Директор пригласил меня к себе в кабинет и попросил привести тон моих заметок в соответствии с новыми веяниями. Торжественно, как будто только что сам придумал, он сказал: мир идет вперед. Да, сказал я ему, идет вперед, но крутится вокруг солнца.
Габриель Гарсиа Маркес «Вспоминая моих прекрасных ****ушек».
Леньк, а Леньк. пидарастики и другие «ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ»
Роясь в своем старом чемодане, а таковой имеется вероятно у каждого раздолбая, а не только у Сергея Довлатова ( вспоминая его повесть «Чемодан»), я наткнулся на пожелтевшую газетку «Муниципальный ВЕСТНИК» №45. Ноябрь 2005. Боже, как давно это было. А с другой стороны, все настолько близко, что лишь стоит закрыть глаза, и на тебе, картинка минувшего словно на ладони. Не пытаясь быть оригинальным, вспомнив о том же Сергее Донатовиче, решил, а чем черт не шутит, возьму и напишу, как оно все было на самом деле. Пусть это будет не так талантливо, как у Довлатова в «Компромиссе», но это будут мои «Записные книжки».
1
Газетная статья.
Дима, который живет в больничном саду…и смотрит мультфильмы.
С Мультиком я познакомился в самом конце минувшего лета, проходя по алее больничного сада, расположенного с тыльной стороны 14-й горбольницы, более известной как Володарка.
Моё внимание привлекла группа лиц неопрятного вида, которые тихо о чем-то разговаривали, расположившись на пеньках и сломанных стульях, полукругом возле большого тополя напротив разбитой и обшарпанной стены приснопамятного учреждения. Моросил мелкий дождь, порывы ветра разносили по дорожкам уже пожелтевшую листву, пожухлую траву, обрывки газет, упаковки из-под чипсов и орешков. Прохожие прятались под разномастные плащи, укрывались разноцветными зонтами… даже собачники уводили своих четвероногих питомцев с прогулки домой. И казалось, что только сидящим под тополем людям все нипочем; они передавали по кругу пластиковый стаканчик и бутылку, не обращая внимания ни на капризы природы, ни на прохожих.
Пристроившись напротив, я продолжил свои наблюдения за «летним кафе», удивило место, которое выбрали для себя посетители (в саду довольно оживленный людской поток, а такого рода посиделки вызывают «аллергию» не только у милиции, но и у обычных граждан). Контингент постоянно менялся, люди приходили и уходили, принося в пакетах и торбах очередную «порцию» и вероятно, какую-то закуску, лишь некто возле тополя неизменно оставался на месте, полусидел-полулежал в куче какого-то тряпья, укрываясь от дождя и колючего ветра красным зонтом.
Ближе к вечеру компания стала расходиться, едва передвигаясь по вытоптанной траве, от переизбытка в организме алкогольных суррогатов. Когда возле дерева осталось только двое, я решился подойти, не представляя, как встретят меня и о чем я буду с ними говорить. Мои волнения оказались напрасными.
Пара представляла собой мужчину и немолодую женщину в ободранной пятнистой шубе (как выяснилось, бывшую литературоведа, которая в силу дурных наклонностей и ссоры с дочерью, «оказалась в настоящий момент на улице и вынуждена данную ночь провести под тополем»).
Дождь кончился, на черный полукруг, вытоптанный в траве возле дерева, просачивался бледный свет луны. Женщина-литератор, укрывшись с головой, спала в ногах у «хозяина», который встретил меня мутным взглядом немигающих черных глаз. Жутковато.
Представились друг другу. «Дима-Мультик», - он протянул руку. Почему «Мультик»?» - спросил я. Он пояснил: «Это когда у меня галлюцинации начинаются (от автора – он дважды лежал в «психушке»), то перед глазами разные мультики бегают». Заметив мой испуг, он рассмеялся и добавил: «Не бойся, я не псих, не брошусь!» Разговорились.
«Сам я родом из Карелии, - начал он, - в Питер меня друг сосватал в середине 90-х. у нас в деревне чуть не всю скотину под нож пустили, всю технику распродали… Только и спасались тем, что рыбу да ягоды продавали приезжим ленинградцам да петрозаводцам… Вот я и уехал. В Питере снимал комнату на улице Трефолева, а потом на Оборонной. Работу нашел легко. Устроился водителем на бетономешалку. Платили немного, но мне хватало. И тут… Как вспомню, мурашки по коже… Еду по пр. М. Казакова, в машине – бетона под завязку, со сцеплением проблемы. Возле детской поликлиники стройка, а рядом детский садик… И вдруг из-за ворот садика мальчишка выбегает и под колеса… Я по тормозам, все, думаю конец. Сижу, вцепился в баранку руками и разжать их не могу, как остолбенел, голову поворачиваю и вижу, этот самый парень стоит возле дверцы и улыбается. Выскакивают тут из ворот всякие няньки-мамки, парня хватают. Одна ко мне подбегает, а я и сказать ничего не могу. Она чего-то говорит, извиняется, а до меня ничего не доходит. После этого, пока были деньги, пил несколько дней подряд, права потерял. Потом паспорт украли, из квартиры выгнали – зачем им такой постоялец? Поначалу еще крутился: металл, перепродажи, а потом… ноги отказали. Сначала с палочкой ходил, а после и совсем слег. Сначала сидел в !Большом дворе» на скамейке, в больницу не берут, документов ведь нет. Сколько раз ребята знакомые «скорую» вызывали… А как-то ночью какие-то подростки, наркоманы, наверное, меня так избили… Ну а потом меня знакомые сюда, на природу притащили, вот и живу здесь с начала июля. Местные жители знают меня, ведь я плохого никому не делал, вот они мне и помогают… В больницу не берут, до приюта мне не доползти. Вот лето кончится, и я вместе с ним… Нет, осень и зиму уже не переживу. Да разве это жизнь? Это даже не существование… В Карелию? Ты смеешься?..»
Безусловно, забота о пенсионерах и вкупе с ними о грядущем поколении – это первостепенная задача любого государства, но не замечать язвы и болячки общества просто недопустимо.
P.S. Середина октября. Сад почти пуст, гол и черен, лишь палая листва, пожухлая трава… Дима по-прежнему всё там же. Я доволен, что он еще жив… Дима сидит, курит, кутаясь в одеяло 9кто-то и одеяло приволок). Вокруг него прохожие устроили настоящую помойку, вероятно считая, что раз здесь живет бомж, то место должно быть соответствующим…
Я отвожу глаза, натягиваю воротник на уши и прохожу мимо. Чем я могу ему помочь?
ЛЕОНИД СОКОЛОВ, житель Нарвского округа
***
Надо было так нажраться, что не помнить, каким образом встретился с этим «черным» который засадил мне в горло отвертку. Скорее всего, если бы я не был настолько пьян, то по всей видимости, хрен бы выжил от этого ранения, но ведь пьяницам везет, не правда ли.
Зашили меня в больнице на Авангардной довольно успешно, и я продуваемый всеми ветрами, валялся на койке возле незакрывающегося грязного окна и строил глазки заведующей Наталье, которая, похоже, воспылала ко мне нешуточной страстью. Наташа была младше меня на пару лет и красива как богиня. Волосы черные, глаза синие, губы спелые, щеки розовые, шея тонкая, талия узкая и грудь высокая. Заведующая с особым цинизмом прочищала мою рану от скапливающихся нагноений и при этом смотрела на меня такими сумасшедшими глазами, что я не чувствуя боли, восхищался ее красотой. По-жизни сексуально озабоченный (отец называл меня «Придатком к своему члену»), я так возбуждался от ее прикосновения к моей шее, что в области паха у меня все время происходили какие-то восстания плоти. Представляете. Лежу я на «разделочном столе», страдаю от болевых ощущений, а в штанах небесная твердь разверзается. Наташа все это безобразие конечно просекает, и как бы невзначай, своей ручкой мне на это самое опирается. Я естественно ору от избытка чувств, а она хохочет! Циничная такая врачиха до жути.
- Соколов, - ерничает она. – Прекрати кривляться! У тебя от твоих гримас кожа скукоживается, и мне сложно твою ранку промывать. Сделай рожу кирпичом и лежи смирно, а то больно будет.
А сама рукой по телу гладит так, что я с ума схожу от вожделения. Раз так ухватила, что я так дернулся, что у нее тампон из рук вывалился.
- Наталья Владимировна, - кричу я. – Вы хуже фашистов себя ведете. Одной рукой человека лечите, а другой калечите!
Тут даже врач у соседнего стола на нашу парочку внимание обратила. Но что она может супротив заведующей отделения? Поржали просто все вместе, даже с глухонемым, которому соседка челюсть вычищала. Отделение-то у нас «Шеи-челюстное».
В общем, мучился я целую неделю, пока не напился с горя и не был выписан с «волчьим билетом» за нарушение режима.
Наташка в ту смену не работала, и выписал меня ее зам, который жутко ревновал нашу с ней симпатию. Так ходил вечно надувшийся словно мочевой пузырь и зыркал на меня ущербным взглядом. А мне что, мне все равно. Ведь не я Наталью за письку трогаю, а она меня. Вот к ней и придирайся, а с меня чего взять, я всего лишь пациент, и этим все сказано. Наталье весело, она упивается его ревностью и своей страстью по мою душу. Правда, я тоже не в накладе. Все видят наши отношения и стремятся ко мне подмазаться, а вдруг преференции какие выпадут на этой почве. Кто сигаретой угости, кто рюмочку поднесет. Ну и доподносились! Напились мы с ребятами в больничном садике под яблоней со сладкими красными яблоками, висевшими прямо над головами. Там этих яблонь, а на них этих яблок…жопой ешь! А чем еще есть, ведь у нас контингент в своей основе «челюстной». Кто с переломом челюсти лежит, кто с зубными проблемами. Им может и хочется яблоко скушать, да средства кусания в ненадлежащем виде пребывают, а терки отсутствуют в наличии.
Возвращаемся мы в свое отделение, но по скудности ума и избытка адреналина, путаем мужское и женское отделение, находящиеся, между прочим, на разных этажах. Вваливаемся в восьмую палату, а там голые бабы!
Впрочем, они не до конца голые, а только на три четверти. То есть, три тетеньки голые, а одна одетая. Оказывается, что эти дамы, напились настойки боярышника и стали в карты играть на раздевание, а поскольку три из четырех были древние бабки и ничерта не видели по причине куриной слепоты, то они молодой и проигрывали в дурачка. К нашему появлению три старухи сидели без трусов, а одна молодуха в халате с дыркой на попе.
При виде голых тел, Вова так возбудился, что сразу предложил всем вступить в преступную половую связь. Две старухи согласились, молодая фыркнула, а третья бл*дь такой кипеж подняла, что вся больница на уши встала. Прибежала дежурная сестра и выгнала нас взашей. Ну, а о последствиях я уже рассказал.
Получая свою выписку, я заглянул в грустные глаза Наташки и понял, что потерял что-то такое важное, что никогда больше не найду. Просто элементарно приехать к ней в любое время, я почему-то не подумал – совсем мозги пропил своей алкогольной зависимостью.
***
Вернулся я в родные пенаты, стал ходить в поликлинику на перевязку, а поликлиника возле 14-й больницы, а за больницей сад, а в саду Мультяй у тополя. Чувствуете логическую цепочку. Мульта я знал пару лет, хотя жил он в нашем районе довольно давно, просто тропинки наши никогда не пересекались прежде. Познакомились мы довольно неожиданно. Я пошел выбрасывать мусор, и едва занес руку, чтобы зашвырнуть пакет в контейнер, как из кучи разноцветных полиэтиленовых и бумажных пакетов показалась растрепанная башка губастого парня.
- Бутылки пивные есть? – спросила голова.
- Нету, - ответил я.
- Х*ево, - ответила голова. – Бросай тогда.
- Хорошо, - сказал я и запустил пакетом в нее.
- Щаз вылезу и ебл* тебе начищу, - сказала голова.
- Попробуй, - ответил я и показал ему член.
Это у нас от предков жест пошел, от обезьян наших родных. Ведь это у них в привычке х*ями мерится – у кого больше, тот и вожак в стае. Ну, а род человеческий привык во всем уподобляться братьям своим меньшим, вот и выдумал разные жесты, чтобы штаны по-запарке не стаскивать. Оценив мое поведение как достойное, взъерошенная голова примирительно улыбнулась и сказала:
- Мультик, - и протянула мне грязную ладонь в, обрезанной для пальцев, хлопковой перчатке.
Я кивнул ему в ответ и ретировался. Подхватывать какую-нибудь чесотку мне совершенно не улыбалось. И вот теперь в связи с моей ежедневной зависимостью от времени перевязки в поликлиники у хирурга, я стал пересекать больничный садик, как эти самые пешеходы, описанные в газетной заметке. Раз прошел мимо гопоты, другой. Любопытно стало, чего они интересного нашли в этом ежедневном пикнике. Догадаться, что люди просто бухают в отдельном прикормленном месте, мне как-то не сподобилось, не привык в парадных и подъездах квасить, все больше в кафе и барах, а о том, что можно пить стеклоочиститель «Льдинка» и жидкость для разрыхления теста под названием «Пекарь», просто мозги не представляли такого. Сразу всплыли в памяти: «Рояль», «Красная шапочка» и прочая политура получившая широкую известность в 90-е годы. Но тогда народ квасил эту дрянь в связи с низкими доходами и высокой стоимостью легального алкоголя, а сейчас в период нефтяного подъема цен, разве не хватит денег на бутылку обыкновенной водки за сорок рублей или борматухи за тридцак? Куда там, у этих архаровцев в карманах ветер гуляет, у них только пятнадцать монет и звенит в заштопанном кармане, да еще трешка на бублик.
Однажды, заметил среди кучкующихся граждан своего соседа-художника, тоже любителя шлепнуть, как любил он выражаться, и подошел. Смотрю, под тополем Мультик лежит, а вокруг на пеньках (надо же специально приволокли откуда-то) человек восемь заседают, да еще пару стоят. Поздоровался с художником и Димкой, а заодно и с остальными фигурантами нерождественской сказки.
- Сходи за бухлом, - мгновенно предложил Мультфильм.
- Чего брать? – спросил я. Закорешиться с синяками проще простого, если у тебя в кармане наличествует какая-то мелочишка.
- «Пекарь» бери, - чуть осипшим голосом, ответил за всех Художник. – Его разбавлять не нужно.
- Не, «Пекарь» говно, - возразил волосатый малый едва держащийся на ногах, но предпочитавший находиться в вертикальном положении. – Сегодня партия х*евая. От него воняет керосином.
- Верно Димон, - поддакнула дама с синяком под глазом. – Я даже последний стакан допить не смогла, блеванула. – И как бы в подтверждение своих слов, нагнулась, чуть ли не до земли, и принялась судорожно кашлять, пытаясь выжить из чрева поганую жидкость.
Итог дискуссии подвел Мульт, сказав мне, чтобы я купил три «Льдины». Я кивнул и побрел в магазин. Продавщица посмотрела на меня как на психа, когда я попросил три «Льдины».
- Это вам в «химию» идти надо, у нас же продовольственный магазин, а не бытовая лавка, - молоденькая девушка сочувственно смотрела на мою забинтованную шею и, вероятно, представляла, как я мучаюсь бедолага без этой самой «Льдинки».
Дойдя до ближайшей «щели», так в обиходе называли у нас магазины расположенные в парадных, до их уничтожения «Валей-стакан», я нашел там, то что искал. По доброте душевной, я предполагал, что продавец будет с подозрением смотреть на меня и даже учинит обструкцию, но я глубоко заблуждался. Дама вытащила из ящика три «малька» с надписью «Снежинка» на этикетке и молча бросила на прилавок. Я решил поинтересоваться, правильно ли она поняла, что мне было нужно. На что она ответила, что «Льдинку» и «Снежинку» наливают из одной бочки, и разницы нет никакой.
- Пей, не отравишься! – резюмировала она, скорчила кислую мину, и исчезла за стеллажами с мылом, шампунем, ацетоном и женскими прокладками «Элвейс».
Неужели предметы женской гигиены тоже относятся к бытовой химии?
Вернувшись на базу, я заметил, что количество страждущих увеличилось и трех бутылок пойла будет явно не достаточно, чтобы умерить их аппетит. Но, я оказался не сильно креативен, в отличии от контингента. Вскоре, кто-то приволок стеклянную банку с «серебрянкой» - краской которой покрывают могильные кресты, и накрывшись полиэтиленовым пакетом принялся вдыхать в себя счастье. Кто-то вытащил из-под подкладки демисезонной куртки пакет со спайсом и бурно затеял процесс курения анаши перемешанной с какой-то синтетикой, трое отправились на поиски «крокодилов» или еще, черт знает чего, а посему трех «Льдинок-Снежинок» вполне хватало на оставшихся обормотов.
Посидев с людьми на пеньке, благородно предоставленном мне дамой в драной шубе из кошки, такой же, как и ее хозяйка, я принял в общей беседе о смысле жизни. Смысл этот оказался весьма скромен и доступен даже для моего неэмпирического сознания. Живи пока жизнь теплится в жилах, а о будущем думают только лохи. Железобетонность этого уложения подтвердил следующий момент. Подошел сержант милиции, дал по морде какому-то волосатому мужику и сказал:
- Греби отсюда, пока жив!
