Редакция 2017. До публикации книга будет полностью выложена здесь.
ЕЛЕНА СИНИЦЫНА
Алхимик
из музыкалки
ПОВЕСТЬ ДЛЯ ВЕРЫ, ДРУГИХ ДЕТЕЙ И ВЗРОСЛЫХ
Книга Первая
Легенды Форествальда
Памяти Игоря Старыгина–
– Арамиса нашего детства
"Каждый пел, как хотел, - кто тихо, кто громко, кто весело, кто грустно, кто медленно, кто быстро. И естественно, все закончили петь в разное время. Все уже замолчали, а близнецы Уизли все еще продолжали петь школьный гимн - медленно и торжественно, словно похоронный марш. Дамблдор начал дирижировать, взмахивая своей палочкой, а когда они наконец допели, именно он хлопал громче всех.
- О, музыка! - воскликнул он, вытирая глаза: похоже, Дамблдор прослезился от умиления. - Ее волшебство затмевает то, чем мы занимаемся здесь. А теперь спать. Рысью - марш!"
Дж. К. Роулинг
Гарри Поттер и Философский Камень
"Самый первый: некрасив и тонок,
Полюбивший только сумрак рощ,
Лист опавший, колдовской ребенок,
Словом останавливавший дождь."
Н.Гумилев
Память
от Автора
Я люблю играть. Вообще, занимаясь едва ли не всю жизнь музыкой, сложно не любить играть. Играть смыслами и музыкой. Играть в смыслы и музыку. Мне повезло с учителями. Надеюсь, кому-то повезло и со мной.
Идея придумать свой мир появилась в то время, когда последняя книга истории о всемирно известном мальчике-волшебнике разошлась миллионными тиражами, и моя двоюродная сестрёнка зачитывала до дыр каждый том. Как и многие в нашей семье, она посещала на тот момент музыкальную школу в одной гуманитарной гимназии и, как и все дети начала нового века, грезила о волшебных замках и магии.
Меня угораздило преподавать в той же самой школе, и наблюдать, как сталкиваются реальность и фантазии. Более того, меня угораздило родиться в один год с тем знаменитым мальчиком-волшебником и в одном с ним возрасте пойти учиться в то самое учебное заведение, где сейчас учится моя сестрёнка.
«Мой мир появился вместе со мной, – писал Толкин, – впрочем, это вряд ли интересно кому-либо, кроме меня самого».
Поэтому вряд ли есть смысл для автора раскрывать все нюансы творения своего «вторичного мира».
Эта книга – игра. Здесь много аллюзий, намёков, явных и неявных указаний на мифы и научные трактаты, здесь вплетены и зашифрованы места и персоналии, тексты и явления, действительно существующие в разные исторические эпохи в нашем реальном мире.
Автор также просит прощения у своих друзей и знакомых за то, что, без их разрешения, сделал их прототипами некоторых персонажей этой истории. А также приносит свои извинения авторам всей ранее написанной мировой литературы за использованные идеи.
Я люблю играть. Потому что в Игре ты касаешься Вечности…
P.S. Спасибо всем, кто верит
–INTRO–
Пробуждение
Все волшебные истории рассказаны давным-давно. Все не-волшебные истории могут оказаться никогда не рассказанными. Все события – не более чем сон, если считать их просто событиями, а все сны становятся значимыми, если полагать, будто они реальней повседневных дел, которыми люди заняты из года в год, иногда что-то подправляя в своих взглядах на неё – эту самую жизнь. И то ли чтобы разнообразить себе однообразные (по большому счёту) годы, то ли во имя принципа однообразия, но многие из нас (если не сказать, что почти что все, кто нас знает или хотя бы слышал о нашем существовании), считают своим долгом вписать нас в свое мировоззрение. Вписываемся мы плохо. Из рук вон плохо. Можно сказать, даже отвратительно. Точнее, совсем не вписываемся.
Так кто же мы такие? Этот деликатный философский вопрос редко приходил в голову маленькой девочки. Или мальчика. Собственно, для нашего повествования это не играет никакой роли. Наоборот, это мы играем роли в нашем повествовании. Так что пусть будет… м-м-м… а пусть будет девочка! И сейчас для этой девочки, которая даже не осознает, что она девочка, а не мальчик, стольважный для взрослых людей вопрос в данный момент абсолютно не важен. Ей где-то год (может, чуть больше или чуть меньше). Но наша история начинается именно сейчас…
…Интересно наблюдать за частичками пыли в солнечном свете, когда он утром или днём заполняет комнату. Я не сплю – я смотрю на золотые потоки и вслушиваюсь. Звуки вокруг. Тиканье часов в комнате и тарахтенье машины за окном, тихие голоса и осторожный скрип половиц где-то совсем близко. Это всё так привычно, спокойно и... нет, не спокойно. То есть спокойно, но есть ещё что-то такое в звуках, что доносятся откуда-то сверху; они над потолком. Скорее всего, это соседи включили магнитофон или телевизор. Только слов не разобрать. Но они не важны, – ни мои слова-мысли, ни слова песен. Сейчас я погружаю свой слух, всё свое внимание в эти переплетения звуковых пластов – тонких, как солнечные лучи, заполняющие комнату, как воздух, струящийся через форточку. Мое внимание только что проснулось. Оно сливается с этими звуками. Я и есть эти звуки, а они – это я…
У девочки уже есть имя. У неё нет отца. Но есть мама, бабушка и много родственников. Ещё у них есть дача, и они живут в городе на улице, ведущей к заводу. Во дворе есть большая чёрная собака и высокие деревья. В квартире три комнаты. У соседей полки с книгами – очень много книг. И проблем тоже много. Родственники и соседи часто обсуждают проблемы. Просто говорят. Просто о другом они не могут говорить. Кто-то из двоюродных братьев и сестёр ходит в музыкальную школу. «Мама, когда ты отдашь меня в музыкальную школу?..»
До-ре-ми-фа-соль-ля-си
Села кошка на такси…
…Буквы складываются в слова – так просто. Я умею читать. У меня теперь свой уголок – с книжками, игрушками, а летом мы ездим в спортивные лагеря; моя мама – тренер. В лесу есть шмель – большой и гудит. И трава, и земля мягкие, и земля пахнет землёй, и меня научили ловить рыбу. А в другом лагере горы и море, и ночью страшно – я одна боюсь, а все смеются. Мне четыре года. А они ломают мои луки и стрелы. И пахнет лавандой. Ещё я люблю молоко из треугольных пакетиков. Вечером повара разливают кефир – он вкусный с пряниками, на большом экране в половину волейбольной площадки показывают кино, но я его почти не смотрю. На дискотеку тоже не хочуидти – там надо танцевать – меня заставляют и смеются, а мне нравится просто стоять и слушать музыку – особенно медленную – быструю я не запоминаю, какая она. Потому что я всегда смотрю на звёзды, даже если не поднимаю головы – наш лагерь в горах, и когда темно, кипарисы высвечиваются фонарями, вокруг которых кружатся бабочки, и ещё лягушки есть и колонка с водой – она с гор течёт. И ежевика на поляне, только колется. И я умею чистить картошку и играть в шахматы. Меня укачивает в автобусах, и я люблю поезда и картошку с укропом, которую продают на станциях. А лук я не люблю. И пенку с молока тоже.
– ГЛАВА ПЕРВАЯ –
Гаммы
«Янка! Яаааанкааа!!!!» – прокричали с улицы.
«Что?!» – девочка выскочила на балкон, всматриваясь с пятого этажа вниз, где их компания звала её во двор.
«Выходиии!!!»
«Неее!!!»
«Ну выходиии!!!»
– Маам, – девочка притопала на кухню, – можно погулять?
– Всё сделано?
– Ну, фортепиано ещё надо.
– Вот сделаешь, и пойдёшь.
– Ну, маам!
– Не нукай, а сейчас же садись играть!
Янка уныло побрела в комнату. Мало того, что из-за этих домашних заданий в музыкалке ей не хватает времени на любимые книжки, так ещё и гулянка накрывается постоянно. Вон – воскресенье уже, завтра опять неделя начинается, а тут никакой жизни. Нет, конечно, музыкалка – это здорово. И учителя хорошие. Но вот свободное время становится понятием относительным, относительно заданного в обеих школах вместе взятых. «Садишься?!» – с кухни послышался грозный окрик. «Да-а!» – Янка открыла крышку фортепиано, опустила подставку для нот и развернула дневник: «Так, Фа мажор, арпеджио туда-сюда, ну и «Клоунов» тоже надо и «Андантино». Ладно, начнём». Достав из сумки, помимо нот, «Шерлока Холмса», Янка вздохнула и положила его сверху на инструмент – но так, чтобы было видно – книжка напоминала о грядущем окончании добровольной повинности в виде гамм. Всё остальное повинностью не считалось.
Освоение новой тональности давалось с трудом. Везде пальцы как пальцы (на самом деле это называлось невыговариваемым словом «аппликатура») – три плюс пять, или пять плюс три, а здесь в правой руке четвёртый на си-бемоле, в левой тоже всё не так, как обычно. Янка вздохнула: «Ладно, ещё раз: четыре, два, первый в подворот, не забыть про си-бемоль… ах ты… опять с начала».
Десятиминутная битва пальцев с клавишами длилась с переменным успехом. Через раскрытый балкон доносились звуки бегающего, прыгающего, вопящего, дерущегося, визжащего удовольствия. Здесь же все удовольствие сводилось к радости от верного попадания нужных пальцев на нужные клавиши. Время шло. «Если срочно не найти способ понять, как соединить обе руки, то и погулять не получится – вечером идём к бабушке», – подумала Янка, с тоской посмотрев на краешек торчащего «Шерлока Холмса». Именно этот кратковременный взгляд словно бы придал ей сил и уверенности, что сейчас всё получится, именно сейчас она поймет, в чём здесь загвоздка. Янка приосанилась, сосредоточенно разделяя внимание каждого глаза на руки. Теперь левый глаз контролировал левую руку, а правый – правую, и что-то внутри уравновешивало всю картинку, было центром этой странной композиции. Касание клавиш, и… сознание повело руки сквозь октавы как сквозь рубежи. Зависнув на мгновение на самом верхнем звуке, рука и чёткая последовательность пальцев вернули звуковую волну к исходной точке. Пять – один: мизинец в левой, большой – в правой! Это была победа. Та-та-та-та! – запел внутри торжествующий голос, и в этот момент раздался грохот от свалившихся с фортепиано «Приключений Шерлока Холмса и Доктора Ватсона». «Блин…» – прошипел новоявленный победитель, подхватывая падающую книгу.
И надо же было в этот момент маме заглянуть в комнату! Увидев дочку, сидящую за фортепиано с раскрытой книгой в руках, она произнесла ставшую уже традиционной за последние годы, фразу:
– Опять читаем?
– Нет, – буркнуло в ответ любимое чадо, – книжка свалилась.
– Ага, – ответила загадочно-непонятно мама и, забрав «Холмса», развернулась в сторону кухни. – Доигрывай, и за стол.
«Закон подлости существует», – обречённо промелькнула мысль, констатируя один из непреложных принципов этого мира. Вообще, играть выученные гаммы, читая при этом книгу, поставленную вместо нот, было собственным изобретением Янки. Но маму этот способ совмещать приятное с полезным (а гаммы на самом деле весьма полезны), приводил в какое-то странное, недоступное разумению Янки, состояние. Случалось, что читаемая книга была настолько интересна, что, увлёкшись, девочка не замечала зашедшей в комнату мамы. Янке, конечно, влетало (а за что, собственно?), книга отбирались («Ну мама, ну пусть она здесь полежит – закрытая!»), и гаммы опять становились страшно скучным занятием.
«Интересно, на других планетах – там, где нет человека, там есть закон подлости?», – думала Янка, в то время как её пальцы всё более уверенно передвигались по клавиатуре. «Наверное, нет. Закона подлости не может быть там, где нет автобусов, подъезжающих к остановке, от которой ты только что отошёл (потому что пешком уже быстрее будет, чем ждать ещё непонятно сколько), где нет уроков, когда тебя вызывают именно в тот день, когда ты не готов отвечать, где нет пианино с падающими в самый неподходящий момент книгами».
«На других планетах вообще другие законы», – продолжала работать Янкина мысль. – «Например, там можно подпрыгнуть на несколько метров вверх так же легко и просто, как во сне: подпрыгнуть, оттолкнуться от поверхности, и полететь». Если бы проводились соревнования по полетам во сне, то Янка бы завоевала самое-самое первое место в мире в этом виде… э-э-э… сонного спорта. Потому что летать во сне для неё было настолько же естественно, как бегать и прыгать в настоящей, реальной жизни.
Хотя, какую из двух жизней можно назвать реальной: ту, что во сне или ту, что сейчас, где Янка доигрывает «Клоунов»? За свои неполные одиннадцать лет (оставалось уже совсем чуть-чуть до дня рождения), девочка уже успела заметить, что сны и реальность переплетаются порой весьма удивительным образом, что в реальной жизни происходят какие-то события, которые, как тебе кажется, уже происходили с тобой (может, даже и во сне), и ты словно замираешь на несколько мгновений, в восторге и страхе от этого состояния. Мама говорит, что это называется «де-жа-вю», но почему это происходит, она не знает. Зато она замечательно варит рассольник. «Остальное после обеда», – Янка решительно закрыла крышку фортепиано и пошла мыть руки.
– ГЛАВА ВТОРАЯ –
Понедельник – … тоже день.
Да ещё какой!
Музыкальная школа, где вот уже четвёртый год училась Янна Ордина, постоянно переезжала по городу из одного здания в другое – сказывались сложные социальные перемены в стране. Собственно, никто не жаловался – привыкли. И все ученики музыкальной школы №4 также привыкли раз в год изучать новые районы и маршруты автобусов.
В тот самый день, накануне своего дня рожденья Янка после школы заскочила домой, пообедала любимым рассольником, собрала сумку для музыкальных занятий и отправилась в сторону автобусной остановки, понимая, что пьесы по фортепиано всё-таки остались недоученными, а до экзаменов – рукой подать. Осознавание этого факта радости не приносило. Лишь пригревающее солнышко и тающие сосульки на водосточных трубах понимали настроение. И Янка, уверенно поменяв маршрут, шагала теперь через дворы. Можно было бы поехать на автобусе, но в такой замечательный день дышать выхлопами автомобилей было просто преступление против самого, что ни на есть, чистейшего весеннего воздухо-запаха. Минут через двадцать показалось здание местного Горсовета, где на первом этаже временно располагалась их музыкальная школа.
В школе происходило что-то странное и необычное. «Иностранная делегация», – шёпотом, как настоящий заговорщик сообщала всем приходящим вахтёр Антонина Санна, неестественно подёргивая при этом головой одновременно куда-то в сторону наверх и вбок. «Ого!» – ответила Янка, а про себя повторила: «Иностранная… Интересно, откуда?» Антонина Санна, будто слыша вопрос, продолжала: «Откуда – не знаю. Знаю только, что немцы и двое англичан. Ещё индиец с ними – молодой такой парень. Улыбается всё время. Вот у них там в Индей-земле жизнь-то, наверно, беззаботная, – мечтательно вздохнула пожилая женщина, пряча в стол очередной ключ от кабинета. – Лето ж круглый год, и фруктов всяких растёт, – нам даже и не снилось!» «Ну да», – вяло подумала Янка, сдавая куртку в гардероб, – не снилось». «А всё-таки интересно, – мелькнула мысль, – чего эти иностранцы забыли у нас в школе, если они, по словам всегда-всё-знающей Антонины Санны, приехали явно в Горсовет, а уж никак не специально в нашу музыкалку? Что мы – зоопарк или музей, чтобы к нам на экскурсию водить?» Всё ещё недоумевая, Янка постучалась в класс фортепиано, потянула дверную ручку и, взглядом оценив эмоциональное состояние преподавателя, неторопливо и с достоинством прикрыла за собой дверь – настало время играть то, что было не играно. «Зато гаммы выучены!» – не без гордости констатировал внутренний голос.
Время шло. Время вытекало из-за закрытой двери кабинета вместе со звуками, мыслями, неясными целями и причинами, по которым многие родители отдают своих детей в музыкальные школы, сами порой не зная, зачем.
Меньше чем через час дверь отворилась, и из неё, пятясь, показалась фигура, прижимающая подбородком дневник и заталкивающая ноты в сумку. Справившись с этой непростой задачей, Янка резко развернулась возле двери и со всего размаху врезалась в группу людей, проходивших в этот самый момент по коридору мимо её класса. «А здесь у нас фортепианное отделение…» – окончание фразы директора прозвучало с замедлением темпа речи и понижением интонации голоса как на старом патефоне в городском музее. Но патефон был в прошлом году, а сейчас… Янка резко остановилась – не столько от удара, сколько от неожиданного столкновения и последующей ужасающей мысли о том, что же сейчас будет... Мгновенно всплыли в памяти рассказы старших о прежних временах, когда за каждым шагом приезжих иностранцев следили, и про деда, которого забрали, и он так и не вернулся…
Девочка медленно посмотрела на бледнеющего на глазах директора. Дмитрий Иванович Валеновский, прозванный учениками школы «Диваныч», человек далеко не стройной комплекции, служил директором музыкальной школы последние лет десять, однако всё не мог избавиться от привычки заискивать перед любой комиссией и проверкой. Замерев в не меньшем, чем Янка, ужасе, он переводил взгляд с одного присутствующего на другого, совершенно не зная, что делать в такой ситуации, – людей в штатском при иностранных делегациях ещё никто не отменял. Это понимали все.
Янку затрясло. Глаза словно резануло чем-то острым и горячим, и сердце вытолкнуло первую порцию сжатого огня – прямо в центр головы: бум! Холодные нити протянулись по спине – вдоль позвоночника. Бум! Сладкий тошнотворный привкус во рту. Перед глазами – только пуговицы пиджаков. Только ни на кого не смотреть… прикусить язык и добраться до крана с холодной водой. Бум! Свет ламп обжигал. Нет, Янка не думала, что ей плохо. Она была самим этим противным состоянием, которое стало сейчас ею – дикая боль вновь резанула по глазам и огненной вспышкой пронзила голову. Воды, воды… вода…
…Водный поток охлаждал, вымывая весь ужас пульсирующей боли. Запах воды, вкус воды, её холод и тепло, её успокаивающее движение, плавное покачивание на ней, растворение в ней... Лунный свет погружался в воду, в которой отражались вечерние звёзды… Мягкое прикосновение рук, – и снова водные струи растекаются по всему телу, сбивая температуру, понижая давление, выравнивая удары сердца, погружая в лёгкое состояние парения в свете звезд и дуновениях ночного летнего бриза, несущего на своих невесомых крыльях аромат роз… Стало спокойно и уютно. Потом всё прошло...
Осторожно приоткрыть глаза.
На неё необыкновенно внимательно смотрел молодой мужчина. Его фигура заполняла собой всё пространство перед ней, отгораживая их двоих от остального мира. Янка скользнула взглядом по сидящему: волосы непривычного пепельного цвета аккуратно пострижены, приятные черты лица, прямой нос, и глаза – чёрные как южное ночное небо, и звёздочки в них такие же, и доброта, и бесконечность, как когда-то давно… Когда?
За спиной незнакомца возникла фигура директора:
– Янна, как ты себя чувствуешь? – спросил он с неприкрытой тревогой в голосе.
– Сейчас уже хорошо, – ответила Янка, привставая на локте.
Кроме неё, перепуганного директора, в кабинете которого они сейчас находились и этого странного незнакомца, чьим пальто она сейчас, по всей видимости, была укрыта, за большим столом у окна сидело ещёнесколько человек. Незнакомец обернулся к своим спутникам. Один чуть заметно кивнул ему и попросил директора подойти к ним, чтобы уточнить кое-какие детали в каком-то (Янка не расслышала, каком именно) соглашении о сотрудничестве. Директор вздохнул, оправил мешковатый пиджак своего парадно-выходного костюма, и, напомнив себе о бренности бытия и обещанном начальником департамента образования, возможном повышении, нетвёрдым шагом направился к иностранным гостям.
Мужчина с пепельными волосами смотрел на девочку. Смешливые морщинки в уголках его глаз и лёгкая, чуть грустная улыбка, мелькнувшая сейчас на его губах, без следа растопили Янкино недоверие и страх.
– Твоё имя Яна? – спросил незнакомец, приложив руку к Янкиному лбу, словно проверяя, есть ли у неё жар. На его безымянном пальце Янка заметила золотое кольцо необычной формы: крупный сверкающий огненно-розовый прозрачный камень как влитой соединял золотую дугу ободка, словно прорастая сквозь неё. От руки незнакомца исходил тонкий, еле уловимый аромат розы.
– Да, только с двумя «н» – «Янна», – ответила Янка и, набравшись смелости, взглянула ему прямо в глаза.
– Значит, Янна… то есть, это почти что «Иоанна»? – поинтересовался незнакомец.
– Ага, – кивнула Янка. Разговор с этим человеком ей начинал нравиться. Не каждый из тех, с кем ей доводилось общаться в своей жизни, интересовался её настоящим, полным именем.
– Меня бабушка так назвала. И у меня день рождения завтра, – почему-то добавила она.
– Вот как? – Незнакомец замолчал, и, казалось, сравнивал, сопоставлял какие-то ему одному известные факты.
– А Вас как зовут? Как Ваше имя? – спросила вдруг Янка, удивляясь сама себе. По правде говоря, она впервые разговаривала с иностранцем. А уж первой спросить его имя – так это вообще выходило за грани норм приличия и осторожности, которыми она старалась следовать. И тут в уме Янки сверкнула весьма своевременная мысль: «Минуточку! Если этот неизвестный, сидящий рядом с ней человек – иностранец, то каким образом она понимает всё, что он ей говорит?
– Ах, да, извини, – улыбнулся он ей, – я не представился. Моё имя Джон Честертон. Я из Англии. И, да (в его глазах вспыхнули лукавые искорки), – мы понимаем друг друга, несмотря на то, что говорим на своих родных языках.
– А почему? – Янка не знала даже, чему она сейчас удивилась больше: тому, что она понимает английский язык (хотя в школе учила немецкий), или тому, что незнакомец каким-то образом прочел её мысли.
– Потому что такие как мы, не нуждаются в переводчиках, – господин Честертон, улыбнувшись, чуть заметно кивнул в сторону директора. – Только разве что для прикрытия.
– Ой, – Янка подтянула пальто повыше, к подбородку, – так Вы – разведчик?
Господин Честертон тихонько засмеялся:
– Что ж, в каком-то смысле, можно сказать, что разведчик. Только особенный. Вообще-то я – профессор. Учитель.
– А одно другому совсем не мешает, – уверенно заявила девочка, и они оба уставились друг на друга, едва сдерживая смех.
Непонятно откуда возникшие радость и счастье переполняли сейчас Янку. «И никакой он не разведчик. По крайней мере, точно уж не шпион», – думала она, греясь пальто и лучистым взглядом своего собеседника. Остальные присутствующие, сидевшие за столом, включая директора, казалось, совсем забыли об их существовании.
– Янна, – взгляд профессора Честертона посерьёзнел, и он, каким-то светло-печальным, и в то же время, радостным тоном, повторил:
– Янна, а ведь мы здесь из-за тебя.
– ГЛАВА ТРЕТЬЯ –
Ночной гость
Домой Янна Ордина шла, засунув руку в левый карман куртки, где кроме сэкономленных на проезде в автобусе, денег, лежало письмо господина Честертона к её маме, с просьбой о встрече. Янку очень беспокоило, как мама отнесется к возможности появления в их квартире иностранного гостя, и смогут ли они понять друг друга без переводчика, а также как быть со специальным человеком, который сопровождал делегацию, – все эти вопросы она выпалила профессору Честертону полушёпотом, на одном дыхании перед тем, как покинуть кабинет директора. Честертон таинственно улыбнулся и сказал, что всё берёт на себя, и что Янке не о чем беспокоиться. Остальные члены делегации весело помахали девочке на прощание, а молодой индиец почему-то даже шепнул: «До встречи…».
Увидев Янку в пустом уже коридоре, вахтёр Антонина Санна всплеснула руками, заохала и не отходила от девочки ни на шаг, пока та не застегнула свою синюю куртку на молнию до самого горла и не вышла на улицу. Но и после этого, уже удаляясь от школы, Янка чувствовала её пристальный взгляд, поэтому при первой же возможности свернула за угол ближайшего дома. Надо было отдышаться и осмыслить произошедшее. А собственно, что произошло? Ну врезался человек в толпу людей. Так это – чистая случайность! И правда, чего это Янка так переволновалась в тот момент, прям до ужасной головной боли, да ещё такой внезапной? Вот уж противное состояние, ничего не скажешь. Янка знала, что у мамы тоже иногда болела голова, и в такой день в их однокомнатной квартире становилось непривычно тихо и грустно. Но одно дело, когда ты видишь, как другой человек мучается и пытаешься ему помочь – в меру своих сил и умений, конечно, а другое дело, когда что-то случается с тобой, и если никого нет рядом, то становится так страшно и одиноко… А одиночества Янка боялась больше всего на свете. Не того одиночества, когда ты сидишь одна в квартире, делая уроки, или играя, и ждёшь, когда придёт с работы мама. А другого, о котором и подумать-то страшно. И Янка старалась пока не думать об этом. Завтра ей исполнится одиннадцать, и надо было постараться не испортить себе настроение, а от него, как уже успела заметить девочка, зависело многое.
Янка достала из кармана конверт. Это был обычный конверт: длинный, белый, без почтовой марки и разлинованных строчек, куда вписывают адрес отправителя и получателя. Никакой надписи: кому и от кого. «Да ладно?» – Янка удивлённо вскинула брови и направила конверт в сторону заходящего солнца. Но надежда разобрать хоть что-нибудь, написанное на вложенном внутрь, листке бумаги, не оправдалась. К её большому разочарованию, солнце не высветило ни одной буквы! Бумага внутри была абсолютно чистая! «Что за ерунда?» – подумала Янка. «Не может такого быть! Если это письмо, то какие-то буквы должны проступить!» Она, конечно, читала где-то, что раньше люди, чтобы скрыть содержимое каких-то важных документов, использовали вместо чернил, молоко, которое высыхало, не оставляя следов. А потом нагревали бумагу с таким письмом под лампочкой или на свечке, и появлялся текст коричневого цвета. «Но зачем господину Честертону проверять мою маму на сообразительность?» – подумала Янка. Она аккуратно, чтобы не помять, положила странный конверт с не менее странным письмом, в карман и, поправив на плече сумку, пошла пешком домой. На автобусе ехать по-прежнему не хотелось.
* * *
Дома никого не было. До восьми вечера, когда мама обещала вернуться от родственников, оставалось ещё часа полтора. Янка сняла в прихожей верхнюю одежду, промокшие сапоги, бросила сумку в комнате у своего письменного стола и прошла в кухню, попутно вытащив из кармана куртки письмо и нерастраченные деньги за проезд. Аккуратно сложив всё это на холодильнике, Янка открыла дверцу и достала масло и сыр для бутербродов. Мама, конечно, всегда ругается, если Янка перехватывает куски вместо того, чтобы нормально сесть и поесть. Но что делать, если именно бутерброды с чуть солёным сыром и сладкий чёрный чай активизировали в голове Янки все мыслительные процессы? А подумать надо было. Пока закипал чайник, Янка сходила в ванную, вымыла руки и, уже закрыв кран, задержалась у зеркала.
Вот она – Янна Ордина. Десять лет. Завтра, правда, одиннадцать. Серые глаза, тёмно-русые волосы, нос с небольшой горбинкой – «очень фотогеничное лицо», как говорят родственники. Футболка, синий домашний свитер (тот, который не колется), старые дырявые джинсы, босые ноги, на которые ни за что не заставить надеть домашние тапочки (ни за что и никогда!). Спонтанно руки сами потянулись к тюбику зубной пасты. Может быть, мятный вкус пасты напоминал о лете и бабушкиной даче? Янка подула на зеркало, нарисовала на запотевшем стекле рожицу и, довольная, вернулась на кухню, вытирая влажные ладони о джинсы и край торчащей из-под свитера футболки.
Чайник уже вовсю гремел крышкой. Сообразив себе парочку бутербродов с сыром и маслом, Янка размешивая ложечкой сахар в чашке и одновременно с этим прокручивала в голове все детали сегодняшних событий. Особенно странным представлялся разговор с профессором из Англии, прежде чем они расстались. «Почему это интересно, иностранная делегация оказалась в нашей музыкалке из-за меня?» В уме переплетались всевозможные нити воспоминаний, образов, слов, неясных догадок. Профессор так и не успел ничего толком сказать. Просто, когда забирал своё пальто, незаметно для остальных положил конверт ей в сумку, лежавшую у дивана, попросив передать маме. И ещё сказал, что им всем надо встретиться и обсудить что-то важное.
Наверное, это «что-то», действительно представляло какую-то большую ценность, раз столько человек приехало из разных стран в их город и нашли её – Янку! Причём, они, по всей видимости, даже не знали её имени. А может быть, профессор Честертон просто не был уверен, что она – это она, потому и спросил, не она ли – Янна? «Но каким образом это «что-то важное» может быть связано со мной? Я-то здесь при чём?» – недоумевала Янка. – «И зачем профессор уточнил, что «Янна» – это прочти что «Иоанна»? Ох, сплошные загадки. Да ещё и в темноте!» – она дотянулась до выключателя и зажгла на кухне свет: до белых ночей ещё оставалось несколько месяцев, и пока что за окнами стремительно вечерело.
Янка допила чай и, дожёвывая бутерброд, пошла в комнату где, вытащив из сумки «Приключения Шерлока Холмса», плюхнулась на кровать, завернувшись в своё любимое с детства красное стёганое одеяло. Несмотря ни на какие странные события, произошедшие сегодня, великий сыщик и его верный помощник должны были ехать в Баскервиль-Холл, и Янке не терпелось узнать, что они там обнаружат. Однако, одеяло, гревшее снаружи и горячий чай, разгоняющий тепло по клеточкам внутри, словно растопили тусклый лёд усталости, скопившейся за зиму, а может, даже и не за одну, сонливость навалилась на девочку, и сознание отключилось, едва герои книги въехали на территорию поместья…
* * *
…Несколько человек, кутаясь от пронизывающего ветра в дорожные плащи, ехали в коляске по открытым просторам торфяных болот, с видневшимися на них кое-где дольменами. Коляска нырнула в долину, окруженную покорёженными деревьями, над которыми поднимались две высокие узкие башни, и вскоре подъехала к узорным чугунным воротам с двумя обросшими мхом, колоннами, увенчанными кабаньими головами. За воротами темнела аллея высоких старых деревьев; их ветви переплетались сумрачным сводом; деревья говорили с ветром на своём древнем языке, неведомом людям, и шорох листьев заглушал все остальные звуки этого странного места.
Обогнув широкий газон, кучер направил лошадей к дому, увитому плющом. Сквозь окна лился неяркий свет, над остроконечной крышей поднимался столб тёмного дыма.
Раздался мелодичный звон, и затем звук поворачивающегося ключа в замке. На пороге показался силуэт женщины.
– Здравствуй, Джонни! – раздался знакомый тихий голос. – Проходи! Ты один?..
...Вдалеке шумели своды деревьев сумеречной аллеи. Мощный поток холодного воздуха пролетел над головами путников, поспешивших войти в дом. Там, на первом этаже в гостиной уютно потрескивали дрова в большом старинном камине, и огонь выхватывал из сумрака фрагменты внутреннего убранство старинного особняка: высокие узкие окна с яркими витражами, гербы и картины на стенах; у дальней стены – тёмные резные стеллажи с книгами, тиснёные корешки которых отражали блеск язычков пламени. Несколько кресел и большой стол завершали обстановку.
Люди расположились вокруг камина, греясь после долгого путешествия. Янка вглядывалась в их лица. Вот один – молодой, смуглый, глаза чёрные, а волосы – как сама ночь; рубашка с воротником-стоечкой, поверх которой что-то вроде зимнего джемпера и пиджак. Набросил свой дорожный плащ на спинку кресла и теперь ходит по дальнему краю комнаты, рассматривает книжные полки, с явным интересом изучая их содержимое. «Узнать бы, что он там читает?» Не успев подумать, Янка мгновенно оказалась рядом с молодым человеком. Тот закрыл книгу, которую до этого держал в руках и поставил её на пустующее место. «Предания о Лекарственных Растениях», – прочитала Янка на потрёпанном корешке. «Неужели биологией интересуется?» Вероятно, это было именно так, поскольку молодой человек приподнял голову и начал негромко читать вслух названия книг по различным темам этой науки, которая должна начаться у Янки только со следующего года.
Немного обидевшись, что на неё не обращают никакого внимания, как если бы её здесь не было, девочка вернулась (теперь уже обычным способом) в центр зала, где сидели остальные. Подойдя ближе к камину, она ахнула: огромный кот, даже не кот, а котище, почти полуметровой длины (а с хвостом – так весь метр будет) сидел в одном из кресел, и свет огня в камине отражался на его изумрудно-чёрной, идеально вылизанной шерсти. Кот взглянул на Янку огромными тёмно-сиреневыми глазищами, словно сканируя её. «Ну вот, хоть кто-то заметил!» – подумала девочка, – «Спасибо!» «Пожалуйста! – с достоинством сказал кот в ответ на её мысли и слегка наклонил свою лобастую голову. – Всегда рад Вас видеть в нашем доме!» От неожиданности Янка вздрогнула и проснулась. Она лежала на кровати в своей комнате, глядя в темноту перед собой. Из-за плотно прикрытой двери доносились два тихих голоса, ведущих неторопливую беседу, и изредка звякали чайные ложки. У мамы был гость. Говорящий кот мгновенно улетучился из памяти.
– ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ –
Письмо
Оба голоса были знакомы. Янка присела на кровати и прислонила ухо к пыльному шершавому ковру на стене, за которой находилась их маленькая кухня.
– Это надолго? – спрашивал мамин голос.
– Месяца полтора или два – мы ещё не определились точно, – ответил ей приятный мужской голос, и Янка знала, кому он принадлежит, только спросонья не могла вспомнить.
– А когда будет точно? – с лёгким вздохом спросила мама своего собеседника.
– Завтра вечером Магистериум пришлёт окончательные даты. Но и без них я могу тебя заверить, что решение принято, – ответил мамин собеседник. Его имя уже вертелось у Янки на языке: «Ну как же, как же?..»
– Можешь заверить? – с сомнением проговорила мама.
– Да, и если у меня будет твое согласие…
– Не могу сказать, что мне легко это сделать, – мама остановилась на полуслове, – но, если ты пообещаешь мне... – её голос задрожал. – У меня же никого нет больше, а Джонатан…
Мама, казалось, плакала.
– Ну что ты, Аленька, ну пожалуйста, не надо!
Послышался звук торопливо сдвигаемой мебели. Видимо, мамин собеседник встал с места и подошел к ней, чтобы как-то её утешить. Но почему мама плачет?
– Джонни, вы так ничего и не нашли? – спросила мама сквозь уже не сдерживаемые слёзы.
– Нет, Аля, ничего, никаких следов. Ты же знаешь, я был там не раз, и ничего… – успокаивал её голос… Чей?!
И тут Янка вспомнила: «Точно! Это же голос английского профессора! Что?! Джон Честертон у нас на кухне?!» – Янка рывком подскочила на кровати, скинула одеяло, затем замерла на пару секунд, тихонечко встала босыми ногами на пол и осторожно приоткрыла дверь.
Раздался тот же мелодичный звон, как и во сне. Голоса смолкли. Янка из-за угла заглянула в кухню.
– Янна, проснулась? – мама пыталась говорить нарочито бодро. – Иди к нам!
Скрываться было бесполезно, и Янка вышла на свет. Часы на кухне показывали около десяти вечера.
– Доча, у нас гость, – смущённо сказала мама и украдкой вытерла глаза.
– И мы даже знакомы, – весело заметил профессор Честертон, подмигивая сонной Янке, которая куталась сейчас в одеяло, прихваченное из комнаты.
– К вам можно? – попыталась уточнить девочка, не совсем понимая, как ей себя вести в подобной ситуации.
– Конечно можно! Даже нужно! – воскликнул профессор, ловко вытаскивая из-под кухонного стола третью табуретку. Янка взяла из шкафчика чашку и присоединилась к взрослым.
– А как вы понимаете друг друга? – поинтересовалась она, отхлебнув чай, налитый ей профессором. – Маам, ты тоже это умеешь? А почему мне не говорила ничего?
– Дело в том, дочка… – мама запнулась, пытаясь сформулировать объяснение так, чтобы оно было покороче и попроще. И пока она думала, Янка уже повернулась к профессору:
– А Вы как здесь оказались?
Профессор взглянул на Янкину маму:
– Аля, может, ты расскажешь?
– Я… я… я не знаю… – казалось, мама совсем растерялась.
Повисла пауза. Янка тоже молчала, терпеливо ждала, пока взрослые, наконец, решатся открыть ей какие-то свои тайны. Хотя Янка не любила тайны. Не любила неизвестность, которая могла привести как к чему-то хорошему, так и к плохому. Ей нравились загадки, а всякие секреты и тайны вызывали в ней дикую панику, даже если всё в итоге заканчивалось благополучно.
Вот и сейчас этот липкий противный страх начал растекаться в центре её груди – там, где сердце, и оно начало биться как бабочка, в сумерках летящая на свет ночного фонаря, освещающего кипарисы... Профессор Честертон, видимо, заметил её тревожное состояние и взглянул на Янкину маму, словно просил её побыстрее решиться на что-то. Но та сидела, подперев голову рукой, казавшись погруженной в какие-то свои мысли и молча перекладывая печенюшки в вазочке с места на место.
«Да скажите уже!» – взмолилась про себя девочка.
– Янна... – профессор Честертон попытался взять инициативу в свои руки, но мама, наконец, оставила печенье в покое и очень тихо произнесла:
– Это брат твоего отца, Янна. Профессор Джон Честертон – твой родной дядя. И тебе надо поехать с ним.
Янка растеряно смотрела на взрослых. От порыва весеннего ночного ветра распахнулась форточка, и висящий на гвоздике над холодильником отрывной календарь на 1991 год захлопал страничками, аплодируя неизвестности надвигавшегося на мир будущего.
* * *
Спустя примерно с полминуты, Янка поняла, что, хотя вопросов у неё слишком много, но весь их запутанный клубок можно оставить «на потом». Она сказала: «Хорошо! – отхлебнула чай, покачнулась на табуретке и решила выяснить пока самое главное, – а куда ехать?» – спросила она напрямую.
Видимо, ответить на этот вопрос было ещё сложнее, потому что вместо объяснений Честертон взял в руки распечатанный конверт с письмом и протянул Янке:
– Здесь всё написано. Прочитай.
– Так на нём же ничего нет! – воскликнула Янка. – И письмо было пустое! Ой! – она прикрыла ладошками рот, сообразив, что проболталась о своей попытке узнать, что же там написано, хотя письмо было адресовано не ей.
Эта искренняя детская непосредственность развеселила Честертона. Даже мама заулыбалась.
– А что такого?! – в праведном возмущении Янка всегда отстаивала себя до победного. – Сами дали конверт без подписи! Здесь любой заинтересуется!
– Знаешь, наверное, ты права, Янна. – Честертон, посмеиваясь, потянулся к вазочке за конфетой, – и всё же, открывай! – даже разворачивая фантик, он внимательно следил за всеми действиями Янки.
Янка вытащила лист бумаги: «Ну и что?» – выражал её взгляд.
– Ничего нет? – уточнил профессор.
– Ничего. Но ведь… если Вы сидите здесь, на нашей кухне, значит, мама как-то прочитала его содержимое, ведь так?
– Именно так! И чтобы доказать это, передай-ка это письмо тому, кому оно предназначалось, –предложил ей Честертон.
Янка заинтриговано протянула письмо маме. Как только та взяла его в руки, бумага начала меняться: проступили тёмные золотисто-коричневые строчки, а сама она из обычной белой стала светло-голубой с серебристой кромкой. То же самое произошло с конвертом, едва мама коснулась его: он стал более плотным, песочного оттенка, как если был сделан из пергамента, а на лицевой стороне конверта проявились строчки с именами отправителя и получателя. На обратной стороне обновлённого конверта заалела вскрытая ярко-красная печать, правда, рисунок оттиска Янка не разобрала.
– Вот так всё и было, – просто сказала мама.
И пока Янка в восхищении таращилась на происходящее (самое что ни на есть!) чудо, профессор Честертон достал из кармана другой запечатанный конверт и пристально взглянул на Янкину маму:
– Аля, ты знаешь правила: только твоё слово, твоё решение…
– Хорошо, я… я согласна, – кивнула мама и устало вздохнула, словно смиряясь со своей участью.
Янка пару секунд смотрела на неё: такой тихой и торжественной свою маму она видела всего несколько раз в жизни.
– Ну что, племянница, держи письмо! – широко улыбнулся Честертон и загадочно подмигнул. – Что же такое там написано, а?
– Ух ты! Это мне?! – Янка протянула было руку, но быстро передумала и на всякий случай схватила письмо одновременно двумя руками. Честертон засмеялся:
– Думаешь, исчезнет?
Янка одарила своего внезапно обнаружившегося дядю одним из тех коронных взглядов, который она использовала в ситуациях типа «А спорим?» и, разглядывая длинный белый конверт без каких-либо надписей, ехидно заметила:
– Интересная у вас почта там, в Англии.
– И не говори! – отшутился Честертон. – Что дальше будешь делать? – полюбопытствовал он.
– Надо… – Янка вопросительно посмотрела на маму.
– Очень-очень захотеть узнать, что там внутри! – с улыбкой подсказала та.
– То есть, что, просто захотеть прочитать его? – никак не могла взять в толк Янка.
– Не совсем «просто». Нужно согласиться принять всё, что там написано.
– А… если я… ну… А откуда я знаю – что там? Вдруг там что-то неприятное? Как можно заранее согласиться с тем, что неприятно? И вообще соглашаться с тем, что неприятно?!
Честертон мягко остановил её:
– Но ведь именно это самое главное! По-другому это письмо не прочесть – это во-первых. А во-вторых, твоя мама никогда бы не разрешила тебе даже прикоснуться к этому конверту, если бы сама не знала, что там написано. И, в-третьих, – он коснулся пальцем конверта, – только открыв его, ты сможешь узнать, куда и зачем мы должны с тобой ехать.
Янка скептически взглянула на маму, потом перевела взгляд на безликий конверт в своих руках, и заявила:
– Вас послушать, профессор, так можно подумать, что Вы в волшебной лавке побывали. У вас в Англии мода, что ли, на такие конверты?
Этот вопрос почему-то очень развеселил Янкину маму. И пока она, посмеиваясь, ставила успевший уже остыть, чайник на плиту, Янка ещё раз осмотрела нераспечатанное письмо и спросила у внимательно следящего за всеми её действиями, Честертона.
– Профессор, а можно, я открою его в комнате, одна?
– Можно, если будешь называть меня не профессор, а «дядя Джон», – смеясь, согласился тот.
– Хорошо… дядя Джон! Чур, не подсматривайте! – Янка изобразила руками крылья самолета и, с театральной демонстративностьюприкрыв за собой дверь кухни, ретировалась в комнату.
* * *
В их квартире – самой уютной квартире в мире, стоял самый замечательный стол на свете. Обычный, фабричный, очень тяжёлый и неповоротливый. Однако сразу за ним начинался подоконник с цветами, окно за тонкими тюлевыми занавесками; а там – за окном, через лоджию – ночное небо. На левом краю стола (так ближе к розетке) обосновалась лампа с зелёным металлическим абажуром, а у её основания поселились маленькие фигурки – солдатики, всадники на лошадях и несколько камешков. Целый мир! Янка включила настольную лампу и присела на краешек скрипучего стула.
Неужели именно сейчас она откроет письмо, и вместе с ним ей откроется смысл всех странных событий сегодняшнего дня, а может и всей её такой недолгой пока ещё жизни? Ведь этим утром она даже не подозревала, что у неё есть родной дядя – брат её отца! Оказывается, мама столько всего от нее скрывает! И то, что она может понимать людей, говорящих на другом языке, что она умеет распечатывать волшебные письма, да и про отца она, наверное, знает больше, чем рассказывала. Кто он? Кто они все – мама, папа, дядя Джон, и сама Янка? И как же её дядя-профессор узнал, что мама согласилась встретиться с ним, и почему они так давно не виделись? Столько вопросов!
Но больше всего Янку волновал сейчас пустой конверт, который лежал перед ней на столе. «Значит, главное – это принять неизвестное? Да уж… легче сказать, чем сделать», – вздохнула Янка, но отступать было некуда – надо было пробовать.
Она ещё раз осмотрела конверт. Потом живо представила, как она будет выглядеть со стороны, если начнет пялиться на него и доказывать себе, что она вроде как готова принять всё, что там прочтёт. «Ах, какая разница – смотреть или не смотреть? Главное – это как-то избавиться от боязни принять то, что в этом письме было написано», – подумала она тоскливо и накрыла конверт ладонями.
Поначалу она пыталась уговорить себя, что принимает всё, что бы там ни было написано. «Я принимаю!» – мысленно сказала Янка. Ничего не произошло. Правда, в этот момент она сама себе не очень верила. «Я принимаю всё, что написано в этом письме», – отчеканила она каждое слово. На этот раз вслух. Однако фраза опять получилась какой-то неубедительной. «Да чтоб тебя!..» – Янка повертела конверт в руках. «Что не так-то?» – она откинулась на спинку стула. – «Да уж, принять неизвестное оказалось не так-то просто».
И тут она будто бы услышала голос дяди Джона. Словно в записи он звучал и звучал в её голове: «Твоя мама никогда бы не разрешила тебе даже прикоснуться к этому конверту, если бы сама не знала, что именно написано здесь». Значит, мама знает, что здесь, и она не боится, что с её дочкой что-то случится!
Янка снова изучила конверт, затем положила его на стол и накрыла его ладонями. Доверяет ли она маме? Странно. А как может быть по-другому? Мама – это мама. Она просто есть. И в это мгновение Янка ощутила те самые спокойствие и уверенность в том, что она действительно примет всё, о чем написано в письме. Примет искренне и без усилий. Потому что если мама принимает то, что написано в письме, то Янка принимает свою маму!
Неожиданно с поверхности её ладоней источились струйки густого тепла и просочились в бумагу как отпечаток. Вздрогнув, Янка резко развернула руки по направлению к себе, и увидела темнеющий конверт, на котором теперь проявлялись золотисто-коричневые буквы:
Кому: Янне Ординой
дочери Джонатана Честертона и Алевтины Ординой
От кого: Малый Магистериум
Департамент Образования и Сохранения
Алхимической Традиции
«Традиций чего?» – Янка оторопело глядела на буквы, ловя себя на мысли, что их-то она понимает, а вот сами слова – не очень. Вроде химию они в школе даже ещё не проходили, а здесь вообще какая-то алхимия. И главное – те, кто послали ей это письмо, точно знали имена её родителей, а вот она, Янка, не знала – никогда не знала настоящее имя своего отца! Джонатан Честертон. И что ещё за Магистериум?
Янка перевернула теперь уже пергаментный конверт обратной стороной, обнаружив на нём большую красно-коричневую печать – такую же, как и на письме мамы. Но эта печать больше походила на старинную. Янка вскрыла конверт и достала вложенный в него голубоватый шелковистый лист с серебряной окантовкой. Включив лампу, она развернула его и со всё больше возрастающим удивлением прочла золотые буквы, оттиснутые на шелковистой бумаге:
Малый Магистериум
Департамент Образования и Сохранения
Алхимической Традиции
Приглашает Вас на Летние Подготовительные Курсы
Международной Школы Магических Искусств
Отделение Магии Музыки
Торжественный вечер по поводу зачисления состоится
в канун Белтайна сего года в соборе Солсбери, Англия.
Директор Школы
проф. Аврелиус Магвелл,
Магистр,
Хранитель Всех Тайн
Янка задумчиво глядела в темноту за окном. На глубоком чёрном небе сияли далёкие звёзды. «Так просто», – подумалось ей вдруг. Когда она спрашивала маму об отце, та говорила, что он оставил её, когда Янка ещё не родилась. В семье никогда не произносилось его имя (по крайней мере, в её присутствии). И вот, брат её отца, Джон Честертон, английской профессор, который каким-то образом нашёл их и организовал целое представление с прибытием в здание Горсовета, где находится её музыкальная школа, сидит сейчас на их небольшой кухне и пьёт чай с овсяным печеньем. И весь этот круговорот событий, произошедший сегодня, случился только из-за неё. В возбуждении Янка вскочила со стула и взволнованно заходила по комнате. «А ведь мы здесь из-за тебя...» – слова дяди эхом проносились в её голове.
Это поистине волшебное письмо проясняло многое. Внутри, где-то в глубине её сознания, погружающегося сейчас в самые заветные воспоминания, вздымались удивительные волны образов, рождались дивные, чарующие звуки. Окружающий мир переставал существовать, и Янка слушала эти образы, слушала так, словно пила, упивалась этими могучими волнами света и звука. Хотелось и плакать, и слушать эту музыку, и слёзы сами закапали на руки, крепко держащиеся за письмо, за её новую, настоящую жизнь.
Янка упала на кровать и свернулась калачиком, глядя сквозь слёзы на светящиеся в темноте буквы. Спустя какое-то время, убаюканная невероятно прекрасными видениями, наполнявшими её, она крепко спала, и уже не слышала, как вновь негромко звякнул невидимый колокольчик, и мама закрыла дверь за человеком с пепельными волосами. Однако на улицу он так и не вышел.
– ГЛАВА ПЯТАЯ –
День Рожденья
На следующее утро Янка проснулась рано. Настолько рано, что, взглянув на часы, она едва поверила: половина шестого! Спать совершенно не хотелось и, чтобы не разбудить маму, она потихоньку встала и вышла на кухню. За окном брезжил рассвет – ещё неясный, сумеречный город спал. На кухонном столе стояли три невымытые чашки – значит, все вчерашние события не были одним из тех бесчисленных снов, которые досматривал сейчас город.
На холодильнике лежал распечатанный конверт и письмо, которое её дядя, профессор Джон Честертон передал её маме накануне. Как можно было предположить, на удивительном послании, так круто ворвавшемся в её, Янкину, жизнь, не было ни следа от чернил – опять ни буквы. «Надо будет потом спросить у мамы, можно ли читать подобные письма другим людям, а не только тем, кому они адресованы», – подумала Янка.
Вообще, как оказалось, она очень мало знала свою маму. Точнее, её-то она знала очень хорошо, а вот о ней, о её прошлом – практически ничего. Более того, Янка подозревала, что и остальные члены семьи что-то знают, но молчат. «Ох уже мне эти взрослые тайны», – недовольно фыркнула про себя Янка. «Всё время себе проблемы придумывают только».
Чем занять себя в такую рань, она не имела ни малейшего понятия. Промаявшись минут пять, бесцельно сидя на табуретке, Янка решила поставить чайник. Тот оказался пуст, и поэтому пришлось наливать воду. Она зажгла газ и, водрузив на конфорку чайник, подошла к окну. На подоконнике лежало что-то вроде рекламного проспекта – небольшая брошюрка, на которой красовалась надпись:
Департамент Образования и Сохранения
Алхимической Традиции
по решению Великого Магистериума
объявляет набор на летние подготовительные курсы
Международной Школы Магических Искусств,
по окончании которых все выпускники
будут иметь право зачисления в Школу согласно …
Дальше Янка прочесть не успела. В кухню вошла мама, видимо, проснувшись из-за шума. Она подошла к хозяйничающей Янке, обняла её, поцеловала и сказала:
– С днём рожденья, доченька!
Янка просияла и, хитро поинтересовалась:
– А подарок?
– Обязательно будет, – ответила загадочно мама. – А что у нас на завтрак?
– Вымытые чашки! – деловито ответила Янка, сгребая грязную посуду в раковину.
– Ага, – понятливо протянула мама и пошла в ванную умываться.
Вообще, у них с мамой была традиция: каждый день рождения поздравляемый делал завтрак для поздравлявшего. Сегодня был именно такой случай, и Янка, домывая чашки, придумывала, что бы такое приготовить. Правда, из того, что она уже умела делать, супер-праздничный завтрак не получится. Но вот если взять батон, порезать его, потом обмакнуть в молоке и пожарить – так, как показывала ей бабушка… – Янка в уме вспоминала всю последовательность бабушкиных действий…
– Кстати, Янн, – мама выглянула из ванной, – дядя Джон заедет за тобой часам к одиннадцати, так что надо будет успеть тебя собрать.
– То есть, как это? – Янка перекрыла краны, чтобы лучше слышать.
– А вот так, – пояснила мама, утираясь полотенцем, – вечером у вас торжественное мероприятие намечается, не так ли?
– Вечером? – Янка помчалась в комнату, схватила письмо, запнувшись обо что-то на бегу, и быстро перечитав его, воскликнула:
– Но сегодня же мой день рожденья! При чём тут какой-то Белтайн?
Мама терпеливо, как всегда, выслушала Янкино возмущение и спокойно объяснила:
– Белтайн – это очень древний праздник начала светлой половины года. Праздник Сияющего Огня. Дядя Джон обещал тебя взять на холмы, где ночью зажигают огромные костры. И, кстати, по поводу подарка… кажется, кто-то оставил большой свёрток у твоей кровати, а ты его даже не заметила.
Янка мигом улетучилась с кухни. Действительно, бегая за письмом, она даже не обратила внимания, обо что споткнулась. Большой цветной свёрток лежал на полу возле кровати. Янка осмотрела его внимательно – нет, такой бумаги у них в городе она никогда не видела, – множество мелких звёздочек искрились на ней, постоянно меняя узоры созвездий, отдельные планеты и целые галактики гонялись друг за другом и, сталкиваясь, взрывались фейерверками, рассыпавшимися радужными словами: «С Днём Рожденья!» на всех языках. И это всё на какой-то обёрточной бумаге! Что же тогда внутри?
Янка торопливо, но как можно бережно (чтобы сохранить такую потрясающую обертку) развернула подарок и ахнула. Это было платье – самое настоящее платье для бала! Или приёма у какой-нибудь королевы: бирюзово-зелёного бархата с расширяющимися рукавами–фонариками, с вырезом по центру – от подола до талии, украшенное по краям серебряной тесьмой. К платью прилагался длинный-предлинный расшитый травами и полевыми цветами узкий пояс, и ещё была какая-то юбка, которую мама назвала «нижней», и показала, как весь этот «гардероб» собирается.
– Ой, спасибо! Спасибо-спасибо-спасибо! – затараторила Янка и чмокнула маму в щёку. – Это вы с дядей Джоном придумали такой подарок?
– С ним, – кивнула мама, улыбаясь Янкиной радости.
– То-то я смотрю – бумага какая-то необычная, – Янка пристально смотрела на маму, словно ждала объяснений.
– Конечно, необычная! И конечно, самая, что ни на есть, обычная, – убедительно ответила мама, – если покупать её в магазинчике «Специальная Волшебная Обёртка на Все Случаи Жизни». Смотри (онауказаланаэтикетку): Special Magic Bags and Papers for Every Events. Это в Лондоне, – пояснила она.
– Маам, но… ведь этот приём-то вечерний – он тоже в Англии! – вспомнила Янка. «Торжественный вечер в соборе Солсбери, Англия», – процитировала она текст приглашения. – Как я туда попаду?! И как ты туда попадёшь?!
– Начнём с того, что я с вами не еду… – остановила лавину вопросов, мама.
– Как это? – опешила Янка.
– А вот так. Твой дядя предлагал мне поехать, но я, пожалуй, останусь. Во-первых, завтра первое мая. Мы с коллегами идём на демонстрацию, да и надо к лету подготовиться – скоро лагеря начнутся, не до того будет. А пока праздники – самое время. Знаешь, – мама вздохнула, – никак мне пока не хочется туда, где много народу. Будут шептаться за спиной, сплетничать. Мы же с твоим папой так и не успели пожениться.
Она обняла дочку и усадила к себе на колени. Янка обвила руками шею мамы.
– Уже и день свадьбы был назначен, но его срочно вызвали в Большой Магистериум по какому-то вопросу. А потом мы узнали, что его отправили на секретное задание по… так нам никто и не сказал – зачем именно. Твой отец был первоклассным алхимиком.
– Это профессия? – уточнила Янка. – Он в лаборатории где-то работал?
– Нет, это не профессия. Это… в каком-то смысле, это призвание. – Мама улыбнулась Янкиному неведению. – Алхимики ведь бывают разные. И работают на разных работах – кто где: в магазине, на заводах, в школах. Некоторые из них занимаются, скажем так, внешней алхимией, то есть превращают одни вещёства и предметы в другие. Среди них есть даже такие, кто с помощью заклинаний и зелий обретают знания и умения, позволяющие обрести богатство и даже бессмертие.
– Бессмертие? Так это они придумали философский камень, с помощью которого можно разбогатеть и никогда не умирать? – вставила своё слово Янка, читавшая, по словам мамы, всё без разбору.
– Конечно, нельзя сказать, что они его «придумали». Скорее, когда-то нашли способ его производства. Но это внешняя алхимия, которой живут многие. Большинство. Но есть другие алхимики – их очень мало, которые считают, что самое главное – это внутренняя алхимия, и с обычным золотом это никак не связано.
– Значит, папа занимался внутренней алхимией? Это поэтому мы в однокомнатной квартире живём?
– Это почему «поэтому»? – не поняла мама.
– Ну, если алхимик не умеет превращать всякие вещёства в золото, значит, он живёт в бедности.
– Ах, это! Нет! – мама пощекотала Янку. Та хихикнула.
– Это в обычном мире людей мы с тобой не очень богаты. А в нашем мире… –произнесла мама загадочно. – У твоего отца вообще-то дом есть. Небольшой, но всё-таки. За ним сейчас дядя Джон присматривает и его жена – Алисия.
– В нашем мире? – не поняла Янка. – А мы в каком живём?
– Тоже в нашем.
– Что-то я уже запуталась! Как это? Вот мы в этом городе живём – это наш мир, и другой, где вот такая красивая бумага и письма странные – тот мир тоже наш? Сколько их – этих миров-то?
– Да нет никаких разных миров, доча, есть один мир, но открывается он каждому той свое стороной, которую человек увидеть может, воспринять. Вот ты, например, можешь дядю Джона без переводчика понимать, и я могу. А директор твоей музыкалки не может. Тут уж никакой философский камень не поможет.
Янка живо представила себе их Диваныча, колдующего над ретортой в какой-нибудь средневековой лаборатории. Картинка получилась ещё та.
– Мама, значит, это у нас семейное? Ты – алхимик, и я – тоже алхимик?
– Ты всегда им была, да. Я – нет. Но благодаря твоему отцу во мне что-то изменилось, понимаешь? Любовь – она многое меняет… Твой папа всегда говорил, что любовь – это высшая алхимия… – мама помолчала и продолжила:
– Из поколения в поколение, многие столетия, а иногда и дольше все семьи алхимиков стараются воспитывать своих детей в особом видении мира, чтобы они, то есть такие как ты, проснулись. Волшебники – они обладают некоторыми умениями от природы, с рождения. А алхимики приобретают или проявляют свои способности в процессе, в течение жизни, то есть не сразу с детства. Хотя многое понятно уже тогда. Как, например, с тобой, – она взъерошила Янке волосы.– Но, знаешь, тоже не всегда. Бывает так, что у таких, как мы, людей, или даже волшебников, рождаются дети, не способные воспринимать разные грани мира. И тогда они просто живут как все обычные люди. Так когда-то произошло и с моей семьёй. Так что ты это тоже запомни на будущее, договорились?
Янка кивнула.
Мама достала из глубин антресолей небольшой фотоальбом и вручила Янке.
– Маам, а почему ты мне никогда про папу ничего не рассказывала? – рассматривая фотографии, где рядом с её мамой стоял высокий молодой человек со слегка вьющимися волосами светлых прядей. Он был очень похож на дядю Джона. Особенно взглядом.
– И почему мы не в Англии живём? Ведь если папа и дядя Джон – англичане, то… Вы вообще как с ним познакомились? Где?
– Где-где, – шутливо передразнила мама Янку, – в Крыму, ещё когда подростками были. Ездили вместе в Артек. Сначала переписывались, а затем, уже когда студентами стали, он в Москву приезжал.
– Ух ты! А почему ты с ним не уехала? Мы бы с тобой сейчас в Англии жили.
– Мы готовили документы, когда он пропал. А если папы нет, то ребёнок остаётся с мамой, и с её семьёй. Я же здесь? Значит, и ты здесь. А не рассказывала потому, что ты маленькая была, могла случайно проговориться. Бабушка твоя тебе даже имя поменяла. Ведь твоё имя, которое папа выбрал, должно было звучать как «Джоанна».
– Так у нас имена одинаково начинаются! – озарило Янку. – У папы, у меня и у дяди Джона – у нас в именах первая часть одинаковая! Вот здорово! Значит, вот почему он тогда в музыкалке сравнивал оба имени! А почему дядя Джон раньше к нам не приезжал?
– Потому что бабушка запретила. Точнее, мы с ней так решили, чтобы пока ты не подрастешь и начальную школу не закончишь, чтобы голову тебе всякой заграницей не забивать. Чтобы ты от других не отличалась.
Янка очень любила свою бабушку. Евстолия Всеволодовна – баба Толя – после войны без мужа подняла на ноги шестерых детей, и с её мнением в семье считались решительно все. И хотя идея жить в Англии Янке нравилась, она ни за что бы не променяла общение со своей бабулей на какой-нибудь там Лондон. Хотя, возможно, там у Янки тоже была бы бабушка – английская бабушка. Но отвела бы она Янку в музыкальную школу, как это сделала баба Толя?
– А у дяди Джона есть дети? – спросила Янка.
– Нет, они с Алисией недавно поженились.
– Но он такой седой уже!
– Это не седина, – улыбнувшись, объяснила мама, – это у его волос такой цвет. У твоего отца такие же были. Хотя… – мама вздохнула, – с такой-то работой и поседеть недолго.
– А где он работает? – поинтересовалась Янка.
Выяснилось, что профессора Честертона недавно пригласили преподавать в той самой школе, откуда Янке пришло письмо. А школа находится под патронажем Великого Магистериума Европы. Вообще, было много разных Магистериумов: Малые, Большие и Великие. Малые Магистериумы – это различные министерства и ведомства, подчиняющиеся одному Большому Магистериуму, который управляет всеми делами алхимиков внутри одного государства – как обычное правительство. В каждой стране есть свои Малые и Большие Магистериумы. А Великий Магистериум – он один на каждый континент. Был ещё Верховный Магистериум. Это что-то вроде Совета Наций, международного уровня. Но он собирался очень редко, по особым поводам.
Ихоть дядя Джон – учитель, его часто вызывают в Большиеевропейские Магистериумы, потому что он очень хороший специалист. В какой области – мама так и не сказала. Вообще многие слова, конечно, были незнакомые, но общий смысл Янка поняла. Самое главное она запомнила: много лет назад её отца – Джонатана Честертона – Большой Британский Магистериум вызвал по какому-то срочному делу накануне его свадьбы, и с тех пор о нём больше никто не слышал.
– А теперь пора собираться! Или ты решила блистать на вечернем приёме в пижаме?! – ехидно заметила мама.
– Маам, ты не ответила, как я туда попаду! – Янка уже начала примерять платье.
– Увидишь! – неопределённо крикнула мама уже из кухни, куда она ушла готовить завтрак.
* * *
Как и было условлено накануне, Дядя Джон появился около одиннадцати утра. Последние минуты перед его приходом Янка просидела, прижавшись лбом к холодному стеклу, пытаясь высмотреть Честертона на подходах к дому. Но кроме обычной картинки двора с его высокими деревьями, подъезжающими и отъезжающими машинами, малышни, с упоением копающейся в песочнице, судачащих бабушек у подъезда, никто, даже близко похожий на её дядю так и не появлялся. Когда же вновь раздался мелодичный звон, Янка возмущённо завопила: «Но как?! Его же не было у подъезда! Маам!» и побежала открывать входную дверь.
На пороге стоял профессор Джон Честертон. В своём дорожном, несколько старомодном плаще строгого покроя. Складывалось впечатление, что дядя Джон буквально только что находился не на залитой утренним солнцем, улице, а где-то на просёлочной дороге – грязь налипла на ботинках, на подоле плаща.
– Давай-ка сюда свою одежду, – мама притворно-ворчливо вздохнула, – где хоть и был? – и отправилась в ванную счищать налипшую грязь.
– Ну, Аленька, извини, – развёл руками Честертон, – так получилось, – и он весело подмигнул Янке. Его пепельные волосы были небрежно взъерошены, как если бы шаловливый весенний ветер развевал их в своей бесконечной радости полёта. А в чёрных глазах искрились яркие звёздочки, всё такие же тёплые и родные, какими их увидела Янка вчера в первый раз.
– Ах, да, чуть не забыл, – спохватился Честертон и протянул Янке большую прозрачную коробку с тортом. – С днём рожденья, племянница!
На торте красовались одиннадцать маленьких белых витых свечек в восковых лепестках – как цветочные бутоны.
– Уже придумала, что загадать?» – поинтересовался Честертон.
– Нет! – замотала головой Янка. – Мы же собирались! Не до того было! – Янка указала на дорожную сумку, в которую они с мамой уже успели аккуратно сложить платье и всякие вещи, необходимые в дороге.
– Джонни, у нас ещё обуви нет подходящей, – заглянув на кухню, сказала мама, вешая плащ дяди Джона на плечики.
– Я понял, Алечка, не переживай! Не останется наша принцесса без волшебных башмачков! – засмеялся дядя Джон, расставляя на столе чашки.
Когда, наконец, все уселись и налили себе чаю, дядя Джон совершил нечто такое, от чего у Янки просто перехватило дыхание. Он медленно провёл рукой над тортом, в который были воткнуты свечки ровно по числу лет именинницы, и на кончиках маленьких фитилей заплясали разноцветные огоньки.
– Ух ты! – Янка с восторгом посмотрела на дядю. Потом облокотилась о стол и с воодушевлением принялась рассматривать свечки: огоньки разгораясь, начинали перепрыгивать с одного фитилька на другой, а если сталкивались между собой в полёте, то перемешивались и меняли свои цвета.
– Дядя Джон! Это же настоящее волшебство! Ты меня научишь?!
– А ты учиться будешь? – полушутя-полусерьёзно спросил Честертон.
– Конечно буду! – клятвенно пообещала Янка, провожая взглядом каждое движение рук своего дяди, который теперь с ножом примерялся к торту.
– А желание?! – завопила Янка.
– Так ты же говорила, что не придумала его, – поймала её на слове, мама.
– Так это я его тогда не придумала, а сейчас вот придумаю! – заверила Янка родственников, и мысли о желании – главном и единственном, заполонили её голову. Всё, чего ей хотелось бы иметь ещё день назад, стало таким неважным и ненужно-бессмысленным с момента появления в её жизни дяди Джона. Вихрь образов и фраз промелькнул в её сознании и затих, оставив только одну идею, одно желание, которое всегда было с Янкой, подспудно осознаваемое ею. «Я хочу найти отца!» – мысленно попросила она и сосредоточенно дунула на танцующие свой праздничный танец, огоньки. Те взвились в воздух, образовав в пространстве над столом изящный цветок, и осыпались на торт, покрыв его радужной пыльцой.
– Молодец, Янна, – довольно кивнул дядя Джон. – Не знаю, правда, что ты загадала, но свечки эти, если желание сильное и искреннее, образуют из своих огоньков вот такой цветок, как здесь.
Янка зарделась от похвалы. Честертон, тем временем, разрезал торт и теперь раскладывал куски по тарелкам. И пока продолжалось праздничное чаепитие, Янка наконец-то узнала «план действий» на сегодняшний день, вечер и, даже, ночь.
В соборе Солсбери они должны были появиться хотя бы за полчаса до начала торжественного мероприятия. До этого им предстоит поселиться в «Пепельном Свете» – небольшой, но очень известной среди алхимиков гостинице где-то на севере Лондона и по пути зайти в какой-нибудь обувной магазин. После чего переместиться до станции метро Эджвар, где их будут ждать, и откуда быстрее всего добраться до границ Уилтшира – местности, где находится собор. «А там уж – рукой подать», – мечтательно сказала мама.
Около полудня дядя Джон поднялся и вышел в подъезд, чтобы «проверить порог». Янка хотела было спросить, что это значит, но не успела, так как мама присела рядом с ней на кровать. Они были сейчас вдвоём в комнате, залитой полуденным весенним солнцем
– Вот ещё что, доченька, – мама обняла Янку, – никогда ничего не бойся. Что бы ни произошло. Увидимся мы с тобой через несколько дней. Это будет странное, очень удивительное и волшебное время! И даже если меня нет рядом с тобой, я всё равно там, где ты, потому что я всегда думаю о тебе.
Мама надела на шею Янке изящную цепочку с подвешенным на ней золотым кулоном в виде полураспустившейся розы. Цветок был выточен из розового кварца, а центре бутона сияла розовая жемчужная капелька. Чуть вытянутый книзу, с завитками, в кончики которых инкрустированы сверкающие камешки, он поблескивал в тёплых солнечных лучах.
– Твой папа подарил это мне на свадьбу. Теперь это – твоё.
Янка прижалась к маме. Они сидели молча, думая только об одном человеке, чья судьба волновала их больше, чем их собственная.
– Он найдётся, мама, правда?
