел, что гирь более чем на пять пудов выставить на противовес пришлось.  Однажды, когда артель лежала, после обеда в тени от перевёрнутой  на бок рыбацкой лодки, к ним подошёл средних лет купец в лаковых сапогах. Слез он с ездовой двуколки, что на манер беговых дрожек была на рессорах и на резиновом ходу, запряжённой классным, вороным жеребцом. Он подошёл к артельному и, похлопывая по сверкающему голенищу кнутом, поприветствовал его и тех, что сидели рядом.
– Здоровы будьте, крещёные.
– И ты будь, – глянул на него из-под надвинутой на глаза шапки Егорыч,- а, чем тебе некрещёные не нравятся? Слышь, Ильсур-хан, он с тобой здороваться не хочет.
Из под лодки поднялся здоровый, с черными вислыми усами и темно-коричневой кожей от природы и загара,  артельщик татарин, который ходил «подшишельным».
– Это твоя здороваться не хочет?– с грозным видом спросил он купца.  А ну, кто ты такая есть?
– Здравствуйте добрые люди, я не сообразил, что не все крещёные.
– А ты чтоб ошибки не было нас приветствуй по-другому, – со значеньем сказал Егорыч, вожак артели.
– Это как же? – искренне поинтересовался купец.
 – А вот так… Поклон вам, господа крючники. А теперь сам скажи, кто ты есть таков?
– Я купец, Яков Баратов. Взял в аренду баржу. До Царицына команду набираю, на баржу. Не будет ли из вашей команды желающих? –
– Дак, поспрошай, я не против, - кивнул головой Егорыч, - мы у себя никого силком не держим. А вон, в версте от нас, сволочи  гуртом держаться, им, что через отмель баржу сволочить, что  штаны с пьяного - один черт. Лишь бы им навар был. Там, я думаю, быстрее  наберёте, у нас народ серьёзный.
– Вот то ж мне и надоть, чтоб серьёзный. А то к тем я подъезжал, рожи у них не приведи Господи. Разбойники, да и только. Того и гляди кошелёк уведут или нож в ребра сунут.
– А что платить будешь?– неожиданно спросил Василий.
– Новичку полтинник в день вверх по реке, а тридцать копеек обратно.
– А что за работа?
– У меня баржа– «самолёт», слыхал про такие?
– А за сколь дней дойдём?
– Сейчас ночи тёмные и темнеет рано, а по ночам идти – себе дороже. Я думаю, недели за три дойдём.
– Василий, ты и в правду на баржу хочешь податься? Чем тебе здесь не  работа?
– Охота другие места посмотреть. Да и работа сейчас не каждый день.
– Так ведь и отдохнуть надо, а, впрочем, смотри сам,
Так и оказался Вася Кирсанов на барже – «самолёте».
Это уже был конец девятнадцатого века, который завершил столетний расцвет бурлачества. Всё больше появлялось пароходов. Хоть пароход и стоил дорого, скорость у него была несравнимая с бурлацким тяглом. На этом, те купцы, что побогаче и выигрывали.
К началу семидесятых годов девятнадцатого века бурлаков как массового явления уже практически не осталось. Появлялись и совсем хитрые приспособления. На такую баржу-«самолёт» и завербовался Кирсанов. На барже их было всего пять человек. Купец,  с ним кормщик - он же кашевар, и три  работяги – Василий за старшего.
 По бокам у баржи, ближе к носу, на железной оси были смонтированы два огромных колеса  с плицами, наподобие тех, что были у колёсных пароходов, только ещё больше. У баржи было два якоря и  лебёдка. Движение осуществлялось за счёт скорости течения реки. Пока баржа стояла на якоре, на широкой лодке вперёд нее саженей на сто завозился восьмипудовый якорь, его бросали в воду, а канат наматывался потом на колёсный вал, который через колеса крутила вода. Так баржа, как бы, сама себя тащила против течения. Причём, чем быстрее было течение, тем быстрее крутились колеса, а, значит, баржа быстрее шла вперёд. Бывало, помогал ей ещё  и парус, если ветер был попутный. Если же нет, то в работу включались «канатные», которые помогали лебёдкой выбирать  якорный канат. Такой тип баржи называли «самолёт».     Скорость получалась, не высока. Не быстрее, чем с бурлаками, но платить то нужно было в шесть, а то и в десять раз меньше.
