Зов крови 14

Глава 13,
в которой повествуется о последней битве Ирины и Степана Поросюк,
судьбе их друга полковника Саблина,
а также немного рассказывается о драконах, метаморфах и Инквизиторах.

СССР, Москва, Мга 1937 год

Москва, оперативная квартира НКВД, 27 мая 1937 года
Полковник РККА Савватий Прохорович Саблин не был трусом. Более того, ещё с раннего детства он, выросший на Волге, в одном из бесчисленных российских сёл со старорежимным названием Вознесенское, ныне переименованном в село Красный Пахарь, участвовал в любимой народной потехе «стенка на стенку».
 Летом по воскресеньям парни с двух концов села, Верховские (с той части, что на горке, где высилась церковь Вознесения Господня) и Низовские (что жили ближе к маленькой рыбацкой пристани на Волге), сходились на пустыре около деревенской лавки. Обычно, для затравки, вперёд выходил мелкий задира из Низовских, и, нагло подбоченясь и сдвинув картуз на затылок, начинал высмеивать Верховских. Как только нервы у тех сдавали, и шкету отвешивали тумака, чтобы вперёд думал, что языком мелет, тот с видом оскорблённой невинности, прятался за спины старшаков, и под лихие выкрики «Наших бьют!», начиналась схватка. Несмотря на всю ожесточённость баталии, правила соблюдались – «лежачего не бить», «биться до первой крови». По прошествии определённого времени, когда уже все выдыхались и теряли боевой задор, разгорячённые молодецкой потехой парни, по команде старших, прерывали бой, и, все вместе, не поминая обид, бежали купаться на Волгу.
А зимой строили снежные городки, и то Верховские пытались взять высокие снежные стены приступом, а Низовские отчаянно отбивались снежками от настырно лезущих по обледеневшим стенам соперников, то наоборот. А то выставляли поединщиков – самых крепких парней, и они бились за честь своего конца села уже по-настоящему, не обращая внимания на синяки и ссадины, ушибы и сломанные носы.
Савва, прошедший славный путь от «мелкого задиры» до грозного поединщика, всегда с радостью участвовал в молодецких играх. Никто с ним не мог справиться, иногда даже, смеха ради, выходили против него двое – трое крепких бойцов, но и те не в состоянии были заставить Савву просить пощады. Он, казалось, совершенно не чувствовал боли. Справиться с ним смог, лишь однажды, Прокофий Преображенский, сын местного батюшки, здоровенный детина без малого сажень высотой (около 210 сантиметров, если по-теперешнему), с пудовыми кулачищами. Они стояли друг против друга, крепко упёршись ногами в землю-матушку, и лупили, что есть дури, соперника по голове и телу (выше пояса, как предписывали правила), но ни один не выказывал ни усталости, ни признаков боли. Пока вдруг не раздался испуганный вскрик Любаши – той показалось, что Саблин покачнулся. Савва всего лишь на миг отвлёкся, и попович не преминул воспользоваться его ошибкой. Сразу три мощных удара прилетело бедному Саввушке в голову, и он не удержался на ногах, грузно рухнул к ногам торжествующего Прокофия, а Любаша, невольная виновница поражения, кинулась к поверженному бойцу, оттолкнув с пути поповича так, что тот едва и сам не упал.
А вскоре в Россию (и в их деревню) пришла Революция. Прокофий отрёкся от отца – приходского священника, взял себе фамилию Красный, и ушёл воевать в Красную армию. Савва, незадолго до этих событий, уехал в Питер, к дядьке Панкрату, который трудился на Путиловском мастером, и стал учеником слесаря. В 1918 году он вступил в самую правильную партию (ВКП (б), конечно), и поступил в военное училище – ненавистников у молодой республики было много, и Савва считал своим долгом оборонять Родину от всяческих врагов. После училища молодому красному командиру пришлось повоевать и на гражданской - топил недобитых беляков в Чёрном море, в Крыму (орден Красного Знамени на гимнастёрке свидетельствовал о его подвигах), и под командованием Тухачевского против белополяков ходил. Правда, неудачно… Был ранен, полгода по госпиталям. Но судьба, как он полагал, всё же повернулась к нему лицом – Маршал его заметил, запомнил, и содействовал карьерному росту. Савва закончил Академию и получил назначение для дальнейшего прохождения службы в Генштаб. Тухачевскому чем-то импонировал простой деревенский парень, упорно стремящийся научиться новому, и всецело ему преданный. Саблин полностью разделял убеждения своего покровителя, готовил для него материалы по армейской реформе, и был в курсе многих замыслов Михаила Николаевича. Скоро Савве должны были доверить новую высокую должность с присвоением звания комбрига, а там – прямая дорога в комдивы или, даже, чем чёрт не шутит, в командармы!
Чёрт пошутил с полковником Саблиным довольно зло… Познакомившись с милой блондинкой лет двадцати пяти на вечере в Доме офицеров (Савва овдовел пять лет назад, и найти новую мать взамен Любови Сидоровны, дорогой Любочки, для осиротевшей дочки Светланы пока не успел), он и не подозревал, поднимаясь следом за ней на второй этаж неприметного дома, затерявшегося в московских переулочках, что его там встретят совсем другие люди, гораздо менее приятные. Блондиночка, пропустив его в квартиру, захлопнула следом за полковником дверь, и он оказался в тесном полутёмном коридоре.
- Аннушка, что за странные шутки? – попытался он возмутиться.
- Это не шутки, Савватий Прохорович. Нам нужно с Вами побеседовать, - ответил ему тихий, спокойный голос.
- Какого лешего я должен с вами тут беседовать! Я ухожу, - попытавшись расстегнуть кобуру с пистолетом Токарева, он вдруг почувствовал, что его руки стиснуты, как капканом, а пистолет из кобуры уже забрал какой-то коротышка, выступивший на мгновение из тьмы коридорчика, и тут же шагнувший туда обратно.
- Не усложняйте своё положение, полковник. Пройдите, будьте так любезны, в комнату и сядьте на стул, - так же тихо и вежливо сказал встречавший его человек, и отступил в комнату, - Прошу Вас.
Он указал зашедшему следом за ним Савве на тяжёлый резной деревянный стул в готическом стиле, стоящий посередине полупустого помещения.
- Да, извините, я был невежлив – забыл представиться. Капитан госбезопасности Чистель, Семён Андреевич. (Звание капитана ГБ соответствовало армейскому полковнику, так что формально они были равны, но…)
Савва в некотором замешательстве сел на указанный стул, Чистель расположился в удобном кресле за массивным письменным столом. Сзади Саввы кто-то стоял, но он не рисковал повернуться. Если он ничего не путал, скромный офицер НКВД в безукоризненно отутюженной форме, с тремя серебристыми звёздочками и серебристой продольной полоской на краповых петлицах, в блестящих сапогах, вежливо улыбающийся сейчас ему и наблюдающий за реакцией собеседника, немного склонив голову направо, и есть один из самых жутких следователей НКВД, по прозвищу «Чистюля».
