Менестрель

Амоильрэ крался по коридору, держа под мышкой черенок лопаты. Он не хотел, чтобы кто-нибудь увидел одного из трех знаменитых военачальников с подобной вещью в руках. Минуя арку входа, демон цыкнул на защитников-волкодлаков и вышел на скалистую пустошь, после чего исчез в пелене чернильного мрака.
Девятый ярус — кладбище китов — всегда славился своей таинственностью и красотой. Первое казалось Амоильрэ странным. Он находил китов обычными тварями, чье мясо достойно быть пищей разве что последних низших, а второе забавляло. Да, красота здесь имелась. Но именно та особенная, тихая и мрачная красота, что часто становится спутником местечек, где кто-нибудь похоронен. И неважно — люди, демоны... или нет.
В узкой тени приметной серебристо-синей стелы военачальника ждали трое. Шэтуаль обмотал вокруг шеи тяжелый шерстяной шарф и недовольно посматривал на Эстеля и Эстеларго — взволнованных, полных радостного предвкушения. Инкубы по очереди обменялись рукопожатием с Амоильрэ, и граф указал себе под ноги:
 — Вот здесь.
 — Я все еще не понимаю, ваша светлость, — поморщился военачальник, — почему вы просто не убедили мальчика, что труп следует оставить в городе серафимов. Он бы поверил. В таком состоянии во что угодно поверишь. Я надеюсь, он был достаточно потрясен?
 — Достаточно, — безо всякого одобрения кивнул Шэтуаль. И, не сдержавшись, буркнул: — Даже я над своими пленниками не издеваюсь так, как ты поиздевался над этими несчастными мальчиками.
 — Живи — и ни в чем себе не отказывай, — осклабился Амоильрэ. — Не вам меня учить, господин Шэтуаль. Отойдите, я намерен выкопать тело.
 — Зачем оно тебе?
 — Ну, — военачальник принялся орудовать лопатой. — Давайте подумаем. Рикартиат умер, так? Вы лично стали свидетелем выстрела.
 — Так. И что дальше?
 — Из этого следует, что сущность духа Безмирья в нем сгорела. Сгорела окончательно, без надежды на возрождение. Хранители довольно слабы и, в отличие от душ драконов, не способны совладать со смертью. Однако в теле нашего подопечного содержался не только дух. В нем спрятан кусочек магии Лассэультэ, и его, если постараться, можно раздуть в полноценного демона. Я собирался сделать из него приспешника, но господин Ретар... — Амоильрэ закатил глаза, показывая, какого он о господине Ретаре мнения, — ...господин Ретар заявил, что после всего произошедшего я обязан компенсировать ему убытки. Якобы по вине моего сюжета погибли Райстли, Гитак и еще очень много людей, включая воинов из элитной гвардии белобрежья, и теперь я обязан отдать ему хотя бы то, что еще сохранилось в трупе Рикартиата.
Шэтуаль опешил:
 — Я считал, что Ретар более щепетилен.
 — Он сам — да. Но его дружок, Тиль, не отличается подобным достоинством. Он обожает мертвецов, и наш ему якобы понадобился, как редкий экземпляр в коллекцию. Я подумал — это справедливо.
 — И поэтому выкапываешь тело лично.
 Амоильрэ вытер пот со лба:
 — Я надеялся, что вы закопали его неглубоко.
 — Ха-ха, — с иронией ответил инкуб. — Ты ошибаешься, мы старались.
 — Сволочи. Эстель, смени меня.
Старший близнец покладисто взялся за раскопки, а младший заулыбался, радуясь, что на эту роль выбрали не его.
Спустя полчаса раздался неприятный хруст, и Эстель виновато дернулся.
 — Кажется, я его проткнул, господин Амоильрэ. 
 — Ничего страшного, — небрежно произнес тот. — Трупы боли не чувствуют. Вытаскивай.
Инкуб, с трудом подавив приступ отвращения, наклонился и начал сгребать комья земли с тела Рикартиата. Затем поднял его, будто тряпичную куклу, и опустил перед военачальником.
Амоильрэ присвистнул.
Серафимы, конечно, славно поработали, но их старания казались насмешкой по сравнению со следами выстрела. Серебряный заряд Хайнэсойна разворотил красивое лицо менестреля, оставив нетронутыми линии бровей и рта. Нос, глаза и щеки снесло почти полностью, и из рваной дыры проглядывали кости черепа. Но тем не менее на дармовую плоть не покусился ни один червь.
— Чудесно, — скептически заметил военачальник. — Прекрасно.
— Что тебя не устраивает? — удивился Шэтуаль.
Демон поднял преисполненный страдания взгляд к небу.
— Даже не знаю. Вообще-то ты и сам мог обратить внимание на то, что Рикартиат был довольно милым мальчиком. А вы испортили мой самый славный, самый трогательный и самый печальный замысел. Не стыдно?
— Нет, — честно признался граф. — Я бы на твоем месте радовался, что Альтвиг вообще попал. Его так трясло...
— Трясло, не трясло, а физиономию друга портить подло, — настаивал Амоильрэ. — Мог бы выстрелить в сердце.
— Если ты такой умный, то почему не пришел и не разобрался сам?
Военачальник вздохнул.
— Потому что рассчитывал на вас, идиотов. Но ладно. Эстель, Эстеларго, подберите нашего доброго приятеля и отмойте от крови и грязи.
Близнецы со скорбью переглянулись, но спорить не стали. Шэтуаль весело шепнул:
— А ты сегодня в ударе.
— Настроение хорошее, — пожал плечами демон.
— Очень странно. Я думал, что ты их любил.
— Между любовью и убийством очень тонкая грань, — пояснил Амоильрэ. — Особенно для скотины вроде меня. Прогуляемся?
— Если честно, у меня абсолютно нет желания, — отказался Шэтуаль.
— И все же я настаиваю.
— Кто ты такой, Амо, чтобы настаивать в моем присутствии? — рассмеялся инкуб. — Твоя кровь вовсе не благородна. Я склонен считать, что Его Высочество позволяет тебе слишком много. Будь я им, и ты ходил бы по Нот-Этэ на цыпочках, на всякий случай извиняясь ежеминутно.
— Что-то не похоже, что ты так сильно дрессируешь своих слуг, — усомнился военачальник. — На цыпочках они не ходят и в просьбах простить не рассыпаются.
— Потому что они и без этого знают меру. А ты зарвался, малыш.
— Господин Шэтуаль, — Амоильрэ вновь перешел на официальный тон, и в его голосе прозвучали первые холодные нотки. — Вы старше меня от силы на пару тысячелетий. И то, что я был ангелом, не является хоть каким-нибудь оправданием для вашего мерзкого отношения.