Посмотрел Василий Царицын, и Саратов, и Самару, и Ярославль и Вологду. Да и мало ли городов и весей по Матушке-Волге поразбросано. Там, на вечерках, перед ночлегом, под заунывные песни крючников и погонычей,  при свете костров, научился он бороться. Боролись мужики тогда по простым правилам. Была или борьба на поясах или кто кого свалит и положит на лопатки. Приёмов было мало.  Скорее их топтание напоминало все же классическую борьбу. Кое-что из техники борьбы удалось подсмотреть Васе во время цирковых представлений.
 В каждом городе, если было время, пока грузили баржу, брал он в цирк билеты и с упоением смотрел на схватки борцов, которые выходили на парад-алле:  мускулистые,  с медалями   на груди.
 Иногда, для создания атмосферы таинственности,  схватки проходили  с борцом инкогнито, когда боролся кто-нибудь в маске, под псевдонимом. Пришлось ему видеть и выступления Подгубного и Жеребцова, Ивана Заикина и других известных тогда российских борцов. Были борцы и из-за границы.  Но, когда он увидел Григория Кащеева, он буквально влюбился в него. Не было в борьбе ему равных. И облик, и судьба у них были похожи. Кащеев был страшной силы цирковой силач из бывших бурлаков. Более двух метров ростом, он в одиночку таскал баржи на десять тысяч пудов. Хозяин баржи платил ему за пятерых. Существовала легенда, что Поддубный победил всех, с кем боролся. Он был неофициальным чемпионом мира. Во всяком случае, журналисты и репортёры присвоили ему своё звание «Чемпион чемпионов».
Кащеева он положить на лопатки всё же не смог, им засчитали ничью. Видя его выступления, Вася загорался от   желания вот так же выступать, быть самым сильным. Но пока он был ещё юн для этого. Не только борьба его увлекала. Приходилось Василию  биться  на кулаках с крючниками и биндюжниками, и один на один, и ватага на ватагу. В тех местах, где были большие пристани, и перевозилось много грузов,  в летнюю пору крючники, сволочи  и просто голытьба на берегу Волги объединялись в ватаги и команды-артели. Там они вместе добывали рыбу, благо её было вдосталь, вместе варили из нее похлёбку, не брезговали и незаконным промыслом. Бурлаки лежали на берегу с прикреплёнными ложками к шляпе– в знак того, что её владелец готов идти  в наймы. Тут же их и набирали для новой работы.  Рядом с крючниками стояла у кого тачка, у кого «коза». Это такой станок, на который можно было грузить кирпичи, а можно было положить мешок муки.
Здесь можно было выгодно завербоваться, можно было в неделю пропить, все, что за месяц заработал и за один вечер проиграть в карты. Можно было получить денежный приз за кулачный бой или выигранную борьбу, а можно было получить в темноте нож в спину и остаться без заработка.
Здесь битый жизнью,  обдираясь об этих неудобных людей  с шершавыми характерами и дикими обычаями как об жернова мельницы,  Василий Кирсанов крепнул не только телом, закалялся и его характер. Взяли на «самолёт»  Ваську сначала в канатные, через год  он перешёл уже в гребцы на «завозню», а «якорным», когда начал в одиночку поднимать шестипудовый якорь, стал только через три.    В декабре Волга замерзала.  Тогда находились заработки на железной дороге, а ещё кулачные бои.
 Кулачный бой ему был по душе. Хотя в детстве его били неоднократно, чем старше он становился, тем реже это случалось. Когда же он достиг своего роста  в два метра без пяти сантиметров, с длинными руками, почти до колен и огромными кулаками, много раз ободранными в кровь с зарубцевавшимися  шрамами, а возраст его перевалил за двадцать пять лет, то немного было бойцов среди бурлаков, которые выходили с ним тягаться. Весом он перевалил за шесть пудов. Ударов Вася почти не боялся, как бойцовая собака не боится укусов, да и с опытом они доставались ему все реже.  За свой вид с длинными вытянутыми вперёд руками и удары,  как цепом для снопов, он получил кличку «Богомол». Он и правда, походил, только в гигантском виде, на это насекомое с его страшными конечностями, особенно при свете колеблющегося пламени волжских костров.
