Школьники и школьницы. Глава 11

               


                ЛЮДИ И ЗВЕРИ


   Сегодня мы идем в школу в приподнятом настроении. К нам в класс обещали прийти циркачи - братья Зверевы и сестры Собакины. Они расскажут нам, как дрессируют зверей и ответят на наши вопросы. Будет здорово! А пока мы делимся последними новостями.
   Игорь Сабельников рассказал, что его сестра Наташка, вроде как замуж выйти хочет, но сомневается.
   - А кто жених?
   - Студент. Но сейчас работает продавцом мороженого.
   - Здорово!
   - Вот-вот, я и сказал, что она обязана за него выйти, иначе я ей никогда этого не прощу. И предложил немедленно отправиться к нему в киоск, сказать, что она согласна, и съесть по две порции крем-брюле. Вы же знаете, как я люблю крем-брюле!
   - Еще бы! Знаем, конечно! - одобрительно загудели мы. Кто же не любит крем-брюле. Мы таких чудаков не встречали.
   - А потом я сказал Наташке, что когда студент с этой работы уйдет, можно и развестись.
   - А она что?
   - Дураком меня обозвала. Сказала, что крем-брюле - не главное в жизни.
   Надо же! Мы искренне удивились: а что же главнее?
   - А у нашего кота Филимона, свой личный психолог появился, - гордо сказал Лисицкий.
   - Да ну!
   - Точно. Филя депрессий подвержен.
   - Чему, чему?
   - Ну, настроению плохому. Дело в том, что мышей у нас в доме нет, а на улицу его мама не выпускает. Вот он и бесится. Дошел до того, что лаять стал.
   - Помог психолог?
   - Нет. После общения с Филей, ему самому помощь понадобилась.
   Параллельным курсом спешил в школу Витька Меднис, но с нами не сближался.
   - Витька, иди сюда! - закричали мы. - Что ты все один, да один. Влейся в коллектив. Коллектив - это сила! Что хочешь коллективом можно свернуть: хоть нос, хоть гору.
   - Вам нужно, вы и сворачивайте, а гору я обойду, - сердито сказал Витька и прибавил шагу.
   На перекрестке мы встретили Ваську. Грустно поблескивая очками, он сообщил, что вчера претерпел мучения от Пипякина Владимира и его мерзавцев-приятелей.
   - В глазах до сих пор туман стоит, а в тумане звезды мерцают... Много звезд, много тумана... И слабость сильная. - Губы у Васьки предательски задрожали.
   Мы потребовали подробностей, и они последовали.
   - Пипякин - злодей опытный, - сказал Васька, - долго думать не стал, сразу по черепушке зарядил.
   - Сразу? И по черепу?- вздрогнул Ленька.
   - Ну почти сразу. Сперва по шее заехал.
   Ленька поежился.
   - Хулиганы, они не могут без этого, - вздохнул Игоряха. - Неуютно им, если кому в глаз не засветят.
   - Возмутительно! - воскликнул Ленька. - Надо в газету написать.
   - Будут они тебе газеты читать, - сказал Васька. - Они еще с букварем не справились.
   - А за что они тебя?
   - Да я на них случайно набрел. Гляжу - сидят, селедкой обедают, луком репчатым закусывают. Я и сказал: "Нелегко вам, братцы, кусок достается. Хулиганить, наверное, много надо?" А Пипякин вдруг селедкой и подавился. Но ничего, отдышался и отвечает "Не без этого, стараемся..." Ну и постарались.
   - Не повезло тебе.
   - А потом Пипякин сказал, что он парень простой и сердечный, но сильный: гвозди по шляпку кулаками вгоняет. Чего уж о людях говорить... Поэтому давить на него нельзя, и тем более наступать на любимую мозоль.
   - А где у него мозоль?
   - Пипякин сказал, что он весь - сплошная мозоль.
   - И чем все закончилось?
