Художник

Художник

Серо-зеленые волны лениво ласкают побитые временем камни. Все здесь пропитано изысканностью, и толпы туристов не портят город. Он, словно губка, поглощает все, что не вписывается в его облик, и выводит на первый план свои незабываемые красоты. Величественные дворцы, украшенные мозаикой и замысловатым орнаментом, купола и колокольни церквей, от одного взгляда на которые захватывает дух; мосты над многочисленными каналами, по которым эквилибрист-гондольер ведет или богато украшенную, или совсем простенькую гондолу; прекрасные площади или узенькие улочки – все сохранило здесь дух старины. И если дать волю воображению, можно представить, что сейчас из-за угла вам навстречу вынырнут высокие фигуры в масках, закутанные в плащи…
Этот город живой; он, как люди – воздухом, дышит романтикой и маскарадом, любовью и смертью, надеждой и вечностью. Это место, где эпохи тесно переплелись между собой и растерянное время, теряя свою власть над сущим, переносит вас в прошлое, против воли заставляя чувствовать себя не простым наблюдателем, а действующим лицом костюмированного представления под названием «жизнь».
С некоторых пор здесь появился еще один художник.

Художник молчалив; заговаривает он с кем-нибудь изредка, и то – по необходимости, и уж точно никто и никогда не слышал, как он смеется. Говорят, что ранней весной он приезжает в Венецию и где-то на полгода, может, чуть-чуть больше, снимает дешевую комнатку. Он исчезает поздней осенью, когда туристов становится меньше.
В те дни, когда промозгло и сыро,  он заматывает шею полосатым шарфом, длинные хвосты которого забрасывает назад – чтобы не мешали работать: они болтаются за плечами, как перебитые крылья яркой птицы. На нем всегда одна и та же видавшая виды замшевая куртка, с сильными потертостями на локтях и манжетах. Художник постоянно пьет что-то из термоса и сильно кашляет, прикладывая к губам большой носовой платок с едва заметным вышитым в уголочке вензелем. И, словно опасаясь не успеть,  без устали пишет портреты и необычные картины.
Горожане прозвали его Matto*.
С приходом тепла художник немного оживает, оттаивает. Сидя на своем колченогом стуле, он замирает на мгновенье, прикрыв глаза и подставив лицо весенним лучам. Солнце целует его темно-рыжие волосы, и сам он кажется персонажем, сошедшим с полотен итальянских мастеров. Художник снимает куртку и вешает ее на спинку стула, закатывает рукава клетчатой рубашки. Стягивает в хвост длинные волосы. Прищурившись и взглянув на солнце, он с удвоенным рвением принимается за работу, тщетно пытаясь сдержать рвущийся наружу кашель.
Похоже, что сырой климат Венеции губителен для него. Гораздо больше этому человеку подошел бы знойный юг – светлый, сухой домик с большими окнами и залитой солнцем террасой, сразу за которой – убегающий к морю пляж. На дощатом полу, впитавшем в себя щедрое тепло, установить мольберт, разложить кисти, расставить краски. Там, вдыхая живительный морской воздух, можно уединиться со своим вдохновением. Но всего этого нет в его жизни: художник уже несколько лет является частью пропитанного влагой города, его достопримечательностью – наравне с  площадями и улицами, на которых он так любит рисовать. Его облик настолько хорошо вписался в этот город, словно художник всегда принадлежал Венеции.
На вид художнику лет тридцать, но иногда, когда он выглядит особенно изможденным и под глазами у него появляются темные круги, ему можно дать и больше. Рядом с ним всегда сидит облезлый серый кот, и Matto часто гладит его, пряча улыбку в уголках губ. Художник обедает в самых дешевых местах и всегда тщательно отсчитывает деньги, не оставляя официантам чаевых. Они не в обиде – ему рады в любом ресторанчике. Говорят, Matto приносит удачу. Но, заказав самый простой обед, художник всегда просит принести полпорции и коту, не унижая объедками своего друга. Люди считают художника странным – как же иначе, ведь свои картины он продает за бесценок. Говорят, что раньше Matto вообще раздавал свои работы даром, принимая деньги только от тех, для кого он писал портреты.
Когда художник не работает на заказ, он пишет картины по своим собственным сюжетам. Созданы они его воображением или, возможно, увидены во сне – кто знает! В них реальный мир тесно переплетается с фантастическими идеями и невозможно провести грань между выдумкой и реальностью. Глядя на его невероятные работы, поневоле задумываешься – есть ли эта грань на самом деле?  Возможно, мы просто смотрим на мир с разных сторон.
Я видела его работы. На них – завораживающий фейерверк красок, песня жизни и нелепость образов. Неземные пейзажи и странные сюжеты. Никакого определенного стиля, никакой школы. Просто – вот так…   Я часто думаю о том, что где-то его работы стоили бы значительно дороже, но деньги, кажется, меньше всего интересуют художника.
 Matto редко бывает один. Вокруг него толпятся зеваки, шумят или наоборот, молча, завороженно наблюдают, как краски уверенно ложатся на картон, бумагу или холст. Но его мало волнует внимание – среди толпы он одинок.
Об этом человеке много говорят, и выдумки иногда столь глупы, столь нелепы, что не стоят ни капли внимания. Но кое-что мне кажется правдой: каждый год, в Венеции, он ищет ту, черты которой когда-то позабыл. Matto пишет портреты всех, кому только будет угодно. Но, уступая свой стул каждой женщине и всматриваясь в ее лицо, он словно пытается вспомнить черты лица той, единственной, из-за и ради которой он по полгода просиживает на улицах этого вечного города, по каплям отнимающего его жизнь.
Рыжий художник пишет чудесные портреты. Сначала он долго-долго смотрит на сидящего перед ним человека. А потом, уже почти не глядя, несколькими уверенными движениями на белом листе рисует глаза, нос, рот, резко очерчивает линию подбородка. Портреты, написанные его рукой, обладают редкостным сходством с оригиналом, и в то же время иногда может показаться, что такового нет вовсе. Словно Matto обладает даром вытягивать на свет частичку внутреннего мира человека – и на простых листах бумаги мы видим нечто большее, чем просто картинку или копию. Люди рассказывают, что внимательные глаза художника проникают прямо в душу.
Не всем нравятся его рисунки. Однако, говорят, что эти портреты, в отличие от многих других, нарисованных уличными художниками, никто никогда не выбрасывает. А те, кому посчастливилось иметь дома такой портрет, как будто прекращают чувствовать над собой власть времени.