      Пришлось ему однажды испытать на себе и удары хорошего боксёра, для которого, длинные руки Богомола не были непреодолимым препятствием.  Будучи на голову ниже,  он легко входил в клинч и работал двумя руками в ближнем бою, что было до сих пор Василию неведомо. Бой он проиграл. Однако этот боксёр, которого специально наняли Ваську  Богомола побить, показал ему,  как нужно держать противника на дистанции, не давая эффективно  клинчевать.
Вскоре случилась с Василием беда. Все его имущество, в том числе и заработанные деньги, носил он в заплечном мешке-сидоре.   В тот апрельский вечер, когда с другими артельщиками он получил расчёт за доставленную к пристани баржу, артельщики затеяли кулеш варить, да по соточке выпить.  Тут же с другими артельщиками взялись силой  меряться.  Опять же и купцы их подзадорили.
Вышел бороться от костромской артели крепкий мужик, пудов семи  с  половиной весом, по кличке Елдюк, а астраханцы Васю выдвинули. Долго оба месили песок сапогами, обхватив друг друга  и пытаясь свалить на землю, наконец, Елдюк изловчился и подсев кинул Васю через себя. Кошкой тот извернулся и упал, но не на лопатки,  а на бок и ударом ноги по лодыжке подсек Елдюка. Оба сцепились уже лёжа. Более вёрткий Васька, сумел выбраться из объятий противника, и, вцепился двумя руками в запястье правой руки Елдюка,  таща её всем корпусом на себя, а затем заломил руку ему за спину. Именно так победил  Серебряную Маску в прошлое воскресенье Иван Поддубный.  У Елдюка кости захрустели, и он заскрежетал зубами от боли, только тогда он сквозь зубы выдавил,
-Всё, твоя взяла.
  Астраханский купец, что на «Богомола» ставил, у костромского  купца сто рублей на спор выиграл. Будучи навеселе и, поимев ублаженье своему гонору, он отлистнул  Васе пятьдесят рублей. Вася с заработка один на пропой всей артели выставил и пошла гульба до полуночи. А утром, когда он проснулся, котомка его была так же, под головой, да только вспорота острым ножом с боку, а лопатник не только с выигранными деньгами, а ещё и с заработанными, почитай за два года, а это поболе двух сотен рублей, уплыл бесследно.                Когда Василий проснулся утром с больной головой, то вдруг понял, что мешок его сильно похудел. Сердце его захолонуло от недоброго предчувствия. Не сразу поняв, в чем дело, он развязал горловину мешка и сунул туда руку, а она высунулась в прореху с левой стороны. Вслед за этим в дыру вывалились чистые  холщовые портянки. Больше в мешке не было ничего. Всё, что было заработано, потом и кровью, все, на что он возлагал свои надежды, рухнуло в одночасье. Взвыл Васька не своим голосом  и слёзы горькие катились у него из глаз от обиды и несправедливости, постигшей его.
– Лю-ю-ю-ди-и-и, православные, да что же это? Господи, как же допустил ты до этого, али не молился я тебе, а-а-а-ли свечек я тебе не ставил, за что ж ты наказал так меня?– причитал он, сидя на коленях и раскачиваясь из стороны в сторону.
Собрались артельщики, подошли люди из других команд. Все обсуждали происшедшее и, сочувственно вздыхая, покачивали головами, потягивая дым из коротких трубочек, да прикидывали, кто бы это мог быть?
– Это Серьга Кошелев, из ярославской ватаги, больше некому,–  вынесли, наконец, свой вердикт артельщики. Ночью собака не взлаяла, значит знаком ей был человек, который котомку у Васьки обшарил, посторонние не подходили. Ножи были у многих, но такой остроты, был только у него. С узким длинным лезвием, бритвенной заточки, с острым, как игла концом, Кошелев постоянно таскал его с собой, в кожаных ножнах,  засунутым  за голенище сапога. Нашлось ещё подтверждение этой догадке. Под утро пришёл из города один из крючников, который гулял в кабаке и там видел, Кошелева, который всех вином угощал и хвастался, что большой куш в карты взял. А было как раз наоборот, всё, что заработал за тяжкий труд, за месяц, он в одночасье в карты спустил и без копейки остался. Без денег снова бы его в игру не взяли, тут в долг никто не верит. Деньгами дурными он значит где-то в эту ночь разжился.