Нет, он никогда не снисходил до того, чтобы бить подследственных (на это есть специально обученные люди), или применять пытки (и на это Чистюля имел очень квалифицированного специалиста). Он умел заставить (или, точнее, убедить) человека рассказать всё. Даже то, что на исповеди батюшке не сможешь поведать. И, более того, он мог изъять из памяти человека то, что тот уже сам давно позабыл, а может, видел или слышал мельком, не придав этому значения, и тут же забыв навсегда. Или до того времени, пока этим не поинтересуется Чистюля.
- Я узнал Вас, - набычившись и решив молчать обо всём, что интересует капитана госбезопасности, сказал захваченный врасплох полковник Саблин. – Я арестован?
- Нет, ну что Вы! Разве Вы сделали что-то, за что Вас следовало бы арестовать?
- Нет, конечно, - с раздражением ответил полковник. – В таком случае, зачем я здесь?
- Ну, явно не затем, на что Вы рассчитывали, шалун Вы этакий! – позволил себе пошутить чекист. – Мне нужна от Вас некая информация, мы побеседуем, и если Вы удовлетворите моё любопытство…
- А если нет? – с вызовом почти выкрикнул полковник, - я доложу об этом возмутительном инциденте Маршалу Тухачевскому, и Михаил Николаевич найдёт на Вас управу!
- Боюсь, что у вас не получится нажаловаться на меня Михаилу Николаевичу, он в данный момент как раз в камере, пишет подробные признательные показания в том, что является шпионом, заговорщиком, руководителем контрреволюционной группы… Ну, Вы в курсе его писательских талантов. Да и многого другого, не так ли, Савватий Прохорович?
- Я не буду давать на него показания! - попытался было вскочить со стула растерявшийся Савва, но тут тяжёлый удар в затылок заставил его свалиться ничком на пол.
Он очнулся от очень холодной, почти ледяной, воды, что тонкой струйкой текла ему по голове, заливаясь за воротник. Савва снова сидел на стуле, руки его были заведены назад и привязаны к спинке стула. Стул стоял на подстеленной на паркетный пол клеёнке неприятного бежевого цвета с тёмными пятнами.
- Прокофий, поосторожнее, Вы его чуть не убили, - тихий ровный голос проник в сознание Саввы.
- Да что с этим обалдуем станет, прости Господи! У него голова, что башня у танка. Уж я-то знаю! - раздался смутно знакомый голос.
- Преображенский? – простонал приходящий в себя полковник.
- Нет, Савва, я - сержант госбезопасности Красный. Ну, здорово, земляк!
- Встречу земляков отметите потом, Прокофий, если будет с кем отмечать. Наш гость ведёт себя неправильно, строит тут из себя … курсистку! – несколько повысил голос следователь. - Возимся здесь битый час, а я даже вопрос не успел задать. Итак, меня интересует ваш бывший сослуживец и друг, полковник Поросюк, Степан Дмитриевич, и его жена Ирина Ивановна.
- Я ни про кого рассказывать не буду, можете бить, сколько угодно, я боли не боюсь, вон, Пронька подтвердит!
- Будешь, болезный, ты ещё Ли Хо не встречал, - опроверг его самоуверенное заявление земляк.
- Какое такое Лихо? Одноглазое, что ли? - попытался хорошо держаться в плохой ситуации полковник, но тут же вспомнил жуткие слухи о помощнике Чистюли, одноглазом маленьком китайце, знатоке восточной медицины и восточных пыток.
Комвзвода Чистель когда-то, после боя с отрядом атамана Семёнова, спас раненого штыком в глаз красноармейца Ли Хо (а в Красной армии в те годы служило немало китайцев), тащил его на себе через сугробы до ближайшей лечебницы двое суток, не давая умереть, разговаривал с ним, согревая своим телом на неизбежных привалах, поил, растапливая в ладонях снег… Китаец выжил, хоть и потерял левый глаз, и теперь был самым преданным другом Чистеля, готовым на всё ради своего спасителя. Особой сентиментальностью и чувствительностью к чужой боли он не страдал, но зато был очень любопытен, и постоянно совершенствовал свои знания анатомии человека, благо подопытных хватало.
Прокофий сделал приглашающий жест (по-китайски он не умел говорить, а китаец почти не понимал русский язык, Чистель общался с ним на кантонском диалекте, который изучил во время службы на КВЖД.)
Маленький китаец, со спины чем-то похожий на главу НКВД, всесильного Николая Ежова, бесшумно вкатил в комнату тележку на резиновом ходу, застеленную белой салфеткой. Подкатив её поближе к «пациенту», он оценивающе окинул взглядом привязанного к стулу полковника, и откинул салфетку в сторону. На столике засверкали никелем и медицинской сталью всякие приспособления – ланцеты, крючки замысловатой формы, тисочки, щипчики, буравчики, пилки… Ли Хо очень любил своё дело, и сам придумывал и изготавливал различные приспособления для вытаскивания сведений из попавших в его руки людей.
Савва поплыл. Он мог стойко выдержать избиение от Прокофия, в крайнем случае укрывшись за пеленой бессознательности, и смело встретил бы расстрельную команду, но того, чем мог с ним сделать чёртов китаец, Лихо одноглазое, ему вынести было не по силам.
- Я всё расскажу! Только уберите китайца!
- Ну вот, а Вы не хотели разговаривать! Если дальше будете себя правильно вести, и результаты нашей беседы удовлетворят моё любопытство, Вы пойдёте себе спокойно домой, и забудете обо всём, как о страшном сне. Кстати, я видел приказ о назначении Вас на ту самую должность, которую Вам обещал бывший Маршал. Итак, комбриг, начинайте свой подробный рассказ. И учтите, я многое знаю, так что будете врать – мой маленький китайский друг вернётся. Он очень недоволен, что я отнял у него игрушку.
