Прощай, Берлин!

Он проснулся от громкого смеха совсем рядом с собой и дёрнулся за винтовкой, но яркий свет майского солнца, безоблачное сказочно-голубое небо и необычные впервые за пять лет ленность и спокойствие напомнили ему о том, что винтовку можно больше не сжимать в руке, засыпая.
- Игорь! – подскочил к нему неутомимый Максим, - сколько можно спать?! Пойдём Берлин смотреть!
Юноша уставился на товарища, рассматривая его, будто не узнавая, вспоминая, как встретились в Москве, шагая по Красной площади в адское пекло, смотря на Сталина, что не покинул столицу, как оглушала сирена, как мороз отнимал последние силы, и курок оледеневшими пальцами совершенно не ощущался,  как читали, счастливые, письма от жён, как тащил он его десятки километров на себе, слушая тихие приказы, чтобы тот бросил его и спасался сам, как пересекли границы Родины и пошли по Европе, как умирали рядом, не дойдя совсем немного до победы приятели, как хоронили их, как рыдали над могилами, как доставал он из ноги осколки, руки в крови, лица в сажи, лица неприятелей, кровь и смерть…   Открытая по-детски улыбка не сходила с лица Максима, совсем старого и усталого. Поток ласкового цветочного ветерка коснулся щетинистой щеки. Игорь почувствовал запах сирени и поднял глаза на небо.
- Неужели, - прошептал он тихо, чтобы никто их не услышал, чтобы не спугнуть мысль, - неужели, больше его не будут уродовать Люфтваффе? – увидев уверенную усмешку, Игорь продолжил, - неужели оно теперь будет чистым? Неужели это всё на самом деле закончилось?
- Даже не смей сомневаться! – засмеялся товарищ, заставляя его подниматься.
Полуразрушенный европейский Берлин оживал после тяжелого болезненного сна: люди возвращались в свои дома, восстанавливали прошлое, смотрели на город, понимая, что страшное позади. Два солдата шли по мощёной улице в ватных телогрейках, замасленных и ободранных, встречая на себе такие разные взгляды местных жителей: кто-то смотрел пугливо исподлобья, кто-то с благодарностью, кто-то с почтением, кто-то с ненавистью, шли медленно, упиваясь спокойствием и неторопливостью, упиваясь незаряженностью оружия, вдыхая полной грудью победоносный май.
Они оказались на набережной. Чистая река, лоснясь в тёплых лучах, отражала мирное небо. Игорь опёрся о парапет, щурясь от солнца, Максим снял фуражку и положил рядом с ним.
- Этот день не мог быть не майским, - заключил Игорь, снимая головной убор вслед за другом.
- Никак не мог.
- Товарищи! – неожиданно возник фотограф с громоздким аппаратом, - улыбочку! Фото для истории!
Оба, как один, направили взгляды на текущую у ног лазурь. Остались в истории залитые солнцем, щурящиеся от его лучей, улыбающиеся, дышащие полной грудью. Остались.
На родине подверглись репрессиям. Погибли, слыша ноющее завывание сибирского ветра.