— Мерзкого отношения? — переспросил граф. — А ты забавный. Ничего такого я не испытываю. Мне просто нравится наблюдать, как ты закипаешь. Следует полагать, что новая твоя идея очень зависит от моей благосклонности, и я могу развалить ее одним движением пальцев. Щелк...
— Не спешите с выводами, — рассеянно бросил военачальник. — Вообще-то у меня имелось взаимовыгодное предложение. Вы давно интересовались трупами волкодлаков, чтобы скрестить их с болотной нежитью, но господин Атанаульрэ постоянно твердил, что не даст вам даже лапы. А вот я — дам. Если вы согласитесь выполнить одно легкое поручение. Уверяю, что оно вас нисколько не затруднит.
— Вот как? — хмыкнул Шэтуаль. И, вступая в игру, добавил: — Мне любопытно. Продолжай.
— Сегодня в Алаторе... вы там уже бывали, дорогу найдете... собираются повесить Альтвига.
— И в чем проблема? Ты ведь этого и добивался.
— Я сглупил, — признал Амоильрэ. — Альтвиг — не демон. И, если поразмыслить, даже не дракон. Драконья жестокость чужда ему ровно настолько же, насколько мне чуждо милосердие. Ретар с Тилем пытались выторговать у меня жизнь второго скитальца, но, по-моему, им хватит и трупа Рикартиата. Но все же есть некая ошибка, и ее во время казни надо исправить.
Шэтуаль молчал, предоставив собеседнику возможность закончить.
— Альтвиг — человек, — с грустью заключил демон. — Человек гораздо больше, чем дух или кто-либо еще. И он испугается. Людям это свойственно, они пугаются смерти постоянно. Становятся призраками, привидениями, отголосками в родном мире. А мне нужно, чтобы Альтвиг умер. В последний момент его могут оправдать, стараниями Илаурэн или того странного господина-повелителя... и, пока этого не случилось, ты обязан уничтожить парня с помощью револьверов.
— Я обязан? — с недоверием осведомился граф. И отчеканил: — Я ничего тебе не обязан, Амоильрэ. Извини, но мне действительно пора уходить.
— Подожди, Шэт! — военачальник схватил инкуба за руку, заставил остановиться. — Ты не можешь бросить меня сейчас! Я всего лишь...
— Атанаульрэ прав, — резче, чем собирался, произнес граф. — Твой сюжет — отвратительная штука. Ты никому не предоставил и шанса. Сделал все сам, без оглядки на чужие беды и мнения. Ты злился из-за вмешательства Ретара Нароверта, злился, когда он давал волю своим идеям, и в итоге разорвал все, что было частицами настоящего Амоильрэ. Верного, чуткого, справедливого песнопевца. Ты испортился и сломался, словно сгнивший изнутри овощ. Отправляйся в Алатору, я не против. Снеси Альтвигу башку выстрелом из аркебузы, ворвись на площадь и убей всех, кого там найдешь... в общем, у тебя в руках полная свобода действий. Но ко мне не приближайся и ни о чем не проси. Я сообщу защитникам Энэтэрье о своем решении.
Военачальник дернулся, будто от удара, и осознал, что сжимает в ладони пустоту. Граф инкубов, Шэтуаль вайрэ Элот, растворился между ярусами Нижних Земель.
Амоильрэ сжал кулаки. Во всей речи его светлости так и сквозило пренебрежение. Идиотизм, потому что поначалу он был заинтригован историей песнопевца. Проявил снисхождение и старался помогать. А теперь сдулся. Посчитал концовку некрасивой, видите ли.
Военачальник ощутил приступ гнева и желания втоптать в пол чертового графа. Но почти сразу опомнился. Нет, у него не хватит энергии для битвы с кем-то из древних. К тому же Его Высочество придет на помощь Шэтуалю, а не Амоильрэ, и окончательно разуверится в своем решении принять песнопевца в крепость.
Он немного постоял, успокаиваясь, а затем создал портал. Вышел на границе Сиаль-Нара, сторожевой твердыни, и наткнулся на недовольных близнецов. Тело Рикартиата удерживал Эстель, и его вряд ли радовало такое соседство.
— Спасибо, ребята, — поблагодарил демон. — Дальше я сам. Можете отправляться домой.
— Ура, — одновременно решили инкубы, вручили скитальца хозяину и убрались, пока он не передумал.
Передумаешь тут, конечно. Амоильрэ, злой на весь белый свет, взвалил парня к себе на плечи и покинул Ад. Его тут же едва не сбило порывом ветра, безумного и морозного. Зимнего, хотя в остальных королевствах Врат Верности уже наступала весна.
— Явился, — равнодушно отметил кто-то за спиной демона.
— Да, — согласился тот. — И принес вам оплату. Забирайте.
Тиль, бледный и настороженный, принял менестреля и отвернулся. Судя по всему, он уже прикидывал, заморозить тело или нет. В белые пряди волос набились снежинки, и они же искрились на меховом воротнике плаща.
— До свидания, — вежливо попрощался Амоильрэ.
— Сдохни, — привычно ответил ему эльф. — И чем быстрее, тем лучше.
—  Увы, у меня пока что нет таких планов, — разочаровал его демон. — Я намерен по-прежнему осквернять собой мир. Можете радоваться, что не ваш. 
— Радуемся. Еще как радуемся, — заверил его Тиль. И внезапно, легким неуловимым движением избавившись от трупа, схватил военачальника за шею.
Амоильрэ почувствовал, как ноги отрываются от земли, а дыхание перехватывает — будто лед заполняет легкие. Метель усилилась, плотным кольцом обступила шэльрэ и остроухого.
Военачальник не сопротивлялся. Помнил, что во Вратах Верности ни Снежка, ни Ретара не победить. Они управляют всем, что находится вокруг, и способны убивать не то что мыслью — ее преддверием.
— Заруби себе на носу, — твердо, но безо всяких эмоций начал Тиль. Его бирюзовые глаза не отражали ни ярости, ни угрозы. — Заруби себе на носу, тварь, что ты распрощаешься с жизнью, если еще хоть раз ступишь на земли нашего мира. Отныне ты для него — враг. Ты и все твои слуги. Он сотрет тебя в пыль, едва ты высунешься из Нижних Земель. Ясно?
— Ясно, — покладисто прохрипел демон. — Значит, прощай.
Остроухий швырнул его в сугроб, поднял Рикартиата и пошел прочь. Амоильрэ очень хотелось вогнать ему нож между лопаток. Огромным усилием воли он сдержался, выдохнул и встал.
Ничего страшного. Методы еще есть.