Мужик посмотрел на сержанта, обвел собачьими глазами всех присутствующих, встал, опираясь на плечо художника, пошатнулся и упал.
- Сдох, - констатировал Мультик через мгновение.
2
Я поразился с какой смиренностью и безразличием, восприняли эту новость все обитатели этого «зеленого кафе», включая мента. Но, вскоре, мои стенания по поводу их бездушия, были развеяны пробуждением «покойника» от сна, который с понурым видом отправился куда-то восвояси.
Еще через день, Мультика, который чаще оставался один ночью, поскольку у остальных либо имелось нормальное жилье, либо они ночевали в более комфортных условиях, избили какие-то наркоманы. Почему это случилось, никто не понимал. Про то, что в Больничке живет спившийся инвалид, знала вся округа, и с его обитанием в саду стали свыкаться даже местные муниципалы. Именно их посещение, а не побои наркоманов, подвигли меня написать про Мульта заметку, благо, что к тому времени я уже навострился печатать на компьютере всякую дрянь, как большинство наших так называемых журналистов.
Посещение «корреспондентов» с муниципальной властью, с фотокамерами и бутылкой минеральной воды, стало новостью номер один на целую неделю в их убогом мире. Едва я приходил в «огород» после перевязки, как мне тут же рассказывали в сотый раз одну и ту же сказку и предлагали написать про Димона заметку. Поскольку, я уже потихоньку приобщился к выпиванию стеклоочистителя, то мозги мои просветлели до такого состояния, что я согласился на этот недальновидный поступок. Почему недальновидный? Потому что, я примерно предполагал, что последует после публикации моего материала в местной газетенке. Если бы эту заметку опубликовали «СПб Ведомости», то возможно, судьба Мультика сложилась бы иначе, а так…
В Смольном какая-то сука решила, что нужно подсчитать количество лиц БОМЖ в городе и сделать вид, что власть решает эту проблему. Для вице-губернатора Тихонова В.В. сделали писюльку о состоянии дел по этому вопросу:
«…Работа органов внутренних дел по проверке мест возможного нахождения и проживания лиц БОМЖ проводится на постоянной основе.
По сведениям ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области в 2005 году в отделы милиции было доставлено 3592 лиц БОМЖ, из них повторно – 1190 лиц (197 человек выявлены в подвальных и чердачных помещениях). Проведено дактилоскопирование 2412 человек, составлено 2300 анкет, оказана помощь в получении паспортов гражданина РФ 214 лицам.
В жилищные органы была направлена информация о недостатках технической укрепленности жилых домов.
…Пологаем целесообразным рассмотреть вопрос о создании мобильных групп, состоящих из сотрудников ОВД, работников социальной службы и органов здравоохранения, совместных широкомасштабных мероприятий по выявлению лиц БОМЖ, являющихся источником инфекционных заболеваний».
Эту бумагу, как и две последующих, я позволю себе оставить без комментариев, кто умеет читать, тот поймет весь идиотизм и этого и других писем, скажу лишь, что въевшаяся в нашу кожу совдепия никогда не и никуда не исчезнет, пока у власти будут находиться наследники революционеров, заменяя прежние партийные билеты на нынешние духовные скрепы. Если наш царь гордится тем, что его дед варил кашу Владимиру Ульянову, то остальным следует гордится, что они жрут лапшу с ушей приготовленную самим самодержцем – Владимиром Путиным. Но, это лирика, перейдем к следующим выдержкам из творений высокого штиля.
Из письма председателя Комитета по труду и социальной защите населения правительства Санкт-Петербурга А.Н. Ржаненкова главе Администрации Кировского района Санкт-Петербурга А,В. Филатову
«…Просим оказать содействие органам внутренних дел и направить в состав мобильных групп специалистов районных органов здравоохранения, социальной защиты населения и жилищных органов, с привлечением сотрудников муниципальных образований, для проведения совместных широкомасштабных мероприятий по выявлению лиц без определенного места жительства…в целях разрешения проблемы по санитарно-эпидемиологическому состоянию.
Одновременно напоминаем об ускорении реализации мероприятий по созданию в районе домов (отделений) ночного пребывания лиц без определенного места жительства…».
Где, ****ь, наши зоозащитники? Мы так о собачках бездомных печемся, а о людях «ускоряем мероприятия»! извините, сорвался. Последняя тягомотина и возвращаюсь к нормальному живому базару.
По поручению председателя МС МО Нарвский округ заместитель председателя Н,В, Соколова (этот х*й мне никакой не родственник и даже не однофамилец) совместно с главным специалистом отдела социальной защиты населения Администрации Кировского района А,В, Будиловой посетили три места скопления и проживания лиц БОМЖ. В результате рейда выявлено, что Дмитриев Дмитрий Петрович 1969 года рождения, уроженец Республики Корея, уже 14 лет живет в Санкт-Петербурге не имея регистрации. В настоящее время он проживает в сквере за больницей им. Володарского (ул. Косинова, 19). У него парализована нижняя часть тела.
Членами комиссии направлены запросы в соответствующие структуры по месту его рождения и регистрации с целью его медицинского освидетельствования, оформления инвалидности и пенсии, помещения в дом-интернат для инвалидов. Направлено письмо начальнику отдела здравоохранения В,П, Строкову с просьбой оказать содействие в госпитализации Д,П, Дмитриева до решения вопроса его дальнейшего определения по месту прописки.
Все, с тягомотиной покончили, теперь возьмемся за лирику жизни. Накропал я пару страниц о жизни Мульта в Питере, включая все те непотребности, которые творились в районе по поводу спаивания народонаселения паленой водкой, политурой и прочими денатуратами, в надежде, что сдав все левые адреса и явки, моя публикация заставит людей задуматься, а так ли все хорошо в городе с борьбой со спаиванием населения, с нравственностью нашего руководства, с гуманностью (чур меня) наших ментов.
- Ты что, охренел! – выпучила глаза Ольга, главный редактор местной газеты. – Меня же с говном съедят. Про все левые точки, про паленое бухло ты даже не думай. О, ****ь, какой тимуровец нашелся. Он, мол, всех сдаст, а ****ь меня будут.
- Я не против, - сказал я, рассматривая ее «каре», как у Валентины Матвиенко.
-Что? – Ольга покраснела, не понимая, как реагировать на мою реплику. Но, на всякий случай, поправив прическу, сообщила. – У меня муж капитан атомной подводной лодки.
- Тем более, - кивнул я. У нас во дворе живет один такой капитан-лейтенант, так он когда с дамами знакомится в первую очередь произносит следующую фразу: «Капитан-лейтенант Северного флота. Служил на атомной ПЛ, поэтому у меня не стоит!». Дамы от такого известия, конечно, в восторге, но все же в стаканчике ему никогда не отказывали.
- Это в каком смысле? – говорит редакторша, и поправляет свою бордовую юбку.
- В прямом, - отвечаю я. – А вы симпатичная.
Ее рожа становится в цвет ее юбки, она перебирает листки бумаги на столе и молчит. Я тоже молчу. Пускай хоть что-то про Мультяя напечатает, авось поможет, ведь скоро зима.
После моего посещения редакции газеты, я некоторое время не заходил в больничный садик, вся это бодяга тянущаяся с Димой стала меня утомлять, тем более, что кроме этой благородной миссии у меня накопилось немало других дел.
Примерно через неделю, встречаю я тезку Мульта возле поликлиники, тот с подбитым глазом спускается по лестнице.
- Где так приложился? – здороваюсь я с Димой.
- У приемки сцепились с Узбеком (залетный бандит из сиженных, а не спортсменов). Он, сука, местных синяков трясти начал. Те посуду сдадут, а он у них бабло отнимает. Вот мы с Серегой на него и наехали. Так он Сереге горло ложкой порезал, а мне, - он потер фингал под глазом, –бланш нарисовал.
- А вы-то что, вдвоем не справились? – мне стало интересно. Узбек, он хоть и из славян, но злющий как урюк. И манеры у него чисто сиженного. Он и мне чуть *****лей не прописал, но я вовремя ретировался и старался с ним не конфликтовать. Мне уже одной отвертки в горло хватило.
- Так он не один был, - Дима полез в карман за сигаретами. – Они с Олегом вдвоем были.
Непроизвольно вспомнил разговор с Ольгой в редакции муниципальной газеты, когда она совала мне под нос лист бумаги, на котором были распечатаны статистические выкладки, по количеству бездомных в нашем районе. Их там было аж около ста. Прикидывая, что я знаком примерно с таким количеством, то это означало, что вся «ненебесная сотня», обитает в нашем околодке. Смешно получается. К чему я это, а к тому, что все вышеперечисленные Димоном персонажи, как впрочем и он сам, были эти самые бомжи, которые оккупировали все подвалы и чердаки в нашем районе. Все жили как крысы или голуби, и лишь один Мультик жил как настоящий индеец в прерии.
- А как там Мультфильм? – спросил я, вытаскивая из брюк зажигалку. – Больше с наркоманами не связывался?
- Так ты что, не знаешь? – знакомый вытаращил глаза, словно увидел во мне такого раздолбая, которому мировые новости доходят со скоростью улитки. – Мультик пропал!
Опа, подумал я. В таком разе и статья моя ни к чему, в связи с чем, я лишусь своих законных грошей и, пускай местечковой и мимолетной, но славы доморощенного правдорубца. Мне это совсем не улыбалось. Стоит пошакалить не у американского посольства, мне до этого, как до звезды, а хотя бы возле больничного садика. Наверняка найдется какая-нибудь тварь, которая знала о судьбе Мультфильма.
- Выпить есть? – задал я обескураживающий своей наивностью вопрос товарищу. И видя его сморщенную физиономию, сказал. – У меня есть двадцатка, пойдем «Льдику» возьмем.
- Зачем? – возбудился Димка. – Пойдем в приемку, там Паша и разбодяжит сразу.
Во всех пунктах приема посуды, металла и бумаги торгуют спиртосодержащей жидкостью. Она не такая вонючая, как стеклоочистители, но не менее убойная. От ее употребления народ дохнет снопами. Люди слепнут, у них отказывают ноги, тело покрывается угрями и язвами, многие сходят с ума. Поэтому странно, что недавно наше руководство так возбудилось по поводу отравления «Боярышником» 76 человек в тюменской или пермской области. Пусть они зашлют кого-нибудь из своих холопов к ближайшей приемке, и узнают, как в стране резко уменьшается количество алкоголиков, и как повышается культурный и моральный уровень нашего народа. Тьфу, бл*дь, все статья эта из башки не выветривается. Ну ничего, сейчас спирта жахну, тогда все само собой устаканится.
Возле приемного пункта ошивались две местные алкоголички. Одна из них – Наташка, женщина с огромной грудью, еще не потеряла признаки былой красы. Рожа у нее, конечно, опухшая, и щеки отвислые, как у бульдожки, но сиськи скрашивают все недостатки.
- Выпить есть? – задала вопрос Наташкина товарка.
- А за сиськи подержаться дадите? – ответил я и подмигнул Наталье.
Однажды, еще летом, я выдал горяченкого Наталье в рот, в парадной дома на Турбинной, когда влив в нее полбутылки портвейна, заставил сосать мой пенис. Пока она делала мне минет, я смотрел в окно и думал, до чего надо было опуститься, чтобы заниматься любовью возле грязной оплеванной батареи, между третьим и четвертым этажами в парадной дома моей школьной подружки, которая нравилась мне еще в третьем классе.
- Дадим, - сказала Наташка. – А ты знаешь, что Мультика по скорой увезли.
И что я говорил! Город у нас такой маленький, а тем более какой-то вшивый микрорайон, что любая история моментально всплывает наружу, становясь достоянием широкой общественности.
- Ой, его сначала ОМОН от*****хал так, что он был похож на один кровавый синяк, как у Димона, - подружка Наташки, выдавшая тираду, показала на Димкин глаз. – А на следующий день, приехала скорая помощь, его погрузили и увезли.
- А куда? – задал я наивный вопрос.
- Х*й его знает, - сказала дама и, завидев, что Димка вышел из приемки с бутылкой из-под водки, наполненной бесцветной жидкостью, устремила свои взоры на него.
Я приобнял Наташку за грудь и шепнул ей на ухо: «Пошли. У меня есть деньги на портвейн. Но с тебя». Она догадалась, о чем идет речь при слове портвейн, и кивнула.
- Но, может, сначала мы водки выпьем?
-Нет, - я покачал головой. Мне так хотелось помять ее шикарные сиськи, в то время, когда она будет сосать мой член.
Если Мультика забрали по скорой, то стало быть он жив и о заметке в газете волноваться не стоит.
3
Зима в город последнее время приходит довольно поздно, вот и сейчас уже ноябрь на дворе, а снег еще ни разу не выпал, да и денечки стоят вполне сносные. Шея у меня окончательно выздоровела, как только я завязал со злоупотреблениями. Совершенно не помню, что мне понадобилось у хирурга, к чему поперся в поликлинику. И тут дежа-вю. На ступеньках лечебного учреждения натыкаюсь на Димона, у которого башка перемотана окровавленным бинтом.
- Ты что, бл*дь, терминатор что-ли? – протягиваю я руку болезному.
- Асфальтовая болезнь, - оправдывается он. – Ты слышал, Мультик вернулся.
- Да ты что? –удивляюсь я.
- Я тебе больше скажу, он живет в парадной в Большом дворе – напротив помойки.
Только этого мне еще не хватало. Мульт переселился в мой двор, теперь вся местная гопота все пространство в радиусе километра загадит.
- А здорово ты про него написал, - продолжает рассказ Дима, привычно шаря в карманах в поисках сигарет, и видя мой недоуменный взгляд, он объясняет, что какие-то люди из хозяев парадной принесли Мультфильму местную газету с моей статьей про него. Именно благодаря ей его сразу же не выперли из парадяка. – Погоди, я шприц для Репина куплю в аптеке, и мы с тобой к Димону сходим. У него балды два пузыря.
Начинается! Небыло печали. Правда, отказаться никогда не поздно. Но, я же автор статьи, мне между делом, гонорар полагается, дошло до меня. Надо Ольге позвонить, пускай раскошеливается, тем более, что у меня денег в кармане с гулькин клюв.
Мультфильм располагался на рваном матрасе на площадке между первым этажом и подвалом. Они сидел все в той же демисезонной куртке, черном свитере и зимних ботинках. Штанов у него, по обыкновению, небыло, зато шапка-ушанка неизменно присутствовала на голове. На подоконнике стояли два грязных стакана, пригоревшая с края кастрюля, пластиковая бутылка с водой. Мульт сидел облокотившись спиной о батарею, глядел на нас осоловевшим взглядом, и изо рта его текли слюни. Меня он поначалу не узнал, и тезке пришлось полчаса объяснять ему, кто я такой. Наконец, в самом конце тайма до него дошло, что я и есть автор той самой статьи, благодаря которой его пока еще не выперли из подъезда.
-О, братан! – Мульт охрипшим голосом поздоровался и достал из-под себя бутылку «Пекаря». – Давай за встречу.
Вскоре стали подтягиваться и другие бывшие посетители бывшего кафе «За больничкой». Но, здесь вам не природа, тут не разгуляешься, да и места маловато. Поэтому посетители бодро здоровались с вновьвернувшимся, оставляли какую-то еду или вещи, и ретировались, чтобы не вызывать гнев хозяев парадной. В какой-то момент мы остались с ним вдвоем, и он поведал мне о своих злоключениях, после того, как его обитель посетила комиссия местных муниципалов и журналистов. Но, прежде я прочитал свою статью, опубликованную в местной газетенке. В принципе она была не о чем, как я и предполагал. Все болевые точки были вымараны, а иные и вовсе прошли мимо. Получилась не статья, а слезоточивая запеканка с горчицей найденная бомжом на ближайшей помойке, и употребленная им тут же возле бачков, пухто и нечистот. При этом, крошки достались и голубям, разносящим заразу по всему району.
- Брат, - начал свой рассказ Дима, когда все пойло было успешно оприходовано. – После того, как меня сфотографировали и пообщались эти пидоры из исполкома, ночью приехали омоновцы и от*****шили так, что я два дня лежал без сознания. Потом меня привели в чувство какие-то бабы и какая-то корова вызвала скорую. Приехали две девки, походили, поглядели, позвонили кому-то и решили, что надо забирать. А как в машину залезть, мне-то на ноги не подняться. Нашли каких-то пацанов из студенческой общаги на Трефолева, они помогли забраться в скорую. Привезли меня в Костюшко, а там отказываются брать. Говорят: везите его нах*й, пока он педикулезом весь контингент не наградил. Меня даже из машины не вынимали. Водила сел и отвез на пустырь возле Народного Ополчения и стадиона «Шторм», вытащил на каталке и спихнул на землю. Я ему говорю: ты что брат делаешь? Я же сдохну здесь! Меня собаки ночью загрызут! Фигня- отвечает он – собаки своих не трогают, они не люди. Сел, завел свою шарманку и сдриснул.