   - А кончилось тем, что он предложил забыть прошлое, обняться как братья и выкурить трубку мира.
   - Но ты же не куришь.
   - Я так и сказал.
   - И что?
   - Они снова постарались... А Пипякин только взлаивал от удовольствия, и сказал, что в следующий раз он обязательно научит меня курить.
   Славка закричал, чтобы мы перестали говорить о Пипякине, потому что, когда о нем говорят, он начинает волноваться, а от волнения у него повышается аппетит.
   - Скажи, а как долго ты можешь обходиться без пищи? - спросил Сережка.
   - Без нее долго никто не может обходится, - заявил Славка.
   - Но я слышал, что можно не есть много дней.
   - Это неправда. Максимум, на что способен человек - это не есть от завтрака до обеда. Дольше без пищи человек жить не может. Начинается полный распад, он чахнет и нервничает, а в глазах злость появляется. Вот посмотри на Лисицкого: видно же сразу, что он мяса с колбасой наелся.
   Женька довольно улыбнулся.
   - С чего ты это взял? - удивился Сережка.
   - Лицо у него радостное и лучится. А если мяса не покушаешь, то лицо печальным делается, злобой пышет.
   - У тебя лицо ни радостное, ни печальное. Обыкновенное лицо.
   - Так я сыру поел. А сыр, он лицу безразличие придает.
   - Интересно, а у меня какое лицо, я сегодня ни сыра, ни мяса не ел? - задал я вопрос.
   - Голодное, - ответил Славка.
   И правда, мне вдруг так захотелось мяса! Захотелось, чтобы лицо радостно лучилось... Или хотя бы сыру.
 
   Урок подходил к концу, когда по коридору кто-то громко затопал. Учительница сказала, что это, наверное, пришли циркачи-артисты. Но пришел Юлий Цезаревич, и мы очень удивились. Он, конечно, потешный завуч, но какое отношение имеет к цирку?
   Как выяснилось, он пришел нам сообщить, чтобы мы вели себя прилично и не позорили нашу замечательную школу плохим поведением. В противном случае, обещал принять меры.
   - Какие? - спросил Сережка.
   - Лучше бы вам об этом не знать, - ответил он. - Крутые. Такие, что даже Герасим не позволял себе по отношению к Муму.
   Мы немного обеспокоились, поскольку понятия не имели, кто они такие, и что между ними произошло. А спросить не успели, потому что в это время в сопровождении Ганнибала Ильича появился артист Зверев. Один.
   - А где брат? - тут же задали ему вопрос.
   - На охоте. Охотник он страстный. Имеет призы за меткость в стрельбе. Неоднократно отмечен.
   - Бедные зверушки, - вздохнула Цветочкина.
   - Но шкурки у них богатые, - возразил Зверев.
   - Я тоже хочу стать артистом-дрессировщиком, - сказал Юрка. - С чего мне начать?
   - Начинать надо с самых маленьких.
   - С комаров, что ли, или с тараканов?
   - Увы, они дрессуре не поддаются.
   - Но из мелких они самые дикие и страшные. И клопы еще.
   - Для начала капкан поставь, глядишь, какая-нибудь мышка в него и попадет, а повезет - и курочка набредет. Да... Очень хорошо, если курочка жирная... От нее навару больше. Силок можно соорудить для птичек. Поймал, а потом просто: дал корму - не дал, дал водички - не дал, ну и так далее. Укротил, значит, потом воспитывай, дрессируй. Но и доброту проявить надо, чтобы птенчик к тебе привязался.
   Со всех сторон посыпались вопросы.
   - А с крокодилом как? Такой привяжется, так потом и не отвяжется, пожалуй.
   - А если на тебя зубами щелкать начнут?
   - А вдруг нападут?
   - Так, вопросы задавайте  по очереди, - сделала замечание учительница.