 — ...вырву кишки. Заставлю жрать собственную печенку. Потом выколю глаза и на их место прибью дохлых бабочек...
 — Привет, Снежок. — Ретар улыбался, но в его тоне сквозила настороженность. — Амоильрэ не внял нашей просьбе?
 — Внял, я полагаю, — отозвался остроухий, опуская в кресло тело Рикартиата. — Но в то же время чувствую какую-то каверзу. Он нам еще пришлет прощальный подарок. Если ты позволишь, я послежу за центральной алаторской площадью во время казни, чтобы демонами там и не пахло.
 — Да нет, — возразил вампир. Снежок ожидал иного, но не успел об этом сообщить. — Пускай делает, что хочет. Сейчас ему все равно придется возвращаться в Нижние Земли — за оружием или помощью. А когда он вернется, Врата Верности уже будут настроены против господина третьего военачальника. Я готов.
 — Хм, — задумчиво изрек остроухий, наблюдая, как льдисто-голубые радужки друга становятся прозрачными, белыми, почти исчезая на фоне белков. — Хм. Что ж, я не против. Огребет он от нашего мира знатно.
 Ретар кивнул, поднялся и отряхнул полы длинной синей рубашки. Сбежал по лестнице вниз, замер перед погибшим менестрелем и почесал затылок.
 — Задача не из легких, — вынес вердикт он.
 — Да, но магия точно есть. Взгляни.
 — Взгляну, — согласился рыжий. — Многообещающе. Эта игра станет самой рискованной и дикой за то время, что мы тут живем. Ты не мог бы открыть ему горло?
Снежок пожал плечами и вытащил из кармана нож. Вспарывать мясо, побывавшее под землей и давлением демонического колдовства, разлитого на каждом ярусе, оказалось довольно сложно. Темная кровь почти не текла и больше всего на свете напоминала холодец. Словом, процесс, затронувший мертвеца, был не очень похож на обычное разложение. Скорее всего, Рикартиата меняла частичка Лассэультэ, подстраивала под себя, превращала из простого носителя в безвольного медиума. Медиума, лишенного выбора и  души.
 Забравшись внутрь на определенную глубину, остроухий нащупал нечто острое. Повинуясь немой просьбе Ретара, он извлек странную вещицу — многогранное, покрытое острыми кристаллами кольцо. Внутри него пульсировало смутное алое сияние.
 — Дай мне, — приказал вампир. — Я его разобью.
 — Оно смахивает на шестеренку часов, — оценил Снежок. — Ты уверен, что это не?..
 — Да. Я уверен.
Кольцо перекочевало из одной ладони в другую. Ретар обратился к магии, и его пальцы обросли прочными костяными пластинами. Стиснутый ими артефакт сперва раскололся, а затем — принял облик бесцветной пыли.
 В тот же миг Рикартиат пошевелился. Медленно, страшно медленно поднес руку к лицу, ощупал края рваной дыры. Вампир, знавший его истинную сущность, скривился и произнес:
 — Я отнесу его за море, как мы с тобой  договаривались. Посмотрим, на что способен демон в обличии столь хрупкого человека.
 — Мертвого человека, — добавил Снежок, но возмущения  в его голосе не было.