Я мысленно пробежал глазами по странице газеты, где были слова об оказании помощи лицам БОМЖ в медицинском освидетельствовании.
- И действительно, - продолжал, тем временем, Мультик. – Ночью пришли какие-то наркоманы (он всю праздношатающуюся по ночам молодежь считал наркоманами) и отымели меня по-новой. (как человек сидевший, Мультфильм не стал распространяться о том, что в ту ночь его изнасиловали черенком от лопаты и подожгли волосы на лобке). Утром какая-то тетка выгуливающая свою болонку, вызвала скорую и меня снова отвезли на Костюшку, но на этот раз взяли, поместив в отдельный бокс на первом этаже. Лечащий врач оказался злобным пидором, заставлял меня вставать и орал: ты скотина можешь ходить, но тебе лень! Мне там костыли чьи-то подогнали, так он, сунет мне костыли, заставит встать с кровати, а потом отнимет, сначала один костыль, потом другой. Если не успею за что-нибудь ухватиться, то с размаху ёб*юсь на пол. А он злится и орет: прекращай валять дурака, рентген показал, что у тебя никакой патологии нет и ты должен ходить. Мышцы у тебя в порядке, и не заливай мне о том, что они атрофированы. Брехня все это!
Издевался он надо мной две недели, пока я не попросил медсестру, чтобы она договорилась с водителем скорой и он отвез меня сюда.
- ???
- А у меня деньги были. Медсестра тоже с Карелии оказалась, она меня и подкармливала, и свитер подогнала и ботинки. А еще, когда в соседней палате мужик умер, то его родственники ей денег дали за то, что она за ним ухаживала, так она мне часть денег дала, все же оба карелы. Она мне и спирт приносила. Кстати, ты давеча его и пил, это чистый, медицинский, а не «Пекарь» какой-то…
Хотя я своими глазами видел, как Мультфильм доставал из кипы своих шмоток именно «Пекарь», а не какой-то там спирт. Впрочем. Приближался вечер, все чаще хлопала входная дверь в парадной и стало быть оставаться здесь становилось небезопасным, мало ли кто-нибудь ментов вызовет, ведь не все же знают, что за личность поселилась у них в доме.
Возвращаясь домой, я прикидывал, как можно написать продолжение статьи о Диме который живет в больничном саду, думаю Ольга Сосипатрова не откажет в публикации.
Наивность моя не имеет границ. Нет указивки с верху, нет места на газетной полосе.
- Я что, теперь отдельную рубрику завести должна, - возмущалась Ольга, выставив на меня свою грудь. – Из жизни бомжей или Дима живущий в подъезде. А потом Дима живущий на чердаке. Ты мне из него «Карлсона который живет на крыше» скоро слепишь.
- Он в подвале живет, - вставил я. – А скоро зима!
- Ну, пусти его к себе в дом!
- А вы его в кафе к себе поселите, в подсобку, - медленно произнес я и пристально посмотрел на нее.
Ольга побелела и уперлась в меня колючим взглядом.
- Это что еще за «мое кафе»? – спросила он и спрятала за спину едва дрожащие от волнения руки.
- В подвале по Стачек 17, - с ехидной ухмылкой ответил я. Нет, не стал бы я спать с тобой, Ольга Александровна, пускай уж муж-подводник пользует. Будучи еще и депутатом местного муниципального собрания, Сосипатрова сумела подсуетиться и приобрести себе в аренду повал в нашем доме, прежде заниамемый под приемку посуды азербайджанцами с Кировского рынка. Уж не знаю, каким образом составлен договор с муницмпалитетом, но Ольга тут же сдала помещение в субаренду под кафе, но фактическим хозяином является она или ее муж. Откуда я знаю – ворона на хвосте принесла. Так что, может она и ничего, сгодиться для близости?
Еще до возвращения Мульта в район, как-то бухали мы с местными дустами в больничке, и к нам дама привязалась из муниципалов. Я тогда сильно выпимши был и Ольгу не узнал. А она все про Димку расспрашивала, да ко мне с расспросами приставала. А я дурак, говорю ей: веди нашу компанию в кабак, который тут же, рядом с садиком. Она согласилась и мы пошли. Что ей от нас было надо, только она купила всем плов и салат, и поставила на стол нормальную водку, а не ту, которую привыкли пить мы. Совсем окосев, я стал грубо приставать к ней прямо в зале, предлагая тут же перепихнуться. Так и спрашивал ее: дорогая, когда наконец мы с тобой будем еб*ться без трусов? Ольга улыбалась и переводила все в шутку. Но, я был пьян и возбужден, поэтому все настойчивей предлагал ей соитие. Наконец, она не выдержала и удалилась в туалет. С концами, догадался я, зная, что в кабаке есть запасной выход. Меня Оля проверяла, даже свои личные денежки потратила, чтобы удостовериться, какое я восхитительное дерьмо! Поэтому, когда я намекнул ей про кафе, она так неадекватно восприняла мое невинное замечание насчет временного проживания Мульта.
- Ладно, Ольга Александровна, - миролюбиво произнес я, решив, что не стоит ругаться с дамой, ничего хорошего из этого не выйдет. Ни Мультику не мне. Раз распоряжения сверху нет, то и продолжения не последует. – Я вам сообщил, теперь мяч на вашей стороне.
- Возьми свои деньги, - пробурчала она, вероятно, все еще вычисляя, кто сказал мне про кафе в подвале.
Я взял свои копейки, раскланялся с нахохлившейся женой подводника и пошел в ближайшую лавку за пойлом. Вчера Мультяй меня поил, - надо обратку сделать.
На удачу в «квартире» Мултьа никого небыло, и я выставив на подоконник банку тушенки, овощной салат, три пачки сигарет и две бутылки портвейна, приготовился дослушать продолжение приключений мультфильма в «солнечном городе». Впрочем, больше ничего вразумительного Дима рассказать не смог – бухал. Его жизнь давно превратилась в одну большую пьянку, едва он появился в этом городе. Его рассказы про работу сводились к одному эпизоду с ребенком возле детского сада и все. В остальное время он пил и добывал деньги различными способами. Такие бездельники, как рыбаки, видят друг друга из далека и сливаются в стаи. Часто можно заметить пару-тройку таких неопрятно одетых мужчин и женщин, которые болтаются по дворам с полиэтиленовыми пакетами, тряпичными сумками или рюкзаками и ковыряются в помойках и беспорядочных свалках. Их внимание привлекают стройки, расселенные здания и автостоянки, где вечно скапливается мусор. Те, кто попродвинутей, те выезжают за добычей в область. Но, там сытные места надо знать, наобум просто так не сорвешься. Ну, какой приезжий, бомж или просто тунеядец рванет в Громово по железной дороге, чтобы отпилить крыло у Миг- 17, вернуться и сдать алюминий в приемку металлолома? Или в том же Громове, возле взлетной полосы, будет выкапывать медный кабель, толщиной с руку, лишив связи весь аэродром, для того чтобы потом сдать двадцать килограмм меди и нажраться до усрачки? Не, таких героев не так много, но Мультик был из них. Он перезнакомился со всеми асоциальными элементами в районе и всегда знал, где и когда можно заработать скромную копейку. А копейки, на удачу, появлялись с разных сторон. Стоят они возле щели, где стеклоочистителями торгуют, подходит к ним женщина и просит вещи из квартиры вынести за тысячу рублей. Парни с готовностью соглашаются, и в течении часа выносят из квартиры тюки, коробки и сумки. Получают за работу деньги и бухают три дня, при этом еще и закусывают. Правда потом участковый Паша Дмитриевич рассказывает им, что эта дама не просто дама, а любовница хозяина квартиры, приревновав его к жене, разозлилась и решила выбросить женины вещи на помойку, постановив, что она главная в семье. Про последствия участковый не рассказал, но посоветовал, впредь быть повнимательней. Как-то ковыряясь в пухто в поисках куска хлеба, к Мультяю обратилась добропорядочная старушка, вся такая благообразная и возвышенная.
- Молодой человек, а вы не сможете мне помочь?
- В чем проблема? – прохрипел Мультик, стряхивая с головы колбасную обертку.
- У меня котенок есть, его надо.., - бабка слегка замялась, не зная, как поделикатней сформулировать свою просьбу.
- Придушить что ли? – без тени смущения спросил Димка.
Бабка кивнула, скромно потупив глаза.
- Без проблем.
И когда в пухто прилетела спортивная сумка с мяукающим животным, Дима без обиняков, вытащил из нее котенка и в одно мгновение свернул ему шею. Правда эта сволочь успела оцарапать ему ногу, с чего начался сепсис и истончение, с последующим атрофированием, вен, в следствии чего в настоящий момент лежит Дмитрий на тюфяке в парадной дома напротив этой самой помойки в которой он свернул голову безвинному животному. Вот и не пойми кого жалеть, котенка, Мульта или бабку, которая заказ сделала. Впрочем, среди нас зоозащитников нет, мы хоть собак не едим, но и их не подкармливаем и слюни по любому поводу не пускаем. «Ай-ай, бедные животные. Ой-ой. В греческом зале, в греческом зале!». На людей им насрать, а птичку жалко. Тьфу!
Заглянули к Мульту два мужика. Оба невысокого роста, оба с желтыми, опухшими лицами, обоим уже за полтинник.
4
Овраги пустыни.
Я лежал в высоких тростниках высохшего русла какого-то убогого ручья. В башке звенели там-тамы, тело стонало от немоты, кровь стыла в жилах от удушающей жажды. Володя стоял возле меня и что-то пытался объяснить. Что он хотел сказать, я так и не понял. Вообще, не помни ничего и не понимаю, что же все-таки случилось? Сначала мерзкий скрип, разрезающий воздух, потом вой гиены, позже хлопок. Это примерно так, как когда тебе возле уха хлопушку взорвут или ладошками с обеих сторон вдарят. Раз и все, вдруг на миг время остановилось и застыло, превратившись в желе. Стою, смотрю на себя и вижу, что падаю. Я стою и вижу, что я падаю! Бл*дь, такое ощущение, что … нет, ощущение полета. Ты стоишь и ты летишь. Смотрю - лежу. Из ушей кровь и в глазах песок. Нет не тот, который под ногами, а золотой, с серебрянкой, солнечный сволочь. Глаза горят, в ушах пробки, в голове стотонный пресс. Япона мать, а что в груди твориться. Пытаюсь собраться мыслями, но вдруг откуда-то в мозг врезается музыка. Точно, я слышу, как откуда-то доносятся звуки музыки. Мозги вскипают и переключаются на то, чтобы вспомнить что это такое. Точно не классика, точно не джаз, неужели это «Битлз»? а что еще можно услышать в стане врагов кроме их сраных «Битлов»? ну еще «ролингов» и «дорз» пожалуй. Сам себе не пожалуй, не разберешь. нет, похоже это «Блек саббат», хотя черт знает, зачем. зачем южноафриканцы включили эту музыку и душат нас ее звучанием? Херня все это братцы. Главное, что Вовка рядом, стоит и смотрит на меня, как чумной. Хочется сказать ему, Вова съ*бывай отсюда, брось меня, я уже все, я умер, живи пацан! Какой он пацан, он старше меня на три месяца, а я его. Стало быть я салага, а обращался к нему… Володя стоит и глупо улыбается. Где мы? Жуткая желтая дорога, разбитая к чертям-собачим от фугасов и мин, раскуроченная гусеницами танков и самоходок проходит где-то рядом, но она мертва. Но, почему звучит музыка? «Ролинг Стоунз» или Джениз Джоплин, да какая разница. Что-то в ушах бормочет и не дает сосредоточится. Володя рядом, и значит, что я по-прежнему живой. Руки и ноги целы. Нет, а почему я так решил. Надо хотя бы попробовать, хотя бы взять и сделать какое-то усилие и ощутить себя живым, понять, ты есть кто, человек или ангел? Ангел, никогда не думал, что стану ангелом. А, в сущности, кто мы, эти отбросы, брошенные родиной в эти сраные пески соизмеренные на карте страны которой просто не существует в головах наших сограждан. Конечно, он присутствует на геополитических картах, она живет в умах наших и иностранных боссов, но для большинства соотечественников ее нет. Спроси у любого, что такое ДРК, он тебя пошлет нах*й или предложит сдать анализ мочи, чтобы провериться на триппер. ДРК это Демократическая Республика Конго в которую я умудрился попасть в самом конце 74 года. Как Вову сюда забросило я не в понятие.
В Ленинграде я жил на Оборонной и совсем не знал о том, что кроме стран содружества существуют еще страны НАТО. Смеюсь я, пацан, смеюсь.
Стас почесал небритую, седую щеку, улыбнулся, совершенно шкодливой, детской улыбкой, и продолжил.
Окончив радиотехнический техникум, я устроился на завод «Красная заря» где делали телефонные станции для союза и аппаратуру на военную хрень.
- Связист, - спросил военком.
- Оно из тех, - ответил я.
За базар это сейчас, а тогда… пришел дядка из ГШ, и говорит.
- Хорошо разбираешься в технике?
- Да вроде умею.
- Вроде я бабу ебу, а в оконцовке дрочу, - отвечает он. – разбираешься?
- Да!
- А ты вроде - х*й на бутерброде! К нам пойдешь, иди пиши заявление, что самовольно решил сосредоточится на изучении радиопаронормальных явлений по заданию институциональных геометрий. Ничего не понял? И славно, от тебя требуется только одно, - знать радиоэлектронику, а остальное придет.
Вот так я в Конго и оказался, а ты думал, что там все такие продвинутые. Половина из деревни. Конечно, все командиры люди образованные, языками владеющими и всякие такие разэтакие, но те кто под ними, в основе своей, как я, ни головки не х*я. Даже Володя он и то, лейтенант! Ты не смотри, что он алкаш, он такого тебе расскажет, что сам обосрется от своих воспоминаний. Я тебе отвечаю.
Стас прищурил голубые как колоколчики глаза, от того его рожа превратилась в такую симпатичную морду серого кота, облизывающегося от того, что только что сожрал хозяйской сметаны грамм триста и продолжил.
Смотрю на Вовку и понимаю, что ***** сейчас настанет. Где-то рядом музыка играет, значит эти черные с их апартеидом совсем рядом. Черные не в смысле эти обезьяны, а англичане, тьфу, натовцы. Думаешь, нам политинформацию каждый день преподавали? Х*й, там только и о социализме говорили и все. Все прочее относится к вере в светлое будущее.
Вроде бы звуки прорезываются иные, кроме тех что из динамиков которые «Джоплин». Вовка что-то пытается сказать, но я полный ноль. Понимание отсутствует напрочь. Смотрю тупо ему в лицо и улыбаюсь. Зачем, почему. Почему у меня нет ботинок? Точнее, чувствую, что на одной ноге ест, а на другой.. голая пятка.. ешкин кот, а тут змей! Нам про «Черную мамбу» рассказывал инструктор, говорил, что это самая ядовитая змея в мире, только взглянет на тебя, и пипец, лети душа к богу, проси аудиенцию. Вот Вова стоит, как часовой, чтобы меня эти гады не укусили.
Вова сливается с небесами в своей натовской форме. Стоит как столб, слегка чернея над упавшим горизонтом. Переминаясь с ноги на ногу, боясь закурить, он охраняет мою жизнь, понимая, что от меня зависит и его. Что его, что зависит? Он может уйти, ведь найти базу дело пару дней. Во всяком случае, он куда лучше меня понимает эту еб*ную местность. Чувствует ее. Эти бананы и кокосы. В жопу их всех, этих гамадрил нет, эти португалы не войны совсем! Если бы не америкосы, то мы бы их порвали. Причем здесь американцы? Они везде лезут, как клопы, суки! Те хоть миллионы лет на планете живут, а янки только триста лет! Бл*дь, и знать их не знаю, а вы*бать хочу! Почему я такой злой, отчего? Да все мы азиаты такие, как повелось с тех самых пор. ****и нас монголы, ****и и вышли мы, непонятно что. Злые как урюки и добрые как европейцы. Такая ядерная смесь, что не приведи господь. Вот сейчас сидим с тобой, базарим, а ведь ты возьмешь и деньги у меня отберешь. Что, не так?
- Ты Стас мудак, что ли? – я потянулся за портвейном, чтобы налить ему.
- Леха, ты гляди, - он прищурил глаза и почесал небритую щеку. – Пока не взойдет солнце все будет серым и мутным, как абрикос.
- Что, абрикос? Да он желтый или, на худой конец, оранжевый!
- Ты не видел настоящего абрикоса, пацан, - сказал Стас и выпил портвейна. – Такой гадости я даже в Анголе не пил.