И полковник начал, сначала запинаясь на каждом слове, словно решая на ходу, о чём говорить можно, а что лучше было бы попытаться скрыть, а потом, словно повинуясь поощрительным кивкам Чистюли, стал рассказывать всё подряд, что только мог вспомнить о своём товарище…
- Поросюк из бывших, дворянин и офицер царской армии. И жена его тоже дворянка. Баронесса фон Миров, немка, дочь царского флотского офицера, который бежал за границу. И брат её, Михаил, тоже бывший офицер… Мы со Степаном познакомились в Академии, где он преподавал стрелковые дисциплины… Он после империалистической закончил институт путей сообщения, работал на строительстве железных дорог, но потом его мобилизовали, как военспеца, и отправили преподавать с нашу Академию…
- Так, хорошо. Пока всё правильно. Вот видите, правду говорить вовсе не больно. А не говорить – больно, - слегка улыбнулся своему несмешному каламбуру следователь, - продолжайте, пожалуйста. И поэнергичнее, а то Светочка забеспокоится, где её любимый папа.
Савва сглотнул густую слюну, поперхнулся. С этих станется что-нибудь с дочкой сотворить…
- Ли Хо, чай! – скомандовал Чистель.
Через минуту вошёл китаец со стаканом чая, и дал напиться связанному пленнику. Вкус чая оказался непривычным, но приятным. Мозг сразу как-бы прочистился, нужные воспоминания выстроились в очередь, и Савва вдруг с изумлением осознал, как много он знает о семье Поросюк.
- Ли Хо заваривает чудодейственные чаи на травках и корешках, не правда ли? Ну-с, продолжим вечер воспоминаний… Что Вы знаете о сокровищах, которые укрывает Поросюк?
Это и был главный вопрос, ради чего Чистель затеял всю эту комбинацию с заманиванием полковника на конспиративную квартиру, и допрос его только в присутствии людей, которым он всецело доверял. Если бы его интересовали вопросы участия полковника Поросюка в заговоре Маршала, или иные политические моменты, Савву потрошили бы сейчас совершенно другие люди в подвалах НКВД. Однако, Чистюлю занимал вопрос другого характера – он подозревал, что Степан и Ирина Поросюк являются Хранителями Сокровищ катаров – последователей религиозного учения, вызвавшего в своё время неистовый гнев Папы Римского Иннокентия III и короля Франции Людовика VIII, и истреблённого войсками крестоносцев в XIII веке. Но Сокровища исчезли, и Семён Андреевич охотился за ними уже много лет, как и его отец, и его деды. Спросить напрямую у предполагаемых Хранителей про сокровища было опасно даже для него, несмотря на все его особые способности и умения. Без воли Хранителя, никто не мог получить доступ к ним. Давление на Хранителя могло привести к блокировке тайника, и никакими способами (по крайней мере, доступными в настоящее время), сокровища из него изъять не представится возможным. А «надавить» на Хранителя без риска блокировки было весьма сложно, ибо Хранитель мог постоять за себя.
Дело было в том, что Ирина была не совсем человеком, в обычном понимании этого слова. Она была, как бы это назвать… ну, если по-научному, метаморфом, то есть существом, способным изменять своё тело по собственному желанию. «А-а-а, оборотень!», - подумает искушённый читатель, и … ошибётся. Оборотню, для того, чтобы стать, к примеру, волком, нужно в полнолуние воткнуть в пень нож, перепрыгнуть через него, сделав в прыжке поворот, обернувшись вокруг, и тогда он станет зверем. А если нож выдернуть из пня и спрятать, то несчастный так до конца дней своих будет бегать в звериной шкуре. По крайней мере, так повествуют сказки. Здесь абсолютно всё не так.
Семья Ирины и Александры, её сестры-близнеца, перебралась в Россию во времена Наполеоновских войн. В Европе стало очень неспокойно, в результате военных действий и охоты, объявленной на оборотней (пример тому – Жеводанский зверь, чудовище - людоед, терроризировавшее территории провинции Жеводан, на границе Оверни и Лангедока, убитый французским охотником Жаном Шастелем в 1767 году), количество так называемых оборотней, (или волкодлаков, или вервольфов, как их называли в разных странах), резко уменьшилось. Семья девочек - метаморфов (тогда они носили фамилию де Монтре), покинув свой шато в Лангедоке, в обозе Великой Армии Наполеона Бонапарта оказалась на новой родине, в Российской империи, в Москве. С собой им удалось привезти скрывавшуюся в семье долгие века часть Сокровища катаров, спасённую одним из их предков из захваченного крестоносцами в 1244 году замка Монсегюр, последнего оплота альбигойцев, или катаров, как их ещё называли.
Особенностью этой семьи было то, что способности по трансформации тела передавались исключительно по женской линии, а мальчики были совершенно обычными людьми, разве что, может быть, более воинственными, сильными и выносливыми, чем их сверстники. Это усложняло поиск, так как девушки выходили замуж и меняли фамилии (а некоторые – не по одному разу).
Одна из их рода, Жанна де Шатонёв, в 1895 году вышла замуж за барона Иоганна Фридриха фон Миров, молодого лейтенанта российского флота, и родила ему сына Мишеля (Михаила), а через год – двух очаровательных близнецов Ирину и Александру, наделив дочерей семейными способностями метаморфов.
Но убежать от преследования и надёжно спрятаться им не удалось. По следу Сокровищ и их Хранителей шли следователи Инквизиции. И одним из них был потомок того самого истребителя Жеводанского зверя Жана Шастеля, капитан госбезопасности Чистель Семён Андреевич (а точнее, Симон Андре Поль де Шастель), Чистюля.
«Какая такая Инквизиция? Сейчас не средневековье! Во Франции её запретил ещё Наполеон Бонапарт, и вообще – это касается вопросов веры, при чём тут поиски Сокровищ катаров?»  - спросит пытливый читатель. Я непременно расскажу об этом в своё время, а сейчас могу только намекнуть, что эта Инквизиция расследует совсем другие дела, связанные с возрождением культов древних богов и деятельностью, скажем так, «иных», вроде метаморфов…
Но, однако, вернёмся в «нехорошую квартиру». Полковник Саблин под воздействием животного страха, а также необычных свойств поданного китайцем «хитрого» чая, умело направляемый вопросами Инквизитора, исповедовался уже почти час. Он пересказывал почти дословно разговоры со Степаном (в части, интересующей Чистюлю), описывал, что, где и как расположено в кабинете, квартире и даже в охотничьем домике, расположенном в Ленинградской области на Большом болоте, недалеко от станции Мга, куда он неоднократно ездил со своим другом охотиться.
Савва и сам не понимал, как столько информации могло уместиться в его памяти… Наконец, исчерпав свои воспоминания, Саблин умолк.
- Это всё? – с некоторым сожалением спросил Чистель, - не густо. Я рассчитывал на большее. Видимо, он Вам не совсем доверял, или Вы не столь наблюдательны. Ну, да ладно. Ещё чая, или домой пойдёте?
- Домой? Вы всё-таки меня отпускаете?
- Ну конечно. Я не привык лгать по мелочам, - позволил себе улыбнуться Инквизитор, - Вы мне помогли, и я выполняю свою часть договорённости. Прокофий, помоги земляку собраться и добраться до дома.
