На валах Старой Рязани глава 20 продолжение

- Не мог... - глаза ее заблестели от подступивших слез. Евпраксия моргнула. Слезы побежали из уголков глаз чистыми прозрачными ручейками. Она досадливо тряхнула головой, вытерла щеки ладонями, повернулась, сделала несколько шагов в сторону ложа, остановилась, вновь обернулась к Ратьше, спросила прерывающимся голосом:
- Так зачем ты пришел? Просто сказать, что любишь?
Ратьша переступил с ноги на ногу, кивнул.
- Только за этим? Больше ни зачем?
Новый кивок.
- Скромен ты, витязь, - в голосе княжны появилась легкая насмешка, отдававшая, впрочем, горечью. - И тела моего совсем не хочешь? Нисколечки?
Евпраксия подняла руки, крутнулась так что подол сарафана поднявшись колоколом, обнажил ее ноги выше щиколоток. Потом, покачивая бедрами, вновь подошла вплотную к Ратиславу, почти коснувшись холмами грудей его груди, глянула в глаза призывно.
- Так действительно не хочешь? Подумай. Вот ложе, вот я. Прислугу ты спровадил. Так как?
Кровь гулко стучала в висках Ратьши. Плоть требовала свое, но разум и взлелеянная им за последние годы любовь не воспринимали такую вот легко предлагающую себя княжну, вызывая чувство отторжения. Разум и любовь победили. Его потянувшиеся, было, для объятий к Евпраксии руки, сжали ее плечи, отодвинули подальше.
- Опомнись, княжна, - хрипло произнес Ратьша. - Помни кто ты есть. Блюди себя в память о Федоре - траур еще не закончился.
Лихорадочно блестевшие черные глаза вновь наполнились слезами. Евпраксия протяжно всхлипнула, уткнулась лицом в нагрудник панциря Ратислава и горько, словно обиженный ребенок, заплакала.
- Ну что ты, что ты, - сдавленным голосом начал уговаривать Ратьша, легонько поглаживая ее по плечам. - Все хорошо будет. Ну не плач...
- Прости меня, Ратиславушка, - сквозь рыдания шептала княжна. - Прости меня дуру. Я же совсем с ума здесь схожу в четырех стенах. То мертвый Федор мне мерещится, то татары ко мне и Ванечке руки тянут.
Она внезапно подняла голову, впилась глазищами залитыми слезами в лицо Ратьши, зашептала лихорадочно:
- А я домой хочу, Ратиславушка, домой. К теплому ласковому морю, жаркому солнцу. Домой к матушке и батюшке. Подальше отсюда, от холода, снега, бревенчатых стен этих, от злых татар. Подальше...
Она сновы уткнулась в грудь Ратьше и плечи ее затряслись от рыданий еще сильнее. Ратислав легонько, чтобы не причинить боль прижал ее к себе, погладил по спине, по волосам, бормоча какие-то слова утешения. Потом, когда рыдания немного стихли, подхватил легкое, словно пушинка тело на руки и уложил на край кровати, налил из стоящего на столе кувшина воды в кружку, дал княжне напиться. Та прерывисто вздохнула еще несколько раз и затихла, ухватив обеими руками здоровенную ручищу Ратислава и прижав ее к щеке. Шепнула:
- Не уходи. Побудь еще хоть немного, Ратиславушка. С тобой хорошо, покойно.
- Я здесь, княжна, здесь. Никуда не ухожу. Не бойся.
Евпраксия глубоко вздохнула, еще сильнее сжала его руку, попросила:
- Ты ведь заберешь меня отсюда? Ведь правда? И мы поедем с тобой ко мне домой к маме и папе. Они полюбят тебя. Правда-правда. Полюбят. Ведь получится так, что ты спас меня из этого страшного, окруженного врагами города...
Княжна замолчала, а спустя недолгое время Ратислав услышал ее ровное дыхание. Она спала спокойным сном. Может быть в первый раз за весь этот прошедший страшный месяц.
Сколько так просидел на краю ложа, боясь пошевелить хоть пальцем руки, которую прижимала к щеке Евпраксия, он не знал. Дышал-то через раз. Смотрел и не мог насмотреться на милое, ставшее безмятежным во сне, лицо. В себя его привел скрип двери и осторожные шаги. Ратислав повернул голову в сторону звука и увидел Пелагею, подходящую к ложу, диковато косящуюся на спящую княжну и сидящего рядом с ней боярина. Бережно, стараясь не разбудить, Ратьша высвободил кисть руки из тонких пальчиков Евпраксии, поднялся навстречу княжичевой мамке, ухватил ее за плечо и вместе с ней направился к выходу из горницы. Выйдя в коридор и плотно прикрыв за собой дверь, он сказал обмершей от всего случившегося молодухе:
- Ничего с княжной у нас не было. Это запомни. Перуном и Христом клянусь. Просто поговорили о Федоре. Мне он то ж не чужой был. Поплакала Евпраксия, не без того. Но теперь успокоилась. Вишь - заснула даже.
- Вот и я дивлюсь, - торопливо закивала Пелагея. - Почитай с самой смерти супруга толком не спит княжна, а если и спит, так мечется вся, видно сны дурные покоя не дают. А тут, поди ж ты, спит, как ангел.
- Вот и я о том говорю, - Ратьша помолчал чуть, потом добавил. - Но о том, что был я здесь знать никто не должен. Проболтаешься, не рада будешь, что на свет родилась. И девку сенную о том упреди. Поняла ли?
Пелагея испуганно прикрыла рот ладонью, не зная, что ответить.
- Поняла?! - глухо рыкнул Ратислав и глянул на мамку взглядом от которого слабели ноги и у видавших виды воев.
Та мелко закивала. На глаза навернулись слезы.