Серьгу прождали до утра, в ватагу он не вернулся. Ещё два дня Василий с товарищами обшаривали кабаки пристани в надежде найти ворюгу, но безрезультатно.
Василий тогда поклялся, что убьёт Серьгу, если встретит, а тот деньги не отдаст. Хотел ведь он с концом навигации уже в деревню перебираться, а пришлось снова на баржу наниматься.  Вот так и проездил Василий ещё почитай два года в основном от Костромы до Ярославля. Временами бился он на спор за деньги на кулаках, иной раз бороться приходилось, так что слух про бойца Ваську Богомола среди бурлаков пошёл по всей Волге. Пробовал он как-то и в цирке бороться. Однако, не имея понятия ни в каком спортивном виде борьбы, и не имея техники, схватки проигрывал и понял, что на этом не заработаешь, а идти в ученики и остаться без заработка, не имел возможности. Всё это время он у других ватаг спрашивал, не встречал ли кто Кошелева. Потом, наконец, до него дошёл слух, что Серьга теперь поднялся.
С саратовским купцом Мотыгиным у них куплена баржа на паях,  и он сам на этой барже кормщиком, а таскает баржу небольшой буксир, Мотыгиным же и купленный. Весь буксир зелёный, а на чёрной трубе две белых полосы поперёк. В один прекрасный, а скорее чёрный день золотого сентября 1913 года, на стоянке под Ярославлем, довелось свидеться Василию Кирсанову с Серьгой Кошелевым.  Когда они встали на стоянку и сели ужинать, а невдалеке бросил якорь зелёный буксир с баржой на буксире, сердце Василия забилось как скворец в клетке. Однако, пароходик, сбросил буксирный канат и почапал в город, а с баржи на берег никто не сошёл.
Потом Василий подумал, что может это и к лучшему. Во-первых ясно, что Серьга с собой казну вряд ли таскает, а значит держит на барже, да и лишние свидетели при разговоре тоже не нужны.
Вечером, отвязав тузик, Василий на вёслах отправился в сторону баржи, что стояла в двухстах саженях на якоре. Объехав вокруг он увидел канатный конец, свисавший почти до воды, закрепил к нему лодку и, подтянувшись, легко оказался на палубе. Тихо,  зайдя в надстройку на корме, он  обнаружил двоих, которые играли в карты на деньги. Купюры и карты ворохом лежали на столе. За столом сидело двое купец Мотыгин и Серьга - кормщик.
Когда Василий тихо открыл дверь, пламя свечей колыхнулось от свежего воздуха. Оба игрока отбросили карты и стали вглядываться в темноту, откуда показался Богомол.
-Ты кто?- вскричал купец прикрывая деньги руками и нагнувшись над ними всем плотным телом. - Что нужно? Убирайся! Это моя баржа. Нечего тебе тут делать.
-А-а-а, Василий, - проговорил Серьга, с трудом выдыхая из себя воздух, - с чем пожаловал?
-Я? За деньгами,- проговорил, тоже задыхаясь от внезапного спазма в груди, Василий. - Давай-ка их сюда, а то дух вышибу.
-Как это, Вася? Да ты никак нас грабить пришёл? Не делай этого. На каторгу ведь угодишь. Людей грабить это не по божески, -вкрадчиво говорил ему Серьга, отступая назад и одновременно пригибаясь. Правая рука его при этом начала тихо опускаться к голенищу. Василий внимательно наблюдал за ним. В это время вдруг Мотыгин неожиданно прыгнул и повис у него на правой руке с воплем: «Держи вора!»