– Я не знаю, малыш, – мама печально вздохнула.
– А я верю, что так и будет! – уверенно прошептала ей Янка, не разрешая себе расплакаться.
Снова раздался мелодичный звон. Дядя Джон стоял в дверях, набросив на руку свой плащ.
– Всё в порядке! – весело сказал он. – Вы готовы?
– Да! – воскликнула Янка, хватая сумку.
Но дядя Джон её опередил.
– Принцесса, разрешите мне? – он церемониально поклонился.
– О да! – Янка в ответ театрально присела в реверансе. – Вы очень благородны, сэр дядя Джон!
– Да идите уже! А то везде опоздаете, – мама, смеясь, решительно закончила это представление и открыла им дверь.
– Ну всё, доча, до встречи. Будь умницей.
Они обнялись. У Янки защекотало в носу.
– Спасибо тебе, Джонни, – мама обняла Честертона. – Береги её!
– Всё будет хорошо, Аленька, не переживай. Если хочешь, могу попросить приехать к тебе Алисию.
– Да нет, не надо, пожалуй. Лучше мы летом к вам с Янной сами нагрянем, – мама пригладила Янкины волосы и легонько подтолкнула её к дверям. – Ну всё. Иди.
Спустившись до первого этажа, Янка обернулась и посмотрела наверх. Мама смотрела на них, опираясь на перила, и махала рукой. Янка помахала в ответ.
– Дядя Джон, а как мы... – Янка не понимала, каким это образом они успеют и смогут попасть во все те дальние места и на все мероприятия, которые ждали их сегодня, если ни билетов, ни визы, ни загранпаспорта она не видела. И вообще, взрослые как будто вовсе не интересовались этими сложностями пересечения границ.
Вместо ответа дядя Джон закинул на правое плечо сумку, левой крепко сжал руку Янки, строго-настрого запретив ей разжимать пальцы. Янка, чьё сердце бухало сейчас, как паровой молот, быстро кивнула. Честертон поднял правую руку и приложил ладонь к косяку дверей подъезда. «Дахлиз апериум», – разнесся по подъезду его сильный голос, эхом отразившись в Янкиной голове. Повелительная интонация заклинания, казалось, впечатала в её сердце каждый звук незнакомого языка. Раздался мелодичный звон, и разноцветные змейки света потекли от ладони Честертона во все стороны по периметру дверей, очерчивая сиянием проём.
– Если страшно, закрой глаза, – ободряюще сказал Честертон притихшей Янке. Та замотала головой, но для верности схватилась за дядю Джона обеими руками. Они шагнули в распахнувшуюся дверь…
А в одной из квартир верхнего этажа молодая женщина поворачивала ключ, вслушивалась в мелодичные отзвуки, замиравшие в опустевшей прихожей…
– ГЛАВА ШЕСТАЯ –
Солсбери
Кто бы мог подумать, что такой огромный и шумный город, как Лондон, окажется так просто досягаем? Это ж, когда на карту смотришь, то далеко. А стоит шагнуть через порог подъезда, и вот ты уже там.
Они стояли в парке под какой-то аркой: высокий средних лет мужчина с волосами необычного пепельного цвета, и девочка, удивлённо озиравшаяся по сторонам. За их спиной старые деревья и густой кустарник скрывали поросшую прошлогодним, засохшим за зиму вьюном беседку в глубине парка. Мужчина поправил ремень сумки, висевшей через плечо, что-то негромко сказал своей спутнице, и они направились к чугунной решётке, чуть видневшейся вдалеке. Пройдя вдоль неё несколько десятков метров, они остановились возле красивых чёрно-золотых ворот.
Мужчина негромко произнёс какое-то слово и притронулся к висящему замку, который открылся от его прикосновения и, когда Янка с профессором Честертоном (а это были именно они) вышли за пределы сада, замок клацнул и закрылся самостоятельно, как если бы делал это всю свою замочную жизнь. И, по правде говоря, именно для этого он и был создан лет, примерно так, двести семьдесят назад, когда известный в особых кругах немецкий мастер Андреус Шульц фон Оттохайм придумал самостоятельные замки, пропускающие тех, кого надо, и не пропускающие посторонних. Замок был приобретён городским советом Лондона для Департамента Порогов за двести суринамских гульденов и с самого начала своей службы выполнял одну и ту же функцию – работал своеобразным «стражем» на границе. С тех самых пор он и висит на чугунных кованых воротах старого парка где-то недалеко от станции метро CharmingCross, что на русский язык можно перевести не иначе как «Зачаровывающий Перекрёсток». Хотя в обычном своём написании она больше известна как Charing Cross. Что ж тут поделать, если люди настолько боятся слова «магия», что выбросили даже её первую букву из слова charming.
Дядя Джон оказался замечательным рассказчиком. По дороге к метро Янка узнала столько интересного из многовековой истории островной столицы, сколько, пожалуй, нет ни в одном туристическом путеводителе. Она всё время вертела головой и озиралась по сторонам. Как здесь всё поразительно отличалось от их города! Вот эти окружавшие Янку здания – это настоящая архитектура. Потому что красиво. «А у нас серое всё. Особенно зимой», – размышляла девочка, спеша за своим дядей по многолюдным улицам центральной части Лондона.
– Так, Янна, – сказал Честертон, когда они, наконец, остановились передохнуть возле крохотной автобусной остановки, – давай-ка мы обувь тебе здесь поблизости купим, чтобы не возвращаться. А то на метро кататься – оно, конечно, хорошее занятие, но весьма утомительное. Особенно поначалу.
Янка согласилась, и они зашли в ближайший обувной магазинчик, где и выбрали для неё очень симпатичные серебристые, под цвет бархатного платья, мягкие туфли-лодочки. Потому что с каблуками Янка не то, чтобы носить, даже примерять наотрез отказалась. Дядя Джон не настаивал, но позабавился её сравнению туфель на каблуках с козьими копытами. Они вышли из магазинчика и через несколько минут спустились под землю.
– Слушай, дядя Джон, – спросила Янка, с любопытством рассматривая пассажиров, – а где ты обёрточную бумагу покупал для подарка? Ведь в обычных магазинах она точно не продаётся! – Янка хитро прищурилась.
Честертон сощурился не менее хитро и ответил: – Есть здесь в городе несколько мест. Как разберёмся с нашими делами, так уж и быть, покажу я тебе и другой Лондон.
Они вышли из вагона через несколько станций и поднялись на улицу. Прямо напротив станции выстроился длинный ряд старых кирпичных домов, в которых нижние этажи были отданы под магазинчики, и где, судя по вывескам, торговали самыми разнообразными товарами со всего мира. Пройдя вдоль них метров пятьдесят, Честертон свернул налево в какую-то боковую улочку, где едва ли можно было разойтись двум взрослым людям. Янка старалась не отставать от дяди.
Улочка оказалась недлинной. Уже меньше чем через минуту они свернули и вышли на широкий внутренний дворик, по краям которого росли изогнутые деревья, окутанные лёгкой зеленоватой дымкой. Мраморный фонтанчик в центре двора плескался сверкающими струйками нагретой на солнце воды. На одной из стен трёхэтажного дома, как раз напротив входа красовалась вывеска: «Пепельный Свет». Стену здания напротив украшал большой, цвета слоновой кости, циферблат часов.
Очевидно, об их прибытии было известно заранее, потому что хозяин гостиницы – моложавый седой старик во франтоватом цветном жилете поверх зелёной рубашки, едва завидев их в открытое окно, вышел во двор к ним навстречу. Он был не просто любезен, но как показалось Янке, искренне обрадовался их появлению. Тепло поприветствовав Честертона и его племянницу, он снял с кожаного шнурка на шее небольшой стальной ключ, нацепил на него брелок в виде лунного диска и самолично проводил гостей в двухкомнатный номер на втором этаже. Они поднялись по деревянным лестницам, застеленных ковровыми дорожками, протёртыми ногами многочисленных постояльцев, и остановились у входа в номер.
– Спасибо, Аматеус, – искренне поблагодарил Честертон хозяина гостиницы, – Вы меня очень выручили.
– Ну что Вы, мистер Честертон, какие пустяки! – проникновенно воскликнул тот в ответ. – Вы же знаете, что можете рассчитывать на всё, что есть у меня. Если бы не Вы…
Но Честертон прервал его на полуслове, прикоснувшись пальцем к своим губам. Сделав этот жест, призывающий к молчанию, он кивнул в сторону Янки. Та, успев убежать вперёд, теперь прохаживалась взад-вперёд по коридору, рассматривая картины в резных рамах. Хозяин гостиницы понимающе кивнул и с легким поклоном открыл дверь.
Янка подбежала к ним и проскочила внутрь. Нет, никогда ещё ей не приходилось бывать в гостиницах. А тут – такое! Больше, чем вся их маленькая квартирка! В центральной комнате, чьи окна выступали над основной стеной здания прямо над входом, посредине стоял овальный стол с несколькими стульями и пара кресел, обитых светлой кремовой тканью. Боковые двери по обеим сторонам комнаты вели в уютные одноместные комнаты, где была самая необходимая мебель: кровать, небольшой столик со светильником у окна, и стул, обитый той же тканью, что и кресла в центральной комнате. Напротив высокого окна стоял резной шкаф со встроенным в одну из дверец, зеркалом. Небольшая ванная комната скрывалась за ширмой возле шкафа. И всё было таким светлым, чистым и уютным!
«Обалдеть!» – подумала Янка, которой обстановка невероятно понравилась. Особенно вид из окна: фонтанчик во дворе находился как раз напротив их апартаментов. Ветви высоких деревьев склонялись, образуя над ним нечто вроде купола, который в любое время года обеспечивал этому месту хорошую маскировку от любопытных глаз. Сам дворик был так надёжно укрыт окружающими домами и лабиринтом лондонских улиц, что, если бы посторонний человек захотел бы снять номер в гостинице «Пепельный Свет», он вряд ли нашёл бы её без проводника. Да и какой проводник Лондона взял бы на себя ответственность найти здание, не указанное ни на одной карте этого славного города?!
Честертон посоветовал Янке переодеться и сам скрылся в своей комнате. Минут через двадцать оба были готовы. Янка напоследок покрутилась перед зеркалом, явно довольная результатом осмотра. Она вышла в центральную комнату, где её уже дожидался дядя Джон. На нём был строгий чёрный костюм, начищенные до блеска ботинки и ослепительно белоснежная рубашка со сверкающими запонками – в поддержку золотому кольцу на его правой руке. Янка восторженно ахнула:
– Какой же ты красивый, сэр дядя Джон!
– Спасибо, принцесса, – с улыбкой поблагодарил её
Честертон. В руках он держал прочную прогулочную трость из чёрного дерева с серебряным набалдашником в виде полураскрытого цветка розы. Кромка её лепестков была искусно инкрустирована розовым кварцем. Ближе к центру серебряные лепестки полностью сменялись прозрачными, и их розовый цвет густел по мере приближения к сердцевине цветка. Это было поистине произведение искусства! В восхищении от такой красоты Янка подошла ближе и спросила, коснувшись цветка на трости:
– Дядя Джон, а зачем тебе это?
– Это вроде как часть парадного костюма.
– А-а-а… – Янка на мгновение задумалась, и затем, словно озарённая какой-то идеей, вытащила цепочку с кулоном, отданным ей мамой и показала Честертону:
– Мама говорит, что этот кулон подарил ей папа перед свадьбой. У них цветки одинаковые, – Янка указала на набалдашник трости и вопросительно посмотрела на Честертона.
– Ты очень наблюдательна, принцесса! – ответил дядя Джон. – Их действительно делал один мастер.
Честертон подошел к окну и взглянул на часы на стене соседнего дома:
– Что ж, у нас есть ещё немного времени, чтобы тебе узнать историю появления в этом мире алхимиков. Кратко, конечно, потому как лучше тебе об этом прочесть самой. Но кое-что знать надо, прежде чем мы отправимся. Ох, – спохватился он, – кажется, я кое-что забыл! Ты присядь пока, – он указал Янке на одно из кресел, – дорога будет не близкая.
Честертон вышел в свою комнату и через несколько секунд вернулся оттуда с парой белых перчаток. Бросив их на стол, он занял соседнее кресло и продолжил свой рассказ:
– Ты уже понимаешь, наверное, что алхимики – это такие люди, которые находятся как бы между обычными людьми и волшебниками – теми, кто обладает необычными способностями с самого рождения. Когда появились алхимики, никто уже точно не скажет, но достоверно известно, что в те давние времена очертания континентов Земли были совершенно иными…
Возможно, всё, что дядя Джон говорил сейчас, действительно можно было бы прочесть в каких-нибудь умных книжках, или услышать от других людей, но интонации его голоса, жесты, манера держаться, улыбка и весь облик Честертона наделяли любую историю, рассказанную им, одним потрясающим свойством – услышанная однажды, она никогда не забывалась. И Янка слушала, не перебивая, жадно ловя каждое слово, уносившее в беспредельные дали времён...
– Люди, в отличие от континентов, меняются мало. Тем не менее, среди наших предков стали рождаться дети с необычными способностями. Они могли разговаривать с животными, перемещать предметы силой мысли, превращать одни предметы в другие. Да много чего ещё! Это были первые волшебники. Но несмотря на свои магические способности, они оставались людьми, и потому также, как и обычные люди, использовали свою силу как для добрых дел, так и для недобрых. Их называли магами, колдунами, шаманами. К ним обращались за помощью, и они помогали. Не всегда, правда, бескорыстно. Но простые люди всегда готовы платить любую цену за исполнение своих желаний…
Честертон помолчал, словно обдумывая что-то, и потом продолжил:
– Кто-то пугался волшебников и их удивительных способностей, а сами волшебники, не всегда понимавшие, что с ними происходит, сторонились людей. Они основывали свои поселения и тщательно оберегали секреты магии от не-волшебников. Это несправедливое неравенство уже в те стародавние времена занимало умы немногих, кто решил понять, как устроен этот мир, в чём причины человеческой разобщенности. Иными словами, как всё устроено. Не жить, подобно листу, безвольно плывущему с потоком воды, но и не менять русла рек ради своих эфемерных целей...
Честертон остановился и взглянул на Янку – не устала ли она. Но та нетерпеливо закивала, чтобы дядя Джон продолжал рассказывать:
– И вот однажды те, кто ещё не назывался алхимиками, но уж были ими по своей сути, в такую же ночь, как сегодня – ночь Сияющего Огня – в ночь Белтайна, собрались на самом высоком холме своей родины и дали обет Великого Превращения – клятву постичь все тайны мироздания. Слова этой клятвы, которую они разбили на отдельные фразы, дошли до наших дней в качестве девизов разных семей и кланов. И поскольку эта клятва была принесена на чёрной земле под чёрным ночным небом, тех, кто принёс её, стали называть «ал-кхеми» – «люди чёрной земли». Позднее, когда алхимики создали научились превращать одни вещёства в другие, создавать из простых металлов драгоценные – серебро и золото, это слово стали переводить как «люди, смешивающие металлы».
Это знание и сгубило многих из нас. В течение столетий потомки тех первых алхимиков либо погибали от своей или чужой жадности, либо их род по каким-то причинам прерывался. Поэтому некоторые части текста той клятвы были утеряны. Но в самых древних семьях (таких как наша) свой фрагмент текста хранится в неизмененном виде…
На этих словах дядя Джон вновь замолчал, словно ожидая, что скажет Янка. И она спросила:
– А какой фрагмент у нас?
– О, очень простой, – Честертон смотрел задумчиво сквозь племянницу, – «Раскрывающий Розу».
– И… и это всё? – не поверила Янка.
– Это всё. Бутон розы – символ нашего рода. Трость, кулон и кольцо, которое… – Честертон, дрогнув, коснулся кольца на правой руке, – которое носил мой старший брат Джонатан – твой отец… – все эти семейные реликвии выражают лишь один символ… Ну, для первого раза информации хватит, – дядя Джон резко поднялся, подхватил небольшую дорожную сумку и придирчиво осмотрел племянницу.
– Можем идти? – спросил он
– Ага! – ответила Янка, несколько опешив от всего услышанного. Она натянула поверх платья куртку и поспешно вышла за дядей Джоном из комнаты.
Спустившись на первый этаж и попрощавшись с любезным хозяином гостиницы, они проследовали в противоположный угол двора к длинному строению, которое выглядело как галерея-переход между соседними зданиями. В её центральную арку, между колоннами, поддерживающими её свод, они и проходили пару часов назад, вынырнув из узкой улочки.
Теперь дядя Джон уверенно вёл Янку к этой галерее, внутри арок которой изредка вспыхивало слабое сияние, и появлялись люди. Именно из воздуха между колоннами! И хотя Янка уже начала привыкать к столь необычному способу перемещёния в пространстве, да и сам переход был совсем не страшный и совершенно не болезненный, но всё-таки для её прежней жизни (а то, что жизнь теперь делится на две половины, Янка уже не сомневалась) всё это оставалось в диковинку.
Они зашли под свод галереи и остановились перед внутренней стенкой, на камнях которой также были вырезаны очертания изящной арки. Дядя Джон накинул свой плащ, крепко взял Янку левой рукой, а правую приложил к шершавой серой поверхности. «Дахлиз апериум», – произнёс он, слегка склонив голову, словно прислушиваясь к чему-то, и от его раскрытой ладони излучился свет, очертив границы скрытых дверей. Они вошли в сияющее пространство.
* * *
Мимо них спешили по своим делам люди разных национальностей, разного возраста и разного рода занятий. Непонятно было только одно: как никто не заметил их появления практически из воздуха? Когда Янка спросила об этом дядю Джона, тот просто сказал, что обычно люди не видят то, чего по их представлениям не может быть.
– То есть, – попыталась развить тему Янка, – если бы они на минуточку представили, что кто-то может появиться из воздуха, то они бы нас увидели?
– Что-то вроде того, – посмеиваясь, отозвался дядя Джон и пропустив Янку вперёд себя через турникет. Тот запищал, но Честертон быстро прикрыл окошечко индикатора ладонью и помахал служащим метро какой-то бумажкой, выуженной из кармана, мол, всё в порядке.
– Дурацкая система, – проворчал он себе под нос, – никак не могу запомнить – в каком городе билет надо предъявлять только на входе в метро, а в каком – ещё и на выходе. Договорились бы они уже, что ли… Ладно, нам налево.
Они прошли мимо цветочного магазинчика и, перейдя по диагонали улицу, позвонили в дверь какого-то дома, стоявшего практически возле самой дороги. На газоне возле дома была выставлена табличка с надписью: «Продажа. Аренда». Из распахнутых окон вкусно пахло выпечкой и было слышно, как часы в глубине дома пробили четыре раза.
– Ещё есть запас, – обнадёживающе сказал дядя Джон.
Дверь домика отворилась.
– Здравствуйте, мистер Честертон! – радостно приветствовала их невысокая смуглая женщина в сари. – Вас уже ждут! Проходите! Муж только что вернулся с работы. Он сейчас выйдет к вам.
Со второго этажа донесся мужской голос:
– Это они, Амита?!
– Да! – откликнулась женщина и снова повторила гостям. – Проходите! Проходите в дом! И, – понизила она голос, – не обращайте внимания на объявление о продаже. Это так, для отвода глаз.
Они вошли в небольшую прихожую, в которой стояло столько пар обуви: кеды, ботинки, шлёпки, сапоги, что вообще было непонятно – сколько народу здесь живёт. Навстречу им вышел седовласый мужчина, чьи черты лица очень напоминали того молодого индуса, что был в Янкиной музыкалке пару дней назад. Одет он был в свою национальную одежду: поверх белоснежного костюма с длинной расшитой рубашкой, накинут белый шарф. Пожав руку Честертону, он наклонился к Янке:
– Очень рад встрече! – тепло сказал он. – Разрешите представиться, леди, – доктор Сатьяджит Кумар Чаттурджи. Но для друзей можно просто «доктор».
– Очень приятно, сэр. Янна Ордина, – Янка протянула руку, думая про себя, что ей в жизни не запомнить такое странное имя, и что, пожалуй, она воспользуется любезностью доктора обращаться к нему просто «доктор».
Хозяин дома провел их в гостиную и, извинившись, оставил их на пару минут.
– Кто эти люди? – шёпотом спросила Янка.
– Доктор Чаттурджи из Индии, – объяснил Честертон. – Он очень хороший офтальмолог. Ты видела его старшего сына – Сатьяврата, когда мы познакомились, помнишь?
Янка кивнула. Дядя Джон продолжил:
– Младший сын доктора – Манан – так же, как и ты, получил приглашение, и мы вместе отправляемся в Солсбери, – он бросил взгляд на настенные часы, – минут через десять.
Тем временем вернулся доктор, и пока его супруга давала окончательные наставления своему отпрыску где-то наверху, хозяин дома и его гости присели в гостиной на диваны. Взрослые заговорили о чём-то не очень понятном, поэтому Янка отвлеклась и с нескрываемым любопытством осматривала помещёние.
Британский интерьер и восточные мотивы декора создавали тот уникальный стиль, свойственный семьям эмигрантов, что примирял Восток и Запад если не в их душах, то хотя бы в домах. Пространство некоторых полок широкого ясеневого серванта были отданы под изображения и статуэтки неизвестных покуда Янке богов и богинь. Некоторые статуэтки покрывал сероватый пепел. Его же крупинки обильно проступали на стёклах, защищавших от пыли изображения, развешенные по стенам. Приятно пахло восточными благовониями.
Янкин интерес к странному пеплу привлек внимание доктора Чаттурджи, и он мельком указал на это Честертону:
– Надо же, увидела! – негромко сказал он.
– В вашем доме трудно не начать видеть, доктор, – отшутился Честертон, но внутренне порадовался за Янку.
Наконец раздался топот ног, спускающихся по лестнице, и в дверях появился невысокий, похожий на мать, мальчик примерно одного возраста с Янкой. Одет он был, как и отец, в длинную индийскую рубашку, расшитую золотыми узорами и такие же брюки. Поверх плеч накинут тонкий бело-золотой шарф.
– Здравствуйте, профессор Честертон, – сказал он, пожимая руку дяде Джону.
Янка поджала губы – по непонятной причине это ей не понравилось!
– Манан, знакомься, это – Янна Ордина – племянница профессора. Мы едем вместе.
– Очень рад, – благовоспитанно сказал сын доктора, чем взбесил Янку окончательно. «Индюк напыщенный!», – злилась она, сдержанно кивая мальчику. – «Нет бы сказал «привет» там, или, «как дела?» – она изо всех сил старалась не проявить свои эмоции.
– Пора. Манан, ты готов? – спросил сына доктор.
– Да, отец!
Хозяин дома поднялся. Гости последовали его примеру. Они вышли через балконную дверь во внутренний дворик. С трёх сторон вдоль забора он был обсажен высокими кустами. В центре под большим деревом стояла садовая мебель, вынесенная просушиться после недавнего дождя. В зелёном шатре молодой кроны над их головами заливисто пели птицы, дул приятный ветерок, донося до них звуки надземного метро с ближайшей станции.
Жена доктора отодвинула жёлтый пластиковый стул от двери небольшого сарайчика, ютившегося в дальнем краю двора. Возле него на, очевидно, недавно вкопанном высоком турнике, висел длинный ковёр, прикрывая собой прореху в зелёной изгороди, сквозь которую виднелся соседский участок.
– А здесь у нас садовый инвентарь, да кое-какие коробки, – громко сказала она, обернувшись в сторону соседнего дома.
Доктор кашлянул и, извиняясь, шёпотом пояснил:
– Мы немного ошиблись, когда открывали Порог. Теперь, пока Сатьяврат пытается прирастить хоть какое-нибудь растение в нашу живую изгородь, приходится идти на некоторые ухищрения. – И уже во всеуслышание добавил, – так что, сэр, если Вы надумаете приобрести дом, то сарайчик достанется вам абсолютно бесплатно! Можете заглянуть внутрь!
– Проходите, сэр, не стесняйтесь! Осматривайте тут у нас всё! – жена доктора подхватила игру своего мужа.
Они по очереди зашли внутрь: раскрытая дверь сарайчика надёжно скрывала от любопытствующих глаз происходящее внутри двора.
«Да что ж за день сегодня?» – устало подумала Янка, – «Сплошные стенки и двери!», и с какой-то ехидной радостью успела заметить, что сын доктора вошёл в сияющий проём не самостоятельно, а держась за руку отца.
Следующими были они с дядей Джоном. Уже из принципа, а может и из чистого любопытства в этот раз она не стала закрывать глаза. Шагнув за порог покосившегося строения, она увидела светящиеся очертания иного – переходного Порога. Семья доктора настроила его на перемещёние прямо к месту вечернего торжества. Крепко ухватившись за руку дяди Джона, Янка, восхищённая простотой и какой-то внутренней чистотой Порога, прошла через сияющий белый туман, сквозь который проступали очертания величественного собора с высокой острой крышей, уходящей под самые облака. Они прибыли вСолсбери.
* * *
Когда к миру вернулись знакомые краски, Янка обернулась. Они стояли у магазинчика с двумя широкими стеклянными витринами. Над входом висел круглый шар из цветов, а над тёмно-коричневой дверью с табличкой «Closed» красовалась синяя надпись: S.P.K.C.
– Клуб Ключа Святого Патрика, – со знанием дела сказал ей сын доктора, стоявший рядом. – Это книжный.
– Я умею читать, – сквозь зубы процедила Янка, стараясь придать своему голосу такую весомую интонацию, «чтобы этот умник раз и навсегда понял смысл слова «отвали». Манан оказался пареньком сообразительным и, покраснев, спрятался за отца, беседовавшего с Честертоном.
Они прошли под каменной аркой и увидели зелёные лужайки, деревья, дорожки, скамейки, – и все эти детали окружающего ландшафта стекались и обрамляли высокое благородное здание, красивее которого Янке видеть ещё не приходилось. Собор Солсбери манил к себе своими острыми башенками, резными стенами, арками, скульптурами, лестницами, сводами, серыми камнями, цветными витражами, запахами, звуками. Он притягивал Янку всем своим существом, своим бытием, своим застывшим движением.Ей казалось, будто она знает здесь каждый камешек под ногами, каждую веточку старых деревьев и каждую молодую травинку, пробивающуюся из земли в прямоугольном дворе, окружённом крытой резной галереей. Это был её собор, это был её Солсбери.
Янка шагала рядом с дядей Джоном, едва не обгоняя его. Ноги, казалось, превратились в крылья, стало жарко, и она расстегнула куртку. Кулон в виде нераскрывшегося бутона розы искоркой поблёскивал в лучах заходящего солнца. Отовсюду подходили люди, в основном, семьями: взрослые и дети. Они стекались к большому вытянутому шатру, разбитому прямо напротив входа в собор. Люди входили туда и сдавали вещи и одежду: дорожные плащи, зонты, сумки, а затем, отметившись в большой книге, проходили внутрь. Изнутри же это чудесное творение человеческих рук оказалось не менее прекрасно и величественно, чем снаружи.
Лучи заходящего солнца пробивали яркие цветные витражи, освещая резные детали убранства собора: каменные гробницы древних королей, старинные знамёна, свидетельствующие об их былой славе, массивные опорные колонны, поддерживающие изогнутые стрельчатые арки, каменные крестовины устремлённого ввысь потолочного свода. Ровные ряды деревянных стульев и сидения для певчих устремлялись навстречу друг другу с разных сторон, подобно двум мирам; и там, где от полного слияния их разделял только центральный проход, в среднокрестии купола сияла золотая сфера, освещавшая холодное пространство ровным тёплым светом. И сейчас пространство под этим светом оживало от голосов людей, всё прибывавших и прибывавших под своды собора.
Очевидно, профессор Джон Честертон был весьма известен в этом обществе. Однако у Янки складывалось впечатление, что все люди, которые приветствовали его, так же иногда уделяли вполне конкретное внимание и её скромной персоне. Не привыкшая к подобному отношению к себе Янка, поначалу зажалась и практически ни на кого не смотрела, лишь повторяла, как попугай: «здравствуйте», «очень приятно», «да, спасибо». Но через какое-то время освоилась и даже старалась запоминать лица подходивших к ним людей.
Наконец они заняли свои места – во втором ряду, чуть с края от центра. Напротив них на тяжёлых деревянных скамьях рассаживались важного вида мужчины и женщины в дорогих, подчёркивающих их статус, вечерних нарядах.
Янка сидела молча, волнуясь, однако виду не показывала. До начала церемонии оставалось ещё минут пятнадцать.
Доктор Чаттурджи наклонился к сыну и что-то шепнул тому на ухо. Мальчик кивнул головой, а потом спросил Честертона:
– Извините, профессор, могу я показать Вашей племяннице Статуи Четырёх?
– Хорошая идея! – согласился дядя Джон.
«Плохая идея», – подумала Янка, вставая и проходя мимо дяди. Тот, казалось, не замечал её настроя и продолжил беседу с каким-то человеком с соседнего ряда. Янка шла молча, не глядя на Манана. Они пересекли боковой ряд колонн и оказались в боковой части собора, где Манан, свободно ориентируясь, подвёл Янку к небольшим нишам-постаментам, где стояли четыре статуи. В другой раз Янка обязательно бы рассмотрела их внимательно, но в этот раз она даже не подняла головы.
– Ну, это… Статуи Четырёх… – неуверенно сказал Манан.
– И что?! – жёстко спросила Янка, не мигая, глядя тому в глаза.
– Ну, отец предложил, чтобы я тебе их показал.
– И что? – еле сдерживаясь, снова спросила Янка.
– Ну, вот я тебе и показал их, – совсем потерявшись, ответил её незваный гид.
– Молодец! – зло похвалила его Янка, и впервые в жизни пожалела, что нет у неё каблуков, на которых можно крутануться и уйти, стуча по каменному полу. «Всё», – решила девочка, – «при первой же возможности попрошу купить себе туфли на каблуках».
Они вернулись на свои места, сев по разные стороны от родственников. И вовремя. Раздался удар одинокого колокола, потом ещё один, и ещё. С пятым ударом в центр зала вышел господин в чёрном камзоле, оказавшийся (как успел шепнуть дядя Джон), распорядителем вечера.
– Дамы и господа! Прошу внимания! – обратился он к собравшимся. – Мы начинаем!
Зал наполнился тишиной и загустевшими сумерками – солнце клонилось всё ближе к западу. – Аврелиус Магвелл, Магистр, Хранитель Всех Тайн! – громко возгласил распорядитель вечера, и все обернулись в сторону человека, поднимающегося с первого ряда высоких деревянных скамеек напротив.
Не смотреть на него было невозможно. Он притягивал к себе взоры людей так же, как сам собор, где они сейчас находились, притягивал Янку. При его появлении люди заулыбались, кто-то даже попытался захлопать, но этот красивый статныймужчина с золотыми волосами, сквозь которые проблёскивали нити серебра, невысоко поднял руку и махнул ею, как бы прося соблюдать тишину. Тонкие пшеничного цвета усики, такого же цвета узкая бородка, глубокие, внимательные глаза. На шее слегка небрежно завязан белый шарф, заколотый золотой булавкой с прозрачным синим камушком. Длинная одежда из мягкой серо-голубой ткани, перехваченная широким расшитым поясом. Магистр, казалось, излучал спокойствие и надёжность, ему хотелось верить, внимать и действовать, руководствуясь его указаниям. В соборе установилась абсолютная тишина.
– Добрый вечер, – произнёс Магистр глубоким мягким голосом. И в то же мгновение солнце прощальным лучом осветило цветные витражи, и собор погрузился в полусумрак, освещаемый лишь золотой сферой под куполом. Распорядитель взмахнул рукой, и по залу разлетелись тысячи огоньков, зависших в воздухе огненной пылью. Дети, сидевшие вместе с родителями, восторженно ахнули, взрослые заулыбались. Магистр скользнул взглядом по залу, чуть задержавшись на профессоре Честертоне. Тот едва заметно кивнул ему, приветствуя.
– Сегодня мы собрались здесь, чтобы в торжественной обстановке и в кругу друзей отметить Ночь Сияющего Огня – канун Белтайна! Тем более что в этот год столь замечательный праздник ознаменовался ещё одним, поистине долгожданным событием. В этом году мы открываем Международную Школу Магических Искусств. Мне была оказана честь возглавить это учебное заведение, – Магистр слегка поклонился в сторону высокопоставленных гостей. – Однако, – обернулся он к остальным людям в зале собора, – многие из вас задаются вопросом: почему мы, алхимики, веками обучавшие своих детей тайным знаниям не за школьной партой, а непосредственно передавая многовековой опыт наших предков, скажем так, в домашних условиях, вдруг приняли решение об открытии специальной Школы? – Магвелл выдержал паузу.
В соборе, казалось, в этот момент, замерло само время, – было очевидно, что вопрос этот волновал многих.
Магистр продолжил, и на этот раз в его голосе слышались нотки печали и озабоченности какими-то весьма серьёзными проблемами.
– Чтобы развеять все сомнения, порождённые слухами и неподтверждённой информацией, циркулирующими в нашем обществе, я прошу выступить специального уполномоченного секретаря Большого Магистериума, месье Рене Дженкинса.
По направлению к Магвеллу засеменил шустрый толстяк с резкими движениями. Янке он определённо не понравился. Непрерывно вытирая со лба пот жёлтым клетчатым платком, секретарь торопливо заговорил, обращаясь к залу:
– Добрый вечер! Всем известно, что в свете последних событий Великие Магистериумы вступили в переговоры с высокими представителями сообществ волшебников и правительствами людей. Мы достигли определённого понимания и заключили долгосрочные соглашения о сотрудничестве. Прошу вашего внимания, дамы и господа, обращение Великого Магистра Европы!
– А что это за «последние события»? – Янка попыталась, было, спросить у дяди Джона, но тот одними губами шепнул ей: «После!».
Тем временем, распорядитель вечера потянул за один из шнуров, свисавших вдоль одной из центральных колонн. Белый экран («Как в кинотеатре», – пришло на ум Янке), шурша, развернулся перед собравшимися. Светящаяся пыль под высоким стрельчатым потолком погасла, с невидимого проектора вылетел луч, и на экране возникло изображение строгого пожилого человека, сидящего в кресле с высокой резной спинкой. В морщинистых чертах его усталого лица, в чуть сгорбленной спине читался и опыт прожитых лет, и мудрость, и заботы, груз которых он нёс на своих плечах. И что-то в его облике неуловимо напоминало Магистра Магвелла.
– Приветствую благородное собрание! Добрый всем вечер! – разнёсся по залу хрипловатый, чуть простуженный голос. – Начну сразу, без предисловий.
В зале закивали, как если бы это была не запись, а действительно реальный, живой человек, выступал бы сейчас перед ними.
– Столетиями алхимики держали нейтралитет в отношении как человеческих войн, так и конфликтов между волшебниками. Мы всегда давали выбор противоборствующим сторонам, не вмешиваясь открыто в события, лишь предупреждая о возможных последствиях. Но, в последнее время стали поступать тревожные вести. Великие Драконы пробудились. Вы знаете, что это значит.
Зал встревожено загудел.
– Да, – продолжил Великий Магистр, поднимая руку и успокаивая людей, будто бы слыша и видя их реакцию, – предначертанное приближается к нам, время на исходе. Поэтому после долгих переговоров, было принято беспрецедентное решение. С этого года мы открываем международные школы Алхимии, по две на каждом континенте: Школы Алхимического Естествознания, и Школы Магических Искусств. В этих учебных заведениях будут обучаться дети независимо от их происхождения, однако, способные не только к наукам и искусствам, но и к восприятию и созиданию Алхимии.
В зале послышались недовольные голоса: «Мы думали, что только дети алхимиков!», «Люди недостойны!..», «Волшебники всё испортят!». Но с той стороны, где сидел профессор Честертон, всё было спокойно.
– Верховный Магистериум принял решение... – вновь заговорил Великий Магистр, и зал мгновенно замер, – и оно уже согласовано с Министерствами Магии и Советом Наций Людей – решение о сотрудничестве в сфере образования наших детей, нашего всеобщего будущего. Школы, подобные этой, объявляют набор на подготовительные курсы с целью адаптации детей к новым, необычным для них условиям. Дети и их семьи уже оповещёны, однако никто никого не принуждает, и каждая семья имеет право отказаться от обучения. О процедуре зачисления вам расскажут директора ваших школ. Благодарю за внимание!
Уставший, выглядевший больным, человек на белом экране исчез. Распорядитель вновь зажёг необычное освещёние, и секретарь Магистериума вышел вперёд.
– Разрешите мне уточнить некоторые детали. И министерства магического сообщества, и правительства людей решили, что их школы будут функционировать в обычном режиме.
– Что это значит? – не удержалась Янка от вопроса, дёргая дядю Джона за рукав.
– Это значит, что волшебники будут учить волшебников, а люди – людей, – шёпотом ответил тот.
– Алхимики также будут обучать алхимиков, – словно продолжая фразу Честертона, произнёс месье Дженкинс, – однако… – тут он как-то замялся и нервно дёрнул головой.
Магистр Магвелл бросил на него проницательный взгляд. Месье Дженкинс трясущимися руками вынул из кармана платок, вытер пот со лба и продолжил:
– Однако, как уже было сказано, в наши школы будут приниматься дети всех трёх человеческих сообществ. Великий Магистериум посчитал это единственно верным решением. Мы принимаем всех… независимо от их происхождения, – последнюю фразу он произнёс, словно сделав над собой усилие, и повернувшись к Магвеллу, севшим голосом проговорил, – Магистр, прошу!
Аврелиус Магвелл вновь выступил вперёд, дал присутствующим время создать тишину и проникновенно, искренне, словно обращался к каждому, находящемуся сейчас в соборе, произнёс:
– Наше будущее – не в нас. Дети, воспитанные и образованные должным образом, будут способны преодолеть разрозненность народов, усмирить зло, исправить ошибки предыдущих поколений. Они станут теми, кто сможет поддерживать в каждом человеке самые светлые надежды и начинания. Они – наше будущее!
Магвелл прислушался к собору, к дыханию сотен людей, улыбнулся и прошёлся вдоль рядов собравшихся, словно находился не под гигантскими древними сводами, а где-нибудь в уютной комнате, среди своих друзей. Шаги его были легки, а голос завораживал и, казалось, разрешал все сомнения:
– Разрешите мне, как директору Европейской Школы Магии Искусства, обратиться к нашим возможным будущим ученикам. Ребята, – он выхватывал своим взглядом сидевших между взрослыми, мальчишек и девчонок, которые затаив дыхание смотрели на него во все глаза, – цель нашей школы – обучить вас сокровенным знаниям, истинному предназначению и могуществу четырёх видов искусств: музыки, танца, поэзии и живописи. Этим четырём не может противостоять никто: ни волшебник, ни алхимик, ни человек, ни даже животное. Потому что в мире нет ни одного живого существа, сердце которого не подчинялось бы магии музыки, энергии танца, очарованию слова и красоте линий и форм. Но если вы выберете Путь Науки, и вам откроются величайшие загадки мироздания, помните… – Янке показалось, что Магистр задержал свой взгляд именно на их компании, и, как ни странно, на Манане. – Помните, – повторил он, – что в ваших руках окажутся силы, способные как сохранить, так и разрушить этот мир. И если у вас когда-нибудь возникнут сомнения – чему верить: сердцу или уму, посоветуйтесь со своими коллегами, закончившими Школы Искусств.
По собору лёгким ветром пронёсся смех. Магистр тоже заметно повеселел и продолжил:
– Итак, сегодня здесь, в Солсбери собрались родители и будущие ученики одной из десяти международных школ. В нашей школе, расположенной в альпийских горах, будут открыты четыре отделения соответственно видам искусств. Окончательное распределение по отделениям состоится в конце августа. Начало учебного года – первого сентября. Преподавательский состав на данный момент находится в стадии формирования. Однако уже сейчас известно, что в соответствие с подписанными международными соглашениями, некоторые предметы будут вести преподаватели-волшебники, а также специалисты из мира людей. Список изучаемых предметов и рекомендуемой литературы можно будет взять в шатре на выходе. Занятия начинаются первого июня в замке… – Магвелл выдержал театральную паузу, – в замке Форествальд!
Со всех сторон раздались возгласы радостного удивления, волнами прокатившиеся по рядам. Магистр церемонно поклонился присутствующим и вернулся к своему месту.
Распорядитель вечера вышел в центр зала.
– А сейчас, – громогласно возгласил он, перекрывая шум, царивший в зале, – прежде чем самые старые в мире часы пробьют шесть вечера, знаменуя начало праздника, забудем обиды и ссоры, бывшие между нами, вспомним и поблагодарим друг друга за радость, согревавшую нас в долгие зимние холода!
Он взмахнул руками, произнёс что-то нараспев, и вмиг по стройным колоннам, по перекрытиям и потолку, по стенам и всем резным деталям убранства собора взвились разноцветные сполохи; торжественно зазвучал орган, скрывавшийся до этого момента в полумраке, и величественный хор запел на незнакомом Янке языке. Люди в зале поднялись с мест и слушали, и подпевали… И Янка чувствовала, как музыка расширялась, заполняла её, окрыляла и уносила сознание туда, где не требуются слова. Но она знала, что именно здесь и сейчас происходит то, что навсегда останется с ней, потому что это был самый лучший, самый незабываемый день рожденья в её жизни! С последним ударом колокола Янке исполнилось одиннадцать.
– ГЛАВА СЕДЬМАЯ –
Золотая Улица
Янка проснулась одна в палатке и теперь переодевалась в более подходящую для ранних утренних прогулок одежду: джинсы, кроссовки и свитер. Накинув куртку, она вылезла наружу и осмотрелась. Где-то рядом слышались знакомые голоса, и Янка пошла на них.
Двое мужчин прогуливались вдоль ровных рядов шатров и палаток недалеко от автостоянки возле невысоких холмов, негромко беседуя и иногда поглядывая в сторону действия, происходившего в эти минуты вокруг величественного круга камней. Серо-голубые одежды Магистра и цвет камней Стоунхенджа гармонировали друг с другом, и казалось, будто этот высокий человек с золотыми волосами был одним из его огромных серо-голубых монолитов, оживших при первых лучах восходящего солнца.
– Время, действительно, приближается, – негромко говорил Аврелиус Магвелл, – мы не можем рисковать…
Честертон коснулся руки своего собеседника, удерживая того от продолжения разговора.
– А, Янна, проснулась? Доброе утро, принцесса! – поприветствовал он сонную Янку. Та брела к ним, старательно перешагивая палаточные растяжки.
– Доброе утро, – поёживаясь от утреннего холода, поздоровалась Янка. – Здравствуйте, сэр! – Она с любопытством смотрела на Магистра.
– Здравствуй, Янна, – сказал тот и ласково улыбнулся.
– О, Аврелиус, – спохватился Честертон, – могу я Вас попросить присмотреть за моей племянницей, пока я схожу узнаю насчёт отправления?
Магвелл согласно кивнул, и Честертон, извинившись, и направился к автостоянке, где люди уже начинали собираться небольшими группами.
Магистр проводил его отрешённым взглядом, а затем повернулся к Янке:
– Как тебе понравился наш праздник? – в его вопросе звучал неподдельный интерес к тому, какое впечатление всё действо произвело на Янку.
– Здорово! Никогда такого не видела! – глаза Янки горели восторгом.
Воспоминания вспыхнули калейдоскопом образов: длинная вереница огней праздничного шествия, нарядные, радостные люди, танцы, музыка необычная (дядя Джон объяснил, что так играют в Ирландии и Шотландии). Потом угощения были – столы накрывали прямо у больших костров. Янке здесь понравилось. Даже очень. Отчасти, ещё и потому, что в темноте никто не разглядывал её, вообще можно сказать никто на неё внимания не обращал. «Всё-таки иногда приятно быть незаметной и как все», – сделала вывод Янка. Она посмотрела на затянутое стальными облаками утреннее небо. Солнечные лучи разрывали серую завесь, и в прорехах виднелась ослепительная синева. Горизонт всё больше напоминал лоскутное одеяло, сшитое золотыми нитками.
– Красиво тут, – неожиданно для себя сказала Янка вслух.
– Красиво… – Магистр меланхолично глядел вдаль, на зеленеющие нежной травой поля, – да… красота всегда пленяла людей… – и с лёгким вздохом добавил, как будто для себя, – красота каждого мгновения в нашей жизни, порой, не менее ценна, чем вся жизнь. А иногда и стоит всей жизни…
Он неожиданно положил руку Янке на голову, пригладил её растрёпанные волосы и произнёс:
– У тебя всё будет хорошо, Янна. Не переживай никогда, и ни о чём никогда не сожалей…
Янка, у которой от этих слов отчего-то предательски защипало в носу, кивнула и посмотрела вдаль, откуда прорывался утренний свет. Справившись с волнением, она смущённо взглянула на Магистра:
– Извините, сэр, можно Вас спросить?
– Да, конечно! – улыбнулся тот.
– А в нашей стране, ну… где я живу – вы там тоже школу откроете?
– Боюсь, у вас пока придётся повременить, – покачал головой Магвелл.
– Почему? – удивилась Янка. – У нас же такая большая страна – там точно должны быть алхимики!
– Да, алхимики есть, – кивнул Магвелл, но… У вас скоро произойдут перемены. Очень серьёзные. Нам придётся подождать пару лет.
– А-а-а… а я буду учиться в Европе?
– Этим летом – да. А дальше – посмотрим.
Неожиданно Магистр опустился перед Янкой на колено, заглянул в её глаза и, смахнув непослушные волосы с её лица, проникновенно сказал:
– В любом случае, оставлять дочь Джонатана Честертона без присмотра мы больше не будем.
– А раньше вы за мной не присматривали? – совершенно растерялась Янка.
– Раньше, то есть до того, как тебе исполнилось одиннадцать, за тобой присматривала семья твоей мамы. Теперь наша очередь.
– Понятно… – протянула Янка, хотя понятного было пока мало.
Дядя Джон вернулся к ним, слегка запыхавшись от быстрого шага. Магистр поднялся к нему навстречу:
– Всё в порядке, Джон?
– Да, Аврелиус, мы можем ехать. Автобус будет с минуты на минуту.
– Автобус?! – Янка настолько привыкла к мысли о перемещёнии через стены и двери, что сама идея возвращения на автобусе показалась ей несколько нелепой… в данной ситуации.
– Ну, не всё же нам через Пороги перемещаться! – будто читая её мысли, засмеялся Честертон. – И потом, этими арками, – он указал на круг камней в долине, – пользоваться для обычных перемещёний не стоит.
– Да и такое количество людей, исчезнувших поутру в Стоунхендже, наверняка привлечёт внимание местных жителей, о чём непременно прознают все британские журналисты. А это нам совершенно ни к чему, – весомо добавил Магвелл и улыбнулся.
– Ясно, – коротко кивнула Янка.
Они попрощались с Магистром и спустились к автостоянке, на которую уже заворачивал обычный туристический автобус. В скором времени он полностью заполнился пассажирами и покатился мимо просыпающихся полей и холмов Уилтшира. Убаюканная дорогой, Янка задремала и не замечала, как по пути автобус останавливался на окраинах городков и деревень, из него высаживались люди, и автобус катился дальше и дальше, в сторону Большого Лондона.
* * *
Дядя Джон осторожно потряс Янку за плечо:
– Просыпайся, принцесса, подъезжаем!
Янка с трудом разлепила веки.
– А сколько времени? – спросила она.
– Да восемь утра уже.
Автобус подъехал к знакомой улице с магазинами и остановился. «Гостиница Пепельный Свет», – произнёс хриплый голос в динамике.
Они попрощались с водителем и оставшимися пассажирами, и вышли на улицу. Еле доползя до своего номера, Янка рухнула в кровать и проспала почти до обеда. Ей снилось, что она снова в соборе Солсбери, в котором на этот раз никого не было, кроме большого чёрного кота с тёмно-сиреневыми глазами, который водил её по собору, рассказывая о Четырёх Великих, но кто они, и где она раньше могла видеть этого кота, Янка, проснувшись, уже не помнила…
– Как насчёт пообедать? – дядя Джон вопросительно посмотрел на племянницу, которая только что вышла из ванной и теперь сушила волосы большим махровым полотенцем.
– Только без лука! – предупредила девочка.
– Отлично! Давай, собирайся, а я пока закажу что-нибудь внизу, – Честертон вышел из номера, а Янка направилась в себе в комнату.
Уютную гостиничную тишину прорезали лёгкие фортепианные пассажи. Янка вслушалась в переливы звуков: эта музыка захватывала, была летящей, игривой, неуловимо-изменчивой, расцвечивала пространство то радостью, то затаённой грустью. В своём стремительном движении она взлетала на вершину звуковой волны, и в тот же миг скатывалась вниз звонким говорливым ручейком.
Янка выглянула в окно. Во дворике звенел хрустальными водными нитями фонтанчик. Как же эта льющаяся откуда-то сверху музыка была созвучна и его прохладным струям, и её настроению – такому непостоянному, такому… похожему на текущую воду…
– Дядя Джон, а что это? – указав на потолок, спросила она вернувшегося Честертона. Тот прислушался:
– Это Моцарт. Нравится?
– Да, очень!
– Надо будет поинтересоваться, кто там над нами играет, и познакомиться, да? – подмигнул Янке дядя Джон.
– Ой, может, не надо знакомиться? – взмолилась Янка. – У меня столько знакомств за последние дни, что голова уже не вмещает ни имён, ни лиц!
– Хорошо-хорошо! Тогда просто узнаем. – миролюбиво согласился дядя Джон. – Идём! Нам, наверное, уже накрыли.
Они спустились в небольшой уютный ресторанчик на первом этаже гостиницы. Сидя за столиком у окна, Янка уплетала свой полу-завтрак – полу-обед. Дядя Джон небрежно откинувшись на спинку стула, неторопливо пил кофе и наблюдал за прочими постояльцами и посетителями. Неожиданно он негромко воскликнул:
– Ого! А вот, кажется, и наш пианист!
Янка обернулась. За столик недалеко от входа рассаживалась семья: красивая женщина в длинном летнем платье, подтянутый мужчина в военной форме и худенький светловолосый мальчик – шустрый и с такими же, как у отца задорными глазами.
– А кто это? – шёпотом поинтересовалась Янка.
– Это Максимильяновичи.
– Кто?
Мужчина заметил Честертона и встал, направляясь к их столику. Дядя Джон поднялся для приветствия. Они поздоровались. Светловолосый мальчик со своего места с любопытством рассматривал Янку. «Да что ж это такое-то?!» – мысленно возмутилась та и демонстративно отвернулась. Честертон отошёл к столику Максимильяновичей. Переговорив пару минут, он вернулся.
– Не заскучала, принцесса?
– Нет, а кто эти люди? Ты их знаешь?
– Они из Германии, а если быть точнее, из Баварии. Тоже алхимики и, между прочим, королевских кровей.
– То есть как это?
– У них в роду короли. Янна, да ты не удивляйся уж так! Королевские династии Европы часто прибегали к услугам алхимиков, а порой и сами интересовались и покровительствовали этой науке. Максимильяновичи – очень известный род, и вообще хорошие и простые люди, хотя их предки весьма известны в истории. Кстати, Людвиг – их сын. Моцарта он играл.
– Он? – изумилась Янка. «Ну почему, почему она играет только каких-то «Клоунов», а этот белобрысый – такую красоту?!» – с досадой подумала она. Настроение сразу упало.
– Эй-эй, принцесса! – дядя Джон внимательно посмотрел на Янку. – Кто-то вроде хотел посмотреть Лондон?
– Кто-то вроде хотел показать Лондон? – вяло откликнулась Янка.
– И этот «кто-то» сидит перед тобой, между прочим.
– И этот «кто-то» говорил не о простом Лондоне, а о другом Лондоне! – воодушевилась Янка.
– О, да! Так ты идёшь?
* * *
До станции CharingCross они добрались на метро. Пройдя мимо большой площади и свернув в какую-то боковую улочку, а затем ещё в одну, затем ещё, дядя Джон остановился у красивого дома, вход в который охраняли два белоснежных мраморных льва с человеческими лицами. Дверь оказалась открытой. Когда они вошли, Янка опешила – дом оказался домом только снаружи. Внутри он был абсолютно пуст! Никаких лестниц, никаких комнат! Только по периметру были выстроены перегородки в виде небольшого заворачивающегося внутрь коридора. Поверхность этого странного лабиринта была искусно выложена мозаикой, изображающей множество разных дверей. Над каждой красовалась заглавная буква А с точкой наверху.
– Это один из самых крупных Порогов, которые используют алхимики для своих перемещёний не только в одном пространстве, например, города, но и для того, чтобы попасть в другие, – начал объяснять Честертон. – Детям пользоваться ими без взрослых строго-настрого запрещёно! Запомни это хорошенько. У меня нет желания отчитываться перед твоей мамой, куда запропал ещё и её ребёнок. Договорились?
Янка испуганно закивала. Так вот почему Манан держался за руку отца, когда они перемещались из Лондона в Солсбери!
Дядя Джон приложил правую руку к краю мозаичной двери, сосредоточился, произнёс какие-то незнакомые слова и… никакого привычного свечения. Изображение двери попросту разъехалось в разные стороны как двери какого-нибудь самого обыкновенного лифта, и немало удивлённая Янка, не отпуская руку Честертона, шагнула на широкую, залитую ярким весенним солнцем, улицу.
На ближайшем здании висела табличка «Золотая Улица. Дом 1». Вся стена его была оклеена пёстрыми афишами на ближайшие концерты, лекции, объявлениями о новых поступлениях в книжные и прочие магазины. Небольшое окно с надписью: «Касса. Открыто круглосуточно. НЕ СТУЧИТЕ!» было распахнуто, и из маленькой миниатюрной арфы, висящей на витом шнуре под козырьком крыши, разносились кристально-чистые звуки.
– А-а-а… – начала было Янка, но дядя Джон, бросив краткое: «Не отставай!», двинулся вдоль по улице. Янка обернулась. Над галереей висел обычный знак лондонской подземки с надписью CharmingCross с мигающей буквой «m».
На улице было немноголюдно, но вот сама улица! Изгибаясь, словно змея, она была вся застроена домиками, арками, переходами, лестницами, от её главной дороги расходились улочки, переулки, какие-то отворотки, где-то виднелись тупики, и вся она напоминала невероятную головоломку с потрясающе точной нумерацией домов! Дом 3, Дом 5, Дом 7 – дядя Джон вёл её по нечётной стороне и объяснял, как разбираться во всём этом хитросплетении.
– Значит так, принцесса. Улицу с названием «Золотая» можно найти почти в каждом крупном городе мира. Попасть на них могут только алхимики, а также волшебники. Обычным людям здесь делать нечего, но, если им необходимо здесь оказаться, нужно обращаться за специальным разрешением. В мире есть только один город, где Золотая Улица нанесена на официальную карту. Это Злата Уличка в Праге – столице Чехии. Но опять-таки не вся улица, а только малая её часть, поэтому и называется не Улица, а Уличка – чтоб не возникало путаницы.
– А почему народу так мало? – поинтересовалась Янка.
– К вечеру все выспятся, и станет больше. Ночью же праздник был. Себя-то вспомни, соня!
– Ну да, точно! – Янка хихикнула. – А куда мы пойдём?
– А пойдём мы собирать тебя в школу. Одежду покупать и учебники. Ну и всё остальное – по списку, – Честертон выудил из кармана бумагу, исписанную с обеих сторон мелким почерком.
– Ой, так много? – поразилась Янка.
– Всего лишь пара магазинов, – задумчиво проговорил дядя Джон, пробегая глазами список.
«Пара магазинов» на поверку оказалась трёхчасовым походом по книжным, лавочкам канцтоваров, магазинам одежды, примерочным. Хорошо хоть, что день выдался нежаркий. Наконец, уставшая и проголодавшаяся Янка плюхнулась на стул за столиком какого-то уличного кафе и простонала:
– Всё! Я больше не могу!
Честертон сел на соседний стул, опустив рядом груду пакетов.
– Ну что же, объявляется перерыв. Обеденный.
Они заказали две порции жареной в укропном масле картошки с рыбой, апельсиновый сок и специально для Янки большой сэндвич с сыром, салатом и помидорами. Пока они обедали, улица постепенно стала заполняться людьми. Некоторые появлялись из домов, расположенных на самой улице, но большинство выходило из крытой галереи.
– Дядя Джон, – вдруг спросила Янка, рассеяно глядя на толпу, заполнявшую улицу, – тебе мама денег дала на все эти покупки?
– Янна, – Честертон отодвинул чашку кофе и, облокотившись о стол обеими руками, посмотрел прямо Янке в глаза, – неужели так важно, откуда все эти деньги?
Янка почувствовала себя неловко. Но что делать, если она прекрасно понимала, что зарплаты её мамы вряд ли хватит даже на половину купленного сегодня.
– Но я же не могу об этом не спросить! Ты же потратился! Так нечестно! – воскликнула она.
– Вот что я скажу тебе, принцесса, в отношение вещёй или денег всегда надо помнить один секрет: никогда не надо беспокоиться о том, что приходит и уходит. Сегодня деньги есть, завтра их нет, послезавтра они снова есть. Деньги – это как ток электрический: подключился к розетке – ток идёт, и лампочка горит. Выдернул вилку – всё погасло. Так и со всем, что мы видим, что нас окружает. Не беспокойся и не привязывайся к тому, что изменчиво, – он покачал головой, – так устроен этот чудный мир! А что до потраченных мною средств, то разреши мне открыть тебе маленький семейный секрет. Твой отец – Джонатан Честертон был не богатым человеком, но и не бедным уж точно. Лет сто назад наш прадед основал компанию по производству мебели. Компания процветает и по сей день. Так что, семья никогда не оставит своих детей в нужде. Мы всегда держимся друг друга. Не переживай! Летом, когда закончатся курсы, приедете с мамой к нам. Один из наших родственников подарил твоим родителям на свадьбу небольшой домик. Мы с Алисией приглядываем за ним. Но всё равно, надо будет привести его в порядок, а то столько времени прошло, – дядя Джон виновато улыбнулся.
– А ты расскажешь, что случилось с папой?
– Расскажу, но не здесь, и не сейчас. Не при посторонних.
Честертон был прав – вокруг них были заняты почти все столики. Но самое невероятное было то, что за соседний садилась знакомая семья!
– Вот это да! – воскликнул дядя Джон, обернувшись к их соседям по гостинице. – Что ж мы сегодня с вами встречаемся то за завтраком, то за обедом?!
Максимильянович-старший развёл руками, дескать, судьба, ничего не поделаешь. Его жена – стройная женщина с прекрасными светло-русыми волосами, убранными в аккуратную причёску, с очень доброй улыбкой, взглянула на Янку, потом что-то сказала мужу, и тот, совершенно не подобающим потомку баварских правителей, образом, хлопнул себя по лбу и воскликнул:
– Точно! Господин Честертон, позвольте Вас на минутку?
Мужчины отошли в сторону и о что-то быстро обсудили. Затем вернулись.
– Ребята, мы скоро вернёмся. Посидите пока здесь? – Старший Максимильянович помог супруге подняться из-за столика, и взрослые ушли. В открытую дверь кафе Янка видела, как они переговариваются с кем-то из персонала.
Светловолосый мальчик проводил их взглядом, потом вздохнул и с тоской посмотрел на Янкину тарелку:
– Ну вот, даже поесть не успели! А заказ ещё не скоро принесут – вон сколько народу.
– На, держи! – Янка протянула ему свой недоеденный сэндвич. – Если не брезгуешь, конечно.
– Вот спасибо! – оживился мальчик, и сразу откусил огромный кусок. – Мы здесь уже час бродим. Везде очереди. Не протолкнуться! А до этого ещё в Большом Лондоне были – по всяким экскурсиям – отец город хорошо знает. Только метро не любит, поэтому долго пришлось сюда добираться. Меня Людик зовут. А тебя как?
– А меня Янка. Ну, полное имя Янна, вообще-то.
– Моё полное имя тоже отличается: Людвиг. Оно вообще-то наследственное. Но какое-то церемониальное. Я, когда маленький был, его не выговаривал, и получалось «Людик». Теперь все в семье так и зовут.
– Слушай, – Янка с философским выражением на лице наблюдала, как Людик уплетал её сэндвич, – мой дядя говорит, что ты… это… из королей. Это правда?
– По отцовской линии – да. А по материнской у нас в роду когда-то волшебники были. Да не бери ты в голову! – беспечно махнул рукой Людик, – король – не король... Отец – военный, поэтому такой… держит себя на людях, а не потому, что в предках короли у него. Так-то он добрый и весёлый.
Когда Людик доел, Янка пододвинула ему стакан сока. Новый знакомый с благодарностью выпил его за несколько больших глотков, отставил стакан в сторону и похлопал себе руками по животу:
– Уф, кажись, наелся! Как же мало нужно человеку для счастья!
– Это точно, – согласилась Янка.
– Погоди, – сказал Людик, – я что-то не сразу въехал. Я ж тебя в Солсбери видел! Профессор Джон Честертон – твой дядя?
– Да. А что?
– Вау! – с восторгом выдохнул мальчик. – Круто!
– Слушай, может, ты мне объяснишь, что здесь происходит? Моего дядю, кажется, все алхимики знают!
– И не только! – воскликнул Людик. – Ещё все волшебники! Отец говорит, что и в Большом Магистериуме твой дядя тоже частенько бывает, даром что простой учитель. Мне отец про него рассказывал. Он там бывает – в Магистериуме, – немного смутившись, сказал он.
– А чем дядя Джон так знаменит?
– Ты что, не знаешь? Ведь ты же его племянница!
– Вообще-то, о том, что мы–родственники я узнала два дня назад. И про алхимиков, между прочим, тоже! И не думаю, что он знаменит только потому, что я – его племянница, – саркастически заметила Янка.
– Погоди, а ты откуда? И на каком языке сейчас говоришь? – остановил её Людик.
– Из России, и говорю на русском, соответственно. А ты?
– А я на немецком. Но дело не в этом! Просто… так что же, получается, твой отец – Джонатан Честертон?! – мальчик уставился на Янку как на привидение. Посетители, сидевшие за соседними столиками, начали на них оборачиваться.
– Да тихо ты! – зашипела Янка. – Что здесь такого-то? Я всю жизнь прожила, не зная, кто мой отец! А здесь складывается впечатление, что каждый знает о моей семье больше, чем я сама!
– Ну, допустим, я не очень хорошо эту историю в деталях помню. Вот братец мой двоюродный – зануда редкая, но память на события и даты у него отличнейшая, – вот он тебе всё подробно рассказать может. Вообще странно, что родственники тебе ничего не рассказывали, – Людик почесал затылок.
– Скорее всего, они просто оберегали меня от неприятностей. Мама говорит, что боялась, что я маленькая проговориться случайно могу. Мы же в какой стране живём…
– Это да… – кивнул Людик. – Но, в общем, если кратко, то слухи такие…
Однако он не успел ничего добавить, потому что вернулись взрослые.
– Ребята, – громко, во всеуслышание сказала мама Людика, – мы тут вспомнили об одном обычае. Когда дети алхимиков отмечают свой одиннадцатый день рожденья, им делается особый подарок.
Все посетители кафе обернулись и с интересом наблюдали за сценой.
– Во-первых, – продолжила мама Людика, – это праздничный пирог, которым угощают всех присутствующих в доме.
– В нашем случае – в этом уютном заведении, – вставил реплику старший Максимильянович.
Его супруга снисходительно улыбнулась мужу и продолжила:
– Как все знают, в каждом кусочке пирога спрятан сюрприз.
В этот момент официанты выкатили из кухни огромный пирог, что с огромным энтузиазмом было воспринято многочисленными посетителями кафе.
– И, во-вторых, самим именинникам дарится Книга Желаний, куда все присутствующие записывают пожелания. В обмен на угощение!
Окружающие оживились и одобрительно зааплодировали. К кафе с улицы потянулся любопытствующие, однако все столики вскоре были заняты, и официантам пришлось любезно-настойчиво разворачивать некоторых бесцеремонных любителей бесплатных угощений.
Отец Людика вручил ребятам небольшие книжки с золотой обрезкой в кожаном переплёте и выдал каждому по ручке.
– У тебя, что сегодня день рожденья? – успел спросить Людик, когда они начали свой праздничный обход кафе.
– Нет, вчера было. А у тебя?
– И у меня вчера.
Ребята уставились друг на друга.
– Ну ничего себе! – присвистнул Людик. – Ладно, давай сначала с пирогом разберёмся.
Минут двадцать они разносили тарелки с именинным пирогом, который резал дядя Джон; протягивали и забирали книжки, куда совершенно незнакомые люди вписывали им свои пожелания, и при этом сами радовались как дети, находя в своих кусочках то серебряные и золотые звёздочки, то монетки, то маленькие рулончики облепленного наивкуснейшей ягодной начинкой, пергамента с рунными знаками предсказаний.
Именинный пирог, несмотря на свои внушительные размеры, закончился достаточно быстро, а книжки были исписаны самыми разными почерками на самых разных языках и даже кое-где разрисованы картинками.
Наконец, уставшие, объевшиеся и несколько обалдевшие от свалившейся на них обязанности исполнить обычай одиннадцатого дня рождения, ребята в окружении взрослых вышли на улицу. День клонился к вечеру, и на Золотой Улице зажигали первые фонари – большие, стоящие вдоль центральной дороги и поменьше, которые крепились на самих домах, мостах и даже на заборах. Арки и контуры домов начинали подсвечиваться цветными гирляндами, и запах цветущих деревьев смешивался со сладкими корично-ванильными ароматами, тянувшимися из домиков-пекарен. Янка блаженно вдохнула. Людик раскинул руки в стороны и кружился, запрокинув голову в вечереющее небо.
– Людик, – спросила его Янка, когда они уже шли по широкой улице к станции, – а ты где так здорово играть научился?
– А, – махнул тот рукой, – дома, конечно. Ко мне учитель музыки ходит. Потому что я иногда даже обычную школу не успеваю посещать. У меня же ещё фехтование, языки всякие, бассейн.
– Везёт тебе, – сказала Янка. – Вон сколько всего! А у меня только две школы.
– Две школы? Вот это да! Это тебе везёт – столько друзей!
– Да как-то не очень много, – пожала плечами Янка, вспоминая свой родной город. – Нет, ну во дворе мы, конечно, гуляем вместе, и после школы тоже ждём друг друга. Хорошо в начальных классах было, а потом мальчишки стали за волосы дёргать, обзываться. Честно говоря, не хочется мне что-то в свою школу в этот год возвращаться.
– Так и не надо будет!
– То есть как не надо?
– Так ведь теперь у нас своя Школа будет!
– Ты про летние курсы, что ли?
– Мы с осени все будем в одной школе учиться! А курсы – они просто как подготовка. Ну… – Людик виновато посмотрел на Янку, – для таких, как… не все же с детства вращаются среди алхимиков, ну и… вот. Чтобы вам помочь.
Янка даже не обиделась. Вот если бы ей сказал это Манан, то она бы точно, разозлилась: сын доктора такой правильный весь, хотя дом и семья у них очень простые и открытые. А Людик – наоборот, с ним легко, хотя у него отец вроде как почти что король, а мама – так та вообще из волшебников.
– А как у тебя родителей зовут?
– Мама – Лидия, а папа – Владислав.
– Ага… – кивнула Янка, – я запомню.
Они подошли к галерее с арками в начале улицы, которая теперь освещалась целой сетью огней и, действительно, сверкала как какое-то чудное золотое украшение.
Через несколько минут ребята уже поднимались по лестнице в гостинице «Пепельный свет». Больше пообщаться им так и не удалось, потому что Максимильяновичи уезжали поздно ночью. Но когда Янка смотрела на Людика, махавшего ей рукой у фонтана, она очень, очень-очень хотела, чтобы поскорее началось лето.
– ГЛАВА ВОСЬМАЯ –
Славный город Кёльн
Май тянулся долго. Просто бесконечно долго. Первые дни по возвращении Янка по нескольку раз на дню рассматривала новенькую школьную форму: чёрный жакет с пуговицами, белую блузку, плиссированную юбку. К ним в комплекте прилагался ремень с пряжкой в виде буквы А с точкой наверху (она уже видела такие в Англии).
Но больше всего Янке нравился плащ с капюшоном на серебристой подкладке: чёрный, из тонкой шерсти, с серебряными пуговицами и несколькими рядами петель, как у гусар (Янка как-то по телевизору видела). Рукава были длинные и широкие. Мама, пришивая изнутри пару потайных кармашков с молниями, рассказала, что такая одежда называется мантия, и что дядя Джон правильно сделал, что купил её на вырост.
«Ну а ещё дядя Джон точно скупил половину магазинов», – озабоченно думала Янка, изучая непонятного назначения предметы: весы, грузики, подставки, наборы каких-то камней, чернил и перьев для письма (зачем, если есть шариковые ручки и карандаши?), учебники и книги с необычными названиями и на разных языках. При всей Янкиной любви к книгам, их удалось пролистать только наспех, не только потому, что Янна не понимала почти ничего из написанного в них, но и потому что в школе начиналась череда экзаменов и контрольных работ. Да и в музыкалке тоже надо было поднапрячься. Зато потом – июнь! Первого числа она отправится в таинственное место под названием «Форествальд», где они снова увидятся с Людиком! Тот сказал, что обязательно позанимается с ней фортепиано. А уж то, что там инструмент будет, он и не сомневался.