Война в Анголе стала СССР всего лишь «одной из» в череде необъявленных войн, которые вел Союз после окончания Второй Мировой. После разгрома гитлеровской Германии вопрос о всемирной революции и построении коммунистического строя на всей планете не исчез с повестки дня, и Сталин по-прежнему мнил из себя Вождя всех времен и народов. Не стану перечислять все военные конфликты в которых участвовали советские инструкторы, советники, представители и регулярные войска, скажу лишь, что для всех любопытствующих, достаточно залезть в Интернет и набрать на клавиатуре: «Войны СССР в ХХ-м веке» и все станет ясно, что самая миролюбивая в мире держава из вооруженных противостояний не вылезала никогда! Это к вою патриотов, обижающихся на западных партнеров, как любит выражаться Путин, что на Россию вечно катят бочку. Впрочем, оставив все эти прелюдии и вернемся к рассказу Станислава и Владимира в подвале дома по Оборонной улице в 2005 году в промозглом и дождливом ноябре.
- Ангола, это же колония Португалии, - вставил Вовка, который дрожащей рукой держал в руке стаканчик с вином бледно-коричневого цвета и запаха яблочного уксуса. – Там нам довелось попробовать и настоящего «Порто», когда мы подорвали «Джип» объединенных войск УНИТА и наемников с ЮАР. Точнее, взорвали его кубинцы, но мы неподалеку были и тоже поучаствовали в охоте на «львов», так называли белых юаровских советников. А местное вино там дерьмо, они его из чего только не делают, разве что из слоновьего говна не пробовали.
Володя посмотрел на улыбающегося Стаса, все еще никак не могущего отойти от своих воспоминаний. Почему-то вспоминая ужасы той страшной войны, закончившейся для него тяжелой контузией и фактически сломавшей дальнейшую жизнь, Стас вечно прищуривался и на лице его возникала шкодливая улыбка довольного котяры. Может, это была гримаса боли? Может с его мимикой произошли какие-то катаклизмы и чудные гримасы на лице возникали независимо от его состояния и настроения?
С дикцией у него тоже была проблема. Часто не слыша самого себя, он начинал злиться и съедать окончания слов, при этом шепелявил и постоянно останавливался, подыскивая правильные интонации, оттого возникали тягостные паузы, пока Стас, краснея, пыжился подобрать нужное слово. Взрыв фугаса возле высохшего ручья, черной ночью на черной земле черного континента черной отметиной упал на его светлую душу, да так и остался черным пятном до самой смерти.
- Я больше не буду, - пробурчал Стас, привычно улыбаясь и глотая обрывки фраз. - Надо идти бутылки собирать, пока бомжи на охоту не вышли!
- Да сам-то ты кто? – Вовка подколол приятеля.
Стас расплылся в улыбке. Обалдеть, он живет в подвале собственной парадной, после того, как его кинули с комнатой в начале 90-х, и относится к этому как само собой разумеющемуся факту. Человек воевавший в середине семидесятых с хорошо обученными и вооруженными наемниками (тут я приврал маленько, об этом в рассказе Стаса и Володи дальше), не смог справиться с черными риэлторами и крышевавшими их спортсменами и ментами. Впрочем, со своим государством сложнее бороться, чем воевать против чужого.
- Парни, может еще по одной и…_ - мне хотелось услышать продолжение рассказа и совсем не хотелось уходить домой.
Володя принялся уговаривать Стаса, но тот набычившись гнул свою линию – надо идти. Вова развел руки. У меня в кармане оставались еще какие-то деньги и я решил, что лучше отдам часть их Стасу, чем упущу такую возможность, как дослушать его повествование. Почему меня это зацепило? – понятия не имею. Вероятно, в башке родилась очередная комбинация с очередным очерком либо статьей – всяк полезней, чем выдумывать очередную чушь о тарелках или злобном начальнике ЖКХ.
Я вытащил из кармана пару смятых бумажек по пятьдесят рублей и протянул их Стасу. Он опять заулыбался и что-то пробурчал. Я поднял глаза на Вову, тот хорошо знавший товарища, перевел.
- Стас в деньгах не нуждается, его сам процесс интересует, тем более, что бродить по дворам, собирая пустую посуду и металл, куда полезней, чем сидеть в гнилом подвале и дышать спертым воздухом фановых труб.
Конечно они лукавили. Деньги им были нужны и для того, чтобы купить себе элементарный батон и банку килек в томатном соусе, и для того чтобы взять парочку «пекарей» на ночь, чтобы пережить ее – эту ночь, и не окочуриться, как не окочурились тридцать лет назад в Африке.
Несмотря на отказ взять деньги, Стас все же решил остаться и попросил Володю сходить за пойлом. Тот охотно согласился, предложив мне прогуляться с ним. После короткого раздумья, я согласился, тем более, что Стас принялся о чем-то шептаться с Мультиком. По всей видимости они решали какие-то стратегические задачи, поскольку оба были профессионалы в плане добывания денежной массы из отходов жизнедеятельности человечества. Проще говоря, они делились друг с другом местами, где было проще найти что-нибудь полезное для того, чтобы превратить это в продукты и бухло. Такой круговорот говна в природе получается на самом низовом уровне.
Мы вышли с Володей из парадной и пошли на соседнюю улицу, где круглосуточно торговали подобием алкоголя. Никто не знал из какого материала делают это пойло, но откровенно никто не травился, никто не корчился в страшных муках, не бился в конвульсиях и не сгорал от белой горячки. Пившие люди умирали постепенно, медленно гнили изнутри и снаружи, и уходили из жизни. У кого-то, как у Мульта отказывали ноги, у кого-то появлялись язвы на ногах и на руках, превращающиеся в зияющие кровоточащие дыры, размером с приличный орех, из которого, как из родника постоянно сочился гной вперемешку с кровью и лимфой. У кого-то вдруг находился туберкулез и он, харкая кровью с ошметками легких, медленно сгорал, превращаясь в тень. Люди уходили по-разному от этих спиртосодержащих жидкостей, но пить не прекращали, предпочитая медленную смерть, жуткому существованию. Раз у Мультика я встретил мужчину у которого гнила нога.
Она распухла настолько, что не влезала в брючину и ткань пришлось разрезать. Ногу даже разрезать не пришлось, - кожа на ней лопнула сама. Из раны цвета горчицы с томатным кетчупом, сдобренной майонезом, капала прозрачная жидкость, как оливковое масло и в довершении всего, в этой приправе для салата копошились бледно-розовые опарыши, словно ожившие кусочки крабовых палочек в популярной у россиян новогодней закуске. Сама нога была бордово-синюшного цвета, как протухший кусок говядины, выброшенный нерадивым хозяином рынка. Глядя на этот гастрономический изыск, я содрогнулся, подумав о том, что ведь обладателю столь колоритной «запеканки» наверняка больно от того, что эти личинки мух перманентно вгрызаясь в его плоть уничтожают ее медленно и верно.
- Володя (его тоже звали Владимиром), а тебе не больно? – я брезгливо отошел в сторону, дабы не чувствовать запаха и не видеть столь аппетитного натюрморта.
- Так я ногу-то совсем не чувствую, - пробасил Вова. – она атрофировалась нах*й, ее бы отрезать надо.
- И что, ты согласен?
- Я-то согласен, только в больницу меня никто брать не собирается. Говорят, мол, раз ты курский, то и езжай на родину и делай там операцию! Да и паспорта у меня нет. Потерял, или украли, я уж не помню.
Конечно, я ментовскую цифирь из статьи в газете тогда не вспомнил, но точно подумал, что сколько же в городе таких людей, болтающихся от помойки к помойке, живущих черт знает где и умирающих в наших болотах. Жили бы у себя на родине, там бы хоть похоронили по-человечески, а не так, как собаку в черном мешке с биркой на пальце.
Володя воин-интернационалист, в демисезонном пальто, стоптанных башмаках, шапкой-ушанкой и коричневых брюках, совершенно не тянул на человека, который три десятилетия тому назад, бегал с автоматом Калашникова по африканским джунглям и воевал с западными советниками, с южноафриканскими наемниками и ангольскими националистами, защищая свободу ангольского народа. От кого свободу, Володю просвещали на ежедневных политинформациях, еще в Общевойсковом Командном училище под Свердловском, куда он поступил после школы. Несмотря на небольшой рос и кажущуюся тщедушность, Вова обладал твердым характером бойца и не дюжей силой и сноровкой. Он был упертый до кончиков ушей и никогда не сдавался, если чувствовал, что правда на его стороне. Его давно приметили командиры части, где он проходил первые годы службы, а было это под Калининградом, и когда случилась оказия с отправкой наших специалистов по линии ГРУ ГШ СССР для помощи дружественной стране, защищающейся от агрессии португальских фашистов (хунта в самой метрополии будет свергнута в 75 году и тогда сами португальцы потеряют интерес к своей бывшей колонии) и помогавших им западным странам и режима апартеида в ЮАР. Кроме нас, на стороне МПЛА – партии труда (т.е. прокоммунистического, просоветского движения) воевала многочисленная группировка кубинских войск, доходившая численностью до сорока тысяч бойцов и инструкторов. Официально СССР войска в Анголу не вводил, но наши инструкторы, советники, специалисты были прикомандированы, как к кубинским частям, так и к ангольским вооруженным силам.
После того, как португальцы плюнули на Анголу и вывели оттуда свои войска, заваруха превратилась в межэтнический и межпартийный конфликт двух, или нескольких племен и систем. И хотя все участники конфликта, а их было трое: МПЛА (прокоммунистическая), УНИТА (прозападная) и еще какая-то по*бень маоистского толка. По оценкам специалистов СССР вбухал туда оружия на четыре миллиарда долларов. Это были штурмовики, истребители, боевые и транспортные вертолеты, автоматические гранатометы, зенитно-ракетные комплексы, РСЗО «Град» (теперь знакомые многим по войне на Донбассе), гаубицы, танки, не говоря уже о стрелковом легком оружии. И это не считая поставок со стороны Кубы. Западные страны, в основном ЮАР, ограничились поставками старых джипов, нескольких БМП, частично испорченных и разобранных еще на базе в Заире, и нескольких тысяч винтовок выведенных из обращения в странах НАТО. ЮАР хоть и ввели в страну регулярные войска, но в массе своей это были наемники из самой южноафриканской страны, из соседних с Анголой стран и солдаты удачи со всего мира, воевавшие за деньги. Самым важным для нас было то, что конгресс США после провала во Вьетнаме, принял так называемую поправку «Комитета 40», запрещавшую поставки вооружения воюющим странам. Инструкторы американские конечно в Анголе были, но количество их было незначительным.
- Я был командиром расчета ЗРК «Печера», - рассказывал Вова, когда мы стояли возле магазина, дожидаясь пока грузчики перетаскают коробки из «Газели» в подсобку. – Но, эта штука тебе не о чем не скажет, он давно уже снят с вооружения, но тогда весьма действенным оружием против обезьян. Правда, мы в основе своей прикрывали наши штабы, а на передовую были выдвинуты РСЗО «Град» - это системы залпового огня, которые выжигают землю на внушительной территории. Наши люди, по большей части, занимались обучением местных вояк, даже скорее, переобучением, поскольку многие из них получали военное образование у нас и неплохо были знакомы с нашим оружием, да и по-русски говорили вполне сносно. Только техника меняется, выходит из строя, вот мы и учили их, как пользоваться новым оружием. А они хоть и обучались в Союзе, но, как были обезьягнами, так ими и остались. Нихера в технике не понимали, а уж трусы какие! Прямо, как наши чурки. Когда их много, - тогда они сила, а если один на один, тогда он на понос изойдет и в ногах у тебя валятся будет. Видно сказывается многолетнее рабство и геноцид.
- Ну ты разошелся, - удивился я, слушая тираду бывшего лейтенанта, и прикидывая во что он сам превратился, отбарабанив на той войне более года, получивши тяжелое ранение и в качестве благодарности от Родины бомжатское существование в подвальном Петербурге.- Ты еще про апартеид скажи и Нельсона Манделу!
Володя промолчал, считая мелочь в сморщенной, коричневой ладони. На правой руке у него небыло безымянного пальца. Заметив, что я обратил внимание на отсутствие пальца, он вздохнул и сказал:
- Дураком был в молодости. Нас перед стрельбищем предупредили, чтобы сняли с пальцев всякие цацки, а то может зацепить за затвор и оторвать к чертовой матери. А затвор-то летает с огромной скоростью. Я решил, что пронесет, вот и пронесло. А ты, небось, подумал, что меня мня натовские упыри пытали в саване? Куда там, мы со Стасиком раз только и попали в передрягу, так еще легко отделались.
- Ну, что вы рты раззявили, - нерусская продавщица, выглянула из-за прилавка. – Брать что-нибудь будете или лясы точить?
- Не свиздипи, - одернул ее Володя, езжай в свой аул, там и гундось!
- Будешь со мной так разговаривать, я тебе вообще ничего отпускать не стану, - огрызнулась грузная женщина с усами под носом, и отвернулась к телевизору подвешенному под потолком.
- Отпустишь, куда ты денешься, - невозмутимо ответил Володя и бросил мелочь на прилавок. Затем вытащил один полтинник и аккуратно положил рядом. – Два портвейна и два «Пекаря» и упаковку печенья с малиной.
Я недоуменно посмотрел на него, предполагая, что на сдачу он купит сигареты.
- Люблю это печенье еще с детства, - поймав на себе мой изумленный взгляд, сказал Вова, - у нас такое же было в Таганроге, только вкуснее. Видно от муки многое зависит.
- Наверное, - я пожал плечами и уложил в пакет четыре бутылки и упаковку печенья с малиновой начинкой.
- Погоди, - Володя вытащил печенье из пакета и положил на прилавок перед толстой азербайджанкой. – На, тебе, не ругайся по пустякам, а то муж любить не будет.
У продавщицы покраснели щеки и задергалась верхняя губа заросшая черными усами. Она протянула руку за упаковкой и показав золотые зубы осклабилась.
5
Вернувшись в подвал к Мультику, я понял, что поговорить с Володей о его «приключениях» в Анголе вряд ли удастся, поскольку народу в помещении явно прибавилось. Среди новых экземпляров оказалась дама с весьма экзотической рожей. Женщина явно была в этой компании самой старшей по возрасту, примерно раза в два, но за ней почему-то усиленно ухаживал Димка, с которым я вечно спотыкался у поликлиники. Странно, подумал я. Конечно, если у тебя жена проститутка и все твои четверо детей от разных отцов, то с горя можно залезть на какого угодно крокодила, но это был особый вариант. И хотя, женщина прикрывала нижнюю часть лица шерстяным платком или шалью, черт их разберет, но я как-то сразу заметил на ее обезображенный рот и шею. Вскоре правда выяснилось, отчего Дима выказывал знаки внимания этой, с позволения сказать, даме. Она оказалась его матерью. Более того, угораздило ей жить в соседнем с моим домом уже более десяти лет. И хотя, я раньше в этих дворах особо не шлялся, не шакалил, по словам Путина, все больше у американского посольства, но видеть то я ее был должен! Но, не видел ни разу.
Наконец, поймав на себе мой взгляд, хотя я тщательно косил глазами куда угодно только не на ее изуродованное лицо, женщина откинула свободной рукой шарф, а другая была занята стаканом с принесенным нами с Володей портвейном, она посмотрела на меня зелеными глазами и сказала басом:
- Ну что, пидарасик, не нравлюсь?
Я слегка припух от такого обращения к незнакомому человеку, и беззвучно хлопал ртом, придумывая чтобы ей ответить.
- Ма, - Димка, понимая возникшую неловкость, близко к сердцу, скороговоркой попытался объяснить ей кто я такой и почему оказался в ихней компании. – Это Леня, журналист, он про Мультика статью написал, ты же читала. Он вот такой, - он поднял в вверх большой палей с ногтем испачканным толи в коричневой краске, толи в говне, вверх, показывая старухе какой я клевый чувак.
- А я знаю, этого Леню,- ответила женщина и высоко задрав разорванный рот, опрокинула в свой раскрытый зев содержимое стакана.
- Ну, если мы знакомы, - почувствовав, что ее слова в мою сторону оказались чересчур неадекватными, я перешел в наступление. – С какого перепуга ты назвала меня пидерастиком?
Женщина проглотила вино, вытерла стекавшие по шее ручьи портвейна, краем шарфа, звучно сплюнула на бетонный пол, облизала изуродованную часть губы белым языком и уставилась на меня своими кошачьими глазами.
Взгляд у нее был неприятный и какой-то нечеловечий. Изначально казавшиеся кошачьими глаза, вдруг превратились в чисто свинячьи, прозрачные с зеленоватым отливом, как битое горлышко бутылки из-под лимонада, поблескивает мутным светом отражаясь в луже мутной воды. И хотя нижняя часть лица она вновь укутала шарфом, я незримо ощущал кожей ее огромный рубец на шее, ее изуродованную и вывернутую наизнанку правую часть губы.
- Лень, - произнесла она после довольно продолжительной, оценочной, паузы, - а Лень.
- Ну.
-А чего ты мне хамишь? Я тебе в матери гожусь, а ты мне тыкаешь, как своим приятелям. Лень, а Лень! – она полезла во внутренний карман зимнего пальто, на вид довольно дорогого, явно не с местной помойки, и долго искала в нем сигареты. Наконец, вытащив пачку «Оптимы», она толкнула плечом, дремавшего рядом сына, и попросила его прикурить ей сигарету.