   - Если на тебя напали, то защищайся как можешь и чем можешь, - ответил Зверев. - Крокодилу лучше всего по носу врезать, если сумеешь, конечно, это у них самое чувствительное место. Врезал - и беги, как можно скорей и дальше. А если, к примеру, ты в клетке с тигром заперт, или там со львом, тогда...
   - Что тогда? - У всех замерло сердце.
   - Тогда дело плохо. Надо ломать клетку любым способом и бежать, бежать, бежать... С зверями надо нос по ветру держать, иначе враз оттяпают и шею быстро свернут, а человек не курица, чтобы ему шею свинчивали.
   - Человек - это звучит гордо, - заметил Сережка.
   - Кто сказал? - спросил артист.
   - Пушкин.
   - Правильно.
   - А с удавом тяжело работать?
   - Конечно. Удав очень тяжелый. Очень! И большой.
   - Вы тренируете его, чтобы он удавлял?
   - Обязательно. Это моя работа.
   - А сколько их у вас?
   - У меня с братом - два. По одному на каждого.
   - А кто из них сильнее?
   - Оба сильные. Сперва один другого слегка придушит, потом другой его за глотку берет.
   - Интересно, а если он вас за глотку?
   - Нет, это не интересно.
   - А как сделать медведя говорящим или приручить бешеную лису?
   - Это сложно. Надо очень постараться, а это под силу только настоящим, хорошо оплачиваемым профессионалам.
   - Таким, как вы?
   - Только таким.
   - А что вы еще умеете?
   - Да все! Но главное в нашей работе - умение быстро бегать и высоко прыгать.
   - Я вашу фотку из журнала вырезала. Надпишите. Правда, на ней вы лет на сто выглядите.
   - Неправда. Мне меньше. Просто я тогда Випером был напуган.
   - Искусствоведом? - удивилась учительница.
   - Искусствоведа я бы не испугался. Наш Випер - удав.
   - А-а...
   - Он брата схватил. С зайцем перепутал.
   - А что, брат на кролика похож?
   - Один в один.
   - Ну и что, проглотил он брата?
   - Брат у меня сильный. Он Випера сам чуть не проглотил. Но обошлось. Только зуб ему выбил. Братан, когда он сердитый, к нему лучше не подползай - наизнанку вывернет. Виперу еще повезло.
   - А брат сердитый был?
   - Ужасно. Зарплату вовремя не дали.
   - А почему вы львов дрессируете, а брат всякую живность мелкую?
   - Разделение труда. А потом - призвание! Санька, он с детства зайчиков любил, кроликов, поросят... Я еще гусей с утками люблю. Особенно, если их хорошо приготовить.
   - Это сказка, - подтвердил Ганнибал Ильич и причмокнул губами.
   - О чем это вы? - озадаченно спросила учительница.
   - Я имел в виду, - поспешил исправиться Зверев, - хорошо их приготовить к преступлению, то есть - тьфу! - к выступлению, конечно.
   - По-моему, их самих дрессировать надо, - прошептал мне Сережка. - Дикие они какие-то: я бы в клетку с ними не вошел.
   - А вы любую змею укротить можете? - донимал Зверева приставучий Юрка.
   - Без проблем. Передо мной всякий гад трепещет, начинает на брюхе ползать и кукарекать от радости.
   - Так уж и кукарекать, - усомнился Юрка.
   - Под палкой и хлыстом - любой закукарекает. Мало того, на китайском языке заговорит. Что гады, что львы - все шелковыми делаются. Я их мысли читаю, как в открытой книге.
   - А у гадов есть мысли?
   - Самые свирепые. И надо их угадать. Не можешь - иди коров дрессируй или глупых кроликов.
   - Кроликов дед Мазай дрессирует, - откликнулся Ленька.
   - А коров пастухи укрощают. Они смелые, эти пастухи, - прибавил Вовка.
   - Еще я пою, чтобы придать себе настроения, - признался артист-укротитель.