Янка дочитывала любимого «Холмса», сидя на лоджии. Лёгкий ветерок гонял облака, солнце светило уже почти по-летнему, и единственно, что смущало Янку, так это грядущее долгое расставание с мамой – на целых два месяца! И даже уверения мамы о том, что дядя Джон сможет пересылать её письма достаточно быстро – быстрее, чем обычной почтой, её не особо радовала. В конце концов, маме надоело выслушивать Янкино нытьё, и она прямо заявила:
– Когда-то давно я бывала в Форествальде. Пару раз. И могу тебя уверить, что это самое чудесное и волшебное место во всём мире! И уж скучать и грустить тебе там точно не придётся!
Янке пришлось согласиться, хотя что-то внутри всё равно не давало ей уверенности в правоте слов мамы. И это «что-то» находилось в подаренной ей книге, куда посетители кафе на Золотой Улице записывали ей все свои пожелания. Среди прочих записей была одна – очень странная, и на пожелание особо не похожая. Янка отложила «Холмса», и достала из ящика, где хранились всякие бытовые мелочи и банки с заготовками на зиму, книжечку в кожаном переплёте. Где-то в середине её, между «Много радости!» и «Килограмм конфет каждый день!», аккуратным почерком была короткая запись:
Найди манускрипт Войнича
И всё! Больше никаких комментариев. Даже без точки. Эх, если бы Янка успела прочесть эту запись раньше, чем уехал Людик! Маму спрашивать об этой записи не хотелось. Почему-то казалось, что это может её расстроить или насторожить. Так что, пока единственное, что Янка успела сделать, это посетить библиотеку и найти значения этих слов.
Манускрипт оказался просто древней рукописью, а Войнич – автором романа «Овод». И больше ничего – никаких зацепок. Ну да ладно, осталось ещё дней десять, и она отправится в Германию. Именно там и находится таинственный Форествальд, при упоминании о котором у Людика загорались глаза, а взрослые мечтательно улыбались.
* * *
Прошло ещё несколько дней, и как-то вечером в их квартире вновь раздался нежный мелодичный звон. На пороге возник улыбающийся Джон Честертон и торжественно вручил Янке письмо в конверте без надписей. Мама, посмеиваясь, смотрела, как её дочь прыгала по квартире, прочитав его содержание.
Дядя Джон пробыл у них пару часов, рассказывая о новостях, а потом ушёл, сказав, что вернётся за Янкой через неделю.
– Ну-ка, что там написано? – спросила мама, – почитать дашь?
– Конечно, если сможешь прочесть, – со смехом ответила Янка.
– Ну, если разрешаешь, то конечно.
– Что, серьёзно? Разве этого достаточно? – удивилась Янка.
– Конечно! Достаточно одного м-м-м… свободного волеизъявления. Пожалуй, так назвать это будет правильно. Если ты хочешь, чтобы кто-то другой прочёл твоё письмо, то так и произойдёт.
– Ясно. Держи, – кротко кивнула Янка и протянула маме письмо, на котором тут же проступили золотисто-коричневые буквы. Янка заглянула маме через плечо, и вместе с ней стала перечитывать.
Малый Магистериум
Департамент Образования и Сохранения
Традиций Алхимии
Приглашает Вас
на Летние Подготовительные Курсы
Международной Школы Магических Искусств
Отделение Магии Музыки
Курсы пройдут с 1 июня по 1 августа
в замке Форествальд
Отправление автобусами 1 июня в 03:00 от Рыбного Рынка г. Кёльна.
Директор Школы
проф. Аврелиус Магвелл,
Магистр,
Хранитель Всех Тайн
– В три дня? Или в три утра? – уточнила Янка.
– В три ночи.
– А рынок разве работает ночью?
– Разумеется, нет! Поэтому и отправление на такое время назначено. Магистериум и местная полиция на час перекрывают улицы в том районе, чтобы избежать ненужных инцидентов.
Вот это было здорово! Ради них взрослые столько всего организовывают! Впрочем, оставалась ещё неделя, и её надо было провести с пользой. Во-первых, собрать кое-какие мелочи, совершенно необходимые для двухмесячного существования вдали от дома. И пока Янка составляла список, ходила по родственникам, которым решено было ничего не говорить (кроме бабушки, конечно), досдавала контрольные в школе, день проходил за днём, с каждой секундой приближая начало лета.
* * *
Наконец они с мамой начали собирать сумку. Одежду, купленную в магазинчиках Золотой Улицы, а также повседневную, мама укладывала по своему усмотрению, а Янке досталась упаковка учебников и книг. Однако, всё время находились какие-то дела, и когда вечером последнего дня мая к ним пришёл Честертон, Янка сидела на полу, заваленная книгами, нотами, тетрадями, перьями, ручками и прочей «макулатурой», как она в сердцах называла всё, что валялось сейчас перед ней, вперемешку с пакетами и обёрточной бумагой, понимая, что все эти книги ей ни за что не сложить.
– Дядя Джон! – Янка отчаянно жестикулировала руками, увидев Честертона, входящего в комнату. – Там что, библиотеки нет, что ли? Почему мне всё это тащить придётся с собой? У меня всё разваливается, и вообще ничегошеньки не влезает в чемодан!
Честертон присел на пол рядом с Янкой.
– Ну-с, принцесса, собирать книги дело в принципе нелёгкое, особенно, если это нужные книги. Библиотека в Форествальде просто изумительная. Но дело в том, что у алхимиков нет как таковых учебников для детей. Школу-то ведь только с этого года откроют. Есть книги, энциклопедии, трактаты, статьи разных авторов, сборники, ну и прочая литература, которая написана на разных языках. А вот с учебниками – беда. Поэтому в списке были указаны учебники, выпускаемые людьми и волшебниками. Ну, и я кое-что добавил – для общего развития, так сказать. Например, вот эти, – дядя Джон вытащил из стопки книг несколько. – Что тут у нас? «Английский язык для начинающих», «Немецкий язык для начинающих», – это издания, по которым учатся люди. А вот и «Практические основы европейских языков» – это алхимиками издано. По этой книжке на любом языке через месяц разговаривать начнёшь!
– А зачем мне знать иностранные языки? Ведь мы же понимаем друг друга! – искренне недоумевала Янка.
– Мы – да. Но поскольку алхимики живут среди обычных людей, им необходимо общаться с ними, вести какую-то документацию. И потом, как заметил один поэт: «Человек, не знающий ни одного иностранного языка, не знает своего собственного». И, поверь мне, он тысячу раз прав. Так, хорошо, дальше… – дядя Джон ловко складывал книги в чемодан, словно делал это всю жизнь, поясняя по ходу дела:
– Вот эта: «Всеобщая История Магии. Часть Первая» – по ней учатся волшебники. Мы, конечно, – не они, палочками не пользуемся волшебными, но историю общую знать надо.
– Совсем не пользуемся?
– Совсем. Но пробуем. Для проверки способностей, так сказать. Ты тоже попробуешь. А вот у ребят из семей волшебников даже отдельные занятия стоят в расписании. Их ведёт профессор Крауд – один из самых выдающихся волшебников нашего времени!
Янка с завистью вздохнула:
– Эх, повезло кому-то… Ладно. А перья зачем? Ведь есть же ручки и карандаши!
– Перья нужны в особых случаях, – пояснил Честертон, – когда мы пишем, например, письма, где текст пропадает и появляется. И этому надо учиться. А так – да, ты права, пары ручек и карандашей достаточно.
С помощью дяди Джона упаковка книг закончилась довольно быстро. Бегло оглядев комнату, не забыли ли что, Честертон вдруг спросил.
– Янна, а есть у тебя сказки вашего знаменитого классика?
– Это которого? – удивилась девочка.
– Александр Сергеевич Пушкин! – торжественно произнёс дядя Джон, забавно выговаривая полное имя поэта. – Бери с собой – пригодятся.
Янка искренне недоумевала, откуда дядя Джон знает Пушкина и зачем ей его сказки. Но послушно достала из книжного шкафа томик и запихала его в карман чемодана, в который дядя Джон уже аккуратно уложил три стопки книжек и учебников. Ручки, карандаши, линейки, фломастеры, они рассовали между остальными вещами.
– Ну вот, вроде всё влезло, – Янка удовлетворённо выдохнула. Часы показывали восемь вечера.
Решили отправляться после позднего ужина и остановиться в Кёльне у родственников каких-то друзей дяди Джона. Уплетая свежесваренный рассольник, Янка спросила:
– Неужели в Англии знают Пушкина?
– Пушкин, как говорят у вас, он и в Англии Пушкин, – заявил Честертон. – Отличнейший поэт! Прям родной брат нашему Шекспиру! Сильные образы, сюжеты, а главное – мастер сказки рассказывать! В них много чего интересного найти можно, если поискать. А ты, ведь, любитель загадки отгадывать, верно? – дядя Джон подмигнул.
– Любитель-любитель, – подтвердила мама. – Прям Шерлок Холмс и Доктор Ватсон в одном лице!
Последние полчаса дома прошли в лёгкой суматохе, как это и свойственно перед отъездом на долгое время.
– Если что забыли, я привезу, не беспокойтесь вы так, – успокаивал Янкину маму дядя Джон.
Янка не выдержала:
– Так, всё! Присядем на дорожку, – скомандовала она. Все послушно посидели на кухонных табуретках, затем не спеша поднялись. Подождав, пока дядя Джон выйдет из квартиры, мама обняла Янку, поцеловала, и чуть оттолкнула от себя:
– Ну, иди. Нет, погоди. – Она нагнулась к Янке и назидательно сказала:
– В школе дядю Джона называть лучше «профессор Честертон» – всё-таки, он преподаватель.
– А что он преподаёт?
– Ты что, до сих пор не узнала? Ладно, спросишь по дороге. – Мама улыбнулась. – Ну всё. А теперь иди!
Янка вышла из квартиры и стала спускаться по лестнице. По дороге она обернулась наверх – мама стояла на лестничной клетке, глядя ей вслед. Янка подняла вверх большой палец: мол, всё будет отлично. Мама кивнула.
Дядя Джон уже ожидал её внизу. Янка крепко взяла его за руку. Через пару мгновений по входной двери разлилось сияние, и они шагнули в него, выйдя из совершенно чужого подъезда совершенно чужого и незнакомого дома. За деревьями во дворике возвышался какой-то собор. Янке даже показалось, что он напоминает чем-то полюбившийся ей Солсбери.
– Дядя, Джон, а почему мы опять у какого-то собора вышли? – решила выяснить Янка.
– В мире есть места, где энергия, с помощью которой алхимики перемещаются на дальние расстояния, очень чистая и сильная, – объяснил Честертон, уверенно передвигаясь по внутреннему дворику за собором. – Поэтому, наши основные линии перехода совпадают с расположением таких зданий, как это.
Они обогнули дом, перешли улицу, повернулись спиной к собору и направились в противоположную от него сторону, пройдя до перекрёстка, свернули налево и… Янка открыла рот от изумления, – таких старых домов она ещё не видела! Этажа четыре или пять – непонятно было как считать, потому что окна были и под крышей. Внизу то ли ресторан, то ли магазинчик какой-то, на стенах большие крючки вроде якорей, – Янка всё больше поражалась тому, сколько всего интересного есть в мире!
– Скоро полночь, – дядя Джон поставил вещи на землю. Он всматривался в ночной сумрак города, словно чего-то или кого-то ждал. Начинал накрапывать холодный дождь, и Янка поёжилась.
В одном из домов напротив зажёгся свет, силуэт в окне отодвинул занавеску и исчез в глубине комнаты. Через несколько минут к ним уже торопливо подбегал невысокий мужчина под широким чёрным зонтом, кутаясь в клетчатый сине-белый шарф.
– Вы профессор Честертон? – спросил он сипловатым голосом.
Дядя Джон кивнул. Мужчины поздоровались.
– Я – Август Кирхер, – представится подошедший. – Профессор, Вы должны были остановиться у нас.
– О, благодарю!
Дождь начал падать крупными каплями. Взяв часть багажа, и держа над Янкой зонт, господин Кирхер быстро повёл своих гостей на противоположную сторону улицы, и вскоре они уже грелись в большой гостиной, а хозяин квартиры хлопотал у камина.
Янка, забравшись с ногами в широкое кресло, осматривала убранство комнаты, которую можно было бы принять за залу какого-нибудь музея. По стенам были развешены гравюры с изображением научных приборов, непонятных сфер, старинных залов, замков, городов, и даже географические карты, и цветные изображения луны и солнца.
– Простите, господин Кирхер, а кто это? – спросила она, указывая на обрамлённый овальной рамой старинный портрет на каминной полке: пожилой мужчина с добрыми, чуть печальными глазами, в средневековой шапочке, оставлявшей открытым высокий лоб, спокойно смотрел с портрета куда-то в сторону; за ним художник изобразил заполненный книгами шкаф.
– О, моя дорогая! – оживился хозяин необычной квартиры, где они коротали время до отъезда. – Я в восхищении, что Вы заинтересовались столь поразительной личностью, коей был Афанасиус Кирхер!
– Тоже Кирхер? – переспросила Янка.
– Да, Афанасиус Кирхер – наш пра-пра-пра-пра…, – он мельком взглянул на молодую девушку, входившую в гостиную и осёкся, – короче, дальний родственник нашей семьи. Разрешите представить: Изабелла, моя дочь. А сын Виктор уехал к тётке в Баварию – повёз внукам горы показывать, – с гордостью пояснил господин Кирхер и, повернувшись к Честертону, шёпотом добавил: «У меня их трое!»
Девушка приветливо поздоровалась с гостями, поцеловала господина Кирхера в щёку, и заботливо спросила Янку:
– Отогрелась? Может, принести тебе шерстяные носки?
Янка замотала головой:
– Ой, нет, спасибо огромное! А чем он знаменит – ваш предок? Извините, я не знаю. Мы не проходили в школе, – смутилась она.
– О, моя дорогая! – с горячностью ответил господин Кирхер. – К сожалению, в наши дни в школах об этом ни слова не говорят, так что здесь тебе совершенно нечего извиняться за своё незнание! Но должен вам сказать, что если бы не наш выдающийся предок, если бы не его…
– Папа! – с лёгким укором взглянула на отца Изабелла и, улыбаясь, обернулась к гостям. – Простите! Если не вдаваться в достаточно запутанную родословную нашей семьи и деятельность некоторых её представителей, то скажем кратко: наш родственник был иезуитским монахом – в семнадцатом веке.
– Он был гениальным! Гениальным… Хорошо-хорошо! – поймал господин Кирхер взгляд своей дочери. – Афанасиус Кирхер был одним из самых выдающихся деятелей своего времени! Чем он только не занимался! Физика, естественные науки, всевозможные языки, математика, теология (всё-таки он был добрым христианином). Одним словом, настоящий алхимик!
– Да, – сказала Изабелла, бросив ещё один полный доброго упрёка, взгляд на отца.
– А ещё ваш достославный предок интересовался древним Египтом, – подключился к разговору Честертон, – пытался расшифровать иероглифы.
– И как, расшифровал? – поинтересовалась Янка.
– Как я припоминаю, не совсем удачно, – тактично ответил дядя Джон, – однако его разработками воспользовались позднее те, кому это удалось.
– И в этом несомненная, фундаментальная заслуга Афанасиуса Кирхера! – воскликнул потомок знаменитого монаха.
До автобуса оставалась ещё пара часов, и Янка с удовольствием потратила это время, рассматривая старинные гравюры, слушая истории о работе средневековых алхимиков. Напоследок, окончательно растроганный искренним интересом Янки к его славному предку, господин Август Кирхер вручил ей подарочную копию репринтного издания книги «Musurgia universalis».
– Право, не стоило, господин Кирхер! – пытался было вмешаться Честертон, однако гостеприимный хозяин был непреклонен.
– У нас сохранилось ещё несколько экземпляров. А девочке книга действительно пригодится, – решительно заявил господин Кирхер.
– Ох, лучше с ним не спорить! – смеясь, сказала Изабелла, провожая гостей.
Янка выходила из этого дома счастливая, прижимая к себе книгу, словно самое ценное сокровище.
– Ну что, теперь ты понимаешь, что такое нужные книги? – посмеиваясь, спросил дядя Джон. – Давай-ка мы её спрячем, а то дождём намочит. – Они остановились и пока запаковывали книгу, Янка спросила:
– А в библиотеке Форествальда есть такая же?
– Пара копий есть, – ответил Честертон, защёлкивая застёжки чемодана. – Но вас больше, так что, действительно, книжка может и пригодится.
Они продолжили путь в сторону возвышающихся шпилей собора, у которого и находился Рыбный рынок.
– Дядя Джон, – спросила Янка, когда они неспешно шагали по мокрым от прошедшего дождя ночным улицам, – а что ты преподаёшь?
– Защиту.
– Защиту от чего? – не поняла Янка.
– От всего. От неправильного обращения с огнём, например, или от назойливых соседей, – он засмеялся.
– А если серьёзно? Ведь тебя же не просто так в Магистериум вызывают иногда? Мне Людик говорил, – сказала Янка.
– Не просто так. Верно. – Честертон серьёзно взглянул на девочку, а потом отвёл взгляд. – Я специализируюсь на том, что можно назвать «защитной магией в алхимии».
– А-а-а… понятно. А папа? Чем он занимался?
Честертон, помолчав, ответил:
– Твой отец занимался вопросами времени. Ты, наверное, слышала или читала, что алхимики изобрели способ отсрочить смерть?
– Да, – кивнула Янка, – философский камень.
– Точно. Превратить, а точнее, преобразовать в золото простые металлы – не так уж и сложно. А вот с бессмертием… Даже те, кто добивался определённых результатов на этом пути, всё равно не жили так долго, как им хотелось изначально.
– Почему? – удивилась Янка.
– А ты смогла бы жить в мире, в котором нет больше ни твоей мамы, ни родственников, ни друзей, ни тех, кто тебе близок, и кого ты любишь? – дядя Джон внимательно смотрел на племянницу.
– Нет, нет! – испугалась Янка. – Но разве нельзя разделить камень, то, что он даёт, со всеми?
– А сколько будет этих «всех»? Каждый захочет продлить жизнь своим друзьям, родственникам, любимым. В итоге весь мир встанет в очередь за бессмертием. И дело не в том, что вещёства камня не хватит на всех. При желании его можно изготовить предостаточно. Но если все живые существа – и не забывай про наших любимцев кошек, собак, лошадей и диких животных тоже, – если все живые станут вечно живыми, а у них будут рождаться дети, внуки, правнуки, то что произойдёт с нашей планетой?
– Нас будет очень много? – коротко сказала Янка.
– Да, – кивнул Честертон, – хотя дело не в количестве. А в последствиях.
– В каких?
– А ты подумай сама!
– На всех не хватит еды? И воды?
– Нет, – покачал головой дядя Джон, – всем всего может быть достаточно! Но вот человеческая жадность не даст распределить эти ресурсы должным образом. Но даже если бы мы создали справедливое общество, это всё равно не решит проблему бессмертия.
– То есть как это? – поразилась Янка. – Ты ведь только что сказал, что изготовить необходимое количество философского камня не так сложно…
– Да, не сложно. Но кто может его использовать? С этим камнем, или Эликсиром Жизни, вот ведь какая штука: если человек не готов принять вещёство Камня, оно убьёт его.
– Как это?! – не поверила Янка. Камень Жизни может отравить?
– Если человек не готов. Внутренне не готов.
– Я не понимаю!
– Янна, есть другая алхимия – не внешняя, а внутренняя!
– Да, мама что-то говорила про это, – начала припоминать Янка.
– Внутренней алхимией заниматься – дело неблагодарное в современном мире. Проще заниматься тем, что приносит деньги. Большинство наших современников: и люди, и алхимики, и даже волшебники считают, что внутренняя алхимия абсолютно бесполезна, непрактична. И поэтому они, к сожалению, перестают быть и волшебниками, и алхимиками, и… – Честертон вздохнул, – и даже людьми.
– А папа занимался Временем, потому что он искал, как достичь бессмертия без философского камня? – попыталась догадаться Янка.
– Не совсем так… – замялся Честертон, – он искал… само Время.
– Что?! – поразилась Янка.
– Давай-ка об этом в другой раз поговорим? Смотри, мы уже пришли.
Они вывернули на небольшую площадь у собора, где возле двух больших туристических автобусов собирались люди.
Пока профессор Честертон регистрировал их на посадку, Янка стояла рядом и искала глазами Людика, что в такой толпе, да ещё и в темноте, было совсем не просто. Наконец, устав высматривать своего друга, она решила найти его родителей, потому как господин Максимильянович отличался высоким ростом и его легко было узнать по военной форме. Это было правильное решение, и вскоре, возле одного из автобусов она увидела всю семью, которая загружала вещи в багажный отсек. Янка запрыгала и замахала руками. Людик заметил её, что-то коротко бросил родителям, и подбежал:
– Янна, привет! Здравствуйте, профессор!
– Здравствуй, Людвиг, – ответил Честертон, подхватывая их сумки и двигаясь в направлении автобуса. – Вы в котором едете?
– В зелёном, сэр, с красной полосой.
Они подошли к родителям Людика, возле которых стоял ещё один мальчик. «Такой же невысокий, как Людик, тёмно-русые волосы аккуратно пострижены, держится немного скованно…» – Янка автоматически отмечала детали. Свет фар полицейского автомобиля, припаркованного у собора, метнулся по автобусу, и Янка поразилась цвету глаз мальчика – они были зелёными с янтарными крапинками. «Бывает же», – вздрогнула она.
Поздоровавшись со взрослыми, ребята отошли чуть в сторону, и Людик без долгих церемоний потянул зеленоглазого парнишку за рукав ветровки в сторону:
– Это Янна, а это – мой брат Рудик. То есть, Рудольф, конечно, – быстро поправился он. Рудольф Максимильянович.
– Очень приятно, – мальчик вежливо кивнул. – Только мы – двоюродные братья. А родные – наши отцы.
– Да какая разница? – ответил Людик, взъерошив волосы. – Братья – они в любом случае братья, даже если двоюродные.
– Ты ведь тоже едешь? – спросила Янка Рудика. – На какое отделение?
– Да с нами он! – воскликнул Людвиг и хлопнул брата по плечу, – тоже на музыку! Рудик – скрипач!
Только тут Янка заметила за спиной Рудика кожаный футляр.
– Классно! – восхитилась она. – А ты сам откуда будешь?
– Из Чехии. Мы в Праге живём. Только мои родители не смогли меня сегодня проводить. Поэтому я здесь с тётей Лидией и дядей Владиславом.
– Мы уже два дня как в Кёльне! Столько всего повидали! – затараторил Людик, но тут автобусы мигнули фарами, дали пару гудков, приглашая пассажиров на посадку. Ребята начали прощаться с семьями, и постепенно автобусы заполнялись. Несколько сопровождающих преподавателей, в том числе и Честертон, ходили по салонам и помогали рассаживаться своим будущим ученикам. Ребята весело галдели, однако на лицах некоторых были слёзы – очевидно, кто-то из них оставался без родителей в первый раз.
Янка не стала ждать, пока братья попрощаются с родственниками, а прошла в автобус и заняла недалеко от центральных дверей места не только им с Людиком, но и держала руки над парой сидений впереди, чтобы ещё одно уж точно было для Рудика. Краем глаза она заметила, как возле второго автобуса стоял Манан с родителями. Радости в том было, конечно, мало, но что делать?
– Извини, здесь свободно? – возле Янки остановился паренёк, которого остальные ребята толкали со всех сторон, торопясь занять места у окошек.
– Вообще-то, занято… – Янке почему-то этот «увалень» (как она его тут же окрестила), показался симпатичным. Может, тем, что отвлёк её от мыслей по поводу сына доктора. – Вот впереди свободно одно место. Садись, а то совсем затолкают!
– Вот спасибо огромное! – обрадовался мальчик и, протискиваясь на своё место, протянул Янке руку, – меня Гарольд зовут. Гарольд Фергюсс. Голландия.
– Янна Ордина. – Янка пожала ему руку в ответ. Я из…
Договорить Янке не дал добравшийся до своего места взъерошенный Людик.
– Ну всё! Жизнь началась!
– Не очень-то расслабляйся! – строго заметил ему Рудик, убиравший на багажную полку футляр со скрипкой. Он уже успел познакомившись со своим соседом. – Нам два месяца учиться ещё.
– Да ну! Всё знакомо же!
– Это кому как, – со вздохом заметила Янка.
– Вот именно, – поддержал её Гарольд. – Кому как. Меня родители алхимии не учили, хотя сами – алхимики. Хотели, чтобы я нормальным был. Как все. Но дед настоял на этой Школе. Сказал, что раз есть способности, то человек сам выбирать свою жизнь должен, а не жить по указке.
– Да ладно вам, – отмахнулся Людик. – Справитесь, мы поможем!
– Гляди, как бы тебе самому не понадобилась помощь! – мимо них прошла смуглая девочка в белом джемпере и с неимоверным количеством чёрных смолянистых кудряшек на голове.
– Здороваться надо, Двайер! – огрызнулся Людик. – И вообще, иди, куда шла!
– Тебя не спросила! – фыркнула в ответ девочка и заняла место напротив, очевидно, рядом со своей подругой. Девчонки захихикали.
– Не обращай внимания, – шепнул Янке Людик. – Это Кэтти Двайер. Мы с ней участвовали в одном конкурсе в прошлом году.
– Ну и как, кто победил? – спросила Янка.
– А никто! У нас одинаковое количество баллов было. Так первое место никому и не присудили.
– Понятно, – протянула Янка.
Наконец, водители завели двигатели. И родители, и дети замахали друг другу на прощанье; кто-то выводил на чуть запотевших окнах «пишите» и «пока»; полицейские машины встали во главе и в хвосте колонны. Они тронулись. Янка с замиранием сердца всматривалась в ночной город, в тяжёлые воды Рейна, и отражавшиеся в них многочисленные огни, силуэты домов и деревьев.
Уже через час все в салоне уже спали, укачанные равномерным шумом колёс и своими мечтами о начинающихся каникулах в Форествальде. А полицейские, проводившие автобусы до границ города Кёльна, так и не могли объяснить себе, что за необходимость была отправлять детей на летний отдых в три часа ночи. Вскоре, сдав дежурство, уснули и они.
– ГЛАВА ДЕВЯТАЯ –
Форествальд
Горы, горы, горы… Дорога, словно огромная серая змея асфальтовым вьюном прокладывала себе путь на возвышенности, ниспадала серпантинной лентой в долины. Огибая озёра и пересекая реки, она то заныривала в зелень лесов, смыкающих над ней свой зелёный шатёр, то появлялась на поверхности, давая возможность пассажирам двух автобусов лишь вскользь увидеть города, деревеньки и поселения, выросшие подле неё в незапамятные времена.
Однако пассажиры крепко спали и не замечали ни сверкания огней населённых пунктов, ни безмолвное мерцание звёзд в чистом ночном воздухе. И даже когда забрезжило утро, и розовые лучи начали окрашивать вершины древних гор, в автобусах царила всё та же тишина, нарушаемая изредка парой фраз, которой водители и их сменщики перебрасывались, не давая друг другу уснуть.
Когда солнце поднялось уже достаточно высоко, пассажиры начали просыпаться. Потирая глаза и потягиваясь, они грелись в золотых лучах, пробивающихся сквозь затемнённые стёкла. Со всех сторон доносилось шуршание пакетов, уже доставались свёрнутые заботливыми родительскими руками, завтраки, пакеты с соком и термосы с горячим чаем или кофе. И так постепенно весь салон разговорился, наполнился запахами бутербродов, фруктов, кофе, за поглощением которых завязывались новые знакомства, рассказывались истории и строились планы на будущее лето, начинавшееся именно в эти утренние минуты.
Часам к одиннадцати автобусы въехали в ущелье, узкой полосой тянувшееся сквозь высокие горы, поросшие лесом. Впереди показалась водная гладь большого ледникового озера, вокруг которого дорога сплетала свой причудливый узор. Автобусы двигались теперь вдоль его берега по лесному склону. Притормозив у стального моста, переброшенного через узкую, заставленную катерами и спортивными яхтами, бухточку, они осторожно проехали по нему и через несколько сотен метров неожиданно свернули с основной дороги.
– Куда это мы? – недоумённо спросил Людик, вытягивая шею, в надежде увидеть что-то впереди.
Внезапно стало темно, словно погас свет. Дети вскочили с мест, и по салону разнеслись испуганные возгласы.
– Уважаемые пассажиры, мы въехали в тоннель. Водители будут вам весьма признательны, если вы прекратите прыгать! – недовольно проскрипели динамики над их сидениями.
Дети разом притихли и заняли свои места.
– Ребята, осталось недолго! Скоро прибудем, –раздался голос Честертона. Янка видела, как дядя Джон привстал, осматривая и успокаивая салон.
«Скорей бы уже», – подумала Янка, которую от долгой поездки стало мутить так, что она даже отказалась от бутербродов, предложенных Людиком. Видя, что Янке всё хуже и хуже, Гарольд посоветовал ей прикусить кончик языка.
– Помогает, – уверенно сказал он.
Янка попробовала, и ей, действительно, стало легче.
Минуты три они двигались очень осторожно по тёмному коридору, плавно уводящему вниз. Ровное полотно дороги под колёсами постепенно сменилось на мелкий шуршащий гравий, затем стали попадаться более крупные камни, иногда хрустели сухие ветви деревьев. Наконец автобусы остановились. Тусклый в таком мраке свет фар упёрся в стену огромной пещёры. Дальше ехать было некуда. Их окружала темнота.
– Что это? Почему мы опять стоим? – вновь разволновались ребята.
– Тихо! Никому не выходить! – скомандовал строгий мужской голос, и, подчиняясь ему, в салоне моментально наступила тишина.
Водители открыли двери. Высокий человек поднялся с переднего сиденья, и стремительно вышел из автобуса. За ним последовало ещё несколько сопровождавших их преподавателей. Все, кто остался в салоне, прильнули к окнам. Только сейчас Янка заметила на слабо освещаемом фарами каменном полотне пещёры не то вырубленный, не то выплавленный узор: под казавшимися бездонными, гигантские своды уходили смутные очертания огромной арки.
Янка привставала на цыпочки, силясь поверх голов остальных ребят разглядеть дядю Джона, и, наконец, увидела его среди других взрослых, вытянувшихся в ряд вдоль стены; он единственный стоял лицом к высокому мужчине – тому самому, что первым вышел из их автобуса. Честертон кивнул ему и отступил к неглубокой нише позади, плотно прижавшись спиной и затылком к камню. Два человека, стоявшие по обе стороны от Честертона, коснулись его рук своими ладонями. Остальные приложили свои руки к поверхности каменной арки, словно намереваясь одновременно толкнуть створы гигантской двери.
– Это Порог! Они открывают Порог, чтобы мы могли проехать! – загудели со всех сторон голоса.
Появившийся неизвестно откуда белёсый туман стал просачиваться в автобусы, и водители закрыли двери. Сквозь дымовую завесу было видно, как высокий человек выставил вперёд правую руку, в которой держал какой-то тонкий длинный предмет, взмахнул им, очерчивая в пространстве замысловатую траекторию, и в тот же миг ослепительно-яркая вспышка разорвала густой мрак пещёры.
Сияющая раскалённым золотом стрела ударила прямо под потолок, в изгиб арки и спиралью закрутилась на её вершине, уплотняясь в огненно-белую точку. Затем, словно вода из переполненной чаши, эта пульсирующая энергия устремилась вниз по проплавленному желобку, прямо к углублению в стене, где сейчас стоял, раскинув руки и плотно прижавшись к камню, Честертон. Янка с паническим ужасом наблюдала, как огненная змейка коснулась головы дяди Джона и в одно мгновение поглотила его фигуру.
Высокий человек нараспев произнёс какую-то длинную фразу, и свет, обволакивавший фигуру Джона Честертона, перелился за пределы её формы и через цепочку рук остальных алхимиков вошёл в каменную плоть породы. Он взмыл вверх, к своему источнику, прорезая камень замысловатым узором. Когда контур замкнулся, на массивной стене пещёры засверкали очертания гигантской двери, напоминающей огромную букву «А» с яркой точкой наверху – ровно в том самом месте, куда ударил луч.
– Вау! – воскликнул Людик, вцепившись в спинку переднего кресла. – Какая красотища!
Дети восторженно галдели, восхищаясь увиденным. Поистине, это было редкое, даже по меркам алхимического мира, явление.
– Вот это крутизна! – всё не мог успокоиться Людик. – Нет, вы видели? Видели?!
– Да видели мы, сядь уже! – дёрнул его на место Рудик, который, как и все они был просто потрясён тем, чему оказался свидетелем.
Водители завели двигатели, и направили автобусы прямо в сияющую сеть контура арки, сквозь каменную стену. Монолитная скальная порода, казалось, совершенно растворилась, и лишь густой клубящийся туман заполнял всё пространство оставляемой ими пещёры.
Когда белая занавесь поредела и развеялась, Янка увидела расстилавшуюся перед ними долину, окружённую со всех сторон горами. Их крутые обрывистые склоны былипокрыты изумрудным лесом, и кристальные, сверкающие на солнце ручьи прорезали скалы. Белоснежные облака рождались в ущельях и, поднимаясь, цеплялись за остроконечные вершины. Далеко внизу, на вытянутой каменной гряде, которая словно наконечник гигантской стрелы или копья вонзалась в луговое многоцветье, огромное, сверкающее на солнце кольцо мощной крепостной стены опоясывало строения и башни прекрасного замка.
– Это Форествальд! – раздалось со всех сторон. Но голоса быстро умолкли, едва дверь автобуса распахнулась, и в салон вернулись взрослые. Янка заметила, как высокий человек о чём-то негромко переговаривался с её дядей.
Водители закрыли двери, и автобусы покатились вниз, в долину. Величественное сооружение постепенно становилось всё ближе и ближе.
* * *
Наконец, грунтовая дорога закончилась, и автобусы остановились у подножия скалистой гряды, выраставшей прямо из корней гор. На самый верх вела крутая петляющая тропа. Сейчас она была огорожена верёвочными перилами, кое-где в ней были углублены ступени, но очевидно, что с незапамятных времён Форествальд был достаточно хорошо защищён от внешнего проникновения.
Честертон поднялся и объявил на весь салон:
– Ребята, сейчас мы поднимемся к внешней стене. Вместе, не торопясь. Там нас встретят. Примерно через час в Большом зале состоится общее собрание, на котором вам расскажут всё, что вам необходимо знать, пока вы находитесь здесь, в Форествальде. Вещи ваши останутся временно в автобусах. Их выгрузят и доставят к воротам, и после обеда вы заберёте их в свои башни.
Выйдя на улицу, Янка заметила знакомую фигуру. Манан будто кого-то высматривал, но завидев Янку, покраснел и, пробормотав что-то типа «привет!», попытался затеряться среди толпы.
Все растянулись в цепочку и начали подниматься. Становилось жарко, и когда они добрались до самого верха, то с жадностью накинулись на воду, которую им раздавали, и потому не сразу поняли, что стоят на небольшой площадке возле абсолютно монолитной, без какого-либо даже намёка на ворота, внешней стены, окружавшей замок. Янка сощурилась – на отполированных до блеска камнях ослепительно танцевало солнце.
– Ворота? И где они ворота видят?! – раздался рядом с ней возмущённый голос Людика. Он пинал ногой камешки и наблюдал, как они скатываются вниз по обрывистому склону.
– А башни? Про какие это «свои башни» шла речь? – Янка обернулась к Рудику за разъяснениями. Тот не успел ответить, как всё знающая Кэтти Двайер встряла:
– Я так думаю, что профессор Честертон имел в виду вон те башни! – и она указала на видневшиеся за каменной лентой шпили конусообразных крыш с цветными флажками на шпилях.
– Ну да, – хмыкнул Людик, – вопрос только в том, как мы туда вообще попадём?
– Скоро всё узнаем, – невозмутимо проговорил Рудик и направился к Честертону, собиравшего ребят вокруг себя.
– Что ж, – испытующе оглядел алхимик своих подопечных, – ворота Форествальда открыты для всех!
Среди детей пролетел недоверчивый ропот.
– Да-да, я понимаю! – улыбнулся Честертон. – Однако, это возможно! И войдёт только тот, кто сможет увидеть невидимое, заметит необычное – в обычном…
– Ага, и принесёт то, не знаю, что… Какая чушь! – услышала Янка позади себя громкий шёпот, – лучше бы нормальные ворота прорубили!
Она резко обернулась. В нескольких шагах от неё компания ребят стояла вокруг остроносого очкарика с копной рыжих волос на голове.
– Заткнись, Спайтел! – так же шёпотом и не оборачиваясь, ответила ему Кэтти Двайер. – Не нравится – вали домой!
– Сама вали! – рыжеволосый показал ей кулак, который Кэтти, впрочем, не увидела. Возможно потому, что смотрела совершенно на другое.
– Профессор, – подняла она руку, – Вы имеете в виду, что нужно не замечать препятствий?
– В каком-то смысле, да.
– Тогда, можно я попробую? – спросила Кэтти.
Честертон приглашающим жестом пропустил её вперёд. Кэтти подошла, бросила свой рюкзак к стене и потрогала её.
– Давай, Двайер! – крикнул кто-то из компании Спайтела. – Покажи нам класс!
Кэтти упрямо взмахнула головой, отчего её чёрные кудряшки взметнулись зонтиком, ещё раз прикоснулась ладонью к камню, как будто хотела толкнуть его внутрь, и неожиданно для всех шагнув в него, пропала!
– Обалдеть! – восхищённо прошептал рядом с Янкой Людик. – Я уже почти в неё влюбился!
Преподаватели, да и все, кто наблюдал за этой сценой, одобрительно зааплодировали. Ещё большие возгласы поддержки и восхищения раздались, когда Кэтти как ни в чём ни бывало вышла к ним прямо из стены и, подхватив свои вещи, громко крикнула: «Там в обратную сторону нормальная дверь!»
– Что делать?! Что делать?! – паниковал Людик, пялясь в упор на камни, лентой опоясывавшие замок. Как пояснили взрослые, войти в Форествальд можно было насквозь через любой участок стены. Но центральные ворота были только одни – с севера, где они и в тот момент и находились.
Янке тоже было слегка не по себе, и поэтому она предложила друзьям подойти к дяде Джону, который наряду с другими преподавателями помогал ученикам попасть в замок. Тот, заметил их, поманил к себе и, развернув лицом к замку, объяснил, что смотреть нужно сквозь камень, и когда ладонь, касающаяся его, почувствует пустоту, нужно толкнуть стену как дверь, и смело проходить внутрь. Янка проделала всё в точности и даже не успела осознать, как оказалась по ту сторону. Впереди поднималась другая – внутренняя стена с высокими башнями. Зелёную лужайку между этими двумя внушительными поясами обороны разделял ров, наполненный водой, через который был переброшен каменный мостик. Вода кольцом окружала внутренние стены.
Обернувшись, Янка увидела мощные замковые ворота, обитые железом с коваными замысловатыми узорами. Над воротами были надстроены башенки со сверкающими шариками на шпилях. По бокам от центрального входа находились ещё две двери, поменьше, сквозь которые друг за другом появлялись ученики и преподаватели Форествальда.
Янка дождалась Людика и его брата, и они пошли по протоптанной тропинке через лужайку. Четыре мощные, высотой с хороший десятиэтажный дом, гранёные башни выступали по углам квадратного периметра стены, огораживающей сам замок и его строения. Светло-серые каменные блоки прорезал обрамлённый разноцветным камнем арочный портал-вход. Ребята уже прошли под его невысоким, нависающим сводом, когда их нагнал Честертон. Поравнявшись с Янкой, он на мгновение превратился в дядю Джона и тихонько спросил:
– Ты как? Не сильно укачало?
– Нормально, – кивнула Янка, – уже лучше.
– Если что, вдруг меня не будет, кабинет врача там, в юго-восточном крыле замка, – и он махнул рукой в сторону небольшого одноэтажного домика, скрывавшегося за невысокими деревьями. – Наш школьный врач – доктор Тензин. Запомнишь?
– Ага, спасибо, – кивнула Янка, и дядя Джон вновь стал профессором Честертоном.
* * *
Дорожка, выложенная небольшими плоскими камнями, вела их прямо в сердце Форествальда. Такие же дорожки расчерчивали всё пространство на сектора; кое-где за деревьями виднелись небольшие одно- и двухэтажные строения. Ребята даже заметили струйки воды, взметавшиеся в ослепительно-голубое небо – неподалёку среди можжевеловых кустов бил фонтанчик.
Главное здание замка, к которому примыкало несколько совершенно непохожих друг на друга башен с галереями и переходами, было вытянуто по диагонали внутреннего периметра стен, подчиняя весь архитектурный ансамбль единому замыслу. Сам замок имел странную схожесть с нагромождением гигантских кристаллов. Вокруг него расстилались зелёные газоны с ровными гравийными дорожками.
Территория вокруг главных строений была выложена цветной брусчаткой, и её рисунок сворачивался спиралью к центру внутреннего двора, соединяясь в единую точку. Словно желая подчеркнуть значимость подобной геометрии, это место было отмечено грубо отёсанным камнем, служившим постаментом для небольшой скульптуры. Отлитый в бронзе сокол распахивал крылья и прижимал когтистой лапой камня свою добычу.
– Ого! – воскликнул Людик. – Я уже это где-то видел! Вот в точности такое же! Вроде, возле какой-то разрушенной крепости, что ли… у нас в Баварии.
– Да… – Рудик тоже подошёл ближе, разглядывая скульптуру, – забавное совпадение.
– Совпадений не бывает, – лаконично сказал Гарольд, лениво зевнул и уселся на брусчатку в тенёчке под камнем.
Они ждали, когда подтянутся остальные и осматривались по сторонам. Метрах в двадцати от соколиного камня начиналась парадная лестница с изящно резными мраморными перилами. В два пролёта она поднималась ко входу в красивое, в несколько этажей здание, больше походившее не на средневековую крепость, а на гостеприимный старинный дом. Двускатную крышу с зелёной черепицей поддерживали декоративные угловые башенки, а высокие арочные окна, и резной балкон украшали фасад.
Двухъярусная галерея напротив них начиналась справа от лестницы и упиралась в высокую четырехугольную башню. Входа в неё не было. Лишь на фоне стены выделялась низенькая замурованная ниша. Шпиль башни отливал чёрным золотом даже при свете дня.
– М-да, мрачновато как-то… – сказала Янка, оседлав мраморные перила, обрамлявшие открытую часть двора. За ними росли невысокие деревца, дарившие тень резным каменным скамеечкам.
– Айда, посмотрим, что тут есть ещё?! – воскликнул Людик и увлёк за собой всю компанию.
Прогулявшись вокруг, ребята увидели, что двор с камнем заворачивает под арку перехода, примыкавшую на углу к старой кряжистой башне с зубчатой короной. Пройдя под аркой можно было попасть в ещё один – задний двор, образованный с одной стороны стеной главного здания, с пристроенной к нему деревянной крытой террасой; с другой – одноярусной аркадой, смыкавшуюся со стеной самой высокой башни. Террасу, опоясывающую здание на уровне второго этажа, поддерживали массивные балки-опоры.
Позади главного здания была массивная пристройка – пузатенькая с несколькими полукруглыми выступами-флигелями, увенчанная многочисленными конусообразными шпилями. Из её открытых окон истекали такие невероятно вкусные запахи, что прямое назначение этой своеобразной, похожей на расплывшееся архитектурное тесто, башни было понятно сразу. Ребята дошли до замковой кухни.
– Эй, – окликнули их из распахнутого окна кухни, – вы чего тут бродите? Уже все собрались!
И они со всех ног помчались в замок.
* * *
Большой зал Форествальда взволнованно гудел десятками голосов. Солнце уже поднялось высоко над горами, и теперь преломлялось в цветных стёклах витражей, пуская на белые каменные полы блики. В белокаменном, напоминавшего старинные палаты, зале было светло и уютно, несмотря на его грубые стены, лишь местами задрапированными гобеленами.
Янка, Людик и Рудик сидели на деревянных лавках за одним из восьми длинных столов. Столы были накрыты по случаю праздника: красивые бордовые скатерти, приборы, салатницы, фрукты, сок в бокалах. Ещё один стол, для преподавателей находился на небольшом возвышении у противоположной от входа в зал, стене с пятью высокими, дававшими достаточно света, арочными окнами. В дальнем правом углу широким синим пятном выделялась невысокая дверь в кухню, и там же, по правой стене, находился стол раздачи. Левую стену делил на две части большой камин. Другой, чуть меньших размеров был встроен в стену слева от входа.
Более же всего в глаза бросалась высокая монолитная округлая колонна, украшенная искусной каменной резьбой. Она взмывала вверх, к потолочным балкам, выступающие рёбра которых нависали над всем пространством зала, и оттого раскрашенный цветочным орнаментом потолок казался пёстрой мозаикой сложенных геометрических узоров.
Раздался одинокий удар колокола, и к центральной колонне вышел знакомый Янке человек в серо-голубых одеждах.
– Магистр Магвелл! Директор! – пронёсся гул над столами учеников.
Магистр оглядел собравшихся и спокойным, торжественным голосом произнёс:
– Добрый день! Я рад приветствовать всех вас на летних подготовительных курсах нашей будущей Школы Магии Искусства!
Зал разразился аплодисментами и радостными возгласами. Магистр поднял руку, прося тишины:
– За те два месяца, что вы проведёте здесь, вам предстоит узнать не только многое в области разных наук, которые составляют основу знаний каждого алхимика, но и попытаться понять, что значит быть алхимиком, оценить свои силы и возможности. Вполне вероятно, что после окончания курсов кто-то вернётся в свои школы, но кто-то и останется.
Гул лёгкого разочарования пролетел над столами и затих где-то под цветастым потолком. Решительно никто не хотел возвращаться в обычные школы.
Магистр снова дождался тишины и как-то по-особенному проникновенно, сказал:
– Сегодня мы приветствуем друг друга на разных языках, но говорим на одном – на языке сердца. Так пусть мы будем работать вместе с огромной энергией, пусть наше обучение здесь будет плодотворным и сияющим, и пусть, когда мы покинем эти стены, мы не будем испытывать друг к другу неприязнь! Помните, что без учителей нет учеников, а без учеников нет учителей, – последнюю фразу Магистр особо выделил, глядя не столько в зал, сколько слегка обернувшись в сторону преподавательского стола.
По лицам сидевших там на стульях с высокими резными спинками преподавателей и почётных гостей, прибывших на открытие Школы, мелькнули понимающие улыбки. Кто-то откровенно рассмеялся, перебросившись парой фраз с соседями.
– А теперь, позвольте вам представить наших преподавателей!
Честно говоря, Янка слушала вполуха. Уже месяц один вопрос всё не давал ей покоя. Она улучила момент, наклонилась к Людику и очень кратко сообщила ему о странной записи в своей Книге Желаний.
– Действительно, очень странно, – согласился тот. – У меня ничего подобного не написано. Слушай, давай я у брата спрошу, может, он в курсе?
Янка кивнула. В этот момент Кэтти Двайер одарила их уничижающим взглядом и прошипела:
– Вы можете после поболтать? Или вы уже всё знаете?
Ребята переглянулись и молча развернулись в сторону учительского стола.
Аврелиус Магвелл стоял вполоборота к своим коллегам, которые приподнимались и слегка кланялись, когда он называли их имена.
– Итак, преподаватели общих дисциплин. Общая история магии и алхимии – преподаватель Иокентий Ландов. Международный магический этикет – профессор Морена Нейтмар. Поэтика и теория заклинаний – профессор Уильям Швейн…
Имена звучали, а Янка всё думала о той странной записи. Сидевшие вокруг неё ребята досадовали, что не взяли какую-нибудь бумагу и карандаш, чтобы записать хотя бы названия предметов.
– Нам должны выдать расписание, – шепнул им всем Рудик, видя, как Гарольд пытается запомнить хоть что-то.
– А теперь, друзья, позвольте представить нашего завхоза. Месье Кубера-Сан объяснит расположение помещёний замка и расскажет о расселении.
Из-за преподавательского стола выкатился добродушно улыбающийся лысый толстяк в цветном шёлковом жилете с блестящими пуговицами, не сходящимися на большом шарообразном животе. Немного кривой на один глаз, но весёлый и жизнерадостный, он засеменил к Магвеллу, отчего тяжёлая связка самых разнообразных ключей громко позвякивала в такт его шагов. Возникший было в зале шум и смешки весьма быстро прекратились, когда месье Кубера-Сан взмахнул странным коротким витым жезлом, наподобие волшебной палочки, и в каминах заплясали языки пламени. Гул восхищения пронёсся по рядам.
– Значит, кормить будут хорошо, – довольно заметил Гарольд, слегка ударяя свой живот, в котором периодически раздавались урчащие звуки. Бедняга Фергюсс изо всех сил старался не смотреть на корзинку с фруктами, которая заманчиво стояла прямо перед самым его носом. Однако это нисколько не помогало ему ни избавиться от мыслей о еде, ни от урчания в животе.
– Друзья мои! – радостно начал своё выступление месье Кубера-Сан. – Я вижу, что вам не терпится уже приступить к трапезе…
На этих словах живот Гарольда выдал такую дикую тираду, что тот был готов провалиться сквозь землю. По залу прокатился смех. Завхоз заразительно смеялся вместе со всеми. Янке он понравился с первого взгляда.
– Именно поэтому я не буду утруждать ни себя, ни вас долгими объяснениями, тем более, что план расположения помещёний замка и кабинетов, вы найдёте вывешенными в главном холле центрального здания и в общих комнатах ваших башен. Что до вашего расселения, мы поступим следующим образом…
Кубера-сан направил жезл на центральную колонну, и она зажглась изнутри зелёными огненными нитями, которые переплетались, образуя точную объёмную схему устройства сторожевой башни. Судя по восторженному шёпоту, эта новая демонстрация однозначно прибавила завхозу очков симпатий учащихся Форествальда. Польщённый, он, пользуясь жезлом, как световой указкой, рассказал об устройстве каждой из башен.
– Вы, наверное, успели заметить четыре сторожевые башни по углам что внешней стены вокруг нашего прекрасного Форествальда? Теперь в них расположены спальни, общие комнаты, душевые, словом, всё необходимое для жизни. Две башни отданы девочкам, две – мальчикам. Жилые помещёния занимают два верхних этажа. На первом этаже каждой башни – общая комната. В стенах рядом с башнями мы оборудовали классы для индивидуальных занятий. Вход отдельный – с улицы. Музыкантам повезло больше – у них для занятий две стены: южная и восточная; у танцоров – западная, с маленькими зеркальными залами; художникам досталась северная – напротив главных ворот замка. У них там – студии.
Пучок света из жезла завхоза начертил возле колонны дополнительный объёмный план стены с внутренними помещёниями. Опять раздались громкие аплодисменты.
– Отделение Магии Слова будет заниматься либо в общих комнатах, либо в библиотеке, находящейся в главном здании на третьем этаже. Ну, извините, ребята, – развёл руками завхоз, – зато у вас есть плюс – библиотека под боком. И, наконец, в подвальном помещёнии – души, прачечная, сушилки. Словом, всё, что нужно, чтобы ваш внешний вид соответствовал тому, чем вы здесь будете заниматься. В каждой башне живут мои помощники, так что, будут сложности – обращайтесь.
– Пока всё! – месье Кубера-Сан посмотрел на Магвелла.
– Очень хорошо! – ответил директор и вновь вышел в центр зала. – В два часа пополудни собирайтесь у центрального входа, а пока что… – он взглянул в сторону кухни, – начинаем торжественный обед!
Синяя дверь распахнулась, и около тридцати похожих на подростков проворных официантов вынесли горячее. Их пёстрые нарядные халаты поверх ослепительно-белых рубах, прихваченные широкими поясами-кушаками, блестели всеми цветами радуги; отдельные пряди густых длинных волос были заплетены в косички и перевиты бисерными нитями; у некоторых на головах были расшитые круглые шапочки, украшенные всевозможными подвесками и кисточками.
– Кто это? – спросила Янка, указывая на необычную прислугу, бесшумно и стремительно передвигающуюся по залу в мягких кожаных сапожках.
– Домовые. Точнее, кухонные домовые, – сказал Гарольд с набитым ртом. – Если Янка ела за двоих, то Гарольд, казалось, за пятерых. Бедняга так изголодался в дороге, что накладывал себе третью порцию кукурузного салата. Остальные уже разбирали пирожные и фрукты.
– И куда в тебя столько влезает? – искренне удивлялся Людик, допивая свой сок.
– Я же расту! – Гарольд потянулся за очередной порцией картошки с курицей в сливочном соусе. – Кстати, и тебе не помешает, – заметил он, указывая на Людика вилкой, – а то смотри, тощий весь!
– Мы не тощие. Мы стройные, –ответил Людик, вытерев губы салфеткой с достоинством великосветского принца. Его брат только хмыкнул.
– На себя посмотри, зануда, – ехидно сказал ему Людик, и, бросив на ходу: «Встретимся на улице!», понёс грязную посуду на стол возле раздачи.
Вскоре все последовали его примеру. Зал потихоньку пустел, – сытые, и слегка осоловевшие после обильного обеда, ученики Форествальда неспешно покидали зал, который приводили в порядок домовые.
Домовые Янке понравились. Очень симпатичные и опрятные. Как поведал Гарольд, жили они по всему замку, и у каждого было своё жилище, со входом, в основном, возле каких-нибудь каминов или ниш. У каждого здания был свой домовой, а иногда и не один.
* * *
Янка вышла на улицу. Солнце светило, но жарко уже не было. «Эх, сейчас бы полежать с дороги, отдохнуть». Но об этом можно было только мечтать, и Янка отправилась искать ребят, решив, что те, скорее всего, сидят где-то под деревьями внутреннего двора. Так оно и оказалось. Кто сидел на скамейках, кто развалился на травке, а кто-то уже дремал, нежась в тёплых солнечных лучах.
Янка увидела своих друзей и направилась к ним. Людик лениво болтал ногами, лёжа на спине и глядя в безоблачное голубое небо. На соседней скамейке сидела стайка ребят, среди которых выделялся рыжеволосый Люк Спайтел. Янка вспомнила, что эта же компания сидела через стол от них в Большом зале.
– Как же, – высокомерно рассуждал Спайтел, –домовые у него в помощниках! Не могли кого порасторопнее подыскать? Эти уворуют что, потом век искать будешь, – он недовольно скривил губы.
– А знаешь, Спайтел, – обернулась к тому Кэтти, сидевшая тут же, – один умный человек сказал, что каждый видит то, что в нём уже есть. Хотя… откуда тебе это известно? Ведь ты, поди-ка, читать только в третьем классе научился?
Очевидно, в словах Кэтти была значительная доля правды, потому что все вокруг громко засмеялись, а рыжеволосый очкарик, метнулся к девочке, норовя схватить её за волосы:
– Да как ты смеешь!
Та, взвизгнув, отскочила. Ребята зашумели.
– Эй, эй, полегче на поворотах! – Заступился за Кэтти Людик.
– Ты кто такой? – спрыгивая со скамейки, с вызовом спросил Спайтел. – Нарываешься? – Янка, Рудик и Гарольд сгрудились вокруг Людика, ожидая драки.
– Что здесь происходит?! – звучный и резкий как сталь, мужской голос, от которого, казалось, даже солнце спряталось за тучу, заставил ребят резко развернуться в его направлении. Внимательный, острый, даже жёсткий взгляд человека, стоящего перед ними, контрастировал с мягкими чертами его лица, тёмные с пробивающимися нитями серебра, волосы, чуть небрежно завязанный шёлковый шарф глубокого синего цвета, чёрная одежда, пиджак переброшен на руку, тонкие пальцы. «Это же тот, кто открывал портал в пещёре!» – вспомнила Янка. Этот человек производил немного пугающее впечатление, но он был такой цельный и… надёжный, что ли... Янка поразилась своим противоречивым чувствам.
– Что здесь происходит?! – строго переспросил мужчина.
– Разрешите мне, профессор! – выступил вперёд Рудик. – Мы знакомились, сэр. Но, несколько неудачно.
– Будем считать, что Ваше объяснение принято, господин Максимильянович. – Мужчина метнул холодный взгляд на притихших детей. – Всем собраться у центрального входа, живее! – скомандовал он и, развернувшись, стал быстро удаляться в направлении главного здания.
– Началось веселье… – мрачно сказал Людик, когда они шли по дороге к воротам.
– А кто это? – спросила Янка.
– Профессор Эсбен Крауд. Он – волшебник. Будет вести у нас Теорию Магии, – ответил Рудик.
– И практику тоже, – назидательно добавила Кэтти. – Вы что, не слушали директора?
– Да слушали мы, – попытался оправдаться Людик, – просто, надо было кое-что обсудить.
– Интересно, что это можно обсуждать, когда директор представляет преподавателей? А вообще… – она мило и искренне улыбнулась Людику – спасибо за то, что защитил меня.
Людик засмущался, выдавил из себя что-то вроде «да каждый бы», «да не за что». Когда Кэтти прошла вперёд, Янка в двух словах рассказала Рудику историю с записью в Книге Желаний.
– Ясно, – кивнул тот, – я подумаю. Что-то знакомое. Где-то я слышал уже об этом манускрипте.
– А что, он действительно существует? – удивилась Янка.
– Если бы он не существовал, тебе бы не посоветовали его найти. И, очевидно, прочесть, – решительно заявил Рудик. – Но кто бы ни написал это пожелание, он знал, что делает.
* * *
Они разобрали у главных ворот свои сумки и чемоданы и направились расселяться. Янка обернулась убедиться, что ничего не оставила и увидела, как порталы-входы в стенах затянулись каменной кладкой.
У первой башни остановились мальчики, в том числе и компания Спайтела. Вместе с ними остался и Манан. Следующую башню решили занять девочки с танцевального отделения и несколько – с художественного. Третью башню оставшиеся разыграли между ребятами и девчонками, потому что четвёртая находилась ближе всех к преподавательскому корпусу. Повезло мальчишкам. И Янка, которая предпочла бы, конечно, поселиться поближе к дяде Джону, со вздохом стала подниматься по деревянной лестнице на галерею, опоясывающую всю стену.
Оказавшись с другими девочками внутри башни, Янка осмотрелась. Здесь действительно можно было жить! Да ещё как! Прямо по центру был проём с деревянной винтовой лестницей, проходящей сквозь все этажи. Общая гостиная порадовала мягкими диванами, креслами, и несколькими столами для занятий. Сквозь оконные рамы с сине-зелеными витражами сияло солнце, и вся комната, казалось, была залита нежными изумрудно-бирюзовыми и глубокими синими сполохами.
На двух верхних этажах располагались спальные комнаты – по две на каждом. Пока остальные девочки восхищались интерьером гостевой комнаты, Янка забралась на самый верх. Из всех комнат ей приглянулась одна – со светлыми стенами. Янка бросила вещи на ближайшую кровать и подошла к окну. Весь замок был как на ладони. «Никакого плана не надо!» – заметила она про себя. Окно, у которого она стояла, слегка выдавалось из общей плоскости башенной стены, образуя полусферу так, что было видно, что происходило во дворе замка у четвёртой башни, куда ушли братья Максимильяновичи и Гарольд Фергюсс.
Поодаль возвышалось строение, которое когда-то планировалось стать башней. Но, очевидно, планы строителей изменились, и со временем недостроенная башня превратилась в весьма уютный дом, в котором этим летом поселились преподаватели, и среди прочих, профессор Джон Честертон – Янкин дядя. В пространстве двора, скрытый аллейками деревьев, прямо на полпути между их башней и домом преподавателей, задорно журчал мраморный фонтанчик.
Янкины наблюдения прервали голоса в коридоре. В комнату вошла Кэтти Двайер. Увидев Янку, она, улыбаясь, спросила:
– Будем соседями?
– Будем! – кивнула Янка. «А почему бы, собственно, и нет?» – думала она, глядя, как Кэтти выглядывает в коридор и зовёт свою подругу. «Нормальная девчонка, правда, не всегда думает, что говорит. Но зато говорит правду», – Янка даже повеселела.
В комнате стояло пять кроватей, и вскоре они оказались все занятые. Теперь они, весело болтая, застилали свои постели, раскладывали вещи по старинным кованым сундукам и разбирали плечики в большом платяном шкафу. Кроме Кэтти и её подружки Джилли Каэл из Шотландии, соседками Янки оказались Маргарет Дженкинс из Уэльса и Дана Гроувер из Манчестера.
– Вот здорово! Мы здесь все из разных частей Великобритании! – воскликнула Дана, когда девчонки перезнакомились.
– Э…ну не совсем все, – осторожно заметила Янка.
– А ты откуда? – спросила её Маргарет, которую все коротко называли Марго.
– Я… э-э-э… из России. В общем, вот… –выдавила из себя Янка.
Девочки уставились на неё.
– Ну, у меня мама – русская, – Янка не знала, что ещё рассказать, – мы живём в маленьком городе. Маленьком – по нашим российским меркам, – добавила она, и снова замолчала.
– А папа у тебя тоже русский? – спросила Марго.
– Нет, – замотала головой Янка, – он-то как раз англичанин, как и вы. – Она заставила себя улыбнуться.
– О, тогда я знаю, кто твой отец! – вдруг сказала Кэтти.
Янка напряглась.
– Я догадалась! Ты – дочь профессора Честертона! Пропавшего Честертона, – с нажимом сказала она, – а не того, которого ты, Джилли, называешь «милашкой».
Девочки засмеялись. Но Кэтти была абсолютно серьёзна:
– Ведь да? Твой отец – Джонатан Честертон?
– Да, – кивнула Янка. Почему-то ей очень захотелось заплакать. И она заплакала, отвернувшись к окну. Кэтти подошла к ней и обняла.
– Слушай, если кто тебя обижать будет, этот придурок Спайтел, или ещё кто – ты только нам скажи – мы из него быстро котлету сделаем! – девчонки обступили Янку и дружно стали её успокаивать – так, как это могут делать только девчонки, в какой бы стране они не жили.
– Не будь я Кэтти Двайер! –воскликнула Кэтти.
– Она не шутит! У неё бабушка волшебница, – пояснила Джилли, обнимая Янку.
– А-а-а, ну это многое объясняет, – всхлипнула Янка. Предательский приступ слёз уже проходил, и она вытерла глаза чьим-то всунутым ей в руки платочком.
В этот момент в коридоре послышался торопливый топот ног. Через секунду в комнату постучались и, чей-то звонкий голос прокричал:
– Собираемся в гостиной!
Недоумевая, чего ради им нужно собираться, девочки вышли из комнаты и спустились вниз, где их уже ждала очаровательная женщина средних лет, в длинном зелёном платье. Девочки расположились вокруг неё на диванчиках и на мягком ковре, куда скинули диванные подушки.
– Меня зовут Хельга Шелла-Нири. Я – профессор, и буду вести у вас Историю Музыки, – приятным мягким голосом сказала она, садясь в кресло. – И пока вы здесь, я буду присматривать за всем, что происходит в стенах этой башни. Иными словами, я – ваша мама на ближайшие два месяца. И первое, с чем нам необходимо разобраться, это распорядок дня и расписание занятий.
Она выдала каждой из девочек расписание, соответствующее их отделению. Оказалось, что большая часть предметов у всех отделений будет общей, но есть также и отличия, то есть специальные предметы. Кроме того, профессор (мадам Хельга, как называли её между собой девочки), объяснила им по карте, висящей у дверей, расположение помещёний замка и кабинетов, где будут проходить занятия.
Поинтересовавшись, всё ли у них есть необходимое, мадам Хельга ушла, сказав на прощание, что если у них возникнут какие-то вопросы или проблемы, то они могут напрямую обращаться к ней.
Потом была экскурсия в комнаты соседок, в душевую, по галерее. Все обживали комнаты, изучали территорию замка и знакомились с домовыми, жившими в их башне. Те оказались весьма милыми и общительными, знающими в замке буквально каждый сантиметр, но упорно отказывавшимися выходить за его территорию.
– Нам там делать нечего! – объяснял домовой их башни, Малыш Айюк, когда они прибивали полку для книг возле Янкиной кровати. – Мы, конечно, бываем в лесу, но не часто.
Когда полки были прибиты и вещи разложены, Янка и Мэгги отправились к мальчишкам. Неожиданно там выяснилось, что в их в гостиной все предметы и даже витражи в оранжево-красны оттенках. Оказалось, что гостиные всех башен выкрашены в по-разному. И когда кто-то с отделения Магии Слова предложили дать каждой башне своё название, это было воспринято на ура. Хотя споры и переговоры между отделениями продолжались почти до самого ужина.
Сперва хотели так и оставить – называть башни по их цветам, но это показалось как-то чересчур просто. В итоге все согласились, что вместо цветов красивее будет использовать названия драгоценных камней. Так появились «Рубиновая», «Изумрудная», «Янтарная» и «Бирюзовая» башни.
Художники расстарались. Они оккупировали несколько столов Большого зала и на скорую руку нарисовали на больших листах плотной бумаги изображения четырёх башен с названиями. Ребята развесили их под крытыми навесами галерей над входом в каждую из башен. Когда месье Кубера-сан увидел это «народное творчество», он только головой покачал: «Ну-ну…». Однако, не удержался, достал свою палочку, – и простые краски засверкали драгоценными огнями. А на другое утро четверо неимоверно довольных башенных домовых щеголяли в новеньких халатах, соответствующих цвету своих владений.
Эта первая инициатива ребят заинтересовала даже самого директора. Когда все обитатели замка, – и учащиеся, и преподаватели собрались на ужин, Аврелиус Магвелл предложил до конца летних курсов придумать гербы четырём отделениям Школы. Месье Кубера-Сан сказал, что подготовит часть стены Большого зала для рисунков.
* * *
– Чем завтра займёмся? – спросила Янка, когда перед отбоем их компания собралась на скамейке под большими деревьями у фонтана.
– Завтра воскресенье, – устало зевнул Людик. – Вообще, надо бы позаниматься. Ты как, Рудик?
– Надо бы, – тот встал, разминая ноги, и закружился вокруг себя, раскинув руки совсем как его брат, в тот день, когда они познакомились с Янкой на Золотой Улице.
– А знаете, друзья мои, – сказал он и снова уселся на скамейку, – это, действительно, самое замечательное место в мире!
Потом они долго сидели на галерее Бирюзовой башни, свесив ноги между столбиками перил, смотрели, как над котловиной гор загораются первые звёзды, и тёплый ветер шевелил их волосы и шептал каждому свои тайны. Когда совсем стемнело, пришёл Малыш Айюк и сказал, что время спать. Все стали расходиться. Но пение ночных птиц, стрёкот сверчков и запах цветущих горных лугов проникали сквозь распахнутые окна башен, и дети, засыпая, грезили о волшебстве этого замка, который станет для многих из них домом на многие годы. Но об этом они ещё не догадывались.
– ГЛАВА ДЕСЯТАЯ –
Поединок
Башенный домовой малыш Айюк поднял своих подопечных в семь утра.
– Ну что ж я сделаю, если завтрак в половине восьмого? – оправдывался он.
«Так воскресенье же!» – раздавались недовольные голоса на разных этажах. Все копались в сундуках, сумках и чемоданах – доставали толстовки, ветровки, – на улице было прохладно.
Янка вышла во двор замка. Свежий воздух утра бодрил, и над горами уже поднималось солнце, обогревая леса своими тёплыми лучами. Птицы щебетали, фонтанчик звенел, из окон Большого зала доносился запах чего-то вкусного, и на него потянулись полусонные обитатели замка.
Янка взяла поднос и встала в общую очередь. Ни Рудика, ни Людика, ни их нового приятеля Гарольда Фергюсса не было в зале. «Ну где они все?» – досадовала Янка, проходя к дальнему столу. Поставив перед собой тарелки, Янка ещё раз осмотрела Большой зал. Дядя Джон уже сидел за преподавательским столом и, заметив племянницу, приветственно поднял руку и тут же опустил. Янка махнула в ответ, и мгновенно уловила, как профессор Эсбен Крауд бросил быстрый взгляд в её сторону. Почему-то стало не по себе.
В этот момент учительский стол перегородили фигуры её друзей. Людик плюхнулся рядом, едва не расплескав свой чай в её тарелку с овсянкой.
– Ой, извини! – весело воскликнул он.
– Привет, Янна! – поздоровались остальные.
– Всем доброе утро, – ответила Янка, – вы чего так долго?
– Мы комнаты для занятий делили, – объяснил ей Рудик. – Одной не хватает. Можно к вам?
– Надо девчонок спросить, но я думаю, что можно, – ответила Янка. – Нам же говорили, что помещёний должно хватить на всех. А кто остался без класса?
– Рудик и остался, – сказал Гарольд с набитым ртом. – Я за добавкой. Кому ещё фруктовый салат?
– Ой, нет, спасибо, – пробормотала Янка, ковыряя овсянку, – мне и этого-то не съесть. Слушай, Рудик, а ты у себя в комнате разве не можешь заниматься?
Рудик старательно размазывал мёд по тосту:
– Да могу, только это немного не то. А если там Гарольд будет, или Чарли с Сэмом, то это совсем не вариант.
– Ладно, – сказала Янка, – тогда пойдём к нам после завтрака, и решим.
Когда Рудик появился вгостиной Бирюзовой Башни, он произвёл на девочек такое впечатление, что предложили самому выбрать понравившийся класс для занятий.
Янка только посмеивалась.
– Вот что значит хорошие манеры, – нравоучительно наставляла она младшего Максимильяновича, наблюдая, как Рудика сопровождает целый кортеж девчонок.
– Подумаешь…– лениво отбрыкивался Людик.