- Это я…, - замявшись, назвать ее на «ты» или перейти на «вы», я смотрел на ее разорванный рот и не представлял, как она сможет курить, ведь дым просто невозможно вдохнуть. Но, когда ей передал Димка сигарету, она засунула ее в здоровую часть рта, зажала ладонью разорванную, и втянула в себя дым, выпуская струйки из носа.
- Головка ты от х*я, - сказала женщина. – А пидарасикм вы тут все для меня, потому что, вместо того чтобы работать, сидите тут и бухаете! Что ты вякаешь, - она шлепнула Димку по затылку, когда тот попытался встать. – Кроме Стасика и Вовы, все вы здесь пидарасики.
- Тетя Люда, а я, - прогнусавил Мультик, оторвавшись от разговора со Стасом, который вовсю уже клевал носом. – Я что, тоже пидарасик?
- И ты самый первый! – уверенно ответила женщина, которую, как оказалось звали Людмилой,
- А ты, - она перевела свои стеклянные поросячьи глаза цвета разбитой лимонадной зеленой бутылки на мою персону, и задумалась, обругать меня или обласкать. Похоже, победила дружба, поскольку, вначале она похвалила меня за содержание статьи, а потом обругала, за то, что вместо того, чтобы сидеть где-нибудь в многотиражке и писать, я прозябаю в подвале среди бомжей и пью портвейн. Окончила она свою тираду, традиционным для всех придурков вопросом – А про меня напишешь?
- Обязательно, - кивнул я, глядя как с ее оборванной губы падает слюна.
С тех пор к Людке приклеилась кличка «губашлепка». Не помню, кто ей дал это погоняло, вероятно я его и дал, но суть-то не в этом, а в том, что с тех самых пор я встречал ее на протяжении последующих двенадцати лет жизни в этом дворе на оборонной улице, и она оказалась последней из той компании, заседавшей когда-то в больничном садике за 14 больницей, которая покинула этот мир. Остался один я, с ворохом разрозненных обрывков их воспоминаний, выдумок и реальных историй. Людка оказалась тем человеком, обещание которой, данное мной в том вонючем и грязном подвале я выполняю, и вот сижу сейчас в садике и вспоминаю, что было, что небыло много-много лет тому назад.
- Димка, - гаркнула Людка на сына, - помоги мне подняться и проводи до дома.
- Ма, - длинноволосый скобарь (потому что из псковских), мутными глазами смотрел куда-то сквозь матери, и пытался сформулировать свой вопрос. Наконец, вспомнив, что хотел спросить, он разродился. – А где моя жена?
- Откуда я знаю, где эта бл*дь Ольга, - ответила Люда, стараясь облокотиться на Стаса, который свернувшись калачиком (только что болтал с Мультиком) посапывал возле батареи. – твоя жена, ты за ней и следи.
- Они с Лехой в соседнем подъезде пьют, - ответил, невесть откуда-то возникший из темноты Репин, с вечно выпученными глазами и решительным взглядом, где-нибудь что-нибудь украсть или отобрать.
Эти дворы на Оборонке, вместе с моим –Большим, как большой пылесос, затягивает в себя всякую шваль, едва только появившуюся в городе на Неве. Наркоманы, уголовники, воры, проститутки, бомжи, короче, все «сливки» общества попадают сюда сквозь жерло большой аэродинамической трубы и остаются здесь жить до самой смерти. Нормальные люди здесь не живут. Нет, может где-то и живут, но в каком-то ином измерении, для местной гопоты абсолютно неведомом. Это два параллельных мира, две планеты, и даже вселенной. Скорее, одна из них черная дыра, а вторая осколки млечного пути, движущиеся в разных направлениях.
- Я Леху к себе не пущу, - услышав новость о невестке, Людка прекратила попытки подняться с подоконника.- Пускай у Гальки ночует, у нее комната не хуже моей.
- Ма, а я? – поговорив о чем-то с Репиным, вскинулся Димка. – Там у тети Гали и Олег Репин, и Колька и дядя Сергей живут. Мне опять на полу спать?
- На Ольге спи! – схохмил Мультик.
-Там занято, - поддержал почин приятеля Репин. – Тогда уж на Лехе спать придется!
- Они к Верке пойдут, - невозмутимо сказала Людки. – Иди сюда пидарастик, - позвала она Олега, - помоги мне поднятся.
Не слово не говоря, Олег подбежал к Людке, перепрыгивая через тела Мультфильма и Стаса, и обходя закручинившегося Володю, взял ее под локоть и помог подняться.
- Хоть один нормальный человек, - произнесла женщина, еще раз обернула вокруг шеи серый шарф или плед, и поддерживаемая Репиным, направилась к выходу. – Ты идешь? – позвала она сына, проходя мимо раскачивающего волосатика. – Возьми меня под руку.
Репин подмигнул мне и скривил рожу. Его правая рука, так старательно обхватившая Людкину талию, шарила в кармане ее пальто. Я отвел глаза, предварительно понимающе кивнув.
- Лазай-лазай, - довольно добродушно произнесла Людмила, глядя перед собой и казалось не чувствую Репинских потуг. – Деньги у меня в надежном месте, а там только грязная тряпка для соплей.
Она посмотрела мутным взглядом битого стекла на Репина, тот покраснел (что меня весьма удивило) и стал оправдываться.
- Ты чего тетя Люда, да как ты могла подумать, да я…
- Вот видишь, - она повернулась в мою сторону. – Как вас после этого пидарастиками не называть. Только скажи еще, что ты ничего не заметил. Лень, а Лень!
Что я мог ответить ей на ее справедливый упрек? Все мы здесь пидарастики!
Когда эта троица покинула помещение, я тщетно пытался разбудить Володю, который храпел, уперевшись лбом в коленки Мультфильма, лежавшего с открытым ртом и смотрящего на единственную лампочку под закопченным потолком. Сбоку от него посапывал Стас. Просто какое-то сонное царство, подумал я, плеснул в эмалированную кружку остатки портвейна, выпил его и проследовал на «exit». Возле парадной стояла одинокая Людка-губа и силилась прикурить.
- Ты же домой собралась, - решил я окончательно перейти на ты. Называться пидарастиком мне не очень улыбалось, а ругаться с ней, а тем более драться, я не мог.
- Пошли, - она махнула рукой куда-то в сторону соседнего дома. – За Ольгой пошли, - и она выругалась.
Я бы не обратил на ее мат никакого внимания, все матерятся, а она чем хуже других, если бы после этой тирады она не сказала:
- Вообще-то я не матюгаюсь, просто достала меня эта невестушка выше крыши. Думала, что хоть сюда из Острова (город в псковской области) переедут, хоть ****овать прекратит. Да, х*й там! Ну что ты стоишь, прикури мне сигарету, - она протянула мне зажигалку и пачку. На среднем пальце ее руки было кольцо с большим янтарного цвета камнем. Вывернутая губа зловеще подрагивала и с нее капали слюни. – Ты не ссы, пидарастик, вообще-то я добрая, только выводить меня из себя не надо.
- А я не ссу, - я взял протянутую пачку и зажигалку и прикурив ей сигарету, вернул взад.
- А чего руки дрожат? – не унималась женщина. – Проводи меня до дома, а то мне одной в комнату не попасть.
Согласившись, я не представлял, как это будет тяжело подсаживать крупную женщину (а ростом она была под метр восемьдесят) в окно, пускай расположенное и на первом этаже.
- Соседи, суки, - сообщила она, когда я узнал, в чем заключается моя работа. – Дверь в комнату заколотили, чтобы всякие пидарастики по квартире не шастали, вот и приходится через окно попадать на собственную жилплощадь.
Когда я с огромным трудом все же смог помочь Людке забраться на подоконник, она предложила посмотреть, как живут настоящие интеллигентные люди в нашем культурном городе.
- А Димка-то где? Припрется, начнет гавкать, что в доме посторонний, - с некоторым опасением обозначил я свое желание посетить ее скромную обитель.
- Хозяйка этой комнаты я! – безапелляционным тоном ответила Людка. – Не нравиться, пускай уматывает в псковскую, там у него дом есть, участок. Все равно шляется без дела уже три месяца.
- М-да, - по моим прикидкам, он болтается в районе уже минимум полгода, во всяком случае, с ним я познакомился где-то в начале лета.
- Давай, залезай, - Людка махала мне рукой, пока я с сомнением переминался с ноги на ногу.
- А соседи ментов не вызовут? – ухватился я за последний аргумент, чтобы не лезть в окно. Хотя, честно говоря, раз шлея под хвост попала, то хочется добавки, а у Людки выпивка была, поскольку, по дороге домой мы зашли в магазин «Бытовая химия» и купили два пузырька стеклоочистителя. Эх, видела бы меня сейчас Ольга Сосипатрова, с прической а-ля Валя-стакан и высокой грудью, то вероятно перекрестилась бы и поставила пистон своему капитану-подводнику за то, что уберег ее от глупости связать свои творческие узы с таким опустившемся человеком. Впрочем, ей ведь материал нежен, а не любовник, поэтому, я бы и таким сгодился.
- Не вызовут, они меня уважают.
- Ну-ну, - кряхтя и отплевываясь, я пытался подтянуться, ухватившись руками за скользкий, холодный подоконник. Он был грязным и ужасно вонял телом своей хозяйки, запахом которой я довольно надышался, подсаживая ее на окно. – То-то они дверь в комнату заколотили.
- Да это не они, а жилконтора, потому что у меня за квартплату взносы не заплачены с …й знает какого года. Как Нинка, сестра моя близняшка, погибла, так я и перестала платить. Это ведь ее комната. А ты что, мою Нинку не знал!?
Схватившись одной рукой за раскрытую оконную раму, которая подозрительно заскрипела у меня в руках, я все же суме подтянуться и сел на подоконник. В нос ударил запах мочи, испражнений, блевоты и кошки. Обязательно у всех дустов живут домашние животные, и что удивительно, живут не хуже своих хозяев.
- Ну, что уселся, - забубнила Людка. – Ждешь, когда участковый тебя за ноги вытащит.
- Ох, бля, только этого мне еще не хватало, - вздохнул я и спрыгнул на заваленный полиэтиленовыми пакетами и какими-то тряпками пол.
Под ногами оказалось что-то живое, которое зашевелилось и захрюкало. Поскольку, света в комнате небыло, я не мог сразу определить, что это за животное такое: кошка или собака, а может это была свинья из Пскова?
6
- Альбертик, пидерастик, - ласкова произнесла Людмила, - просыпайся, к нам гости пришли.
У меня под ногами послышался грубый мужской голос, слегка ретушированный попавшим в рот куском полиэтиленовой обертки от батона. Альберта я знал довольно давно, как минимум года полтора.
В то лето стояла неимоверная жара, и мы, как вольноопределяющиеся в знаменитом романе Гашека, бесцельно болтались по району в поисках приключений.
- Пойдем на «Равенство», искупнемся, - предложил Олег, с которым вместе просиживали штаны в советской школе, - заодно к Юрику зайдем, узнаем, как у него со здоровьем.
Юра, это тоже мой одноклассник, у которого на середине жизни врачи вдруг обнаружили рак крови, и он регулярно ездил облучаться в поселок Песочный, что находится под Петербургом. В школе я не был особо близок не с Олегом, ни с Юрой, но поскольку мы все вместе жили неподалеку, то общаться приходилось и после окончания школы. Идешь, к примеру, по Промышленной улице, видишь из кустов - голые пятки торчат, удивишься и пойдешь дальше. А остановился бы, присмотрелся, и узнал бы в отдыхающем Олега, который не донес вчера до дома зарплату, потому что, был пьян и в следствии этого, ограблен двумя неизвестными из одной закавказской страны под названием Азербайджан. Обидно, только вчера ботинки купил на Троицком рынке и вот, на тебе, опять оправдываться перед женой. Правда, зарплату Олег получает ежедневно, поэтому потеря каких-то сраных рублей, тьфу для него.
Или проходишь мимо бара на Промышленной, того, который напротив «Равенства» но не пруда, а НПО. Чего-то взгрустнется. Дай думаю, зайду! Заходишь, а там Юрик сидит, сухое потягивает. Башка лысая вся такая, как у тифозного, сам весь худой и бледный, но взор четкий, зрачок ясный. Короче, человек в прострации, но все соображает, только силенок нихрена не осталось, все химия проклятая забрала. Олег ему для поднятия сил какую-то дрянь покупает, на подобии «Виагры», ему врач посоветовал, в самом деле. Так у него после этого препарата, елда стоит, а сил все равно нет. Короче, бабу ему не завалить, если только она сама сверху пристроится. Так боятся, думают, что лейкемия передается половым путем, и отказываются вступать с ним в половые контакты. А он от этого страдает и пьет сухое в одиночестве, в баре на Промышленной улице, потому что в трехстах метрах от него, лежит в кустах его лучший друг без ботинок и тоже страдает отсутствием средств, товарища и счастья. Счастья, вот чего нам здесь всем не хватает, даже Сереге, который тащит нас на пруд, чтобы выпить портвейна и окунуться в грязную, цветущую воду, в которой еще наверняка плавают покойники.
В пруду на «Равенстве» тонут регулярно. Сколько себя маленького помню, каждый год вылавливали утопленника. Идешь бывало на рыбалку на Екатерингофку или Бумажный канал, смотришь, обязательно какой-нибудь дуст распухший лежит и возле него народ копошиться. В те времена скорая не такая была, да и одежда у фельдшеров обыкновенного белого цвета. Вот и видишь ее издалека, эту белую одежду в голубой дымке тумана поднимающегося над прудом. Жуть однако!
А в пруду караси с мужскую ладонь и их там видимо-невидимо. Правда, те кто местные, как мы, мы там их не ловили, знали, что они утопленниками питаются. Присосутся к телу покойника и высасывают из него последние соки. Кто-то из старших даже картинку такую нарисовал. Стоит рыбак с удочкой в пркду по пояс, а к его члену карась присосался и сосет, сосет. Прикольная картинка, правда?
Вот мы с Сергеем и Олегом пошли на пруд, чтобы чуть-чуть остыть от знойного воздуха, и возле него встретили этого самого чувака, по имени Альберт. Он стоял возле за ора и что-то жарил на небольшом костерке.
- Выпьем? – спросил Олег, сперва поздоровавшись, - Наша закуска, ваша балда.
- А почему и нет, - ответил заросшей щетиной мужчина с красной рожей и коричневыми руками. – Я всегда рад.
- Наливай, - Олег махнул рукой. Сергей стоял в стороне и разглядывал контингент отдыхавший возле пруда. Ему хотелось любви, а не водки. Но, поскольку он был в меньшинстве, я присоединился к желанию Олега, то ему пришлось оставаться с нами, а не в обществе потных женщин.
Альберт покопошился в своих многочисленных пакетах, вытащил бутылку из-под кваса в которой плескалась какая-то жидкость, и протянул бутыль Олегу.
Олег, в свою очередь, извлек из нагрудного кармана сушку и протянул Альберту.
Я думал, мужик вспылит, ну, на худой конец пошлет нас подальше, но тот, оправдываясь, отказался от закуски, сославшись на отсутствие зубов.
Спустя некоторое время, выяснилось, что Альберт, как и многие бывшие владельцы недвижимости в нашем микрорайоне, лишился ее всего лишь благодаря действиям одной предприимчивой бабы из паспортного стола, которая, как говорилось в милицейских протоколах, в начале девяностых годов, создала вокруг себя устойчивую преступную группу, занимавшуюся на протяжении восьми (!) лет нелегальным отъемом жилой площади у населения. Вся Оборонная улица была под прицелом у этой бандерши. К сожалению, я имени е не запомнил, но знаю, что она толи вышла на свободу, толи выйдет буквально очень скоро, отсидев семь лет, отправив на то свет несколько человек, а количество лишенных жилплощади исчислялось десятками. Альберт был в их числе. Позже в этом списке окажется Стас, Сулейман и другие, о которых в этом рассказе сказано несколько теплых слов. В настоящий момент Альберт жил в заброшенном сарае возле пруда и промышлял тем, что собирал металл, пустые бутылки и остатки пищи по помойкам. Жил он с Сашей, так же лишившейся комнаты, но по счастью, а может и нет, не по вине этой «черной маклерши».
- Мне хватит, - сказал Альберт каким-то гортанным голосом, когда выпил второй стакан разбавленного стеклоочистителя. – Я в тряпки, - и он как стоял, так и рухнул плашмя в траву и лопухи под ногами. Тем временем, в груде каких-то тряпок, находившихся подле, началось какое-то шевеление, и из них высунулась голова какой-то бритой дамы, которая лупала глазами, щурясь разглядеть нас в нахлынувшем свете.
- Альберт, вылезай, хватит дрыхнуть, вечер уже. Я водки купила, - Людка плюхнулась в полуразвалившееся кресло и скинула с себя сапоги без молнии.
Странным образом. Я обратил внимание, что все синяки называли это пойло, которое мы дружно хлебали с ними – водкой, может это был, своего рода, аутотренинг?
