V. 03

Я думаю, Рьоха, нет смерти. Свой страх я запечатала в сером конверте. Пока склеивала, мерзли пальцы, на меня с полки смотрели шоколадные мои зайцы. А потом я подумала, что уже была там. Не понравилось… Слишком коротка дорога в тот храм. Узкая белая полоса, ровная и аккуратная. По ней бреду я и два пегих пса. И запахов нет и даже нет звуков. А в руках у меня младенец – прижимаю его к груди, в пестрый плед укутав. Хочу приоткрыть угол и увидеть его глаза. И скалятся псы от ревности, по кускам отрывают мою уверенность. Припадают на лапы и лаются, и все, как в немом кино, в тишине растворяется. Становлюсь я, кажется, у обочины и не могу раскрыть рта, губы сомкнуты, словно они накрест дверь заколоченная.
А в остальном, знаешь, Рьоха, все не так уж и плохо. У друга на днях родилась дочь. Как ни странно на свет явилась в ночь. Три кило с лишним. Пятьдесят два сантиметра. А я перестала говорить о детях со всевышними. Они меня все равно не слышат. Какой смысл сотрясать воздух словами, когда ветер листвою играет под крошечными ногами, когда из детских рук взлетает журавлик-оригами, когда они просят купить им жемчужных гурами?! Из семени проращенные персиковой нежности щечки невыносимое испытание для моих надсаженных почек. Рьоха, я стыжусь и ненавижу, каждый раз, когда вижу их матерей, широкие спины отцов у дверей больниц и роддомов. Нет во мне столько нежности, рвущейся за пределы низких потолков, под которыми любили меня и уходили, прочь из тесной квартиры, испугавшись стихов в сортире, где просили меня родить им сына, а может и дочь, три кило с лишним, но я их не слышала. Потому что там за пределами тесной квартиры их ждали женщины с широкими спинами, кабинеты с уродливыми картинами, дети с ангинами и фотографии черно-белые, снятые на УЗИ, шестинедельные, сделанные вблизи, на память, чтобы мне о них рассказать и от счастья растаять. В моих объятиях, в волосах моих лица спрятав, скрыться от плача ночного, размера пятьдесят второго. Рьоха, я ненавижу себя, если выживу, видя, как они лижут, по волокнам разбирая, патоку семейного счастья, где мне не достанется и сантиметра участия. И мне бы закричать от безысходности, мой организм, обвиняя в профнепригодности. Но боги, играющие в кости, только двум пегим псам отвесили злости, а мне лишь шепнули «Ты не ори! Эта функция несовместима с версией ноль три ноль три».