Братья собирались заниматься, а Гарольду, который учился на отделение Магии Слова, нужно было в библиотеку, и Янка увязалась за ним. По дороге он рассказал, что с ними в комнате поселилисьещё двое художников: Сэм Левиссон и Чарли Гудвин, и что он уже умудрился наступить на их краски, и что наверное, придётся просить родителей прислать новые шорты – те, в которых он приехал, были безнадёжно испачканы масляной краской.
Они поднялись по большой мраморной лестнице на третий этаж. Всё отделение Магии Слова, или «словомагов», как окрестили они себя, уже было в сборе в читальном зале, и мастер Теодор Галлз – тощий и высокий седой библиотекарь с крючковатым носом, что делало его похожим на старого грифа, как раз собирался провести экскурсию по библиотеке.
– Приветствую! Присоединяйтесь ко всем. Я запишу вас позже, – обратился он к вошедшим Янке и Гарольду и повёл всех вдоль ровных рядов открытых стеллажей и закрытых шкафов. На некоторых, особенно старых с толстыми, мутными стёклами, висели запылённые замки. Кто знает, сколько лет прошло с тех пор, когда их открывали в последний раз, но уже чувствовалось, что с новым притоком людей в замке, застоявшаяся без людских рук библиотека оживала. Между стеллажами сновали шустрые домовые – «библиотечники», как называли их «словомаги». Похоже было, что отделение, где учился Гарольд, развлекалось по полной, придумывая новые словечки, которые мгновенно разлетались по всей Школе, становясь всеобщим достоянием.
Библиотека занимала весь этаж. Её высоченные стеллажи, упиравшиеся в потолок, содержали, казалось, все книги мира по алхимии, литературе, магии, искусству, по различным точным и естественным наукам.
– Наши фонды постоянно пополняются, ¬– не без гордости сообщил им мастер Галлз. – Каждое уважающее себя издательство считает за честь разместить свои книги в нашем хранилище! А что уж говорить об авторах! Здесь хранятся их рукописи, которые по тем или иным причинам не могут быть напечатаны.
Отдельно стояли стеллажи с нотами. Янка была в совершенном восторге. Ещё бы, столько интересных и содержательных книг в свободном доступе – об этом можно было только мечтать! Однако, доступ оказался свободным не ко всем книгам.
– Здесь, – произнёс библиотекарь, указывая на ряд книжных шкафов, стоявших вдоль дальней стены и отгороженных от основного зала деревянной перегородкой, – здесь собраны очень редкие книги. Старинные издания, многие даже в единственном экземпляре, – подлинники и копии.
– Интересно, о чём они? – Янка услышала за спиной чей-то шёпот, по интонациям которого можно было догадаться, что человек, задавшийся этим вопросом, такой же книголюб, как и сама Янка. Она обернулась. Позади неё стоял худенький светловолосый веснушчатый парнишка в кривых очках.
– Я– Энтони Гастингс, – быстро представился он, тряся Янке руку, – а ты ведь не из наших?
– А я…э-э-э… Янна Ордина, с Магии Музыки. Я тут с Гарольдом. А ты тоже фанат старых книг?
– А то! – оживился парни¬шка. – У них же такой классный запах, и страницы на ощупь совершенно отличаются от новых! Хотя и у только что отпечатанных, запах тоже – обалдеть! Я с детства читаю!Дома все книги уже прочёл, и у соседей тоже. В школьной библиотеке и в городской каждый год просят, чтобы пришли родители – никто не верит, что я всё это читаю, а не просто картинки смотрю! Хотя какие картинки? Я уже давно другие книги читаю, а там картинки – редкость.
– Точно! – только и успела вставить Янка, опешившая от такого потока информации. – Та же самая история. Ты во сколько читать научился? Я – в четыре.
– Тоже в четыре! И в шахматы тоже тогда играть начал.
– Ух ты! – поразилась Янка. – Мне тоже в четыре показали, как фигуры движутся. Только я не очень, наверное, играю, по сравнению с тобой…– замялась она.
– Брось! Всегда можно подтянуться, было бы желание! Я в Изумрудной башне живу, если что. Кстати, тебя вроде знает Манан Чаттурджи. Мы с ним в одной комнате.
– А-а-а… ну да… – неопределённо протянула Янка, у которой при упоминании имени сына доктора, сразу испортилось настроение.
Тем временем экскурсия по библиотеке завершилась, и Энтони, забрав приглянувшиеся книги, ушёл. Гарольд записался в библиотеку и побежал догонять своих.
Янка подошла к столу библиотекаря.
– Здравствуйте, – неуверенно сказала она, – мне бы записаться…
– Ну конечно, конечно! – библиотекарь поднял на неё взгляд, отрываясь от какой-то рукописи, которую он внимательно изучал. – Ваше имя, пожалуйста, и отделение?
– Янна Ордина, Магия Музыки.
– Мастер Теодор Галлз, – представился библиотекарь и отложил рукопись. – Не хотите уже что-нибудь выбрать? – любезно предложил он Янке, быстрым аккуратным почерком заполняя формуляр.– Может, Вас интересует что-то определённое?
– Да, интересует, – уверенно сказала Янка.– Здесь ведь есть книги по истории этого замка?
Мастер Галлз оторвался от заполнения Янкиной карточки и, откинувшись на протёртую кожаную спинку кресла, задумчиво произнёс:
– Вот как? Хм… пожалуй, есть. Однако, в первое посещёние, и сразу – из Секции Редкостей…
– Э-э-э… – Янка почувствовала себя неловко. – Если нельзя, то я могу что-нибудь другое посмотреть.
– Нет-нет-нет! Отчего же! – замахал руками библиотекарь. – Просто… пройдёмте со мной! – заторопился он.
Ничего не понимающая Янка послушно пошла следом за грифоподобным библиотекарем. Онпровёл её за деревянную перегородку в конце зала и остановился возле одного из шкафов.Затем достал из кармана небольшую связку ключей, выбрал подходящий и открыл дверцу.
– Вот, – сказал он, вытаскивая простую, в тёмно-зелёной обложке,книгу из ряда, поблёскивавшего золотым тиснениемсвоих корешков. – Это «История Форествальда», первый том. Написана на немецком, но, думаю, Вы справитесь, – и он совершенно неожиданно подмигнул. – Обычно такие книги не выдаются на руки, однако в Вашем случае я сделаю исключение. Держите. Её автор – Георг Фен…
– Так-так… – раздался знакомый голос. Позади них стоял профессор Эсбен Крауд. – Выдаёте ученикам книги из Секции Редкостей, мастер Галлз?
– Это всего лишь «История Форествальда» Фенцля, – беспечным тоном ответил библиотекарь.
– Всего лишь история? – многозначительно переспросил Крауд. – В этой части библиотеки?
– Вы что-то хотели, профессор? – Мастер Галлз всучил Янкеувесистую книгу и сказал, настойчиво подталкивая её к выходу. – Оставьте карточку у меня на столе».
Любопытство было неотъемлемой частью Янкиной натуры, поэтому естественно, пройдя несколько шагов, она положила книгу на полку ближайшего стеллажа, сделала вид, что у неё развязался шнурок и усердно принялась его «завязывать», внимательно прислушиваясь к разговору.
– Да, господин библиотекарь, – ответил библиотекарю профессор Крауд. –Будьте любезны, «Справочник по медицине» Арчибальда Кокрейна. Из этой же секции. Я брал её полгода назад.
– Я знаю, где и какие лежат книги, профессор Крауд, а также кто и когда их брал, – спокойно произнёс мастер Галлз, открыл соседний шкаф и вручил Крауду справочник.
– Как всегда? – сдержанно уточнил библиотекарь.
– Естественно, – усмехнулся волшебник, – на месяц.
Задерживаться дольше было нельзя, и Янка, подхватив со стеллажа выданную ей «Историю Форествальда», поспешила в читальный зал. По дороге она открыла книгу и достала карточку, вставленную в кармашек формуляра. Напротив даты 17 октября 1978 аккуратным круглым почерком с лёгким наклоном было заполнено: Джонатан Честертон.
* * *
До обеда оставалось больше часа, и Янка провела это время, валяясь на кровати в своей комнате, рассматривая взятую из библиотеки книгу. То, что последним, читавшим до неё этот экземпляр «Истории Форествальда», был её отец, придавало книге значение какого-то скрытого послания, своеобразной переписки, заочного разговора между двумя никогда не встречавшимися людьми. Это было так чудесно – листать страницы, рассматривать гравюры, ощущать ладонями мягкую зелёную кожаную обложку, которых когда-то касались руки её отца.
Но что за странная ситуация произошла в библиотеке? Понятно, что мастер Галлз удивился, когда она попросила книгу про историюэтого замка. Видимо, он сам выдавал её отцу эту книгу много лет назад. И ещё сказал, что помнит всех читателей и все книги. Но откуда мастер Галлз знает, что её отец – Джонатан Честертон? Может быть, он и не знает? Но тогда почему он хотел, чтобы Янка взяла именно этот экземпляр, и почему он хотел, чтобы Янка взяла книгу с собой, а не изучала её в читальном зале, как это обычно происходит, если книга редкая, или в одном экземпляре? Да и профессор Крауд был весьма недоволен выдачей этой книги на руки. «Ох уж этот профессор Крауд! – подумала Янка, – боюсь, невзлюбит он меня. Хотя с чего бы?»– Янка закрыла книгу и спрятала её в сундук, стоявший в изголовье кровати. Приближалось время обеда, и она решила зайти за Рудиком, который всё ещё занимался. Она уже было вышла из башни, как неожиданно столкнулась на лестнице с Кэтти, тащившейнаверх в руках большущую стопку книг.
– Ты в библиотеке уже была? – спросила она Янку, запыхавшись.
– Ага, – кивнула Янка, – давай, помогу.
Они поднялись к себе и стали рассматривать принесённые книги.
– Ты знаешь, я тут решила почитать историю этого места, – сказала Кэтти и протянула Янке «Историю Форествальда» Фенцля. Книга была абсолютно такой же, какую мастер Галлз выдал Янке! Ну, или почти такой же, – обложка этого экземпляра была чуть светлее. Янка бегло пролистала книгу. Сомнения крутились у неё в голове: сказать или нет Кэтти про то, что произошло сегодня в библиотеке? Может, подскажет что-нибудь? Одна её голова, конечно, хорошо, но голова Кэтти казалась гораздо лучше.
В этот момент к ним постучались.
– Можно? – раздался голос Рудика.
– Да, можно, заходи! – обрадовалась и освободила для него стул. – А мы тут в библиотеку ходили. Правда, не вместе. Садись!
Отчего-то, увидев Рудика, Янка честно призналась себе, что одной ей эту загадку не решить, и что нужно всё-таки посоветоваться с ребятами.
– Люди, я вам кое-что хочу показать, – она достала из сундука свой экземпляр «Истории Форествальда», затем взяла книгу, принесённую Кэтти из библиотеки, и рассказала всё, что недавно произошло утром, включая странный разговор мастера Галлза с профессором Краудом.
– Ну и ну! – задумчиво покачал головой Рудик, сравнивая обе книги, – я почему-то совершенно уверен, что мне достанется точно такой же экземпляр и с той же самой полки, – он похлопал по потёртой обложке книги Кэтти.
– Действительно, зачем мастер Галлз так странно поступил? Выдал тебе книгу, которую выдают на руки только преподавателям, – сказала Кэтти.
– Не обязательно! – возразил ей Рудик. – Ведь когда отец Янны брал книгу, здесь не было никакой Школы.
– Это верно. Но что здесь было? – спросила Янка.
– Не знаю, – пожала плечами Кэтти. – Но мы обязательно в этом разберёмся! В каком году, ты говоришь, твой отец брал книгу?
– В семьдесят восьмом, в октябре.
– Так, – решительно заявила Кэтти, – мы должны провести расследование! Во-первых, нужно узнать, что здесь было до того, как открыли Школу. И особенно в тот период, когда твой отец побывал здесь.
Янка и Рудик смотрели на подругу, раскрыв рты. Рассудительности и логике Кэтти было не занимать. Не удивительно, что она первая догадалась как пройти сквозь стену!
– Я думаю, – продолжала она, – мы могли бы узнать всё это из второго тома. Но проблема в том, что его не существует.
– То есть как это? – спросила Янка.
– Я хотела взять оба тома сразу, но Мистер Галлз сказал, что второй ещё не издавали. А первый вышел именно в семьдесят восьмом году. Так что мы должны как-то сами выяснить, что здесь происходило после.
И как только эта простая мысль не пришла Янке самой в голову?
– Это гениально!– выдохнул Рудик.– Кэтти, ты у нас просто мегамозг какой-то!
– Погоди, – отмахнулась от похвалы Кэтти, – я не договорила! Во-вторых, Янна, необходимо как-то узнать, что твой папа делал здесь в это время.
– И самое главное, нужно понять, почему из всех экземпляров именно этот хранится в Секции Редкостей? Если в нём есть какие-то отличия, то именно это может оказаться причиной, почему он ее брал!
– Слушайте, – сказал Рудик, – может, может, всё гораздо проще? Это – контрольный экземпляр, а мы тут придумываем всякое.
– Если был бы контрольный, была бы отметка. А её, – Янка повертела книгу, – нет. Значит, дело не в этом.
– Знаешь, – сказал Рудик, – раз уж досталась тебе эта книга, надо её поскорее прочитать. А потом сравнить еётекст с тем экземпляром, который есть у Кэтти. Но я возьму себе такую же, пожалуй. А про то, что у тебя здесь лежит эта книга, лучше никому больше не говорить. Даже моему брату! – предупредил Рудик Янку.– Хотя бы временно, – добавил он, заметив её удивление.
Янка завалила в сундуке книгу одеждой, и они побежали на обед.
* * *
На обеде их ждал сюрприз. Дождавшись, когда все столы заполнятся учащимися, в центр зала вышел директор Школы Аврелиус Магвелл. Мгновенно воцарилась тишина. Всем было интересно, что скажет Магистр.
– Добрый день! Надеюсь, вы уже освоились в этом замке, – в зале раздались утвердительные возгласы «Да! Да!» – И ждёте – не дождётесь, когда же наступит понедельник! – директор лукаво прищурился.
Громкий смех и крики «Да! Да!» вновь разнеслись по залу.
– Так вот, чтобы ожидание не проходило впустую, и все мы не тратили бы бесцельно своё время, – а время – это единственное сокровище, которым каждый обладает в равной степени…– на этих словах Магвелл обвёл внимательным взглядом притихших детей и ненадолго задержался на Янке. Та насторожилась.
– И чтобы ваше здоровье и безграничная склонность к приключениям не тянула вас искать проблемы на свою и нашу голову (в зале опять понимающе засмеялись), с этого дня по выходным будут вестись занятия в общешкольной театральной студии и спортивные занятия по фехтованию и стрельбе из лука.
Ребята ахнули, у многих загорелись глаза.
– Вот это да! – всеобщая эйфория уже не сдерживалась ничем. Со всех сторон на директора посыпались вопросы: «А фехтование какое будет? Спортивное или историческое? А луки? Тоже спортивные, или как в кино?»
Магвелл даже не пытался перекричать эту шумящую реку радостного возбуждения. Он лишь поднял руку, призывая всех к тишине, и когда ребята, цыкая друг на друга, затихли, произнёс:
– Разрешите представить наших новых преподавателей!Театральные занятия и студию исторического фехтования будет вести известный российский актёр Бенджамин Князь-Таганский. Прошу приветствовать!
Из-за учительского стола поднялся подтянутый, с благородной осанкой человек, которого за спинами вскочивших впереди, было сложно рассмотреть. Но Янка его узнала! Это было так невероятно, что она едва верила своим глазам! Один из её любимых мушкетёров будет вести у них театральную студию? Она даже не могла мечтать о таком!
– Сядьте! Сядьте! – со всех сторон зашипели на вскочивших. Наконец, когда все снова успокоились, Магвелл продолжил:
– Все спортивные занятия – стрельбу из лука, фехтование и даже судейство летнего чемпионата по футболу будет вести мадам Вольфирия Садовски!
Большой зал накрыл ураган криков и свиста «Ура!», «Футбол!» – мадам Садовски мгновенно получила полное одобрение учащихся Форествальда.
– Общие собрания и запись в группы начнутся сегодня после обеда здесь же. Всем приятного аппетита! – голос директора потонул в радостном многоголосии,эхомразлетевшимся подстаринными сводами замка.
* * *
После обеда никто не расходился. Директор и некоторые преподаватели также остались. Вскоре были организованы несколько групп и определено время занятий. Выяснилось, между прочим, что в расписание входит общая физкультура, которую также будет вести мадам Садовски. Театральная студия группы, куда вписалась Янкаи её друзья, будет по вторникам и четвергам, общие репетиции – по субботам. Стрельба и фехтование были распределены между группами в течение недели, но первыетренировки начинались уже сегодня!
Рудик с Людикомубежали переодеваться, а Янка, Гарольд и ещё несколько мальчишек с разных отделений остались сидеть на скамейках под деревьями. Из замка вышла мадам Садовски. Как и положено любому тренеру спортивной школы, на шее у неё висели секундомер и свисток.
– Мальчики, – обратилась она к ним, но, увидев Янку, тут же поправилась, – о, извини, и ты девочка, нет желания помочь с установкой мишеней?
Желание было! Всевскочили и, дружною гурьбой окружив тренера, отправились на поле. Пройдя между фонтанчиком и домом преподавателей, они прошли под открытым входом в западной стене. Затем, перебравшись по деревянным мосткам, переброшенным через ров, они подошли вплотную к непреодолимой каменной преграде, окружавшей замок.
– Нам что, опять пялиться в камни? – раздались весёлые выкрики. Все столпились вокруг тренера, в ожидании что же делать дальше.
Вместо ответа мадам Садовски потянула за два малозаметных металлических колечка, вмонтированных в каменную кладку. Крупные блоки раздались в разные стороны, образовывая проём. Они шагнули внутрь под его невысокий с неровными стенками, свод, и, пройдя многометровую толщу стены насквозь, оказались на склоне крутого холма, у подножья которого, куда только хватало взора, расстилались цветущие луга. В отличие от того крутого склона, по которому они поднимались в день приезда, эта сторона каменной гряды была более пологой, так что спускаться было удобно.
– Вот такой у нас сегодня спортивный зал, – с лёгкой иронией заметила мадам Садовски. Янка взглянула на неё и вдруг поняла, что ирония эта только внешняя: на чарующее зеленотравье предгорья мечтательно смотрели красивые карие глаза красивой женщины…
– А также аптека, – раздался незнакомый голос. К ним в одежде, в которой позже ребята совместными усилиями, опознали традиционную тибетскую, подошёл человек с восточными чертами лица. Он приветственно сложил руки. Некоторые мальчишки из баловства ответили ему тем же.
– О, доктор Тензин! Вы уже здесь! – воскликнула мадам Садовски.
– Где ж мне ещё быть, когда намечается великая битва? – улыбаясь мальчишкам, ответил доктор.
– Ну, скажете тоже, битва! Просто сформируем группы.
– Конечно-конечно, – добродушно заметил доктор.
Они аккуратно спустились с холма и теперь направлялись к группе незнакомых людей, деловито разгружавших повозку, куда была впряжена очень крупная лошадь с пышными чулочками вокруг копыт.
– Ого! – ребята столпились вокруг повозки, рассматривая чудо-зверя.
– Не бойтесь! –прогремел рокочущий голос, – к ним бодро шёл грузный мужчина, в жёлтых башмаках и войлочной шляпе с голубым пером, очевидно, хозяин лошади. От неожиданности ребята отпрянули. Человек был под стать своей коняге – таких же внушительных размеров. Не понятно было, кого он предлагал не бояться –себя или свою смирную лошадку.
– Меня Шеферс зовут. Вольдемар Шеферс. А это Тайпи. Тапирус, то есть. Погладить хотите?
– А какая это порода? – спросила Янка, подходя ближе.
– Это шайр! – завопил кто-то из детей. Лошадь всхрапнула и дёрнула головой.
– Конечно же, шайр! Зачем так орать-то? Шайры – они, конечно, спокойные лошадки, но родословная такая, что от громких звуков в них просыпается память предков. Так что, лучше не кричать. А вот погладить можно. И даже посидеть. Давай, не робей! – Шеферс схватил Янку под мышки, и усадил верхом на лошадь. Янка даже испугаться не успела.
– Вау! Круто! – зашумели ребята. – И я! И я хочу! – раздавались голоса.
– Герр Шеферс, можно Вас на минутку? – мадам Садовски махала рукой, стоя возле наклонившейся мишени.
– Побудь пока здесь. Я скоро вернусь, – Шеферс похлопал свою лошадку по шее, и заспешил к мадам Садовски.
«Интересно, кому это он сказал: «Побудь пока здесь»? – думала Янка, крепко вцепившись в гриву коняги, понимая, что без помощи того, кто закинул её на это двухметровое ездовое животное, ей не слезть. Оставалось только одно – ждать.
– Янка, привет! – Энтони Гастингс, с которым они познакомились утром в библиотеке, спустившийся с замкового холма, теперь с восхищением и завистью глядел на восседающую верхом Янку.
– Привет, Энтони. Слушай…
Но по своей привычке Энтони не дал ей договорить и затараторил:
– Я читал, что шайры ведут свой род от боевых рыцарских коней, потомков лошадей римских завоевателей.
– Да, это всё очень интересно, Энтони, – Янка снова поёрзала на месте – ноги начали затекать, – но не мог бы ты…
Но Энтони не слушал:
– Смотри, – крикнул он, отчего конь зафыркал и переступил ногами, – там уже мишени расставлены. Догоняй!
Он убежал, а Янка осталась сидеть на шайре по имени Тайпи, размышляя о том, что меньше всего ей сейчас хотелось изображать потомка древних рыцарей. На её счастье, из замка наконец-то вышли братья Максимильяновичи. Однако звать на помощь было боязно, а ну как в Тайпи действительно взыграет память о боевых подвигах его пра-пра-пра-пра…?
И, повинуясь скорее отчаянию, чем здравым смыслом, Янка, уставившись на братьев, мысленно стала звать: «Рудик! Руууудик!!!» Неожиданно тот вдруг начал озираться, и потом, заметив Янку подбежал к ней.
– Янка, ты чего?
– Слезть не могу!
– А я-то испугался! Сейчас. Вот смотри – сначала тебе надо поставить ногу сюда. Так, молодец. Теперь осторожно развернись и вступай на эту деревяшку. Так…хорошо.
Скоро Янка сидела на земле.
– То есть, как это ты «испугался?»
– Я услышал тебя, ну как будто ты зовёшь меня, и тебе страшно. Как будто ты кричишь. Только не вслух, а где-то у меня в голове.
– Вот это да! – Янка поднялась, держась за протянутую руку Рудика. – Я ведь действительно тебя звала. Только мысленно. При лошадях этой породы кричать нельзя.
– Кричать нельзя вообще при лошадях – они нервные становятся, – пояснил Рудик, помогая Янке отряхнуться от приставшей травы. – Как тебя вообще угораздило?
– Герр Шеферс усадил.
– А кто он?
– Хозяин лошади. И телеги, – сказала Янка и искренне добавила, – ты меня просто спас!
– Да-а… чего там…– протянул Рудик.
Они поспешили к мишеням, возле которых толпились ученики, на которых посматривали несколько преподавателей. Герр Шеферс увидел Янку и радостно помахал ей рукой. Янка махнула в ответ и выдавила из себя жалкое подобие улыбки.
– Итак, теперь все подошли? Отлично! – хорошо тренированным голосом сказала мадам Садовски.
– Что здесь происходит? – шёпотом осведомились ребята у Людика.
– Пока выяснили, что лук держать умеет примерно половина. Это первая группа будет. Остальные – во второй.
– Блин, не успела. Теперь точно буду с новичками, – прошептала Янка со вздохом.
– Да ладно тебе! Потом подойдёшь и скажешь, что опоздала, – сказал Рудик.
– Так, теперь поднимите руки те, кто занимался фехтованием? – продолжила мадам Садовски
Над головами взметнулась дюжина рук.
– Хорошо. Сейчас проверим ваш уровень. Остальные заодно посмотрят, что это такое. Ну-ка, разойдитесь. Травы вы порядочно здесь вытоптали, так что разбирайте рапиры вон из тех ящиков и вставайте в две шеренги.
Через какое-то время сформировалось пять пар. Людику партнёра не хватило.
– Я – пас, – отсалютовал он, отходя в сторону.
Мадам Садовски кивнула:
– Хорошо. Так, остальные: onguard! К бою!
Через две-три минуты довольно-таки неуклюжего обмена ударами мадам Садовски свистнула в судейский свисток:
– Всё понятно. База есть. Будем работать, – и проходя мимо Рудика, сказала, – Рудольф, а вот у Вас сразу видна школа. Давно занимаетесь?
– С пяти лет, – ответил Рудик, – нам же полагается, – он указал на брата, развалившегося на притоптанной траве, поигрывая непригодившейся рапирой.
– Будете стоять в паре и иногда мне ассистировать, – довольная мадам Садовски прошла дальше, собирая у ребят оружие.
В этот момент в толпе ребят раздались крики: «Энтони подвернул ногу! Неправда, это ты толкнул его!Докажи! Отпусти! Да отвали! Это ты!»
Завязалась потасовка, и к дерущимся заспешили взрослые.
– Угомонитесь! – прорычал герр Шеферс, возвышаясь над дракой, как великан над лесными эльфами, – что за детский сад вы здесь устроили?– Он растаскивал драчунов, просто хватая их в охапку.
– Ох, предупреждал я Вас, мадам Садовски, что намечается великая битва, а Вы: «просто сформируем группы», – вкрадчиво заметил доктор Тензин, осматривая ногу стонавшего Энтони. – Ну-с, молодой человек, недельку придётся похромать. А после этого – хоть на Эверест!
Все толпились вокруг, возбуждённо обсуждая происшествие. Внезапно наступила тишина, в которой прозвучал такой знакомый уже голос со стальными нотками. Янка даже могла не оборачиваться. Но она обернулась. Сразу за её спиной стоял профессор Крауд. Гарольд, оказавшийся с Янкой рядом, схватил её за рукав и отодвинул её в сторону. Волшебник, казалось, даже не заметил исчезнувшей помехи.
– Так, кто затеял драку, естественно, уже никто не помнит? – спросил он, но все молчали, – желающих общаться со строгим учителем не было.
– Всё ясно, – профессор Крауд обвёл пристальным взором учеников.
Смешавшись с толпой, Янка внимательно наблюдала за профессором. Внезапно она уловила движение бровей Люка Спайтела, указывавшего Крауду на Рудика. Движение было быстрое, едва уловимое, но профессору Крауду было достаточно.
– Не Вы ли, господин Максимильянович, стали зачинщиком?
– Нет, профессор. Это не я, сэр! – вскинулсяРудик.
– Нехорошо говорить неправду, Ваше Высочество, – насмешливо произнёс Крауд.
Людик, стоявший рядом, крепко вцепился в рукоятку своей рапиры, которую не успел сдать.
– Но я не вру, сэр! – отчаянно воскликнул Рудик.
Все молчали.
– Разберёмся, – коротко бросил профессор Крауд. – Следуйте за мной.
Рудик протянул брату клинок и покорно побрёл за Краудом в замок. Туда же ещё раньше доктор Тензин увёл, скачущего на одной ноге Энтони.
Мадам Садовски развернулась к ребятам:
– Так, я скоро вернусь. Рапиры все собрать! Если кто дотронется пальцем до оружия, присоединится к эскорту профессора Крауда, который идёт не куда-то, а прямо к директору.
Они остались одни. Кто-то вяло пинал траву, кто-то складывал рапиры в ящики. Один был уже заполнен, и герр Шеферс относил его к повозке. Янка подошла к бледному Людику и тихонько сказала:
– Это Спайтел. Я видела, как он указал Крауду на Рудика. Это он оговорил его.
– Я тоже заметил, – еле шевеля губами, ответил Людик. Он смотрел невидящими глазами и в эту минуту был совершенно на себя не похож.
– Людик, ты чего? – испугалась Янка. – Эй!..
–Крауд терпеть не может отца Рудика! Они сталкивались в Магистериуме,– зло и словно через силу выговорил Людик, – и он никогда не упустит возможность навредить ему, его имени. И Спайтел дал ему этот шанс! Я его убью! – плотно сжатые губы Людика подрагивали.
– Стой, Людик! – воскликнула Янка. – Не надо! Тебя исключат!
– Ну и пусть! Мы носим одну фамилию, и… он же мой брат, понимаешь?! – Людик решительно двинулся в сторону бурно обсуждавшей что-то группы, в центре которой виднелись огненно-красная голова.
– Спайтел! – ещё издали крикнул Людик. – Спайтел! Это ты! Это ты его подставил!
Спайтел усмехнулся и, презрительно кривя губы, вышел навстречу Людику.
– Ты о чём, Максимильянович?
– Это ты толкнул Энтони, а свалил всё на моего брата!
Люк только хмыкнул:
– Докажи!
Их обступили.
– Ты, Спайтел, стоишь здесь, как будто вообще ни при чём!– горячился Людик.
– Так ты докажи! Докажи!
Людик злился, но молчал. Компания Спайтела откровенно заржала. И тогда Янка сказала:
– Ты подавал знаки профессору Крауду, когда он искал, кто затеял драку.
– И я это видел! И я! И я! – ребята обступили заволновавшегося Спайтела.
– Эй, Люк! Что ты теперь скажешь? – насмешливо спросила Кэтти Двайер.
Вместо ответа Спайтел оттолкнул одного из своих приятелей, выхватил у того из рук несданную рапиру, и принял стойку.
– Ты вроде фехтовать умеешь, да, Максимильянович? Проверим?!
– Давай! ¬– Людик ринулся вперёд.
Зазвенели скрестившиеся клинки. Девчонкизавизжали. К ним уже спешил герр Шеферс, но до спонтанно возникшей арены было далеко, а хозяин лошадки оказался не слишком скор на ногу. Так что, когда он добежал до сражавшихся, то всё закончилось: Людик, парировав яростный выпад Спайтела, увернулся от кулака отбросившего рапиру противника, схватил его за кисть и, резко вывернув, толкнул от себя так, что Люкполетел спиной на землю.
– Да что с вами такое?! – проревел герр Шеферс.
Людик отдал ему рапиру и, тяжело дыша, сказал:
– Всё. Хватит. Я к директору. Сдаваться.
– Я с тобой! – Янка бросилась за другом.
– Я тоже пойду. И я! Идём все! – ребята сгрудились вокруг Людвига и стали подниматься по склону холма в замок.
– Кто-нибудь знает, где кабинет Магвелла? – спросилапо дороге Янка.
– Где-то возле библиотеки, – отозвалась Джилли.
Всей толпой они поднялись на второй этаж мимо удивлённого завхоза. Уже у двери Людик обернулся к ним:
– Ребята, я, правда, очень ценю вашу поддержку, но будет лучше, если я пойду один. – Он постучался и вошёл. Остальные прислонились к дверям, в надежде что-либо услышать, но напрасно. Они разбрелись по коридору, в ожидании решения директора.
Через полчаса томительного ожидания дверь распахнулась. Из неё стремглав вышел профессор Крауд. Ещё через пару минут вылетел зарёванный (потому что перенервничал!)и уже улыбающийся Людик, которого тут же обступили взволнованные сокурсники:
– Ну что?! Ну как?!
– Оставили! Обоих! – сиял Людик. В этот момент дверь директорского кабинета открылась, и на пороге показался Рудик, позади которого стоял Магистр Аврелиус Магвелл, директор Школы.
– Ребята, – обратился он к присутствующим. Братья Максимилиановичи остаются. Готовьтесь к ужину.
Людик спускался по лестнице в окружении восторженной толпы. Янка задержалась подождать Рудика.
– А Вы, Рудольф, – Магистр обратился к мальчику и положил ему руку на плечо, – помните наш уговор!
– О чём это он? – осторожно спросила Янка, когда закрылась дверь директорского кабинета.
– Директор сказал, что, конечно же, отправит письма нашим родителям. И родителям Спайтела. И что ему и нам запрещёно посещать занятия по фехтованию.
– Он не может так поступить! – возмутилась Янка.
– Ну, во-первых, и может, и должен. А во-вторых, вместо этого мы будемтренироваться друг с другом. И… помогать мадам Садовски.Она настояла на этом, представляешь?!– ликующе воскликнул Рудик.
– Да ладно? – засмеялась Янка, – по большому счёту, вы ничего не теряете?
– Ничего! Но ассистировать тренеру – теперь это наша «святая обязанность», как сказал Магвелл. Так что теперь мы будем постоянно заняты.
– Брось, – весело отмахнулась Янка, – всегда можно договориться!
– Ага, – кивнул Рудик. – Кстати, ты не знаешь, почему Магистр хочет, чтобы ты занималась стрельбой из лука?
– Он что, так и сказал?
– Да! Когда я краем уха слышал его разговор с мадам Садовски.
– Вот как? А почему директор считает, что мне необходимо это необходимо?
– Этого я не знаю, – пожал плечами Рудик, –лучше тебе самой у него спросить.
– Спрошу, если не забуду. А что Магвелл сказал про саму вашу стычку со Спайтелом?
– Сказал, что будь он на моём месте, то поступил бы также. Но при этом подчеркнул, что именно если бы он был мной, то поступил также. Но поскольку он – не я… в общем, он всё видел в окно.
– Да?
– Да, у него окна кабинета на луг выходят. Когда Крауд ему расписывал наши разборки со Спайтелом, – ещё до того, как Людик сцепился с ним – он в тот момент стоял у окна и наблюдал за тренировкой.
Они спустились в зал, нашли Людика, и Рудик рассказал,что произошло до приходатого с повинной:
– Крауд пытался, конечно доказать, что я затеял драку. Но... у нашего директора не только зрение хорошее, но и телескоп имеется, – он засмеялся.
– Счастливчик ты, вот что я тебе скажу, – Людик обнял брата за плечи одной рукой, а Янку – другой. Так они и шли по двору к своим башням, беззаботно болтаяс новыми друзьями – счастливые, что всё хорошо закончилось.
Вечером, после ужина, на котором вся Школа активно обсуждала дневное происшествие, друзья сидели у фонтана под деревьями, пока первые звёзды не зажглись на синем небе.Потом простились до утра, и Янка вернулась в Бирюзовую башню, где Малыш Айюк помогал девочкам гладить школьную форму. Форествальдготовилсяк первому дню занятий.
– ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ –
Тень Заговора
Утром башни гудели, как растревоженные пчелиные ульи. Ещё бы! Первый день занятий! Янка торопливо скидывала в сумку учебники по списку предметов, тетрадки, блокнот для записей, карандаши, ручки. Потом долго колебалась –положить или нет книгу, подаренную Августом Кирхером? Кто знает, что может понадобиться? Тем более, что первым уроком по расписанию была поставлена История Музыки. «А, мало ли…», – подумала она и запихнула книгу между учебниками.
В Большом зале Янка дождалась Максимильяновичей. Наспех позавтракав, они ринулись искать кабинет, который, если верить карте, находился где-то на третьем этаже. По дороге ребята едва не налетели на профессора Хельгу Шелла-Нири.
– Доброе утро, профессор! – вразнобой поздоровались они. Профессор кивнула:
– Доброе утро. У вас ещё есть десять минут. Можете не торопиться.
– Она у нас будет вести Историю Музыки, – пояснила Янка, когда профессор прошла. – А ещё она за нашей башней приглядывает. Куратор наш. А у вас кто?
– У нас профессор Сатьяврат Чаттурджи. Он Природоведение ведёт.
– Я его знаю! – сказала Янка. – Он – брат Манана. И приходил вместе с моим дядей в нашу музыкальную школу. Ну, когда меня нашли, – смутилась она.
– То есть как это, нашли? – удивился Людик.
– Ну, я ж тебе рассказывала, что никогда не знала ни кто мой отец, ни кто такие алхимики. А незадолго до моего дня рожденья в нашу музыкалку приехала иностранная делегация. И в ней как раз мой дядя был и профессор Чаттурджи.
– Янна, а тебе не кажется подозрительным, что твой дядя не появлялся у вас дома все эти годы?
– Да нет, – пожала Янка плечами. – Я ж рассказывала: мама боялась, что я маленькая пока, проговориться могла случайно. А у нас в стране про алхимию и всякие подобные вещи говорить нельзя. Наверное, поэтому меня с ним и не знакомили. Он вообще не знал, что я – это я, когда мы в первый раз увиделись.
На этих словах мальчишки остановились как вкопанные. Прямо у дверей в класс.
– То есть как это? – спросил Рудик.
– Потому что сначала он спросил, как меня зовут. А чему вы так удивляетесь?
– А тому, Янна, – Рудик посторонился, пропуская других учеников внутрь, – что если человека в детстве прячут от своих же родственников, то это говорит об одном: человека прячут целенаправленно, не желая, чтобы его нашли. Иногда даже имя приходится менять. Привет, Гарольд, Энтони! – поздоровался он с подошедшими к ним друзьям. Урок был общим, совместно с отделением Магии Слова.
– Ой! – Янка прикрыла ладошкой рот, – меня ведь должны были назвать Джоанна. А бабушка почему-то поменяла его на Янна. Вообще-то это одно и то же, как я понимаю.
– И да, и нет! – сказал Энтони, который ещё накануне договорился сесть за одну парту с Людиком и теперь терпеливо его ждал. – В любом слове важен каждый звук, и изменение его влияет на слово, на его значение, и образ. Так и имя – если в нём поменять хотя бы букву, или произнести неправильно, то уже у человека характер меняется. Это ж классика!
В этот момент прозвенел звонок, и Янка, слегка обескураженная всей информацией, свалившейся на неё, вошла вслед за друзьями в класс. Они выбрали парты поближе друг к другу. Поэтому рядом с Людиком сели Гарольд и Энтони, а Янка, Рудик и Кэтти заняли парту перед ними.
Профессор Шелла-Нири вышла в центр класса и, строго оглядев ряды притихших учеников, неожиданно провозгласила:
– Что ж, поздравляю нас всех с первым уроком в Форествальде! – она взметнула вверх руки со сжатыми кулачками и весело, совсем как девчонка, воскликнула: «Ура!»
Напряжение и волнение, которое было в классе до начала занятия, мгновенно улетучились. И музыканты, и «словомаги» дружно подхватили ликование своего преподавателя. Им всем действительно, стоило запомнить этот момент – их первый урок в Форествальде. Когда шум затих, профессор, уже более степенно, продолжила:
– Итак, наш предмет – История Музыки. Все вы в той или иной степени знакомы с именами и произведениями различных композиторов, верно?
Новоиспечённые ученики Форествальда закивали.
– Однако, – продолжала профессор, не все знают, каким образом все композиторы связаны между собой, и как идеи, заложенные в их произведениях, влияют друг на друга, даже если композиторы жили в разные эпохи.
Например, что может связывать Вольфганга Амадея Моцарта и Иоганна Себастьяна Баха? Кроме того, что оба говорили на немецком языке и сочиняли прекрасную музыку? Или, почему песня «L’Homme Arme» – «Вооружённый человек» был так популярна в Европе, что несколько десятков композиторов использовали её в своих произведениях? В чём секреты текстов обоих языков – музыкального и, – профессор посмотрела на «словомагов», – тех, где используются только слова?
Класс заинтриговано молчал.
– Это те вопросы, на которые может ответить каждый, кто внимательно будет изучать историю музыки, читать биографии композиторов, пытаться разобраться в нотах произведений, много слушать и думать. Однако, есть другая История Музыки. Та, которая говорит нам об открытии самой Музыки человеком. История Музыки и Человека. Что мы знаем о происхождении этого Искусства? Откуда оно появилось, почему древние, называвшие Музыку «даром богов», приписывали ей чудодейственные свойства? Кто-нибудь из вас, присутствующих здесь, когда-либо задавался этими вопросами? Откуда приходит Музыка, где её начало? Ну, поразмышляйте!
Ребята на мгновение задумались, а потом стали наперебой высказывать свои идеи.
– Только не все сразу, пожалуйста! Поднимайте руку! – остановила лавину теорий и предположений профессор.
Янка слушала рассеяно, потому что думала о том, что сказали ей друзья перед уроком. Неужели её прятали? Но от кого? Не может быть, чтобы дядя Джон и мама говорили ей неправду…
– Янна, а ты что скажешь?
Янка вздрогнула и увидела, что весь класс уставился на неё. Она поднялась из-за парты, пытаясь сообразить что от неё хотят.
– Как ты думаешь, где люди впервые могли услышать музыку? – профессор Шелла-Нири терпеливо повторила вопрос.
– Во сне, – не подумав, брякнула Янка.
Класс засмеялся.
– Тихо, тихо! Как это? – заинтересованно спросила профессор.
– Я не знаю, – Янка пыталась собраться с мыслями, – просто иногда музыку во сне слышу, – сказала она.
– Очень хорошо! – улыбнулась ей профессор. – Можешь сесть, – и, уже обращаясь ко всем остальным, сказала, – так, класс! Теперь запоминаем или записываем! Задание на следующий урок: найти мифы и легенды о возникновении музыки. Как это представлялось нашим предкам много веков тому назад. Можете пользоваться библиотекой, можете вспомнить предания своих народов. В любом случае, друг с друга не списывать – думать свой головой.
Кэтти с места затрясла рукой.
– Да, мисс Двайер?
– Профессор, когда у нас следующее занятие?
Профессор Шелла-Нири сверилась с расписанием.
– Мы с вами встречаемся раз в неделю на общем уроке. А затем ещё раз, то есть послезавтра, отдельно с музыкальным отделением, у которых История Музыки идёт как спецпредмет. То есть, у вас впереди неделя.
* * *
– Слушай, Рудик, – спросила Янка, когда они переходили в соседний кабинет на Теорию Алхимии, – а почему в одиннадцать лет? Тебе ведь почти двенадцать. Вот и меня могли бы и в двенадцать, или в десять начать искать. И потом, тебя же вот просто пригласили, безо всяких розысков?
– А вот этого я не знаю, – честно признался тот. – Спроси у своего дяди?
– Спрошу, конечно, – кивнула Янка, занимая своё место, – не врали же они мне!– и про себя подумала: «Разве что не договаривают что-то».
Она спустила сумку с учебниками на пол, вытащила из неё новую тетрадь и принялась чертить поля так, как подсмотрела у Кэтти, а не как их заставляли в её школе.
– Эй, а ты действительно музыку во сне слышишь? – окликнул её Энтони с соседней парты.
– Да. А что здесь такого необычного?
– Здорово! Мне бы так! Представь, – толкнул он Людика, – просыпаешься такой, а в голове – куча стихов.
– Так они ж во сне только! – поддел приятеля Людик, – ты, когда проснёшься, ни строчки не вспомнишь! Верно, Янна?
Янка не успела ответить, потому что прозвенел звонок, и в кабинет вошёл преподаватель.
– Приветствую всех! – бодро сказал он. – Моё имя Теодор Фраст. Доставайте ваши учебники. «Полный курс Алхимии», если я не ошибаюсь? Что же, один из немногих учебников, которые у нас имеются. Материал в нём сгруппирован по темам в нужном нам порядке: от простого к... более простому, – неожиданно закончил он.
По классу прокатились смешки. Профессор Фраст взял мел и подошёл к большой чёрной доске, закрывавшей собой добрую часть стены:
– И, поскольку наш предмет – «Теория Алхимии», начнём мы с основы основ. Итак, теория четырёх первоэлементов….
Действительно, от профессора Фраста они узнали много нового. Четыре элемента: Огонь, Вода, Воздух и Земля были известны всем народам и всем цивилизациям. Был ещё, конечно, пятый элемент, но назывался он по-разному, и, поскольку, по словам профессора Фраста «ему мы посвятим отдельное занятие», они остановились на подробном изучении только четырёх. Выйдя из кабинета, Янка со скептицизмом повертела в руках тетрадку, которую, при таких темпах заполнения, хватит от силы на пару недель. И это только по одну предмету! А ведь ещё и домашние задания будут.
– Что у нас следующее? – Людик копался в своей сумке.
– «Общая История Магии и Алхимии», – Кэтти достала расписание.
– О нет! – застонал Людик.
– Что нет? – с удивлением спросила Янка. – Как «нет», если «да»?
– Похоже, я учебник в комнате оставил! Крауд меня живьём съест!
– Да ладно тебе, поделимся, – успокоила его Кэтти. –И, между прочим, Общую Историю у нас не Крауд ведёт!
– Да, а кто? – с облегчением выдохнул Людик.
– Иокентий Ландов, – сказала Янка.
– И он – нормальный, – добавил Рудик.
– Всё, идём! – скомандовала всем Кэтти, проходя вперёд по коридору. – Кабинет… вроде тоже на третьем. Ничего так, удобное расписание сделали! Так вы идёте?
Ребята поспешили за ней.
К предмету «Общая История Магии и Алхимии» специальных учебников не было. Нет, конечно, нельзя сказать, что за последние пару тысяч лет книги по алхимии не издавались. Совсем наоборот. Но вот только читать их было совсем невозможно! Так, если только для общего развития. Да и потом, это были книги алхимиков, а никак не школьные учебники.
В общем, учиться же предстояло по издаваемой волшебниками «Всеобщей Истории Магии», первую часть которой Янка и дядя Джон купили на Золотой Улице в Лондоне. Что до истории алхимии, её основные этапы профессор Ландов диктовал прямо на уроке.
* * *
В первую двадцатиминутную – малую перемену все отделения высыпали на улицу к фонтану напротив Бирюзовой башни. То, что сейчас каникулы, и верилось, и не верилось одновременно.
– Знаете, у меня такое ощущение, – сказал Людик, запуская бумажный кораблик в воду, – что все взрослые, которые здесь, – они наблюдают за нами, присматриваются.
– У меня вообще есть подозрение, что сам замок за нами приглядывает, – осторожно заметил Гарольд, и потом мечтательно добавил: – Вот если бы он ещё кормил почаще…
Все согласились. Хотя прошло всего три урока, скоро обед, а кушать хотелось уже сейчас.
– Есть чипсы, – предложила Кэтти, – только их мало осталось – пара пакетиков всего.
– Ну, хотя бы столько. Неси! – обрадовались ребята.
Когда Кэтти вернулась, и мальчишки увлечённо занялись справедливым распределением содержимого пакетиков, она отвела Янку в сторону.
– Янна, у тебя на кровати вот это лежало, – сказала она и протянула подруге маленький серый конверт.
Янка заволновалась.
– Ага, спасибо, – сказала она, рассеяно вертя письмо.
– Ты не знаешь, от кого? – удивилась Кэтти.
– Откуда? Но это точно не от мамы.
– Слушай, может не надо тогда читать? Может, не тебе? Имени-то нет!
– Ну да. И на моей кровати оно тоже само собой очутилось.
– У вас там всё в порядке? – спросил Рудик, видя, как девочки о чём-то шепчутся. В этот момент Кэтти позвали, и она, шепнув: «Потом расскажешь?», – оставила их.
– Что это? – спросил Рудик, указывая на конверт.
– Не знаю, – ответила Янка. – Кэтти говорит, что на кровати моей лежало.
– Да-а, – задумчиво протянул Рудик. – Будешь открывать? Только пойдём уже, а то опоздаем.
– Да, конечно. Для начала надо узнать – от кого. – Она сосредоточилась, и уже знакомое ощущение тепла перешло с ладоней на бумагу, на которой мгновенно стали проступать буквы с её именем.
– И от кого, конечно, не написано? – хмыкнул Рудик.
– Не написано. Ладно, – она развернула сложенный лист бумаги и испуганно вскрикнула:
– Ох ты! Здесь написано: «Найди Манускрипт Войнича». То же самое, что и в Книге Желаний! Смотри – даже почерк такой же!
– Эй, давайте быстрее! – позвал их Людик, – нам туда надо! – он указал на высокую с чёткими прямыми углами башню из светло-серого камня.
Башня Магии возвышалась прямо во дворе, напротив камня с бронзовым соколом и была второй по высоте башней замка. Как следовало из карты, войти в неё можно было только изнутри основного здания замка через крытую галерею-переход. Кабинет, где профессор Крауд вёл занятия, находился на третьем этаже самой башни. Для того, чтобы попасть туда, нужно было ещё подняться по винтовой лестнице. Они определённо могли опоздать, поэтому со всех ног помчались на урок.
Они успели, но запыхались настолько, что долго не могли отдышаться. Скромняга Джилли, которая постоянно следила за своим внешним видом, а с недавних пор ещё и за Рудиком, протянула им бутылку с водой. Это было как нельзя кстати! Потому что профессор Крауд уже начал занятие, а другой воды поблизости не было.
В кабинете Магии парты стояли двухместные, чтобы, как объяснил профессор, «в случае чего, было бы меньше жертв». Услышав это, в классе раздались смешки, но Крауд так взглянул на весельчаков, что улыбки тут же исчезли с их лиц.
Но не всё оказалось так печально, потому что профессор достал из небольшой коробки, стоявшей на его столе, учебные волшебные палочки, и устроил им проверку на магические способности. Видимо, у детей алхимиков с этими способностями было совсем плохо, потому что после каждой очередной неудачи профессор всё больше разочаровывался. Оживился он только, когда очередь дошла до Кэтти Двайер. Видимо, наличие в её родне бабушки-волшебницы сыграло свою роль, и когда Кэтти первый раз взмахнула палочкой, из неё сразу же вырвался целый сноп огненно-золотых искр.
– Нет, ну везёт же кому-то! – услышала Янка громкий шёпот Людика. Тот просто извёлся от зависти. Они с Гарольдом сидели за партой на соседнем ряду и потому, чтобы привлечь к себе внимание Рудика, Людик взял палочку и, дотянувшись, ткнул ею в брата:
– Слушай, Рудик, а у нас в роду точно волшебников не было?
Но Рудик только отмахнулся:
– Отстань!
– Чего «отстань»? – не унимался Людик.
– Ты спятил? – зашипела на него Джилли. – Ты зачем в него волшебной палочкой тыкаешь? А вдруг она заработает?
– А чего он не отвечает? – так же шёпотом возмутился Людик, но палочку отложил.
Рудик, у которого, как и у остальных, ничего с палочкой не получилось, раздражённо бросил брату:
– Были! У всех королей есть в роду волшебники! Отстань! – и он развернулся обратно к Янке, с которой они урывками пытались поговорить о письме.
– Не понял, – растерянно произнёс Людик, обращаясь не то к Гарольду, не то к самому себе. – Мы что, получается, самозванцы?
Тем временем профессор Крауд, зачислив Кэтти в отдельную группу для дополнительных занятий, велел им открыть тетради и начал что-то диктовать. Но Янка и Рудик не слушали. Сейчас история с письмом им казалась самым важным вопросом, требующим немедленного решения.
– Но кто мог прислать письмо, и откуда этот кто-то знает, что я сейчас в Форествальде? – недоумевала Янка.
– А кто ещё был в курсе, что ты сюда едешь?
– Не знаю, может, кто-то видел меня в Солсбери? Но там же была толпа народа!
– Да, тогда это мог быть кто угодно… – расстроено сказал Рудик.
– И этот кто-то тоже здесь! Он тоже в замке, и он знает, где моя комната и даже где я сплю! – паниковала Янка, – а вдруг меня убить хотят?!
– Да с чего бы?! – возмутился Рудик громким шёпотом.
– Тише вы! – зашипели на них со всех сторон.
Рудик оглянулся и понизил голос:
– Слушай, если этот кто-то хотел тебя убить, то с его-то возможностями, он бы давно это сделал! И потом, тебя даже не предупреждают об опасности, или ещё там о чём, а просто советуют найти какой-то текст.
– Как-то чересчур настойчиво советуют, я бы сказала, – прошептала Янка, пытаясь понять, что за знаки делают им с соседнего ряда Джилли и Кэтти. «Что?» – беззвучно спросила Янка, и в этот момент перед их партой возникла фигура профессора Крауда.
– Какую последнюю фразу вы должны были записать? – спросил Крауд, и интонации его голоса не предвещали ничего хорошего. Притворяться, что они что-то пытаются вспомнить, было глупо. Единственно, что оставалось сказать: «Я не знаю». Что Янка с Рудиком и сделали, правда, Рудик добавил «профессор».
– И чем же в таком случае вы были заняты? Ваша занимательная беседа – о чём она? Неужели о теории магии? Или об этом?! – Крауд небрежно взял конверт с письмом, который лежал поверх Янкиной закрытой тетради. – Что это?
– Это письмо, профессор, – Янка сглотнула.
– От кого, если не секрет?
– Я не знаю, сэр.
В классе раздались смешки.
– Тишина! – рявкнул Крауд. – Вы хотите сказать, что получили письмо и не знаете, от кого?
– Да, сэр, – повторила Янка, – не знаю.
– А что-нибудь Вы вообще знаете? – ехидно поинтересовался Крауд. Он возвышался над ними, опираясь на парту, и глядел прямо Янке в глаза. Окружающая обстановка куда-то стала уплывать, мысли начали путаться.
– Профессор… – начал было Рудик, видя, что Янка абсолютно потерялась, но Крауд его остановил:
– Я не с Вами разговариваю, господин Максимильянович!
Но этих нескольких секунд хватило, чтобы странное оцепенение прошло.
– Вернётесь сюда в пять вечера. Оба. Расскажете тему сегодняшнего урока. Наизусть. Подробно. Даже то, чего нет в тетрадях у Ваших сокурсников. Как хотите. А сейчас откройте тетради, и пишите. Пишите! – Последние слова Крауд адресовал уже всему классу.
Разболелась голова, и Янка еле досидела до конца урока.
– Вы что, совсем спятили? – сказала им Кэтти, когда они вышли из класса. – Болтать на уроке Крауда? После не могли поговорить?
– Да мы же о письме! – виновато вздохнула Янка.
¬– И что, решили что-нибудь?
– Нет.
– Тогда стоило оно того – портить отношения с профессором Краудом? – спросила Кэтти. Это звучало разумно. Но сказано было поздно.
Гарольд взглянул на расстроенные лица своих друзей и произнёс утешительно:
– Да может, всё не так и плохо. Вон, танцоры говорят, что Природоведение на улице, – сказал Гарольд.
– Хорошо бы, – Людик пнул сумку с учебниками, – а то Крауд совсем извёл.
Они поднялись на четвёртый этаж, а потом по старой, но крепкой деревянной лестнице прямо под самую крышу, где их уже ждал профессор Чаттурджи, – тот самый, которого Янка видела у себя в городе.
– Здравствуйте, ребята! – поприветствовал он их прямо у двери класса. – Оставляйте свои вещи здесь – после занятия заберёте. С собой – только тетрадь и ручку.
Все зашумели:
– Так это правда? Мы идём на улицу?!
– О! Так вам уже доложили? – засмеялся Чаттурджи. – Да, на улицу. Скоро полдень, и нам нужно успеть. Так что оставляйте всё лишнее и выходите через террасу к Большой башне.
– Большой башне? – радостно заволновались ребята.
– Да, Магнус Туррис – Большая башня, – профессор Чаттурджи закрывал тяжёлую дверь своего кабинета на ключ. – Обычно ею не пользуются. Только по необходимости. И поскольку мы торопимся, то спустимся именно через неё. Следуйте за мной!
– А почему мы торопимся, профессор? – спросила Кэтти, когда они перебегали по крытой деревянной галерее к самой старой башне Форествальда.
– Потому что скоро полдень, и это лучшее время, чтобы провести наше первое занятие, – пояснил Чаттурджи, останавливаясь перед распахнутой низенькой дверцей. Возле неё на деревянной стремянке стоял местный башенный домовой и старательно закапывал масло в скрипучие дверные петли и замки.
– Скрипят, профессор, – виновато развёл он руками, – на той неделе смазывал, а они опять за старое!
– И тебе добрый день, Урса! – профессор Чаттурджи пропускал своих учеников в башню, – Ты говорил с завхозом?
– Нет, – вздохнул домовой и вытер свои руки чёрным фартуком, надетом поверх полосатого халата, – Кубера-сан сейчас делами по горло завален. Вот если и на следующей неделе это повторится, тогда скажу.
– Скажи ему сейчас, – по-дружески посоветовал Чаттурджи и прошёл за последними учениками внутрь, оставив домового самоотверженно сражаться с вековой ржавчиной.
Спустившись на улицу к остальным, он указал на небольшую ровную площадку возле входа в башню. Деревьев там росло мало – в основном редкие кустики, сама площадка была каменистая, хорошо просматривалась со всех сторон, и потому мало посещаемая.
Прямо в центре ее стоял воткнутый в землю шест – один из тех, с помощью которых накануне были установлены мишени. К шесту уже была привязана верёвка с небольшим колышком.
– Что это? – загалдели ребята, увидев странную конструкцию.
– Действительно, что это? – загадочно переспросил их профессор Чаттурджи.
Энтони вскинул руку и нетерпеливо запрыгал:
– Можно я, можно я, профессор? Это солнечные часы!
– Верно! – похвалил его профессор. – Перед вами – солнечные часы, которые так же известны под названием «гномон», что в переводе с греческого означает...
– Указатель! Гномон – это указатель! – Энтони покраснел.
– Точно! Мистер…?
– Гастингс, сэр. Энтони Гастингс.
– Похвально, мистер Гастингс. Да, это Указатель Времени, который был известен ещё в Древнем Вавилоне почти пять тысяч лет назад. Самый простой способ узнать, который час и где находится север.
– Это мы делали с предыдущей группой, – пояснил Чаттурджи и указал на глубокую бороздку круга вокруг шеста. – Вот, смотрите, это – длина тени часа два назад.
– А теперь кто скажет, как узнать, где у нас север?
Ребята заспорили, но точно указать никто не смог.
– Ну что же, будем выяснять. Мистер Гастингс, Энтони, можно Вас попросить подойти и встать перед нами?
Польщённый вниманием преподавателя, Энтони выбежал вперёд.
– Итак, класс, – продолжил Чаттурджи, – представим, что наш Энтони – это Маленький принц, который живёт на своей маленькой планете.
Ребята засмеялись. Хрупкий Энтони определённо напоминал героя книги Экзюпери.
– Каждое утро наш славный принц просыпается и видит, как с востока, – Чаттурджи поманил к себе Гарольда Фергюсса и поставил по левую руку от Энтони, – поднимается большое яркое солнце. Оно освещает своими лучами, – тут профессор сделал знак Гарольду, и тот замахал своими руками, – розу, за которой ухаживает Маленький принц.
Профессор неожиданно подошёл к Янке, взял её за руку и вывел в центр, поставив между Энтони и Гарольдом.
– Янна – это наша роза, – торжественно объявил он под всеобщие смешки. – Итак, Солнце движется по кругу. Кто у нас будет сторонами света?
Лес рук взметнулся вверх.
– Отлично! – воскликнул Чаттурджи, расставляя ребят, – итак, наше солнце движется по своему пути, – он подтолкнул Гарольда вперёд, и тот, изображая руками скорее зомби, нежели лучи, двинулся по воображаемой дороге солнца. Дойдя до Даны – соседки Янки по комнате, которая изображала Юг, он направил дурачащегося Гарольда к Янке:
– Так куда падает тень от нашей символической розы, если наше дивное зомбо-солнце освещает её с юга?
Ребята покатывались со смеху, но отвечали.
– А теперь посмотрим на наш гномон. Где тень?
За оставшееся время урока они выяснили и как пользоваться солнечными часами, и как их Форествальд был сориентирован по сторонам света, и вообще узнали, как много всего интересного было вокруг них, а они этого не замечали.
– Конечно, вы можете сказать, что астрономия у вас только в пятницу, – профессор сидел на выгоревшей траве, скрестив ноги, и диктовал им домашнее задание. – Но, к сожалению, начнётся она у нас в десять вечера, когда солнечные часы, увы, не работают.
Сдвоенный урок Природоведения пролетел незаметно. Когда они поднимались в замок, профессор поравнялся с Янкой:
– Ну что, – шепнул он ей, – говорил же я, что мы встретимся?
Янка улыбнулась. Голова больше не болела.
* * *
– Мастер Галлз ворчит, что скоро мы все книги к себе утащим, и что и нам, и ему будет проще к стеллажам стол перетаскивать, – Рудик свалил перед Янкой очередную стопку книг.
Уже два часа они сидели в библиотеке, готовя тему «Магия и её виды», которую в пять вечера им нужно будет отвечать профессору Крауду. Янка, обхватив руками голову, пыталась запомнить определение: «Магия есть наука и искусство…»
– Рудик, может, бросим всё это? – она кивнула на груду книг на столе. – Ведь главное – понимать, а не наизусть зубрить.
– Оно, конечно, да, но мы же не Деду Морозу стихи под ёлочкой читать собираемся, а к профессору Крауду – рассказывать «то, не знаю, что и как, а знать мы должны».
– Неет… – Янка отчаянно замотала головой, – я больше не могу! – Постанывая, она поднялась из-за стола, разминая уставшее от долгого сидения, тело. – Пойду, прогуляюсь между стеллажей, – может, найду что про Манускрипт, а то от задания Крауда меня тошнит уже.
– А меня от него самого тошнит, – уходя, услышала она шёпот Рудика.
Прохаживаясь между книжных стеллажей, Янка иногда останавливалась, доставала с полок и старые фолианты, и относительно новые издания, листала их, пытаясь понять – что же это за Манускрипт Войнича, который она должна найти. А может быть, и прочитать. И почему кто-то настойчиво предлагает ей это сделать.
Размышляя обо этом, она свернула в боковой проход между старыми, растрескавшимися от времени, деревянными стеллажами, плотно уставленных книгами. «Может, здесь повезёт?» – подумала Янка. Она прошла вдоль, почти до самого окна, из которого падал уже неяркий дневной свет, и вдруг, потянувшись за очередной энциклопедией, услышала приглушённые голоса с обратной стороны.
– Месье Дженкинс, я не играю в ваши игры. Вы прекрасно это знаете, и, тем не менее, явились сюда с подобным предложением?
Янка оторопела. Как?! Профессор Крауд находился в библиотеке, а они с Рудиком его даже не заметили?! – Янка замерла. Другой голос она тоже узнала – он принадлежал секретарю Магистериума. Янке во всех деталях вспомнила собор Солсбери и толстого месье Дженкинса, платочком вытирающий пот с лысеющего лба. И сейчас секретарь стоял с обратной стороны стеллажа, возле которого стояла Янка и разговаривал с их учителем магии!
– Ах, господин волшебник, мы всё прекрасно понимаем, поэтому мы не настаиваем на Вашем непосредственном участии. Мы просим Вас лишь о консультации! Кто ещё в нашем обществе обладает таким ясным умом и сильной волей, как у Вас, господин Крауд?
Слащавые интонации в голосе секретаря заставили Янку поморщиться. Она даже с каким-то ехидным удовольствием представила, что сейчас профессор думает о месье Дженкинсе.
– Магистр Магвелл? Или, быть может, профессор Честертон? Профессор Джонатан Честертон, – Крауд выделил имя Янкиного отца, словно зная, какой эффект это произведёт на секретаря.
«Мой отец был профессором?!» – поразилась Янка.
– Вы ведь шутите, господин Крауд? – робея, произнёс Дженкинс.
– Я абсолютно серьёзен и не настолько глуп, чтобы как некоторые, довериться Вам, и Вашим бредовым идеям, месье Дженкинс, – жёсткий тон волшебника не оставлял сомнений в его отношении к секретарю Магистериума.
– То есть, Вы отказываетесь?
– Я уже говорил Вам это, и повторяться не намерен, – холодно ответил Крауд.
– Тогда остаётся лишь сожалеть, что манускрипт так никогда и не будет прочтён…
«Не может быть!» – Янка стояла, ошеломлённая и напуганная. Она, словно зачарованная, слушала, как профессор Крауд отказывался от чего-то, связанного с манускриптом, который кто-то так настойчиво советовал ей найти. А может, это был совсем другой манускрипт?
– Вы заблуждаетесь относительно моих способностей, месье Дженкинс, – слышно было, как он сделал несколько шагов в сторону центрального прохода библиотеки.
– Как и Вы – относительно моих возможностей, господин волшебник. Хотелось бы мне думать иначе.
– Вы мне угрожаете, господин секретарь? – иронично спросил Крауд.
– Разумеется, нет, что Вы! Как можно угрожать тому, кому покровительствует сам Великий Магистр?! Я весьма высокого о Вас мнения, господин волшебник!
– Не могу сказать того же, месье секретарь. Особенно после того, что Вы мне здесь наговорили… Но, тем не менее, я провожу Вас к директору. Ведь Вы его, кажется, искали? Прошу Вас!
Сквозь редкие просветы между книгами, Янка увидела, как Крауд пропустил своего собеседника вперёд себя, и они ушли в противоположный конец библиотечного зала, где, очевидно, находилась лестница, о которой учащиеся не знали. Что бы произошло, если бы эти двое прошли мимо неё, Янка боялась даже подумать. Если Крауд узнает, что Янка слышала их разговор…
Надо было собраться с мыслями. Скоро идти отвечать тему, а сил не оставалось, практически, никаких. Янка устало облокотилась о край стены, заслоняющий угол стеллажа и посмотрела в окно. Там, где-то далеко за высокой внешней стеной замка, клонящееся к западу солнце красило вершины гор.
– Эй-эй! Поаккуратней! – раздался голос. – Я не подставка для локтей!
– Кто здесь? – в ужасе вздрогнула Янка и заозиралась.
– Я здесь! – произнёс опять голос.
– Да кто «кто»?
– Развернись!
Янка развернулась.
– Теперь два шага вперёд!
«Раз-два», – отсчитала Янка, и практически уткнулась носом в картину, висящую на стене. На ней был изображён какой-то дом под аллеей из высоких деревьев, узорные ворота между двумя колоннами с кабаньими головами, обросшими мхом, и огромный, изумрудно-чёрный кот, сидящий прямо у этих ворот.
– Наконец-то, сообразила! – кот демонстративно зевнул.
– Ты и зевать умеешь?! – воскликнула Янка и тут же подумала: «Всё. Крыша поехала. Это Крауд виноват. Заучились». Очевидно, подумала она вслух, потому что кот прикрыл лапой рот, просмеялся, а потом сказал:
– Профессор Крауд виноват. Но только отчасти. Вообще-то, я полагаю, он меня активировал.
– Что сделал?! – не поняла Янка.
– Ты, Янна, девочка умная, но соображаешь как-то не быстро. Активировал, то есть вернул к жизни, если это можно так назвать.
– А ты что, умер? И откуда ты знаешь моё имя?
– Я же не простой кот, а кот учёный!
– Это что, порода такая?
– Сама ты – порода! – кот сделал вид, что обиделся. – Учился я. И потом, когда столько лет в библиотеке…
– Извини, – сказала Янка, – слушай, мне идти надо, – Крауд в пять часов ждёт нас с Рудиком отвечать тему, так что я, пожалуй, пойду. Ты не против?
– Я?! Что ты, нет, конечно! Только профессор Крауд занят будет. Так что, если нечем будет заняться, приходи сюда снова. И приятеля своего прихвати. Библиотека до ужина работает.
– Хорошо! – Янка развернулась и стремглав помчалась к Рудику, который уже начал волноваться.
– Почти пять! Ты где хоть?! – возмутился было тот, но Янка, сгребая со стола в сумку все свои вещи, прошипела: «Потом!», и они помчались в Башню Магии.
Дверь в кабинет оказалась запертой. В ожидании профессора ребята уселись на пол, и Янка рассказала всё, что слышала и видела в библиотеке.
– И знаешь, – добавила она после рассказа, – такое ощущение, что этот кот и дом на картинке мне уже встречались.
– Вот и у меня так же с этим манускриптом. Я точно помню, что слышал о нём где-то! – Рудик выглядел озадаченным.
– Что-то у нас обоих с памятью, тебе не кажется? – засмеялась Янка.
– Да, есть немного! – Рудик взъерошил свои волосы.
Чтобы чем-то заняться, Янка достала из сумки книгу Кирхера, и так, сидя на полу под запертой дверью, ребята рассматривали старинные гравюры.
– И всё-таки, где профессор Крауд? – недоумевала Янка, – не такой он человек, чтобы опаздывать!
– Да уж, он не похож на человека, который откажет себе в удовольствии ещё раз поиздеваться над нами, – сказал Рудик.
– Слушай Рудик, давай смотреть объективно: мы сами виноваты в том, что болтали! Да и ребятам мешали…
В темноте коридора показалась высокая фигура. Ребята вскочили.
– А-а-а, вот вы где! – раздался жизнерадостный голос профессора Честертона. Он подошёл к ним. Янка бросилась ему на встречу, чтобы обнять, – она, действительно соскучилась по нему.
– Директор Магвелл просил передать, что профессор Крауд не сможет сейчас быть у себя в кабинете, поскольку он находится в кабинете директора. Поэтому вы свободны, если только нет желания ответить тему «Магия и её виды», мне, – Честертон лукаво улыбнулся. – Но поскольку уже вся школа в курсе, что вы четыре часа провели в библиотеке, готовясь к дополнительному занятию с профессором Краудом, то я не сомневаюсь в ваших познаниях по данной теме.
– Дядя Джон! Ты – самый лучший! – воскликнула Янка, – Тогда можно мы пойдём? – она хитро взглянула на него.
– Куда, если не секрет?
– Обратно! В библиотеку! – крикнула Янка, уже спеша по коридору. Рудик, пробормотав что-то вроде «извините, профессор», помчался вслед за Янкой в библиотеку.
Честертон, посмеиваясь, лишь покачал головой.