Из-под груды тряпья, оберток и пакетов показалась взъерошенная, седая голова Альбертино Лоретти. Помнится, именно тогда я впервые назвал его так и эта кличка прицепилась к нему, как ко многим другим, которым я давал погоняло. Не знаю почему, но люди как-то стоически принимали новые имена и относились к ним довольно индифферентно. Может оттого, что все они не злобные, не обидные: Джексон, Лоретти, Губошлепка, Рубль, Жопников и многие другие ходили по нашему району. Кто-то может подумать, что я хвастун и кичусь тем, что понапридумывал тут каким-то отстоям погонял, рожу надул и хожу, клюв к небу задрав? Ничуть. Просто констатация факта, и не более того, тем более, что большая часть народонаселения получила свои имена без моего участия. Вот к примеру: Вова-майор.
Длинный такой, несуразный весь, с ногами 47-го размера и рожей похож на Баталова-младшего, который в фильме «Облако-рай» играет мужа Ирины Розановой. Кто не помнит, посмотрите, замечательная картина. «Ты чего свистишь, как козел на веревке?»
Володя действительно был майором ВДВ и проходил часть своей службы на острове Свободы. Раз 2-го августа он вышел на улицу в форме, нацепив на бушлат весь свой иконостас, но стесняясь всего этого позвякивающего и поблескивающего безобразия, сверху накинул плащевку. Но, мне-то показал свои регалии. За что у него было столько кубинских орденов, Володя не распространялся, хотя я знал, что он был замкомбатом по хозяйственной части. Может готовил классно для Феди Кострова и его гвардии, а может воровал умело? Черт его знает. Из всех его приключений на Кубе я знаю лишь о том, как он отмачивал в хлорке огромную партию протухших кур, предназначенных для употребления личным составом после парада в годовщину кубинского восстания и про то, как генерал заставлял его быстрее стоять.
- Вы чем занимаетесь, товарищ майор?
-Стою, товарищ генерал-майор!
- Так стойте быстрее…
Там была еще высадка десанта в одну африканскую страну, в которой воевали тезка Вовки и Стас, но об этой Вовка-майор предпочитал не распространятся, намекая на то, что еще срок давности не прошел. Врал наверное, да кто уж узнает. Как врал он и про то, что был начальником Балтийского вокзала в начале 90-х, как пилили они там государственные деньги, а основные доходы приносила розничная торговля возле вокзала, пирожковая, да продажа вверенного ему имущества. Чего-чего, а этого он еще в армии научился, будучи начальником по хозяйственной части.
- Представляешь Ленька, - басил Майор, сидя на песочнице и разглядывая свои ноги в огромных белых кроссовках «Адидас». – ведь чего только у меня не было. О, а по тем временам.. Он принимался перечислять марки машин и электротехники, название мебели и лейблы шмоток, катера и мотоциклы. – А пол у меня в квартире был с подогревом.
- Ага, я был у тебя на Оборонке, - кивал в ответ я, - там кроме сраного стола с пепельницей и топчана с ватным одеялом, только мухи в виде экзотики и обсерают твой пол с подогревом.
- Да, - он кивал давно немытой головой, соглашаясь, - все это в прошлом.
- И чё, никак не вернуться?
- Не-а, - он помотал головой. – Жена наотрез отказывается принимать, пока пьянку не брошу.
- Так брось.
- Ага, сейчас допью и … Пошли к Колбину, Кольку заберем и Альберта поищем, - Вовка тяжело поднялся с края песочницы и шатаясь пошел к 13-у дому.
Колька-вологодский жил у Сашки Колбина на птичьих правах, впрочем, как и все остальные, кто изволил проживать там. Ночевал и я в маленькой комнате, вместе с сыном Сашкиной жены, который к тридцати годам настолько обленился, что практически перестал вставать с постели, пил и ел только за счет заработков отчима и подачек приходящих пассажиров. Мать лежала в соседней комнате, она была парализована. Еще в родительской комнате был телевизор, кот и болевшая туберкулезом женщина, очень красивая, но спившаяся окончательно, не веря в свое счастливое исцеление. Лешка, который Сашкин приемный сын, поначалу поеб*вал даму, но современен, и это ему стало лень. В первый раз, когда я только появился и познакомился с Сашкой, я долго, наверное полночи просидел возле каталки на которой лежала Света. Я не знал еще тогда, что эта сорокалетняя когда-то красивая женщина, болеет тубиком и слушал ее пересказ какого-то слезливого сериала. Я был пьян и смотря на нее думал, ну и что она тут лежит такая белая и пьет эту дрянь? Внизу живота возникло какое-то знакомое жженье. Алкоголь и желание сплетались в одно целое вожделение и я погладил ее по руке.
- Погоди, дай я тебе про Катю расскажу, - между делом сказала Света, продолжая описывать похождения телевизионных героев. Но, я уже поднялся с табуретки.
Ее тело было горячим и потным. Я поднял ночную рубашку, коснулся пальцами влагалища и почувствовал, что оно все просто сочится. Прелый запах женских прелестей ударил в нос, чувствовалось, что женщина давно не подмывалась. Ладно, я тоже не из душа. Я лег на нее, раздвинул пальцами губы и медленно вошел. Она вся приподнялась мне навстречу, слегка застонала и замотала головой. Я накрыл ее лицо краем одеяла и стал двигать телом вперед-назад-вперед-назад. Она обняла меня за шею, при этом не сдергивая одеяло с лица, ведь она-то знала, о чем не знал я. Слава богу, я не полез целоваться, лишние ласки были ни к чему, мне хватило и ее горящего тела и обжигающей промежности, огонь в котором я потушил спустя несколько минут. Тяжело дыша, я отвалил от нее и… и с грохотом шлепнулся на пол! Я совсем забыл, утомленный ночным солнцем, что любили мы друг друга на каталке. Колбин с женой мирно спали, выпив на двоих три «Снежинки», поэтому о моем поступке я сообщил только парням, распивавшим в Лехиной комнате.
- Так у Светки тубик, - сообщил Леха, когда я спросил, отчего она спит на каталке.
- Вот, бл*дь, - только и нашелся чего сказать я.
Через месяц я помогал выносить ее на одеяле в машину «скорой», а еще через неделю она умерла. Грустные, черные глаза и какая-то покорность. Горящие в ночи коричневые щеки, с отблесками отраженного экрана телевизора. Запах ее влагалища и тихие стоны, вот и все что осталось от нее.
***
- Так Лоретти с Сашкой на пруду, - прогнусавил Колька, когда мы поднялись к Колбину. – Я вчера баночки собирал, их там видал.
- И эта дур-ра тверская там, - констатировал Майор, он почему-то недолюбливал Сашку, а та отвечала ему взаимностью. – а немец там?
- Вроде того, - Колька кивнул. – Они собрались куда-то за Волхов ехать, строить что-то, вот и обсуждают свою поездку, - Колька провел внутренней стороной края ладони по горлу.
- А ты-то что надумал?
- А что мне, у меня веще-то спортивная сумка и пакет.
Я плюнул на грязный пол весь в окурках и раздавленных вшах. В комнате Лехи этой живности было столько, что стоило только кому-нибудь новенькому появиться у него, как тут же на него набрасывалась целая орда кровососущих существ и принимались обживаться в его одежде. Как говорил Мультик, которого спрашивали, есть ли у него вши?
- А как же, они здесь у всех!
- А где они у тебя живут, у тебя штанов даже нет, на х*ю что ли?
- На лобке – лобковые вши, а на белье – бельевые, - почесывая член, отвечал Мультяй и выворачивал подкладку своей зимней куртки, говорил сокровенную фразу:
- Вша она потому и зовется вшой, оттого, что живет во швах!
Сколько раз мне приходилось в глухой ночи, включив в комнате свет, выискивать во швах своих джинсов, рубах, футболок и трусов вшей и гнид, не счесть. Иногда их было столько много, что несмотря ни на что, приходилось кипятить белье, в том числе и пастельное. На вопросы матушки, я пряча глаза, отвечал, что тупо: обосрался во сне! Признаться, что я принес домой вшей было хуже, чем свалить все на банальную пьянку.
Пройдя в комнату к Колбину, Вовка-майор позвал Сашку, который, как обычно, смотрел сериалы. Сашка разорался, поскольку был псих и справка у него из дурки имелась, но пятьсот рублей дал.
- Это на горючее, - сказал Вовка, пряча денежку в карман.
- Э, а мне? – спросил Леха, стряхивая очередную гниду с черной простыни на такого же цвета пол.
- Маленький еще, - сказал Колька.
- Батя, батя, - заорал Леха.
В комнату ворвался разозленный Сашка, которого оторвали от любимого сериала.
- Чего вам, мало!
- А они мне не дают, - начал жаловаться Леха.
- Дай мне, - сказал Колбин Майору. Тот вытащил купюру и протянул ее хозяину. Сашка взял и разорвал ее пополам. – На тебе, - он протянул Лехе, - а это вам, - он протянул вторую половину опешившему Майору.
- Саш, ты опупел, - пробурчал Колька.
- За*бали вы меня все, - Колбин подпрыгнул как козел и принялся размахивать руками и орать в пустоту. Такие истерики у него случались регулярно. Приехавший в Ленинград в конце семидесятых тракторист из под Луги, нашел здесь женщину с двумя детьми, да так и остался с ней жить. Аккурат в перестройку начались со всей семьей проблемы, за исключением старшего сына, который уехал жить к своему биологическому отцу. Поначалу парализовало Светку, не ту которая тубиком болела, а Сашкину жену. Потом тряхануло его и у него частично отказали ноги. В довершении ко всем радостям, у Лехи нашли порок сердца. Жители 13-го дома винили во всем квартиру. Так и говорили: дом номер тринадцать, да и квартира у Светки (она была записана на Сашкину жену) три раза по тринадцать, вот их троих и того. Хорошо, что Валерка (старший сын) вовремя свинтил отсюда! Так оно или не так, но соседка там не жила, а пыталась сдавать комнату. Но, постояльцы там как-то не задерживались, съезжали по разным причинам. Помню, поселилась одна из Великих Лук, вся такая приличная и минет делала прилично. И что, напилась, свалилась с лестницы и сломала себе позвоночник. А про минет это честно, спросите у Колбина, как он меня от нее гонял. Ревновал стервец!
И вот стоим мы и смотрим на две половину пятисотки.
- У меня скотч есть, может прокатит, - наконец, разродился я.
- А идите вы, - Колбин выскочил из комнаты и вскоре вернулся с новой купюрой. Скомкал ее и бросил под ноги Кольки.
- Сань, ну ты чего? – Колька попытался его успокоить, но тот завизжал, как девка и выскочил из комнаты к себе. Подождав, пока крики за стенкой стихнут, Николай повернулся ко мне и сказал. – Ну, где твой скотч?
- В …
- Понятно, - кивнул Колька. – значится так, эту половинку я отдаю тебе, заберешь у Лехи вторую и делайте с ними что хотите, а эту бумажку, - он поднял над головой пятисотенную купюру, - мы с Вовкой оприходуем по своему разумению. Я думаю, что мы пришли к консенсусу.
- Несомненно, - ответил я, вытащил из Лехиных пальцев разорванную половину денежки, взял вторую у Кольки и помахал братве рукой.
- Постой, Ленька, а я, - открыл рот, до этого молчавший в тряпочку Алексей. – ты вернешься?
- Жди меня и я вернусь, только быстро жди! Вова, - обратился я к Майору, - объясни Лехе как надо быстрее ждать когда «стоишь на часах».
Какое там, объясни. Лишь только во лбу забрезжил рассвет, Майор с Колькой рванули из комнаты, словно стадо потревоженных буйволов в пойме реки Нил, громыхая своими копытами по лестнице.
- Я сказал завтра, значит завтра, - расплевавшись со вшивым номинальным хозяином комнаты, я проследовал за парочкой парнокопытных умчавшихся в прерию. Так они собираются на стройку или как?
Склеить скотчем или лучше папиросной бумагой вовсе не так трудно, гораздо сложнее эту купюру потом сбагрить куда-нибудь, потому что в последнее время в магазинах неохотно берут покоцанные, а тем более рваные деньги. Чесать же до ближайшего банка было откровенно лень.
8
Когда Майор и Вологодский подошли к пруду, то пьянка была в самом разгаре. В недостроенном ангаре, в котором позже планировали разместить мото-клуб, бухало несколько человек, в том числе: Альберт, Сашка, Немец, проститутка Рита и молодой пацан Василек, который сбежал из спецприемника для несовершеннолетних и временно нашел пристанище во взрослой среде.
- Вовка, ты слышал, вчера из пруда опять жмурика достали? – Колька рассекал своей морской походкой, хотя во флоте не служил. Он вообще нигде не служил, поскольку завалил в молодости одного пижона из города, который домогался до его любимой девчонки. Конечно, девчонку Колька не любил, просто надо было вы*бнуться перед городскими из строительного отряда, когда те на дискотеке в клубе стали неадекватно себя вести. Николаю выписали червонец из которого он отсидел восемь полновесных лет в архангельской области, то есть, практически рядом с домом. Парнем он всегда был неплохим, но тупым и очень доверчивым, чем и пользовались окружающее его люди. На работе его кидали с зарплатой, в любви ему вечно не везло, про учебу и говорить нечего, тупой он не заостреет. Единственное чем не обидел его бог, так это здоровьем. Здоровый Колька был, как вологодский кабан-секач. В Питере в очередной раз он оказался по службе, работал он в строительной конторе, которая имела свой объем в Вологодчине, а офис в Петербурге. А поскольку, фирма уже три месяца не платила рабочим, то те решили отправить в головную контору двух парней: одного посмышленней, в качестве мозгового центра, а другого неважно, главное, что с кулаками. Обратно в Вологодскую губернию вернулись оба: тот который с мозгами, и какая-то питерская шлюха, увязавшаяся за ним, поскольку тот обещал жениться на ней. Колька остался в Петербурге, решив пожить у Колбина и поискать себе место поприличней чем на родине.
- Ясное дело, - поддакнул Майор, присаживаясь на бетонную балку преграждающую машинам проезд вокруг пруда. – Тут еще сто лет назад с «Равенства» в него столько арматуры ссыпали и колючей проволоки, что не мудрено, кто-нибудь да зацепиться трусами. – Он раскрыл пакет, достал бутылку «Пекаря» и присосавшись к горлышку, сделал несколько приличных глотков. Обтер ладонью и передал Кольке. – Его чистили в последний раз два года назад, так поди сколько русалок прижилось.
- А среди русалок есть мужики? – Колька мечтательно смотрел на поросшую ряской черную воду. – Как они размножаются?
- Икрой, - Вовка полез в китель за сигаретой. Колька никогда не курил и даже не пробовал. Прикурив, он так же уставился на воду, в которой резвился утиный выводок. Тяжело вздохнул, выпуская дым. – Русалки, как рыбы. Они икру мечут.
- Да-ну? – Колька почесал затылок, силясь представить себе мечущую икру русалку. – У них…, - он запнулся, понимая, что приятель подтрунивает над ним. Но, ничего не стал говорить, махнул рукой и отхлебнул из горлышка. – Пойдем?
- Так пришли уже, - Вова-майор стал подниматься. – Чуешь дымом тянет, они наверное картошку пекут или мясо жарят. Сашка вечно у гастронома шкурки подбирает, бывает и мясо на косточках попадается.
- Альберт ты чего дрожишь та весь? – я пожал ему руки и кивнул сидящей с ним женщине. – Здесь ночевали?
-Ну, а где еще, - отозвался Лоретти, потягивая чифирь из консервной банки.
- А Майора здесь грохнули, - вновь спросил я, оглядывая полуразрушенный, так и недостроенный ангар. В принципе, его можно было восстановить, но кому это нужно. Мото-клуб организовали в другом месте, на самом стадионе «Кировец», хозяин куда-то пропал, а подрядчик свинтил еще раньше хозяина. Да, возвели чтобы разрушить, как Карфаген.
- Здесь, - ответила за Альберта Сашка, вон там, на втором этаже, - она выставила вперед свой сморщенный подбородок, указывая им на место преступления.
Я поднял с земли кусок арматуры и направился к ряду подгнивших деревянных ступенек. Лестница была узкая, вся обосранна и мокрая от утренней россы. Над ней свешивались доски, балка и торчали куски арматуры, как иглы престарелого ежа, потерявшего в схватке со временем большую часть своих заградительных надолбов.
- Ты аккуратней, там пол шатается, - крикнула снизу Сашка, когда я ступил ногой на настил второго этажа. – Там справа, где лежит кусок рубероида, кровь его должна быть. Я сама туда не ходила, мне страшно, но Альберт ходил.
- Никуда я не ходил, - отозвался Альберт.
Вот кусок рубероида, вот пакет, несколько консервных банок, пустая бутылка из-под пива, несколько кострищ, кое-где обрывки горелого кабеля, кирпичи для жарки хлеба или мяса. Лужа ржавой воды от дырявого потолка. Запах мочи и испражнение. Возле двух обгоревших кирпичей вилка. Этот мальчишка возле приемки говорил, что Майора вилкой закололи. Все может быть, но менты здесь уже все обшмонали и проверили, поэтому все вещдоки были уже давно в лаборатории. Честно говоря, я и не жаждал вовсе чего-нибудь найти. Просто мне было интересно. Вчера разговаривал с человеком, выпивал. А сегодня хожу и осматриваю место, где его убили. Парадоксальная ситуация? Да, пожалуй нет, скорее банальщина!