   - Что-нибудь из классического репертуара? - спросила Борисова.
   - Да из любого пою. Вот, к примеру, дрессируя носорога, предпочитаю русские народные песни.
   - Вы нам споете?
   - Охотно, - сказал Зверев, поднял голову кверху и старательно завыл.
   Серега вздрогнул.
   - Я бы на месте носорога точно бы его на рог насадил. Такое не всякий зверь выдержит.
   - А когда с тигром работаете, тоже поете? - Юрка сегодня просто закидал вопросами Зверева.
   - Нет, - ответил тот. - С тигром не пою. Он этого не любит. Я с ним на его языке разговариваю.
   - На тигрином?
   - На рычащем. Это его родной язык.
   - А вы много языков знаете?
   - Не счесть.
   - Ну, скажите на каком-нибудь.
   - Кря-кря, кря-кря... Это на утином.
   - По-утиному и мы понимаем.
   - Ну, хрю-хрю, хрю-хрю... Это на свином.
   - Выходит, что мы тоже понимаем языки?
   - Выходит. Человек на очень многое способен, но порой не осознает этого. Ну ладно, ребята, заговорился я с вами. К брату поеду, обещал ему подсобить, - и хищно улыбнувшись, Зверев удалился.
   - Куда это он поехал брату помогать, - проворчал Славка. - Они что, в цирке на зверей охотятся?
   А тут и артистка Собакина подошла. И тоже одна. Сестра, наверное, с братовьями на охоту отправилась.
   - А почему вы тигров с собой не привели? - разочарованно спросил ее Юрка.
   Достанется сегодня от него Собакиной.
   - Сперва хотела. Потом решила, что это будет неправильно. Все-таки они дикие.  Могут и укусить.
   - У нас мальчишки тоже дикие, - пожаловалась Наташка Клещева. - Только что не кусаются. Зато, паразиты, целоваться лезут.
   - Довольно, Наташа! Оставь это для своих мемуаров, - одернула ее Нина Федоровна.
   - А не доживу я до их написания, эти балбесы до смерти меня зацелуют, - тоскливо отозвалась Наташка.
   - Ну-ну, что ты, надо бодриться. Давайте все-таки послушаем артистку цирка.
   - Заслуженную, - подсказала Собакина.
   - Как засуженную! - встрепенулся Вовка. - Кем? Каким отделением? За что? Да стоит мне только папе сказать...
   - На засуженную она не похожа, - наклонился ко мне Сережка. - Выглядит сыто. Наверное, вместе с тиграми мясом питается.
   - Работает со зверьем, вот и аппетит зверский.
   - Бедные звери, небось старается кусок побольше у них урвать.
   - А что сделаешь! С ней не поспоришь. Тут же укротит.
   - Нет, она не засуженная.
   - Заслуженная, - повторила артистка, слегка раздраженно.
   - Ах, служивая, - благодушно сказал Ганнибал Ильич. - Это хорошо. Я сам служил. Вот помню однажды, на границе с Индией или Пакистаном...
   - Ну что вы, право, Ганнибал Ильич, оставьте про свою службу. А что будет, если я про свою рассказывать стану? - сказала учительница.
   - Ничего хорошего, - согласился физрук.
   - А ваша сестра тоже заслуженная?
   - Нет, не заслуженная. В цирке не только заслуженные работают, - улыбнулась Собакина. - Алевтина - младшая. С детства была очень шаловливая и фантазерка: то представит себя свободной как ветер лошадкой, то пугливой мышкой, то яростным котом, а то и кислым антоновским яблоком, или того хлеще - соленым огурцом. Она и сейчас пошаливает...
   - А ко врачу не обращались?
   - Обращались. Не помогло. Вот и пришлось в цирк отдать. Сестра все-таки...
   - А вы кто, дрессировщица или укротительница?
   - Я - укротительница.
   - А какая разница?