- Нет, спасибо, я сам. Мне необходимо побыть одному…
- Хорошо. Не смею задерживать. Прощайте.
Чистель больше не обращал на Саблина внимание, и заинтересованно перебирал лежащие перед ним на столе листы бумаги, на которых во время допроса (вежливо названного им беседой) делал пометки понятными только ему символами и знаками.
Саблин неуверенно встал, кружилась голова, и рот пересох, но он не хотел оставаться здесь более ни минуты. Сержант ГБ Красный подал ему фуражку, пистолет ТТ был уже в кобуре (когда ему развязали руки и вернули оружия, Савва не заметил). Тело как-то плохо слушалось его, было ощущение, что его выпотрошили, и здесь сейчас находится только оболочка, в которой нет ни души, ни разума.
Савва вышел из квартиры, всё время ожидая окрика и приказа вернуться назад. Дверь за его спиной захлопнулась с тихим щелчком, и неуверенными шагами Саблин спустился по лестнице, придерживаясь за перила (чего с ним никогда ранее не случалось, он всегда, как в молодости, бегал бодро по лестнице через ступеньку). Вышел на улицу и посмотрел в небо. Ему казалось, что в этой «нехорошей квартирке» он пробыл вечность, но нет – Солнце ещё не зашло окончательно за ближайшие крыши, и давало красноватые отблески в стёклах домов.
- Как кровь… - почему-то подумал Савва, - Что же я наделал? Как дальше жить? Я предал дружбу, честь Красного командира, орденоносца замарана…
Плохо слушающимися руками он попытался достать из кобуры пистолет, но не получилось. Сила, которой он гордился всю жизнь, казалось, покинула его.
- А как же дочка, Светочка? Без меня ей придётся тяжело, - мелькнула мысль, - я должен идти домой, к дочке!
Пошатываясь, как пьяный, полковник всё ускоряющимся шагом направился к своему дому, прямо по проезжей части. Дома, с тревогой вглядываясь в сумерки за окном, сидела единственная родная душа, Света, до удивления похожая на свою мать, Любочку, его первую и последнюю настоящую любовь, и ждала отца со службы, отказываясь без него ложиться спать...
- А эти бабы – тьфу, плюнуть, и растереть. Без них перебьёмся. Всё, нагулялся! – такой была последняя мысль Саблина.
Из подворотни выскочил, и, не сбавляя скорости, врезался в него фургон с надписью на борту «ХЛЕБ». Полковник умер ещё в падении, и только фуражка откатилась к кустам на обочине.
- Всё, товарищ капитан госбезопасности, - доложил стоявший у окна сержант ГБ Красный, -  операция завершена.
- Нет, мой друг, операция только начинается. Давайте тут, с Ли Хо, сворачивайтесь, всё прибирайте, и через три часа, - он посмотрел на золотые карманные часы, исполнившие Марсельезу, хлопнул крышечкой и убрал их в специальный карманчик, - нет, через два часа сорок минут, встречаемся на Ленинградском вокзале. Едем на станцию Мга.
*   *   *
Большое болото вблизи от станции Мга, утро 28 мая 1937 года
Ирина довольно потянулась – ночь удалась. Ещё вчера она сплавила Федю, десятилетнего сына, к сестре мужа Маше, и её дочерям Саре и Соне. Те жили неподалёку, в дачном домике возле станции, а охотничий домик, где находились сейчас сама Ира и её любимый муж Стёпа Поросюк, спрятался посреди Большого болота, и путь к нему знали очень немногие люди. Даже те, кто здесь бывали неоднократно, не могли запомнить, по каким приметам надо идти, чтобы не сгинуть в трясине. Строго говоря, сюда кого попадя не водили, среди гостей были только свояк, Петя Гринёв - Машин муж, начальник уголовного розыска одного из районов Ленинградской области, да двое друзей – сослуживцев Стёпы – Савва Саблин да Миша Трофимов, к сожалению, погибший в Испании в ноябре 1936 года. Ну, и конечно, тётка Катя, знавшая здесь всё, как хозяйка местных лесов и болот. Они с Ирой дружили, несмотря на разницу положения (одна – деревенская простая баба, знахарка, (по крайней мере, она себя выдавала за таковую), а другая – урождённая баронесса, дочь и жена высокопоставленных военных).
Ире со Стёпой нечасто удавалось вот так побыть вдвоём – после того, как Степан вернулся на военную службу в Красную армию, как военспец, экстерном окончил Академию и сам стал преподавать в ней, иногда срываясь в длительные командировки, отпуска у него бывали крайне редко. И вот, они вырвались на целых две недели, и сразу уехали туда, где их никто не найдёт.
Умопомрачительный запах яичницы, которую мастерил Стёпа, разливался по комнате. Нет, это была не просто яичница – плюхнул два яйца на сковородку, подсолил, вот тебе и всё – пожалуйте кушать! Это был шедевр кулинарии, по крайней мере для Иры, которая не любила готовить, и питалась или в столовой Дома офицеров, где она работала в библиотеке, или в ресторанах...
Степан нарезал на сковородку небольшими кусочками медвежий копчёный окорок, хорошенько обжарил его до хруста, затем положил тонко нарезанный репчатый лук и чеснок, и, когда они стали прозрачными, пропитавшись медвежьим жиром, вытопившимся из окорока, влил в сковороду яйца, взбитые с зернистым домашним сыром. Затем посыпал ароматными травками, снял с плиты и поставил на стол, рядом с банкой свежего лосиного молока и ещё горячим хлебом.
- Вставай, соня! Завтрак на столе, - ласково улыбаясь, позвал он Иру.
- А я уже и не сплю! Да и как тут спать, когда такие ароматы!
Наскоро умывшись под жестяным умывальником (Стёпа умывался обычно из бочки на улице, в любую погоду), Ирина забралась на лавку около стола, поджав под себя ноги в шерстяных тёплых носках, подаренных Катей.
- Сейчас целого медведя съела бы, вместе со шкурой и когтями! – пошутила она, взяв вилку с ножом (хоть и в охотничьей избушке, однако воспитание не позволяло ложкой шуровать в сковородке) - А откуда молоко и хлеб?
- Катя утром приходила, принесла. Увидела, что ты ещё спишь, не стала будить, сказала – вечером зайдёт.
- А ты знаешь, что мне снилось сегодня? Помнишь, ты рассказывал об амулете Хель, о том, как она спасла тебя и пригласила в свой мир? Так вот, я как будто видела это всё своими глазами, мы шли с тобой рука об руку по чудесному яблоневому саду, и мне совсем не было страшно… К чему бы это?