Как рассказал избитый проституткой до полусмерти Василий, которого я нашел возле приемки на Турбинной улице, трагедия случилась вчерашним вечером. Они пили вино на втром, строящемся этаже ангара, когда появились Вовка и Колька. Сашка, находившееся в плохих отношениях с Майором ушла, прихватив с собой Альберта, а Колька с Майором присоединилась к выпивающим. В один момент, проститутка Рита заметила, что Вовкина рука залезла к ней в сумочку и она подняла хай. Колька к тому моменту был уже в ауте, а Вовка еще держался. Немец вскочил на ноги и предъявил Вовке. Майор сказал, что Ритке почудилось и предложил вывернуть карманы. Ритка залезла к нему в джинсы и нашла там пятисотенную бумажку, хотя час назад, Майор божился, что у него денег нет. Вначале попытались разбудить Кольку, чтобы спросить у него, были ли у Майора деньги, но Николай не подавал признаков жизни, а Майор собрался идти домой. Тогда Ритка залепила ему пощечину, а Немец схватился за консервный нож и вилку. Васька попытался убежать, но Ритка толкнула его и он свалился со второго этажа. Проститутка спрыгнула за ним и отметелила его ногами, решив, что он заодно с Колькой и Майором. Что там было наверху, Василек не знает. Помнит только, что нашла его возле пруда какая-то женщина и он рассказал ей, что случилось в ангаре.
Я не мент и мне сложно сказать, где здесь правда, а где вымысел. Я знаю лишь одно, что Майора в тот вечер действительно убили, убили чудовищно. Но, от подробностей стоит отказаться, стоять, глядя на почерневшую от копоти вилку и размышлять о бренности бытия или причудливости случая, однако не стоит.
Я выдохнул и спустился вниз к трапезничающим бомжам.
- А вас то чего не взяли?
Альберт пожал плечами, а Сашка просто продолжала жевать беззубым ртом корку хлеба.
- Может еще вызовут, - предположила она, доживав, и отхлебнув из банки чифиря. – У тебя ничего нет?
- Есть, - я вспомнил про порванную Колбиным купюру и полез в джинсы. Ведь у Вовки тоже была такая же бумажка, только целая, когда мы расставались с ними во дворе. Неужели из-за той сраной Колбинской бумажки Майор лишился жизни? Мистика какая-то. Страшная мистика «Светкиной квартиры». Прямо, как у Булгакова. – Только не знаю, где ее спихнуть.
- Давай, у меня подруга в магазине на Промышленной, как раз напротив пруда. Схожу, поменяю. – Старуха отряхнула задницу, аккуратно собрала остатки трапезы в сумку из кожзаменителя с лейблом «Guchi» и протянула мне сморщенную ладонь всю испачканную в крови.
- Пошли вместе, как-то неуютно здесь, - сказал я, недоуменно глядя на ее ладонь и выбрасывая арматуру. Зачем я ее выбросил? – пронеслось в мозгах. Да, свихнешься здесь за милую душу. Я набрал в легкие побольше воздуха и через секунду выдохнул. – Лоретти, ты с нами?
Немцу дали восемь, проститутке Ритке пять, доказали, что она нанесла майору несколько ударов по голове, Кольке три года, за то, что не проснулся когда убивали его друга, остальных даже не вызывали на допрос. Зато трахнули Ленку в квартире у которой Колька хранил свои документы. Трахнули не на словах, а на деле, втроем, привязав руки к ножкам стола, засунув в рот ее трусы, и обещали сделать это еще, если она и впредь будет держать на сохранении документы всяких подозрительных личностей.
После того случая, Сашка навсегда свалила из этих мест. Неизвестно, добралась ли она до малой родины или нет, но в районе Оборонки ее больше не видели.
***
Людка сидела на тахте, положив ногу на ногу и ругалась на сонного Альберта. Я вообще не понял, зачем я нахожусь здесь, почему не пошел домой и не забрался в теплую ванную. Из окна дуло сквозняком, смрад бил в нос, грязная вилка в банке из под килек и растрепанная голова Лоретти вызвали совсем не благостные воспоминания, а скорее наоборот. Три четверти лунного диска нависало над крышей соседнего дома. «Плывет луна в футляре облаков, как пилигрим в общественной уборной». Неожиданно громко завыл пес, прямо под Людкиным окном. Я поежился.
- Наливай, а то уйду, - произнес я дежурную фразу, наблюдая, как Альберт пытается влезть на тахту.
- Да уходи, к чему ты нам сдался, - ответила Людка. – Правильно, Альберт? Увидев, что я перекинул одну ногу через подоконник, она прохрипела. – Хватит придуриваться, слезай и послушай, я тебе про Нинку расскажу.
Немного помявшись и поковырявшись в опухших мозгах, я все же решил остаться, не выпивки ради, а ради процесса выпивания.
В моей кружке оказался потушенный бычок, что можно было воспринять как закуску, а как знак, что пора сваливать, а то хозяйка вполне может меня зарезать, как зарезала водителя, который устроил это ДТП.
9
- Мы с сестрой родились в Ленинграде в расстрельном 37-м. отец был военным, а мама филармонии играла на виолончели. Это кольцо мне от нее осталось, - Людка показала кольцо с большим желтым камнем типа янтаря, которое я давно приметил, поскольку оно здорово диссонировало с ее обликом. – перед самой войной отца перевели на Дальний восток, так мы оказались в Приморье. Видимо поэтому и не ощутили на своей шкуре всю страшную мясорубку Великой Отечественной. Кстати, Лень, мне до сих пор неизвестно, кем служил мой отец. Злые языки говорили, что он был в войсках НКВД, и даже отвечал в каком-то отделе за борьбу с контрреволюционным заговором в Манчжурии, но мне об этом доподлинно неизвестно, отец умер рано, а мама ничего о его службе не рассказывала. Как-то мы с Нинкой нашли его письма с какими-то значками, как позже выяснилось- с иероглифами, но в них он только объяснялся в любви нашей маме и не более. Сразу после войны, отца перевели на Камчатку, где он заболел туберкулезом и умер. Мать с двумя нами, решила поехать к родственникам в псковскую область, потому что, в Ленинграде нам почему-то отказали, сославшись на то, что были утрачены все документы. Мать решила, подавать заявление в собес, но пока суть да дело, пожить под Островом, что в Псковской губернии. Так мы оказались втроем в деревне, где Димка родился и Нинкин сын Лешка.
Я молча кивал и разглядывал мух бегающих по стенке. Уже поздняя осень и эти твари должны впадать в спячку, как караси и медведи, а они тут так развеселились, что удержу нету. Жужжат, резвятся, в салочки играют и даже спариваются рядом с моей засранной кружкой. Выслушивать душещипательные истории мне претило еще с малых лет, особенно после одного «урока мужества» в школе перед 9-м мая.
Нас, не только младшеклассников, но старших посадили в актовом зале и предупредили, чтобы вели себя тихо, потому что, к нам придет заслуженный ветеран, летчик-истребитель воевавший под Ленинградом в годы вражеской блокады. Завуч распределила роли среди старшеклашек: кто будет стихи читать, кто подарки вручать, а кто цветы дарить. И тут полоумная директриса, на нее чем-то похожа одна бл*дь из бывшей Государственной Думы по фамилии Федулова, предложила, чтобы цветы дарил кто-нибудь из малышни. Ребят из младших классов было более четырехсот человек, и надо такому случиться, что из этой почти полутысячи выбрали меня и еще какую-то толстую девочку из четвертого класса. Вот набор: я – очкарик и баба – как пузырь!
Пионервожатая Марина, повязала мне другой галстук, почистила уши, причесала, обнюхала всего с ног до головы, не воняет ли от меня табаком, и занялась «пузырем». Как сейчас помню мою даму звали Милена, это имя означало Маркс и Ленин, нахрена девочки давать имя сотканное из мужских фамилий, сейчас сложно догадаться, хотя некоторые придурки умудряются и сегодня отличаться по этой части. Взять хотя бы имя Влапунап, что означает: Владимир Путин Наш Президент! Большего маразма чтобы отлизать жопу вождю не было и быть не может. Впрочем, я отвлекся. Вспомнив про имя Влапунап, я невольно заржал, и… очнулся от воспоминаний.
- Пидарастик, - «губа» была явно раздражена моим смехом. – И чего здесь смешного, если мою мать корова боднула?
Мне было неудобно признаться, что я совсем не слушал Людкин рассказ, а думал о своем детстве, но делать нечего, пришлось оправдываться.
- Да ты так это рассказала, - не находя слов, промямлил я. – Продолжай пожалуйста, не барагозь.
- О, бл*дь, смешно, - расходилась Людка, мою мать чуть на тот свет не отправила соседская пеструха, а ему смешно, словно я анекдот какой рассказываю!
- А возьми и расскажи, - вовремя вступился Альбертино, укладывающий обеими руками свои непокорные волосы.
- И ты туда же! – Людка шарила глазами по комнате в поисках чего-нибудь тяжелого, чтобы запустить им в кого-нибудь из нас, но не найдя, вскоре успокоилась и приказав Альберту налить, продолжила свой рассказ. – Когда мать из больницы выписали, то Нинка ей и рассказала, что к нам мальчишки на сеновал лазили и показывали свои письки.
- То же мне невидаль, - тут же влез Альберт. – Давай лучше выпьем.
В следующий момент, я понял, что мне повезло, что эту фразу произнес не я, а Лоретти. В него полетела восьмисотграммовая банка с блевотиной, которую Людка ловко выудила из-под тахты. Раздался глухой звук, словно колесо машины угодило в разбитую колею. После этого послышался возглас- ох! – и следом тупой удар головой об пол. Вот такая симфония звуков нарисовалась на моих глазах, партитурой заслоняя собой все предыдущие музыкальные конструкции.
Я попробовал встать, но ноги были столь тяжелы, что отклеить их на сгибе друг от друга не представлялось никакой возможности. Придется выполнять свой долг, как в далеком детстве, дарить букет красных гвоздик заслуженному летчику спасшему наш город от фашистской нечисти.
Когда в актовом зале появился невысокий поджарый мужчина с голым белым черепом на котором были нарисованы бардовые острова, с абсолютным отсутствием растительности на обожженном лице, с оскалом, как у Кощея-Бессмертного из фильма про «Василису Прекрасную», с визгливым, скрипящим голосом и безумным пылающим взглядом, то я понял, что обосрусь когда он подойдет к нам или мы подойдем к нему, чтобы поздравить его с наступающим праздником и поблагодарить за дарованную нам жизнь. В этом не вина ветерана, в этом его боль. Но, эта боль помноженная на тот пафос с которым все это превозносилось, на ту эклектику сознания детей, на ту подложку пропитанную идеологией раба, так въелась мне в мозги, что до сих пор глядя на путинских патриотических ублюдков, мне хочется показать им лицо того безумного, практически сожженного заживо летчика, который выжил ради нас, но которого мы уже не интересовали. Мы были лишь отражением в его затухающем сознании, которое с войны так и не вернулось никогда.
Я дрожал, что-то лепетал себе под нос, когда совал в его большую, коричневую ладонь букетик гвоздик. Думаете, он понимал мое тогдашнее состояние? Мне кажется, что он так и не вышел никогда из боя, как пел Высоцкий. И чем дальше, тем больше. Наша идеологическая машина пытается нам внушить, что кроме победы ничего главнее в нашей истории не было. Не буду ругаться, есть название фильма Тарантино – это про них!
- Людка, - я понял, что дольше сидеть в этой вони просто не в силах. – Я сваливаю, спасибо за прием.
- Пошел ты нах*й, - ответила «губа». – Больше сюда не приходи!
Едва я соизволил подняться, как со стороны улицы проявилась рожа Репина. Олег запыхавшись, силился что-то сказать, сверкая выпученными глазами и хрипя.
- Где тетя Люда?
- Я здесь, - крикнула в ответ хозяйка.
Подождав, пока Репин влезет в комнату, я успел плеснуть себе тридцать грамм стеклоочистителя и махнуть, занюхивая водой с плавающими хабариками и мухами. В сконцентрировавшемся до уровня белой горячки воздухе, плавали предчувствия надвигающейся бури, которую стоило ждать, как мокрый ноябрьский снег этой ночью. Питер он во всем такой, мутный и непредсказуемый.
10
Он жил в двухкомнатной квартире на улице Губина на втором этаже.
- Партагос. Амигос. Залупас. Анонисто.
Бенито. Масонас. Альбацо. Залуписто.
Что эта тварь про залупу все щебечет, ей мало того, что мы сейчас валяемся как два идиота?
Похоже, Лауре действительно было смешно, что внезапно, может быть от испуга, у нее схлопнулась матка и губы зажали Сашкин член, да так, что он лежит и никак не может вытащить свою головку. Красный весь, нервный, ворочается, сопит, а не может. Ей тоже поначалу смешно было, но чем дольше и дальше, тем становилось глупее их положение, она начинала нервничать. Раньше она никогда не попадала в такие ситуации.
Сашка психовал и не понимал, почему пенис так здорово прилип к ее губам, точнее зажат так, что выдернуть его все равно, что содрать кожу на пальце. А ведь как все случилось классно.
***
- Пацан, служить тебе будет положено за страну, как написано в конституции, по-людски.
Шура Долбоебов уже не в первый раз слышал эти слова, поэтому абсолютно спокойно сидел на медицинской комиссии, когда врач уролог осматривала его гениталии. В призывном билете у него значился номер 001, это означало, что молодой долбоеб допускается к службе в войсках стратегического назначения, и стало быть его хоть в космос посылай, хоть во Вьетнам, ему по-барабану, ума в черепушке от этого не прибавится. Назавтра вперед, родина ждет.
Осиновая Рожа под Ленинградом медом не показалась, но и парашей не пахла. Сашка относился к службе так, как к нелюбимой работе – перетерпи и слюбится. Пару раз, не более того, зацепился с хлеборезом из Дагестана, попал на «губу», вышел и … последним получил свои лычки. За три дня до отправки на общем построении на плацу, полковник Макаров прочитал приказ об отправки специальной бригада пехотинцев на Кубу.
Сашка воспринял это известие совершенно спокойно. Служить оставшиеся полтора года на Кубе или в Сибири не все ли равно, солдат спит - служба идет.
Утром в четыре часа весь полк подняли, построили и маршем отправили по шассе. *****хали довольно прилично, пока не дошли до Пушкина, где рассредоточились возле универмага, пока начальство о чем-то договаривалось с руководством магазина.
- В шеренгу по одному, становись! – заорал прапорщик Яскускис. – Не торопясь заходим в отдел и не щелкаем еб*лом! Всем ясно?
- Так тычно!
Всю команду одели в наше доморощенное дерьмо. Каждому досталось по две рубахи, костюму и плащу. Александр нацепил на себя пиджак 48-о размера и взял синий плащ, который был сшит на человека у которого руки были размером с дуло у гаубицы. Позже их погрузили в ПАЗики и отвезли в гавань. В Ленинграде с бригадой морской пехоты прощался проливной дождь и шквалистый ветер. Адмирал в намокшей фуражке пытался сказать какие-то слова, но забыл их и только махнул рукой. Заиграло «Прощание славянки». Сашке стало тоскливо, и он вспомнил свою вологодскую деревню и козу, которую все-таки обрюхатил, пускай не он, а козел Васька, но он поучаствовал. Потом команду погрузили на корабль под чудным именем «Балтика», возившем пассажиров из Ленинграда в Хельсинки, и через Таллинн и Амстердам, отправили к острову Свободы. Осень 74 года Саша встретил несколько раз.
У нас в Союзе она была как всегда яркая – кленовая, в Европе серая, дождливая и туманная, как Альбион, которые они прошли на шестые сутки, осень в Атлантике выдалась такой штормливой, что его соседи по каюте не успевали добежать до гальюна, и все накопившиеся с завтраков и обедов продукты выливали из себя прямо на койку. В с вязи с чем, командир издал приказ: блевотных не кормить и при возможности выбрасывать за борт акулам.
Возле Азорских островов их корабль встретили американские сторожевые корабли, а по голосу Америки сказали, что очередная партия вооруженных советских головорезов движется по направлению к Кубе. Движется, то так, но попав в шторм, бригада вынуждена была огибать его высшую точку и отклониться от маршрута. Х*йня война, главное маневры, - сказал полководец, но те 16 пачек «Памира» выданные солдатне закончились, и солдаты стали приставать к гражданскому экипажу судна, продать им «нз». В критический момент, когда мог случится «потемневший броненосец» на горизонте нарисовалась Куба.
База «Манагуа» ждала своих постояльцев. Четвертая бригада морских пехотинцев радушно приняла вновь прибывших «компаньеро донде» - куда попал, по-русски.