   - Тот, кто укрощает чаше применяет силу.
   - Значит, вы вашу сестру...
   - Значит, да! Она знает свое место.
   - А где ее место?
   - В клетке.
   - С тигром?
   - Сейчас она со львом.
   - А она с ним справится?
   - Кто знает... Если справится, станет укротительницей.
   - И тогда вы займете ее место в клетке?
   - Нет.
   - А кто?
   - Ты займешь, если будешь задавать глупые вопросы.
   Юрка надулся, а мы стали задавать умные вопросы.
   Скоро и Собакина-старшая заторопилась. Может, ей тоже поохотиться не терпелось.
   Сережка сказал, что Собакины еще зверее, чем братья.

   На следующем уроке учительница рассказывала нам про первобытных людей и местах их обитания. Оказывается, что они обитали даже в Китае, а это совсем не близко от Москвы, и непонятно, что их занесло в такую даль.
   Нина Федоровна попросила Вовку показать Китай на карте. Тот ткнул указкой в карту, но попал не в Китай, а в Австралию, за что и получил двойку, которую потом всем показывал - как будто у нас своих нет!
   В Австралии же, как объяснила учительница, человеку не повезло. Там повезло сумчатым, особенно кенгуру.
   Зато человеку и обезьяне повезло в других местах, - сказала Нина Федоровна и задала вопрос: - Ну а чем, по-вашему, отличается человек от обезьяны?
   - Такие как Крайников, Прохоров и Тарлович - ничем! - твердо сказал Женька, тут же получив по загривку от двух первых. Тарлович же сидел далеко. Не так, конечно, далеко, как Китай от Москвы, но все равно дотянуться до Женьки не мог, пообещав дотянуться до него на перемене. Забегая вперед, скажу, что свое обещание он сдержал.
   - Подскажу немного, - сказала учительница. - Вот обезьяна выпрямилась, взяла палку-копалку и...
   - И сделала из нее хоккейную клюшку! - обрадованно закричал Сашка Прохоров.
   - Ты хорошо подумал?
   - Тут и думать нечего.
   Сестренкин сказал, что большой разницы не видит, разве только человека арифметикой мучают.
   Славка заявил, что обезьяна - волосатая, ей не холодно, а человек взял палку-копалку и вырыл себе яму, чтобы ему было тепло. Но не остановился на этом и провел электричество, чтобы ночью не портить себе глаза при чтении.
   - Это странно, - пробормотал Витька.
   - Человек - красивый! - воскликнула Ритка Сурикова.
   - Про тебя не скажешь, - заметила Анька Сушкина.
   - А из человеков самая красивая - это я! - сделала вывод Ритка.
   Девчонки возмущенно загомонили:
   - Это бездоказательно!
   - Ха-ха-ха!
   - Вот те на!
   - Ну, Ритка, удивила так удивила!
   - Кто бы говорил!
   Ритка лишь пружинисто рассмеялась.
   - Палкой можно желуди сбивать, - произнес Ленька. - Или от динозавров отбиваться.
   - Ну же, ребята! - подгоняла нас учительница. - Что же произошло в те далекие времена, когда обезьяна схватилась за копалку? Ну, скажи ты, Игорь.
   - Лучше не спрашивайте, Нина Федоровна, - ответил тот. - Такое началось, такое стало твориться...
   - На самом деле случилось вот что: обезьяна стала трудиться, и благодаря этому
превратилась в человека, - пояснила учительница. - А вот ты, Игорь, утруждать свои мозги совершенно не желаешь. Не прилагаешь к этому ни малейших усилий.
   - Ему палку- копалку дать надо, сокрушенно покачал головой Женька. - Иначе беда, так гамадрилом и останется, - и он зашелся булькающим смехом.
   - Ты зашел слишком далеко, Лисицкий! - Игоряха пристально посмотрел на него.
   - Ерунда! - отмахнулся Женька, и глаз не отвел.