Василий наотмашь ударил его по голове левой и купец, отлетев к стене, со стоном сполз на пол, потеряв сознание. Как хищный зверь прыгнул на Василия Серьга и полоснул ножом наотмашь, явно целясь попасть по шее. Богомол уклонился от стальной молнии ножа и лезвие полоснуло по груди. Брызнула кровь. Рубаха у Василия была распорота концом бритвенно-острого ножа по ключицам, от плеча до плеча. Василий ударил его справа, но тот тоже успел уклониться и удар пришёлся вскользь. Серьга отпрыгнул и они с Богомолом с рычанием закружили по каюте как два хищных зверя. Оба явно желали гибели противнику. Потом Василий изловчился и запустил в Серьгу табуретом, а когда тот уклонился, сумел перехватить руку с ножом за запястье.  Кистью руки противника с тесно-зажатым в ней ножом он начал молотить об стену, не давая возможности сопротивляться. Наконец нож выпал из разбитой руки  Серьги и Вася отшвырнул клинок сапогом в тёмную даль каюты, а   правой вмазал кулаком ему прямо в лоб, так что голова кормщика с глухим стуком ударилась о стену. Он уже ничего не понимал, очевидно получив сотрясение, а Богомол войдя в раж все лупил и лупил по этой ненавистной голове, пока не только с лица, но и из разбитого затылка не потекла кровь и противник бревном не рухнул на пол. 
    -Не по Божецки, значит, грабить?- проговорил победитель и потянулся к столу за деньгами. Он брал их горстями не складывая и не считая прямо за пазуху рубахи в прореху от разреза ножа. В это время раздался выстрел. В спину Василия разрядил свой револьвер, очнувшийся купец. Он усел достать оружие из конторки и выстрелил почти не целясь. Богомола пронизала резкая боль  от пули, попавшей в  правое   плечо и  он, обернувшись, пошёл на купца. Тот в ужасе глядя на окровавленного великана, двигавшегося в его сторону,   выставил вперёд свой небольшой револьвер и снова нажал на курок. Пуля попала в живот Богомола. Закричав от боли, тот ухватил револьвер правой рукой прямо за ствол и вырвал   у купца, выдирая его из кулака вместе с кожей пальцев. Уже теряя сознание от боли и потери крови, он потом опустил револьвер с размаху на голову купца, потом ещё раз, потом ещё и упал сам. Дверь в каюту через некоторое время приоткрылась.  В неё с фонарём «летучая мышь» вошёл разбуженный шумом драки и выстрелами,  мирно спавший до этого в трюме баржи, матрос.  Он войдя поднял фонарь повыше и заорал от ужаса увиденной им картины. Выскочив из каюты он начал размахивать фонарём и кричать на весь волжский плёс
– Уби-и-или, ограбили! Лю-ю-ди, полиция!
Потом,  заметив шевеление на берегу и поняв, что  к их барже направляется лодка с людьми, он вернулся в каюту и судорожно стал запихивать валявшиеся банковские билеты в карманы. Матрос выскочил на палубу куда уже забирались люди и с ними какой-то полицейский чин. Началась суета. Сновали лодки от баржи к берегу и обратно. Увезли тела людей, потом подошёл пыхтя застилая волжскую гладь черным дымом небольшой буксир, который отволок баржу в порт.
Василий отвалялся в тюремном лазарете более месяца, после того как извлекли из него пули. Одновременно ему пришлось отвечать на вопросы следователя и прокурора, поскольку машина производства по уголовному делу уже завертелась. Серьга в лазарете помер, а у купца были сломаны два пальца, повреждён один глаз и в наличии сотрясение мозга. Ссылки «Богомола» на то, что он хотел вернуть украденные у него ранее деньги,  суд во внимание не принял. Свидетелей этому не было. Да их никто и не искал.
Приговор был суровым. Пришлось Васе Кирсанову прокатиться в «столыпинском плацкарте» до Екатеринбурга, а там пешком по этапу до Соликамска. Через восемь лет вернулся он в родную Нижнюю Добринку, так и не разбогатев. О его кличке откуда-то позднее стало деревенским известно. Так же все скоро поняли, что ни в какие драки и разборки Вася предпочитает не ввязываться. Жил он в своей старой избушке, у которой починил крышу и крыльцо. Вскоре он женился и через три года два пацана уже сидели вместе с ним за столом. Казаков, правда, Вася на дух не переносил. Видно вовремя этапа или каторги ему от них где-то крепко досталось.
Один грех за ним водился. Крепко любил он водочку, но выпив бутылку или тут же ложился спать или пел протяжные сибирские песни, а потом засыпал где придётся.   
  Вот на эту его слабость и надеялись Турчонок с купчиком, когда мчались к Васе через всю деревню.