Лоскутки продолжение

17.12.03

     Даже странно, что я в этих записках говорю только о людях. Ведь на самом деле наша реальность - это не только окружающие нас люди. Не из одних двуногих состоит реальность.
     Вот, говорят: "Для него всё изменилось, когда он столкнулся с реальностью". А на самом деле, человек столкнулся не с "реальностью" вообще, а с той её стороной, которая раньше его не касалась. Ведь "реальность" - это всё, что есть; и человеческое общество - только её частный случай. И не меньше, чем люди, в нашей жизни участвуют другие проявления реальности. И вот о каких встречах с нею я хочу сейчас рассказать...
    Мы были в тундре с братом и сестрой. Не помню, был ли с нами кто-нибудь из взрослых, но точно помню, что с нами был какой-то мальчик старше нас. И он что-то интересное рассказывал, а Таня и Юра его слушали; и все, казалось, забыли про меня. В другое время мне бы это показалось горько и обидно, даже, может быть, до слёз; но тут я вдруг почувствовала, что мне хорошо одной, отделённой от всех. Потому что я вдруг что-то такое увидела, только мне предназначенное... Как бы это рассказать...
     Сначала я увидела небо. Оно было глубокое, и вместе с тем какое-то плоское, обращённое всей плоскостью к земле, наклонной плоскостью. (Я всегда замечала, что небо над тундрой не такое, как везде. Совсем недавно, в прошлом году, один знакомый учёный мне объяснял, почему это так; но здесь я приводить его объяснения не буду, боюсь переврать)... Да, так вот я увидела это небо с дорожками облаков, подсвеченными незаходящим северным солнцем.
     Потом я услыхала журчание речки, на берегу которой мы сидели. Такие речки тоже бывают только в тундре - очень узкие, очень глубокие, с необыкновенно чистой ледяной водой и многочисленными меандрами.
     И я увидела, как в этой воде отражается частая сочная трава и цветы - синие яркие незабудки и колокольчики, все на высоких стебельках и все очень яркие и очень крупные. Над травой висели тучки комаров и мошки. Они так и держались в воздухе - кучками-тучками. Я слышала, как пересвистываются пуночки. Я увидела, как к берегу из травы выбежал куличок...
     Но главным в этой картине были отражения в речке - отражение неба, травы и цветов; и от всего этого как будто исходила музыка. Я её не слышала, а я её чувствовала всем своим организмом...
     И вот второй случай, в чём-то общий с только что рассказанным.Это было в Геленджике, во время одного из наших с Юрой одиноких путешествий.
     Мы шли в сторону Тонкого мыса и набрели на маленькое ущелье, точнее, щель, которая спускалась к морю. То есть в горах это было действительно ущелье, а здесь оно переходило в узенькую щель, и по дну этой щели бежала горная речка, а склоны заросли держи-деревом, грабом, кизилом - ну, как обычно бывает в тех краях. Сейчас этого места нет, потому что город разросся и захватил его. А тогда, в середине прошлого века, оно существовало, поверьте мне на слово.
     Мы спустились к речке, и небо теперь только посвечивало синим между листьями, а солнце вспыхивало в пространствах между веток; и голубоватые столбы от лучей, похожие на дым, опускались сквозь листья в воду. Там, где они касались воды, вода казалась дымной, сизой; а там, где речка замедляла ход, где образовались маленькие омуты, и камни на дне заросли водорослями, она была зелёной. Под правым берегом, под ветками, вода темнела, под левым - светлела, и по всей речке золотились солнечные пятна. И бежала эта речка очень быстро, ведь она текла с гор... И вдруг на земле между деревьями мы увидели множество жёлтых примул. Сами цветы были жёлтые, нежные, сердечки у них - светлые или, наоборот, красноватые, а листья такие зелёные... А ещё местами, чуть повыше, синели пролески. Пролески казались очень яркими. И на тех цветах, и на этих белели мелкие капельки росы. Да ещё этот запах - чистый и нежный аромат ранней весны... И опять я всем своим организмом почувствовала музыку...
     Вот эти два момента остались во мне как впечатление самой глубокой, самой чистой и нежной красоты. Как самая суть понятия: Земля...
      И я думаю, что если бы в моей жизни не случилось этих двух встреч, то вся моя жизнь могла бы сложиться иначе, потому что я сама была бы совсем другой.
     Разве же это не встречи с реальностью?