В темнице под замком Его Величества царил лютый холод. Альтвиг настолько замерз, что не чувствовал ног и пальцев. Губы у него дрожали, глаза слезились, а общее состояние подошло бы какой-нибудь хрупкой даме, впервые в жизни покинувшей особняк зимой. Парень подозревал, что во сне бредил, потому что взгляд стражника был весьма красноречив и неодобрителен. Он будто намекал, мол, я только обрадуюсь, когда тебя, наконец, повесят.
Альтвиг тоже считал, что обрадуется. Он не помнил своего превращения и об убийстве еще десятка людей услышал от Шейна и господина Кольтэ. И повелитель, и остроухий обещали вытащить парня из этой мерзкой ситуации, но, судя по всему, потерпели крах. Альтвиг продолжал сидеть в неуютной квадратной комнате, где потолок был ужасно низок, и ради ходьбы приходилось воображать себя горбатым.
 — Эй, мужик, — позвал единственного соседа храмовник. Тот шарахнул алебардой по полу, обернулся и заорал:
 — Чего тебе еще надо?! Думаешь, мне нравится тут стоять? Думаешь, я на это променял семейное счастье?
 — Да сдалось оно мне, — отмахнулся Альтвиг.
 — Тогда какого черта цепляешься? — сощурился стражник.
 — Есть хочу. У меня со вчерашнего дня и крошки во рту не было. Принеси чего-нибудь горяченького, а? Я же тут околею.
 — Ну так все этого и хотят. Подыхай молча, нечего перед смертью желудок набивать.
 — А скоро она?
Мужчина опять вспылил:
 — А я почем знаю?! Говорили, что в полдень. Но он, по-моему, уже наступил, а за тобой все никак никто не приходит.
 — Жаль, — заметил храмовник и залез на деревянный лежак, кое-как накрывшись тоненьким лоскутным одеялом. Его, наверное, шил самый сумасшедший палач в мире, потому что нормальному человеку такое бы в голову не взбрело.
Спустя полчаса стражнику стало скучно, и он спросил:
 — А правда, что на деле ты этого песнопевца убивать не хотел?
 — Правда, — подтвердил Альтвиг. — Только мне от этого не легче.
 — Ну да, оно понятно. Хороший был парень. Помню, когда я служил в Хасатинии, он приехал с выступлением в форт. Вроде как за деньги, а может, просто по пути было. Потрясающе пел. Про небесные корабли и старые механизмы, про курган и про влюбленных в саду, а еще про демона, который якобы явится из-за моря и уничтожит нас всех. Глупость, конечно, но меня здорово пробрало.
 — Рикартиат переводил эту песню с языка шэльрэ, — сообщил храмовник. И, поразмыслив, буркнул: — И не песня она вовсе, а пророчество. Я потом поискал информацию и вычитал, что однажды в Аду убьют человека, и его душа уступит место душе демона разрушения. Красивая легенда, но проку от нее мало.
 — Зря вы так, — укорил его стражник. — В легендах и песнях самое главное — красота, а не смысл. Бывает, что он только сперва кажется глубоким и искренним, но это не делает сказку хуже.
Альтвиг не горел желанием спорить, поэтому сказал:
 — Вероятно, ты прав.
 — Спасибо.
Прошло еще около часа, и наверху громыхнула дверь. Тяжеленную, обитую металлическими листами и — изнутри — крупными лезвиями створку храмовник миновал вчера, и она оставила ему на память неизгладимое впечатление. Кто-то, видно, пытался биться об нее с этой стороны, надеясь открыть, и оставил на отточенных гранях ошметки плоти и тысячи ржавых пятен. И сейчас от одного звука парня передернуло.
Шаги четверых гвардейцев гуляли эхом по длинному коридору. Все они несли с собой факелы и были вооружены полуторными мечами. Тот, что шел впереди, похлопал по плечу стражника — неизменного собеседника заключенных, — и посоветовал возвращаться домой. Мужчина неловко покосился на Альтвига, через силу улыбнулся и выдавил:
 — Ну, бывай, Нэльтеклет.
 — До встречи на площади, мужик, — попрощался храмовник, ощутив легкий укол стыда оттого, что так и не удосужился узнать его имя.
Стражник покинул пост, препоручив пленника заботам товарищей. Крепкий загорелый парень — уроженец запада королевства, — развернул свиток и громко зачитал приговор.