Найдя нужный проход между стеллажами, ребята очутились возле картины с домом. Перед воротами было пусто. Кота не было.
– Может, привиделось? – участливо спросил Рудик.
– Никак не могло такого быть, господин Рудольф Максимильянович! – кот на картине отворил лапой калитку возле чугунных ворот и, пройдя несколько шагов, сел прямо напротив их лиц.
– Э-э-э… – протянул Рудик… – господин Кот, Вы и меня знаете?
– А я всех здесь знаю, молодой человек. Всё вижу и всё примечаю.
– Может быть, Вы тогда можете нам сказать, что такое Манускрипт Войнича? – поинтересовалась Янка. – И не о нём ли говорили месье Дженкинс – секретарь Магистериума с профессором Краудом?
– А ты, как я вижу, вся в отца – такая же догадливая. Чего не скажешь о Вас, молодой человек.
– А что я? – не понял Рудик.
– Вы видели моего отца?! – в очередной раз за сегодняшний день поразилась Янка.
– Да, имел удовольствие наблюдать его за работой, – уклончиво сказал кот.
– Он здесь работал?
– Он приезжал в библиотеку за книгами.
– За какими?
– О, за самыми разнообразными! Если хотите, я могу составить вам список.
– Да, конечно… – растеряно пробормотала Янка.
– Между прочим, Вы, молодой человек, – обратился кот к Рудику, – могли бы, подобно профессору Джонатану Честертону, догадаться, что иногда информацию можно найти не в книгах, а в других источниках. В газетах, например.
– В газетах?! Но ведь их же здесь нет! – воскликнула Янка. – А даже если бы и были – это ж сколько нам сидеть в библиотеке?
– Конечно, конечно, – согласился кот. – Только вот без новой информации старая становится не очень полезной.
– И всё-таки, кто Вы такой? Я что-то не припомню, чтобы коты на картинках разговаривать умели, –с подозрением спросила Янка.
– Вы что-нибудь знаете о фракталах? Это когда в маленьком кусочке, если его отделить от целого изображения, например, содержится всё целое…
– …только как бы в уменьшенном варианте, – закончил его мысль Рудик.
– Именно! Среди всех картин, которые висят по стенам Форествальда, есть такие, что сохраняют как бы в законсервированном виде то, чего нет уже на самом деле. Вот, например, видите этот дом за воротами? – ребята кивнули.
– В этом доме жил один волшебник. Он-то и придумал, как в изображениях сохранять то, что когда-то существовало. Эта картина, на которой вы меня видите, и есть его работа. Авторская, между прочим! А я – его кот. То есть кот, который тогда жил, его уже нет. Но я – это он. Кстати, можно на «ты».
– Сложно, но вроде пока всё понятно. А почему ты говорил, что Крауд тебя активировал? – спросила Янка.
– Профессор Крауд, если можно, – тактично поправил её кот. – Всё-таки он – дальний потомок того самого волшебника – моего, если так можно выразиться, хозяина.
– Как?! – ахнула Янка.
– А вот так! И именно поэтому я не могу ответить на твой вопрос, почему он активировал картину, и меня вместе с ней. А также, почему я не помню, что произошло за последние… – кот задумался, что-то перебирая в уме, – за последние лет десять. По крайней мере, не могу, пока не соберу точную информацию.
Ребята помолчали.
– Значит, ты не просто кот, а фрактальный кот? – наконец, сказала Янка. – А имя у тебя есть?
– У того кота когда-то было. А меня в этом доме зовут просто: кот.
– Так не годится, – решительно сказала Янка. – У каждого должно быть имя. Тем более, у такого красивого кота, как ты.
– Фрактус. Тебя можно звать Фрактус, – неожиданно предложил Рудик. Это слово «фрактал» на латыни так произносится.
– А что, мне нравится! – кот даже зажмурился от удовольствия, –Фрааактус, – нараспев промурчал он.
«Через пятнадцать минут закрываемся!» – донёсся до них голос мастера Галлза.
– Мы сейчас! – крикнул Рудик, выглянув из-за стеллажа.
– Фрактус, а ты действительно, не знаешь ничего про Манускрипт, о котором секретарь беседовал с профессором Краудом?
– Эх, как же приятно слышать своё имя! – кот даже зажмурился. Потом снова уставился на ребят своими огромными тёмно-сиреневыми глазищами:
– Я тоже слышал разговор, но, к сожалению, тоже не совсем понял, о чём речь. Единственно, что я знаю наверняка, это то, что в разных книгах он назывался по-разному.
По всему было понятно, что ребята разочаровались..
– Вы поймите, – извиняясь, сказал кот, – меня… э-э-э… как бы не существовало здесь лет десять. Что-то прошло мимо памяти… Хотя, судя по всему, в этой библиотеке за последние годы мало что изменилось. Вот если бы попасть ещё в какую-нибудь, где газеты выписывали, журналы, я бы, наверное, нашёл то, что нужно!
– Так у моих родителей большая библиотека. Отец каждый месяц что-то новенькое приобретает. И газеты к нам постоянно приходят. Можно к нам! – предложил Рудик, – только как ты туда попадёшь?
– М-м-м... – задумался кот. – Вы можете сфотографироваться здесь, в библиотеке, например, на фоне этого окна, чтобы моя картина в кадр попала, и послать фотографию твоим родителям. А на обратной стороне обязательно напишите дарственную надпись. Что-то вроде: «Из библиотеки Форествальда – в библиотеку дома Максимильяновичей». Тогда я наверняка попаду туда, куда надо!
– Точно! Завтра притащим сюда Людика, и сфоткаемся! У него как раз фотоаппарат есть.
На другой день они пришли в библиотеку и, с разрешения мастера Галлза, сфотографировались «для родителей». В последующие дни они отсняли плёнку до конца, Янка попросила дядю Джона помочь им с печатью, и через неделю подписанная фотография стояла на книжной полке одного из небольших особняков столицы Чехии. И, странное дело, с появлением этой фотографии по ночам в библиотеке старинного дома стали раздаваться щелчки, шорохи, да изредка – довольное мурлыканье. При включении света всё затихало. Вильгельм Максимильянович только удивлённо пожимал плечами, а кухарка, помогавшая его супруге на кухне, радовалась, что из подвала пропали все мыши.
– ГЛАВА ДВЕННАДЦАТАЯ –
Убежище
Была суббота. С утра зарядил грустный дождик. Янка сидела на кровати в своей комнате и под звуки барабанящих в оконные стёкла капель листала «Историю Форествальда». Текст, несмотря на обилие дат и специальных архитектурных словечек, читался вполне легко. На днях Янка и Кэтти Двайер засели за сравнение своих экземпляров, но никой разницы в содержании и иллюстрациях не обнаружили. Янка даже попыталась завести на эту тему разговор с мастером Галлзом, но тот постоянно оказывался занят, а, может, просто находил отговорки, поэтому Янка оставила его в покое, посчитав, что когда библиотекарь сочтёт нужным рассказать, он расскажет.
Хотя, могло быть и такое, что мастер Галлз просто не мог найти время. Не проходило и десяти минут, чтобы он не выдавал бы, не приносил, не регистрировал, не записывал и выписывал, не увещёвал сдать редкие экземпляры и не шуметь в читальном зале. Самой же большой проблемой мастера Галлза была пользовавшаяся особенной популярностью у учащихся Форествальда Большая Старинная Энциклопедия, которую ученики переименовали в «странную».
Дело в том, что поиск нужной информации был весьма непрост. Изданная в середине девятнадцатого века тяжеленная метровая книга стояла на специальном постаменте в эркере одной из башенок, выступавших из стены библиотеки. Помимо того, что книгу просто никто не мог поднять, славилась энциклопедия тем, что если повезёт, в ней можно было наткнуться на очень ценные и полезные сведения, причём такие, которые стали известны уже после того, как появилась сама книга.
Ключевое слово было «если повезёт». Поиск нужной информации был весьма непрост: страницы энциклопедии постоянно меняли нумерацию, а названия статей напрочь отказывались следовать какому-либо алфавиту. Несмотря на существование печатных станков к моменту своего издания, она была написана вручную, словно в каком-нибудь раннем Средневековье. Однако никто, включая библиотекаря и директора Школы, не знал, на каком языке она была написана изначально, так как книга была понятна любому алхимику или волшебнику, попавшему на территорию Форествальда. Шрифт в ней был достаточно современным и приятным для чтения. Хотя иногда (а если быть точнее, то зачастую) буквы на глазах читающего её превращались в бессмысленные наборы знаков, включавших в себя египетские иероглифы, ассирийскую клинописьс вкраплениями доисторических насечек, наподобие тех, что археологи находят на черепках и, за невозможностью прочтения, складывают в большие картонные ящики запасников музеев.
Когда перед очередным счастливчиком буквы преображались в нечто, не поддающееся разумению, они вздыхали, ругались, пытались усовестить книгу, но всё было напрасно. Тогда им оставалось только одно – ждать, когда мистер Галлз окажется чуть посвободнее и подойдёт «договориться» с этим странным, но многополезным фолиантом. Может книга уставала от постоянных запросов, а может, просто капризничала, но при появлении библиотекаря, настроение у неё улучшалось, и следующие полчаса-час она выдавала вполне сносный материал.
Поговаривали, что мастер Галлз был очень похож на главного редактора-составителя Большой Странной Энциклопедии. Им был некий Террегонт Дольчиан из Брабанта. Янка почитала и про этого алхимика, и про само герцогство Брабантское, которое исчезло лет за сто до издания энциклопедии. И хотя нынешний библиотекарь Форествальда действительно внешне напоминал Террегонта Брабантского, сам мастер Галлз открещивался от родства со знаменитым алхимиком. А ненормальное поведение энциклопедии объяснял её тяжёлым прошлым – книгу практически выхватили из огня, когда дом, где она хранилась, полностью выгорел во время последней битвы двух драконов.
Вообще ребята, с которыми училась Янка, про драконов говорили. Но никто лично их не видел. Как оказалось, Энтони был огромным фанатом этих летающих ящеров. Он рисовал их в тетрадях и блокноте, который никому не показывал, но все знали, что там он сочиняет свои стихи; обклеил сундук и стенку возле кровати плакатами и был в диком восторге, когда Янка со скрипом, но вспомнила пару русских народных сказок о Змее-Горыныче и битве на Калиновом мосту.
Уже заканчивалась третья неделя курсов. Ещё столько же, потом экзамены, а потом расставаться с друзьями – ненадолго, конечно, только на месяц, чтобы потом в сентябре снова вернуться в замок. Правда, на эти выходные братьев Максимильяновичей забрали родственники – в Нюрнберг. Рудику исполнялось двенадцать лет, и он, по старинной традиции, должен был быть представлен всей своей родне, как полноправный наследник. Людик уехал с братом. И поскольку вся их компания была задействована в общешкольном спектакле в одной сцене, а ребята временно отсутствовали, Янку освободили от репетиции.
Спектакль назывался «Чёрная Курица, или Подземные жители». Янка когда-то в детстве посмотрела этот мультфильм, и до сих пор страшно его боялась, поэтому даже книгу не читала. И теперь – надо же! – она играла роль в спектакле на тот же сюжет. Руководитель их театральной студии Князь-Таганский, внёс кое-какие изменения в текст, но сама история про волшебный народец осталась такой же пугающе-загадочной. Все знали, что даже директор – Магистр Аврелиус Магвелл и (кто бы мог подумать!) профессор Эсбен Крауд, принимают активное участие в создании декораций к спектаклю, премьера которого назначена на первое августа – после сдачи всех экзаменов, когда за ребятами приедут родители.
После завтрака Янка заскочила ненадолго в библиотеку, чтобы проведать Фрактуса. Кот на картине, однако, не появился. По всей видимости, в Праге ему было гораздо лучше – вот уже несколько дней на узорных воротах между колонн, украшенных кабаньими головами, висела табличка «Закрыто на реконструкцию».
Поэтому, как ни крути, а у Янки сегодня был абсолютный выходной: стрельбу из лука отменили из-за дождя, Рудик, который обучал её фехтованию, уехал, девчонки из комнаты ушли на репетицию, и сейчас Янка рассматривала картинки в «Истории Форествальда», надеясь хотя бы в них обнаружить почему отец брал эту книгу незадолго до её рождения.
От имён, дат, карт, портретов, событий голова уже шла кругом, и Янка решила сделать перерыв – прогуляться по галерее.
Накинув куртку, она уже открывала дверь, выходящую на улицу, как вдруг увидела две фигуры, пересекавшие двор замка. Прячась под деревьями от дождя, который падал уже крупными каплями, Манан и Люк Спайтел пробирались от фонтана по двору, о чём-то яростно споря. «Чего это они так рано? – удивилась Янка, – неужели их с репетиции отпустили? И что они тут делают? Ведь их Рубиновая башня совершенно в противоположной стороне замка!»
Подождав, пока те, с кем ей меньше всего хотелось встречаться, скроются из виду, Янка выскользнула на галерею. Но не успела она закрыть за собой дверь, как чья-то рука с силой втащила её обратно в помещёние. В тот же момент раздался страшный удар грома, сверкнула ослепительная молния, и ударила прямо в стену возле входа. Янка вздрогнула и обернулась. Рядом с ней, всё ещё сжимая рукой её плечо, стоял бледный башенный домовой Малыш Айюк, и смотрел на полуоткрытую дверь так, словно за порогом был призрак.
– Ттычччегоппо-под мммолниювывыходишь? – заикаясь, спросил он. – Со-совсем се-себя нененннебережжёшь…
– Это что, ммммолния была? – также стуча зубами, спросила Янка, осознав, что произошло.
Вместо ответа Малыш Айюк осторожно выглянул на галерею, осмотрел стену, на которой красовалось тёмное пятно вмятины, и аккуратно прикрыл дверь.
– Ты как насчёт чая? – уже более спокойно спросил он Янку. Та торопливо закивала головой в знак согласия. Они спустились вниз, где были подсобные помещёния. За комнатой со стиральными машинами и сушилкой Айюк открыл неприметную дверцу, которую Янка всегда считала кладовкой. Но на кладовку это было мало похоже. Они прошли по узкому каменному коридору, застеленному домоткаными дорожками, и оказались в очень уютной кухоньке с одним-единственным окном, выходившим – Янка не поверила своим глазам – на горы, окружавшие замок.
– Но мы же ниже уровня земли! – поразилась она.
– Не совсем, – ответил Малыш Айюк, ставя на плиту чайник и разжигая огонь в маленьком, почти миниатюрном камине. – Замок-то, хоть и в долине, но на небольшой возвышенности – он на каменной гряде. Вы же все экземпляры «Истории Форествальда» разобрали! Неужели тебе ни один не достался? – удивился он в свою очередь.
– Э-э-э… достался один, – замялась Янка, – но что-то я не подумала об этом. А ты давно здесь живёшь? – спросила она, усаживаясь на диванчик, поверх которого было накинуто лоскутное одеяло. На этой маленькой кухоньке было так уютно и тепло, что первый испуг после странного происшествия с молнией, прошёл.
– Мы – домовые Форествальда живём здесь от самого-самого начала, как здесь появились люди. А было это так давно, что даже и не спрашивай.
– А тебе сколько лет? Ты же не все эти три тысячи лет здесь живёшь? Кое-что из прочитанного Янка, всё-таки, помнила.
– Нет, конечно. Обычно домовые живут недолго – лет тридцать.
– Так мало?! – поразилась Янка.
– Ну, знаешь, люди когда-то тоже не долго жили. И, тем не менее, да, примерно тридцать лет. Но Форествальд – особое место. Здесь мы можем прожить гораздо дольше. Род домовых Форествальда очень древний, и появился, как я уже сказал, вместе с первыми людьми, построившими здесь свои дома. Эта долина, окружённая горами, прекрасно защищала от их врагов – тех, кто не хотел, чтобы пришедшие сюда в поисках убежища, обрели его.
Айюк снял с огня чайник и теперь доставал из холстяного мешочка травы и, складывая их в глиняный кувшинчик с носиком, продолжал.
– Помнишь пещёру, которую вы насквозь проехали?
– Да, – кивнула Янка, – там профессор Крауд и другие ещё Порог открывали. Такую большую букву А с точкой наверху.
– Верно, – сказал домовой, расставляя на столе чашки. – Точно также, как несколько тысяч лет назад это сделали алхимики, укрывшиеся там вместе с семьями и своими домовыми. Ты же знаешь, что алхимиков, как, впрочем, и волшебников, обычные люди недолюбливают?
– Да, но это же глупо! Мы ведь такие же, как все люди, только…
– …только обладаете необычными способностями: волшебники – от рождения, а алхимики приобретают их со временем. Да и на жизнь вы иначе смотрите. В любом случае, простым людям это не нравится. И в те стародавние времена не нравилось тоже. Особенно им не нравилось то, что алхимики умеют работать с металлами. Ведь где металл – там оружие, украшения, золото. Ну и все вытекающие от этого последствия – войны, завоевания; зависть тоже. Некоторым волшебникам такое соседство тоже мешало. И тогда и люди, и волшебники впервые объединились против алхимиков. Да, – вздохнул Айюк, – тёмные были времена…
Разлив чай по чашкам, он продолжил:
– Я эту легенду почти дословно помню. В одну из ночей на поселения алхимиков напали. Волшебники, не желая убивать, предоставили всё людям, а сами лишь останавливали сверхъестественные умения алхимиков, которыми те учились обладать в течение своей жизни. Той страшной ночью погибло много детей (Янка вздрогнула). Алхимики должны были сражаться и простым оружием, и отражать заклинания волшебников. К утру те, кто успел уйти в горы, были загнаны в глубокую пещёру, оканчивающуюся глухой стеной.
Айюк разлил ароматный чай, от запаха которого поднималось настроение и исчезали все страхи.
– А дальше? – спросила Янка, дуя на чашку. В «Истории Форествальда» эти далёкие события были описаны лишь кратко. А тут домовой рассказывает всё с такими подробностями, как будто сам был там, и теперь проводил Янку по своим воспоминаниям.
– Дальше… дальше вот что было. Оказавшись в пещёре, из которой не было выхода, измождённые бессонной и кровавой ночью, алхимики стали готовиться к худшему, как вдруг кто-то заметил в толпе высокого человека в чёрной одежде. «Смотрите! Это волшебник!» – закричали со всех сторон. Все отпрянули от места, где он стоял. Вперёд выступили вооружённые мужчины. Они окружили его, бережно сжимавшего какой-то свёрток. Одну руку он вытянул вперёд, словно показывая, что он не желает причинять им вреда. «Прошу вас, выслушайте меня!» – обратился он к алхимикам. В свете немногочисленных факелов они рассмотрели его лицо. «Мы знаем тебя. Ты – Виктус Северн, чей дом стоял в нашей деревне. Говори!» – разрешили они ему. «Вы правы. Я – Виктус из рода Северна. Но у меня больше нет дома. И семьи тоже больше нет. Как и ваши дома, мой дом сожжён, как и ваши родные, мои дети, мои родители, моя жена погибли. Остался только один сын», – он поднял над головой ребёнка, которого всё это время прижимал к груди. Наступила тишина, лишь изредка раздавалось шипение факелов. «Мне, как и вам – нет дороги назад. Поэтому я могу идти только вперёд!» – воскликнул он громко, указывая на стену, позади них. «Ты сумасшедший!» – закричали вокруг люди. «Ты обезумел от горя! Это же гора!» «Нет!» – ответил он им. «Мы можем пройти сквозь камень и оставить позади мрак. В этом мире есть места, где нас никто не найдёт. Где мы все сможем обрести дом, который потеряли!» Люди молчали. «Вы же знаете, что в этом мире много обителей! Всё, что нам нужно – это лишь создать Порог!» Люди заволновались: «Но у нас почти не осталось сил! Мы растратили их на таких, как ты!» «Я не такой, как они!» – закричал волшебник страшным от отчаяния голосом. «Я отдам вам всё, что у меня есть!» И в наступившем молчании, добавил: «Только обещайте мне, что вырастите его!» – и протянул окружающим его людям, своего единственного оставшегося в живых, сына.
…Видения проносились перед её внутренним взором – отблески прошлого, которого она не знала, но которое жило в этих каменных стенах...
А домовой, подперев голову рукой, и устремив взгляд куда-то вдаль, продолжал:
– Той ночью алхимики и волшебник совершили невозможное. Они пробили в горах величайший Порог, могущественнее которого больше никто и никогда не открывал. Пройдя сквозь пространства этого мира, они нашли долину, окружённую горами. Их склоны были окутаны бескрайними зелёными лесами. Словно стена, обступали они изумрудные луга, посреди которых возвышался скалистый холм. Так и назвали это место: «ForestWaal» – «Лесная Стена». Со временем это название изменилось, и теперь звучит как «ForestWald» – «Лес Лесов». И этой долины нет ни на одной карте.
– А тот волшебник? Что стало с ним?! – спросила Янка.
– Он погиб, – печально ответил Айюк. – Чтобы открыть такой Порог и раздвинуть существующее пространство, требуется сила, которой не обладает ни один живущий. Не обладал ею и Виктус из рода Северна. Но он знал, как и какой ценой можно обрести её. И он заплатил эту цену. Своей жизнью.
– А где его похоронили?
– Когда Порог открылся, и все, кто был тогда в пещёре, шагнули в свет, Виктус остался в пещёре, чтобы закрыть проход. Говорят, что уходившие последними видели какую-то вспышку, и… в общем, никто не знает, что произошло в тот момент.
– А его ребёнок?
– Мальчика вырастили, и к его имени – Магнус Северн алхимики добавили прозвище Краудсэн, потому что, как гласит легенда: «И стал он сыном всем людям, заменившим ему семью, и был он для них словно солнце надежды…». Э-э-э… да я смотрю, чай-то у тебя совсем остыл! – домовой деловито поставил чайник на огонь. – Сейчас подогрею.
– Значит, поэтому эта башня называется Магнус Туррис – в честь этого выжившего мальчика-волшебника, а не только потому, что она – самая старая в замке?
– Да. Это самая старая башня замка. Точнее, фундамент её здесь самый древний. Он – одно целое со скалой.
Янка задумчиво смотрела на язычки огня, танцующего в камине. В её сознании всё ещё мелькали образы той древней истории, которую рассказал Малыш Айюк.
– А всё-таки, сколько тебе лет? – спросила она домового.
– Лет пятьдесят-то будет, – засмеялся тот. – По вашим меркам только-только школу закончил! – Вновь запахло травами, и домовой ещё долго рассказывал Янке о своей семье, потом к нему заглянули другие домовые, работавшие на кухне, и позвали Янку на обед. Оказывается, все уже покушали, и теперь её дядя, профессор Джон Честертон сидит в Большом Зале и караулит свою племянницу. Янка попрощалась с домовыми и помчалась наверх.
В Большом Зале почти никого не было. Профессор Джон Честертон увидел Янку издали и приглашающе махнул ей рукой. Он сидел с краю одного из столов учащихся и перед ним остывал Янкин обед.
– Заждался я тебя, племянница! Неужели не проголодалась? – весело спросил он. – Где потерялась-то?
Янка, торопливо поглощая картошку с салатом, рассказала ему и о том, как в неё чуть не попала молния, и про то, как её спас Малыш Айюк, и про чаепитие у него дома.
– А потом пришли кухонные домовые и сказали, что ты меня ждёшь на обед, – заключила она
– Молния, говоришь? – встревожено переспросил дядя Джон. – А ну-ка, пойдём. Покажешь мне это место.
Они вышли из зала, и, обходя и перепрыгивая лужи, поднялись на галерею.
– Вот, – Янка ткнула пальцем в тёмное пятно на стене.
Дядя Джон внимательно осмотрел выбоину, а потом попросил:
– Янна, ты не позовёшь вашего домового? Мне бы поговорить с ним.
Когда Янка ушла, он, не касаясь стены, раскрыл ладонь напротив следа, оставленного молнией, слегка наклонил голову, словно к чему-то прислушиваясь. Затем оглянулся, посмотрел на затянутое тучами небо, и еле слышно произнёс:
– Просто молния? Хорошо бы. Но проверить всё равно не мешает.
Когда его племянница вернулась в сопровождение домового, выяснилось, что Малыш Айюк оказался тогда рядом с Янкой случайно – в башне вдруг потянуло сквозняком, и он подумал, что кто-то не закрыл входную дверь.
После того, как домовой ушёл, профессор Честертон повернулся к своей племяннице и спросил:
– Как учёба?
– Ой, дядя Джон, будто ты сам не знаешь!
– Я, конечно, знаю, что говорят учителя, но хочу услышать это от тебя, – он улыбнулся. – Всё получается?
– Не совсем, – Янка вздохнула.
– А что так?
– Понимаешь, у меня получается что-то, но не тогда, когда надо.
– Например? Только пойдём, прогуляемся немного по галерее.
– Вот, например, этот «Мистицизм звука» – его профессор Ишваранади ведёт. Он и объясняет всё понятно, но я иногда звук как бы «вижу» – как цвет, или как что-то тягучее, или, наоборот, прозрачное, кристальное такое. А он нам объясняет какую-то физику: «звук имеет четыре свойства: высота, длительность, громкость и тембр». А ещё считать надо – меня цифры с ума сводят – не понимаю я их! А про то, что звук имеет ещё цвет и даже иногда вкус, он не говорит. Или вот ещё: «Визуализация и концентрация». Я когда о чём-то мечтаю, или представляю что-то, что мне нравится, у меня мгновенно картина в голове возникает, а по заказу я не могу. Наверное, профессор Дхарьяни мной очень недовольна, я так думаю.
– А «Магия» как у тебя идёт? – поинтересовался дядя Джон, едва сдерживая улыбку. – Обе Магии, – уточнил он, – и теория, и практика?
– Ой, ну это… в целом, я всё понимаю, только…
– Только что?
– Только если Теорию можно выучить и сдать, то Практика – там надо эмоции добавлять. А я так профессора Крауда боюсь, что у меня одна эмоция и желание – сбежать с его урока побыстрее и подальше. Не любит он меня.
– Да, профессор Крауд – своеобразный человек. Но хороший преподаватель. И волшебник хороший. Может, есть смысл поменять своё отношение к нему? Тогда, глядишь, и начнёт что-нибудь получаться. А что до остальных предметов… – тут дядя Джон выдержал театральную паузу, – то профессор Ишваранади знает о твоём особенном восприятии звуков. Тем более, после того, как ты заявила, что музыку во сне слышишь.
– А что, это плохо разве? – удивилась Янка.
– Нет, конечно. Но необычно. Понимаешь, звук – это особая материя, или, вернее сказать, особая энергия. И если такой человек, как ты, во сне слышит музыку, то она настолько прекрасна, что меняет что-то внутри. Тогда человек становится алхимиком быстрее, раньше, чем все остальные. И ему становится скучна обычная, земная музыка. Но для экзамена, да и вообще для жизни, для ремесла, так сказать, вам надо знать основу, какие-то общие понятия. Так что лучше тебе это всё подучить.
– А Визуализация? С этим-то что делать? Здесь же нельзя просто сесть и выучить.
– Так ты же сама знаешь ответ на этот вопрос!
– Я?!
– А кто мне только что говорил, что когда тебе что-то нравится, то картинка сама в сознании появляется?
– То есть, надо просто захотеть что-то увидеть? Чтобы то, что надо увидеть, как бы заранее понравилось?
– Абсолютно! – воскликнул дядя Джон. – Таким образом ты притянешь это.
– А концентрация?
– С этим, конечно, сложнее, но ведь мы даже ходим только благодаря концентрации.
– Это мне как-то в голову не приходило, – пробормотала Янка.
– Попробуй сосредоточиться на чём-то хотя бы на несколько секунд. Но так, чтобы кроме этого «чего-то» для тебя ничего другого не существовало.
– Ладно, попробую.
– А почему ты о моём предмете ничего не говоришь? – лукаво спросил дядя Джон.
– А потому что Ваш предмет, профессор, пока что не представляет для нас трудностей, – Янка заложила руки за спину, шутливо изображая своего дядю на уроке: «Итак, Защита может быть применена против внешней угрозы или внутренней. Защитные действия также делятся на атакующие и блокирующие. В любом случае нужно избегать уничтожения источника угрозы, поскольку этим источником может быть близкий нам человек, попавший под чьё-либо негативное влияние, или даже мы сами». Дядя Джон, ну как я могу быть угрозой для самой себя?
– К сожалению, Янна, это может произойти с каждым. Разве мы всегда понимаем, что делаем? Или иногда случается так, что только одним своим существованием мы представляем угрозу жизни других людей. Порой люди сами себя боятся.
– То есть, ты хочешь сказать, что человек – самая большая угроза для самого себя?
– Именно!
Они стояли под навесом галереи, на деревянные перила которой падали редкие уже капли.
– Кажется, дождь заканчивается, – к ним подошёл профессор Чаттурджи.
– Здравствуйте, профессор, – поздоровалась Янка.
– Здравствуй, Янна, – улыбнулся тот в ответ. – Ты не будешь против, если я заберу твоего дядю на совещание?
– Ой, да, конечно, то есть… – Янка совсем запуталась в словах и, смутившись, замолчала.
– Кстати, в библиотеке есть одна книжка. Называется «Предания о лекарственных растениях». Там как раз есть материал к понедельнику, – и профессор Чаттурджи подмигнул ей.
– Всё. Уже иду, – кивнула Янка. Девочка она была понятливая.
«Где-то я уже слышала название этой книги… или видела… в библиотеке, что ли? Хотя вроде раньше…», – подумала она, но особо вспоминать было некогда. Вторую половину дня она провела за уроками, потому что завтра утром приезжали братья Максимильяновичи, и она чувствовала, что готовиться к занятиям будет просто некогда.
К ночи погода совсем исправилась, ветер разогнал нависавшие весь день над долиной тучи, и на бархатном ночном небе сияли драгоценными камнями звёзды. Уставшая от событий дня Янка, едва забравшись в постель, практически сразу же провалилась в сон.
Когда в замке погасли почти все огни, на галерею возле Бирюзовой башни поднялись несколько человек, и при свете, исходящем с конца палочки в руках одного из них, внимательно изучили вмятину от удара молнии. «Это была не молния, сэр?» – тихо спросил маленький домовой, стоявший здесь же. «Это не простая молния, Айюк», – произнёс высокий человек, запахиваясь плотнее в плащ, и его золотые волосы сверкнули из-под капюшона. «Надо бы отослать девочку завтра к Шеферсам, и пока в комнате никого нет, изменим поля». «Хорошо, но только отсылать придётся троих – утром возвращаются наши принцы», – заметил другой человек с тонкой тростью, украшенной серебряным набалдашником, сверкавшим, когда звёздный свет касался розового камня в его центре. «Хорошо. Так и поступим. Да и доктор Тензин не откажется от помощников».
Люди ещё постояли какое-то время под навесом, любуясь красотой и тишиной этого места. Ночь обволакивала их чарующим ароматом лугов, над которыми медленно стелились туманные потоки. Вскоре все разошлись. На галерее остались только домовой и человек с тростью.
– Я не успел поблагодарить тебя, Айюк.
– Ну что вы, сэр. Право, не стоит…
– Да, ты прав. Жизнь, действительно, бесценна.
– Я не это имел в виду, сэр!
– Я тоже. Поэтому не в качестве благодарности и тем более какой-либо платы, но в качестве признательности прими от меня вот это, – человек легонько ударил по розовому камню в навершии трости, и чуть наклонил её. В ладонь выпал мягкий лепесток розы. Человек протянул его домовому.
– Возьми.
– Что Вы, сэр! – Айюк замотал головой и замахал руками.
– Возьми. Ты не можешь отказаться.
– Конечно, сэр… спасибо… – в глазах домового сверкнули слёзы.
– Это тебе спасибо, – произнёс человек, чуть склонив голову, отчего пепельные волосы упали ему на лицо, и крепко сжал обеими руками правую ладонь домового, в которой лежал лепесток.
– Это бесценный дар, сэр! – прошептал Айюк.
– Жизнь – вот что бесценно, мой друг. Береги себя.
Человек развернулся и, спустившись с галереи по массивной деревянной лестнице, неторопливым шагом направился к дому, где жили преподаватели. Домовой крепко запер дверь и спустился в своё жилище. Перед тем, как лечь спать, он долго смотрел в темноте на ладонь, в центре которой, глубоко под кожей пульсировал розоватый свет. Потом положил руку себе на грудь и, уже засыпая, чувствовал, как этот свет проникает в сердце, растекается вместе с кровью по сосудам, наполняя всё его тело сиянием и теплом...
А за много километров от замка, мальчик с янтарными искорками в зелёных глазах достал из-под матраса кровати какой-то свёрток и, замотав его в свитер, аккуратно положил между вещами в чемодане. На соседнем стуле стояла фотография, в углу которой огромный кот с довольным видом вылизывал свою изумрудно-чёрную шерсть.
– ГЛАВА ТРИННАДЦАТАЯ –
Травник
– Подъём! – Кэтти трясла Янку за плечо. – Просыпайся!
– Сколько времени? – спросонья пробормотала та, не совсем понимая, что от неё хотят.
– Семь утра.
– Воскресенье же!
– Ну и что? Завтрак через полчаса! Да и Максимильяновичи уже вернулись.
– Что?! – Янка моментально скинула одеяло, резко сев на кровати. – Что сразу-то не сказала?
– Я тебе говорила, только ты не слышала, наверное, – спишь, как убитая! Тьфу-тьфу-тьфу, конечно, – Кэтти поплевала за левое плечо и постучала по изголовью кровати.
– Что, уже вся Школа в курсе?
– Про что?
– Про молнию.
– Нет, это мне домовой рассказал, когда просил тебя разбудить.
– Спасибо, – Янка торопливо накинула халат и высунулась в приоткрытое окно. Братья ждали её на улице.
– Я сейчас! Поднимайтесь на галерею! – крикнула она, свесившись с перил вниз.
Через пару минут она уже обнимала друзей, которых, казалось, не видела целую вечность, а не три дня.
– Ну, как всё прошло? – спросила она, в нетерпении. Солнце начинало припекать, и в банном халате стоять под его лучами было жарковато.
– Всё хорошо! Позже расскажем, – хитро улыбнулся Людик.
– Почему позже? Никого же нет! – они стояли на галерее Бирюзовой башни, и этим воскресным утром классы для занятий пустовали.
– Потому что… – Рудик снял с плеча сумку и, подхватив её на руки, приоткрыл перед Янкиным лицом. В сумке лежала завёрнутая в пакет книга.
– Что это? – не поняла Янка.
– Это Манускрипт Войнича! – торжественно прошептал Людик.
– Где вы его взяли?! – с безмерным удивлением Янка смотрела то на ребят, то на книгу.
– Рудик в Нюрнберге нашёл. Расскажем, но позже. Можешь пока её куда-нибудь спрятать? Есть место?
Янка задумалась на мгновение, а потом вспомнила о жилище их башенного домового и кивнула.
– Держи, – Рудик вытащил свёрток и отдал ей. – Мы с дороги. Только вещи успели кинуть, и сразу к тебе. Давай минут через двадцать выходи?
Братья ушли, а Янка, сжимая бесценный свёрток, помчалась разыскивать домового. Тот снимал занавески с окон, собираясь их стирать.
– Айюк, привет! Доброе утро! У тебя можно это спрятать? – выпалила Янка.
Не ожидав такого утреннего приветствия, домовой растерянно кивнул:
– Да, конечно… а что это?
– Это книга. Рудик привёз. Она редкая, и если пропадёт, то ему влетит, я думаю. Мы попозже к тебе зайдём? После завтрака?
– Ладно, – Малыш Айюк хоть и был удивлён, но книгу спрятал в маленькой комнатке за своей кухней.
– Спасибо тебе! – Янка чмокнула домового в щёку, и помчалась наверх. Опешив от подобного проявления чувств, домовой тихонько присел на табуретку и осторожно потёр правую ладонь. К этому новому состоянию ещё надо было привыкнуть…
* * *
– Как вам это удалось?! – Янка еле сдерживала себя, чтобы своими прорывавшимися изнутри эмоциями не привлечь внимания посторонних глаз. Друзья торопливым шагом шли на завтрак.
– Это Фрактус нашёл, – чуть не пел от восторга Людик, – расскажи, братишка!
– Короче, – начал Рудик, сам безмерно довольный своей удачей, – фотографию, которую мы послали, родители поставили в библиотеку – на одну из полок, – так, как мы и предполагали. Котик наш изучил там всё вдоль и поперёк, но ничего не нашёл. И тогда он решил ознакомиться с биографией человека, чьё имя носит манускрипт.
– Войнич? – спросила Янка.
– Да. Только оказалось, что это не Этель Лилиан Войнич – автор «Овода», как ты говорила, а её муж – Вилфрид Войнич. Он был антикваром и, очевидно так любил старинные книги, что в начале двадцатого века на одной секретной распродаже приобрёл аж тридцать рукописей, среди которых и был этот манускрипт. Узнав об этом, наш хвостатый детектив понял, где искать, и раскопал дальнейшую судьбу рукописи. Он как чувствовал, что не только в книгах смотреть надо! У нас в семье старинных вещёй много хранится – родственники вообще-то интересуются подобными делами, – отец даже выписывает журнал «Пещёра Аладдина».
– Там всякие заметки публикуют и статьи про сокровища и про замки, и вообще много интересного есть, – встрял его брат.
– Ну вот… – продолжил Рудик. – Значит, наш Фрактус нашёл старые журналы на чердаке и пролистал всю подшивку. И в одном из номеров за тысяча девятьсот шестьдесят девятый год на странице новостей он прочёл, что рукопись, которую уже тогда окрестили «Манускрипт Войнича», была подарена Йельскому Университету. Это где-то в Америке, – добавил он, махнув неопределённо в сторону.
– Но туда, конечно, не добраться никак, – опять встрял Людик.
– И вот, представь себе, как раз через пару дней, после того, как Фрактус всё это выяснил, к нам домой приходят родственники, чтобы обговорить всякие там детали предстоящей церемонии. И обсуждали они всё это у нас в библиотеке. Между делом кто-то обмолвился, что библиотека университета того, американского, была недавно ограблена. И знаешь, что украли?
– Что?
– Манускрипт Войнича!
– Не может быть?! – опешила Янка.
– Тише ты! – ребята уже сидели за столом в Большом Зале, и на Янкин возглас кое-кто стал оборачиваться.
– Мне… мама письмо прислала – вот! – и Янка с честным видом схватила со стола салфетку и демонстративно, но достаточно быстро помахала ею в воздухе. Любопытствующие лица понимающе закивали и отвернулись.
– Уф, пронесло… – выдохнул Людик.
– Ладно, дальше-то что? Если в университете украли манускрипт, то что тогда привезли вы?
– Манускрипт Войнича! – в очередной раз сказал Рудик.
– Ничего не понимаю! Их что, два?
– Представь себе!
– Да ладно! – не поверила Янка.
– Говорю тебе! И один из них – копия!А настоящий хранится в Германии!
– Точнее хранился там. До недавнего времени, – опять встрял Людик, скривив при этом такое лицо, словно был виноват во всех бедах этого мира.
– Вы что, украли его?! – прошипела Янка.
– Ну не совсем, конечно, – попытался выкрутиться Людик, в то время, как его брат, откусив хороший кусок сэндвича, старался поскорее его прожевать, – ведь нельзя же считать воровством то, что ты на время берёшь из семейной библиотеки?
– Так второй экземпляр, то есть, подлинник всё это время был в Праге? Как же Фрактус его не заметил?
– Он был не в Праге, – прошипел Людик, – в Нюрнберге!
– Так, – сказала Янка, – вот с этого момента поподробнее, пожалуйста.
– В общем, всё не так сложно на самом деле, – Рудик допил чай и теперь неторопливо грыз яблоко, чтобы хоть как-то потянуть время и остаться ещё ненадолго в пустеющем зале. – Я остановился на том, как Фрактус услышал, что манускрипт украден. Кем, естественно, не знал никто. Но наших родственников это почему-то не очень смутило. Они только посмеялись и произнесли что-то типа: «Не то украли, и не там ищут». После чего, как это и свойственно многим семьям… э-э-э… нашего круга… в общем, родственники стали вспоминать, как говорит мой отец «подвиги предков».
– То есть?
– То есть вспоминать для самих себя какие-то события из истории рода.
– И что вспоминали в тот день?
– Вспоминали семейное предание о том, как король Рудольф Второй купил некую рукопись за шестьсот дукатов.
– А кто такой Рудольф Второй? – поинтересовалась Янка.
– Это предок наш – Император Священной Римской Империи. Он тоже алхимиком был, и при нём в Праге много красивых зданий построили. В общем, это не важно, на самом деле. Главное, что, когда рукопись оказалась у него, он, боясь, что с ней что-то может случиться – ну, пожары там всякие, или ещё что, – он приказал сделать копию. Эту копию и демонстрировал людям. А подлинник хранится (ну, то есть, хранился), в его комнате – он изучал его. Но… – замялся Рудик.
– Что «но»? – спросила Янка.
– По-моему, этот манускрипт не то, что изучать, его даже прочесть невозможно…
– Вот увидишь! – завершил мысль брата Людик и оглянулся. Кроме них в Большом зале уже никого не было. Кухонные домовые прибрали остальные столы и теперь бросали нетерпеливые взгляды на ребят, которым ничего не оставалось делать, как уйти.
– Ну, и что теперь? – спросила Янка, когда они сели в тенёк на ступенях центрального входа. – Может, дойдём всё-таки до Бирюзовой башни, я хоть посмотрю на эту чудо-книгу?
– Боюсь, с этим придётся повременить, – сказал Рудик, – твой дядя идёт.
– Здравствуйте, профессор! – поздоровались ребята с подошедшим к ним Честертоном.
– Доброе утро. Как поездка?
– О, всё хорошо. Спасибо, сэр! – ответил Рудик.
– Вот и славно. Слушайте, ребята, у администрации Школы есть к вам небольшая просьба. Точнее, предложение.
Янка и братья непонимающе переглянулись. Честертон пояснил:
– Дело в том, что доктор Тензин и профессор Чаттурджи отправляются прямо сейчас в однодневную экспедицию за травами на тот край долины, – он махнул куда-то за стену замка, – и им нужны помощники. Человека три. Не хотите проветриться?
– Ух ты! – обрадовался Людик и обернулся к друзьям. – Пойдём?
– Почему бы и нет? Я – только за! – воскликнул Рудик.
Янкины глаза тоже сияли в предвкушении пусть небольшого, но приключения.
– Собраться-то можно? – деловито спросила она.
– Конечно можно. Где-то через полчаса приедет герр Шеферс и заберёт вас.
– Ага, значит, время ещё есть! – Янка вспомнила, что нужно обязательно захватить с собой манускрипт.
Ребята помчались собираться, а профессор Честертон направился к доктору Тензину, повторяя про себя в задумчивости: «Время ещё есть. По счастью, время пока ещё есть…»
* * *
Тайпи фыркал и отмахивался хвостом от насекомых. Ехали уже примерно час. Солнце поднималось над горами, и пологие склоны долины оживали под его великолепным сиянием. Белоснежные шапки далёких ледников отражали солнечные блики, и узенькие нити ручьёв, искрясь то здесь, то там, сбегали меж деревьев. Птицы щебетали, стрекотали кузнечики. Янка всеми клеточками вбирала в себя эту величественную красоту, впитывая каждую секунду и солнечный свет, и облака, и запахи трав. Братья Максимильяновичи, укачанные мерным ходом Тайпи, отсыпались на сене, брошенном на дно дребезжащей повозки. Наконец, и Янка, заложив руку за голову, погрузилась в то лёгкое состояние, когда сон ещё не пришёл, но реальность уже потеряла свои привычные очертания. И вскоре, уже не в силах разлепить наливавшиеся тяжестью веки, она заснула, убаюканная негромкими разговорами взрослых…
– Спят? – спустя какое-то время спросил доктор Тензин. По случаю похода он переоделся в бордово-шафрановые одежды, которые носил в годы учёбы в монастыре.
– Не сомневайтесь, доктор! – пробасил герр Шеферс, оборачиваясь к своим спутникам, шедшим, как и он, пешком, возле повозки. – Моя Дебора знает толк в травах. Всегда стелет кошачью травку, лаванду и лимонную мяту. Вот, взгляните, – и он вытащил из повозки пару стебельков, – ещё бы наших деток не сморило!
– Похоже на то, – отозвался профессор Чаттурджи, окидывая предгорья светлым полным восторгов, взором. – Такое разнотравье здесь, Вольдемар!
– Что верно – то верно, профессор. Хорошая земля. И травы добрые. И кстати, доктор, у нас в соседних долинах даже пасеки стоят. Приедем – обязательно меда наши попробуете.
– А что, Ингус дома сейчас? – поинтересовался профессор Чаттурджи. – Помнится, собирались мы с ним в Золотой Лес пойти.
– Дома, дома, – засмеялся герр Шеферс. Сходите ещё. Это старшие – Ингмар с сестрой в город подались – праздник же сегодня, в местных городках ярмарки, вот они и повезли травы да мёд.
– Да, у нас Крауд и Ландов тоже уехали. За какими-то реактивами.
– А я всё никак не могу привыкнуть к такой красоте, – произнёс доктор Тензин, – напоминает мне она мои родные горы. Так вот посмотришь – и вроде они. А всё-таки другие… – вздохнул он.
– Ну-ну, друг мой, – похлопал его по плечу Чаттурджи, – не печальтесь. Всё меняется. Когда-нибудь мы все вернёмся к себе на родину. А пока что, чувствуйте себя здесь как дома!
– А что, доктор, – пророкотал герр Шеферс, – оставайтесь у нас на август? Жена моя Вам помощницей будет – она же каждую травинку здесь знает. Всё быстрее дело пойдёт.
– Да и я остаюсь здесь – надо же до Золотого Леса дойти! – засмеялся Чаттурджи. – Эх, не терпится мне с Ингусом уже увидеться.
– Спасибо, спасибо вам! – доктор растрогано приложил руку к сердцу. – Я подумаю, конечно, и если…
– Никаких «если», коллега! – воскликнул Чаттурджи. – Оставайтесь!
– Да, признаться, я подумываю об этом, – согласился доктор. – Всё равно осенью сюда возвращаться.
Они приближались к хутору, уже видневшемуся на краю долины.
– Вот и наш домик! – воскликнул герр Шеферс. – Пора будить детишек! Эй, просыпайтесь, сони! Приехали! – он легонечко растолкал ребят.
Рудик привстал, оглядываясь, и начал будить брата. Янка тоже поднялась и сидела, прижав к себе сумку, в которой лежал ещё не распакованный манускрипт. Дорога выводила их прямиком к деревянным воротам, которые лишь намечали границы, где живут люди. Невысокая каменная изгородь терялась в траве, и на её нагретых солнцем камнях нежились разноцветны ящерки.
– А вот и стражи нашего порога, – грубоватым басом хохотнул герр Шеферс, указывая на пару ящериц, которые лишь лениво приоткрыли глаза, когда повозка проехала между массивными опорными столбами.
Со стороны добротного деревянного дома раздался громкий лай, и огромная собака с густой трёхцветной шерстью мчалась к ним, распугивая семейство коз, пасшихся возле ограды.
– Ах ты, непоседа! – герр Шеферс трепал собаку за уши. Та припадала на передние лапы, взметая хвостом пыль с дороги. Тайпи мотал головой, словно не одобряя подобное поведение в отношении хозяина.
– Здравствуй, здравствуй, Арки! Здравствуй, дорогой! – басил герр Шеферс, пытаясь утихомирить своего пса. Ребята, высунувшись из-за бортов повозки, с интересом рассматривали громадную собаку.
– Так, Арктур, теперь внимательно! – Шеферсу наконец-то удалось ухватить собаку за ошейник. – Сатьяврата ты знаешь.
Пёс гавкнул.
– А это – доктор Тензин. Он пришёл за травами, – внятно произнёс герр Шеферс.
Собака дружелюбно махнула пару раз хвостом.
– А это… – Шеферс обернулся к ребятам, спустившимся на землю. Собака, казалось, уставилась на каждого из них в отдельности и на всех сразу, – это… – великан замялся, припоминая имена своих гостей.
– Это Янна, Рудольф и Людвиг, – пришёл ему на выручку профессор Чаттурджи. – Но между собой они называют друг друга иначе, – он посмотрел на ребят, – назовите ему себя!
– Янка, Рудик, Людик, – представились они по очереди.
– Профессор, а этот пёс – он что, правда всё понимает и всех запоминает? – спросил Людик, когда они двинулись в сторону дома.
– Не то слово! – усмехнулся Чаттурджи. – Был как-то случай. Пришёл к Шеферсам гость один. Незваный. Еле оторвали от него пса.
– А кто это был? – поинтересовался Рудик.
– Да так, был тут один искатель… – уклончиво отозвался профессор.
Рудик поняв, что комментариев не последует, тоже не стали расспрашивать, и дипломатично обратился к Шеферсу:
– Герр Шеферс, а какая это порода?
– Это зенненхунд. Швейцарская овчарка. Правда, красавец?
Все согласились. Собака, бежавшая впереди, обернулась на гостей и, казалось, улыбнулась во всю пасть, нисколько не смущаясь всеобщего внимания. Не любоваться этим четвероногим созданием было просто невозможно: белая полоса через центр лохматой чёрной головы, рыжие брови и щёки, курчавая белая манишка на груди, сильные лапы и лохматый хвост, с застрявшей парой репейников.
– Да, Арки, опять придётся хозяйке тебя вычёсывать, – заметил с укоризной Шеферс. Пёс умильно скривил подобие какой-то ухмылки, развернулся и с весьма озабоченным видом стал что-то разнюхивать в дорожной пыли.
– Актёр! Просто на сцене выступать! – покачал головой Шеферс. Пёс хитро взглянул на хозяина и припустил к дому так, что под лапами взвилась пыль.
– М-да, занимательная у Вас собака, герр Шеферс, – весомо заметил доктор Тензин.
Они подъехали к большому крепкому дому, на пороге которого их уже ждала светловолосая женщина с добрым лицом, одетая в простое платье с вышитым фартуком. Шеферс представил гостям свою жену и отправился распрягать Тайпи. Профессор Чаттурджи сразу же пошёл в сад, росший за домом, где по словам тётушки Деборы (как она преставилась ребятам), «сутками пропадал» её младший сын Ингус. Сама фрау Шеферс повела доктора Тензина под навес, где сушились травы. Так что, на какое-то время ребята оказались предоставлены сами себе.
– Походите, осмотритесь здесь, – сказала им фрау Шеферс. – Ягоды можете с кустов есть – они чистые.
Оставшись одни, ребята побродили вокруг дома, обошли двор, заглянули во все строения – и в сарайчик, и на конюшню, и в загончик для коз, и даже в будку Арки, который всюду неотступно следовал за ними, тыкаясь большим чёрным носом им в ладони, выпрашивая угощения.
Наконец, они вышли за угол дома, откуда открывался вид на всю долину. Вдалеке виднелись шпили замковых башен Форествальда. Солнце поднималось всё выше и выше, земля начинала парить, и ребята, заметив развесистое дерево на пустыре чуть поодаль от дома, решили укрыться в его тени и заодно вскрыть пакет с манускриптом. Они сели на тёплую траву, прислонившись к стволу дерева. Арки развалился рядом, положив морду на вытянутые передние лапы.
Янка расстегнула сумку и осторожно вынула рукопись.
– Интересно, сколько ей лет? – спросила она.
– Лет пятьсот, не меньше, – ответил Рудик, расправляя пакет, в котором хранилась книга.
Янка провела пальцами по краю кожаной обложки и открыла первую страницу. Текст оказался написанным неизвестным шрифтом. Витиеватые буквы, выписанные тёмно-коричневыми чернилами, ровные строчки, и… никакого смысла в словах! Многие страницы рукописи содержали рисунки растений и их частей; какие-то похожие на астрономические схемы, изображения купающихся женских фигур, много звёздочек на полях. И везде – один уверенный почерк.
– Странно, – наконец сказала Янка, – почему мы не можем прочесть эту книгу? Ведь мы же понимаем друг друга, и можем читать на разных языках!
– Я тоже думал об этом, – сказал Рудик. – Единственное объяснение – это то, что книга написана на каком-то известном языке, но алфавит – сами буквы – не этого языка. Или вообще...
– То есть, ты хочешь сказать, что это – придуманный алфавит?
– Именно!
– Но тогда должен быть шифр! Я читала об этом в приключениях Шерлока Холмса. Он разгадывал письма, написанные по-английски, но буквы, то есть значки, которые вместо них использовались, были в виде пляшущих человечков. Мы и сами в школе пользовались ими, когда записки писали на уроках – ну… чтобы учителя ничего не поняли… – пояснила Янка, – играли так.
– И здесь, видимо, тоже кто-то любил поиграть, – заметил Людик, кладя под голову свою сумку и растягиваясь на траве рядом с собакой:
– Привет, Арки, ты не против, если я тоже немного поваляюсь? – Пёс завилял хвостом, поднял голову и лизнул Людика в нос.
– Ну и что будем теперь делать? – спросила Янка, – книга-то у нас на руках!
– А ничего, – спокойно ответил Людик. – Вы оба, конечно, можете ломать голову, пытаясь прочесть то, что здесь написано, но насколько мне помнится, Янна, тебе советовали найти манускрипт, а не прочесть его!
– Точно! – вспомнила Янка. – Но если кто-то знал, что мы сможем найти книгу, то что, если этот «кто-то» может украсть её у нас?
– Я не думаю, что её украдут, – сказал Людик, грызя травинку.
– Почему? – удивился Рудик.
– Ты сам посуди: кто-то знает о книге. И, очевидно, о том, что в ней написано. И именно поэтому советует, причём, заметь – настоятельно так советует, найти манускрипт. Значит, этот «кто-то» уже читал книгу. Так зачем ему её красть? Тем более, что этих книг две. И до недавнего времени в университете можно было преспокойно изучить её копию.
– Да? А откуда этот таинственный «кто-то» знает, что их две? – спросил Рудик.
– Ой, знает или не знает про две книги – это не важно. Важно то, что эта книга теперь у нас. И остаётся только одно: ждать, пока она потребуется. Ведь зачем-то её надо было найти? Янка, ты-то как думаешь?
– А я думаю вот что… – обрывки фраз, идей, мыслей комбинировались в Янкиной голове в невообразимые логические и абсолютно нелогические построения.
– Я думаю вот что, – повторила она, – книг – две. Одна – копия, которую может увидеть любой.
– Мог. До недавнего времени, – заметил Людик.
– Да. Но вторая – оригинал. Тот, кто советовал найти манускрипт, знал, что ту книгу – ну, которая копия – нам не получить. В конце концов, это разные континенты! Значит, мы могли найти только оригинал, хранящийся в Европе. А оригинал всегда ценнее копии. Значит, в этой книге, которая у нас на руках, есть что-то, что отличается от содержимого копии.
– Точно! – воскликнул Рудик. – Помнишь, как произошло с «Историей Форествальда»?! Мастер Галлз выдал тебе экземпляр из Секции Редкостей, тогда как все остальные брали обычные книги! Слушай! – осенило его. – Может быть, это потому, что твой экземпляр – первый, а остальные – копии?
– Минуточку! – заинтересовался Людик. – Я что-то пропустил? О чём это вы тут?
Ребята рассказали ему о первом посещёнии Янкой библиотеки.
– Могли бы сразу сказать, – надулся Людик.
– Ну, извини, как-то не получилось сразу, – краснея, соврал его брат.
– Да ладно уж, понимаю – болтуном меня считаешь.
– Что ты! – запротестовал Рудик, – просто… ну я и сам не знаю, почему не захотел тебе рассказывать. Правда.
Людик молчал.
– Ну, прости... пожалуйста…
Повисла неловкая тишина. И вдруг где-то высоко-высоко над их головами зазвенели колокольчики. Казалось, сами ветви дерева, под которым они сидели, качались в такт лёгким порывам ветра, и тихие перезвоны смешивались с шелестом густой изумрудно-зелёной листвы, шатром окутывавшей золотистый ствол. И стало так легко-легко… Арки поднял морду, прислушался. Затем снова прикрыл глаза и задремал.
– Ладно уж… – примирительно произнёс Людик. – У меня тоже такое бывает.
– И у меня, – торопливо добавила Янка. – Знаете, это, как если бы внутри чувствуешь, что рассказывать не надо. И не потому, что человек плохой, или ты ему не доверяешь, а потому что он случайно может другим сказать то, что им знать не нужно. Как если бы оберегаешь другого от того, что он может проговориться. И от этого всем плохо будет, и хуже всего ему. Вот.
– Так ты не обижаешься больше? – осторожно спросил Рудик брата.
– Нет, – улыбнулся тот, – я ведь сам такой же. Ведь с этой книгой как получилось? Мы же взяли её из семейной библиотеки. И ничего никому не сказали. Потому что лучше об этом никому пока не знать.
– А если её спохватятся, искать будут? – спросила Янка.
– Ох, лучше бы никто не спохватился. Потому что тогда нам влетит. Мы же – единственные, кто в тот день заходили в хранилище, – сказал Людик.
– Так что, хорошо бы эта история с книгой поскорее разрешилась, – добавил его брат и, увидев, что Арки поднялся навстречу людям, идущим к ним, шепнул Янке:
– Быстро, прячь!
– А вот и наши собиратели! – профессор Сатьяврат Чаттурджи представил ребят своему спутнику. – Это Ингус Шеферс.
– Приятно познакомиться. А как вы нашли Звенящее Дерево? – удивлённо спросил их Ингус. Он был высоким и стройным. И от него пахло свежим хлебом.
– Да никак, – ответила Янка, – мы его не искали. Просто к нему подошли и сели.
– Просто подошли? – загадочно улыбнулся профессор.
– Да, – подтвердил Людик. – А что в этом странного?
– О! Странное здесь всё! – воскликнул Чаттурджи. – Вы помните, с какой стороны дома растёт это дерево?
– Ну… мы шли от колодца, сзади был навес, где доктор Тензин смотрит травы, а сразу за ним было дерево, – начали вспоминать ребята. – Да вот же! – и они растерянно стали озираться.
– А сейчас вы где? – хитро прищурясь, спросил Ингус.
Ребята обернулись. Сейчас они находились с совершенно другой, противоположной стороны дома, и вокруг них росло много деревьев, которых они, придя на это место, не заметили.
– Но мы же… – воскликнула Янка, – не было здесь других деревьев!
– Чудеса какие-то! – выдохнул Людик. – Что это, профессор?
– Это Звенящее Дерево. Оно растёт повсюду – вокруг этого дома.
– Как это? – удивился Рудик.
– Никто точно не знает. Даже сами хозяева. Верно, Ингус? Просто это дерево растёт так.
– Так это оно издавало тот звон, недавно совсем? – спросила Янка.
– А вы что, поссориться уже успели? – рассмеялся Чаттурджи.
Арки гавкнул.
– Предатель! – шутливо поругал пса Людик. – Да, было немного. А откуда Вы знаете?
– К этому дереву можно прийти всегда, – произнёс Ингус. – Правда, не сразу у всех получается найти его. Но если найдёшь, и у тебя плохое настроение, или поссорился с кем-то, или какая-то печаль, это дерево слышит человека, который пришёл к нему.
– Как это слышит? – не понял Людик.
– Оно слышит эмоции – не слова. Наши чувства. И когда кому-то плохо, оно начинает звенеть. Такой мелодичный звон, знаете ли… Ах да, – спохватился молодой Шеферс, – вы уже знаете. В общем, это может показаться невероятным, но дерево словно прогоняет всю печаль, всю тоску. И взамен будто бы делится своей радостью. И тогда становится очень легко, – он улыбнулся каким-то своим мыслям.
– Но, пожалуй, нам пора идти, – произнёс профессор, глядя в сторону дома. – Нас уже зовут.
И действительно, на крыльце стоял доктор Тензин и махал им рукой.
* * *
К полудню солнце жарило настолько нестерпимо, что фрау Шеферс пришлось срочно изобретать для гостей какие-то головные уборы. Людик сказал, что может обойтись полотенцем и, перевязав его на голове тесёмкой, стал напоминать кочевника-бедуина из пустынной Аравии. Его примеру последовали Янка и Рудик. Профессор Чаттурджи, постоянно носивший свою национальную одежду, намотал на голову шарф наподобие тюрбана. Ингус накинул капюшон тонкого белого плаща, с которым, казалось, никогда не расставался. Доктор Тензин не стал ничего выдумывать, а попросту прикрыл голову краем своей бордовой накидки.
Перед отправкой в горы герр Шеферс придирчиво осмотрел всю команду и покачал головой:
– Да… жаль, нет у нас фотоаппарата…
– У меня есть! – воскликнул Людик.
Со смехом и шутками сделав пару снимков, сборщики трав, возглавляемые фрау Шеферс, вышли за ворота и направились в сторону невысокого зелёного холма, где как показалось Янке, что-то поблёскивало. По дороге разбились на пары. Травы, которые им необходимо было собрать, росли на самом холме, на лугу, и на склонах окрестных гор.
– Ну что, мама, – говорил Ингус, определяя места для сбора. – Полынь, ромашка и кошкина трава уже есть, бузину и калину я тебе приготовил. Клевер, отец сказал, накосит, так что с этим вроде как разобрались. Что нам надо ещё?
Фрау Шеферс и доктор Тензин, всю дорогу обсуждавшие свойства каких-то растений, сверились по записям, и уже вскоре Людик отправился за холм вместе с доктором собирать золотистую арнику, Рудик с профессором Чаттурджи ушли на луг за дырявым зверобоем, а Янка, вместе с Ингусом поднялись на каменистый склон горы – за вербеной. Фрау Шеферс, забрав у доктора список трав, решительно заявила, что всё остальное она доберёт сама.
– А что мы такое собираем? – спросила Янка у Ингуса, аккуратно обрывая четырёхгранные стебли.
– Вербену, – ответил тот, с удивлением глядя на Янку.
– Нет, я не про это. У доктора Тензина есть какой-то рецепт? Почему мы собираем именно эти травы?
– Наверное, есть, – беспечно ответил Ингус. – Но даже если бы и не было, всё равно и зверобой, и вербену самое время собирать именно сегодня.
– А почему сегодня?
– Как почему?! Сейчас же такие дни!
– Какие дни?
– Янна, ты хочешь сказать, что не следишь за календарём? Ведь сейчас дни после летнего Солнцестояния!
– Ой, – сказала Янка. – А это что-то значит?
– Это значит очень многое. Вот, например, видишь там наших друзей? – Ингус указал на луг, где Рудик и профессор Чаттурджи стояли, окружённые дымкой золотистых цветов. – Они собирают растение, обладающее могучей силой, способной защитить практически от любой болезни. В самый долгий день в году солнце наполняет его цветы своим золотым светом. Заметила вокруг цветов искорки?
Янка кивнула.
– Ингус, а вербена? Её тоже на Солнцестояние собирают?
– Растения, вообще-то, собирают соответственно положению луны на небе. Скоро полнолуние, значит можно брать верхние части растений – луна вытягивает их соки наверх. Многие травы лучше, конечно, брать ночью. Но эти выходные – исключительно благоприятные дни. Я бы даже сказал – волшебные, поэтому вербену мы с тобой берём именно сейчас.
В этот момент фрау Шеферс присела у каких-то фиолетово-жёлтых цветов, и ветер донёс до Янки её голос.
– Она поёт им? – поразилась она.
– Да, – подтвердил, прислушавшись, Ингус. – Мама всегда им поёт.
– Но зачем? – спросила Янка.
– Так она разговаривает с ними.
– Растения умеют разговаривать?
– Янна, по-моему, я отвечал уже на подобный вопрос – тогда, у дома. – Солнце скрылось за большим кудлатым облаком, и Ингус сбросил плащ на ближайший валун. – Растения, конечно же, не говорят так, как мы, люди. Но они умеют слышать. И отвечают – тоже по-своему. Внимательный человек сразу же поймёт их, если только захочет, – он обвёл вокруг рукой.
– Кого их? – не поняла Янка.
– Всех, кто вокруг тебя: траву и деревья, птиц и зверей, камни и воду. Всю Природу. Если ты захочешь, ты услышишь, как она говорит с тобой.
– А ты слышишь её? Ты слышишь всех, кто вокруг? – спросила Янка.
– Я не могу их не слышать, ведь я живу с ними! Эти горы, травы, деревья и даже звёзды, и облака, все они – моя семья, мой дом.
Он выпрямился и замолчал, глядя куда-то вдаль, на заснеженные вершины. Лёгкий ветерок, трепал его светло-русые волосы. Янка смотрела на его стройную фигуру на фоне голубого неба.
– Знаешь, – помедлив, произнесла Янка, – тебе никто не говорил, что ты сам похож на…
– На кого? – переспросил Ингус, обернувшись.
– На дерево.
– Да? Интересно, на какое? – Ингус звонко рассмеялся.
– Не знаю, – смущённо пожала плечами Янка. – Я не очень-то в деревьях разбираюсь. – Может быть, на одно из тех, что растут у вас в саду?
– Может быть! – рассмеялся молодой Шеферс и, задорно взъерошив волосы, отчего привёл их в ещё больший беспорядок, подхватил плащ и холщовую сумку, куда они складывали травы. – Ну что, идём?
Они спустились к остальным, собиравшимся у подножия холма. Перед тем, как отправиться в обратный путь, взрослые немного отдохнули под бузинными кустами, а ребята вдоль и поперёк исползали солнечный склон холма, который был покрыт ярким ягодным ковром земляники.
Вернувшись на хутор, они терпеливо развесили под навесом травы, связав предварительно их в пучки под руководством Ингуса. И, наконец, умывшись нагретой солнцем водой из ведра возле колодца, все зашли в дом, где фрау Шеферс уже накрывала на стол. Обед был просто королевским! Проголодавшиеся на свежем воздухе травосборщики сметали всё, что было выставлено хлебосольными хозяевами. После сытного обеда, герр Шеферс отправился запрягать Тайпи, и ребята, взяв по тарелке клубники с сахаром, обильно политой сметаной, вышли на улицу и сели на крыльцо дома.
– Я кое-что пофотографировал, – сказал Людик, – пока мы там были, – хорошие снимки должны получиться.
– А я кое-что нашёл, – Рудик вытащил из кармана примятый стебель с зазубренными по краям листьями и маленькими фиолетовыми цветками с белыми прожилками и золотой искоркой в центре.
– Что это? – поинтересовались ребята.
– Это трёхцветка. Фиалка. Нашёл, когда за земляникой ползали.
– А зачем она тебе? – спросил брата Людик.
– Не зачем, а почему! – наставительно заметил тот.
– Что почему? – не поняла Янка.
Вместо ответа Рудик, быстро оглянувшись – не видит ли их кто, достал из Янкиной сумки манускрипт и открыл его на одной из страниц, где было нарисовано растение, которое напоминало…
– Это она! Это фиалка! – взволнованно выдохнули ребята.
– Именно! – торжествующе сказал Рудик. Значит, если мы разберёмся, какие растения здесь изображены, мы сможем понять, что именно здесь написано!
– А что, если мы покажем книгу фрау Шеферс? – вдруг предложил Людик.
– Ну да… – скривилась Янка, – и сразу же расскажем, откуда у нас эта книга. Думаешь, что она не знает про манускрипт?
– Откуда? – спросил Людик.
– Но она же так хорошо разбирается в травах…
– Но это не значит, что она знает их потому, что книги читает!
– Тоже верно.
В этот момент на крыльцо вышла сама фрау Шеферс. Ребята тут же окружили хозяйку, протянули ей книгу.
– Тётушка Дебора, скажите, Вам не знакомы какие-нибудь из этих растений?
Фрау Шеферс неспешно пролистала страницы.
– Нет, не узнаю… разве вот только это… м-м-м… нет, вряд ли… да, вот – фиалка, но тоже немного странная… а это как спорыш, окопник… Нет, пожалуй, нет. Что-то похожее есть, но вот здесь, например, – она остановилась на одной из страниц, – здесь листья папоротника, цветок – не то колокольчик, не то бурачник, а корешки – так совсем не знакомы. Что это за книга такая у вас? Да и старинная, похоже.
– А… это мы в библиотеке взяли… в нашей… – выкрутился Людик, – тоже вот… интересуемся растениями…
Рудик и Янка усиленно закивали, подтверждая.
– Чудные здесь растения, вот что скажу я вам, – заявила фрау Шеферс, покачав головой. – Нет таких в природе. Если только это – не книга рецептов. Уж больно напоминает... – и она ушла в дом.
– Книга рецептов? Думаете, это – средневековый травник? – недоверчиво спросила Янка, заворачивая манускрипт в полиэтилен.
– Там ещё и схемы какие-то есть, и знаки зодиака вроде тоже, – вспомнил Рудик.
– По крайней мере, мы выяснили одно, – подытожила Янка. – То, что нарисовано здесь, и существует, и не существует одновременно. Ведь если это травник, то такие растения должны где-то быть?
– Но ты слышала, что сказала фрау Шеферс? «Нет таких в природе».
– Может быть, сейчас нет, а когда-то были? – предположил Людик, всё это время внимательно слушая друзей. – Помните Звенящее Дерево? – Мы пришли к нему с одной стороны, а оказались – совершенно с другой!
Не согласиться с этим было сложно. Увидев, что взрослые собираются возле ворот, ребята побежали к ним. Герр Шеферс вёз в замок мёд и зелень с огорода. Вскоре, пристроившись между мешками, участники однодневной экспедиции, покинули гостеприимный дом.