     22.12.03

     Когда мне было лет 15-16, я очень полюбила старых людей. Меня влекло к ним, мне казалось, что они знают что-то такое, чего я никогда не узнаю, даже когда состарюсь сама. Наверное, я была права. Они ведь знали другое время, то, с которым я не встретилась и никогда не встречусь, потому что ведь оно прошло.
     У моей бабушки было много подруг.
     Евгения Ивановна - я уже упоминала о ней - была такая маленькая, худенькая, сутулая старушка. Она носила блузочки, непременно светлые, иногда в цветочек, и шляпку. Иногда она приходила к нам "по-домашнему", то есть в платочке. Помню, бабушка предложила ей сходить в кино, на дневной сеанс. Евгения Ивановна в ужас пришла: " Что вы, Александра Павловна! Я никак не могу пойти с вами в кино, ведь я неодета!" - "Вы, по-моему, очень мило одеты сегодня, Евгения Ивановна. на вас такая нарядная блузка!" - "Но, Александра Павловна, на мне ведь нет моей шляпки!"...
     Я подружилась с ней и часто заходила к ней после школы. Жила она в маленькой комнатке с маленькой прихожей; в той же прихожей была и кухонька, то есть керогаз на табуретке и полочки с посудой за ситцевой занавеской. В комнатке были шкафчик, столик, кроватка, сундучок, два стульчика и тумбочка - всё очень маленькое; и комнатка казалась переполненной мебелью. На окошке висела ситцевая занавесочка, а на тумбочке устроен киот - икона Спасителя, маленькая иконка "Умиление", лампадка, бумажные цветы. Там же лежало Евангелие - огромная книга с жёлтыми страницами в кожаном переплёте. Шрифт был славянский, и я поначалу разбирала его с трудом, и для многих слов мне нужен был перевод.
     Мы с Евгенией Ивановной листали альбомы с её фотографиями и фотографиями её родных. Евгения Ивановна, оказывается, была замужем четыре раза, и третий её муж был писатель Костылев, автор исторического романа "Иван Грозный". Мне эта книга казалась скучно написанной, но я её хвалила, чтобы сделать приятное Евгении Ивановне.
     Больше всего мне нравилась одна из фотографий, где Евгения Ивановна - гимназистка моих лет. Очень старая фотография, ещё прошлого (теперь уже позапрошлого) века.
     "Я действительно была хороша, - скромно признавалась Евгения Ивановна. - А глаза у меня и сейчас красивы, не правда ли?" ... Глаза у неё были карие; то есть, когда-то они были карие, а теперь подёрнуты младенческой голубизной. Руки искривлены подагрой, а голова немного тряслась. Но блузочки всегда чистейшие и старательно выглажены; и эти шляпки - с листочком или с вишенкой...
     Меня поражала речь Евгении Ивановны: она всегда так медленно говорила. Я пыталась понять, откуда это впечатление медленной речи, хотя темп слов (я украдкой посчитала по часам с секундной стрелкой) не отличался от моего.Потом поняла: Евгения Ивановна выговаривала в каждом слове каждый слог и каждый звук, ни одного не "проглатывая".      
     Евгения Ивановна не носила очков. У неё было старенькое пенсне на золотистой (а может быть, и вправду золотой, я в этом не разбиралась) цепочке. Она надевала пенсне, когда помогала мне разбирать Евангелие. Всё собиралась начать меня учить французскому, но дальше "Бонжур, мадам" - "Бонжур, мадемуазель" дело у нас не шло. Нам было некогда, мы болтали.
     Литературные предпочтения Евгении Ивановны были традиционны: Тургенев, Чехов, Пришвин, Паустовский. Каждый день она немного читала что-нибудь из этих авторов, и потом делилась со мной впечатлениями, неизменно глубокими - и я чувствовала, что она не притворялась.
     И ещё: она много думала о том, как создан мир, есть ли другие обитаемые миры, и если есть, то приходил ли туда Спаситель...
     Она пережила мою бабцю и умерла-упокоилась в глубокой старости, стойко скрывая свой возраст. Все те годы, что я её знала, ей было "почти пятьдесят лет"...