Не знаю, почему, но я так и не осмелилась подойти к нему. Опасаюсь ли я оказаться именно той, которую он ищет? Ведь я же не могла быть ею? Или могла? Просто не была готова узнать. Боялась.
Но каждый раз, когда я вспоминаю простого художника, одного из многих, рисующих на улицах городов Италии, меня не покидает чувство, что я живу с ощущением забытого. Что-то очень важное, жизненно необходимое, без чего невозможно дальше ни жить, ни чувствовать, потеряно мной невообразимо  давно. Это чувство пугает меня и в то же время притягивает, нестерпимо сладко и остро жжет ощущение почти раскрытой тайны и так близко подступившей разгадки. Но я так и не отважилась подойти… ни разу.
Что я так страшусь вспомнить?

Сколько раз, сжав голову руками, я пыталась ухватить за край ускользающее, словно шелковый платок сквозь пальцы, воспоминание – мое ли, чужое – не знаю. Когда же это было? Где? Со мной ли? Порой обрывки образов складываются в нечто, похожее на старинную картину. Я узнаю изображенных на ней людей, и в то же время они мне — чужие. Кто эта девушка в старинном платье с замысловатой прической, чем-то похожая на меня? И мужчина, красивый знатный вельможа, он так похож на бедного художника! Пожалуй, их разнит только румянец, который никогда не касался бледной кожи Матто.
Я все силюсь разгадать, что же это: сон, видение или воспоминание, чудом вырвавшееся из плена веков?

…Мерный стук колес и шумные пассажиры – все, как и в любом другом месте земного шара. Поезд снова везет меня в Венецию. Уже несколько лет подряд я каждый год возвращаюсь в этот город. Увижу ли я Matto? Как сложилась его судьба? Или, может, я ошибаюсь, и художник никогда никого не искал?
Я закрываю глаза и загадываю: если увижу, подойду к нему и попрошу написать мой портрет. Почему мне все время кажется, что та, которую он ищет – именно я?
Робкая догадка за последнее время проросла, поднялась и выросла в уверенность, что я все-таки могу быть ею. Мне просто нужно вспомнить. Или дать шанс узнать меня. Может быть тогда, вернув воспоминания другому, я все вспомню сама.
Венеция.
Я выхожу на обычном вокзале – таком же, как множество других вокзалов мира. Но еще совсем немного, и передо мной появятся всеми узнаваемые, миллионами открыток растиражированные очертания самого удивительного города на Земле. Вместе с праздными зеваками, вместе со всей разноцветной толпой, которая спешит в Венецию – по делам, а чаще – отдыхать, я сяду в водное такси, и оно отвезет меня туда, где, возможно, я встречу его – на улице, на площади или в одном из маленьких ресторанчиков, которые я так полюбила.
Туристы глазеют по сторонам, наперебой восхищаясь дворцами, расположенными по обоим берегам Большого Канала. Вместе с ними я смотрю на прекрасный город, в который раз взгляд скользит по кружевным фасадам старинных зданий. Слышу нескончаемые восторженные возгласы, но думаю о своем.
Я мысленно возвращаюсь на несколько лет назад и оказываюсь в глубине города, где плещется мутно-зеленая вода в узеньких каналах, где не так много туристов и где поросшие мхом облупившиеся старинные дома, а улочки такие узкие, что в них невозможно разминуться двоим. Особенно, если одна из них – растерявшаяся девушка, испуганная до дрожи в коленках нахлынувшими на нее неожиданными чувствами, а другой – странный рыжий художник, на плече которого переносной мольберт, а в руках старый стул и рюкзак. И ни разойтись, ни пройти мимо. Только, глядя друг другу в глаза, замереть на целую вечность и за мгновение прожить сто жизней, и все – вместе. А потом отвернуться и разойтись в разные стороны. Мне нужно, нет, жизненно необходимо вернуться туда – на ту улочку, на которой судьба однажды столкнула меня с Matto.

Скоро я открою дверь квартиры, которую снимаю тут каждый год. Я оставлю вещи, смою дорожную пыль, переоденусь и выйду в город, в равной степени пропитанный романтикой и мистикой.
Я почему-то уверена, что грустный художник снова пишет картины на улицах Венеции…

*Matto (итал) – сумасшедший

(2012)