В замок вернулись незадолго до ужина. Однако, умаявшись в дороге, ребята, попрощавшись с Тайпи и его хозяином, отправились спать. Проснувшись около десяти вечера, Янка спустилась к домовому Бирюзовой Башни и отдала ему на хранение манускрипт.
Потом они долго пили чай из трав, которые Янке перед расставанием подарила фрау Шеферс. Айюк был рад безмерно. Его родичи принесли с кухни хлеба с сыром, и Янка с удовольствием съела несколько бутербродов. Около полуночи она, чтобы никого не разбудить, на цыпочках поднялась к себе в комнату и, утомлённая событиями дня, моментально уснула.
А в гостиной преподавательского корпуса несколько человек сидели у камина.
– Как наши собиратели трав? – спросил человек с золотистыми волосами.
– Отлично поработали, господин директор. Мало того, что сегодня у них были лучшие учителя, которых только можно представить, так ещё они весь день таскали с собой какую-то книгу про растения и что-то в ней изучали.
– Даже так? – удивился ещё один участник беседы. А неизвестно, какая книга?
– Могу завтра узнать у племянницы, если Вам интересно, профессор Крауд.
– Да нет, собственно, я и спросил-то по привычке. Пусть изучают. Кстати, профессор Честертон, мы приобрели сегодня порошок чешуи китайского двурога. Заходите завтра ко мне в лабораторию?
– Конечно, господин Крауд. Благодарю.
* * *
В камине догорал огонь, замок погружался в сон. Аврелиус Магвелл долго смотрел из своего окна на струи фонтана во дворе, залитом золотыми лунными потоками. Затем он задёрнул шторы и, проведя ладонью над свечами, зажёг их. Комната осветилась ровным, чуть колеблющимся светом. Магистр взял со стола письмо, ещё раз перечитал его и, задумавшись на мгновение, начал писать ответ. Где-то через полчаса он отложил перо и, бегло скользнув по строчкам, посыпал бумагу тонким слоем серебристой пудры. Только что написанные буквы исчезли. Вложив письмо в конверт, Магвелл запечатал его кольцом с гравировкой в виде семилучевой звезды и, надписав: Великому Магистру от Аврелиуса Магвелла, Магистра, Хранителя Всех Тайн,вновь посыпал серебряной пудрой бумагу. Надпись пропала. Подойдя к нише в стене, он положил письмо на каменный выступ и коснулся резьбы, по которой пробежал огонёк голубоватого пламени. Магвелл произнёс имя адресата, и письмо растворилось в лёгкой вспышке. Магистр прошёлся по комнате и, задержавшись на мгновение перед фотографией на столе, задул свечи.
В темноте ночи, накрывшей замок, мягко светило лишь окно комнаты тибетского доктора, который раскладывал привезённые травы и снадобья, что-то отмечая в своих записях и бормоча старинные строки: «Хорошо, когда растения собирают невинные дети, чистые, нарядно одетые и украшенные…»
– ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ –
Чёрное Пёрышко
Янка полюбила уроки магии. Нехотя, не сразу, отчаянно сопротивляясь, но ей пришлось самой себе в этом признаться. Личность профессора Крауда, по-прежнему не вызывала в ней тёплых чувств. Однако, оба предмета – и Теория, и Практическая Магия заинтересовывали её с каждым новым занятием всё больше и больше.
– Янка, ты ведь потомственный алхимик! Зачем тебе в магию углубляться? – сетовал Людик, видя, как его подруга каждый вечер торопилась разделаться с заданиями по остальным предметам, чтобы высвободить время для библиотечных изысканий по темам, которые им задавал учить профессор Крауд.
Рудику подобная увлечённость так же казалась ненужной.
– Ну, хорошо, – говорил он, – допустим, тебе нравятся все эти заклинания, ты сутками можешь сидеть, рассматривая таблицы и схемы, в которых кроме тебя и Кэтти Двайер никто с нашего отделения больше не ориентируется! Но при этом на уроках ты не можешь и двух слов связать! Всё знаешь, а Крауду ответить не можешь!
Это была чистая правда. Янка действительно начинала разбираться в теории магии едва ли не лучше всех учащихся Форествальда, но об этом знали только её близкие друзья, когда она помогала им готовить домашнее задание или практиковалась с заклинаниями. Например, однажды, когда Людик, торопясь на урок, по неосторожности вылил на себя за обедом сок и в таком виде явился на занятия к Крауду, Янка, взяв свою учебную волшебную палочку, высушила незаметно тому одежду. К сожалению, Янкиных друзей профессор Крауд этого не видел, поскольку урок не начался, и его на тот момент не было в классе. Единственно, что радовало их компанию, было то, что свидетелем происшествия оказался Люк Спайтел, который с тех пор начал держаться от них на расстоянии.
– Слушай, ну что ты так его боишься? – досадовала Кэтти, когда как-то вечером они сидели в общей гостиной Бирюзовой башни. – Мы же видим, что тебе интересна магия. Почему бы тебе не подойти к профессору Крауду и не попросить дополнительных занятий? Может, тогда этот дурацкий комплекс куда-нибудь исчезнет? Надо смотреть своим страхам в лицо!
– Я что, похожа на камикадзе? – простонала Янка.
– Тогда поговори со своим дядей, – предложил Людик, – пусть он попросит Крауда?!
– Профессора Крауда, – поправил его Фрактус с фотографии, которую Янка использовала вместо закладки.
– И ты туда же! – Янка, досадуя, захлопнула «Технику работы с волшебными палочками» и, нервничая, стала объяснять:
– Я его боюсь, понимаете? И с этим ничего поделать нельзя! Лучше я самостоятельно всё изучу, и пусть Крауд… – кот дёрнул хвостом, – профессор Крауд, – добавила Янка, – пусть он считает меня абсолютно не способной к магии, но я к нему и на пушечный выстрел не подойду!
– А зря! – сказал Рудик. – Экзамен-то тебе всё равно придётся сдавать ему.
Это было хуже всего. Янка сердито хмыкнула и ушла из гостиной к себе наверх.
– Что делать будем? – спросил друзей Рудик. – Нельзя же всё так оставлять.
– Может, нам самим поговорить с профессором? – предложила Кэтти.
– Ну, это только если ты, – Людик поднялся с дивана, потягиваясь. – Нас с Рудиком он не выносит по определению.
– Легко! – согласилась Кэтти. – Но в таком случае, разговор с её дядей – профессором Честертоном вы оба берёте на себя! И чем раньше, тем лучше! Например, завтра после обеда.
– Но завтра же театр! И ещё мы позаниматься хотели! – возмутился Людик.
– Ничего! – отвергла его отговорки Кэтти, – придумаете что-нибудь, потому что я буду разговаривать с профессором Краудом именно завтра. У нас пара Практической Магии как раз последним уроком. Попрошу его о дополнительном занятии лично для себя. Мол, что-то недопоняла. А там и заикнусь про Янну. Как бы ненароком. Так что будет лучше, если нашу дипломатическую миссию мы провернём одновременно!
– А если он назначит тебе занятие на вечер? – спросил Людик.
– Вряд ли, – уверенно сказала Кэтти. – Вечером они с директором идут обсуждать декорации. Князь-Таганский расписал план подготовки к спектаклю и вывесил возле Большого Зала. Вы что, не заметили? Всё с вами ясно, – вздохнула она, взглянув на лицо Людика. – Ладно, идите спать, – скоро свет уже погасят. Спокойной ночи.
Однако, на другой день ребята так и не поговорили с преподавателями. Приехал секретарь Магистериума месье Дженкинс, и на обеде некоторые преподаватели сидели встревоженные и удручённые.
– Что это с ними? – недоумевали друзья, и после обеда Янка, улучив момент, заскочила в кабинет Защитной Магии.
– Здравствуй, племянница! – обрадовался Честертон её появлению. – Что-то случилось?
– Привет, дядя Джон, – ответила Янка. – Вот не поверишь, именно за этим я и пришла к тебе – узнать, что случилось. Ты какой-то смурной. И профессор Чаттурджи тоже…
Честертон поманил её к себе.
– Заметили, да?
Янка кивнула:
– Ага.
– Да, от вас не скроешься, – невесело усмехнулся Честертон. – Признаться, мы были весьма огорошены одной новостью, о которой…
Янка в ожидании смотрела на него.
– …о которой вам знать, вообще-то, не следует, – закончил Честертон, устало потерев виски. – Хотя, с другой стороны, лучше об этом тебе знать. Великий Магистр болен, и это нас всех беспокоит.
– Как это «болен»? – не поняла Янка. – Это тот человек, которого показывали на экране в Солсбери, да?
– Да. И именно ему принадлежит идея открытия международных школ, в одной из которых мы сейчас находимся.
– А неужели его нельзя вылечить? – спросила Янка. – Или он чем-то серьёзным заболел?
– Да в том-то и дело, что вылечить было бы можно, если знать диагноз. Если понимать – какая болезнь подтачивает его здоровье. К сожалению, это до сих пор не известно.
– То есть, никто не знает, чем он болен?
– Да.
– И поэтому месье Дженкинс приехал сюда?
– Признаться, да.
– А что ещё он здесь делает?
– В смысле?
– Почему он не мог прислать письмо? – Янка удивлённо посмотрела на дядю. – Неужели месье Дженкинс приехал в Форествальд только для того, чтобы сообщить вам об этом?
– А ты права, – согласился Честертон, – что-то ему здесь надо. Понять бы только – что именно…
В этот момент в кабинет Защитной Магии постучали, и в дверном проёме показалась фигура Крауда.
– Добрый день, Эсбен! – поприветствовал его Честертон.
– Не такой уж он и добрый, Джон, – ответил тот, казалось, игнорируя Янкино присутствие. – Тем не менее, не будешь ли ты так добр и не спустишься в лабораторию? Ландов уже там.
– Ах да! Точно! Благодарю, что напомнил!
Крауд ушёл, а дядя Джон, взял Янку за плечи и, подталкивая к выходу, тихо сказал:
– Надеюсь, информация о здоровье Великого Магистра не станет достоянием всей школы? Хотя… своим друзьям можешь сказать, – в любом случае, всё тайное когда-нибудь станет явным. Но, пусть тайна остаётся тайной хотя бы какое-то время. Договорились?
Честертон прикрыл дверь кабинета и отправился в подземелье, где находилась замковая лаборатория. Янка завернула на большую лестницу, – Фрактус сказал, что подыскал для неё пару книжек про волшебные палочки и теперь ждал её в библиотеке.
Вообще, волшебные палочки алхимикам не полагались. Вот волшебники – другое дело – пользовались ими регулярно. Собственно, представить себе волшебника без волшебной палочки настолько же нереально, как дракона в юбке. «Хотя, если предложить Энтони увидеть эту картинку на уроках визуализации, профессор Дхарьяни будет в восторге от его успехов», – размышляла Янка, пробираясь между полками к заветному стеллажу, на стене возле которого жил Фрактус.
– Здравствуй, Янна! – поздоровался с ней кот, когда она слегка подула на картинку, и лёгкий ветерок закачал на ней верхушки старых деревьев.
– Привет, Фрактус! Ну, что ты нашёл?
– «Сад Мерлина». Это про разные деревья и их свойства. Там посмотри – в третьей главе рассказывается, как правильно выбирать дерево для волшебной палочки.
– А где книжка стоит?
– Пара полок рядом с секцией, где вы учебники по природоведению брали.
– Понятно. А ещё что?
– Есть ещё «Изготовление магических артефактов. Начальный уровень». Но это тебе пока рано, конечно.
– Ничего не рано! – возмутилась Янка.
– Ну, смотри сама. Третий поворот направо от нашего стеллажа. Прочитаешь – снова приходи. Мастер Галлз говорит, что скоро поступление будет. Может, что новенькое появится.
Они ещё немного поболтали, и кот, грациозно проскользнув в калитку забора, ушёл в дом. До начала театрального занятия их группы оставалось ещё минут тридцать, и Янка, у которой с утра першило в горле, решила зайти к доктору Тензину.
Кабинет их школьного врача находился в юго-западном углу замка, в небольшом каменном домике напротив Рубиновой башни. Янка подошла к полуоткрытой двери и постучалась. Ответа не последовало. «Может, доктор внутри, в помещёнии, где он хранит лекарства?» – предположила Янка и толкнула дверь.
– Доктор Тензин! – позвала она. Никто не ответил.
– Доктор! Вы здесь? – Янка постучала по столу у окна и подумала: «Куда он запропастился?» В нерешительности она топталась на месте, не зная, как ей поступить, как вдруг заметила на столе листок бумаги с каким-то текстом. Янка присмотрелась. Это был рецепт, который доктор брал с собой на прошлых выходных, когда они собирали травы в долине! Янка знала, что нехорошо читать чужие записи, но любопытство взяло верх, и она пробежалась взглядом по написанному.
«Девятерной состав из трав», – прочитала Янка. «Щитовник, адиантум, бадан, барбарис, змееголовник…» – многие названия были совершенно незнакомы. С улицы послышались шаги. Кто-то приближался к дверям. И звук этих шагов ох как отличался от спокойной походки доктора. Янка заметалась в поисках укрытия. Кроме ширмы, разделяющей кабинет, ничего поблизости не было, и Янка, юркнув за неё, присела, скрючившись между тумбочкой и больничной койкой.
Скрипнула дверь, и на пороге медицинского кабинета появился грузный человек, вытиравший пот со лба. «Уф, жарко…», – пробормотал он, – «Проклятое солнце»! Он прошёл прямо к столу. Янка зажала рот ладонями, стараясь не дышать. К горлу подступило утреннее першение. В щёлку между створками ширмы она видела, как толстый человек деловито перебирал записи доктора, открывал и закрывал ящики стола. Она точно знала, кто это! Секретарь Магистериума обыскивал кабинет, явно ища что-то. Что-то очень важное. И никак не мог это найти. «Только не закашлять!» – думала Янка, а слёзы скатывались из глаз от напряжения. «Где же, где же?..» – месье Дженкинс цедил сквозь зубы, изредка поглядывая на настенные часы. Он явно торопился, суетился и нервничал. Наконец, он выпрямился и, воскликнув: «Может, он забрал его с собой?!», торопливо выбежал за дверь. Едва не задохнувшаяся Янка прокашлялась и с трудом разогнула затёкшие ноги. Листок со списком трав она всё ещё сжимала в руках.
Что делать? Бежать искать доктора? Рассказать дяде Джону? Но тогда ей придётся признаться в том, что и она находилась в кабинете совершенно одна, и читала чужие записи! С другой стороны, фрау Шефферс видела эту бумагу, значит, написанное здесь не было какой-то тайной? В любом случае что-то подсказывало ей, что оставлять в кабинете листок, который, по всей видимости, и искал секретарь, было нельзя.
Засунув бумагу в карман, Янка помчалась в замок, где уже начиналось занятие в театральной студии. Пробравшись к Рудику, она шепнула ему: «Есть дело» и мельком показала ему листок. Ребята еле дождались конца занятия, на котором Князь-Таганский заставлял всех изображать то различных животных, то приём у короля, то птичий двор– все массовые сцены, которые нужны были по сценарию пьесы. В конце концов, получив задание описать роль, которую бы каждый хотел играть в постановке, учащиеся с шумом вывалились в коридор и заполонили всю лестницу, торопясь на ужин в Большой Зал.
– Что если этот листок был причиной, почему месье Дженкинс сам приехал в Форествальд? Тогда это очень важно! – волнуясь, говорила Янка друзьям.
– На твоём месте я бы рассказал всё профессору Честертону, – посоветовал Рудик, в то время, как его брат в очередной раз перечитывал названия трав.
– Вы заметили, что здесь нет точного указания на количество? – наконец спросил он.
– Количества чего? – переспросила Янка.
– Ингредиентов, – сказал Рудик, беря в руки бумагу, – то есть, сколько частей каждой травы необходимо взять для лекарства. Это для рецепта.
– То есть, это не рецепт? – удивилась Янка. – А просто список трав, которые нужно собрать? Значит, не его искал Дженкинс? – разочаровано протянула она.
– Кто знает? – пожал плечами Рудик. – То, что секретарь обыскивал кабинет – это ни о чём не говорит. Может, он что-то забыл в кабинете.
– Но он пооткрывал все полки в столе! Не мог же он забыть что-то в вещах доктора?!
– А вдруг он что-то отдал доктору на хранение, и доктор положил его к себе в стол?
– Но он ничего не нашёл! Потому что там ничего не было! – воскликнула Янка. – И сто процентов: он искал этот листок!
– А ты уверена? – спросил Рудик. – Мне, конечно, этот толстяк тоже не нравится, но если ты придёшь к своему дяде и скажешь, что секретарь Магистериума обыскивает кабинет школьного врача… Тебе не кажется это обвинение смешным?
– И потом, откуда ты знаешь, что Дженкинс искал именно эту бумагу, а не какое-нибудь лекарство? – заметил Людик. – Может быть, доктор сам ему сказал зайти в кабинет и взять пузырёк. Например, от давления. Сейчас ведь жарко, а секретарь стройностью не отличается!
Все засмеялись, вспомнив постоянно потеющего секретаря.
– Да прекратите уже смеяться над человеком, – сказала Янка. – Всё-таки он – отец Маргарет. Лучше скажите, что нам теперь делать?
– У тебя горло как? – посмотрел на неё Рудик.
– Побаливает. А что?
– Вот и иди к доктору Тензину, и незаметно оставишь у него листок. На подоконнике, например. А о том, что ты видела в кабинете – пока никому не скажем.
* * *
В конце июня Янка окончательно поняла, что ей необходима волшебная палочка – своя собственная. Школьные палочки, которыми они пользовались на занятиях Крауда, им выдавали редко, и только для работы в классе. Палочки плохо слушались учащихся Форествальда, что давало повод профессору Крауду со скептицизмом отзываться об их способностях к магии.
– А что он хочет от нас? – возмущался Людик. – В конце концов, я алхимик, а не волшебник!
Кэтти была с ним не согласна.
– Ты просто не чувствуешь её, вот и всё!
– Тебе хорошо говорить! У тебя бабушка – волшебница.
– Ну и что? У Янны тоже получается!
– Да, – скривилась Янка, – ещё бы кто объяснил мне – почему?!
И правда, друзья не могли взять в толк, почему они не могли справиться даже с простенькими школьными волшебными палочками, а у Янки предметы поднимались над партой, повинуясь её желанию, и холодная вода в стакане начинала бурлить, если она очень этого хотела. Одна беда была – при приближении или даже просто внимании профессора Крауда все её способности куда-то улетучивались.
– Айюк, – сказала Янка, когда как-то вечером они пили чай в его кухоньке, – ты не знаешь, где можно достать дерево?
– Дерево? – удивился домовой.
– Ну… понимаешь, я хочу попробовать… сделать волшебную палочку…
– Вот как? – домовой встряхнул косичками, завивающиеся кончики которых норовили попасть в чашку. – Ты же алхимик!
– Ой, ну пожалуйста, только ты не начинай, ладно? – простонала Янка.
– А что такое?
– Меня все учат, кому не лень: «Ты – алхимик, зачем тебе магия?» А мне нравится, понимаешь? И получается вроде…
– Понимаю, – добродушно сказал домовой, – чего уж тут непонятного-то… Просто алхимики отличаются от волшебников.
– Да, я знаю, что алхимики приобретают всякие способности со временем, в течение жизни, а волшебники обладают ими с рождения. Ну и что?! Может, у меня эти способности уже приобрелись?!
Домовой промычал что-то неопределённое, а потом неожиданно заявил:
– Я скорее поверю, что ты не алхимик!
– То есть как это? – поразилась Янка. – Почему?
– А вот так. Алхимикам, когда у них открываются все эти способности, не нужны волшебные палочки. Как, собственно, и некоторым особо выдающимся волшебникам. Вы уравновешиваетесь тогда по силе. Ты вообще палочку в руках держала?
– У нас есть школьные.
– Нет, – слегка досадуя, сказал домовой, – это совсем не то! Всё равно, что играть на скрипке, купленной в магазине, а не на мастеровом инструменте. Спроси своего друга-скрипача! Ты вообще пробовала когда-нибудь выбрать себе волшебную палочку?
– Нет. А надо выбирать?
– О, боженьки мои! Конечно! Или, если человек знает как, то сам может сделать её.
– Я не знаю, но сделать хочу. В книжках же написано…
– Слушай, ты с деревом умеешь работать?
– Нет, – помотала головой Янка.
– А какую палочку сделать хочешь?
– Из рябины, наверное, – нерешительно ответила девочка, – или ореха.
– А её сердцевина из чего будет?
– А обязательно надо сердцевину?
– Желательно, если ты собираешься делать палочку европейскую. Шерсть единорога, или перо птицы какой-нибудь.
– Ну, восточную мне никак не сделать – там драгоценные камни нужны, – сказала Янка. – А где берут шерсть единорога?
Домовой только вздохнул.
– Тяжело с тобой. Ты вообще сможешь понять, что палочка получилась?
– Не знаю.
– Ладно, – сказал Малыш Айюк. – Чтобы не было сомнений, надо проверить, кто ты больше – алхимик или волшебник. Если мы найдём хоть одну волшебную палочку, то это сразу станет понятно. У Кубера-сан жезл. Это нам не подходит.
– Может, у профессора Крауда… э-э-э… позаимствовать? – предложила Янка.
– И сразу вылететь из Форествальда – нам обоим! Ты что?!
– Но ведь он даже не заметит, если это сделать ночью!
– Настоящий волшебник всегда заметит, если его палочкой пользовался кто-то другой. И уж поверь мне, профессор Эсбен Крауд – настоящий волшебник. Ладно. Что-нибудь придумаем.
* * *
Дни летели как листки календаря. Накануне полнолуния профессор Чаттурджи объявил двухнедельную практику астрономических наблюдений за ночным светилом, которая должна была завершиться грандиозным небесным представлением – в начале июля все готовились к полному солнечному затмению. Вообще-то затмение в тот год в Европе не наблюдалось, но в Большом Зале собирали какую-то хитроумную аппаратуру, позволявшую принимать видеосигнал с другого континента, где располагалась одна из международных школ.
Обычно каждое отделение поднималось на Большую башню по два раза в неделю, около десяти вечера. Но теперь приходилось постоянно таскать с собой блокноты, фиксируя положение заходящего солнца, основных звёзд и зарисовывать фазы луны.
Остальные преподаватели тоже как сговорились, и учащиеся Форествальда изучали образы луны и солнца и на Истории Искусств, и на Поэтике, и на Мифологии. Даже профессор Честертон объяснял, как обезопасить себя во время полнолуний, затмений и прочих астрономических событий, связанных с изменениями бледного диска. Ко всеобщей лунной истерии не присоединился, разве что, профессор Крауд, который на вопросы коллег во время педсовета выразился в том духе, что с обрядами вызова Гекаты учащимся ещё рано знакомиться. На что директор примирительно заметил, что тоже сомневается в целесообразности изучения подобных ритуалов детьми одиннадцати – двенадцати лет.
Как бы то ни было, лунный диск постепенно истончался, и к исходу второй недели астрономического марафона профессор Чаттурджи настроил-таки аппаратуру, и месье Кубера-Сан накрепко запер после ужина Большой Зал, повесив на дверь табличку «Не входить. Идёт запись», – ночью с американского континента должны были транслировать затмение.
Тем вечером Янка, сделав последние заметки в блокноте, с чистой совестью переписывала свои наблюдения в тетрадь по астрономии. Было ещё не так поздно, когда она осталась одна в гостиной Бирюзовой башни. Как только все разошлись по своим комнатам, она осторожно спустилась к башенному домовому.
– Ты чего не спишь? – поинтересовался тот.
– Да вот, надо по астрономии дописать работу. Мне бы книжку посмотреть, – там какие-то изображения были со звёздами, – может, найду что подходящее?
Малыш Айюк принёс манускрипт из своей комнаты и начал хлопотать у плиты. Янка, устроившись поудобнее на диванчике у окна, изучала картинки, изредка зацепляя взглядом непонятные буквы. Сколько раз она вот также сидела, склонившись над книгой, не в силах понять ничего. Но сегодня что-то изменилось – несмотря на то, что она не понимала ни слова, очерёдность написания букв начала звучать в ней как некие слова, неслышная речь. Янка всё глубже погружалась в это гипнотическое состояние, словно чей-то голос читал эту книгу вслух, и теперь Янка знала, что в ней написано.
Зашумел чайник, выталкивая из носика пар, и Янка, вздрогнув, разлепила глаза.
– Я что, заснула? – спросила она испуганно.
– Признаться, да, – ответил домовой, заваривая чай. – Мяту класть?
– Давай. Только немного.
Неясное состояние сна улетучивалось вместе с закипавшим чайником, и через несколько мгновений ясность и понимание содержания книги пропали окончательно.
В этот момент за окном скользнула какая-то тень.
– Айюк! Смотри! – Янка вскрикнула и отпрянула от окна, придвигаясь поближе к огню. – Что это?
Огромная тень накрыла проём окна, потом вдруг раздалось уханье, хлопанье крыльев, и покрытая перьями когтистая лапа уцепилась за каменный подоконник. Янка взвизгнула.
– Бубо! Бестолочь! Ну разве можно так! – заорал Айюк, размахивая полотенцем, которым собирался взять закипевший чайник. – У тебя же вход отдельный есть!
Огромная голова просунулась в окно, за ней показалось всё остальное тело золотисто-коричневой птицы.
– Кто это?! – Янка выглядывала из-за спины домового.
– Это?! – возмущался домовой, доставая с полки банку с консервами. – Это чудовище?! На, ешь! – Он поставил перед птицей миску с едой.
– Это что, сова? – спросила Янка.
– Нет, – ответил домовой. Таким рассерженным он ещё никогда не выглядел. – Это филин. Зовут БубоБубо.
– Как?!
– Бубо его зовут! Бу-бо! Только два раза. Но с него и одного достаточно.
Филин, искоса поглядывая на домового и взъерошивая перья, неспешно поглощал содержимое миски.
– Ладно, разбойник. Что ты там принёс? – вздохнул Малыш Айюк и отвязал от протянутой ему филином лапы тонкий свёрток.
– Это письмо? – испуг прошёл, и Янка уже с большим интересом рассматривала птицу. – Симпатичный. А погладить можно?
– Можно, – буркнул домовой, читая записку. – Но я сомневаюсь, что своим поведением он это заслужил.
Янка провела осторожно по золотистому оперенью птицы. – Мягкий, – сказала она. Филин пристально посмотрел на неё и негромко ухнул.
– Он здесь живёт? – спросила Янка.
– Да, в замке. А его приятель – у Шеферсов.
– Ты их знаешь? – поразилась Янка.
– Самих хозяев – не очень. А с их домовыми мы дружим. Иногда вот письмами перекидываемся. И знаешь, что пишут Тинг и Тордис?
– А кто это?
– Домовые Шеферсов.
– А-а… и что они пишут?
– Предлагают нам прогуляться.
– Ночью?! Куда?!
– В Хохдорф.
– Ни в какой Хорфдорф я не пойду! – решительно заявила Янка. – Мне завтра рано вставать!
– А если я скажу, что мы нашли для тебя волшебную палочку?
Янка уставилась на домового, а потом медленно спросила:
– А Хохдорф – это где?
– На окраине Чёрного Леса.
– А Чёрный Лес? Долго идти?
– Долго идти не придётся. Смотри, – и домовой, чтобы сразу остановить поток Янкиных вопросов, откинул один из настенных ковров, за которым в каменной кладке был проплавлен рисунок в виде уже знакомой ей буквы А с точкой наверху.
– Ты тоже умеешь переходить Пороги? – удивлённо спросила Янка.
– Я? Нет, что ты!
– Но как же мы тогда попадём…?
– Э-э-э… ну я тут позвал кое-кого... – с виноватым видом произнёс Малыш Айюк. – Ты ведь не будешь против?
– И кого ты позвал? – Янка в отчаянии опустилась на диванчик.
За дверью раздались шаги.
– Можно? – спросил высокий человек в серо-голубом плаще-мантии, входя на кухню.
– Директор? – Янка ошарашено смотрела на Магвелла. Потом перевела взгляд на домового.
– Так ты что, всё это подстроил? Специально?
– Янна, ну пойми, я же не мог…
– Айюк всё сделал правильно, – произнёс Магвелл. – Можно я присяду?
– Да, конечно, – с обидой сказала Янка, едва сдерживая эмоции.
– Айюк всё сделал правильно, – повторил Магистр. – С одной стороны он не мог не помочь тебе, раз обещал. Верно?
Домовой быстро-быстро закивал.
– С другой стороны, – продолжил Магвелл, – он не мог допустить, чтобы с тобой что-то случилось.
– Почему это со мной должно что-то случиться? – буркнула Янка.
– Потому что Айюк Айкид умудрился найти такие палочки и в таком месте, что без посторонней помощи тебе не обойтись.
– Что? – переспросила Янка, глядя, как лицо домового заливается краской.
– Но, Магистр, почему именно Вы? Он мог бы рассказать дяде Джону!
– Я и рассказал, – наконец-то вымолвил домовой. – И о том, что ты палочку хотела делать, и о том, что боишься профессора Крауда, и о том, что не знаешь, почему у тебя проявляются эти способности к магии. И он решил посоветоваться с директором, потому что сам пойти не может.
– Почему?
– Он – твой родственник, – сказал Магистр. – А это немаловажно.
– Никто из родственников не может сопровождать тебя сегодня в Хохдорф, – пояснил Айюк, словно извиняясь. – Я и сам не знал. А когда узнал, то сразу побежал к профессору Честертону.
– А кто может сопровождать?
– Двое: один как Проводник, другой – как Хранитель, – ответил Магвелл. – Но, довольно слов. Янна, – он повернулся к девочке. – Твой дядя знает, что я иду с тобой. Так что, ничего не бойся.
Янка недоверчиво молчала. Она и верила, и не верила Магистру.
– Докажите! – наконец сказала она.
Вместо ответа Магвелл протянул ей запечатанный конверт, в котором лежал её золотой кулон наизящной, но от того не менее прочной цепочке – ещё только приехав в замок, Янка отдала его дяде Джону на хранение, чтобы не потерять.
Этого было достаточно. Янка повесила кулон на шею, сбегала в гардеробную, нашла там свой тёплый свитер и потом, подумав, набросила сверху шерстяную мантию (пусть и парадная, зато тепло). Вернувшись вниз, она застала Магистра и домового, стоящими возле стены с впечатанным в её поверхность рисунком в виде буквы А.
– Готовы? – спросил он.
Янка кивнула.
– Тогда держитесь крепче. – И он, коснувшись правой рукой камня, произнёс слова, открывающие Пороги. Айюк ухватился за Янку, и они шагнули в свет – такой яркий по сравнению с темнотой окружавшей их ночи…
* * *
Они очутились на берегу широкой реки, в медленных водах которой отражались яркие звёзды. Ночь была безлунной. Прохладный ветерок гнал волны. Янка поёжилась и плотно застегнула мантию.
– Нам туда, – Малыш Айюк указал на гряду холмов, спускавшихся к реке. На плоской вершине одного из них, будто срезанной ножом, сквозь высокие деревья белели стены какого-то дома, обнесённого изгородью. Можно было разглядеть и колодец, и калитки в заборе. Квершине холма с разных сторон вели три тропинки – со стороны темнеющего леса, от каменистых кряжей и от реки, откуда поднимались сейчас обитатели Форествальда.
Они шли уже минут двадцать, а дом на холме не становился ближе. Когда это стало совсем очевидно, домовой остановился, потом хлопнул себя по лбу и воскликнул:
– Забыл!
– Что забыл? – спросила Янка.
Айюк молча залез в карман своей курточки и вытащил из него листок бумаги, в котором Янка узнала письмо, принесённое золотистым филином, и внимательно его просмотрел. Передав письмо Магвеллу, домовой достал из другого кармана абсолютно чёрное пёрышко, кусок хлеба и спичечный коробок.
– Это ещё зачем? – удивилась Янка.
– Смотри, – остановил её Магистр.
Домовой встал посреди дороги, взял в одну руку хлеб, посыпав его солью из коробка, в другую – чёрное перо и начал приговаривать:
Куры серы, куры рябы,
Куры чёрны, куры белы,
Ночники, ночники
Утренние, вечерние,
Ночные, полуночные,
Денные, полудённые,
Возьмите хлеб-соль,
Пустите домой!
После чего раскрошил на дороге хлеб, вытянул руку с пером и подбросил его в воздух. Лёгкий ветерок подхватил его и унёс, кружа в сторону дома.
– Теперь можем идти! – радостно сообщил домовой.
– Это заговор, да? – спросила Янка.
– Ага! – радостно собщил домовой. – Первый раз его читаю. Должно сработать, верно, господин директор?
Магвелл утвердительно кивнул. Теперь они шли по просёлочной дороге, и приближались с каждым шагом к дому. Наконец, они остановились у ворот.
– А кто здесь живёт? – спросила Янка.
– Та, что имеет много имён, – загадочно ответил Магистр.
– Величайшая из великих, – прошептал домовой, вглядываясь в тёмный двор. В доме было темно и тихо. Они подождали ещё немного.
Неожиданно залаяли собаки, дверь распахнулась, в окнах зажёгся свет, и в дверях показалась маленькая девочка, примерно одних лет с Янкой.
– Проходите, проходите! Не стойте на пороге! – воскликнула она, тряхнув двумя тоненькими светлыми косичками, торчавшими в разные стороны.
Домовой толкнул створку ворот и робко вошёл во двор. За ним последовали остальные. Несколько собак обступило их, громко лая. Девочка цыкнула на них, подождала, пока гости зайдут в дом, и прикрыла дверь.
«Это и есть величайшая из великих?» – думала Янка, разглядывая обстановку и хозяйку. «Но ведь это такая же девочка, как и я! Она что, одна здесь живёт?»
– Замёрзли, наверное? Садитесь ближе к огню! – маленькая хозяйка усадила молчащих в нерешительности гостей за большой деревянный стол и начала расставлять перед ними чашки. Магистр сделал протестующий жест:
– Не стоит беспокоиться, моя… – но договорить не успел, – девочка взглянула ему в глаза, и Магистр оборвал свою фразу на полуслове.
– Разрешите мне? – Малыш Айюк подскочил к девочке, держась, однако, от неё на почтительном расстоянии.
– Не разрешу! – шутливо засмеялась та.
– Но я же домовой! И мой долг – служить хозяевам! – выпалил Айюк и сам, казалось, опешил от своей смелости.
– Ну хорошо! – согласилась девочка. – Блинчики испечь сможешь? Тесто затворено – в кадушке стоит.
Айюк принялся за кухонные хлопоты так, будто боялся, что это поручение у него могут отобрать. Тем временем Магвелл вскочил, отодвинул пустой стул и, как настоящий джентльмен, помог девочке сесть за стол. Янка взирала на всё происходящее в немом удивлении – никогда она ещё не видела Магистра и домового в таком странном состоянии. Нет, конечно, дядя Джон подавал ей руку, когда она спускалась с лестницы, например, ухаживал за ней, даже называл её «принцессой», но, чтобы Магистр Магвелл, один из величайших алхимиков вёл себя как… – Янка не находила нужных слов.
– Давно не виделись, господин Магистр! – девочка улыбнулась Магвеллу. – Да Вы присаживайтесь, присаживайтесь! Сегодня можно без церемоний!
Магистр послушно сел.
– Как здоровье Вашего деда? – спросила его девочка с заботой в голосе.
– От Вашего взора не укроется ничего, – Магистр склонил голову. – Он очень болен.
– Скоро всё наладится. Не печальтесь, Магистр!
Магвелл с тревогой и надеждой поднял глаза на маленькую хозяйку. Та одобряюще кивнула ему.
– А тебя как звать? – наконец обратилась девочка к Янке, которая уже освоилась в этой странной обстановке.
– Янна, – ответила она и машинально спросила, – а тебя?
Краем глаза Янка заметила, как Айюк замер возле своих сковородок, и как выпрямилась спина Магистра.
– А Вас? – поправилась она.
– Ох, запугали совсем ребёнка! – с укором посмотрела она на Магвелла и засмеялась. – Давайте обойдёмся сегодня без церемоний! Вы же мои гости! Ты сама откуда будешь?
– Из России. Только мы к Вам из Форествальда приех…пришли.
– Из Форествальда? Хорошее место, – девочка подперла рукой подбородок. – Давно не была там.
– Простите! – Магистр вскочил со своего места, – конечно же… как Вам будет удобно по времени и…
– Ох, Магистр, раз уж Вы поднялись, поможете с блинами? – девочка указала в сторону домового. – Там творог для начинки, мёд и варенья разные тоже. Посуда – в шкафчике. Найдёте?
– Меня Маша зовут, – сказала девочка доверительно, когда они остались за столом одни. – У нас щенки родились. Хочешь посмотреть? И она, крикнув «Мы сейчас вернёмся!», потащила Янку через коридор в пристройку – сарайчик, где хранились дрова и сено. Там, в окружении высоких поленниц стоял деревянный ящичек, в котором большая пятнистая собака, такая же, как Арки у Шеферсов, вылизывала четверых щенков. Рядом в загородке стояла корова, и наверху на насесте квохтали сонные курицы.
Девочки склонились над щенками.
– Какие милые! – восхитилась Янка. – У них уже есть имена?
– Пока нет. Они же маленькие ещё. Вот подрастут, тогда и придумаем.
– А ты одна здесь живёшь? – Янка решила задать вопрос, долго вертевшийся на языке.
– Обычно нет, но пока – да.
– И тебе не страшно?
– Нет! – засмеялась девочка. – Кто сюда придёт-то?
– Ну да, – согласилась Янка. – Мы вот шли-шли, а дойти не могли. Пока Айюк – ну, домовой – он в нашей башне живёт, – не прочитал какой-то заговор… про куриц, кажется… и только потом до твоего дома дошли.
– А зачем вы ко мне шли? – спросила удивлённо девочка.
– А я думала ты знаешь, – Янка в недоумении посмотрела на неё. – Мне сказали, что здесь есть волшебные палочки. Это правда?
– Вообще-то да. Но зачем они тебе?
И Янка рассказала и про уроки магии, и про профессора Крауда, и про её желание сделать палочку, и как Айюк согласился ей помочь, но потом что-то у него пошло не так, и он рассказал всё дяде Джону, а тот пошёл советоваться с директором, и про филина, который её напугал...
– А потом мы пришли сюда…– закончила Янка свою историю.
– То есть, ты просто хочешь понять, кто ты?
– Да! Но у меня нет волшебной палочки, чтобы проверить к кому я больше отношусь: к волшебникам или алхимикам?
– Так ты бы сразу сказала! Пойдём! – девочка подвела Янку к дальнему углу сарайчика. Там, на столике возле маленького окошечка, среди всевозможных ножичков, свёрл, деревянных стружек, баночек с клеем и краской, лежали палочки.
– Выбирай! – просто сказала девочка.
– То есть? – не поняла Янка.
– Выбери, которая тебе нравится.
– Это волшебные палочки? – решила уточнить Янка.
– Нет. Пока их не выбрали, это просто палочки, – объяснила девочка. – Но если хочешь понять, кто ты, тебе надо выбрать одну из них. Какая тебе больше нравится?
– Ну ладно… – согласилась Янка. Она оперлась о край столика и медленно вела пальцем над палочками. Через какое-то время она спросила:
– А если мне ни одна не нравится?
– Ты уверена?
– Да! Они неживые какие-то… Вот эта – красивая, и с резьбой, а какая-то холодная. А вот эта, – Янка указала на крайнюю, – это пустая, а возле неё – как будто спит…
– А вот эти? – девочка подняла с пола несколько упавших палочек и протянула гостье. Янка помедлила и взяла одну.
– Взмахни! – посоветовала Маша.
Янка взмахнула. Поток тепла полился из центра её ладони, прошёл сквозь палочку и вырвался из неё золотисто-розовым сиянием. Мамин кулон начал нагреваться, звенеть, и воздух наполнился цветочным ароматом.
– Ух ты! – воскликнула Маша. – Здорово-то как!
– Держи! – Янка протянула ей палочку.
– Не-не-не! – замотала головой девочка. – Она теперь твоя!
– Моя?
– Ну да! Смотри! – и она взмахнула палочкой. Ничего не произошло. – Видишь?
Янка взяла у неё палочку обратно, и взмахнула. Сарайчик вновь осветился золотисто-розовым сиянием.
Они вернулись в дом, где их уже ждал поздний ужин, – Айюк отменно пёк блинчики…
* * *
– Значит, моя племянница – не алхимик? – Джон Честертон внимательно вглядывался в лицо Магистра, ожидая ответ.
– Почему? Алхимик! – задумчиво произнёс Магвелл.
– А палочка?
– У девочки определённые способности к волшебству, к магии. Но она – алхимик. Не знаю пока, как такое может быть, но в ней сочетается и то, и другое. А учитывая её воспитание в среде обычных людей, можно сказать, что перед нами – совершенно уникальный случай.
– А что говорит… Вы сами знаете, кто…?
– Она? – Магистр загадочно улыбнулся. – Говорит, что всему – своё время. Как всегда, впрочем, – добавил он.
– А какая… Она? – спросил Честертон.
– Я так понимаю, для всех – разная. Вашей племяннице, Джон, она, судя по всему, предстала в виде сверстницы. Для домового – как хозяйка, – на обратном пути он почему-то сравнивал Её со своей бабушкой…
– А для Вас, Аврелиус? Кого видели Вы?
Магвелл посмотрел на своего друга и тихо сказал:
– Ту, что имеет тысячу лиц и рассматривает звуки мира…
– ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ –
У Лукоморья дуб зелёный…
На другое утро Янка проснулась легко, несмотря на то, что вернулись они в замок глубокой ночью. После завтрака она хотела отдать дяде Джону мамин подарок, но тот не взял, сказав, что, наверное, есть смысл носить ей кулон постоянно. По пятницам последним уроком (если не считать вечерне-ночную астрономию), было спортивное занятие у Вольфирии Садовски, на котором все гоняли в футбол. Быстрее всех передвигалась сама мадам тренер, появлявшаяся на разных концах поля едва ли не раньше, чем там оказывался мяч. После игры обе команды повалились на траву за воротами.
– Она нас загоняет совсем! – заныл Людик. – Это не Вольфирия, а Валькирия какая-то! – со столь ценным замечанием Людика одноклассники не могли не согласиться.
Янка незаметно попыталась поправить кулон, съехавший на спину.
– Что это у тебя? – тихо спросил Рудик.
– Мамин подарок.
– Можно взглянуть?
– Да, конечно, – Янка протянула ему цепочку. Рудик внимательно изучил украшение. Потом вытащил из-за ворота свою цепочку с кольцом и протянул Янке.
– Смотри.
– Тут рисунок какой-то? – Янка подняла глаза на друга.
– Это кольцо – печатка. Его дают наследникам нашего дома.
– А что этот символ означает? – Янка провела пальцем по гравировке. На овальном золотом основании был отлит треугольный щит и надпись на латыни.
– «Наследник»? – прочитала она.
– Да, – пояснил Рудик. – А щит означает покровительство.
– А-а-а… понятно.
– Рудольф у нас теперь вроде как наследный принц, – сказал ей Людик, когда они поднимались в замок. – И, по-моему, это плохо на нём сказывается.
– Почему?
– Потому что он и до этого-то зануда был страшный, а теперь у нас есть чересчур ответственный зануда.
– Так может, это и хорошо?
– Ох… тебя же он не достаёт: «Людик, убери одежду!» или «Людик, сложи свои учебники!»
– Зато в комнате порядок, да? – засмеялась Янка.
– Да… это точно! – и Людик недовольно пнул подвернувшийся под ногу камешек.
После обеда Янка нашла дядю Джона. Они поднялись к нему в кабинет, окна которого выходили на Башню Магии. Сев на парту, Янка достала из сумки волшебную палочку, и пока она, болтая ногами, рассказывала о своих ночных приключениях, профессор Честертон крутил палочку в руках.
– Да, принцесса, занимательная история, –произнёс он наконец. – И как только вашему домовому пришло в голову найти для тебя именно такого мастера? Да уж, повезло так повезло.
– Ты знаешь, дядя Джон, Магистр Магвелл и Айюк как-то странно себя вели… там, в Хохдорфе.
– А что такое?
– Айюк ринулся сразу по хозяйству помогать, а Магистр всё время говорил с девочкой, как будто оправдывался перед ней. И даже пригласил её к нам приехать.
– К нам?
– В Форествальд.
– Даже так?
От Янки не укрылось, что дядя Джон отчего-то был впечатлён этим фактом.
– Ты не знаешь, почему они себя так странно вели? – спросила она.
Вопрос, казалось, застал Честертона врасплох.
– Э-э-э… не… нет, не знаю, – покачал он головой.
– М-м-м… ну ладно, – пожала плечами Янка.
– Слушай, Янна, по поводу этой палочки…– начал Честертон.
– Да, дядя Джон.
– Ты бы открыто пока не пользовалась ею?
– Почему?
– Потому что расспрашивать будут. В этом замке есть всего несколько настоящих палочек. А тебе на занятиях профессора Крауда достаточно будет учебных, так что…
– А можно я буду самостоятельно дома с ней заниматься?
– Самостоятельно?
– Да! Нам же профессор Крауд задаёт домашние задания.
– Ох, Янна, и почему мне постоянно кажется, что ты что-то недоговариваешь! Неужели ты будешь практиковать только то, что вам задано?
В очередной раз столкнувшись с проницательностью своего дяди, Янка подумала, что лучшая защита – это нападение, и как можно более беспечно, спросила:
– А что такого, если я буду изучать что-то сверх программы?
– А то, дорогая моя племянница, что пока мы не поймём, что пробудило в тебе склонность к волшебству, что, как ты знаешь, не свойственно алхимикам, особенно в твоём возрасте, я не разрешаю тебе использовать твою волшебную палочку для экспериментов.
– Но ведь есть же книги, и там всё написано! – начала было Янка.
– Вот именно, что в книгах «написано»! Просто написано! Без учителя буквы мертвы! Человек может прочесть тысячу книг, но без того, кто вложит ему в руки волшебную палочку, смычёк, или карандаш, или оружие, да что угодно! Без учителя можно наделать столько глупостей!
Признаться, Янка редко видела своего дядю таким взволнованным.
– Ладно! Я поняла! – примирительно сказала она. – Ты можешь меня научить?
– Чему?
– Как обращаться с волшебной палочкой?
– Я? Нет.
– Почему? Ведь ты же говорил – тогда у нас дома, на кухне, что если я буду учиться, ты будешь учить.
– Я не имел в виду работу с палочками.
– А кто тогда может?
– Профессор Крауд.
– О нет! – возмутилась Янка. – Почему он?!
– А почему нет? Он – волшебник! Очень хороший волшебник! Почему ты недолюбливаешь его?
– Потому что… потому что я его боюсь! – выпалила Янка и отвернулась.
– Глупости какие!
– Это не глупости! – Янка начала хлюпать носом. – Ты не понимаешь!
– Ну да… конечно, я не понимаю… куда уж мне… – Честертон замолчал.
Прошло двадцать секунд, тридцать... Наконец, Янка не выдержала, подошла и уткнулась ему в плечо.
– Ну что ты, Янна, ну прекрати…– дядя Джон гладил её по голове, пытаясь успокоить.
– Я при нём ничего делать не могу-у-у, – всхлипывая, подвывала Янка, – у меня ничего не получается! У всех получается, даже у Спайтела, а у меня – нет! Ну почему-у-у?!
– Может, потому, что ты не воспринимаешь профессора Крауда как своего учителя, а? – ласково шепнул ей Честертон.
– Как это? – Янка отняла своё заплаканное лицо от его пиджака, посмотрела на дядю и всхлипнула.
– Ну расскажи мне, какой он для тебя? Каким ты его видишь?
– Он всё время в чёрном ходит. Взгляд страшный.
– Может, просто строгий?
– Может, строгий, – согласилась Янка. – И он не любит Максимильяновичей. А Люк Спайтел у него в любимчиках. Ещё он придирается по пустякам, письмо взял у меня с парты однажды…
– Какое письмо? – спросил Честертон.
Янка поняла, что чуть не проговорилась.
– Да… так… э-э-э… Рудику родители написали…
Ой, как нехорошо было врать! Врать вообще было неправильно, и Янка прекрасно понимала, что дядя Джон знает, что она говорит неправду, и от этого стало так противно, что захотелось поскорее уйти.
– Ладно. Я пойду тогда? – спросила она.
– Да, конечно! Но как мы всё-таки поступим с профессором Краудом? Мне поговорить с ним?
Янка развернулась у двери:
– Поговори, – и, махнув рукой на прощанье, она побежала к себе.
Честертон выглянул в окно. На улице начинал накрапывать дождик. Серые тучи нависали над Форествальдом, и только над дальним краем долины небо сверкало безоблачной синевой…
* * *
Философию и мифологию вёл профессор Альберт Давыдович Готтенлорд, который также курировал обитателей Изумрудной башни. Лекции Альберт Давыдович читал всегда тихо – так, что приходилось прислушиваться, поэтому на его занятиях всегда царила настолько необычайно густая тишина, что казалось, даже мухи и оводы, залетавшие в открытые окна, вязли в ней и впадали в сонное оцепенение, жужжа под потолком. Он даже передвигался едва слышно, – так, что однажды напугал самого завхоза, когда входил в подсобное помещёние за мелом. Вот потому ученики Форествальда и прозвали его Альбертом Тихим, а коллеги-преподаватели, а вслед за ними и весь замок, изредка величали Готтенлорда «Наш Тишайший». Он об этом знал и не обижался.
Задавал Альберт Тихий немного, спрашивал учеников нечасто, поскольку долгие годы преподавал в крупном учебном заведении где-то недалеко от Финляндии. Это, однако, так и не научило его понимать занятость учащихся другими интересами, отличными от его философии и мифологии. Но он умел находить компромисс, поэтому в начале июля предложил написать сочинения, которые, как он выразился «при условии грамотного раскрытия темы, могли бы заменить устный экзамен по одному из его предметов».
– Ты какую тему возьмёшь? – спрашивали друг друга учащиеся Форествальда, когда профессор объявил об этой альтернативе экзамену.
В тот же день Кэтти Двайер подсела к друзьям во время обеда:
– Есть идея вечером устроить военный совет и выбрать один из предметов, к экзамену по которому будем готовиться все вместе, а по второму каждый будет писать реферат нашему Тишайшему.
– Отличная идея! – одобрил Людик. – Где сбор?
– По отделениям встречаемся в гостиных.
Ребята из Магии Музыки собрались у них – в Бирюзовой башне.
– Тишина! Пожалуйста, тихо! – Кэтти звонила в колокольчик, любезно предоставленный ей домовым.
– Итак, мы должны обсудить сейчас очень важный вопрос. Слово предоставляется Ирвину Плэнкси.
С одного из диванчиков под аплодисменты поднялся невысокий мальчик с вьющимися каштановыми волосами. Ребята его хорошо знали: Ирвин был флейтистом и, несмотря на своё хрупкое телосложение и частые простуды, отлично играл в футбол и был капитаном команды их отделения.
– Кхм, кхм… – очень серьёзно откашлялся Ирвин и обратился к собравшимся, явно пародируя профессора Готтенлорда. – Дорогие друзья! Можно сказать, коллеги! В гостиной раздались смешки.
– Мы с вами стоим перед большой философской проблемой под названием «быть или не быть». И вот в чём вопрос… – Ирвин спародировал их философа, сделав вид, что поправляет очки, грозившие свалиться с носа. – Альберт Тишайший предложил нам всем написать реферат по одному из его предметов: философии или мифологии. Заметьте, только один! И проблема в том, какой?
– А почему это проблема? – выкрикнула с места Дана Гроув – соседка Янки по комнате.
– А потому, дорогая Дана, что я, например, не смогу написать целый реферат по философии, потому что хоть наш Тишайший и преподаёт только основы столь важной в жизни каждого алхимика науки, честно признаюсь, у меня в голове все его логические построения никак не усваиваются: это так-то, потому что так-то, а, следовательно, эдак…
– А что, по-твоему, мифология легче что ли? – выкрикнул Людик.
– Да!
– Почему? – раздались голоса.
– Потому что… помните, что Альберт сказал? «Тему придумываете сами»! А это значит, что можно выбрать такую тему, которая близка каждому из нас.
– А философия?
– А философию зубрить надо.
– Э-э-э, я не согласен! – с места встал Паулус Хазелдин, с тетрадей которого списывали многие заснувшие ненароком на занятиях профессора Готтенлорда. – Я вот, например, по философии всё понимаю. Мне зубрить не надо.
– Понимать-то, мы тоже понимаем, – сказала Кэтти, – и даты можно тоже запомнить как-нибудь. А ты попробуй раскрыть тему по философии так, чтобы не просто списывать с книжек, а чтобы наш Альберт не докапывался по каждой запятой!
– Вот никогда не мог понять, почему Альберт Тихий и мифологию, и философию ведёт? – шепнул Людик своим соседям. – Это же совершенно непохоже одно на другое!
– Поэтому, – слово вновь взял Ирвин Плэнкси, – нам и нужно выбрать: что мы будем сдавать как экзамен, готовя и уча билеты все вместе, – он многозначительно осмотрел собрание, – а что – как сочинение на тему по выбору. Господа алхимики, ваши предложения?!
Началось бурное обсуждение. Янке очень нравилась мифология – она ощущала себя там, как рыба в воде, а вот философия – это был, действительно, «тихий» ужас. Она никак не понимала – зачем знать умные мысли других людей, если ей и со своими-то не всегда разобраться удаётся. А когда им в библиотеке доводилось пролистывать книги по этому жутко запутанному предмету, на Янку даже простое пребывание возле полок с философской литературой навевало тоску. Всё написанное в этих фолиантах казалось безжизненным и абсолютно непрактичным. Другое дело такие предметы как Природоведение, Медицина, теории Алхимии и Магии, Мистицизм Звука – всё это было нужным и, хотя порой сложным, но понятным и применимым в жизни! А философия… Нет, Янка не любила умствования и определённо не хотела ни писать работу по философии, ни сдавать экзамен.
– Янна, Янна! – кто-то окликнул её.
Янка обернулась. Малыш Айюк протянул ей записку, в которой дядя Джон сообщал ей, что после ужина будет присутствовать на обсуждении декораций к спектаклю, как и профессор Крауд, с которым он уже переговорил. У Янки замерло сердце.
– С тобой всё в порядке? – озадаченно осведомился Айюк.
– Да… я только… – она растеряно обернулась, – я к себе наверх, ладно? Если голосовать будут, скажите, что я по мифологии сочинение писать хочу. А философию Готтенлорд пусть сам себе сдаёт.
Янка, извиняясь, торопливо, вышла из гостиной и помчалась к себе наверх. Сердце билось учащённо. «Как? Сегодня? Буквально через час-другой она будет разговаривать с Краудом, и, скорее всего, придётся показать ему свою волшебную палочку?» – Янка упала на кровать, положила на живот подушку и стала раскачиваться на кроватных пружинах. «Я не волнуюсь. Я спокойна. Крауд – хороший человек. Крауд – хороший волшебник… Надо подумать у чём-то другом… Надо подумать… надо переключиться…»
В окно забарабанил дождь, и Янка, слушая его ритм, незаметно для себя отключилась. То ли были тому виной усталость и волнения последних суток, то ли оградительные поля, изменённые Честертоном и Магвеллом и усиливавшие её защиту, но Янка заснула мгновенно. Когда Кэтти и Джилли пришли с собрания к себе, они обнаружили Янку, спящую с открытым ртом и с подушкой на животе.
– Янна! Эй! Ты спишь? – Кэтти потрясла Янку за плечо.
– Да. Что? Я уснула?
– Похоже на то. Решили экзамен сдавать по философии.
– Здорово, – зевнула Янка.
– Ужинать идёшь?
– Угу.
– Тебя ждать?
Тут Янка проснулась окончательно.
– Нет, не ждите. Я пока соберусь…
Нужно было незаметно спрятать в кармане куртки палочку. Дождавшись, пока она останется в комнате одна, Янка открыла сундук, на дне которого лежала завёрнутая в носовой платок, она. Янка взяла её в руки и взмахнула. Как же философия была далека от этого золотисто-розового света, вырвавшегося из палочки! Как далёк был их серый город и заводские трубы, коптившие грязью небо. Что могло сравниться с этим чистым светом, от которого даже кулон, подаренный ей мамой, начинал звенеть и источал чудесный цветочный аромат?! Янка легонько тряхнула палочкой, и свет погас. Спрятав на самое дно сундука золотой кулон (пусть хоть это останется её тайной), она уже собиралась закрыть крышку сундука, но какая-то книга, заваленная одеждой, привлекла её внимание. Достав её, Янка прочла: «А.С.Пушкин. Сказки».
Перепрыгивая через лужи и придерживая капюшон, чтобы не сваливался, Янка бежала под дождём в Большой Зал замка на ужин, уже зная, о чём она напишет в сочинении по мифологии, и ощущая, что уже ни капельки не боится профессора Крауда.
* * *
Пока домовые сновали по Большому залу, готовя его для просмотра декораций и спецэффектов, без которых такой волшебный спектакль как «Чёрная Курица», оказался бы совершенно блёклым, Янка и Честертон подошли к профессору Крауду, обсуждавшему что-то с директором школы.
– Магистр, профессор? Разрешите вас побеспокоить? – обратился к ним Честертон. – Эсбен, у нас есть минут пятнадцать-двадцать до начала. Может, пройдёте ко мне в кабинет? Там всё и обсудите?
– Зачем так далеко? – удивился Магвелл. – Можете воспользоваться моим кабинетом – всего-то выше подняться.
– Пойти с тобой? – шепнул Честертон.
– Нет, спасибо. Я сама справлюсь, – также шёпотом ответила ему Янка.
Она поднялась вслед за Краудом по широкой центральной лестнице замка на второй этаж и вошла в кабинет директора, который внутри был похож одновременно и на библиотеку, и на лабораторию, и на небольшой зал для приёма гостей, и на уютную комнату отдыха.
– Хорошо! – сказал профессор Крауд, едва они расположились у камина, в котором волшебник одним мановением руки развёл огонь.
Вечерело, и в каменных стенах становилось зябко. Янка поёрзала в кресле.
– Итак, Янна Ордина, профессор Честертон сообщил мне, что в Вас вдруг проявился интерес к моим занятиям и склонность к магии (в чём мне, как ни странно, не удалось убедиться ни разу). Более того, Ваш дядя утверждает, что у Вас есть волшебная палочка, и Вы хотели бы научиться благородному искусству владения сим предметом. Я правильно понимаю?
Янка молча и робко кивнула.
– Что ж, не будете ли Вы столь любезны продемонстрировать мне его?
Янка вытащила из потайного кармашка куртки платок с завёрнутой в него палочкой.
– Очень мило. Вы позволите? – Крауд взял палочку в руки и стал внимательно её изучать.
Янка наблюдала за профессором. Нет, пожалуй, он даже не строгий. Только кажется таким. В какой-то момент он даже показался Янке очень усталым человеком. Складки на переносице, тонкие морщинки в уголках глаз – бездонных чёрных глаз… Янка вдруг поймала себя на мысли, что уже невесть сколько времени смотрит прямо в глаза Крауду. Она моргнула.
– Очень интересный экземпляр, – произнёс профессор, возвращая палочку Янке. – Где Вы её приобрели, если не секрет?
Янка понимала, что даже если это и являлось бы секретом, то для профессора Крауда – ненадолго, поэтому честно призналась:
– В Хохдорфе, профессор. Возле Чёрного Леса.
– Вот как? – Крауд задумался. – И как давно она у Вас?
– Со вчерашней ночи, сэр.
– Со вчерашней? Значит, Вы видели…?
– Кого? – не поняла Янка.
– Кто дал Вам эту палочку?
– Девочка из домика на холме, – искренне ответила Янка и, вспомнив Рудика, на всякий случай добавила, – сэр.
– Девочка?! – Крауд едва сдержал своё удивление.
– Да, профессор. Она сказала, что её зовут Маша.
– Маша? – услышав это имя, профессор рассмеялся, – просто Маша?
Янка растерянно промолчала. Этот смех был каким-то лёгким, почти что невесомым…
– Взмахните ею, – попросил Крауд, указывая на волшебную палочку.
Когда золотой свет разлился по кабинету директора, и усилился, отражённый зеркалами и витражами, Крауд протянул руку и окунул её в сияние.
– Да, Янна, если бы Вы знали, Кто на самом деле одарил Вас этим замечательным подарком…
– Кто, профессор?
Крауд внимательно посмотрел на Янку.
– У Неё тысячи имён и тысячи образов… – он помолчал, глядя в пространство между ними. – Но в Вашем случае важно даже не то, какое имя, какой облик Она выбрала, чтобы представиться Вам, а в том, зачем Она подарила Вам палочку – такую, что многие великие волшебники отдали бы за неё даже часть своей жизни.
Янка испуганно и недоумённо смотрела на Крауда. Они оба молчали.
– Вы будете моим учителем, профессор? – наконец еле слышно выдавила из себя Янка.
– Я буду учить Вас, – кивнул Крауд и добавил, – хотя бы для того, чтобы Вы не натворили глупостей.
* * *
Князь-Таганский ещё в начале июля утвердил актёров на роли. Список вывесили у входа в Большой зал. Роль главного героя – мальчика Алёши досталась Люку Спайтелу.
– Что за несправедливость! – возмущался Людик. – Почему этот пустоголовый получает самое лучшее, а мы с Рудиком изображаем каких-то старушенций!
– Вы ещё не знаете, кто будет играть Чёрную Курицу! – сказала им Кэтти, вытягивая шею над толпой, старясь прочесть, кого назначили на остальные роли.
– Кто?
– Манан Чаттурджи.
– Что за бред? – не выдержала Янка. – Это же просто форменное издевательство! А короля? Короля кто играет?
– Вообще-то я играю, – Гарольд Фергюсс неловко топтался рядом.
– Ты?! – не поверил Людик.
– Я что-то пропустил? – к ребятам подбежал запыхавшийся Рудик.
– Да, братец. Фергюсс будет играть короля.
– О! Правда?! – восхитился Рудик, и, схватив руку приятеля, затряс её, – Гарольд, поздравляю! Если что надо будет – обращайся, расскажу.
– Спасибо, Рудольф! Мне как раз непонятен один момент, когда король входит в зал и надо развернуться у трона и…
Рудик увлёк Гарольда на улицу и где-то под деревьями начал объяснять тонкости придворного этикета.
Людик ехидно хмыкнул,но стоял теперь какой-то совершенно потерянный. Янке стало жаль его.
– Людик, – она подёргала его за рукав, – помнишь, в Лондоне ты обещал со мной позаниматься? Фортепиано. У тебя сейчас есть время?
Людик кивнул:
– Да, пойдём. А ты расскажешь мне ещё про свой город?
Так у них и повелось. Людик занимался с ней фортепиано и немного языками, а Янка рассказывала ему про свою страну, про дачу, где у них росли яблони, про их город на двух реках, про мост длиной в километр, про леса, где много грибов и малины.
– Знаешь, – сказала она однажды своему другу, – я вот столько уже городов видела, а небо везде разное. И нет его такого, как у нас – там высоко-высоко плывут облака, и отражаются в большой реке. А когда солнце сияет над водой, она становится как жидкое серебро, а ночью лунный свет прокладывает дорожку сквозь волны.
– Красиво у вас… – вздохнул Людик, – столько простора. А здесь в Европе всё ровно, всё за заборами. В Лондоне мы гуляли где-то в пригороде. Там поле окружено живой изгородью – кустами ежевики. Такая крупная! Спелая! Я хотел съесть, а мне говорят нельзя, чужое. Что за ерунда! Она же пропадает! Там никого нет!
– Не знаю, – пожала плечами Янка, – я бы попробовала.
– Вот и я… попробовал. Убежал вперёд и наелся! – засмеялся Людик.
Вообще, занятия с Людиком Янке очень помогли. Во-первых, руки перестали быть такими «корявыми», как выразился её друг-пианист, когда впервые увидел, как Янка играет. Во-вторых, она наконец-то освоилась с правой педалью рояля, которая продлевает звук, и теперь могла долго сидеть за инструментом, вслушиваясь в смешения звуков, рождавшиеся под её пальцами. Больше всего ей нравилось играть «Андантино» Хачатуряна. «До-соль» – светло-тяжёлыми каплями ударяли молоточки по струнам рояля, в левой руке грустно покачивались терции, и Янка плыла вслед за музыкой, где каждое созвучие имело свой характер, каждый изгиб мелодии раскрывал ей свою часть истории, и она погружалась в неведомый мир, где всё сверкало, как драгоценные камни. Людик слушал, прислонив голову к крышке рояля, вздыхал, потом написал письмо родителям, и ему прислали второй экземпляр (где он делал какие-то пометки) и ещё кое-какие ноты для ансамбля. Так что теперь они с Янкой частенько играли в четыре руки.
Когда же начались занятия с профессором Краудом, Янка стала замечать, что не только музыкальные звуки, но и обычные слова стали для неё более ощутимы, материальны. Она начала воспринимать их как имеющих свою форму, свою жизнь. Какие-то слова она просто не могла слышать – они неприятно резали по ушам и словно пронзали её сердце, были резкими, неприятными. А если ребята из других отделений, не умея играть, баловались у роялей, лупили по клавишам или тыкали в них пальцами, пытаясь изобразить какую-то мелодию вроде «собачьего вальса», Янка убегала прочь, лишь бы не слышать этот звуковой кошмар, который ломал её изнутри. Ей всё чаще стала сниться музыка. Она не очень понимала, какие инструменты играют, и не запоминала само звучание, но ощущение возвышенности и красоты после таких снов не покидало её несколько дней.
* * *
– Очень хорошо, – с удовлетворением произнёс профессор Крауд, глядя, как вода в стакане меняет цвет. – Теперь расскажите мне, какие силы приводят к этому изменению?
– Это называется «эффект радуги», сэр. Свет преломляется в каплях воды.
– Но ведь радуга появляется лишь в каплях, парящих в воздухе. Здесь же мы видим стакан с водой.
– Нужно представить воду не как плотное вещёство, а как пространство. Наша энергия проходит сквозь волшебную палочку, концентрируя образ, и проникает светом в структуру воды.
– Какое заклинание способствует концентрации для создания образа пространства между молекулами воды?
– Aquospatium.
– Хорошо. – Профессор Крауд с живым интересом смотрел на Янку. – Что же, второе занятие, а Вы делаете успехи.
– Спасибо, профессор, – Янка нерешительно вертела между пальцами свою палочку.
– Вы что-то хотели спросить?
– Да, сэр. По поводу этих заклинаний.
– Да, спрашивайте.
– Понимаете, профессор, с одной стороны, латынь – это ведь мёртвый язык. С другой, мой родной язык – русский. И даже если я понимаю значение слов других языков, мыслю-то я всё равно на своём. И получается как бы двойной перевод: сначала я создаю образ русскими словами, затем вспоминаю перевод на языке, на котором сейчас никто не говорит, а затем снова дорабатываю образ на русском. Нельзя ли изменить слова в заклинании и произносить их на родном языке?
– И да, и нет. Подойдите сюда, – Крауд достал из стенного шкафа железный треножник, инкрустированный драгоценными камнями, затем обвёл своей волшебной палочкой края подставок, куда обычно ставят котёл, и в воздухе заискрилась мерцающая сфера.
– Это Визуализатор Образов. Коснитесь кончиком Вашей палочки его поверхности и произнесите слово «вода» на латыни.
– Aqua, – произнесла Янка. Ничего не произошло.
– Погрузитесь в слово, вслушайтесь в его звучание, – подсказал Крауд.
– Aqua, – повторила Янка и прислушалась. Оболочка сферы дрогнула, и внутри её появилась изображение капли, упавшей на водную поверхность.
– Хорошо. Теперь произнесите это же слово на своём родном языке.
– Вода, – сказала Янка, и мгновенно увидела, как слово будто течёт прозрачным потоком.
– Теперь понятно?
– Да.
– И что понятно? – усмехнулся Крауд.
– Понятно, что заклинания имеют силу образа, заложенного в звучании их слов.
– Именно! – Крауд легко кивнул. – Поспрашивайте Ваших знакомых – как звучит слово «вода» на их языках, и к следующему занятию найдите их образы. На сегодня достаточно.
– Спасибо, профессор. – Янка спрятала свою палочку в потайном кармашке. – До свиданья.
Она вышла в коридор и начала медленно подниматься по ступеням башни к переходу в Большой зал. Там вовсю шла общая репетиция спектакля. Янка уже было дошла до дверей, как её едва не сбил с ног домовой, помогавший профессорам в Башне Магии.
– Ой, извините! Очень спешу! Директор собирает преподавателей! – и домовой прошмыгнул в коридор.
«Что такого могло случиться?» – с любопытством подумала Янка и, прикинув, что на репетицию она всё равно уже опоздала, помчалась на второй этаж в библиотеку, где жил кот по имени Фрактус, бывший в курсе всех событий, происходящих в замке Форествальд.
* * *
– Привет, Фрактус! – поздоровалась Янка. – Ты не знаешь случаем, почему директор собирает преподавателей?
– Знаю, – как-то печально произнёс кот. – Янна, ты не могла бы смахнуть пыль с картинной рамы?
– Ой, конечно! – Янка развернула палочку и платком протёрла рамку.
– Премного благодарен! – мурлыкнул кот. Выглядел он таким же несчастным.
– Так что всё-таки случилось? И ты чего такой нерадостный?
– Великий Магистр очень болен.