   Разочарованный Сабельников еще более пристально посмотрел на него, но опять не смутил того. Тогда он сказал:
   - В лоб хочешь?
   - Не хочу, - честно ответил Женька.
   - А в ухо?
   - Нет. Я привык сам раздавать удары.
   - Палкой-копалкой?
   - Да чем угодно!
   - Я тебя отучу.
   - Меня не запугать.
   - Посмотрим, так ли это.
   Но посмотреть он не успел, так как Женька атаковал первым и левый Игоряхин глаз быстро заплыл, а одним глазом вряд ли что хорошо рассмотришь. Но и Женька окривел на один глаз: с ответной атакой Сабельников не промедлил.
   Так в мире на два одноглазых стало больше.
   Учительница помрачнела, на ее лице проступила бледность, а в глазах заплескалось отчаяние, которое еще более увеличилось, когда из подсобного помещения, куда отправили Славку дать корма рыбкам, раздался треск разбитого аквариума и сдавленные вопли.
   - Кто-то неспокоен, - заметил Ленька.
   - Ой, рыбки кричат, им душно! - пропищала Ленка Цветочкина.
   - Рыбки не кричат, - сказал Меднис, - а вот Славка может.
   - Правда? Мне на Славку наплевать, - обрадовалась Ленка, и лицо ее прояснилось.
   - Гречнев, как же ты умудрился разбить аквариум! - простонала Нина Федовровна.
   - Я рыбку хотел достать, - ответил опечаленный Славка, - воды немного пролил, поскользнулся, ну и повалился со всем огородом...
   - Ты не с огородом повалился, разиня, а с бедными рыбками! - прослезилась Анька Сушкина.
   - Зачем же ты за рыбкой полез, несчастный, есть захотелось? - продолжала стонать учительница. Она сдавала и таяла прямо на глазах.
   - Я сырую рыбу не ем, - отрезал Славка. - Пусть ее данайцы едят.
   - Нанайцы, - поправил Витька.
   - Да хоть кто! А полез я из любопытства. Мне Вовка сказал, что я дышу как рыба, вытащенная из воды. А я дышу так из-за полипов в носу. Вот я и хотел посмотреть, есть ли они у рыбок.
   - Но у рыбок нет носа! - закричала учительница. - А на гланды ты их не проверял?
   - Не успел я...
   - Сил моих больше нет: ни смотреть на вас, ни слушать, - прошептала Нина Федоровна.
   Наверное, у нее сел голос. Я же прошептал Сережке:
   - Ты как считаешь, если, к примеру, Пипякину Владимиру, дать палку-копалку, труд сделает из него человека?
   - Не сделает, - прошептал в ответ Сережка. - Он - бабуин. А бабуины долго в человеков не превращаются.
   А перешептывались мы с Сережкой, потому что не хотели расстраивать учительницу, которую очень любим.
   Долго рассматривая картинку в учебнике, изображавшую первобытного человека, я обнаружил его несомненное сходство с братом Сестренкина, и не мог удержаться, чтобы не сказать об этом Кольке.
   - Как моего брата угораздило попасть в учебник? - спросил пораженный Колька.
   - Его не учебник угораздило, а на картинку в нем, - объяснил я.
   - Дай-ка посмотрю! - Он оттолкнул меня и уставился на изображение. - Ты что, Просиков, издеваешься! Тут какая-то обезьяна нарисована, да еще с топором каменным. Нет у нас дома каменного топора! И вообще, если я скажу брату, что ты его с обезьяной спутал, ему это ой как не понравится. А если ему что-то или кто-то не понравится, сам знаешь... Тебе надо объяснять?
   Я знал, и объяснения мне не требовались. Только представил себе на секунду, что будет, когда он узнает, и сразу понял... Да ничего не будет! И меня не будет!