Альтвиг не дрогнул. Он подождал, пока провожатые откроют решетку, позволил себя связать — тугая веревка и браслеты-гасители защелкнулись на запястьях, — и выбрался из места своего заключения.
 — Наверх, — скомандовал гвардеец, тыча храмовника в спину. — Шевели ногами, мы торопимся. Казнь и без того пришлось задержать.
 — Почему? — удивился парень.
 — Из-за твоих дружков, — поморщился тот. — Эльфов да магов. Они требовали тебя помиловать и отпустить на все четыре стороны. Но мы, господин убийца, на подобную милость не пойдем. Радуйся, что оставил в живых хотя бы генерала Инага. Задень ты его, и наш король вырвал бы тебе внутренности лично.
 Альтвиг рассмеялся:
 — Надо же. А я и не догадывался, что у них такие теплые отношения.
 — Заткнись! — гвардеец, не церемонясь, шибанул его по башке рукоятью своего меча. — За открытые речи, оскверняющие образ Его Величества, тебя могут вместо повешения приговорить к колесованию. Я, кстати, с удовольствием посмотрю, как ты будешь вопить и страдать, крыса.
 Храмовник сделал глубокий вдох.
 — Молчи, чадо. Деяния твои станут камнем на шее, когда придет время возвращаться на небеса.
 — Глядите-ка, дурачком прикидывается! — гвардеец вытолкнул пленника за дверь. — Но ничего, ему недолго осталось.
На центральной площади Алаторы было полно народу. В толпе Альтвиг различил бледные, испуганные лица Илаурэн и ее родителей. Рядом, поддерживая их, застыли Киямикира, Шейн и граф Тинхарт. Последний что-то тихо втолковывал темноволосому пареньку с родинкой в углу губ.
 Поднимаясь на плаху, храмовник почему-то испугался. Впервые усомнился, что поступает правильно, и замер, не донеся ногу до ступеньки. Ему тут же «помогли», и парень позорно рухнул на свежие сосновые доски, пахнущие смолой и все еще не отступившим морозом.
Впереди в них была прорублена яма, куда следовало столкнуть осужденного. Виселица стояла как раз так, чтобы не дать ему шанса дотянуться до бортиков и спастись.
Сердце забилось, будто птица в клетке. Колени подкашивались, Альтвига трясло, но никто — кроме семейства эльфов, — не обращал на это внимания. Гвардеец снова зачитал приговор, палач в синей маске с нарисованной на ней улыбкой накинул храмовнику на шею петлю...
 — ...и если кто-нибудь протестует...
 — Я! Это, черт побери, я!
Илаурэн бросилась к возвышению, распихивая людей локтями.
 — Этрайле Айнэро, вас, к сожалению, мы уже выслушали.
 — Выслушали?! Да вы сидели с жуткими скучающими мордами, не проявляя и доли сострадания! За что вы собираетесь убить человека? За то, что он пережил огромную боль и не смог себя контролировать? Вспомните — даже молодые каратримы не сохраняют нормальный разум, когда перевоплощаются впервые! Вы не можете просто так...
В глубине восточного переулка что-то громыхнуло, и Альтвиг молча упал. На маску палача и доспех гвардейца брызнула кровь, и она же начала расползаться ярким пятном под виском осужденного.
Толпа заволновалась, кто-то закричал, женщины подняли вой...
 — Это там! Стреляли оттуда!
 — Гномья аркебуза, небось...
 — Да что же творится-то!
 — Мама! Мне страшно, мама! Давай пойдем домой!
Илаурэн, будто в полусне, встала на первую ступеньку лестницы. На вторую. Подошла к Альтвигу, неподвижному и до зелени бледному. Аккуратно взяла за плечи, перевернула.
На лице храмовника застыла благодарность. Он услышал голос в свою поддержку, получил надежду на жизнь.
И у него сразу же ее отобрали.
Синие глаза потихоньку выцветали, становились стеклянными, словно у пустой куклы. На левый, развороченный выстрелом, висок оседали мелкие клочки пыли. Карминовая жидкость поблескивала на щеке и на шее, впитывалась туда, куда Альтвиг изначально упал.
Илаурэн протянула ладонь и опустила его веки. Они были теплыми, а то, которое пересекал шрам, еще и приятно шероховатым.
 — Рэн, ты в порядке?
 — Да, — тихо произнесла эльфийка. — А вот он — нет. Помоги мне, Кира.