– Да, я знаю. Мне дядя Джон рассказал.
– Нет, он очень болен. Сейчас у директора собрание.
– Собрание?
– Да, они решают, что будет со школами, когда Великого Магистра не станет.
– Как это «не станет»?
– Когда он умрёт.
– А почему они считают, что он может умереть? – испуганно насторожилась Янка.
– Потому что он болеет уже давно, и вчера ему стало хуже.
– Но почему никто не пытается его вылечить?
– Потому что никто не знает, чем он болен.
Янка помолчала.
– Почему не знает? В мире столько докторов!
– Почему да почему?! – проворчал кот. – Он – великий алхимик. Но по какой-то причине стал терять силы, и его организм разрушается. И это совсем непонятно.
– А ты как думаешь?
– Я думаю… – кот почесал за ухом, – напрасно они не обращаются к восточной медицине. Доктор Тензин бы мог поставить диагноз… Надо сказать об этом твоему дяде. А ещё сказать, что секретарь месье Дженкинс был здесь не случайно.
– Ты тоже так считаешь?
– Что значит «тоже»?
Янка рассказала Фрактусу о странном обыске врачебного кабинета, чему она была свидетелем.
– Он искал листок, на котором был написан список трав! Я точно знаю!
– А ты помнишь названия трав?
– Да! – и Янка перечислила по памяти, – щитовник, адиантум, бадан, барбарис. Это называлось… м-м-м… «Девятерной состав из трав».
– Эх, – грустно махнул лапой кот. – Посоветоваться бы с моим родственником! Он точно знает, что за состав такой. Травы – это по его части. А я по книгам специализируюсь.
– А у вас что, разделение какое-то есть?
– Янна, я же не простой кот, а кот учёный! Это, как я тебе уже однажды говорил, не порода, а звание.
– Ух ты! И где это звание дают?
– В Китае.
– Ого!
– Раньше было в Египте. Но после того, как фараонов не осталось, наш Обсерваториум переместился в Китай.
– Обсерваториум?
– Это… э-э-э… кошачий Магистериум. Мы же постоянно наблюдаем за вашей, человеческой жизнью и ведём свои хроники.
– Да? Хм… А твой родственник в Китае живёт?
– Нет. На Лукоморье.
– Ой, это же мы в школе наизусть учили! «У Лукоморья дуб зелёный…» – мне даже пять поставили!
– Ты знаешь этот текст наизусть? – кот вытаращил на Янку свои лиловые глазищи.
– Да. А что такого?
– А то, что если ты вспомнишь это заклинание, ну… то есть стихотворение сейчас, я смогу попасть на Лукоморье!
– А оно существует? Я думала, это сказки просто!
– Какие сказки?! – чуть не орал кот, прыгая от радости. – Погоди, я только на дерево заберусь! – и Фрактус, слегка заметавшись в поисках подходящего, в два огромных скачка сиганул на ближайший ясень.
– Ты читай, а я наверх полезу, – крикнул он, карабкаясь по нижним веткам, – Как только последние слова произнесёшь, я обратно вернусь – здесь время по-другому течёт. Готова?
Янка кивнула, затем выдохнула и с выражением начала читать:
У Лукоморья дуб зелёный;
Златая цепь на дубе том:
И днём, и ночью кот учёный
Всё ходит по цепи кругом…
– ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ –
Цветок, на который не садятся пчёлы
Янка неслась по коридорам замка. Репетиция уже закончилась, и из Большого зала вываливалась громкоголосая толпа, в хаотичном движении которой надо было срочно отыскать братьев Максимильяновичей. Стоя на лестнице, чтобы не затеряться, Янка увидела друзей и замахала им рукой:
– Рудик! Людик! Эй!
Однако было так шумно, что ребята просто не слышали её голос.
– Янна, здравствуй! Тебя почему на репетиции не было? – Руководитель их театральной студии – Князь-Таганский поднимался наверх.
– Ой, здравствуйте, Бенджамин Борисович!Извините, что я не пришла! Мне дополнительное занятие у профессора Крауда поставили.
– Ах, да, припоминаю что-то... Директор предупреждал. – Князь-Таганский покачал головой и понимающе улыбнулся. – С этим спектаклем можно всё на свете позабыть. А память – это очень важно! Ведь как сказал поэт: «Время, столкнувшись с памятью, узнаёт о своём бесправии».
– Да, точно… – рассеяно подтвердила Янка, краем глаза следя за передвижением своих друзей в холле. Людик уже успел куда-то убежать.
– У тебя всё в порядке? – спросил Князь-Таганский, внимательно глядя на озабоченное лицо Янки.
– Да. Просто устала немного. Так-то всё хорошо. Я, правда, хотела прийти хотя бы на окончание репетиции, но…
– Но что?
– Не знаю… входить в зал, когда вы репетируете – это как-то не очень правильно. Потому я и пошла в библиотеку.
– Хм… Ты в следующий раз, Янна, заходи и садись тихонько. И мешать никому не будешь, и чем мы занимаемся – тоже увидишь. Договорились?
Янка радостно кивнула. Ей сразу стало легко от того, что Князь-Таганский узнал, что она действительно хотела прийти, и что стояла у дверей в нерешительности – заходить ей в зал на репетицию или нет, и что она не хотела никому мешать! Всё-таки он был замечательный человек – их преподаватель! И вообще то, что он с ними занимался – это было просто невероятно! Ведь Янка ещё у себя в городе всегда старалась усесться поближе к телевизору, когда они всем двором заваливались к кому-нибудь смотреть кино, где снимался Князь-Таганский. И ведь такая досада – даже если можно было бы рассказать своим дворовым друзьям о Форествальде, то никто всё равно не поверит, что этот самый-самый их любимый актёр ведёт у Янки театральную студию!
– Я обязательно приду на следующую репетицию, Бенджамин Борисович! – Янка воскликнула это с таким энтузиазмом, что стоявший перед нею человек не мог не улыбнуться.
– Вот и славно! – сказал он, приобняв Янку за плечи. – Буду ждать!
Попрощавшись, она спустилась в холл, где отозвала Рудика в сторону и торопливо рассказала ему о том, что разузнал Фрактус.
– Противоядие, говоришь?
– Да, и используется для излечения искусственно приготовленных ядов. В смысле, что это не случайное отравление.
– То есть Великий Магистр… его специально отравили?
– Скорее всего.
– Но почему тогда ни один врач не смог это опознать?
– Не знаю. Может, это яд какой-то непростой, или новый?
– Знаешь, что? – сказал Рудик. – Иди-ка ты прямо сейчас к своему дяде и расскажи ему всё.
– Не могу прямо сейчас – у них совещание у директора!
– Так иди прямо на совещание!
– Как ты это себе представляешь?!
– Ногами! Идём!
Они взбежали по лестнице на второй этаж и остановились возле кабинета, возле плотно закрытой массивной двери, которая, казалось, глушила все звуки.
– Может, все уже разошлись? – неуверенно спросила Янка.
– Сейчас проверим! Ты готова? – и Рудик решительно постучал.
Им открыли. На пороге стоял профессор Чаттурджи.
– Вам чего, ребята?
– Нам нужен профессор Честертон! – громко заявил Рудик.
– И директор Магвелл! – добавила Янка, и, не спрашивая разрешения, они прошли мимо Чаттурджи в кабинет.
Повисла неловкая тишина. Несколько человек взрослых молча ждали, что скажут дети.
– Великого Магистра отравили! – собравшись с духом, выпалил Рудик. – У нас есть доказательства! – он подтолкнул Янку вперёд.
Дверь поспешно закрыли.
– Доказательства? – профессор Крауд недоверчиво дёрнул бровью.
– Вы уверены? – Честертон резко подошёл к Янке и взял за руки, вглядываясь в её глаза. – Точно?!
– Да! – И Янка рассказала всё: и про обыск в кабинете доктора, и про Фрактуса, и про другого кота – который на Лукоморье. Умолчала только про записи в Книге Желаний и Манускрипт Войнича.
– То-то я смотрю, господин секретарь зачастил к нам, – хмыкнул Крауд, отправляя с домовым записку доктору Тензину.
– Янна, почему же ты раньше мне не рассказала? – взволнованно спросил профессор Честертон.
– Потому что… – Янка замялась.
– Потому что Вы бы всё равно не поверили, профессор! – объяснил Рудик. – Ну, кто мы такие? И кто такой секретарь Магистериума?!
– Вот именно – кто такой секретарь Магистериума? – Магвелл задумчиво повторил последнюю фразу мальчика. – Так, ребята, посидите пока здесь, – Магистр указал на диван в дальнем углу кабинета. Через пару минут домовые принесли пару чашек, чайник и бутерброды с кухни.
Пока они пили чай, к учителям присоединился доктор Тензин и теперь взрослые пытались воссоздать очерёдность событий, изредка уточняя у ребят детали разговоров с Фрактусом.
– Доктор, тот листок, который был у Вас в тот день на столе – это рецепт противоядия?
– «Девятерной состав трав» – это одно из самых распространённых противоядий в нашей медицине, Магистр. И не является какой-то тайной. Он известен любому врачу нашей традиции.
– Тогда как Вы думаете, зачем месье Дженкинсу он мог понадобиться?
– Видите ли, директор, иногда я пишу статьи в научные журналы, где сравниваю растительные лекарственные препараты разных стран. Изучив их предварительно, конечно. В одной из статей я упоминал о том, что здесь, в долине Форествальда есть растение, цветок которого во всём мире очень сложно найти. Практически невозможно. Известно, что он обладает поистине удивительными свойствами. По легенде, будучи добавлен к основному составу, он выводит любой магический яд. Которым, как я сейчас понимаю, и был отравлен Ваш дед. Может, секретарь подумал, что я разработал какой-то рецепт, но… это просто нереально!
– Дед? – Янка, во все глаза наблюдавшая за происходящим, ошарашено посмотрела на Рудика. – Великий Магистр – дед нашего директора?
– А ты не знала? – Рудик удивлённо уставился на Янку.
– Откуда?
– Ну… так-то все знают.
– Вот это да! У меня просто нет слов! То-то мне ещё в Солсбери показалось, что они чем-то похожи!
– Погоди! Давай послушаем! – шепнул ей Рудик.
Тем временем Магвелл вышел из кабинета, но в его отсутствие разговор продолжался.
– К сожалению, рецептура правильного приготовления экстракта ныне утеряна. Хотя, сам цветок, как поведала мне фрау Шеферс, их семья собирает – для более простых лекарств.
– И что же это за таинственное растение, доктор? – с любопытством спросил профессор Чаттурджи.
– О, Сатьяврат, Вы не поверите, но это растение, на цветок которого никогда не садятся пчёлы.
– Такого просто не может быть! – воскликнул преподававший природоведение Чаттурджи.
– Может, Сатьяврат, может! – доктор загадочно улыбнулся. – Потому что это…
– Цветок папоротника! – выпалила Янка. – Все обернулись. – Ой, извините, – понимая, что встряла в разговор без приглашения, Янка спряталась за Рудиком.
– Правильно, девочка! Это цвет папоротника, – одобрительно кивнул ей доктор.
– Нет, это невозможно! – теперь уже профессор Чаттурджи с удивлением смотрел попеременно то на доктора, то на Янку.
– Почему невозможно? – осмелела Янка. – У нас все знают, что возможно.
– У кого это «у нас»?
– Там, где я живу. В России. Все знают, что папоротник цветёт на Ивана Купалу – у нас праздник такой есть – повернулась она Рудику, в немом изумлении глядевшему на свою подругу. – Только его цветок не все видят. Я вот не видела, например, – несколько смущённо добавила она.
– К сожалению, – с грустью заметил профессор Чаттурджи, – в нашем случае даже имея столь волшебное по своим свойствам растение, мы не смогли бы им воспользоваться,
– Потому что нет рецепта? – огорчился Рудик.
– Увы!
– Этот рецепт, как и многие другие, был записан лет пятьсот назад в одном сборнике, который был недавно украден, – пояснил профессор Крауд. Янка и Рудик быстро переглянулись.
– Вы об ограблении в американском университете, Эсбен? – профессор Честертон выглянул в окно, за которым вечерние сумерки медленно превращались в ночь.
– Друзья мои, – сказал он, обращаясь ко всем присутствующим, – мы цепляемся за последние нити надежды, которые ускользают из наших рук! Даже если мы пошлём сейчас к Шеферсам за цветком папоротника, и даже если бы у нас была книга, мы бы всё равно не смогли бы её прочесть, и Вам, Эсбен, это известно, как никому другому. Последняя битва двух драконов окончилась для всех нас невосполнимыми потерями многих ценных вещёй. В том числе и Большой Книги Шифров.
– Да, Джон, я тоже видел то здание. Вернее, то, что от него осталось. За прошедшие годы там всё поросло травой, и теперь обгорелые камни увиты плющом. Знаете – такие голубые звёздочки на руинах. Красиво конечно. Но всё разрушено. Остались только ворота – те, с колоннами в виде кабаньих голов. Помните? Но и они завалены упавшими липами. И больше ничего…
– Да, шутка ли дело – а ведь и полувека не прошло, – печально кивнул Честертон.
Взрослые молчали.
– Дядя Джон, – тихо сказала Янка.
– Да, Янна?– отозвался он рассеяно.
– У нас есть эта книга.
– Какая книга? – не понял Честертон.
– Манускрипт Войнича, – сказал Рудик.
– Что?! – взрослые смотрели на ребят со странной смесью тревоги и надежды.
– А Фрактус живёт в том доме, с двумя высокими башенками, где ворота чугунные и кабаньи головы на колоннах.
– Всё, как Вы только что рассказывали, профессор, – добавил Рудик.
* * *
– Откуда она у вас? – Магвелл, вернувшийся в свой кабинет, изумлённо листал страницы книги, которую принёс Малыш Айюк.
– Мы с братом её почитать взяли, – уклончиво ответил Рудик и не моргая выдержал взгляд Магистра.
– Как же вы её собирались читать, если без шифра ничего не разобрать?!
– Зато там картинки интересные, – встряла Янка.
– Да уж… родные-то хоть знают, что пятисотлетний фолиант здесь находится?
Рудик молчал.
– Всё с вами ясно, Рудольф. Янна, ты проводишь нас к вашему знакомому коту?
– К Фрактусу? Конечно! А Рудик с нами пойдёт?
– Боюсь, что нет. Твой друг останется в моём кабинете и будет сочинять письмо родителям, в котором подробно опишет все детали исчезновения ценнейшего манускрипта из семейной библиотеки. Письменные принадлежности найдёте на столе, Ваше Высочество, – и Магистр, едва сдерживая улыбку, протянул Рудику стопку бумаги.
– Спасибо, сэр, – Рудик с виноватым видом побрёл к директорскому столу. Янка помахала ему рукой:
– Удачи!
– Давай, и тебе тоже!
Когда они подошли к дверям библиотеки, выяснилось, что мастер Галлз уже закрыл дверь и ушёл к себе.
– Ну что же, Эсбен, – с притворным вздохом обратился к нему Магистр, – пока я ещё директор… вскрывайте. Уже нет времени посылать за нашим библиотекарем.
Профессор Крауд достал волшебную палочку, и, направив её на замочную скважину, произнёс заклинание. Замок негромко клацнул и открылся. Сами по себе зажглись люстры. Янка уверенно повела всех к заветному стеллажу, рядом с которым висела картина.
– Фрактус! Эй, Фрактус! – Янка тихонько подула на нарисованные деревья.
– Янна? Что такое? – кот выскочил из дома и в несколько прыжков оказался у ворот.
– Фрактус, тут с тобой Магистр Магвелл хочет поговорить.
– Магистр?! О, какая приятная неожиданность, сэр! Очень рад Вас видеть! – кот привстал на задние лапы и учтиво поклонился.
– Добрый вечер и Вам, господин Кот! – поприветствовал его Магистр. – Вот уж не ожидал, что в замке есть активированные фракталы. Профессор Крауд говорил мне что-то об этом, но он и сам был не уверен…
– Профессор Крауд тоже здесь?
– Да, Фрактус. Разрешите мне называть Вас так?
– О, да, конечно, Магистр. И передайте мои благодарности профессору Крауду.
– Позвольте узнать, чем я мог заслужить Вашу благодарность? – профессор Крауд подошёл ближе к картине.
– Но как же, сэр, ведь это Вы активировали меня?
– Нет. К сожалению, Вы ошибаетесь. Я не делал этого.
– Тогда кто же? – растерялся кот. Если не Вы, то…
– Может, это секретарь Магистериума? – предложила Янка, вспомнив обстоятельства, при которых она познакомилась с котом.
Крауд бросил быстрый взгляд на Янку, который словно рентгеном прошёл сквозь её голову. В сознании всплыла картинка, когда профессор Крауд и месье Дженкинс беседовали по ту сторону стеллажа, а она, Янка, случайно услышала их разговор. «Теперь он знает! Плакали мои уроки по магии…» – пронеслась отчаянная мысль. Янка испуганно смотрела на Крауда.
– Да, скорее всего это сделал секретарь Дженкинс, – профессор Крауд медленно отвёл взгляд от Янки и, как ни в чём не бывало, продолжил, – помните, господин директор, я говорил Вам о небольших изменениях в активности полей здесь, в библиотеке. Скорее всего, в один из своих визитов месье Дженкинс мог посетить библиотеку.
– Очень возможно, Эсбен. Но это мы проверим чуть позже. Фрактус, скажите, пожалуйста, нет ли в доме, где Вы живёте, книг, подобных этой? – и Магвелл приподнял фолиант из библиотеки Максимильяновичей.
– Знакомая книга! – облизнулся кот. – Манускрипт Войнича, если я не ошибаюсь?
– Вам известна эта книга? – удивился Магвелл.
– Конечно, сэр, ведь это я её нашёл, когда дети попросили об этом.
– То есть они… – вмешался Честертон. – Янна, посмотри на меня. Вы её специально разыскивали? Но почему?
Янка сделала такое выражение лица, что кот понял, что сболтнул лишнего и тут же попытался исправить создавшееся положение.
– Да, господин директор, в моём доме есть книги, подобные этой, то есть очень старые.
– А нет ли такой же, но тоньше и с немного потёртым переплётом? На корешке написано вот это… – и Магистр набросал на обложке тетради по магии, протянутой Янкой, какое-то слово.
– Эта есть, – сказал, задумавшись на мгновение, кот. – Вторая полка сверху, тёмно-коричневый книжный шкаф возле гобелена «Владыка Мананнан Мак Лир ведёт корабль короля Брана». Очень красивое полотно, хочу заметить, шестнадцатый век.
– Вы не могли бы принести эту книгу сюда? – спросил Магвелл.
– Увы, сэр, это мне не под силу. А в доме, кроме меня, никто не живёт.
– Всё понятно. Друзья, – обратился Магвелл к присутствующим, – нам необходимо попасть в дом Лордов-Хранителей Печати.
Все безмолвно смотрели на Магистра.
– Я не могу никого просить…
– И не надо, – профессор Крауд аккуратно снял картину с гвоздя на стене и прикрыл её полой своей мантии. – Мы идём с Вами, Аврелиус.
* * *
Возле директорского кабинета их ждал Рудик.
– Вы написали письмо, Рудольф? – строго спросил его Магистр.
– Да, сэр. Вот оно, – Рудик протянул письмо Магвеллу.
– Очень хорошо. У меня к Вам будет просьба.
– Конечно, сэр!
– Сопровождайте нас сегодня.
– Вы идёте на прогулку, Магистр?
– Мы идём на прогулку, – Магвелл улыбнулся, – накиньте что-нибудь потеплее и... будет лучше, Рудольф, если сегодня вечером Вы наденете Ваше кольцо.
Все торопливо разошлись к себе, чтобы собраться.
– Что у вас там произошло? – спросил Рудик Янку, когда они бежали к своим башням. Янка рассказала.
– Погоди! – Рудик схватил её за руку. Они остановились под тенью большого дерева во дворе замка. Рудик, осторожно высунувшись из-за ствола, смотрел на свои окна.
– Ты чего? – удивилась Янка.
– У тебя нет ещё одной куртки, или свитера?
– А ты что, не пойдёшь к себе?
– Я не… там Людик – у нас в комнате окна горят.
– Вы что, поссорились?
– Нет, но какой-то он странный в последнее время. Постоянно огрызается. Всё ему что-то не ладно. А представь, если я сейчас заявлюсь, а он начнёт расспрашивать и увяжется за нами… А нам же директор ясно сказал: «Никому ни слова».
– Так-то он с нами всё время был. И манускрипт этот тоже помогал искать.
– Да, только…
Рудик прислонился спиной к дереву.
– Рассказать ему сейчас и не взять с собой – обидится, рассказать потом – тоже обидится. Людик теперь постоянно обижается. Знаешь, я так устал от его нападок?! Мне вообще кажется иногда, что он мне в чём-то завидует.
– Завидует? Чему?
– Может, тому, что ко мне когда-нибудь перейдёт титул моего отца?
– Но ведь Людик такой простодушный, весёлый! Вот уж не подумала бы, что он может завидовать кому-либо! Тем более тебе! Вы же братья!
– Я тоже не думал… пока он… Хочешь знать, что он сказал там, в Нюрнберге?
– Что?
– Сказал: «Значит, мне теперь полагается кланяться тебе, братец?» и засмеялся. А глаза такие колючие-колючие были, прям злые. А потом убежал.
Рудик сполз по стволу дерева и сел на землю.
– Дурак он. Никто не хочет быть королём. Знаешь, как это тянет? – Рудик вытащил цепочку с кольцом из-за ворота футболки.
Янка опустилась рядом с ним на коленки и тихо сказала:
– Эй, пойдём. У меня ещё один свитер есть.
Через полчаса несколько человек вышли из ворот Форествальда. Цепляясь в сумраке за натянутые верёвки, они спустились к подножию каменной гряды,на которой стоял замок и свернули на равнину, озаряемую лишь высокими звёздами. Воздух над долиной остывал, и становилось прохладно. Люди плотнее запахивали свою одежду. Вскоре они свернули с основной дороги на лесную тропу.
– Немного срежем, – сказал профессор Крауд, вставая во главе их маленького отряда.
– Куда мы идём? – спросила Янка Честертона, шагавшего рядом.
– В пещёру. Там, где открывали вход.
– А почему туда?
– Янна, как думаешь, что мы собираемся там делать?
– Если честно, ни малейшего понятия! – ответила Янка. – Магистр Магвелл сказал, что нужно попасть в дом Хранителей Печати. Значит, мы воспользуемся порталом, чтобы добраться туда?
– Но сэр, – воскликнул Рудик, – как можно попасть в дом, который больше не существует?От него же одни руины остались!
– Да, Рудольф, – ответил Честертон, – дом был разрушен во время последней битвы драконов. Но у нас есть картина!И дом, который на ней изображён– тот самый, в котором хранится книга. Точно также как она хранилась там до пожара пятьдесят лет назад.
– Подожди, дядя Джон, мы что, пойдём в картину?– не поверила Янка и посторонилась, пропуская вперёд Магистра, который их нагнал.
– Это не просто картина, – уточнил Магвелл. – Это фрактальная картина. Разве кот вам не говорил?
– Говорил, – подтвердила Янка. – Рудик вот даже имя подходящее коту придумал: Фрактус. Коту, вроде, нравится.
– А чем отличается эта картина от обычной? – спросил Рудик.
– Тем, что фракталы, из которых создаются подобные картины, не просто хранят изображение места или людей, которые когда-то жили...
– …или котов, – иронично заметил профессор Чаттурджи.
– Или котов, – согласился Магвелл, – но они представляют собой точные копии реальности.
– Значит, наш Фрактус когда-то был живым и настоящим котом?
– Самым что ни на есть живым и настоящим котом! – подтвердил Честертон.
– Вот бы такого котика домой, – мечтательно вздохнула Янка.
– Да будет тебе! – дядя Джон потрепал Янку по голове и, слегка наклонившись, шепнул ей на ухо: «Взяла кулончик?» «Да», – тихонько шепнула в ответ Янка. «Умница», – дядя Джон подхватил её на руки и перенёс через поваленное дерево. За нею настала очередь Рудика.
– Я бы сам справился, профессор. Я ведь не маленький уже! – запротестовал тот.
– Полноте Вам, Рудольф, – со смехом сказал профессор Чаттурджи, продираясь сквозь ветви. – Лет через двадцать господин Честертон вспоминать будет, как он короля на руках носил.
– А господин Чаттурджи, – парировал дядя Джон, придерживая ветви своей тростью, – будет рассказывать, как с наследным принцем зверобой на Солнцестояние собирали.
Янка с тревогой посмотрела на своего друга. Тот, однако, хмыкнул и, заложив руки в карманы, романтично произнёс:
– А король будет вспоминать, как двадцать лет назад писал в кабинете директора объяснительное письмо родителям по поводу одной пропавшей книжки и играл со своим братом старушек в школьной постановке.
– Ох, Рудик, прекрати. Нормальная у тебя роль, – притворно возмутилась Янка. Думаешь, придворную даму играть легче?
– Не знаю, я бы попробовал, – серьёзно ответил Рудик, – простого придворного сыграть.
Дорога сквозь лес, действительно, оказалась короче, чем та, по которой в начале июня они ехали от гор, запиравших долину, до замка. Вскоре путники стояли перед огромным, сводчатым входом в пещёру.
– Не бойтесь, с нашей стороны она не глубокая, – сказал профессор Чаттурджи ребятам.
– Да мы, собственно, и не боимся, – ответил Рудик и решительно вошёл во мрак. Янка догнала его.
– Свет! – отчётливо произнёс профессор Крауд, и на конце его палочки затеплился огонёк.
– Можно немного поярче, Эсбен? – попросил Магвелл.
– Медиум! – произнёс Крауд, и стало светлее. – Так?
– Да, спасибо! Друзья, – обратился к своим спутникам Магистр. – Мы займёмся диаграммой. Янна, профессор Крауд объяснит твою задачу, а профессор Честертон обсудят с Рудольфом свою. Для тех, кто проголодается, еда в том пакете, – и Магвелл указал на сумку, которую нёс всю дорогу от замка.
Когда приготовления были закончены, все собрались возле небольшой каменной пирамидки, сложенной в центре расчерченной на полу пещёры, сложной геометрической фигуры из линий и кругов.
– Что ж, как только наши потоки соединятся вот в этой точке, – Магвелл указал на картину, в которой его внимательно слушал Фрактус, – мы увидим изображение дома, куда нужно будет мысленно войти. Проводником у нас будет Сатьяврат. Хранитель Порога сегодня – Рудольф. Они находятся друг напротив друга по обоим концам самого длинного отрезка. В центре боковых линий вот этого квадрата, – Магистр указал на две, отмеченные на каменистой земле, точки, – встанут Янна и профессор Крауд. Они создадут и будут держать радужное пространство. Между ними и Рудольфом, по вот этим диагоналям от него встанем мы с профессором Честертоном. Десять минут для отдыха и настройки, и приступим.
– А ты чего не сказала, что у тебя волшебная палочка есть? – спросил Рудик.
– Нельзя было, – призналась Янка. – Да и как ты это себе представляешь? «Рудик, смотри, что у меня есть!»
– Да, – согласился Рудик, – пожалуй, хвастать не в твоей привычке.
– Но я бы тебе всё равно рассказала. Вообще-то уже два занятия с профессором Краудом было.
– Да ты что? – изумился Рудик. – Ну и как?
– Сейчас всё и узнаем, – вздохнула Янка. – Что-то мне как-то боязно.
– А мне-то как… вы же уйдёте, а я один останусь.
– Куда это мы уйдём?
– Ну, туда, внутрь, – Рудик махнул в сторону картины. – А я здесь буду – ваши тела охранять.
– Знаешь, что-то меня это не вдохновляет.
– А вот это ты зря, – сказал Рудик. – Если бы профессор Крауд и все остальные не были уверены, что ты справишься, тебя бы здесь не было.
– И тебя тоже.
Рудик смущённо вертел на пальце кольцо.
– Значит, ты защитник и хранитель? – спросила Янка.
– Да. Наш семейный девиз: «Хранитель Мира».
– А наш: «Раскрывающий Розу».
– О, значит мы рядом по тексту идём!
– По какому?
– По тому, по древней клятве алхимиков. Наши строчки рядом друг с другом. Я тебе как-нибудь потом расскажу. Смотри, сейчас нас уже позовут.
Ребята поднялись и, обняв друг друга, разошлись по своим местам. При свете палочки профессора Крауда все заняли свои исходные позиции. Чаттурджи сел на землю и, сложив перед грудью ладони, начал читать нараспев какой-то монотонный текст на древнем языке, изредка меняя позиции рук. Голос его обретал силу, и теперь звучал низко и раскатисто, эхом заполняя пещёру. Янка стала погружаться в лёгкое состояние расслабленности. Казалось, в окружающем мире замедлилось само время, и каждое движение наполнилось покоем и смыслом. Она видела, как её дядя и Магистр Магвелл одновременно опустились на одно колено и коснулись руками поочерёдно лба, губ и груди, как Рудик, стоя к ним спиной, взял чёрную трость Честертона и замер на пороге пещёры, как она сама, копируя движения профессора Крауда, взмахивает палочкой и расщепляет белый луч, вырывающийся из его палочки на радужное сияние, мгновенно озаряющее всю пещёру… как пирамидка из камней исчезает, и вместо неё появляется дом, увитый плющом, с двумя высокими башенками и узорными чугунными воротами с двумя обросшими мхом колоннами, увенчанными кабаньими головами… Янке показалось, что она засыпает…
…Мощный поток холодного воздуха пролетел над головами путников, поспешивших войти в дом, где на первом этаже в гостиной уютно потрескивали дрова в большом старинном камине, и огонь выхватывал из сумрака фрагменты внутреннего убранство старинного особняка. Всё было знакомым, словно Янка видела это раньше, но где – не могла вспомнить. Высокие узкие окна с яркими витражами, гербы и картины на стенах; у дальней стены – тёмные резные стеллажи с книгами, тиснёные корешки которых отражали блеск язычков пламени. Несколько кресел и большой стол завершали обстановку.
Люди расположились вокруг камина, греясь после долгого путешествия. Янка вглядывалась в их лица. Вот один – молодой, смуглый, глаза чёрные, а волосы – как сама ночь; рубашка с воротником-стоечкой, поверх которой что-то вроде зимнего джемпера и пиджак. Скинул дорожный плащ на спинку кресла и теперь ходит по дальнему краю комнаты, рассматривая книжные полки, явно с интересом изучая их содержимое. Интересно, что он читает? Не успев подумать, Янка мгновенно оказалась рядом с молодым человеком и вздрогнула. Да это же профессор Чаттурджи! Она сильно потёрла своё лицо ладошками, и ощущение сна пропало.
– Профессор!
– А, Янна! Ну как тебе здесь?
– Это не сон?
– Нет, это не сон, – в одном из кресел у камина сидел её дядя Джон. – Иди сюда, здесь тебя кое-кто ждёт!
Янка подошла к нему и увидела на соседнем кресле огромного кота, на изумрудно-чёрной, идеально вылизанной шерсти которого отражались язычки пламени. Кот взглянул на Янку огромными тёмно-сиреневыми глазищами и произнёс:
– Ну вот мы и встретились!
– Фрактус! – вскричала девочка и без дальнейших церемоний сграбастала своего мохнатого друга, прижав его к себе, – какой ты большой!
– Я тоже очень рад тебя видеть, – ответил кот, даже не пытаясь вырваться из крепких объятий.
Янка осмотрелась.
– Ой, а чем это там Магистр занят? – спросила она шёпотом у дяди Джона.
– Переписывает ключ к шифру. Скоро закончит, и мы вернёмся.
– Как жаль, – расстроилась Янка. – Фрактус, тебе скучно здесь, наверное, одному?
– Бывает иногда, – вздохнул кот. – Так уж получилось, что когда хозяин создавал эту картину, он не знал – получится или нет поместить в неё фрактал живого существа. Если бы знал, то, наверное, и сам бы себя поселил сюда, и жену свою, и детей. Хорошие они были люди. Эх… что там говорить, – кот махнул лапой.
– Слушай, Фрактус, почему ты не говорил, что у тебя есть Книга Шифров? Ведь мы бы тогда сами прочитали Манускрипт.
– А вы меня об этом не спрашивали. Я могу отвечать только на заданные вопросы. И потом, даже если бы я сказал, то как бы вы попали сюда?
– Янна, – дядя Джон задумчиво почесал кота за ушком. Тот зажмурил от удовольствия свои лиловые глаза. – Фрактус – не обычный кот. Он – фрактальный кот, да ещё к тому же и учёный. Понимаешь, он теперь что-то вроде робота, точнее… как система-поисковик… Эх… не объяснить мне тебе.
– И не надо. Потому что Фрактус – живой, тёплый и пушистый. Правда, котенька? А свою технику оставьте при себе. Я в ней всё равно ничего не смыслю.
Янка тискала кота, тот мурлыкал от удовольствия. Когда ещё такая радость случится, что тебя обнимут, погладят, похвалят и почешут за ушком? Вскоре Магистр Магвелл подошёл к камину, держа в руках исписанные листы, и произнёс: «Ну что, пора?» Настроение у Янки упало. Гости вышли на улицу. За чугунными воротами сполохами переливалось радужное сияние.
– Всегда рад Вас видеть в нашем доме! – сказал им на прощание Фрактус.
Люди по одному проходили через порог. Янка медлила, тянула время, пропуская всех вперёд себя.
– Янна! Быстрее! – произнёс дядя Джон, уже наполовину окутанный многоцветным сиянием.
Но не в силах бороться со своим желанием, Янка не выдержала и бросилась обратно к дому.
– Вернись немедленно! – испуганно закричал Честертон.
Янка, наспех повязав Фрактусу что-то на шею, чмокнула его в усатую морду и метнулась за ворота. Белая вспышка, резкий запах розы, ощущение полёта, и она потеряла сознание…
* * *
– Ну, в кого ты такая? – ворчал дядя Джон, сидя возле Янки в комнате башенного домового. Малыш Айюк хлопотал на кухоньке.
– В папу может быть? Ох… голова трещит.
– Конечно. В него. Больше не в кого. Мама у тебя – женщина разумная. А голова сейчас пройдёт.
– А что там произошло, когда все вернулись? Как Рудик?
– Рудик держался молодцом. Для него-то прошло всего минут десять. Но каких! В тёмной пещёре с нашими неподвижными телами – кто стоит, кто сидит… Да, хороший из него Хранитель получится. И король хороший.
– Знаешь, дядя Джон, – сказала Янка, приподнимаясь на локте, – мне кажется, он не хочет быть королём,
– Это почему же?
– Толком не знаю.
– Ладно, поживём-увидим, – Честертон взял Янку за руку. – Ты вот скажи, принцесса, зачем ты коту своему на шею платочек повязала?
– На память! – искренне сказала Янка. – Ведь если я не могу его с собой забрать, значит надо что-то от себя ему оставить – на память!
– Понятно, – покачал головой Честертон. – А ты знаешь, что из-за твоего глупейшего поступка мы едва смогли вернуться?
– А что такого? – напряглась Янка.
– В мире, Янна, во всех мирах действует закон, принцип сохранения энергии, который заключается в следующем: энергия не может возникнуть из ничего и не исчезает в никуда, она может только переходить из одного состояния в другое. Иными словами, сколько нас вошло во фрактал, столько и должно было выйти. А ты там оставила часть себя.
– Но я же не знала! – начала оправдываться Янка. – Мне же никто не сказал! И потом, – Янка насупилась, – я и без платка там часть себя оставила. Часть своего сердца. Вот! Кооотик! – Янка всхлипнула, вспоминая лиловые глаза Фрактуса.
– Вот это тебя и спасло, – произнёс дядя Джон, обняв и покачивая Янку.
– Спасло? – удивлённо спросила она, хлюпнув носом.
– Да. Ведь ты успела проскочить в портал буквально за какое-то мгновение перед его закрытием. Тебя словно втянуло что-то внутрь, и сдаётся мне, что в пещёре ты оказалась даже раньше нас. Твой друг жутко перепугался, когда увидел, как ты падаешь на землю. А потом вернулись мы и поняли, что ты без сознания. И твой кулон был таким раскаленным – невозможно дотронуться. И запах розы по всей пещёре. Как в цветочном магазине.
– Значит, кулон меня спас?
– Он вытащил тебя из мира фракталов, да.
– Каким образом?
– Ты помнишь девиз нашей семьи?
– Да. «Раскрывающий Розу».
– Это не просто слова. Когда мы искренне делаем что-то хорошее, пусть даже на первый взгляд безрассудное – вот прямо как ты, когда бросилась к Фрактусу, то открываем самое главное своё сокровище, – и дядя Джон коснулся центра своей груди, – своё собственное сердце. А те предметы, которыми владеет наша семья, они лишь помогают. В тот момент я не смог бы тебя вытащить из того мира, не смог бы защитить тебя – моя трость была у Рудольфа, охранявшего нас извне. Но на тебе был кулон, который передаётся из поколения в поколение всем женщинам нашего рода.
– А его помню! – вдруг сказала Янка.
– Кого?
– Запах. Сначала была вспышка. Белая. А потом запах роз, а потом я стала куда-то падать и… больше ничего не помню.
– Хочешь расскажу, что было потом?
– Давай! – Янка закуталась в одеяло.
– А потом мы привели тебя в чувство, но тебе было так плохо, что ты спала. И всю обратную дорогу мы несли тебя по очереди на руках. На наше счастье, когда мы вернулись в замок, доктор Тензин ещё не ложился. Растёр тебя какими-то мазями, выдал травяной чай – Айюк, кстати, сейчас его заваривает, и велел тебя отпоить, как только проснёшься.
– А почему доктор Тензин не спал?
– Он готовил снадобье для Великого Магистра. Ингус Шеферс привёз ему цветы папоротника. Магистр уже расшифровал рецептуру, и к утру всё будет готово.
– А как Магистр успел такую толстенную книгу прочитать? Там же столько страниц! – поразилась Янка.
– Зачем же ему читать всё, если нужна была только одна страница, где изображён цветок, на который не садятся пчёлы? – Честертон улыбнулся.
– Ну всё. Пей свой чай. Завтра у вас с Рудиком выходной. Отсыпайтесь. И не вздумай снимать мамин подарок! Договорились?
– Договорились!
– Вот и отлично! – Честертон подоткнул Янке одеяло и поднялся, чтобы пойти.
– Дядя Джон, погоди, можно тебя спросить? – она придержала Честертона за край одежды.
– Тебе отдыхать нужно, а не вопросы задавать! – засмеялся тот.
– Ну, только один маленький вопросик!
– Только если один.
– Один-единственный! – уверила его Янка, – А почему всем детям здесь – кому-то одиннадцать, а кому-то двенадцать лет?
– Может, в разные годы родились? – попытался отшутиться Честертон.
– Нет, ну серьёзно! Почему ты пришёл за мной накануне дня рождения?
– Ты точно хочешь знать? – внимательные глаза алхимика поблёскивали в сумраке комнаты.
– Да.
– Хорошо. Когда кому-то исполняется одиннадцать-двенадцать лет – у всех это по-разному происходит, в человеке пробуждается… энергия… мудрость… Мы называем её «энергией драконов». У обычных людей эта сила дремлет и очень редко обнаруживает себя. У волшебников она проявляется с детства. Они учатся управлять ею, точнее, направлять её с помощью волшебных палочек.
– А алхимики? – Янка с какой-то жадностью запоминала всё, что говорил сейчас Честертон.
– Обычно мы чувствуем её с детства, но не осознаём. Но при этом постоянно ощущаем её присутствие. Когда приходит время, мы начинаем пробуждать её. Постепенно…
– А что потом? – Янка внимательно смотрела на задумавшегося Честертона.
– Потом? – он отвлёкся от своих мыслей, поднялся и прикрыл створку окна.
– Да, что происходит потом, когда эту «энергию драконов» разбудишь?
– Тогда ты обретаешь самое главное.
– А что самое главное?
– Хороший вопрос! – засмеялся Честертон. – Попробуй ответить на него сама?
– Дядя Джон! Так нечестно!
– Что нечестно?!
– Ну что самое главное?!
– Кажется, кто-то просил об одном вопросе?
– Ну, дядя Джон!
Честертон вновь присел на краешек кровати. Янка смотрела на его усталое, но какое-то необыкновенно светлое лицо и словно погрузилась в его взгляд. Честертон наклонился к её лицу и едва слышно произнёс:
– Главное – это ты, понимаешь?
– Не очень…
– Кто ты есть – вот что главное. Кто ты есть на самом деле, а не кажешься – себе или другим людям… Главное – это стать собой….
– А разве я – это не я? – к Янке вновь стало возвращаться ощущение липкого страха, который она всегда старалась запихнуть куда-нибудь в глубины памяти как можно дальше…
– Ты боишься? – Честертон тревожно взглянул на девочку.
Янка помедлила, потом непроизвольно вздрогнула и тихо призналась:
– Да. Всегда. Я всегда боюсь, что… когда-нибудь меня не станет…
– С чего ты взяла, что тебя – настоящего твоё «я» когда-нибудь не станет, а? – Честертон прижал Янку к себе и слегка покачал, успокаивая:
– Всему своё время, принцесса. Всему – своё время... А теперь– спать!
Честертон поцеловал племянницу, сказал пару слов домовому и, выйдя из Бирюзовой башни, глубоко вдохнул предутренний свежий воздух.
– Как она? – спросил его Магвелл, поджидавший своего друга на галерее.
– Всё хорошо. Вы простите меня, Аврелиус, я не рассказал ей о сохранении энергии. Это моя ошибка.
– Что Вы, друг мой, это моя ошибка. Девочка много понимает интуитивно, и, возможно, если бы мы раньше начали её искать…
– Но Вы же знаете, что это было невозможно…. Я не знаю, как сам выдержал все эти годы…
Магвелл похлопал его по плечу.
– Всё обойдётся, друг мой!
– Да. Всё обойдётся... – Честертон вздохнул. – Только мы так и не знаем, кто посоветовал ей найти манускрипт.
Алхимики стояли на галерее и смотрели, как над ещё сонной долиной поднимается белёсый туман, окутывая невысокие холмы. Уже светало, и розовые лучи окрашивали белоснежные вершины гор в причудливые тона. В лесах пробуждались первые птицы, и сереющее небо впускало в себя огненный диск солнца.
– Мы многого не знаем, – произнёс Магистр. – Но, кто бы это ни был, пока он на нашей стороне.
– ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ –
Золотой Лес
– Дядя Джон, расскажи мне про моего отца? ¬– Янка сидела, забравшись с ногами на диван, напротив потушенного камина в гостиной преподавательского корпуса. Проснувшись часов в десять, она позавтракала в компании домового, который заставил её выпить целых три чашки напитка доктора Тензина. Потом проведала Рудика в его Янтарной башне, – тот тоже ночевал не у себя, а в комнате их башенного домового, чему был несказанно рад – объясняться с самого раннего утра с братом по поводу своего отсутствия ему не хотелось.
Около полудня Малыш Айюк передал Янке записку от дяди с приглашением в гости. Честертон жил на втором этаже дома преподавателей. Они расположились в общей гостиной, где вдоль одной из стен была устроена небольшая кухня – с чайником, посудным шкафом и коробочками всевозможных чайных сладостей. Окна вдоль другой стены были завешены тяжёлыми портьерами, но поутру они были подняты, и сквозь тонкое кружево кованых решёток, прикрывавших витражи, искрилось всеми цветами радуги летнее солнце.
– Расскажешь?
– А что ты хочешь узнать? – Честертон стоял возле высокого распахнутого окна и смотрел на далёкие горы.
– Всё, что ты помнишь!
– Думаешь, это возможно? – обернулся Честертон.
– Что возможно?
– Что один человек может рассказать другому всё, что он помнит?
– Тогда расскажи мне какую-нибудь историю из его жизни! – попросила Янка.
– Историю? С ним всегда происходили какие-то истории. И, пожалуй, самая большая история, в которую он попал, это сама его жизнь.
– Что-то сложно… – Янка, ожидавшая услышать какой-нибудь забавный случай, выглядела обескуражено. Но дядя Джон, по-видимому, сегодня был не в том настроении, чтобы рассказывать ей весёлые истории.
– Джонатан был моим старшим братом – старше на пять лет, – негромко начал он. – Всегда был для меня примером. Он так по-доброму относился к людям – всем помогал и поддерживал! Даже если человек уже стыдился смотреть сам на себя в зеркало, он мог подойти, взять твоё лицо в свои руки и сказать: «Вот, смотри – я гляжу на тебя. Я с тобой. Я всегда с тобой». И это была абсолютная правда! Он всю жизнь жил ради других, и находил в этом самого себя. Удивительным он был человеком – твой отец. О лучшем брате я и не мог мечтать.
– А чем он занимался?
– Твоя мама, наверное, уже рассказывала, что он работал на Магистериум. Его иногда приглашали для консультаций, если дело касалось… ¬– Честертон замялся. – Твой отец занимался временем. Искал его.
– Искал время? Но разве возможно найти время?
– Да, – слабая улыбка осветила лицо Честертона, – как правило, люди в основном теряют время… Твой отец искал не просто время. Немногие знают об этом, но он искал время, в котором существует музыка.
– Музыка существует во времени?
– Это обычное представление. Да, музыка разворачивается только во времени. И, как известно, время владеет человеком. Что ж поделать, если смерть – близнец жизни, и человек всецело подчиняется бегу времени, каждое мгновение которого ускользает как песок сквозь пальцы? – Честертон задумчиво теребил край занавески.
– Другое дело – музыка. Рассказывают, что когда великий Моцарт сочинял, он видел музыку мысленным взором так, как если бы она была абсолютно законченной, и он мог рассматривать её как прекрасную картину или статую. Твоего отца с детства привлекали эти истории. Однажды он воскликнул: «Послушай, Джон, какое это чудо, – музыка, которая, казалось бы, должна течь во времени, подобно воде, существовала у Моцарта в сознании не как поток, а как замерший, совершенный кристалл!» Ты не представляешь, как он хотел увидеть музыку подобным образом!
– Значит, он искал время не для того, чтобы стать бессмертным, а ради музыки?
– Нет-нет, ему не нужно было бессмертие! Он искал место – какую-то точку во вселенной, где время и пространство, или материя, из которой состоит весь мир, были бы едины. И считал, что музыка может помочь ему проникнуть в эту тайну.
Янка сидела молча. Где-то внизу с улицы скрипнули двери – кто-то из преподавателей возвращался с занятий.
– Дядя Джон, а вот то, что я во сне слышу музыку – это нормально?
– Ты помнишь её? Какая она? – Честертон, не отрываясь, смотрел на племянницу.
– Она не просто красивая, – Янка пыталась вспомнить и выразить словами те невероятно прекрасные звуки, которые иногда наполняли её сны, – она невероятно красивая! Я даже не знаю, существует ли такая музыка на самом деле. И мне так хочется услышать её снова! И чтоб другие тоже услышали. Это нормально, дядя Джон?
– Скажем так, это необычно, но естественно, – Честертон отошёл от окна и подсел к Янке на диван: – Слушай, Янна, пообещай мне одну вещь?
– Какую, дядя Джон?
– Что ты будешь очень, очень осторожна… – Честертон пригладил ей волосы.
– Ты так говоришь, потому что мой отец погиб?
– Погиб? Нет, Янна. Он пропал.
– А как это произошло? – Янка прильнула к дяде.
– Я не знаю. Правда. Утром его вызвали в Магистериум по поводу какого-то пустяка. Он закончил там дела и вышел из здания. Мы все были дома, готовились к свадьбе, но он так и не появился. Потом я много раз проходил тем маршрутом, каким он обычно возвращался из Магистериума. Но не смог ничего обнаружить. И остальные – те, кто его искал – тоже.
Честертон опустил свою голову в ладони и растёр ими лицо. Янка обняла его за плечи:
– Ты же сильный, дядя Джон!
– Я? Разве? – невесело усмехнулся тот.
– Да, ты. Просто иногда забываешь об этом, – уверенно заявила Янка. Она знала, что взрослым тоже нужно, чтобы их иногда кто-нибудь поддерживал.
– Неужели? – Честертон неожиданно подхватил племянницу на руки и закружил её. Янка заверещала от восторга.
– Забываю?! – веселился Честертон, щекоча Янку.
– Вспомнил! Вспомнил! – Янка хохотала и отбрыкивалась.
Наконец оба успокоились и, выдохнувшиеся, плюхнулись на диван.
– Так обещаешь? – алхимик смахнул с Янкиного лба растрепавшиеся прядки.
– Обещаю, – серьёзно ответила Янка.
– Вот и славно, – дядя Джон поцеловал её в лоб, – Спасибо!
Внизу громко хлопнула дверь, раздались голоса. Честертон прислушался. Несколько человек торопливо поднимались по лестнице.
– Янна, быстро прячься! – скомандовал дядя Джон.
– Куда?! – заметалась Янка.
– Сюда, к окну, – Честертон резким движением отдёрнул портьеру и, когда Янка прижалась к стенке, забаррикадировал её креслом.
– Стой здесь и не шевелись. Что бы ни происходило. Поняла?
– Поняла, – шепнула Янка.
Занавесь была из плотной ткани, но сквозь плетение нитей можно было разглядеть вошедших. Несколько мужчин-преподавателей и домовые внесли на руках какого-то грузного человека.
– Кладите его сюда, – распорядился Магистр Магвелл, сдёргивая со стены с помощью домовых большой ковёр. – Эсбен, будьте добры, проверьте все двери. Благодарю вас, – обратился он к остальным. – Будет лучше, если кто-нибудь позовёт сюда нашего врача. И ещё… месье Кубера-Сан, сегодня последний день занятий перед экзаменами. Завтра отправляем детей в Золотой Лес, надо подготовить кухню и...
– Всё будет сделано наилучшим образом, господин директор, – заверил завхоз и с деловым видом вышел из комнаты, по ходу отдавая распоряжения домовым. В гостиной осталось трое.
– Что произошло? – спросил Честертон, глядя на неподвижное тело секретаря Магистериума, лежащее на брошенном на каменный пол, ковре возле камина. Диван и кресла домовые сдвинули в стороны.
– Скажем так, Джон, профессор Крауд несколько не рассчитал силы. И теперь наш гость немного не в себе.
– И всё же?
– Боюсь, господин секретарь уже был не в себе, когда приехал в Форествальд – как сегодня, так и во время прошлых своих визитов, – бесстрастно произнёс Крауд, присаживаясь на диван и взмахом руки прикрывая распахнутое окно. В гостиной стало тихо.
На лестнице послышались шаги. На пороге появился доктор Тензин.
– Добрый день, доктор! – приветствовал его Магвелл, – Вы не посмотрите, что с месье Дженкинсом? – Магистр плотно прикрыл дверь за вошедшим.
Опустившись на пол, доктор прослушал пульс и в свойственной ему спокойной манере, словно проводил обычный осмотр обычного пациента, сказал:
– Глубокий обморок. Но не от жары. Это Вы его так, профессор Крауд? – поинтересовался он.
– Одно маленькое заклинание, – невозмутимо ответил Крауд. – Вы же знаете, я люблю эксперименты.
– Знаю я Ваши эксперименты, профессор, – не поворачивая головы, прокомментировал Тензин, проводя какие-то врачебные манипуляции с месье Дженкинсом, – Никому не пожелаю попасть под Вашу горячую руку, – он достал из-за пазухи маленький свёрточек с тонкими иглами и уверенными профессиональными движениями воткнул несколько из них в тело секретаря.
– Так значит, Вы, господин волшебник, всё-таки поставили защиту на библиотеку? – с изрядной долей иронии поинтересовался Честертон.
– Да, коллега, – в тон ему ответил Крауд.
Честертон занял кресло, за которым стояла, спрятавшаяся за портьерой, Янка, и уже серьёзно спросил:
– То есть, Эсбен, ты всё-таки считаешь, что месье Дженкинс не мог сам активировать фрактал?
– Доказательство перед нами, – указал Крауд на секретаря и в ожидании его пробуждения, сел на диван, мельком взглянув в сторону окна, где стояла Янка. – Если это было его рук дело, то он смог бы не только заметить защиту, но и обойти её. Так глупо попасться…
– Опасный Вы человек, господин волшебник, – улыбнулся Магвелл.
– Только для тех, кто очень постарается, Магистр, – с лёгким поклоном ответил Крауд.
– В этом я уже успел убедиться, Эсбен, – Магистр также присел на диван. – Что ж, господа, благодаря проницательности и осторожности господина Крауда мы сейчас узнаем много интересного, – Магвелл кивнул на приходящего в себя секретаря.
Все, кто находился в комнате, внимательно наблюдали за его пробуждением.
– Как Вы, месье Дженкинс? – участливо осведомился доктор Тензин, не подходя, однако, ближе, чем край ковра, на котором лежал секретарь.
Месье Дженкинс пытался принять вертикальное положение.
– Где я? – выдавил он, пугливо озираясь.
– В Форествальде, – коротко бросил Честертон.
– А почему на полу? – просипел секретарь.
– Так будет удобнее.
– Что удобнее? – переспросил Дженкинс.
– Беседовать, – от голоса профессора Крауда веяло безразличием и презрением. Секретарь испуганно смотрел на него.
– А, так это Ваша работа? – протянул он, силясь что-то вспомнить. – Превосходно…
– Очень рад, что Вы оценили, – насмешливо поблагодарил его волшебник.
– Господа, вы не поможете мне?
– Пока нет, – отрицательно покачал головой Честертон и взглянул на Магистра. Тот отрешённо наблюдал за происходящим.
Поняв, что ему нужно справляться своими силами, секретарь кое-как поднялся и сделал несколько шагов. Потом внезапно остановился, провёл рукой в воздухе и обиженно спросил:
– Вы не пускаете меня?
– Отчего же? – профессор Крауд выглядел весьма заинтригованным. – Вас никто не держит.
– Но здесь… стена? – секретарь неловко топтался на месте и, кажется, начинал сердиться. – Выпустите меня! – потребовал он, толкая невидимую преграду.
– Здесь нет стены, – негромко заметил Магвелл.
– Выпустите меня! – заорал секретарь. – Вы сильно пожалеете! Выпустите!
Природа за окном словно вторила сцене, разворачивающейся перед Янкой: за окном стремительно темнело, начинал накрапывать дождик, – со стороны гор на замок надвигалась гроза.
Янка с ужасом наблюдала, как месье Дженкинс – отец Маргарет, с которой они жили в одной комнате, бился о невидимую преграду, ругался, а затем вдруг начал странно подёргиваться, вращать головой и захрипел, схватившись за горло.
– Пора! Доктор! – скомандовал Магвелл. Все молниеносно поднялись, окружив ковёр. Янка увидела, как трое взрослых мужчин с трудом удерживали бьющегося в конвульсиях человека, в то время, как доктор Тензин, положив свои руки на его лоб и грудь, начал петь. Янка слышала звучание незнакомого языка, и слова рождали перед её взором образы величественных гор, возносящих свои снежные вершины в синеву бесконечного неба. Высоко над головой медленно парили птицы, на весеннем ветру трепетали разноцветные флаги, окружавшие золотой купол белого строения причудливой формы. И огромные, нарисованные во всю стену глаза какого-то удивительного существа, глядели ей прямо в сердце…
Усилием воли Янка заставила себя вернуться из мира грёз и сфокусировалась на том, что происходило сейчас в гостиной. Месье Дженкинс с трудом стоял, поддерживаемый доктором и Честертоном, тяжело облокотившись о каминную полку. Профессор Крауд вновь расположился на диване, скрестив на груди руки. Рядом с ним сидел Магистр. Оба пристально смотрели на измученного месье Дженкинса.
– Что ж, господин секретарь, здесь нам никто не помешает выслушать Ваши объяснения. Присаживайтесь! – жестом пригласил Магвелл.
– Благодарю, господин Магистр, – прохрипел тот, облизывая пересохшие губы. – Господа, нас точно не могут подслушать?
– Здесь нет посторонних. Вы можете говорить абсолютно откровенно, – ответил Честертон и вернулся в своё кресло. Секретарь занял кресло напротив.
Доктор Тензин принёс воду. Секретарь с благодарностью принял его и несколькими большими глотками осушил целый стакан.
– Что ж, мы Вас слушаем, – повторил Магвелл.
– Хорошо! Я всё расскажу! – срывающимся голосом воскликнул секретарь. – Только прошу вас, не говорите ничего моей дочери! У меня есть дочь. Она здесь учится.
– Маргарет, – ободряюще кивнул Магвелл. – Не беспокойтесь. Она ни о чём не узнает.
– Да-да, конечно! – Месье Дженкинс заметно волновался – даже сквозь ткань портьеры было видно, как у него тряслись руки.
– Итак? – произнёс Крауд.
– Много лет назад, – начал секретарь, нервно вертя между ладонями пустой стакан, – я впервые увидел Великого Магистра. Вы же знаете, какое впечатление его присутствие производит на людей? – месье Дженкинс спросил это, покачав головой, словно не веря самому себе. – Они готовы следовать за ним куда угодно, делать всё, что он скажет! Я был тогда подростком, заканчивал частный колледж. Ваш дед, господин Магвелл, – говоря это, секретарь смотрел не на Магистра, а не мигая уставившись в пустой проём камина, – казался мне тогда воплощением силы и мудрости. И я дал себе слово, что обязательно буду служить этому человеку, добьюсь высокого поста в нашем Магистериуме, чтобы быть ближе к своему… кумиру. Простите меня, что говорю вам такие вещи… – пробормотал он в жутком смущении, – доктор Тензин, можно ещё воды? Благодарю Вас!
Пока он пил жадными глотками, профессор Крауд прошёлся по комнате и остановился возле дверей, терпеливо ожидая продолжения рассказа. В этот момент он напомнил Янке какого-то зверя, караулившего свою добычу у норы, зная, что та никуда от него не денется.
Выпив воды, секретарь оживился и, казалось, даже осмелел.
– Всё изменилось, когда Великий Магистр предложил создать эти школы. Поначалу я, как и многие другие, обрадовался, что наконец-то наши дети получат настоящее образование, как это происходит у волшебников. Но когда Великий Магистр заявил, что в школы будут принимать разных… – Дженкинс поймал жёсткий взгляд профессора Крауда, – разных детей, – сглотнув, закончил он свою мысль, – я разочаровался в этой затее. Тем более, что моя Маргарет – она должна была учиться здесь, с другими… не-алхимиками. Простите великодушно, господин волшебник! – секретарь в отчаянии заломил руки, – Я совершенно не желаю оскорбить Вас и магическое сообщество, которому Вы принадлежите!
– А как насчёт простых людей? Вы их тоже не желаете оскорбить, господин секретарь? – с холодным презрением спросил Крауд.
«Вот оно!» – Янка почувствовала, что это и был тот момент, которого так ждал Крауд.
Раздавленный словами волшебника, секретарь отрицательно замотал головой и сбивчиво продолжал: – Я, как мог, сопротивлялся этому! Но во мне проснулась досада, злость, а потом и… ненависть. Я боялся признаться себе в том, что ненавижу того, кем восторгался все эти годы. Но я ненавидел его! Ненавидел Великого Магистра!
– Но Вы понимали тогда, что появление этих школ неизбежно? – спросил Магвелл. Янка удивилась тому, что в голосе Магистра не было слышно даже признака малейшего осуждения.
– Да, но… – растерялся секретарь, – Нет! – замотал он головой. – Тогда я уже ничего не понимал. Скорее… Я просто хотел сделать всё возможное, чтобы моя Маргарет не общалась с теми, кто не имеет права становиться алхимиками!
«Интересно, откуда у людей берутся такие мысли?» – подумала Янка и осторожно переступила с ноги на ногу. Стоять столько времени без движения было проблематично.
– Но Вы же прекрасно знаете, что нет необходимости, чтобы дети обязательно учились здесь! – спокойно заметил Честертон.
– Поймите, я же заложник своего положения! Если бы я не был секретарём Магистериума, то… Ах, что там говорить! – Дженкинс обречённо махнул рукой. – Когда чуть больше года назад меня отправили сюда, и я увидел эту красоту, то разозлился ещё больше. Такое удивительное, легендарное место Великий Магистр собирался отдать под детскую школу, которая, как я думал тогда, не должна была существовать!
– А сейчас? – с подкупающей простотой спросил Честертон.
Месье Дженкинс, не заметив подвоха, доверительно ответил:
– Маргарет нравится здесь. Она счастлива. Присылает мне письма, рассказывает про занятия. Ей всё здесь нравится! Но тогда, – месье Дженкинс нервно допил воду, – тогда я вернулся сам не свой и…
– И задумали отравить Великого Магистра? – с готовностью подсказал Крауд.
– Нет, что Вы! – испугался секретарь. – Только отсрочить подписание всех бумаг! Ведь столько переговоров проходило по поводу этих школ – мы постоянно что-то согласовывали и консультировались с правительствами людей и министерствами магии. И если бы мы задержались с документами, то эту Школу могли бы вообще не открыть!
Магвелл слушал секретаря и, казалось, думал о чём-то своём.
– Где Вы взяли яд? – продолжал допрос Честертон.
– В Амстердаме, – честно признался Дженкинс. – Мне его продали в магазинчике, где торгуют всякими подобными вещами.
Профессор Крауд вновь мельком взглянул в сторону окна, у которого стояла, уже начавшая уставать, Янка.
– Вы знали, что за зелье Вам продали? – спросил он, переводя взгляд на бледного секретаря.
– Нет, господин волшебник! Я просил такое, чтобы действие было медленным, и мне было всё равно, как это называется. Во время одного из визитов Великого Магистра к нам, я подавал ему чай…
Ответом ему было напряжённое молчание.
– Поймите меня! Я ведь тоже жертва! – горестно воскликнул месье Дженкинс. Янке его было откровенно жаль.
– Я помню тот приезд, – вдруг произнёс Магвелл, – помню, как Вы принесли моему деду чай, и как подали ему платок.
– Да-да! – закивал секретарь и внезапно расплакался. – Я сделал так, что вода расплескалась, а салфеток рядом не оказалось. Тогда я подал Великому Магистру свой платок.
– А потом тоже воспользовались им, верно? – спросил Магвелл.
– Да-да! – месье Дженкинс рыдал, закрыв лицо руками.
Крауд, Честертон и доктор Тензин ожидали объяснений.
– Он пользовался этим же платком в Солсбери, – пояснил свою догадку Магистр.
– Да! – горестно воскликнул секретарь. – Но как Вы поняли?
– Сейчас Вы волнуетесь, но не потеете. А тогда с Вас пот лил градом. И чем больше Вы вытирали лицо, тем хуже Вам становилось! Такие же симптомы сопровождают болезнь Великого Магистра. Только ему заметно хуже.
– Какой я глупец! Какой глупец! – секретарь плакал навзрыд.
Честертон, Крауд и доктор молчали.
– Почему Вы интересовались Манускриптом Войнича? – спросил Честертон.
Дженкинс боязливо посмотрел на волшебника:
– С недавних пор я начал видеть странные сны, – он нервно передёрнул плечами. – В них кто-то невидимый стоял за моей спиной и твердил мне одно «Манускрипт Войнича. Найди Манускрипт Войнича».
Янка вздрогнула. Крауд молниеносно скользнул взглядом по занавеске, за которой она стояла. На мгновение ей даже показалось, будто он её заметил.
– Я знал о нём. Старинная книжка с картинками, которую за пятьсот лет никто не мог прочесть. Я не понимал, зачем она мне нужна. Но тот голос звучал каждую ночь, мучил меня, и спустя какое-то время я стал бояться засыпать.
Янка почувствовала, как чьё-то внимание нацелилось на неё – мысли неожиданно стали путаться, в сознании вдруг всплыли видения, как дядя Джон подхватывает её на руки, и они кружатся по комнате… Внезапно пространство прорезал стальной, с красноватым отливом сполох, и всё прошло. Она осторожно прильнула к занавеске. Профессор Крауд еле заметным движением повёл бровью, указывая в её сторону. Честертон так же едва заметно кивнул ему в ответ. Между тем полу-исповедь, полу-допрос продолжался.
– Где сейчас находится манускрипт? – спросил Магвелл и уточнил, – американская копия.
– У меня дома. В сейфе. Я его даже не открывал!
– Зачем Вы активировали фрактал?
– Я это сделал?! – в ужасе переспросил Дженкинс. – Когда?! Какой фрактал?!
– Перед тем, как мы очень мило побеседовали с Вами в библиотеке, – любезно подсказал ему профессор Крауд.
– Я не… я не помню такого. Поверьте мне! – взмолился секретарь.
– Мы верим Вам. Успокойтесь! – Магвелл миролюбиво улыбнулся. – Но скажите, месье Дженкинс, что Вы искали в кабинете нашего школьного врача?
– Рецепт. В тот раз, когда я приехал с сообщением о том, что болезнь Великого Магистра прогрессирует, я узнал от своей дочери, что накануне в долине собирали травы. Её приятель – один из семьи Максимильяновичей рассказал ей о своём участии в той экспедиции. И Маргарет обмолвилась, что у Вас, доктор Тензин, есть некий рецепт. Я читал Ваши статьи и знаю, что Вы – высококлассный специалист, один из лучших, живущих в наши дни в Европе, и, если господин Магвелл обратился бы к вам за помощью, мой проступок скоро был бы раскрыт. Признаться, я испугался и, улучив момент, когда Вы вышли из кабинета, попытался найти бумагу, полагая, что она должна быть где-то на столе. Поймите моё состояние! Я думал, что Вы уже собирали травы для противоядия!
– Вы не так уж и ошибались, господин секретарь, – мягко заметил доктор Тензин, с невероятным состраданием глядя на секретаря.
– Он не вернётся? – робко спросил секретарь. – Этот голос?
– Нет, – устало улыбнулся Тензин, – можете спать спокойно. А ещё лучше, возьмите отпуск.
– Да, конечно, – рассеянно кивнул Дженкинс. – Вы ведь не скажете Маргарет, да? – он умоляюще смотрел на своих собеседников.
– Не скажем, – успокоил его Магвелл. – При одном условии.
– Всё, что угодно! – секретарь вскочил с кресла и повалился Магистру в ноги. – Всё, что у меня есть!
На лице профессора Крауда, сидевшего рядом с Магистром невозможно было прочесть ни единой эмоции.
Аврелиус Магвелл поднялся сам и приподнял секретаря, глядя тому прямо в глаза.
– Когда Великий Магистр поправится, Вы сами расскажете ему обо всём.
– Я?! – испуганно отшатнулся Дженкинс, не в силах отвести свой взгляд от пронизывавшего его насквозь взгляда Магистра.
– Могу я, – иронично предложил Крауд, наблюдая с дивана столь нечастую сцену раскаяния высокопоставленного чиновника.
– Нет-нет! Я сам! Конечно, сам… – он как-то обмяк и тяжело вздохнул, обращаясь к доктору:
– Вы не проводите меня? Я бы хотел до отъезда увидеть дочь.
– Пойдёмте, – доктор Тензин поднял месье Дженкинса и, поддерживая, вывел его из гостиной.
Все поднялись с мест. Честертон отодвинул кресло, за которым стояла Янка:
– Ну, выходи, шпион. Не страшно было? – Он помог Янке выбраться из портьеры.
– Немного, – честно призналась та и смущённо поздоровалась со своим учителем и с директором. Взрослых Янкино смущение изрядно развеселило.
– Хороший у нас ковёр, – расставляя мебель на свои места, произнёс, посмеиваясь, профессор Крауд.
– Да, сурийские ковры превосходны, – сказал Магистр, открывая окна.
– А что такое случилось с месье Дженкинсом? – спросила Янка, видя, что никому не мешает своим присутствием. – Почему он вдруг остановился, не смог перейти его границы?
– Видишь узор? – дядя Джон приподнял её и посадил на каминную полку. – Здесь выткано Колесо Бытия.
– Вижу, – кивнула Янка. А что это за животные? – она указала на круг в центре ковра, – это свинья, это петух, а вот это – змея. Почему они здесь изображены?
– Они символизируют человека, чей ум загрязнён, а сердце погружено в темноту зависти и злобы, – ответил ей Магистр. Он расслабленно стоял возле открытого окна, вдыхая послегрозовую свежесть.
– Секретарь Дженкинс кому-то завидовал? – спросила Янка.
– В нём сталкивались разные чувства, – уклончиво ответил Честертон, – потому-то он и не мог выйти за пределы этого круга.
– То есть, его никто не держал? – удивилась Янка.
– Только он сам, – ответил профессор Крауд, вытаскивая свою палочку. – Надо бы почистить, – придирчиво заметил он, возвращая ковёр на стену.
* * *
– Дядя Джон, а почему ты сам не поймал месье Дженкинса? – они шли по переходу в Большой Зал, где кухонные домовые накрывали им запоздалый обед.
– Предоставил это профессору Крауду. Он, как ты слышала, любит эксперименты.
– А что он сделал?
– Поставил ловушку. Мы предположили, что тот, кто активировал твоего любимца, может вернуться завершить начатое. Видимо, однажды профессор Крауд застал месье Дженкинса в библиотеке, когда тот находился возле картины.
– Я знаю, – призналась Янка.
– Вот как?
– Это было в тот день, когда профессор заставил нас с Рудиком готовить тему «Магия и её виды». Помнишь? Я тогда жутко устала сидеть на одном месте и пошла прогуляться по залу. Ну и… случайно оказалась с обратной стороны стеллажа, за которым они разговаривали. Думаю, если бы профессор Крауд узнал об этом, то не стал бы со мной заниматься.
– Почему?