После сытного завтрака, да бессонной ночи, Ирине опять захотелось спать. К тому же, её слегка знобило – избушка не успела ещё прогреться после зимы от сырости – всё же, болото вокруг, и высокие сосны, обступившие дом с трёх сторон, плохо пропускали солнечный свет. Она не понимала, что это - начинающаяся простуда, или предчувствие чего-то нехорошего. Но думать о нехорошем не хотелось. Она, под шуточки мужа о «Спящей царевне», легла обратно в постель, и укрылась с головой тёплым одеялом из медвежьей шкуры.
А «нехорошее» было уже рядом. Чистюля, взяв для силового прикрытия взвод НКВД, прибывший утром на станцию Мга из Ленинграда, во главе с лейтенантом ГБ Остапом Дядько (накануне он созвонился с коллегами из Ленинградского Управления НКВД, и те дали команду на выделение помощи столичному следователю), со своими верными спутниками сержантом ГБ Красным и маленьким китайцем Ли Хо, преодолевали природные западни на пути в избушку. Маршрут Чистель «извлёк» из памяти ныне «трагически погибшего в ДТП» Саввы Саблина, подробно описавшего каждый шаг, и каждую примету на пути (под комплексным воздействием «чая Ли Хо» и умения Инквизитора вскрывать потаённые уголки памяти).
Отряд силовой поддержки вышел на островок посреди болота, на котором стояла охотничья избушка. По условным жестам командира, лейтенанта Дядько, бойцы НКВД тихо окружили домик, и взяли на прицел все окна и двери. А капитан ГБ Чистель в сопровождении своих помощников – Ли Хо и сержанта ГБ Красного, направился ко входу. Вежливо постучав, Чистюля распахнул дверь и зашёл в комнату. В комнате было темновато, и после яркого дневного света он не сразу адаптировался, а когда смог сосредоточить зрение, увидел хозяина избушки, Степана Поросюка, направившего ему в живот охотничью двустволку.
- Кто такие? Я гостей не приглашал!
- Степан Дмитриевич, успокойтесь. Я капитан ГБ Чистель, Семён Андреевич, приехал из Москвы, по рекомендации Вашего друга Саввы Саблина. У меня есть к Вам пара вопросов. Мы поговорим, и я уйду.
- Что с Саввой? – сразу почувствовал неладное Степан. Он знал, что по своей воле, без серьёзного нажима, Савва ни за что не выдаст его, да и не смог бы Саблин так подробно описать безопасную дорогу сюда.
- Ничего особенного, скоро Вы с ним увидитесь, - тихим спокойным голосом ответил Чистюля, глядя честными глазами на хозяина избушки, - Вы бы ружьишко опустили, а то ненароком рука дрогнет – неприятно будет.
- Вы уж будьте покойны – ружьё картечью заряжено. И скажите своему коротышке, чтобы стоял, где стоит – я стреляю хорошо, с четырёх метров не промахнусь.
Чистюля что-то пробормотал на китайском языке, Ли Хо кивнул, и отошёл к двери.
- Говорите, что надо, и попрошу освободить помещение.
- Полковник, а если у меня ордер на Ваш арест имеется – Вы будете сопротивляться представителю Органов?
- Был бы ордер – Вы бы по-другому говорили…
- Ну да, ну да…, - как-бы огорчённо проговорил Чистель, и вдруг, неожиданно, сделав пять быстрых скользящих шагов, качаясь, как маятник, вправо и влево, оказался рядом со Степаном, крепко схватив левой рукой за ствол ружья, и отведя его в сторону от своей группы, правой нанёс удар в челюсть не ожидавшему такой резкости движений полковнику.
Тот выпустил из рук двустволку, но быстро оправился от удара, и в свою очередь ударил Чистюлю в грудь так, что у того перехватило дыхание, чекист упал на пол, крепко приложившись об угол табурета головой, и потерял сознание. Это его и спасло.
Увидев падение начальника, сержант Красный попёр медведем на отступившего к стене полковника, и попытался схватить его за горло. Но тут стремительная тень рванулась ему наперерез, со стороны стоящей за печкой кровати. Это Ирина, на лету перестраивая своё тело под предстоящую задачу, спасала мужа. Она вцепилась мгновенно отросшими крепкими острыми когтями в правую руку врага, резко рванула её назад и вниз, и сержант с ужасом осознал, что его рука просто оторвана в плечевом суставе, а из обрывка неудержимо хлещет кровь. От болевого шока он остановился, глядя, как кровь пропитывает гимнастёрку, стекает по бриджам в сапоги… Следующий удар когтистой лапой пришёлся в живот, и внутренности сержанта Красного вывалились, дымясь, через рваную рану на животе. Он покачнулся и упал в лужу крови. И губы его беззвучно шептали полузабытую молитву, которой в детстве его научил преданный им отец – священник: «Отче наш…. Отче наш… Отче наш…», а перед угасающим взором его стоял старик с густой седой бородой, и с грустной улыбкой протягивал ему руки, как бы прощая ему все прегрешения. Прокофий только не мог понять, кто это – отец земной, или Отец небесный…
Тем временем, забытый всеми маленький одноглазый китаец по стеночке подобрался к пребывающему в шоковом состоянии Чистелю, и попытался вытащить его, спасая от бушующего в избе чудовища. Степан, заметив шевеление у своих ног, приподнял китайца за шиворот, не считая его достойным противником – слишком маленьким и нелепым тот казался, и отшвырнул его к стене. Тот ловко перевернулся в воздухе, и приземлился на ноги. Но нападать не стал, а, к удивлению начинающего приходить в себя Чистеля, заговорил на чистейшем русском языке, без малейших следов акцента:
- Я ваш союзник. Я такой же, как Вы, - он поклонился в сторону Ирины, всё ещё пребывающей в изменённом обличии.
- То есть?
- Сначала надо обезвредить Инквизитора, он уже приходит в себя, и может быть очень опасен, - под недоверчивыми взглядами Степана и Ирины азиат произнёс несколько фраз на непонятном языке, в котором звучали, однако, слова, немного напоминающие старославянские, и направил в сторону лежащего на полу Чистеля руки. Из досок пола вдруг взметнулись тонкие побеги, обвивая тело поверженного Инквизитора, и через несколько секунд он был опутан ветвями.
- А он их не порвёт? – недоверчиво глядя на Ли Хо, поинтересовался Степан.
