6

 «Здравствуй, коридор – дорога в куда-то», -произнесла я мысленно, оглядываясь вокруг. Здороваться полагалось с домовым, но его присутствие не ощущалось. То ли феи его не чуют, то ли здесь не обитает, что, кстати, настораживало. Коридор был длинным и тёмным, что не пугало абсолютно, так как волшебному зрению освещение особо и не надобно. Перемещаться телепортом в неизвестность не хотелось, обстановка всё же была незнакомая. И хотя к изменённым пропорциям окружающего мира я привыкла довольно быстро, всё же иногда шарахалась огромных непонятных предметов, потом оказывавшихся вполне обычными. Я расправила крылья и полетела в коридорную темень. Мрачно, стены увешаны и заставлены каким-то хламом. Начинаю понимать, что никакой несчастной девочкой-готкой здесь и близко не пахнет, а неуёмная фантазия (всё, что от меня прежней уцелело) уже нашёптывает, что здесь бабулька живёт, скорее всего. Одинокая и не менее несчастная, чем готы в пубертатном периоде. Осталось только найти старушку в этой унылой обители. С такими мыслями я свернула налево и очутилась в небольшой комнате. Крылья устали и требовали перекура, пришлось приземлиться на первую подходящую поверхность. Ею оказалась верхняя полка деревянной этажерки. Теперь можно и отдышаться и осмотреться. Относительно светлые стены комнаты были увешаны картинами. На большинстве были изображены женщины разной степени обнажённости, чуть меньше здесь было замысловатых натюрмортов, как я про себя охарактеризовала - «уродско-абстрактного» вида. Некоторые из картин были незаконченными, некоторые заляпаны синею краскою. На этажерке и на маленьких табуретиках, хаотично расставленных по комнате – везде валялся инвентарь живописца: краски, кисти, испачканные тряпочки, какие-то тюбики и прочая дребедень, назначения
которой я не знала. Видавший виды мольберт царил в этом хаосе, возвышаясь подобием трона в центре комнаты. И лишь окно сияло своей чистотой, на подоконнике не было ни соринки, зато, как памятник современности – стояла одинокая и пустая бутылка водки. Судя по всему, я попала в обитель художника. Представить себе старушку перед мольбертом, которая бы лихо мазюкая, сотворяла бы на полотне синие огурцы обмотанные колючей проволокой и кружевного голубя на
фоне канистры с надписью «Керосин» (сюжет одного из шедевров), я не могла никак. После всего увиденного мои дедуктивные навыки забились в тупик и жалобно поскуливали. И тогда я взлетела и направилась туда, где по моим расчётам находилась ещё одна комната. Первое, что меня встретило в ней – гигантское сооружение – деревянная вешалка. Почему она так меня заинтересовала, затрудняюсь ответить. Но чтобы рассмотреть её, пришлось немного отлететь назад. На вешалке спящими привидениями обвисла одежда: пара фуфаек, кожаная куртка и плащ. Всё явно принадлежало мужчине. Мужчине, который не то что понятия не имел о стиле и моде, но и об опрятности не наслышан, судя по всему. «Брр», - поморщилась я. В придачу, от одежды разило плесенью. Вероятно, её  вешали сюда влажной после дождя, не заботясь о просушке. К вешалке справа прислонился зонт, мужской вариант «а ля Шапокляк». Нам полу рядом с зонтом валялся мятый чёрный берет,  с чёткими отметинами подошв – кто-то изрядно его истоптал. Сочетание берета и зонта взорвало мою зрительную память изнутри, и уже не надо было быть ни ведьмой, ни феей, чтобы понять, к кому тянется та самая ниточка с моей руки.
    Звук, доносившийся из глубины комнаты, подтвердил мою ошеломляющую догадку - здесь жил тот самый дядька, которому три дня назад я так неосмотрительно пожелала счастья. Звук, доносившийся из глубины комнаты был раскатистым мужским храпом. Подлетев поближе, я увидела тёмную макушку среди серо-полосатых подушек. На вытянутой худощавой руке слабо пульсировала точно такая же блестящая нить, как у меня. Ну, здравствуй, гроту...Твоя Хранительница приветствует тебя...