А противный Колькин брат будет! И Лисицкий будет! И даже Ганнибал Ильич. С ним даже Колькиному брату не справиться. Мне вдруг стало нехорошо. Но как же все-таки они похожи!
   - Я пошутил, Колька, - миролюбиво сказал я. - Это обезьяна, то есть я имел в виду первобытного человека, очень похожа - тьфу ты! - похожа на другого брата, не твоего... Твой совсем не похож. Если только немножко...
   Колька нахмурился.
   - ...похож на льва, - закончил я с облегчением, и увидел довольное лицо Сестренкина.
   Я показал картинку кое-кому из ребят, но они, взглянув на нее, лишь шарахались от меня, испуганно посматривая на Кольку, и поспешно отходили в сторону. Да, поразительное сходство! Но с другой стороны - силен Колькин брат, ничего не скажешь. Вырастет - вторым Сокурой станет, а сильнее Сокуры я ни одного хулигана не знаю.
   Ладно, думаю, пусть Светка Панина посмотрит. Она - лицо нейтральное, и вряд ли Колькин брат ее поколотит. Но она только сказала:
   - Ты, Борька, ко мне со всякими глупостями не приставай. А если уж пристаешь, то купи килограмм сладких вишен или большую шоколадку.
   А когда, утомленный занятиями, я слегка задремал, привиделся мне кошмар, будто гонятся за мной Колька с братом, оба с топорами, но уже не каменными: у одного бронзовый, а у другого железный. Учительница говорила, что бронза мягче, но почему-то мне от этого легче не становилось. Вдруг вместо топоров в руках у них оказалась двуручная пила, и они неумолимо настигали меня, а мои ноги словно приросли к земле, и я не мог не то что двигаться, а и пальцем шевельнуть. Вот тогда я завопил изо всех сил... и проснулся. И мне тотчас же досталось от учительницы.
   - Какой же ты, Просиков, вертлявый и беспокойный. Да еще орешь на всю школу. Ну никак тебе смирно не сидится. Может, кто кнопок тебе наложил под твою... твое... Ну, я имею в виду седалище. Или тебя дома в клетке взаперти держат, вот ты в классе и резвишься?
   Я с достоинством ответил:
   - Под моей... под моим... ну, под этим самым ничего нет. А на нем, я имею в виду седалище, чирей есть. И он мне досаждает. А дома меня держат не в клетке, а в комнате. Хотя разница не велика.
   - Что ты воображаешь! - раздраженно закричал Женька. - Чирей у него! У меня, может, чирей побольше твоего! У меня, может, ни один чирей!
   - Просиков всегда задается, - высказалась Юлька Мамолова.
   - Довольно! - прикрикнула учительница, а мне сказала: - После уроков иди в медпункт. И чтобы никакого чирея на твоей... на твоем... Вообще, чтобы нигде и ничего!
   Доконал же учительницу Юрка Баларев, будущий космонавт, а пока зануда и двоечник, когда на ее вопрос, знает ли он хоть одну перелетную птицу, сперва долго молчал, а потом сказал, что это несомненно воробей.
   Совершенно удрученная, Нина Федоровна закричала:
   - Ну почему?!
   И Юрка ответил:
   - Так они же перелетают: туда-сюда, туда-сюда, с места на место, с места на место... Не на трамвае же они едут.
   - Ты тысячу раз дурак, Юрка! - опять всполошился Женька.
   - Почему тысячу? - оторопел Юрка.
   - И правда. Ты десять тысяч раз дурак, Баларев!
   - Лисицкий, ты можешь помолчать! - простонала учительница. - Тебе хоть кол на голове чеши! Ничего до тебя не доходит!
   - Ну зачем же сразу колом-то! - огорчился Женька.
   К концу урока учительница заметно поскучнела, а взгляд окончательно помутнел. Мы с интересом гадали - упадет она в обморок или нет. И хотя она все время охала и вздыхала, но до звонка дотянула.
   Может, она свалилась в учительской?