- Порвёт, конечно, но нескоро. У нас есть несколько минут, чтобы договориться. Я понимаю, вы удивлены и не понимаете, кто я. Ну что ж, представлюсь. Я вовсе не китаец Ли Хо, как полагал капитан ГБ Чистель. Собственно, и он не тот, за кого себя выдавал – это Инквизитор шевалье де Шастель, Симон Андре Поль. Моё имя тяжело произносится на человеческом языке, наиболее близко по звучанию Лхъкрнстх, но можете называть меня Ли Хо, я привык. Мне, по вашим годам, более трёх тысяч лет, и я один из последних …, -тут опять прозвучало слово, не произносимое человеческим языком, и Ли Хо поправился: - … вы называете нас драконами. Когда-то мы правили на Земле, но всё имеет свой конец… На планету прибыли существа, которых вы называете атлантами, и захватили власть. Они обладали могуществом, которому мы не смогли ничего противопоставить – наша магия была бессильна против них. Вы Ирина – потомок тех самых атлантов, поэтому обладаете, скажем так, особенностями организма, не доступными обычным людям. Вспомните богов древнего Египта: Хор – сокол, Себек – крокодил, Бастет – львица, Амон – баран, и другие, перечислять сейчас некогда. Так вот, это – ваши кровные родственники.
Степан вопрошающе посмотрел на жену.
- Ну да, я это ещё в детстве поняла. Мы с сестрой как-то заигрались, дело дошло до схватки, и мы превратились в рысят, треплющих друг друга за шкирку и старающихся цапнуть острыми зубами за лапу. Тут вошла мама, взяла нас за хвосты (да-да, представь, и хвосты выросли, только куцые) и растащила в разные стороны. Только успокоившись, мы снова превратились в девочек. А мама рассказала нам о наших «особенностях» и предупредила, что их надо держать в тайне. Поэтому я ничего не рассказывала тебе, дорогой, не зная, как ты к этому отнесёшься. Нашему сыну это не передалось. Способности передаются только по женской линии, а дочерей у нас пока нет…
- И не будет, тварь! – с ненавистью зыркнув на Ирину, прохрипел почти пришедший в себя Шастель. – Сейчас лейтенант из оцепления, обеспокоенный тем, что я не подал ему вовремя условный знак, начнёт штурм избушки.
- Что ты хочешь? – спросил Степан, и направил на Инквизитора подобранный с пола дробовик.
- Мне нужна шкатулка. Та самая, которую ваши предки утащили из-под носа Инквизиции в замке Монсегюр. Ты мне отдашь её добровольно, с соблюдением всех положенных обрядов, сняв всю защиту, и тогда я оставлю вас в живых (при этом капитан ГБ Чистель благоразумно умолчал, что собирается отдать Степана и Ирину под следствие, обвинив их в пособничестве и связях с опальным Маршалом, а также работе на немецкую разведку).
- Нет! – твёрдо ответила Ирина. – Это не моя вещь - я только Хранитель. Я не могу отдать её никому, кроме Истинного владельца, либо его Посланника.
Внезапно за окнами, со стороны гати, раздался выстрел.
- Это сигнал. Через минуту начнётся штурм, - обеспокоенно сказал Ли Хо. – Я не знаю условного сигнала, Шастель дал его лейтенанту наедине, и я не слышал, о чём они говорят.
- Может, ты попытаешься убрать оцепление, сказав им, что капитан занят, и объявил отбой? – с надеждой спросил Поросюк.
- Нет, не получится – их командир, лейтенант Дядько, знает, что я не говорю по-русски. Прокофий мог бы, но он уже ничего не скажет…
- Давай, я попробую! - неожиданно предложила Ирина, и подойдя к Шастелю, привязанному ветвями к полу, внимательно вглядываясь в пленного, стала менять своё обличие, становясь копией чекиста. Закончив трансформацию, она торопливо подошла к выходу, и высунувшись наполовину из дверного проёма, махнула рукой и крикнула:
- Лейтенант, отбой! Здесь всё в порядке, можете снимать оцепление и следовать на станцию. Мы прибудем позднее, когда всё здесь осмотрим.
Но что-то смутило дотошного лейтенанта – может, неточный тембр голоса, может, жест, ранее никогда не виданный им у капитана (с которым они уже не первый раз сотрудничали, когда Чистюля работал в Ленинградской области), а может, то что он не услышал условленный пароль.
- Товарищ капитан Госбезопасности, прошу дать подтверждающий пароль, иначе открываю огонь!
- Ты что, лейтенант, охренел? Какой огонь? Сгною за невыполнение приказа! – попыталась спасти ситуацию Ирина, но было поздно.
Лейтенант резко упал за укрытие, и со всех сторон по избушке защёлкали выстрелы из карабинов. Ирина еле успела заскочить в дом, и захлопнуть тяжёлую деревянную дверь.
- Та-а-а-к, попали, как кур в ощип… Маскировка не помогла, - заметил Степан. – Какие ещё идеи?
- Сейчас они подойдут поближе, и закидают дом гранатами. Конечно, брёвна толстые, - оценивающе посмотрел на стены Ли Хо, - но крыша может загореться. Для вас, и оберегаемого вами ларца, это может окончиться очень плохо. Я прошу, достаньте ларец – я докажу, что являюсь владельцем его содержимого. Там находится амулет племени драконов – нефритовый крылатый дракон, обвивающий рубин в форме сердца. Я разыскиваю его сотни лет – некогда крестоносцы – госпитальеры выкрали его из гробницы бывшего нашего повелителя, а потом он попал к катарам. Если мы воссоединимся, я попытаюсь спасти вас.
Степан посмотрел на жену:
- Ира, как ты решишь, мы можем доверять ему?
- А у нас есть выход? – Ирина с тревогой прислушивалась к выстрелам. Пули застревали в толстой двери, но граната могла снести дверь с петель. – Хорошо! – наконец решилась она.
Подойдя к печи, Ирина положила руки на неё, и печь передвинулась в сторону, открыв небольшое углубление в стене из вековых сосен. Оттуда вылетел небольшой деревянный прямоугольный ящичек, без всяких украшений, без видимых мест стыков. Он завис в воздухе на высоте метра от пола.
- Прошу, если ты Истинный хозяин, ты знаешь, что с этим делать. Если нет – ты умрёшь… - просто, без всяких эмоций в голосе, сказала Хранительница.
- Благодарю, - ответил Ли Хо, и протянул руки в сторону ящичка. Тот, немного поколебавшись в воздухе, вдруг, как бы приняв решение, подлетел к маленькому китайцу, сделал круг, обследуя его, и опустился прямо в протянутые руки. На нём проявились какие-то надписи на неизвестном Ирине и Степану языке, напоминающие всполохи огня на прогорающих углях. Ли Хо произнёс несколько фраз на странном, щёлкающем и свистящем языке, почти без гласных. И ящик распахнулся вдруг, как бы вывернувшись наизнанку, и на руке у Ли Хо оказался маленький дракон – совсем такой, как он описывал. Ли Хо нежно погладил его по шипастой голове, и дракончик шевельнулся! Он распахнул глаза, мелькнувшие рубиновым отблеском, и приоткрыл пасть, откуда высунулся и тут же исчез маленький золотой язычок. Затем расправил полупрозрачные крылья и потянулся, как после долго сна. Ли Хо с обожанием смотрел единственным глазом на нефритовое чудо, и улыбался.
