Дочь самурая

Впервые я почувствовала это ровно год назад. До сих пор ощущаю почти что физическую боль в ребрах, дрожь, охватившую все тело, и закипающую в жилах панику. Это был страх. Страх, преследующий меня ежедневно, без выходных и перерывов. Отец говорил, что в нашей семье из поколения в поколение передается развитое шестое чувство. Он утверждал: оно обязательно пригодится одному из нас и спасет много человеческих жизней. Сминая в руках извещение, ставшее для нас панихидой по нему, я понимала, что отец спас многих, вот только шестого чувства у него не было, ведь он не сумел защитить главное - себя.

- Ты же дочь самурая, милая, почему ты боишься?

- Потомок древнего клана не должен дрожать от страха.

- Ты даже не можешь нормально объясниться. Н-да, а еще ребенок воина.

Мурашки бежали толпой по спине, добираясь до лопаток. Я вправду не могу рассказать о том, что точно должно произойти, потому что сама до конца не понимаю своего страха, но, если он есть, то неужели этого мало? Ничто не бывает просто так, даже чувство, даже шестое. Особенно шестое. Эту истину мне в голову тоже вбил отец. Он не желал, чтобы я предавала ее.

Наше время - точка соприкосновения нового, сильного со старым, обязанным уйти в прошлое, но еще не совершившим это. Наша семья - последняя частица древнего клана, живые трупы того самого старого, то, что осталось от чести и традиций. Мой отец - последний самурай в нашем роду. А я его дочь. Дочь самурая. И эта справка приносит одну головную боль.

Я много раз шептала: "Послушайте, что-то произойдет, нам нужно укрыться, нужно предпринять меры. Нужно..." А они многоголосьем кричали в ответ: "Хватит бояться. Самурай не должен бояться," - забывая, что в первую очередь самурай должен защитить порученных ему людей, забывая, что страх - это естественный инстинкт, источник защиты перед чем-то опасным, попытка организма спасти себя же. Забывая, что я не самурай.

Отец хотел сына. Мне не нужно было слышать это от матери, чтобы понимать: самурай желал передать достойному все те мудрости, что он сам успел познать за жизнь. Жаль, в Японии девушка ни при каких обстоятельствах не сможет стать достойна подобной чести. И все же после моего рождения он хотел, чтобы дочь воина выросла похожей на него самого: с таким же неумолимым осознанием своего долга и умением убеждать. Когда последний самурай в нашем роду уходил воевать с пулеметами, с тем новым, сильным, он не произнес ни слова, но я видела, читала в глазах: "Оберегай их."

Отец погиб, как выяснилось потом, во Второй Мировой войне на острове Пелелиу. И, как выяснилось потом, он воевал "не на той стороне". А сторон было много, но для воина существовало лишь две: его страна и те, кто сражались против нее. В древности самураи всеми силами защищали честь своего феодала. Для него же феодалом стала вся Япония: от юга до севера. Он хотел, чтобы для меня таковым стал наш город. Защищать их до последней капли крови, убеждать в своей правоте и ни за что не подвергать опасности, даже если сами жители ее в упор не видят.

Эти предписания, судьба, данная отцом, и надежды, возлагающиеся на плечи девочки, которой еле-еле перекатило за пятнадцать, приносили мне почти что физическую боль. Я никогда не просила этого. Я никогда бы не смогла справиться с этим. Я никогда не смогу простить себя. Потому что я не сумела вовремя сказать им "нет".

Сердце бешено бьется в груди, а слезы сами наворачиваются на глаза. Над Хиросимой летят ровно три самолета. Люди выходят на улицу: они хотят посмотреть, ради чего развели шумиху. Они не знают, что это не те привычные, безобидные железные птицы из нового, сильного мира. Только я чувствую, чувствую вершину страха, год оседавшего мурашками на бледной коже, но крик застревает в горле. Слишком поздно.

У меня никогда не было того, что видел во мне отец, окружающие и, кажется, весь мир. Мы не выбираем судьбу. Мы ее изменяем. Во мне никогда не было решительности для этого.

В небе виднеется маленькая темная точка, за считанные секунды ставшая намного больше, чем казалось.

- Прости, отец.

Хочется сказать больше, упасть на колени и зарыдать в голос, но разорвавшаяся в воздухе бомба не позволяет даже двинуться с места. Огонь рушит все деревянные домики, построенные еще в то старое, сейчас померкнувшее время. Огонь сжигает дотла розовые лепестки сакуры, под которой мы с отцом любили сидеть. Огонь заставляет людскую кожу плавиться, а кости - обращаться в пыль. Огонь уничтожает все то, что я должна была защитить.

Самурай обязан любой ценой спасти все, долгом ему порученное сберечь. Мой отец - настоящий самурай.

А я нет. Я всего лишь его дочь.