Эстель мог по праву гордиться своими результатами.
До этого он никогда не пользовался аркебузой, предпочитая более практичные пистоли и револьверы. Но господину Амоильрэ показался привлекательным именно такой вариант. Ругаться с ним инкуб не желал — в конце концов, хозяин, — и успешно выполнил требуемое.
Уже выходя из дома, чей чердак послужил смотровой башенкой, Эстель вдруг почувствовал себя странно. Нечто подобное происходит при головокружении. Демон оступился и схватился за подоконник, сбив маленький цветочный горшок.
Зрение пропадало. Улица столицы Белых Берегов погрузилась в вязкие сумерки, а на каменную дорогу — одна за одной, — полетели яркие горячие капли.
Инкуб не успел осознать, как именно умер.
Он упал и сжался в комок, надеясь унять предательские спазмы, но очень скоро затих. А в его изумрудных волосах, прекрасных даже в не расчесанном виде, продолжали распускаться влажные алые цветы.
Розы.

Снежок стоял на крыше, прижав к себе бутылку дорогого вина, и наблюдал за последней дорогой Альтвига Нэльтеклета. Парень, как ни крути, заслужил немного почестей — вроде визита Смерти этого мира. И еще...
Покосившись влево, убийца ожидаемо обнаружил высокую худую фигуру своего приятеля. Ретар Нароверт сидел, свесив ноги с края трубы, и явно не боялся, что хозяевам может понадобиться печь. Впрочем, он с легкостью мог внушить им, будто настало время готовить пищу на костре, и люди смиренно отправились куда-нибудь в пригород.
— Я знал, что ты придешь, — безо всяких эмоций сказал Снежок. И, поразмыслив, добавил: — Ты не мог не прийти.
Вампир стиснул ладонями виски. Это правда, остаться в стороне было выше его сил. Амоильрэ выиграл, демонический сюжет окончен — а значит, больше не надо мучиться угрызениями совести. Достаточно взглянуть на гибель второго, упрямого и своенравного, скитальца, а затем вернуться в Костяные Дворцы и, наконец, почувствовать себя свободным.
Убийца поежился, когда на центральную площадь форта Шатлен налетел ветер, и предложил:
— Вина хочешь?
— Давай, — согласился Ретар.
Далеко внизу Альтвига вели на плаху, и он покорно следовал за стражей, опустив голову и вспоминая двенадцатый ярус. Нельнот.
Снежок протянул другу бутылку, подумал и уселся рядом. Буркнул:
— Ты не виноват.
— Неправда, — огрызнулся рыжий. — Виноват. Если бы я не спасовал перед Амоильрэ... или если бы я сам кого-нибудь из них убил — еще до того, как ребятам выпало встретиться... что за черт?!
Остроухий проследил за падением храмовника, покрутился на носках, будто флюгер, и указал пальцем:
— Вон там, посмотри.
Вампир послушался.
— Эстель... это Эстель, слуга нашего дорогого военачальника. Либо он идиот, помешанный на убийстве, либо Амоильрэ не посчитал нужным предупредить его об опасности.
— Поделом, — равнодушно бросил Снежок. — Пускай подыхает.
Ретар немного поколебался.
— Пускай, — решил он. — Смысла замыкать обратные потоки нет.
— Никакого. Шэльрэ уже в агонии. — Остроухий взял протянутую другом бутылку. — Я устал за сегодня. Хлопотный день. В империи Ильно все по-прежнему тупые, никак не забудут Яритайля и его товарищей. Они могли найти новых заклинателей по меньшей мере пять раз.
— Надеюсь, ты не показывался им на глаза? — уточнил Ретар.
— Нет, — успокоил его Снежок. — Я  в них не заинтересован. Так, бегло оценил обстановку, прежде чем протащить Рикартиата по тем проклятым пещерам. Все сделал. Цепи, правда, успели проржаветь, но порвать их он все равно не сможет.
— Он уже не Рикартиат, — напомнил рыжий. — Надо придумать ему новое имя. Что-нибудь мрачное и зловещее. Например, Фасалетрэ.
— Звучит странно.
— Предложи сам.
Остроухий поправил воротник.
— Как насчет Эштаралье? Ты не мог его забыть. Так называли первого ландарского принца, когда верили, что он действительно дитя Аларны. 
— Как скажешь, — легко принял его вариант Ретар. — Мне нравится.

Илаурэн сидела в корчме, прижимая к себе гитару и глядя на посетителей пустыми, невидящими глазами.
Она не плакала. Разучилась уже очень давно. И теперь могла переживать утрату лишь внутренне, про себя, внешне сохраняя спокойствие. Никто в заведении не заподозрил, что с девушкой что-то не так. Все наблюдали с восхищением, с трепетным ожиданием, полагая, будто эльфийская песня будет даже лучше человеческой.
Но Илаурэн их разочаровала.
— Менестрель Мреть обещал устроить здесь выступление, — громко, чтобы все слышали, сказала она. — Но, как вам должно быть известно, он погиб. Я была его близким другом и исполню то, что он собирался сделать. По вашим требованиям спою самые любимые его песни. Итак?
— Ну, — отозвалась пышногрудая девушка с серыми, словно небо в дождь, радужками. — Как насчет истории про небесные корабли?
Эльфийка опустила взгляд, перебрала несколько струн. Мотив, в исполнении Рикартиата легкий и не такой монотонный, ей удался с горем пополам. Но Илаурэн стоически делала вид, что держит ситуацию под контролем.
Компания студентов из алаторской Академии неотрывно за ней следила. Восторженные, юные, неопытные юнцы. Они еще не знакомы с настоящей музыкой. Они не знают, не помнят, как мягко и нежно пел Мреть, как в его голосе сочетались боль и искреннее счастье, а любовь уходила в бездны отчаяния и больше не могла их покинуть.
Илаурэн опустила веки. Ни к чему глазеть на толпу.
От тоски и от боли, от смерти и страха жить,
от безумства и от неумения дорожить
чем-то большим, чем нож или меч за спиною в ножнах.
Я смотрю, как за краем омытой дождем земли
исчезают твои небесные корабли, —
безысходно, безрадостно, тихо и осторожно.

