Божественная трагикомедия

      Телефон в очередной раз выскальзывает из дрожащей руки. Дрожащая рука в очередной раз набирает номер, ставший безумной ранящей мантрой. Но у мантры хотя бы есть смысл.

      Цифры давно были лишь значками. Цифры давно перестали быть витиеватой вязью — вязью, волнующую душу, вязью, хранившую в себе столько воспоминаний.

      — Ответь, — тихий шепот.

      — Ответь, — всхлип.

      — Ответь! — крик. Незамедлительный стук по батарее — желтовато-серый, заполняющий сам себя, резкий и глухой.

      Подарите ей пистолет.

      163 исходящих. Все впустую.

      — Расстаться, как же! Замуж! — Истерика, прерываемая всхлипами и стуком зубов.

      А как бы вел себя ты, если встречался с девушкой, минуя все стереотипы и давление, а потом услышал бы от нее же, что, мол, противно, и вообще у меня жених есть.

      А как бы вел себя ты, если бы так поступил с тобой самый родной, единственный самый родной, человек, которому ты действительно доверял?

      Телефон шумно обнимается со стеной.

       — Любимая…

***


      Шумная разодетая толпа заполняет главную улицу маленького провинциального городка. Счастье висит в воздухе, словно воздушные шарики над палаткой, около которой стоит наряженный продавец — светлые косы перекинуты на грудь, широкая улыбка завлекает радостных малышей. Продавец повязывает одному из них ленточку на запястье. Малыш бежит к маме. Продавщица злорадно ухмыляется кассе: как же, вот они, денежки!

      Мать малыша в отчаянии отдает последние купюры за спасение от изнасилования.

      Девушка, наблюдающая за этим из весьма удобного места — лавка за углом — шумно выдыхает и берется руками за голову.

      Обман. Везде.

      Пользовались не ей одной.

      Она понимает, что сейчас будет очередная истерика, неконтролируемая истерика, которую она даже и не вспомнит позже.

      Комок водорослей перелезает в слезные железы и выливается первым агрегатным состоянием воды.

      Люди испуганно оборачиваются. Мамочки уводят чад. Кто-то крутит пальцем у виска.

      Она ревет, размазывая сопли и слезы по лицу. Ей больно, но не так, чтоб видели все — хитрая боль, хитро грызущая уже не хитро спрятанные чувства.

       — Э, девушка, вы чего, — раздается откуда-то сверху. Тихий, насколько это возможно средь шумного люда, преисполненный недоумения, насмешки и сострадания.

      Поразительно, как люди могут так передавать эмоции одними лишь интонациями.

       — Э, девушка, хватит, — прикосновение теплой влажной ладони к предплечью, — еще парня найдешь, даже лучше.

      Голос морщится — в его руку вонзаются длинные ногти. Следы такого же цвета, как и лак: бледно-розовые, постепенно багровеющие.

      — Э, девушка, пойдем. — Она не сопротивляется, когда голос берет ее за запястье, придерживая другой рукой за талию, и куда-то ведет. Теперь люди выражали презрение пальцами у виска уже двум людям — мол, довел девушку, мужик еще называется.

***


      Зелено-голубая прохлада сырого подъезда на миг отрезвляет. Слезы хлещут с новой силой — так пахло в подъезде ее любимой, в подъезде, который хранит в себе гораздо больше, чем витиеватая вязь телефонного номера.

       — Э, дев… — Не успевает он договорить, как девушка бросается на него, сминает серую плотную футболку, вжимается в нее лицом, размазывая слезы и сопли. Всхлипы отдаются эхом от много повидавших облупленных стен. Кто-то этаже на шестом открывает дверь, чтобы поинтересоваться: кого насилуют. Мужик еще называется отвечает, что никого, и вообще сейчас любопытную Варвару покарают инопланетяне.

      Девушка чуть улыбается и захлебывается в новом приступе — так оно ей напоминает юмор ее любимой.

      Он затаскивает ее в квартиру — благо, живет на первом этаже. Квартира пахнет холостяцким бардаком и кофе из пакетика.

      Он отводит ее на кухню и заваривает горячий чай. Она пьет его, после каждого глотка добавляя по кубику сахара, пока чай с сахаром не превращается в сахар с чаем.

      — Расскажи хоть, что случилось, — просит голос, садясь рядом.

      Девушка роняет чашку. Сахар немедленно расплывается по белой клеенчатой скатерти. Голос быстро встает и пристоляет полотенце.

       — Ладно, понял.

      Смех и слезы, причем с разных сторон.

      — Скажи, — срывающийся шорох, отдаленно напоминающий шепот, — ты доверял им?

      — Им? Вроде да.

      Если ты чего-то не знаешь, лучше всего согласиться.

      — Не доверяй.

      — Кому?

       — Им.

      Тишина.

      Час, второй. Они сидят неподвижно. Не дышат.

      — Засиделась я у тебя.

      Девушка со смешком поднимается, идет к двери, открывает, хлопок.

      Тишина.

      Голос пожимает плечами и вставляет вилку в розетку. Стиральная машина приветливо мигает.