- Вот так. Девку упреди, не забудь. А лучше отошли куда подальше. Со стражником я сам разберусь, а больше никто ничего и не видал.
Ратислав повернулся, сделал шаг к лестнице, оглянулся на трепещущую в страхе Пелагею, добавил:
- Княжну с княжичем береги, как зеницу ока.
Сказав это, он начал спускаться по лестнице. Поравнявшись со стражником, стоящим внизу и пялящимся на него с откровенным любопытством, буркнул:
- Со мной пойдешь. Хватит здесь в хоромах отсиживаться.
Тот обрадовался, но и смутился. Сказал в замешательстве:
- Меня начальник охранной сотни сюда ставил. Сам понимаешь, воевода, без его приказа уйти не могу.
- Договорюсь с ним. Прямо сейчас к нему и пойдем. Но то, что я в покоях княжны был, о том знать не должен даже сотник.
Ратислав остановился, уперся все тем же тяжелым взглядом в гридня. Тот взгляда не выдержал, опустил глаза в пол, выдавил с трудом:
- Понял, воевода...
- Вот и ладно. Пошли. Да, и как звать тебя?
- Семеном нарекли, - все так же потерянно ответствовал парень.
- Ну так с нынешнего дня будешь у меня в меченошах, Семен.
- Благодарю, боярин, - сразу воспрял гридень и попытался поясно поклониться на ходу, едва не воткнувшись головой в угол, который они как раз обходили.
- После поклонишся, - проворчал Ратислав, ускоряя шаг. - А сейчас недосуг.
Уладив дела с начальным человеком охранной сотни, вышли во двор. На улице стало еще ветреннее. С неба полетел мелкий льдистый снег. Подхваченный ветром он сек лицо, заставляя отворачиваться. Все ратьшины спутники уже были здесь. Укрылись от снега и ветра за закутом большого крыльца. Давно, видно, ждут, повиноватился перед самим собой Ратьша, но виниться перед ними не стал - не вместно. Сказал только Первуше, кивнув на топчущегося позади Семена:
- Помощник тебе. То ж при мне теперь будет.
Первуша оценивающе глянул на ладного гридня, одобрительно кивнул.
- А теперь по коням, - сказал Ратислав уже всем. - На Ряжскую улицу. По ней до Борисо-Глебской. Там, чаю, Дарко нас встретит.
Почти бегом - замерзли, отворачиваясь от секущего ветра, ратьшины свитские устремились к коновязи, наспех обмели припорошенные снегом седла, вскочили на застоявшихся скакунов, разобрали поводья и двинулись к воротам, ведущим из великокняжьего двора на улицу.
Улицы Столичного града были почти пусты. Пусты и темны. Воинские люди еще с вечера отправились на определенные им места у крепостной стены. Жители затворились во дворах, томясь в ожидании страшного. Только конные посыльные изредка попадались навстречу. Факелов зажигать не стали - дорогу отыскали бы и с закрытыми глазами. Кроме Гунчука и Первуши все остальные были местными, нашли бы любую улицу и с завязанными глазами. До пересечения Ряжской и Борисо-Глебской добрались быстро. На перекрестке остановились - надо было выяснить, где остановилась сотня Дарко. Сотник и впрямь позаботился о встрече воеводы, оставив здесь гридня. Не сразу его приметили потому что тот укрылся от ветра за углом ограды ближнего двора. Но, услышав стук копыт по деревянной мостовой, гридень выбрался из своего убежища и замахал подъезжающим рукой.
- Сюда, боярин, сюда! - закричал, перекрикивая шум ветра. - Вон та усадьба! - показал вниз по улице на белеющие свежим тесом солидные, изукрашенные резным узорочьем ворота.
Подъехали к воротам. Забор из нетолстых ошкуренных сосновых бревен, заостренных сверху оказался тоже не низким, пожалуй, поболее двух саженей. Встречавший гридень опередил, бегом подскочил  к воротам, застучал в правую створку рукоятью плети. Та открылась почти что сразу. Открывал ворота тоже воин из сотни Дарко. Сам сотник сбежал с высокого теремного крыльца, когда Ратислав и его сопровождающие уже спешились и привязывали коней к коновязи, возле которой уже стояло около полутора десятков лошадей, благо место позволяло. И вообще двор, в который они въехали оказался весьма обширен. Видно не прост был его хозяин.
Скорым шагом приблизившись и отдав легкий поклон, Дарко жестом гостеприимного хозяина указал воеводе на крыльцо, сказал:
- Располагайся, боярин. Место тебе и княжичу приготовлено. Да и остальным хватит - благо хоромы просторные.
- Кто хозяин? - направляясь ко входу и впрямь не маленького терема с высокой подклетью и большой горницей с пристроенным гульбищем, спросил Ратислав.
- Гость муромский, - ответил сотник. - Как понял, что на засеках татар не удержим, отъехал восвояси со всеми домочадцами. Оставил только троих дворовых, что б за хозяйством приглядывали. Так что, считай, вся усадьба в нашем распоряжении.
- То ладно, - кивнул Ратьша. - Следи только, что б вои чего не порушили, не пожгли. Что б хозяин, вернувшись, обиду не предъявил.
Сказал и подумал: будет ли куда возвращаться хозяину, а тем паче, будет ли кому обиду предъявлять... О том же, должно, подумал и Дарко, но вслух ничего не сказал. Да и то - воев должно в любом разе держать в строгой узде, вернется хозяин, аль нет.
- Лошадей остальных где поставили? - спросил еще. - Кроме этих, - мотнул головой в сторону коновязи.
- На конюшне, в скотьем дворе. Места всем хватило - скотины нет, только птица.
- Хорошо, - еще раз кивнул Ратислав.