Пышногрудая девушка нахмурилась, поняла, что раньше эту версию людям не доносили. Возможно, Рикартиат счел ее идиотской. Он часто упоминал, что обладает целой горой песен, которые никогда не покажет никому, кроме самого себя. Эльфийка, видимо, решила пойти наперекор этому правилу.

— ...его черные волосы падали на глаза,
под рубашкой болталась на ниточке бирюза,
а улыбка была чуть кривой, но ужасно мягкой.
Он просил меня: «Следуй за нами, покинь людей!
Мы хозяева древней флотилии кораблей,
мы пришли из-за края и сделали небо ярким».

Илаурэн заканчивала песню в тишине, абсолютной и звенящей. Никто не шевелился. Были и те, кто задержал дыхание, боясь ее потревожить.
Когда смолк последний аккорд, бледный студент с копной трогательных кудряшек вымолвил:
— Это необыкновенно... и странно.
А его товарищ нагло, под сдержанный смех, подошел к эльфийке и предложил:
— Будьте моей женой!
— Мальчик, — усмехнулась та. — Я старше тебя на пару столетий.
— Это ничего, — отмахнулся он. — Зато вы обладаете поразительными интонациями!
— С дороги, несчастный. — Тонкая женская рука легла на плечо студента. Неожиданно крепко стиснутые пальцы вынудили его поморщиться и на цыпочках удалиться, а пышногрудая девушка осталась перед Илаурэн. — Здорово получилось, — оценила она. — Жаль, что от Мрети мы этой сказки не услышали.
— Она была последней переведенной, — бесстрастно сообщила эльфийка. — Но за остаток зимних недель он написал немало новых историй. Правда, я не имела возможности наблюдать за всеми.
— Любопытно, — сощурилась девушка. — Посвятите?
— Конечно, — согласилась Илаурэн и снова коснулась струн.
На этот раз мелодия давалась ей проще. Быть может, потому, что наследницу эльфов до сих пор не выгнали из корчмы. Она закончила вступление, заметила, что собеседница отправилась обратно за стол, и...

— Одиночество на земле.
на огромной пустой планете.
Одиночество вам и мне,
взрослым людям и даже детям.

Одиночество — вечный дар,
потому что любить непросто.
Одиночество — пустота.
Пустота пребывает в росте.

Пустота заберет меня,
и тебя заберет однажды.
В ней забьется огонь огня —
впрочем, это совсем не важно.