– Я слышала, как месье Дженкинс предлагал ему присоединиться к какому-то… э-э-э… проекту, что ли, но профессор Крауд отказался.
– Да, Эсбен умеет играть… – кивнул Честертон. – И, кроме того, он уже давно догадался о твоём присутствии тогда в библиотеке.
– Откуда ты знаешь? – покраснела Янка.
– А вот знаю, – засмеялся дядя Джон. – Но лучше тебе самой поговорить с профессором Краудом, чтобы не возникло недопонимания.
Янка почувствовала себя немного уязвлённой.
– А можно видеть чужую память? – спросила она, не решаясь открыто сказать дяде Джону, что она подозревает волшебника в чтении её воспоминаний.
– Да, это возможно. Но не переживай, я уже попросил его больше этого не делать. Всё-таки, ты – моя племянница, – и Честертон толкнул дверь в зал.
– Да, кстати, – добавил он, – по школе ходит страшная история, что вчера за ужином вы с Рудольфом съели что-то не то, и поэтому не ночевали в своих комнатах. Пожалуй, не стоит разрушать веру одноклассников в безобидную сказку, да? – и он подмигнул Янке.
* * *
Вечером замок гудел. Директор школы объявил о завтрашнем походе в Золотой Лес.
– Ты поговорил с братом? – спросила Янка Рудика, когда тот занёс ей свитер.
– Нет, – покачал головой тот. – Людик жутко обиделся и даже видеть меня не хочет.
– Глупо как-то получается…
– И не говори. Ты знаешь, отец письмо прислал. По поводу книги. Пишет, что не сердится. А мама интересуется, не могу ли я попросить Фрактуса заглянуть к нам ненадолго, – в подвале опять завелись мыши.
– Ладно, увижу кота – передам.
Однако кот пропал. Рудик, как мог, утешал Янку, в расстроенных чувствах прилеплявшую тайком от мастера Галлза записку напротив картины.
На другое утро, едва солнце осветило шпили замковых башен, завхоз Кубера-Сан начал гонять домовых. В итоге, как подтверждение его неуёмной деятельности, в девять утра возле центральных ворот высилась гора из дюжины гигантских мешков со всякой снедью. За ними приехал старший сын Шеферсов, Ингмар. Такой же высокий, светло-русый, как Ингус, но более коренастый, чем походил на своего отца. Погрузив провизию на повозку, он вывел Тайпи за ворота. Разбившись на несколько небольших отрядов, учащиеся Форествальда вместе со своими преподавателями вышли из замка.
Пригревало. Идти было легко. У одной из развилок повернули налево. Дойдя до каменного мостика, перекинутого через неглубокий ручей, путешественники направились в сторону перевала. Горы на этом краю долины были невысокие, и в одном месте между ними виднелся узкий проход.
Ребятам здесь всё было внове – и высокие массивные каменные отвесы, которые они миновали с осторожностью, и одинокие тонкие деревца, росшие прямо в скалах. Пройдя под нависавшим над головами длинным каменным карнизом, накрывших их тенью и какой-то сумеречной тоской, они вышли на противоположную сторону горы. Ещё одна залитая солнцем долина расстилалась перед ними далеко внизу.
– Что это? – восхищённо расспрашивали взрослых ребята, глядя на огромные, сверкающие изумрудным золотом деревья, между которыми то здесь, то там сверкали синие опалы озёр.
– Это и есть Золотой Лес, – профессор Чаттурджи сам с неподдельным восторгом смотрел, как ветер гнал лиственные волны по могучим кронам. – Что же, нас ждут, – обернулся он к ученикам, – Вперёд! Ещё немного, и мы окажемся под сенью этих великанов.
Они начали спуск.
– Я читал о нём! – Энтони Гастингс делился с окружающими своими познаниями. – По легенде Сильва Ауреус или Золотой Лес растёт в каждом мире. Это один и тот же лес.
– Как это? – спросила Джилли Каэл.
– Ну, – почесал в затылке Энтони, – это значит, если долго-долго идти по этому лесу здесь, на Земле, то можно оказаться в этом же лесу, только где-нибудь…
– …на Марсе, например, – насмешливо предложила Кэтти.
– А хотя бы и на Марсе! – совершенно не обиделся Энтони. – Это же не я придумал! Так в легенде говорится: «Вошедший в Золотой Лес никогда не знает заранее, куда выведет его дорога».
– Ты бы, Гастингс, поменьше сказочки читал, – хмыкнул Люк Спайтел, обгоняя их в окружении своей «гвардии».
– А тебе-то что? – ехидно спросила Кэтти. – Мы не тебя слушаем.
– А я с тобой и не разговариваю, Двайер. Много о себе возомнила.
– На себя посмотри! – звонко крикнула Кэтти ему вслед. – Думаешь, главную роль получил, так теперь тебе всё можно?!
– А ты завидуй, завидуй! – крикнул ей в ответ Спайтел, даже не обернувшись.
– Надо больно! – ответила Кэтти. – Павлин недощипанный!
– Да ладно тебе! Не обращай внимания. – Янка поправила цепочку с кулоном. – Нашла из-за чего с ним цапаться. С этим Спайтелом расстройство одно.
– А я и не расстраиваюсь! Просто неприятно, что этот индюк зазнаваться начал.
– А что, раньше за ним такого не замечалось, что ли? – съехидничала Янка.
– Эх, не понимаю, почему Князь-Таганский его на главную роль утвердил? – вздохнула Кэтти. – Что он в нём такого увидел?
На опушке одного из небольших перелесков, словно стоявших на страже Золотого Леса, их встретил Ингус.
– Здравствуйте, ребята! – поприветствовал он. – Очень рад вас здесь видеть. Я – Ингус, Смотритель этого леса. И потому очень прошу вас, ради вашего же собственного здоровья, ничего не выносить из леса с собой – ни листик, ни камушек, ни веточку. И уж тем более, не рвать цветы и не ломать деревья. Хоть сегодня с нами ваш школьный врач, боюсь, даже ему не под силу будет исправить то, что исправить сложно.
Дети испуганно притихли. Теперь Золотой Лес уже не казался им таким приветливым, как раньше.
– Да ерунда всё это! – выкрикнул Спайтел. – Может, этот лес и древний, но что может случиться, если кто-то из нас случайно сорвёт лист с дерева?
Ребята осуждающе посмотрели на Люка. Им понравился Ингус, но они совершенно не понимали, как можно урезонить Спайтела.
Но Ингуса слова мальчика совершенно не зацепили. Он присел на невысокий холмик под одним из деревьев и пригласил остальных последовать его примеру.
– Прежде чем вы войдёте в этот Лес, я коротко расскажу вам одну правдивую историю.
Все расселись на мягкую траву и стали внимательно слушать.
– Однажды, – начал Ингус, – в далёкой горной стране жил король. Как водится, у него было три сына. Однажды на их землю пришли завоеватели, и многие покорились им. Многие, кроме младшего из детей короля. Старшие братья считали, что если они признают власть захватчиков, то их народ будет жить так, как прежде, хоть и утратив свои древние верования и традиции. Но младший сын был с ними не согласен. Они спорили, пока наконец, младший сын не воскликнул: «Лучше я погибну, чем склонюсь перед разрушителями святынь моего народа!» В одну из тёмных ночей он вскочил на своего коня и покинул отцовский дом. Но его братья, испугавшись, что наутро его хватятся, и их настигнет кара врагов, предали своего брата и бросились за ним в погоню. Долго скакали они за беглецом и почти уже настигали его. И тогда из леса, покрывавшего склоны близлежащих гор, раздался громкий голос: «Сюда! В лес! В лес!» Но лес был ещё далеко. И третий сын короля, понимая, что не успеет добраться до спасительных деревьев, воскликнул: «Если не я, то ты приди ко мне!» И тут произошло чудо! Деревья поднялись со склона горы и перенеслись к месту, где из последних сил скакал беглец. Деревья обступили его со всех сторон и укрыли в своей чаще. А преследователи, испуганные такими чудесами, бросились бежать.
Слушатели заворожённо молчали. Над их головами шумели деревья и ветер гнал барашки облаков.
– Это был Золотой Лес? – вдруг спросил Манан.
Янка редко видела его, а когда встречала, то почти не обращала на него внимания. Младший сын доктора Чаттурджи, казалось, даже подрос за последние недели.
– Да, это был Золотой Лес того мира, в котором жил королевский сын, – кивнул Ингус. – И по сей день на склоне горы, откуда поднялся лес, растёт только трава. Народ той земли как зеницу ока бережёт лес, спасший их правителя. Рассказывают, что однажды один смельчак бросил вызов могучим силам природы, взял с собой веточку дерева.
– И что случилось с ним потом? – робко спросила Джилли.
– С ним стало твориться что-то неладное. Тот человек выздоровел только после того, как его родные попросили у Леса прощения. Так что мой вам совет: если захотите взять с собой что-нибудь на память, посоветуйтесь сначала со Смотрителем.
– А что, Вы сможете договориться с Золотым Лесом? – спросил кто-то из детей.
– По крайней мере, постараюсь, – улыбнулся Ингус. – А теперь можете разбежаться. Далеко не уходите – скоро обед.
– Ингус, а правда, что если войти в этот лес здесь, то можно оказаться в этом же лесу, только где-нибудь в другом месте? – спросила Янка, когда ребята и некоторые преподаватели разошлись, а Рудик остался помогать Шеферсам разгружать мешки с провизией.
– Я ещё так далеко не ходил, поэтому наверняка сказать не могу. Но как-нибудь можно попробовать, – подмигнул он Янке и подошёл к доктору Тензину и профессору Чаттурджи.
Обед переносили дважды. Дети рассыпались по лесным опушкам, не рискуя, однако, углубляться в чащу. Они бегали по еле приметным тропинкам, заглядывали в глубокую синь озёр, кидали в воду камушки и сквозь прозрачную толщу воды следили, как они медленно покачиваясь, опускаются на дно. То и дело раздавались возгласы: «Господин Ингус! Можно мне сорвать вот этот жёлтый цветочек?» «Господин Ингус, можно я возьму вот этот красивый камешек?» Ингус цветы рвать попусту не разрешал. Отправлял всех к своему другу, профессору Чаттурджи, и тот объяснял, как жёлтый цветок называется, для чего используется, и что «…рвать его никак нельзя, потому что он, хоть и красивый, но в пору цветения, ядовит». Желающих собирать гербарий заметно поубавилось. И всё равно не обошлось без порезов о траву, синяков от падения, ожогов о крапиву. В таких случаях доктор Тензин сам искал нужную траву, растирал её и прикладывал к ушибам и ссадинам, которые проходили и затягивались буквально на глазах.
На исходе третьего часа, пока солнце ещё было в силе, стали собираться.
– Надеюсь, никто ничего лишнего не прихватил? – спросил полушутя–полусерьезно Ингус. Ребята – кто с сожалением, кто с лёгким сердцем выворачивали карманы, разжимали ладошки и расставались со своими сокровищами. Наконец, тронулись в обратную дорогу. По очереди ехали на опустевшей повозке, чему Тайпи не очень радовался – часто приходилось останавливаться, чтобы поменяться местами. Конь фыркал, и всем своим видом давал понять, что не нанимался катать такую ораву шумящих детей. Впрочем, зная о боевом прошлом предков коня, дети старались вести себя потише.
В замок вернулись только к вечеру. Для подготовки к экзаменам оставался ещё один день, и наутро, выбегавшиеся на вчерашней прогулке и оттого проспавшие всю ночь без задних ног, ученики Форествальда запасались книгами в библиотеке, сверяли записи в тетрадях, зубрили термины и определения. Словом, готовились к первым в их жизни серьёзным испытаниям, от которых зависела их судьба.
– ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ –
Когда возвращаются коты
– Нет-нет-нет! И даже не проси! – Кэтти отбивалась от Людика, который уже третий день выпрашивал у неё реферат по мифологии. – Ты же всё спишешь!
– С чего ты взяла? Я только посмотрю! – с невинным видом уверял тот.
– Да? А почему ты тогда придумал такую же тему, как у меня? Ты что, не слышал, как Тишайший предупреждал нас брать разные темы? Хочешь сказать, что это случайно получилось? Ничего подобного!
– Ну какие же они одинаковые? – возмутился Людик. – Вот у тебя: «Великие волшебницы Европы», а у меня: «Рыцари и волшебство».
– А откуда рыцари брали все эти мечи, которые нельзя сломать, исцеляющие ножны, плащи-невидимки, волшебные кольца и защищающие пояса? Не сами же они их делали? Всё это было подарено им волшебницами и прекрасными дамами, о которых я и пишу. А ты просто хочешь воспользоваться моими идеями!
– Ну, Кэтти, ну будь человеком-то?! – ныл Людик.
– Я лучше буду своим собственным адвокатом, и свои авторские права никому дарить не собираюсь! Обойдёшься! – сказала, как отрезала, Кэтти.
– Да ну вас всех! – обидевшись, Людик повернулся к Янке. – А ты про что пишешь?
– Я написала уже, вообще-то. Оформить вот осталось только. «Заклинания в сказках А.С.Пушкина».
– А кто это? – спросил Людик.
– Наш поэт. В девятнадцатом веке жил.
– А сказки интересные?
– На, почитай, – Янка протянула Людику книгу.
– Угу, обязательно, – Людик наскоро перелистал страницы и вернул книгу Янке, – только вот своё напишу сначала.
– А что у тебя не получается?
– Да этих рыцарей много, а оружие у них всех одинаковое. Не переписывать же биографии каждого?
– А ты сократи!
– Биографии?
– Нет! – замотала головой Янка. – Список своих рыцарей. Возьми одного. Нельзя же объять необъятное! У тебя есть любимый рыцарь?
– Нету, наверное, – тяжело вздохнул Людик.
– А в семье у вас был какой-нибудь необычный король? Ведь все короли – рыцари! Может, у него что-нибудь волшебное было – ну меч там какой-нибудь, или кольцо, например?
Людик задумался:
– А замок пойдёт? Он строил замки!
– Замок? Он строил волшебные замки?
– Нет! Хотя, я думаю, один замок был для него самым, что ни на есть волшебным!
– Ну… можно, наверное. – пожала плечами Янка. – А ты про кого говоришь?
Людик вскочил и начал спешно скидывать свои тетради в сумку.
– Да про предка своего! Тоже из девятнадцатого века! Меня ж в его честь назвали! Спасибо, Янна!
– Пожалуйста, – протянула ничего не понимающая Янка и крикнула вслед убегающему другу:
– Ты куда?!
– В библиотеку! – прокричал Людик уже откуда-то из-за дверей.
Кэтти только покачала головой. Было воскресенье, репетиция спектакля закончилась, и они сидели в гостиной своей Бирюзовой Башни, готовясь к экзаменам. Контрольные и практические были написаны раньше, философию худо-бедно сдали на той неделе. «Что ж, могло быть и лучше, но, признаться, большего я от вас и не ожидал. Посмотрим, что вы насочиняете в рефератах», – сказал им Альберт Тихий, объявляя оценки. Впереди маячили три грозных экзамена: в понедельник была поставлена Поэтика и Теория Заклинаний, в среду – три алхимических предмета, а в пятницу – весь магический блок: Теория, Практика и Защитная Магия. За этот последний Янка и волновалась, и не волновалась одновременно. С одной стороны, магия не представляла для неё какой-либо сложности. Но сдавать экзамен собственному дяде, да ещё не со своей палочкой…
Однако всё оказалось не так страшно. Вытянув билет «Волшебная палочка. Устройство и техника использования», Янка едва поверила своей удаче. Она уставилась на Честертона с таким выражением непонимания на лице, что тот даже забеспокоился.
– Всё в порядке? – спросил он.
Янка молча показала ему название билета. Профессор Крауд только хмыкнул:
– Сразу отвечать будете, или пойдёте готовиться?
Янка обернулась на класс и, увидев, что Гарольд так жалостливо смотрит на неё, давая понять, что она им всем здесь позарез нужна, сказала:
– Я пойду готовиться, профессор.
– Хорошо, – невозмутимо произнёс Крауд. – Какой у Вас второй вопрос?
– «Защита дома в период полнолуния», – прочитала Янка и пошла на место.
На обеде Гарольд протянул Янке своё пирожное.
– Если бы не ты, – воскликнул он в порыве чувств, – я бы точно не сдал! Крауд на меня как удав на кролика действует.
– Э-э-э… спасибо, конечно, – сказала Янка, вспоминая своё недавнее отношение к профессору Магии, – но… мне два пирожных не съесть.
– Хочешь, помогу? – предложил Энтони.
– Ещё чего! – возмутился Гарольд. – А ну дай сюда своё пирожное! Если бы Янка и Рудик не подсказывали тебе виды магической защиты, то Крауд тебе выше «голубя» и не поставил бы.
– А он мне и так не поставил, – ответил Энтони, следя за перемещёнием своего пирожного по направлению к Рудику. – Поставил профессор Честертон. А профессор Крауд только «воробья». Потом подумал и добавил «перо». «За умение находить помощь там, где уже ничего не поможет».
– Это он намекнул тебе, что ты счастливчик, Энтони, – засмеялся Рудик. – Да и мне не съесть два. Держи!
– Спасибо! – Гастингс с чувством видимого облегчения вернул себе тарелку. – Я и сам знаю, что счастливчик. Но, если честно, даже и не верится, что мы всё сдали!
– Кстати, завтра прогон спектакля с декорациями и в костюмах – вспомнила Янка.
– А знаете, – вдруг таинственным шёпотом произнёс Энтони, – мне кажется, что спектакль наш сложнее всех экзаменов, вместе взятых будет.
– Это почему? – удивилась Джилли.
– Я слышал, как месье Кубера-Сан говорил домовым: «Замок надо вылизать! Такие гости! Такие гости!» Хлопотал прямо как моя бабушка! Вот какие гости, а? Как вы думаете?
Ребята пожали плечами. Энтони наклонился к столу и, поправив на носу сползшие очки, ещё более таинственно сказал:
– Я думаю, прибудет сам Великий Магистр!
– Да ладно тебе! – не поверили ему за столом. – Не может быть!
– А почему нет? – не унимался Гастингс. – Ведь он же – глава попечительских советов сразу двух школ – и нашей, и другой – в Канаде! Всё время забываю, как она называется… – защёлкал он пальцами, пытаясь вспомнить.
– Где находится, так и называется. «Скалистые Горы», – сказал Рудик. – И вполне возможно, что Великий Магистр может отправиться туда.
– Говорю вам, он приедет к нам! – гнул своё Энтони. – С чего бы это Кубера-Сан затеял такие грандиозные приготовления?
С этим нельзя было не согласиться. Домовые сновали по замку, мыли витражи и пылесосили ковры, свободные от экзаменов учащиеся и преподаватели прибирали кабинеты, наводили порядок в своих башнях, убирали школьный двор. И вовсю шли репетиции. Каждый день Князь-Таганский прогонял сцены, давал указания домовым, переквалифицировавшимся на время в бутафоров и портных. Словом, работа кипела. И в этой суете никто не задумывался над тем, что скоро придётся расстаться. Пусть ненадолго – всего на месяц. Но… Людик так и не помирился с братом, и Фрактус всё не появлялся.
– Это я виновата! – укоряла себя Янка. – Зачем, ну зачем я оставила свой платок там?!
– Может, он ещё вернётся, – утешал её Рудик. – У наших знакомых дома кот жил. Рыжий такой. И однажды он пропал. Искали его месяц, наверное. Всех соседей обошли, никто его не видел. Уже и нового подумывали завести – как в доме без кота? Как вдруг является этот – морда вся побитая, ухо порвано, полинялый весь. Но довольный!
– И где он шатался всё это время? – спросила Янка.
– Мы так поняли, где-то в Китае.
– Где?!
– В Китае! У них в городе китайский цирк давал представление. Он, видимо, забрёл к ним случайно и уехал. То есть, до Китая он, конечно, не добрался – сбежал где-то по пути. Но ведь вернулся же! Правда, мяукать как-то странно стал. Особенно когда кормишь его. Раньше так «Мяу-мяу», а теперь «Маоу-Маоу!»
– Эх… – вздохнула Янка и вдруг остановилась, как вкопанная. – Погоди. Говоришь, в Китае?! Точно же! В Китае!
И она, оставив Рудика в полном недоумении, бросилась искать дядю Джона…
* * *
Наконец настал первый день августа. Уже во время завтрака все обитатели Форествальда с изумлением и восторгом разглядывали Большой зал, украшенный колосьями пшеницы и золотистыми цветами, накануне привезёнными Шеферсами. Ингмар и Ингус вместе с отцом и мадам Садовски готовили спортивную площадку для лучников и фехтования, а фрау Шеферс возглавляла команду домовых на кухне. Вместе со своей семьёй приехала и Ингрид – очень похожая на своего младшего брата – такая же стройная и спокойная. Она и профессор Чаттурджи сидели в кабинете доктора Тензина, что-то обсуждая с ним.
После завтрака никто не расходился – все сидели за столами и ждали объявления по поводу послеобеденных мероприятий. Наконец, раздался звук одинокого колокола, призывая ко всеобщему вниманию.
– Друзья мои! Ученики и преподаватели! – директор школы Магистр Магвелл вышел в центр зала и оглядел школьное собрание. – Сегодня поистине праздничный день! Не только потому, что закончились экзамены, и все вы (повторюсь – все вы) без исключения, по итогам экзаменов имеете полное право вернуться в Форествальд первого сентября…
Это сообщение вызвало такую бурю радостных криков, что домовые повыскакивали из дверей кухни и с интересом смотрели на счастье, которое готово было вылиться за стены замка.
– Но не только это является причиной сегодняшнего праздника, – продолжил директор.
Ребята притихли.
– Быть может, кто-то из вас знает, что вот уже много сотен, даже тысячи лет и люди, и волшебники, и алхимики отмечают в этот день Праздник Зерна – Праздник Жизни и Смерти. Ведь чтобы появился колос, – Магистр снял колосок с увитой снопами колонны позади себя, – нужно, чтобы одно маленькое зёрнышко упало в землю и, умерев, дало жизнь многим другим зёрнам. В этом – предназначение каждого зерна. Так и человек, должен прожить жизнь, раскрыв в себе свою истинную сущность и выполнив своё предназначение, каким бы оно ни было…
Магистр обвёл взглядом всех присутствующих и с задорной улыбкой добавил:
– Даже если этим летом ваше предназначение – это сдать школьные экзамены!
Зал покатился со смеху. Магистр поднял руку, призывая к тишине и дождавшись её, торжественно заявил:
– И поскольку философию профессору Готтенлорду вы уже сдали, то я, как директор школы, могу официально объявить окончание экзаменов!
Зал взорвался аплодисментами, криками «ура!» и барабанной дробью ладоней по столам. Когда очередная волна радости утихла, Магистр обернулся к преподавательскому столу, словно искал кого-то, и, взмахнув рукой, сказал:
– А сейчас профессор Чаттурджи поведает нам, как со всеобщей пользой и для собственного удовольствия мы проведём первый день каникул. Профессор, прошу Вас!
* * *
Весь день прошёл в каком-то сумасшедшем ритме. Соревновались лучники, были показательные выступления по фехтованию. В полдень на лугу разожгли несколько костров и жарили на них хлеб. Собирали ромашку и клевер, искали клад, заранее припрятанный в окрестном перелеске профессором Чаттурджи. Клад оказался большой корзиной земляники, которую торжественно вручили кухонным домовым, где те приготовили из неё начинку для вечерних пирогов. После запоздалого обеда, пока не занятые в спектакле помогали снимать мишени и засыпали кострища, все актёры в волнительном ожидании бродили по коридорам второго этажа, классы которого временно переоборудованы под гримёрки, и повторяли тексты своих ролей, готовясь выйти на сцену.
Рудик давал последние наставления исполнявшему роль короля Гарольду. Тот жутко волновался и постоянно теребил его: «Рудик, я правильно стою?», «Рудик, я не сильно низко голову наклоняю?» Людик всё ещё дулся на брата, поэтому крутился возле других ребят. Иногда он заглядывал к девчонкам за ширмы, разделявшие классную комнату пополам, но девочки его оттуда постоянно гоняли, потому что переодевались. Наконец, улучив момент, Людик подобрался к одной из ширм, за которой сидела Янка, и быстро зашептал:
– Янна! Янна! Ты тут?
– Да! – ответила Янка. – Тебе чего, Людик?
– Выйди на минуточку? – жалобно попросил Людик.
– Зачем? – не поняла Янка. Она никак не могла вспомнить последовательность движений в финальном танце.
– Ну выйди, а? – канючил Людик.
– Ладно, сейчас, – нехотя согласилась Янка.
– Я тебя в коридоре ждать буду!
– Где? – удивилась Янка, но делать было нечего и она, набросив поверх концертного костюма школьную мантию, вышла в коридор. Там её уже ждал, переминаясь с ноги на ногу, Людик.
– Ну, чего? – спросила она его.
– Слушай, – Людик подождал, пока мимо них пробежит стайка танцоров-цыплят в париках и ботфортах, – ты не могла бы поговорить… с Рудиком?
– О чём?
– Ну… понимаешь, он… мы ведь с ним вместе играем. На репетиции – это одно – там и народу много, а сегодня… если честно, я… я не могу так – выходить на сцену с тем, с кем в ссоре, – довершил Людик свою мысль.
– Так помирись с ним!
– Говорю же: не могу!
– Почему это вдруг? Сам же первый перестал с братом разговаривать! У тебя такой замечательный брат! А ты…
– А что я?
– А ты – дурак, вот кто! – и Янка распахнула дверь в класс, столкнувшись с собиравшейся выходить Кэтти. Та путалась в широких юбках придворной дамы, пытаясь протиснуться в коридор.
– Почему это я – дурак? – опешил Людик, впервые видя Янку такой рассерженной.
– Потому что забил свою голову всякой ерундой! Если тебе интересно, то Рудик совсем не хочет быть королём! Понятно тебе?! Не! Хо! Чет! – и Янка, придержав перед Кэтти дверь, скрылась внутри класса.
– Понятно… – пробормотал Людик. – Теперь понятно…
– Молодец, Янна! Давно пора! – похвалила её Кэтти. – А то всех уже извели своей ссорой, – и она, демонстративно не замечая Людика, подхватила юбки и, величественно задрав голову, направилась в Большой зал.
* * *
Гости прибыли за полчаса до спектакля. Интуиция и наблюдательность не подвели Энтони.
– Великий Магистр! Великий Магистр! – казалось, все обитатели Форествальда высунувшись из окон и дверей замка, высматривая пассажиров двух подъехавших микроавтобусов. Магистр Магвелл приветствовал гостей – членов попечительского совета школы, среди которых Рудик заметил и своего отца. Вильгельм Максимильянович был на этот раз не в военной форме, а в гражданской одежде. Но лёгкий летний костюм не мог скрыть его военную выправку. Он издали кивнул сыну.
– А что здесь делают родители Спайтела? – Янка услышала позади себя возмущённый голос Кэтти, – они же не в совете?! Приехали на сыночка полюбоваться?
– Они в совете уже месяц, – сообщила им Маргарет.
– А ты, Дженкинс, откуда знаешь? – удивился Людик.
– Папа вчера приезжал, – охотно объяснила Маргарет. – Ему в библиотеку надо было. Я его проводила, и он там с мастером Галлзом говорил о реставрации старых книг, о том, сколько это может стоить, ну и всё в таком духе. И папа сказал, что раз родители Люка вошли в попечительский совет Школы, то их издательство может дать денег на реставрацию.
– Интересно, с чего бы они такие добренькие? – язвительно заметила Кэтти. – Когда мой старший брат искал издательство, чтобы опубликовать свою книгу, они ему предложили такой просто оскорбительно маленький авторский гонорар, что он несколько дней не выходил из своей комнаты, ни с кем не разговаривал – так переживал. Мы даже думали, что придётся Лансика лечить.
– А какую книгу твой брат написал, про что? – заинтересовался Рудик.
– «Домовое домоводство». Ланси три года ездил по всей Европе, изучал жизнь домовых. Там столько всего интересного! Ведь он даже интервью у самого Лонжерона Четырнадцатого взял!
– Э-э… а кто это? – осторожно поинтересовалась Янка.
– Это патриарх домовых Атабрии! Он – самый крутой спец по улаживанию домашних конфликтов! А вы что думали, – без обиняков заявила Кэтти, увидев озадаченные лица друзей, – если в доме вечером поругались, а с утра снова все живут душа в душу, это само по себе, что ли, происходит? Это домовые всё налаживают. Это их обязанность!
– Слушайте, я ничего про это не знаю, – уныло сказала Маргарет, – но папа говорил, что они дадут денег только, если администрация Форествальда разрешит сделать копии редких изданий.
Рудик поманил Янку в сторону:
– Странно всё это, тебе не кажется?
– А почему это должно быть странным? – не поняла Янка. – Дело-то хорошее.
– А зачем им копии? После того, что случилось с манускриптом Войнича…
– Вот именно! После того, что случилось с манускриптом! Всегда лучше иметь копии. Идём, скоро всё начнётся! – сказала ему Янка, и они побежали догонять остальных. Спектакль начинался через десять минут.
* * *
– Слушай, Кэтти, а Ланси – это имя такое? – робко спросила подругу Джилли Каэл, когда они, толпясь за кулисами, ждали окончания приветственных речей гостей из попечительского совета. Джилли была тихоней, и краснела, когда с кем-нибудь заговаривала, или кто-нибудь заговаривал с ней. Но сейчас её лицо было красным больше обыкновения.
– Это сокращённое от Ланселота, – ответила ей Кэтти и добавила, – и прекрати краснеть, Джилли! Мы же говорили с тобой, что нет ничего зазорного в том, что ты что-то спрашиваешь.
– Да, я помню! – торопливо закивала Джилли, и при этом её лицо стало совершенно пунцовым, в тон большому бархатному занавесу, отгораживавшему их от зрителей.
Деревянная сцена, сооружённая домовыми прямо возле входа в Большой зал, возвышалась над полом на метр, так, что даже гости, сидевшие на креслах в той части зала, где обычно располагался стол преподавателей, могли прекрасно видеть всё действо. Их было человек пятнадцать – мужчин и женщин из разных концов мира, разного рода занятий и социального положения. Встретив их на улице, Янка ни за что бы ни подумала, что эти люди – алхимики; настолько они ничем не выделялись среди прочих. Кроме отца Рудика, родителей Спайтела и месье Дженкинса, Янка никого не знала. Но её внимание привлекала высокая стройная женщина с чёрными смоляными волосами, убранными под тонкий золотой обод. Ещё проходя мимо готовящихся к спектаклю ребят, она приветливо улыбнулась Янке, отчего привела её в крайнее недоумение.
Наконец, когда приветственные речи закончились, месье Кубера-Сан собственноручно потушил свет, и спектакль начался.
– Кэтти, скажи, а кто там рядом с Великим Магистром сидит? – спросила Янка, слегка отодвигая полог театрального занавеса.
– Это ты про даму в таком белом платье с красной накидкой? – уточнила Кэтти.
– Про неё. Что-то лицо знакомое. И где я могла её видеть?
– Вот уж чего не знаю – того не знаю, – пожала плечами Кэтти. – Гастингс, ты не знаешь, кто это? Её же не было среди остальных, когда Великий Магистр приехал.
– Ага! – кивнул Энтони, только что отыгравший свою первую сцену. Он играл две роли: кухарки и рыцаря на балу подземных жителей. – Директор вроде представил её как леди Мария-Кратеядель Аргос. Впервые это имя слышу, но колье и серьги у неё – просто отпад! – сказал он и умчался в коридор переодеваться.
– Хоть бы выражения выбирал, что ли… – покачала головой Кэтти.
Тем временем действие спектакля набирало обороты. Что и говорить, Люк играл хорошо. Янка видела, как мама Спайтела – высокая, миловидная женщина с пышной причёской украдкой вытирала слёзы и изредка что-то шептала на ухо своему мужу.
– Вот сказать им, какой их сыночек на самом деле гад, или нет? – злилась за кулисами Кэтти, наблюдая эту сцену.
– Слушай, я тебя не узнаю! – сказала ей Янка, поправляя оборки пышного платья, в котором она должна была через пару минут преобразиться в придворную даму. – Да не обращай ты на них внимания! Нам сейчас на сцену идти, а ты ещё не в образе!
– Сейчас войду, – пообещала Кэтти, – сейчас я такой образ создам, что Спайтел никогда этого не забудет!
Но в целом всё шло отлично. По ходу действия прямо из воздуха появлялись, вспыхивали и гасли маленькие свечки в золотых и серебряных подсвечниках, Манан в роли Чёрной Курицы бился с рыцарями, пажи несли за важно вышагивающим Фергюссом-королём светло-зелёную мантию, подбитую мышиным мехом, на деревянном полу то и дело появлялись садовые дорожки, выложенные иллюзорными сверкающими драгоценными камнями… И музыка, чарующая музыка, исполняемая ансамблем учащихся Форествальда, который собрал профессор Сурья Ишваранади – их преподаватель по Мистицизму звука, также рисовала, создавала без остановки этот волшебный мир, в который попал герой Люка-Алёши. Словом, спектакль удался. Кэтти смешила Янку забавными выражениями лица и едкими, слышимыми только на сцене комментариями, которыми она сопровождала едва ли не каждую фразу Спайтела. Люк всё слышал, злился, но играл. Лишь после спектакля, когда все ушли за кулисы, он подскочил к Кэтти и зло ткнул её кулаком в плечо. Кэтти в долгу не осталась. Пока их разнимали, Спайтел вопил на весь коридор: «А что она?!»
Наконец, всё закончилось. Последний раз вспыхнул и погас образ величественного подземного зала, усыпанного самоцветами, и уже при включенном свете Янка увидела, как профессор Крауд, который весь спектакль простоял напротив сцены у самой дальней стены, творя своей волшебной палочкой всевозможные чудеса, поспешно вышел из зала через дверь – соседнюю с той, что вела в кухню.
«Куда это он?» – подумала она, выходя на последний поклон. Но даже когда Князь-Таганский поимённо объявлял всех, участвовавших в создании спектакля, профессор Крауд не появился. «Странно», – подумала Янка. Великий Магистр и ещё несколько гостей и преподавателей так же покинули зал.
Наскоро переодевшись, Янка схватила сумку, наспех запихала в неё свои вещи и с большим трудом пробилась сквозь возбуждённо галдящую толпу учеников Школы. Выбежав из класса она, словно повинуясь интуиции, подбежала к окну, подтянулась на руках, опираясь о высокий подоконник, и выглянула сквозь окно на улицу. Почти сразу же она заметила, как те, кого она искала, шли по верхнему ярусу галереи-перехода в Башню Магии. Она помчалась к выходу на террасу, ведущую к переходу, и налетела на братьев Максимильяновичей.
– Ты куда это? – охнул Рудик, потирая ушибленное плечо.
– В Башню Магии. Ой, прости! – выпалила она, запыхавшись. – Вы что, помирились? – спросила она, заметив, что братья стоят в обнимку.
– Да, помирились, – широко улыбнулся Людик, – когда Спайтела от Кэтти оттаскивали!
– Молодцы! – нетерпеливо похвалила их Янка, – ладно, я побежала!
– Куда? – крикнул ей в вдогонку Рудик.
– В Башню Магии! – ответила на бегу Янка.
– Погоди! Мы с тобой! – Рудик схватил брата за рукав, увлекая того за собой.
Они помчались по коридорам и лестницам замка, и оказавшись на первом этаже, свернули в боковую дверь справа от главного входа, и затем по узкой винтовой лестнице поднялись на второй и толкнули тяжёлую створку двери, за которой начиналась крытая переходная галерея, соединявшая центральное здание с Башней Магии.
– Так, ладно, Янна, – сказал Людик, отдышавшись. – За чем мы гонимся?
– Не за чем, а за кем! – сказала Янка и поделилась своими сомнениями. – Вы заметили, что профессор Крауд как-то подозрительно быстро ушёл после спектакля, и все остальные тоже.
– Нет, но… какая нам разница? Ушли и ушли, – пожал плечами Людик.
– Ай, не знаю, – Янка даже пританцовывала от нетерпения, – только чувствую, что надо туда пойти, – она пристально вглядывалась в дверь в башню на другом краю галереи. – Даже вот, палочку взяла собой, – она сбросила сумку с плеча и, покопавшись в ней, достала палочку.
– Ого! У тебя есть волшебная палочка? – воскликну Людик. – Да… много же я пропустил! – покраснел он. – Расскажете?
– Конечно, расскажем, – уверил его Рудик, – только не сейчас!
– Сейчас нам надо туда, – сказала Янка и, решительно скомандовав «Пошли!», нырнула под крытый навес. Братья бросились за ней.
Добежав до двери, Янка схватилась за круглую кованую ручку и потянула на себя. Та не поддалась.
– Дай я! – сказал Рудик, рванул на себя дверь и… ничего.
Людик тоже подёргал ручку. Дверь упорно не желала открываться. – Может, она заколдованная? – предположил он.
– Так, давайте сюда, – Янка потянула друзей вниз, на деревянный пол галереи, – не будем маячить у всех на виду.
– Может, есть ещё какой-нибудь вход? – спросил Рудик, укрываясь со всеми в тени за каменным ограждением.
– Если только с улицы по крыше карабкаться, – вяло предположила Янка.
– Отличная идея! – воскликнул Людик.
– Что, по крыше? – ужаснулась Янка. – Я же пошутила!
– А почему нет? – загорелся идеей Людик. – Надо только привязать верёвку к окну в замке, спуститься по ней, потом ползком поверху, и мы прилезем прямо к окну. Ну, помните, то, которое над галереей?
– Помним. Только но решёткой закрыто! – Рудик скептически довершил маршрут, предложенный Людиком. – Ты думай, что говоришь! Мы навернёмся на первом же выступе! И потом, нас же все увидят!
– Да, пожалуй, это я погорячился, – озадаченно согласился Людик. – Но что нам тогда делать?
– Так, давайте вспоминать, как выглядит Башня Магии в деталях – что где у неё находится, какие окна, двери, как она пристроена к стене, к другим элементам, к этой галерее, в конце концов! – горячо зашептала Янка, с тревогой посматривая на приоткрытую дверь в большой холл замка. Меньше всего ей хотелось бы, чтобы их сейчас кто-то увидел.
– Может, просто выйти на улицу и посмотреть? – предложил Людик.
– Ты что, весь двор собираешься на карачках обползать, на виду у всей Школы? – воскликнула Янка.
– Э-э-э, – протянул Людик, – вообще-то мы с Мананом весь замок уже излазили, когда… ну когда… – извиняющимся тоном пояснил он.
– Вот и вспоминай! – прервал его Рудик и повернулся к Янке, – справа к башне примыкает стена, которая поднимается от нижнего двора.
– Так, давайте это всё зарисуем! – Янка торопливо раскрыла сумку, в которой постоянно таскала с собой какие-то блокноты и ручки. Потянув за уголок блокнота, застрявшего среди прочих вещёй, она дёрнула его и вытащила «Историю Форествальда».
– Ого! – воскликнул Людик, – вот так удача!
Друзья переглянулись и быстро-быстро залистали страницы.
– Вот! Смотрите! – Рудик ткнул в одну из иллюстраций с планом замка. – Вот нижний двор, лестница, верхний с ограждением…
– Вот башня Магии, а вот дверь и окна под галереей, а мы вот здесь, наверху, – указала на их местоположение Янка.
– Так, по крыше не пройти. Это возможно, но мы – не ниндзя, значит, этот вариант отметается, – сказал Людик. – Ух ты! Смотрите, – он прочертил пальцем рисунок, – здесь семь окон в нишах!
– И что? – сказал Рудик.
– А то, что их там шесть!
– Не может быть! – воскликнула Янка.
Они рискнули быстро высунуться. В стене под ними действительно было шесть ниш-окон и одно замурованное. Они вновь взглянули на рисунок. Там их было семь.
– Так, что там написано под рисунком? – Янка водила пальцем по странице. – Ага, вот: седьмое окно появилось при поздней реконструкции на месте разрушенной двери.
– Я думаю, там была точно такая же дверь, – Рудик указал на начало галереи возле лестницы, – для симметрии.
– Да, наверное, ты прав, – разочаровано вздохнула Янка.
Людик отодвинул Янкину руку, закрывавшую остальную часть страницы:
– А под башней – что там написано про нишу в кладке? – спросил он.
Если честно, эта ниша постоянно была на виду: обитатели Форествальда каждодневно пробегали, проходили мимо неё по своим делам; возле неё повторяли уроки, назначали встречи, да и просто болтали, свесившись с высоко каменного ограждения, отделявшего верхний замковый двор от нижнего.
Массивные каменные блоки плотно примыкали к правой стенке ниши, внутри которой камнями поменьше были выложены очертания окна с двумя полукруглыми сводами. Янка суматошно листала страницы – описания не было!
– Ну же! Где же ты? Где же?! – сильное желание найти ответ, прочитать, узнать, разобраться настолько её переполняли, что она едва не плакала от обиды и желания узнать правду.
– Должно же быть, должно! – упрямо твердила она, и в отчаянии уронила руки на разворот. Внезапно от её ладоней, касавшихся страниц, выплеснулось тепло и просочилось в бумагу. Она мгновенно впитала его, и поверх печатного текста стали проявляться другие – письменные буквы, написанные разными почерками.
– Что за!.. – выдохнула Янка и в испуге отдёрнула руки. На странице, прямо напротив замурованной ниши, проявился и замерцал маленький крестик.
Они в один голос ахнули:
– Что там написано?! Там стрелка к нише! – завопил было Людик, но его брат закрыл ему рот ладонью, – да не ори ты!
– «Встать и нажать», – прочитала Янка и затем, оторопело взглянув на друзей, воскликнула, – бежим!
Они помчались обратно по галерее, завернули на парадную лестницу, практически пролетели её, и, уже не думая о том, что их заметят, выскочили в пустующий двор.
Подбежав к тому месту, где галерея соединялась с Башней Магии, они стали обшаривать почти каждый сантиметр, нажимать на все подряд камни и выступы. Но ничего не происходило.
– Янна, где этот крестик нарисован? – вдруг озарило Рудика. – И на какой камень направлена стрелка?
Янка указала на каменную площадку под ногами:
– Вот, крестик где-то здесь, ищите!
Людик быстро заозирался и где-то в метре от стенки крикнул:
– Нашёл! Вот он!
Маленький, сантиметров пять крестик чётко выделялся на ровной поверхности одного из камней, которыми была выложена площадка.
– Стрелка! Куда указывает стрелка? – возбуждённо воскликнул Рудик.
– Прямо в центр… – разочаровано произнесла Янка, – и что теперь?
– А что в книге пишут? – спросил Рудик, заглядывая к Янке через плечо.
– «Станд. Заклин. Порога». Это, должно быть, Стандартное Заклинание Порога! – догадалась Янка. – И ещё здесь есть приписка сбоку, – она развернула книгу, – «сказать куда надо», – прочитала она.
– А куда нам надо? – спросил Людик.
– Наверх, – решительно сказала Янка, – наверное, мы должны встать на этот крестик, или как-то нажать на него и произнести заклинание Порога и указать место.
– Или сначала сказать куда надо, а потом произнести заклинание? – засомневался Людик.
Они на мгновение задумались.
– Ну, по логике, – неуверенно сказал Рудик, – сначала надо понять куда, а потом определиться как.
– Совсем не обязательно! – возразил Людик. – И потом, мы же не знаем, какое именно заклинание?
Янка нетерпеливо ковыряла носком кеды выбитый в камне крестик.
– Давайте думайте быстрее уже, – попросила она и добавила, – нам срочно надо попасть наверх Башни Магии!
– Это сто процентов Дахлиз Апериум! – одновременно с ней громко и уверенно произнёс Рудик, отвечая на вопрос брата.
Казалось, в этот самый момент камень стены растворился в воздухе, и его место затянул густой жёлтый туман, незамедлительно выплеснувшийся из образовавшегося проёма. Он мгновенно окутал ребят и втянул их внутрь, словно великан втягивает воздух.
Не успев опомниться, они обнаружили себя на крыше Башни Магии. Каким-то невероятным образом их протащило сквозь всё здание и забросило на самый верх, прямо на круглую площадку, кольцом опоясывавшую высокую башенную надстройку. Жёлтый, ничем не пахнущий туман, затянувший их сюда, развеивался резкими порывами ветра. Потирая ушибленные места, ребята поднялись на ноги.
Людик подошёл к каменному кольцу, выглянул вниз через проём зубчатого ограждения и нехорошо выругался. Весь замок был как на ладони.
– Вы как? – обернулся он на друзей.
– Нормально, – Рудик с Янкой подошли к нему.
– Да, высоко, – присвистнул Рудик, – здесь метров тридцать!
– Не меньше, – согласилась Янка и задрала голову. Остроконечная, покрытая отполированным до зеркального блеска неизвестным им чёрным материалом, крыша, ступенчатым конусом вонзалась в вечереющее небо.
На такой высоте ветер был уже достаточно сильным, закладывал уши. Ребята укрылись от него с подветренной стороны. В каменном цилиндре, венчавшего всю конструкцию, так же, как и в крыше, не было ни единой щели, ни малейшего зазора. Светло-серые каменные блоки были идеально отполированы и подогнаны друг к другу. Выметенная ветрами площадка выглядела совершенно безжизненной. И если бы не маленькие башенки с миниатюрными окошечками-бойницами, делившие окружность ограждения на четыре равные части, можно было бы подумать, что они сидели в выточенной детали кого-то гигантского каменного механизма.
– Круто! – сказал Людик, и все с ним были абсолютно согласны. – Что делать будем?
– Мыслить логически, – сказал Рудик, – попасть мы сюда попали. Теперь надо как-то спуститься.
– Да, что попали мы – это точно, – философски заметила Янка, заглядывая в книгу, которую так и держала в руках, – интересно, ничего там не написано, что делать, если промахнулся?
– Вряд ли, – уныло сказал Людик, кутаясь в школьную мантию, – мы тут замёрзнем и помрём.
– И не думай, – ответила Янка, – нас обязательно хватятся.
– Ага, а когда найдут, нам придётся объясняться, как мы здесь оказались, – напомнил им Рудик.
– Да-а… и мастеру Галлзу тоже оправдываться придётся, зачем он мне эту книгу дал… – протянула Янка. Ей было нерадостно.
– Наверное, взрослые, за которыми мы следили, уже обсудили всё и вернулись в замок, – предположил Рудик.
– Думаешь? – Янка озадаченно посмотрела на друга, – если им надо было пятнадцать минут, то они могли бы поговорить в кабинете директора, – Но раз они прошли сюда, в Башню Магии, значит, им нужно больше времени и…
– И больше скрытности, – договорил за неё Рудик.
– В связи с этим возникает вопрос: заметили ли кто-то эту странную магию, в которую мы вляпались? – спросил Людик.
Янка заторможенно переворачивала страницы, не надеясь особо найти что-то, что им могло помочь. Как вдруг её взгляд упал на вполне печатный текст под одной из иллюстраций. На ней воспроизводилась старинная гравюра с изображением какой-то башни в разрезе, как на строительном плане. Подпись под ней гласила: «Выход на крыши башен замка возможен через смежные стены…». Текст закончился, и Янка перелистнула страницу. «…Дополнительный проход внутри под скатами крыш или через маленькие башни дымоходов».
– Башни дымоходов! – воскликнула она. – Здесь же есть они?
Они вскочили на ноги и бросились осматривать маленькие башенки, – больше ничего похожего на дымоходы вокруг них не наблюдалось.
– А как это должно выглядеть? – крикнула Янка, осматривая одну из башенок.
– В ней должно быть что-то, что откроет потайную лестницу, – ответил Рудик, – или камни неплотно приделаны друг к другу.
– Нашёл! Здесь теплый воздух поднимается! – крикнул Людик, – сюда!
Они подбежали к нему. Действительно, из узеньких окошечек-бойниц веяло теплом и запахом горящих дров, – похоже было, что внизу разожгли камин. Ребята ощупали каждый сантиметр поверхности, просунули руки во все отверстия.
– Почему мы сразу не заметили? – сокрушался своей невнимательности Рудик.
– Да потому что мы с другой стороны сидели! – сказала Янка, – смотри, какой здесь ветер – ни тепло, ни запах до нас просто не долетали!
Наконец, рука Людика наткнулась на какой-то выступ с внутренней стороны стенки окошечка, раздался негромкий щелчок, и полукруглая каменная панель отошла в сторону, открывая тёмное пространство, уводящее вглубь башенки. Янка вытащила палочку, произнесла заклинание, и на её кончике затеплился огонёк. Его света оказалось достаточно, чтобы осмотреть внутреннее пространство. Круглый железный столб с поперечными планками-ступеньками, начинавшимися недалеко от поверхности, уходил в глубину внутренней камеры дымохода.
– Нам туда, – сказал Людик и поставил ногу на первую ступеньку.
– Погоди, – остановила его Янка. – Я пойду вперёд, чтобы дорогу освещать. В твоих руках моя палочка бесполезна, – улыбнулась она.
– Да и не твоя – тоже, – весело ответил Людик, пропуская Янку вперёд.
– Янна, осторожнее только! Не навернись! – Рудик придержал Янку, помогая ей спуститься. – Сумку твою я возьму.
Ступеньки скоро закончились, и наконец, их ноги коснулись ровной поверхности, а головы упёрлись в низенький каменный потолок узкого каменного лаза, по которому поднимался тёплый, пропитанный запахом камина, воздух. Дышать, однако, было легко. Стоять, скрючившись, было неудобно, и они сели на каменный пол, чтобы немного передохнуть и подумать, куда двигаться дальше.
– Здесь только домовые и могут пролезть! – негромко сказал Рудик, пытаясь отчиститься от сажи и копоти, которых в избытке было на стенах.
– Наверное, поэтому чья-то светлая голова и придумала столь странный способ поднятия на вершину башни! – предположила Янка, тоже отряхиваясь, – своеобразный лифт.
– Кстати, насчёт домовых, – сказал Рудик, – а где местный?Почему он нас до сих пор не засёк?
– Думаете, в Башне Магии есть свой домовой? – спросила Янка.
– Должен быть. Хотя… кто уживётся с Краудом? – съязвил Рудик.
– С профессором Краудом, – мягко поправила его Янка.
– Ну да… – как-то поник Рудик, – с профессором…
– Вот ничего не могу сказать вам по этому поводу… – сказал Людик, в полусумраке шаря руками по полу. – Но все домовые сегодня заняты в спектакле. О, я, кажется, нашёл выход! – воскликнул он.
– Главное, чтобы здесь не заперто было, – Рудик вскочил на ноги, и они с братом ухватились и рванули кольцо люка на себя. Тот поддался на удивление, легко, и ребята, откинув крышку, высунули головы в образовавшийся проём. Осмотревшись, они поняли, что находятся на последнем – пятом этаже Башни Магии. Кабинет профессора Крауда находился двумя этажами ниже.
– Ну что, спускаемся? – сказал Людик, спуская ноги в проём люка и, повиснув на руках, спрыгивая вниз. Рудик и Янка последовали его примеру. Они двинулись по винтовой лестнице, осторожно ступая по каменным ступеням. На третьем повороте Людик, шедший впереди них, остановил их жестом и прошептал:
– Смотрите, там внизу свет горит!
– Ничего себе! Они даже дверь не закрыли! – также шёпотом сказал Рудик. – Так что теперь тихо надо.
Они на цыпочках спустились на следующий этаж и сели на каменные ступени, прислонившись на извороте лестницы к выступу холодной стены так, что если кто-то и вышел бы из кабинета, они остались бы незаметными.
– Тсс… – Янка прижала палец к губам и указала на приоткрытую дверь кабинета. – Слушайте!
– Значит, Эсбен, Вы были тогда в библиотеке? – спросил сиплый мужской голос. Янка посмотрела на друзей. «Великий Магистр!» – одними губами произнёс Рудик.
– Да, господин Магистр! – услышали они голос профессора Крауда. – Я зашёл за парой книг и в какой-то момент почувствовал слабое возмущение полей, которое было похоже на то, что возникает при раскрытии Порогов, но отличалось по верхней частоте. Кто-то пытался пробиться в Форествальд, хотя, как вы знаете, это невозможно.
– Да, сюда без особого разрешения не попасть, – уверенно произнёс ещё один незнакомый голос.
«Его отец», – шепнул Людик, указывая на брата. Янка кивнула и взглянула на Рудика. Тот был как никогда серьёзен и собран.
– Я подумал, что, возможно, ошибся. Но импульс повторился, и на этот раз гораздо сильнее. В библиотеке всегда много народу, особенно возле Энциклопедии. Так что я поспешил на источник сигнала, чтобы предотвратить возможные неприятности. В дальнем конце зала возле одного из стеллажей я увидел секретаря Магистериума.
– Месье Дженкинс…
– Да, сэр. Он стоял возле полок с книгами с таким, знаете ли, отрешённым взглядом. Словно был не в себе. Источник этого странного излучения находился за ним. И создавалось впечатление, что кто-то или что-то удерживало его и, как ни странно это звучит, качало из него энергию. Я заговорил с ним, он как будто пришёл в себя, но нёс какую-то откровенную чушь. Простите господа, но иначе сказать невозможно. В процессе разговора мы поменялись местами. И как только я приблизился к стене, возмущение полей прекратилось.
– Ваше присутствие разорвало контакт?
– Я тоже так думал поначалу, сэр. Но кроме нас там был ещё один человек.
– Кто же это?
– Моя племянница, сэр. Янна Ордина, – произнёс ещё один человек. Это был Янкин дядя – профессор Честертон. Янка сглотнула и еле слышно буркнула в адрес дяди: «Мог бы и не говорить!»
– Она слышала часть разговора, – продолжал профессор Крауд, – где месье Дженкинс предлагал мне перейти на сторону некой организации, занимающейся расшифровкой Манускрипта Войнича и других подобных текстов. Я уже тогда не поверил ему, и начал подозревать, что он действует один. Но, как показало время, его мысли вполне могут разделять и другие… – профессор Крауд остановился на полуслове.
– Что Вы имеете в виду, господин волшебник? – спросил его старший Максимильянович.
– Наш друг имеет в виду и других, достаточно высокопоставленных алхимиков, – ответил за Крауда Честертон.
– Да, это печальный факт, – согласился отец Рудика. – Мы, конечно, проводим, разъяснительную работу, однако люди меняются медленно.
– И в этом их сложно винить, – произнёс Великий Магистр, – однако, господин Крауд, поведайте нам, как же Вам удалось поймать месье Дженкинса?
– Дело в том, господин Магистр, что как я уже сказал, секретарь был не в себе. В какой-то момент мне даже показалось, что кто-то или что-то управляло его сознанием и телом. А значит, говорить с ним в открытую было бы бесполезно. Мы посоветовались с директором Магвеллом и профессором Честертоном, и решили, что нелишним будет поставить ловушку, настроив её на то, чтобы задержать того, кто активировал фрактал. Когда господин секретарь приехал с новостями о Вашем здоровье, сэр, он снова зашёл в библиотеку, а там было уже дело техники…
– Надеюсь, он не очень пострадал?
– Совсем нет, господин Магистр. У него был… глубокий обморок. Доктор Тензин вернул его в сознание, и мы поговорили. Выяснили причину его действий.
– Да, дальше я знаю. Благодарю. А что же Ваша племянница, профессор?
Честертон пару секунд помолчал, собираясь с мыслями, и сказал:
– Дело в том, господин Магистр, что в её день рожденья мы побывали в Лондоне, на Золотой Улице. И там, встретив Владислава Максимильяновича и его семью, решили устроить нашим детям небольшой праздник. Всё, как полагается – с тортом и Книгами Желаний.
Все присутствовавшие в кабинете, оживились. Чего нельзя было сказать о Янке и Людике – оба замерли, ожидая услышать разъяснения о событиях того памятного дня.
– Так вот, позже выяснилось, – продолжил Честертон, – что среди прочих пожеланий, оставленных случайными посетителями кафе, в книге Янны кто-то оставил странную фразу, которую дети приняли как прямой призыв к действию.
– И что же там было написано? – вдруг спросил незнакомый женский голос.
Ребята в коридоре тревожно переглянулись.
– «Найди Манускрипт Войнича», – сказал Честертон, – Янна, естественно, никому об этом не сказала, кроме, разве что, Людвига, – сына Владислава. Позже об этом узнал и Ваш сын, господин Максимильянович. Но самое странное, что уже после того, как дети приехали сюда, во время грозы в башню, где живёт моя племянница, ударила молния. Причём если бы не домовой, удар пришёлся бы прямо на девочку.
Янка вздрогнула, вспомнив события того вечера.
– Ночью мы проверили след. И я бы не сказал, что это – обычная молния. Она пришла не из пространства, где находится Форествальд, и даже не из обычного мира. Но что самое невероятное в этой цепочке событий, незадолго до этого происшествия, которое, признаться, заставило нас поволноваться, Янна получила письмо. Запечатанный конверт лежал на её кровати. И в нём была такая же фраза, что и в Книге Желаний. Кто-то настойчиво напоминал ей заняться поисками Манускрипта.
– По случайному стечению обстоятельств или нет, – слово вновь взял профессор Крауд, – но в тот день, когда произошла активизация фрактала, девочка оказалась возле стеллажа, где стала свидетельницей нашего разговора с секретарём. Очевидно, когда я увёл месье Дженкинса из библиотеки, она и познакомилась с единственным жильцом картины. Тот поначалу подумал, что его активизировал я, поскольку, видимо, начал подключаться к нашим полям только в тот момент, когда мы с господином секретарём поменялись местами.
– И дети подружились с котом? – спросил всё тот же женский голос.
«Красивая, наверно!» – шепнул Людик, – «Ну, та, которая говорит». Янка всё не могла взять в толк, откуда ей знаком этот чарующий женский голос, и та, кому он принадлежал.
– Не просто подружились, но Ваш сын, господин Максимильянович, даже придумал ему имя – Фрактус, – произнёс Магистр Магвелл.
«Он тоже здесь»? – удивился Людик.
«А где же ему ещё быть? – ответила Янка, – Ладно, тихо!»
– Кстати, хороший кот, – заметил отец Рудика. – Избавил подвал нашего дома в Праге от мышей. Правда, не без его помощи Рудольф и Людвиг избавили семейную библиотеку от ценного манускрипта. Но ведь именно это и спасло Вам жизнь, господин Магистр!
– Да, признаться, хоть я ещё и слаб, но с каждым днём силы ко мне возвращаются. И всё-таки, в этой истории не хватает одного важного звена. Аврелиус, ты упоминал, что месье Дженкинс рассказал вам о своих снах, в которых кто-то внушал ему найти Манускрипт Войнича?
– Да, причём теми же словами, что были написаны в Книге Желаний и письме девочке.
– Вот это и непонятно. Если предположить, что кто-то или что-то дал один и тот же совет найти манускрипт двум разным людям, один из которых – слепо преданный, и потому уязвимый, секретарь, а другая – маленькая девочка, то цели этих действий абсолютно туманны.
Участники беседы замолчали.
– Разрешите мне, джентльмены? – раздался в тишине мелодичный женский голос.
– Конечно, госпожа дель Аргос! Мы всегда готовы Вас выслушать! – проникновенно произнёс Великий Магистр.
«Да кто же она такая»? – прошипела Янка.
«Без понятия!» – тихо ответил Рудик, – «Надо будет у отца спросить».
– Вам известно, господа, – казалось, мягкие интонации говорившей, доносили до слушателей больше, чем сами её слова, – что в мире есть силы, которые не дано видеть ни простым людям, ни волшебникам, ни алхимикам. Человек может лишь догадываться об их существовании.
Чувствовалось, что присутствовавшие в кабинете почтительно молчали.
– И, как нам уже известно, несчастный месье Дженкинс попал под дурное влияние идей, которыми издавна наполнен мир. Нереализованные амбиции и слабый характер – лучшее оружие против истины…
Тишина воцарилась такая, что было слышно, как ветер треплет деревья во дворе замка.
– Время, о котором было написано давно, ещё не пришло, хотя Драконы уже начали читать Книгу Судеб. Великий Магистр сделал свой ход – открыл школы, где собрал детей, способных ко многому. Какую сторону примет каждый из них – покажет будущее, семена которого высажены сегодня. На Ваш ход, господин Великий Магистр, кем-то во Вселенной был сделан ответный. Потому что маятник качается в обе стороны. И чтобы сохранить Равновесие, одна и та же сила заставила секретаря и девочку искать Манускрипт, подтолкнула их к картине, которую мог активировать только опытный алхимик или маг. Месье Дженкинс сам сделать это не мог. Возможно, ему помогли. Вашей племяннице, господин Честертон, с этой задачей тоже было бы не справиться. Однако благодаря своему доброму сердцу ей удалось притянуть в свою жизнь нужные явления в единственно верное место и время. Так она оказалась у меня.
«Что?!» – Янка сидела, поражённая внезапной догадкой.
– Но молния, миледи. Откуда она? – невероятное уважение звучало в голосе Магвелла.
– Мне это неведомо. Но что бы её ни вызвало, Равновесие не будет нарушено. Появление молнии пробудило энергию, скрытую в девочке. Вы не заметили, что именно после того случая в ней стали проявляться способности, которые свойственны скорее волшебникам в её возрасте, нежели алхимикам?
– Да, – несколько растерянно подтвердил профессор Крауд. – Именно так.
– Удивительный ребёнок, – произнёс Великий Магистр.
– Не менее удивительный, чем её родители, – мягко сказала женщина.
И теперь Янка точно знала, кто это. Она вскочила на ноги и ринулась вниз.
* * *
– Эй, Янна, тебе плохо? – спросил Рудик.
– Не знаю, – всхлипывала Янка, с головой закутавшись в тёплую мантию.
– Хорошо, что ли? – попытался рассмешить её Людик.
– Не знаю я: плохо мне или хорошо! – рыдала она в голос, – просто плачу!
– А зачем? – искренне удивился Людик, – Посмотри, какая красотища!
– Да, Янна, – поддержал его брат, – где ты ещё такое увидишь?
Всё ещё продолжая всхлипывать, Янка высунула голову. Да уж… где ещё можно было увидеть и даже ощутить каждой клеточкой тела такую красоту? Сумерки опускалась в долину, и на небе уже сверкали первые звёзды. Где-то внизу жил своей жизнью замок, и ветер гонял серебристые облака между небом и землёй…
– А потом что было? О чём ещё говорили? – вытирая слёзы, спросила она.
– Да, в общем-то, ничего больше не было, – пожал плечами Рудик. – Они стали выходить, а мы с Людиком подождали и тоже пошли в замок. Потом нас нашёл Айюк и спросил, не знаем ли мы, что с тобой случилось, потому что видел, как ты побежала в сторону Башни Астрономии. Ну, мы и поднялись сюда. На ужин-то пойдёшь?
– Пойду, – сказала Янка.
Они осторожно спустились со смотровой площадки по узкой винтовой лестнице и, миновав несколько этажей, прошли по переходу в замок. Там, в Большом Зале уже вовсю шёл праздничный ужин.
– Вы где бродите? – сразу набросилась на них Кэтти. – Тут такое произошло! Представьте, наш Манан подрался со Спайтелом!
– Да ты что?! Когда хоть? – у Людика загорелись глаза.
– Да сразу после спектакля! Его мамочка ждёт возле дверей в класс, где гримёрки, просит всех позвать его. Манан идёт и говорит этому индюку: «Там твоя мама стоит, ждёт». А тот так рукой машет и автографы раздаёт. Ну, Манан ему второй раз сказал. Тот как будто не слышит.
– И тогда Манан ка-а-ак вмажет ему! – заорал восторженно Энтони. – Ну, тот вскочил, и с кулаками!
– Это моя история была! – завозмущалась Кэтти. – Дай хотя бы дорассказать! Короче, Манан Спайтела повалил, схватил за одежду, как мешок выволок его в коридор и оставил там лежать. «Что-то он, – говорит, – зазнался, сын Ваш». И ушёл. Представляете?!
– Ну и? – Людика прямо распирало желание узнать, чем дело кончилось, – что потом-то?
– А тут отец Спайтела такой подходит. «Кто это сделал?!» – спрашивает. Ему всё и рассказали. Тут же ведь и Князь-Таганский рядом стоял, всё видел. Папаша Спайтела нашёл Манана. Тот когда повернулся к нему, весь побледнел, но держался!
– Во молоток пацан! – с горящими от восторга глазами воскликнул Людик, – а дальше?!
– А дальше – больше! Спайтел-старший Манану руку пожал! Представьте! Пожал руку и ни слова не сказал! А Люку затрещину влепил и при всех заставил перед матерью извиниться!
– О! – прям взревел от радости Людик. – Это же..!Это..! У меня даже слов нет насколько это… – Людик едва сдерживался, чтобы не ввернуть крепкое словцо.
– Так, выбираем выражения! – на всякий случай одёрнул его Рудик.
– Я и выбираю! Это… превосходно! Это великолепно! Это…
– Да мы поняли, поняли, – посмеивалась над ним Янка.
– Эх! Хотя, жаль, меня рядом не было. Такое пропустить! – досадовал Людик, разбирая тарелки с едой.
– Зато ты другое не пропустил! – шепнул ему на ухо Рудик, потянувшись за огуречным салатом. И уже громко добавил. – Ешь давай!
Янка ела молча, думая обо всём услышанном, увиденном и пережитом за сегодняшний день. Могло ли быть так, что никто в Башне Магии не заметил их проникновения? Случайно ли была приоткрыта дверь в кабинет профессора Крауда? Кем на самом деле была та женщина, которая так мило улыбнулась Янке при встрече, и которая уехала сразу после совещания в Башне Магии? И почему, почему мастер Галлз выдал ей именно этот экземпляр «Истории Форествальда»? Вопросов было много, а ответив – ни одного.
– Ой, а вы знаете, что Манан здесь больше учиться не будет? – расстроенный голос Маргарет прервал её размышления.
– Как это? Почему? – весть об этом мгновенно облетела зал. Ребята вскочили и, отыскав Манана, окружили его. – Ты что, серьёзно не будешь больше с нами учиться?
– Да, – как-то неловко улыбнулся тот.
– Но почему? Ты из-за Спайтела, да?
– Нет, конечно! Я музыку очень люблю. Но отец хочет, чтобы я стал биологом. Так что вот, в Канаду поеду.
– А письма-то хоть писать будешь? Нам всем?! – раздавались со всех сторон возгласы, среди которых были и такие, кто возмущался: «Лучше бы Спайтел уехал!» «Да! Куда-нибудь подальше!».
– А вы отвечать будете? – засмущался Манан.
– Конечно, будем! О чём разговор?! Напишешь мне? И мне! И мне! Запиши адрес! Погоди, я за ручкой сбегаю!
Весь оставшийся вечер в Форествальде обменивались адресами, телефонами, дарили друг другу любимые игрушки и книги, украшения и прочие сокровища, которые каждый хранил кто под подушкой, кто под матрасом, кто просто таскал в кармане, но готов был отдать за просто так, для памяти, ради своей и чужой радости.
Когда же гостиные опустели, в комнатку домового Бирюзовой башни проскочили несколько жильцов замка. Малыш Айюк ставил на огонь чайник, филин Бубо-Бубо, единолично заняв тумбочку возле окна, внимательно наблюдал за тем, как Кэтти и Янка раскладывают по тарелкам пироги и сладости, присланные тётушкой Деборой Шеферс. На маленькой кухоньке домового было тесно, но по-домашнему уютно. Энтони, Гарольд, Маргарет, Джилли и Дана, Ирвин, Рудольф и Людвиг Максимильяновичи, и даже Манан – все собрались здесь. И никто из них не мог тогда знать, что Великие Драконы уже отметили их имена в Книге Судеб…
* * *
В середине августа, когда дожди зарядили на неделю, в домик на окраине тихого английского городка, затерянного где-то вдали от больших трасс, постучался высокий человек с пепельными волосами. Прикрыв за собой дверь, он поставил перед встречавшей его девочкой большую коробку с просверленными в ней дырочками. Коробка немедленно была вскрыта, из неё высунулась усатая чёрная морда, и дом мгновенно наполнился визгом, мурлыканьем и смехом.
– Ну вот, принцесса, – произнёс мужчина, стряхивая с плаща капли дождя, – теперь будет кому тебе сказки рассказывать.
Череповец, октябрь 2009- 6 января 2010 г.
Вторая редакция: зима 2016 – апрель 2017 г.
ОГЛАВЛЕНИЕ
От Автора
INTRO – Пробуждение
ГЛАВА ПЕРВАЯ – Гаммы
ГЛАВА ВТОРАЯ – Понедельник – … тоже день. Да ещё какой!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ – Ночной гость
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ – Письмо
ГЛАВА ПЯТАЯ – День Рожденья
ГЛАВА ШЕСТАЯ – Солсбери
ГЛАВА СЕДЬМАЯ – Золотая Улица
ГЛАВА ВОСЬМАЯ – Славный город Кёльн
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ – Форествальд
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ – Поединок
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ – Тень Заговора
ГЛАВА ДВЕННАДЦАТАЯ – Убежище
ГЛАВА ТРИННАДЦАТАЯ – Травник
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ – Чёрное Пёрышко
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ – У Лукоморья дуб зелёный
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ – Цветок, на который не садятся пчёлы
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ – Золотой Лес
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ – Когда возвращаются коты
Алхимик из музыкалки - Редакция 2017
© Copyright: Елена Синицына, 2017
Свидетельство о публикации №217051701058
Свидетельство о публикации №217051701058
Рецензии