Пользуясь тем, что все отвлеклись на маленького дракона, Шастель сумел освободить руку от стягивающих её ветвей. Дальнейшее освобождение было делом техники. Несколько комбинаций пальцев, негромко сказанное заклинание – и ветки, сковывающие его движения, мгновенно рассыпались трухой. Повернувшись на живот, он осторожно, стараясь не шуметь, подкрался к двери, и, отчаянным прыжком, растворив её нараспашку, выпрыгнул из дома и закатился в укрытие, чтобы свои не застрелили. Только оттуда, почувствовав себя в относительной безопасности, закричал лейтенанту Дядько:
- Остап, бисов сын, прекратить огонь!
То ли это и была условленная фраза, то ли Дядько узнал Чистюлю, но прозвучала команда:
- Прекратить огонь!
- Лейтенант, огнемётчика давай, сжечь эту халупу к чертям собачьим со всем содержимым! Быстро!
(Примечание: автор в курсе, что в нашей истории первые огнемёты появились в РККА только в 1940 году. Но это немного другой мир, и наличие в спецподразделении НКВД огнемёта в 1937 году не должно особо удивлять. По крайней мере, не больше, чем драконы и метаморфы).
Огнемётчик, увидев подтверждающий кивок командира, подошёл к дому поближе, метров на десять, и осуществил пуск зажигательной смеси. Огонь сразу охватил вход, препятствуя выходу из дома кого-либо. Но этого не ожидал даже капитан ГБ Чистель.
За ту минуту, что он отсутствовал в домике, произошло немало. Ли Хо, широко раскрыв рот, издал какой-то писк на очень высоких частотах, практически не воспринимаемых человеческим ухом. Но Ира его услышала, и, повернувшись от двери, в которой миг назад исчез Шастель, в изумлении уставилась на маленького китайца, смело заявившего недавно, что он – дракон. А тот, и действительно, становился драконом – точной копией маленького волшебного дракончика, за тем исключением, что он был не столь мал, хотя и невелик – размером с большую собаку, но с длинным хвостом, как у ящерицы, который еле помещался в небольшой комнате, и мощными крыльями. Да ещё цвет – дракончик был нефритовым, нежно – зелёным, а Ли Хо – чёрным, как грозовая ночь, и с переливами в виде красных молний по бокам и на крыльях, хаотично вспыхивающими и пропадающими, чтобы снова возникнуть в другом порядке. И что удивительно – оба глаза у дракона были на месте - переродившись в свой истинный облик, Ли Хо обрёл утерянный глаз. А маленького нефритового дракончика с рубиновым сердцем не было – он стал частью Ли Хо, слившись с его сердцем и мозгом, став его частью.
- Атакую! – прошипел дракон, и вихрем вырвался из тесной дверного проёма, уже охваченного пламенем. Он схватил зубастой пастью за шею огнемётчика, тряхнул его, заставив выронить из рук оружие, и одним движением головы кинул его в сторону обескураженного Шастеля. Повреждённый ударом бак с горючей смесью, находившийся за спиной у огнемётчика, вспыхнул, превратив Шастеля в факел. Инквизитор, подвергший за многие годы своей успешной деятельности сожжению десятки обнаруженных им «других» и их «пособников», на собственной шкуре испытал их мучения.
Тем временем лейтенант Дядько, подкравшись к неплотно закрытому ставнями окну, кинул внутрь дома одну за другой две гранаты. Ирину оглушило и посекло осколками, но её способность к регенерации работала независимо от того, находилась ли она в сознании. Ирина лежала на полу, отброшенная взрывом головой об лавку, и закрыв своим телом мужа. Почти закрыв. Один осколок всё же попал ему в грудь, и сейчас с каждым выдохом из раны фонтанировала кровь, а вдох сделать было всё больнее и тяжелее.
- Вот и всё… - подумал полковник, ощущая, как жизнь покидает его. Такое же чувство он испытывал уже однажды, в августе 1916 году, на берегу лесного озера в Карпатах, когда к нему пришла богиня мёртвых Хель. Она тогда помогла ему, прогнав валькирию и остановив кровотечение, а потом пригласила его в гости, в свой мир мёртвых Хельхейм, где он повстречался с погибшей в пожаре матерью, и отпустила в мир живых. А потом сказала, что следующий раз он не вернётся, оставшись в Хельхейме до самого Рагнарёка, последней битвы. Пожар, Хель, мама…
- Хель, прошу, помоги! – слабым голосом прохрипел он, и Хель услышала его. Прямо посреди пола, уже начинающего дымиться, раскрылся вход в подземный мир мёртвых, и оттуда вышел неторопливо Гарм, огромный волк, брат Хель:
- Ты опять в беде, мой маленький друг?
Потом посмотрел на приходящую в себя Ирину, покачал головой, проворчав что-то неразборчиво. Ирина, приоткрыв глаза, вдруг увидела перед своим лицом огромную волчью морду. Первая реакция – защита. Мгновенная трансформация, при которой из тела посыпались оставшиеся ещё осколки, и вот перед Гармом, отпрянувшим от неожиданности, сжалась, как стальная пружина, готовая к нападению разъярённая рысь. Подрагивающие кисточки на прижатых к голове ушах, поджатый хвост и оскал мощных челюстей – 70 килограммов ярости.
- Ира, спокойно, это друг… Я тебе о нём рассказывал, его зовут Гарм…
- Я и сам мог бы представиться, - проворчал добродушно охранник Хельхейма.
- Сейчас не до политеса, Степан умирает. Надо что-то делать…
- Помочь ему сейчас не сможет даже Хель – слишком велика потеря крови. Но отомстить – самое время!
- Любимый, не умирай, дождись меня!