— Мучаете моего конкурента? — перебил девушку высокий, коротко остриженный парень с заостренными, но недостаточно длинными для эльфа ушами.
Кто-то возмущенно выругался. Илаурэн же встала и обменялась с пришельцем рукопожатием.
— Добрый вечер, Грейн.
— Добрый вечер, моя дорогая партнерша. Я пришел, чтобы передать тебе вот этот милый жетон.
Он вытащил из кармана железный кружок с высеченной на нем надписью: «Гильдия магов». Эльфийка прикрепила его к воротнику, будто брошь, и слегка поклонилась.
Грейн повернулся к посетителям.
— Госпоже нужен перерыв, — заявил он. — Хозяин, будь так добр принести бутылку эетолиты и чего-нибудь закусить.
— Но... — растерялся мужчина, едва не обронив поднос.
— Несите, — обратилась к нему Илаурэн. — Нам с господином Грейном надо кое-что обсудить. Потом я заново начну песню.
Корчмарь нахмурился и скрылся в кухне, позвякивая посудой и бормоча себе под нос проклятия. Грейн с удовольствием внимал, пока к нему не подошла все та же пышногрудая девушка.
— Здравствуйте. Меня зовут Хита, — представилась она. — Вы — тот самый менестрель из Гро-Марны, что вечно зовет себя конкурентом господина Мрети?
— Да, — невозмутимо подтвердил полуэльф.
— Не желаете присоединиться к выступлению? Мы хорошо заплатим.
Парень с минуту поразмыслил, затем кивнул:
— Хорошо. Но сейчас я прошу вас отойти. Дайте нам с госпожой Илаурэн полчаса.
— Разумеется.
Хита ушла. Под ее рубашкой глухо цокали кольца кольчуги.
— Наемница, — отметил Грейн, ожидая, пока принесут заказ. И повернулся к своей подруге, обеспокоенно сдвинув красивые темные брови: — Как ты? Все нормально?
— Нормально. — Илаурэн выглядела до того равнодушно, что за нее становилось страшно. — То есть я, конечно, расстроена. Думаю поехать на юг. Прогуляться по Эльской империи и Ландаре. Выяснить, до какого состояния инквизиция довела нашу общую цитадель. Ту, где Хастрайн впервые выпал в потусторонний мир.
— Я там был, — пожал плечами парень. — Ничего особо не изменилось. Но из-за сильных магических колебаний никто не жаждет вновь пользоваться твердыней. Полагаю, через месяц-другой ее забросят, обольют слухами, и цитадель скоротает век в обществе перелетных птиц и любителей мрачных слухов. Я уже предвкушаю, как всякие идиоты начнут бродить по ее ярусам, чтобы найти легендарные артефакты, призраков или видимые следы прошлого.
— Пусть бродят, — позволила девушка. И замолчала, предоставив  корчмарю шанс в тишине накрыть на стол.
Он поставил перед гостями эетолиту, миску просоленных сухарей, квашеную капусту и кашу с мясом. Грейн немедленно взялся за ложку. За ним наблюдали, надеясь, что знаменитый менестрель опозорится, но полуэльф ел с чувством собственного достоинства и превосходства над остальными.
Илаурэн безо всякого аппетита сгрызла сухарик, хлебнула вина и, наконец, спросила:
— Зачем я тебе понадобилась?
— На самом деле, — Грейн замер, не успев донести до рта очередную порцию каши, — я просто проходил мимо. Довольно редкое событие — Илаурэн подает голос для простых смертных. И я прикинул, почему бы не составить тебе компанию? К тому же Совет Ландары пригласил меня на фестиваль середины лета, или, как его еще называют, бессчетных звезд. Хочешь со мной? Там будут гости из Алагейи, Хасатинии, Айл-Миноре и долины ЭнНорд.
— Дриады вылезут из своих лесов ради паршивого фестиваля? — не поверила эльфийка.
— Их действия вполне ясны, — пояснил менестрель. — В ЭнНорде небо скрыто от взгляда. Дриады прячутся не только от людей, но и от драконов, от нежити, от Богов... им невыгодно чужое вмешательство. Они настолько привыкли жить в одиночестве, отрезанные от всего мира, что не представляют долину без условностей вроде границ и сторожевых постов на мостах. Не могу сказать, что они не правы. Один приход вашего короля чего стоит... говорят, кстати, будто Его Величество был весьма настойчив. И будто его мнение о дриадах сложилось после осады, а до этого исходило из дедушкиных сказок и общего пренебрежения.
— Переврали, как обычно, — вздохнула Илаурэн. — Никто не любит господина Алетариэля. Он всем кажется чересчур суровым.
— Своенравным, — поправил ее Грейн. — Всего лишь своенравным. Это разные вещи. По мне, так Его Величеству идет. Не всем же быть изнеженными кретинами.
Он сосредоточенно уничтожал еду, принесенную корчмарем. Бросил в рот единственный уцелевший сухарик, азартно им похрустел и спросил:
— Так что ты решила?
— Поехали, — бесстрастно согласилась Илаурэн. — Сама я могу и заплутать, а ты в дороге практически постоянно. На обратном пути заглянем в Шеальту, у меня там есть родственники.
— Ого, — поразился парень. — Серьезно?
— Да. Бабушка и племянница. Они тебе понравятся.
— Господин Грейн, — окликнула менестреля Хита. — Вы уже закончили? Готовы продолжить?
— Что? — рассеянно уточнил тот. — А-а-а, вы об этом. Рэн, ты мне гитару не одолжишь?
— Бери. — Эльфийка вручила ему легкий инструмент Мрети. — Но береги ее. Уронишь или умудришься порвать струну — я засуну твою голову в корпус и натяну новую прямо поверх.
— Ты, как всегда, невероятно грозна, — рассмеялся парень.
Он гордо прошествовал к стойке, сел на высокий стул для любителей пива и разговоров, повернул его так, чтобы зрителям со всех сторон было удобно лицезреть песнопевца. Затем заиграл, и сделал это гораздо правильнее Илаурэн. Недовольно скривился, подкрутил колки и объявил:
— Я спою вам одну из лучших песен, переведенных Мретью. В родном королевстве ее называют пророчеством возрождения.
Разномастная публика затихла. В приоткрытую дверь заглянул некто в тяжелом черном плаще, встал под стеной, скрестив руки на груди.

— Оттуда, откуда приходит солнце,
где криком бьется морской прибой —
оттуда, слышите, он вернется,
оттуда, знайте, придет домой.

Он был убит, осквернен и предан,
он был распят на семи цепях.
Никто о нем никогда не ведал,
но — сквозь столетия — будет так:

переступая огонь и воду
он возвратится — и будет строг.
И под сияющим небосводом,
на перекрестье семи дорог,

взойдут ростки бесконечной боли,
ростки смертей, предвещая ночь.
И все вокруг захлебнется кровью,
и ужас будет не превозмочь;

И взвоют ядра больших орудий,
сжигая древние города,
и перемрут, словно мухи, люди,
и смолкнут верные им ветра,

И все расколется, разобьется,
исчезнет в теплой туманной мгле...
Весь мир умрет, когда он вернется
и прикоснется к своей земле.

Снежок, немного поколебавшись, бросил менестрелю полновесный золотой.


_____________
Автор обязан вам сообщить, что эта глава - последняя.