И пара разъярённых чудовищ вырвалась из горящей избы, круша и убивая всех, кто не успел убежать. Собственно, покинуть поле боя смог лишь лейтенант Остап Дядько, убедившись в том, что противостоять внезапно, ниоткуда появившимся адским чудовищам некому – во мгновение ока остатки взвода были уничтожены. Он отполз, пятясь задом, в сторону гати, по которой совсем недавно привёл отряд, будучи совершенно уверен в успехе дела. Капитан ГБ Чистель говорил ему, что в избушке два, край – три человека, которые не смогут оказать серьёзного сопротивления, что их взвод он берёт «для порядка», чтобы подозреваемые не попытались сбежать. А тут – Чистель, завывая, горящим факелом убежал в болото, огнемётчику оторвало голову какое-то чудовище, похожее на варана – переростка с крыльями, попутно убив ещё несколько бойцов из взвода, что с сержантом Красным и китайцем – вообще не понятно, по крайней мере, из горящей избы они так и не появились, зато оттуда вымахнули огромный, размером с жеребёнка, волк и разъярённая рысь, тоже не мелкая, и продолжили истребление отряда. Бойцы, оцепеневшие от ужаса, не могли сопротивляться. Лейтенант сам видел, как стрелок Грибаускас, отличник боевой и политической подготовки, гордившийся тем, что его отец Ленина охранял в Смольном, а дядя по материнской линии принимал участие в расстреле царской семьи (добивал штыком раненых девочек), трясущимися руками нажимал и нажимал на спусковой крючок, забыв зарядить винтовку, и боёк только сухо щёлкал… А потом волк просто лапой размозжил ему голову, и откинул тело в сторону, с дороги, как ребёнок откидывает сломанную тряпичную куклу, надоевшую ему...
Остап Дядько добрался до воткнутой в болотину вешки, означающей начало гати, спрятанной под водой на глубине полуметра. Теперь – только вперёд, от ориентира к ориентиру. Память у него была – о-го-го! Вот сейчас он с болота выберется, а там на станцию, подмогу вызывать из Ленинграда. Всю эту поганую болотистую Мгу по брёвнышку раскатают, пока всех заговорщиков не выловят. Ишь, что удумали – власти сопротивляться, бойцов НКВД убивать!
Остапу не повезло. Внезапно он почувствовал дуновение ветра откуда-то сверху, всё нараставшее и перешедшее в резкий свист. Он посмотрел вверх, и с ужасом увидел, как та самая тварь с крыльями и длинным хвостом, растопырив когтистые лапы, сложив крылья, пикирует на него. Попытавшись бежать, лейтенант неудачно ступил, нога сорвалась со склизкой гати, и он ухнул в топь.
Когти дракона легко выдернули его из трясины, левый сапог остался в воде, и Остап только икал от страха, поднятый в воздух на могучих крыльях дьявольской твари. Поднявшись повыше, Ли Хо разжал когтистые лапы, и тело лейтенанта, умершего ещё в падении от страха, перекрывшего ему дыхание, грузно рухнуло рядом с догорающей избушкой. Не ушёл никто. Правда, тело Шастеля найти не удалось, возможно, он, обезумевший от боли ожогов, бросился в трясину и утонул… Дракон Ли Хо сделал ещё один круг над поляной, на которой разыгралась кровавое побоище, поднялся повыше, к облакам, и с легким, почти неслышным хлопком, исчез. Куда? Может, в другое место, или другое время, или вообще, в другой мир. Здесь его миссия была завершена…
Ирина, вернувшись в избу после окончания побоища, застала Степана ещё живым. Он держался, ка обещал, но видно было, что ему остались минуты жизни. Кровь уже медленно сочилась через наспех накрученную повязку, и он лежал в луже собственной крови. На губах с каждым слабым выдохом выступала кровавая пена. Огонь, ранее пожиравший избу, как бы застыл, и казалось, что время здесь замёрзло.
- Ты пришла, - прохрипел Степан, - а мне пора… Вон там, за мостом, блестящая каменная башня великанши Мордгуд, а дальше, за воротами, прекрасные яблоневые сады и озеро. Там, на острове, меня ждёт мама…
- Любимый, не покидай меня! Возьми с собой!
- Но оттуда не будет возврата, до самой битвы Рагнарёк! А как же наш сын?
Тут вмешался молчавший до этого Гарм:
- С мальчиком всё будет в порядке, сестра взяла покровительство над ним. Если надумаешь идти с нами, поторопись. Сдаётся, этот Инквизитор, Шастель, не сгорел дотла, как бы нам хотелось, а затаился и жаждет мести. Очень скоро он излечится, ему тоже доступна регенерация, правда, не такая быстрая, как у этой кошки (он, с иронической усмешкой на волчьей морде, и не говорите, что волки не умеют усмехаться, кивнул в сторону Ирины). И тогда опасность может угрожать всем, с кем связана Ирина. Так что ей лучше исчезнуть, ради спасения жизни сына.
Ирина подумала ещё мгновение, и упрямо, решительно тряхнула головой:
- Я иду с тобой. О Феде позаботятся Маша с Петей, а уж если сама Хель обещала за ним присмотреть – я спокойна. Идём!
И Степан с Ириной, взявшись за руки, решительно шагнули вслед за Гармом. За мостом их ждала совсем другая жизнь, и встреча с родными, уже ушедшими в этот мир вечной осени. Проход за их спинами сомкнулся, огонь, как бы оттаяв, снова принялся пожирать охотничий домик, ставший погребальным костром.
Катя, почувствовав что-то неладное, поспешила к домику друзей, но увидела лишь, как высокий столб дыма, с пробивающимися сквозь него сполохами пламени, поднимается над тем местом, где ещё утром она видела весёлого, хозяйственного Стёпу, Иру, сладко посапывающую под тёплым медвежьим одеялом после бессонной, счастливой ночи, где ещё ничто не предвещало беды.
Катя сразу же поняла, что здесь произошло. Растерзанные тела бойцов НКВД валялись по всей поляне. «Нужно здесь прибрать всё, чтобы каких неприятностей Маше с Петей не было. Да и Феде, сиротинушке, тоже» - подумала Катя, и начала ворожить. Через час ничто уже не напоминало о произошедшем здесь – на месте поля боя и сгоревшей избушки стояла нетронутая высокая трава, а там, где лежали тела бойцов, упокоенные сейчас на глубине двух метров под поверхностью лужайки, росли маленькие сосенки. Следов пожара тоже не было видно, как будто никогда не стояло здесь маленького охотничьего домика, где Стёпа и Ира были так счастливы.
Обессиленная Катя еле добрела до своего заветного места, где буквально упала на каменный алтарь. Силы медленно возвращались к ней, а Катя дала волю чувствам. За долгие годы жизни, да что уж там годы – столетия, она потеряла много близких и родных людей, и, казалось бы, должна была привыкнуть к потерям, но каждый раз слёзы наворачивались на глаза, когда она их вспоминала. Теперь Ирина со Степаном добавились к скорбному списку…
Немного восстановив силы, Катя зашагала к дому Гринёвых, в котором маленький Федя ещё не знал, что стал сиротой.

Предыдущая глава http://www.proza.ru/2017/02/05/1954
продолжение следует