Вся цель переброски наших солдат на Кубу сводилась к банальной цели обучения местных аборигенов обращением со стрелковым оружием и гранатами. Окружением посложнее занимались офицеры. Сержант Долбоебов занимался тем, что продавал продукты питания, чтобы танцевать самбу с местными проститутками. «Ченчилос» это не только обмен риса и смазочных материалов на женские ласки, это еще и хлеб, который на Кубе растет только у партийного руководства. Пойдешь в «Каса», по-кубински это соседняя вилла, поменяешь пару банок риса на хлеб, сидишь и хаваешь его в одиночку и никаких тебе бл*дей не нужно.
Как это так, вдруг просыпается предстательная железа, а ты Саша не ох*ел? И тут понимаешь, что кроме хлеба должны быть и Педро. Этот старый пердун был в части и до их приезда. Он как раз и занимался «Ченчем», менял армейское шмотье на ром и женщин. Сашкин подчиненный, Алексей из Архангельска, здоровенный лось с одной извилиной в башке нацеленной на женскую грудь, сумел договориться с Педро о том, чтобы это еб*ный сутенер притащил им парочку приличных «компаньерос-****ось», за сто литров ГСМ.
Черной кубинской ночью, выволочив за пределы части пять канистр с машинным маслом, Саша с Лешей принялись ждать педрилу, обещавшего подъехать на «Джипе» за товаром. Прождав пару-тройку мгновений, парни решили сами сходить к Педро, предварительно укрыв похищенное пальмовыми листьями. Продравшись сквозь кактусы, лианы и пальмы возбужденные но не сломленные парни добрались до фазенды Педро.
«Але. Педриньо. Массимо ебиньо» - последнее, это по-испански и ежу русскому понятно. «Чочило, чочолито»! поверь так хочется еблитио!
Стоят парни перед маленькой хижиной, затянутой москитной сеткой и кричат эти самые горькие слова. И тут за сеткой появляется нечто похожее своим обмороком на Софи Лорен. Сиськи такие огромные, что у Лехи член моментально вырос на два сентавро, а Сашка вспомнил козу из родной деревни.
«Чочило, еблиньо, амиго Педро!» - кричит Сашка.
«Но, еблиньо. Идито нахуйо» - раздается в ответ.
И тут за сеткой появляется вторая дама в неглиже и с фигурой покруче чем у первой. Тут у Леха планка слетела напрочь и он орет:
«Мадам, я тут у ваших ног, пустите бл*ди на порог, я так продрог и занемог, что хреном бьюсь о потолок».
Сашка почувствовал, что у солдата крыша подвинулась и заорал:
«Чочолино за палмейрас еблиньо или миньето!»
В комнате смех и вой.
«Но поки-фоки. Мы комсомол»
Из всего этого Сашка вынес лишь одно, что бабы им не дадут. Кое-как уговорив рядового, сержант Александр направился по направлению к части, пока их с Лехой не нагнал крик, чем-то похожий на голос Педро:
«Советико, амиго, компаньеро»
Сашка смотрит, бежит этот толстый кубинец и размахивает здоровенной мачете. О-па, весело. Морская пехота, хоть и не совсем морская, знает как бороться с идиотами. Спрятавшись за пальмами с обоих сторон тропинки, они дождались, пока Педро поравняется с ними и уложили его одним ударом ноги в промежность. Здоровущая мачете снесла несколько пальм по инерции пролетев после падения хозяина.
«Яйца болят, а вы дураки,- сказал Педро, рассчитываясь с парнями за масло. – Это дочь моя, Мальвина. Ей 14-ь лет, ей поки еще рано. Хотите ебдиньо, будет вам Лаура»
Через два месяца пароход «Сайма» шел в Луанду с черными парнями одетыми в белые и бежевые костюмы. В трюмах корабля было…
Сашка не видел, что загружали на корабль, но ему было все равно, возвращаться на Кубу в этот раз будет проще, норд-ост! Он ущипнул Лауру за грудь и почувствовал, как ее влагалище ослабло и спазм прошел. Жаль, а можно было с ней трахаться бесконечно, до самого конца службы.
11
Вовка был одним из тех, кто встречал кубинских наемников стоя в потру недалеко от столицы Анголы, той самой весной 75-о года.
В отличие от Стаса, он сразу же попал в страну, минуя путешествие по конголезским джунглям.
Сухо поздоровавшись с сержантом, небрежно скинувшим честь мимо уха, Володя глядел на молодцеватых, сбитых пацанов, в массе своей черных и мулатов, сходивших по трапу парохода.
На его жопе нарисовалось даже подобие улыбки, когда высоченный негр спрыгнув с трапа, подвернул ногу и, падая, увлек за собой дюжину своих собратьев. С этими парнями совдепия быстро справится с африканцами. Володя почесал жопу-щеку и пошел по пирсу.
Когда их накрыло миной, он представить себе не мог, что все сложится именно так трагикомично. Его тело мгновенно стало подобно страусиному перу, поднятому в воздух порывом муссона и плавно опущенному на термитник, находящийся в сотни метров от эпицентра взрыва. Когда его обнаружили южноафриканские военные, то от него лица, живота и ног практически ничего не осталось, все было съедено подчистую. И если он поначалу ощущал эту страшную боль, когда термиты вгрызались в его щеки и ели лицо, то потом он просто лишился сознания и перестал что-либо чувствовать. В госпитале Йоханнесбурга ему аккуратно срезали кожу с нетронутых ягодиц и пришили на мясо оставшееся на лице и плечах. Член и яйца спасти не удалось и поэтому у него в промежности торчал пластиковый катетер с клеймом «Мade in Soused Africans of Republics», а детей котетором и без яиц еще никто делать не научился. Обменяв советского лейтенанта на штатовского инструктора-вертолетчика юаровцы даже предположить не могли, что soviet pared-down не просидит на родине и полгода, и вновь запросится в Анголу. «Гадом буду, отомщу этим черным бл*дям!» - решил Вова, высиживая часы у военкомовских дверях. Наконец, когда у кого-то из руководства в первом отделе лопнуло терпение, Володю вызвал к себе военкомовский майор и сообщил, что принято решение удовлетворить его просьбу и направить его в командировку. Вовка еще не знал, что среди спецслужб уже давно ходили сведения, что новое португальское правительство, хочет прекратить эту бессмысленную резню и отдать черным страну на свое людоедское рассмотрение. У метрополии, встававшей на демократические рельсы после стольких лет диктатуры, попросту небыло денег, чтобы платить наемникам за их услуги. Конечно, американцы предупреждали о последствиях, которые грозили стране, когда она полностью покроется красным цветом орт крови и установления там коммунистического режима, но предупреждение на банан не намажешь, а денег потоки исчезли без следа.
Почесывая бордового цвета задницу, на которой в последнее время стал проступать мягкий пушок, как у тринадцатилетнего подростка, Володя проводил взглядом кубинских амиго и подошел к сержанту, присевшему на капот «Джипа».
- Ты откуда товарищ?
- Так мы вологодские, - ответил усатый сержант, рассматривая одутловатое лицо Володи, явно чувствуя себе неловко под его колючим взглядом. – Танкист?
- Нет, - бывший лейтенант покачал головой, - к чему это?
- Так, я вижу что ты горел, похоже, - сказал вологодский, - кожа на лице не натуральная.
- Кожа, - Володя скривил тонкую полоску безгубого рта. – Кожа своя собственная, с этого самого места, - он похлопал себя ладошкой по жопе. – А вот там как раз pork.
- Свиную кожу пришили что-ли?
- Угу, - кивнул Володя. – Когда назад-то?
Сашка промолчал. Он бы и рад рассказать незнакомому чуваку с красной рожей, когда их пароход пойдет за новой партией амигос, но сам не знал об этом. его работа простая, он инструктор, привез вверенный ему контингент, передал по команде и все, остальное его не волнует. Вряд ли это волновало и краснорожего, просто человеку хотелось поговорить с соотечественником, а говорить кроме как ни о чем и небыло.
- А это как случилось? – для приличия Сашка спросил его, мотнув подбородком в сторону Вовкиного лица.
- Э, товарищ, это долгая история, - видно кого-то увидав, краснорожий протянул Сашке руку и попрощался. – Увидимся в Союзе.
***
- Стас, Стас, - Вова заглядывал в остекленевшие глаза приятеля, силясь понять, он просто спит с открытыми глазами или все, приплыл. В черной, как смоль ночи, разглядеть собственную руку в десяти сантиметрах от глаз было практически невозможно, хотя белые звезды на своде небес были включены согласно штатному расписанию. Чиркать зажигалкой было категорически нельзя, и Володя наклонился, чтобы послушать дышит ли товарищ. Прислонив ухо к самым губам Стаса, он почувствовал его слабое дыхание и запах пота и крови. Стас спал. Это здорово, решил Володя, сон придает человеку силы, чего не помешало бы и ему. Ведь если их не найдут, то ему придется тащить на себе контуженного товарища.
Вова сел возле тела друга, положил руки на колени, склонил голову и стал думать. Думать не о чем, но лишь бы только не заснуть. Только не уснуть. Сонного в джунглях опасность подстерегает на каждом шагу.
Он бродил по каким-то странным катакомбам, внезапно выросшим посреди густого тропического леса. Вернее, что было вокруг этих полуразрушенных лабиринтов стен, он не знал, но чувствовал, что за толстыми каменными стенами бушует тропический ливень. Он посмотрел вверх, но ничего не увидел, кроме мрачного темного свода. Летучая мышь сорвалась откуда-то с потолка и пролетела мимо его лица. Он отмахнулся, но по твари не попал. Самое странное, что куда бы он не шел, он все время поднимался по какой-то отвесной стене, даже когда спускался вниз. Воздух в катакомбах был сухой и теплый, а пыль, вызванная движением его тела постоянно забивала нос и глаза серой невидимой дымкой. Как серость может быть невидимой, подумал Вовка, когда вновь уперся в полуразрушенную стену с черной дырой окна. За проемом шумел ливень, но Володя не видел его, лишь ощущение тяжелого, намокшего воздуха, врывалось в его сознание и он понимал, что где-то выход есть.
Внезапно, он почувствовал, что где-то внизу, за соседней стеной кто-то есть. Он машинально отпрянул и вжался в стену. Из проема в стене показался черный человек в набедренной повязке с какой-то рогатиной в руке. Не обращая внимание на Володю, он прошел по темному песку мимо него, обдавая неприятным запахом мускуса. Он шел медленно, глядя перед собой, зажав рогатину в правой руке, а левой указывая себе дорогу. Это странное зрелище совершенно выбило Вову из колеи. Откуда взялся этот негр с мелкими грязными кучеряшками на голове и совершенно европейским лицом. Самым поразительным было то, что пройдя мимо наверх, он исчез за поворотом и больше не появлялся. Но, Вова точно знал, что там сплошная стена, без каких-либо видимых проемов и тупик с обвалившейся кирпичной кладкой. Он осторожно отлип от стены и заглянул за угол. В пустом углу никого небыло. Но ведь не мог исчезнуть этот непонятный черный европеец с рогатиной в руке и указующим перстом в никуда. Володя провел рукой по теплой стене. Внизу вновь послышались голоса и теперь уже два грязных негра с какими-то сучковатыми палками, отдаленно напоминающими крестьянскую соху времен императора Августа, спускались вниз, подниаясь наверх параллельным курсом из дырки в стене. Так же, как и первый грязный негр, эти двое прошли мимо Володи, совершенно не обращая на него никакого внимания, хотя он был готов постоять за себя, сжимая в руке штык-нож от автомата Калашникова. Сам автомат он положил на выступ в стене, чтобы он не мешал ему в случае рукопашной схватки. В столь малом, ограниченном пространстве, идеальным оружием был нож, а никак не автомат. Спустя некоторое время до него дошло, что для того чтобы спустится вниз, ему нужно подняться как можно выше и он, повесив свое грозное оружие на шею, принялся карабкаться по откосной стене. Вскоре, к своему удивлению и почувствовал, что воздух стал свежее и сырее, а в черное пространство стал проникать свет. Внезапно тьма оборвалась, как висящая на окне занавеска и перед взором Володи предстала черная мокрая пелена прозрачных капель дождя. Он находился на вершине какой-то каменной башни, а внизу его чернели кроны огромных баобабов. Чтобы спуститься по лиане, надо было умудриться ее достать, но навыков прыгать словно макака у него не было и он просто тупо уставился вниз, дожидаясь, когда земля сама приблизится к нему. В том, что это случиться неприметно, он не сомневался не на йоту. Кто были эти черные люди Володя не рассуждал, он просто чувствовал, что отгадка в этом каменном лабиринте должна быть простой и даже банальной. Он прислушался. Кроме шума дождя и крика какой-то ночной птицы, поначалу он ничего не услышал, но вскоре до его слуха донеслись ноты знакомой мелодии. Она звучала откуда-то снизу, из гигантских папоротников, покрывавших всю землю под деревьями. Внезапно ливень прекратился и в нос ударил запах свежескошенной травы где-то посреди среднерусской возвышенности. Запах земляники и свежих огурцов. Володя спрыгнул вниз и пошел, раздвигая руками: лианы, стебли гигантского папоротника и высоченной травы. Он шел на звук «Калинки», доносившейся откуда-то сбоку. Катакомбная башня-лабиринт оказалась позади. В зарослях зеленого кустарника, из которого раздавалась русская музыка, чувствовалось присутствие группы людей. Наших людей! Внезапно он провалился по колено в какую-то яму и услышал чей-то шепот. Его кто-то звал.
- Ты кто? – спросил Володя, раздвигая траву.
- Ебнулся совсем, я Стас, - ответил ему голос.
- А чего ты так грубо, товарищ, - сказал Володя, глядя на изможденное лицо приятеля.
- Просыпайся балда, - шептал Стас, сейчас вертолет прилетит. Я поймал волну…
Володя, наконец, скинул с себя накрывший его сознание маскхалат сна и передернул плечами. Было уже довольно светло, хотя солнце едва пробивалось сквозь толщу листвы вековых деревьев, кустарников и лиан. Берег высохшего ручья, поросшего тростником и красной травой, по-прежнему выглядел отрезвляюще тоскливо. Он помассировал себе веки, отгоняя от себя обрывки сна. Стас полусидел-полулежал разглядывая свои окровавленные конечности. На его лице, особенно на щеках и возле ушей были видны бурые кровоподтеки и слипшиеся комья сукровицы. Стас по-детски улыбался и что-то бубнил себе под нос. Возле его подсумка лежала заработавшая рация, о чем говорил красный, мигающий огонек на её кожаном чехле. Сколько же он дремал, если товарищ сумел починить то, что еще вечером казалось неизбежно утерянным. Он виновато коснулся небритого плеча товарища, как-то по-обезьяньи выражая свою благодарность и принося извинение.
- Как ты, брат?
- Когда говоришь, - каким-то свистящим, хриплым голосом ответил Стас, явно испытывая неприятные чувства произнося свою речь. – Смотри на меня. Я почти ничего не слышу и поэтому буду стараться прочесть сказанное по твоим губам. – Он вновь улыбнулся и взял в руку рацию. – Сейчас за нами вертушка придет, ты понял, я починил рацию.
- Я все понял, - Вова стал говорить громче и стараясь четче артикулировать фразы. - Ты прости меня, брат. Так вышло, не сдюжил, уснул.
- Надо выбираться в квадрат Т-23-м, - Стас развернул планшет и показал товарищу нужную точку. – Это совсем рядом, за час управимся. Если бы не ботинки.
Он до сих пор не мог понять, каким образом с его ноги слетел армейский ботинок, если учесть, что нога оказалась практически цела. Не брать же в расчет неглубокую рану голеностопа, который он обмотал бинтом, прикрутив к нему в виде стельки кусок коры баньяна.
Примерно минут через пятьдесят, они сидели возле небольшой лощины на самом краю начинающееся за лесом саванны и наблюдали за пасущимся неподалеку стадом антилоп. Судя по тому, что где-то вдалеке над невысокими кустарниками кружили какие-то белые птицы, разглядеть их без разбитого бинокля небыло никакой возможности, то похоже там находился водоем, чего на карте обозначено небыло. Впрочем, высохший ручей на ней указывался, как полноводная река Нгунда. Заметив эти нестыковки, Стас что-то рисовал на карте, от напряжения и старательности высунув изо рта язык, как прилежный ученик. Володя вглядывался в небо.
Вертолет появился с тыла, распугивая птиц притаившихся в кроне массивных деревьев. Пилот Ми-8 заметил двух воинов, сделал небольшой полукруг и принялся опускаться, на более-менее ровном участке. Он приземлился и стал дожидаться бойцов, не заглушая лопасти. Володя добрался до машины и стал дожидаться, ковыляющего Стаса. Внезапно, летчик что-то заорал ему, стараясь перекричать шум мотора винтокрылой машины, показывая в сторону, где кружили птицы. Володя оглянулся и увидел облако пыли, приближающееся стремительно к месту их расположения. Стасу оставалось бежать, плестись точнее, еще метров двадцать. Летчик что-то продолжал орать, а Володя понимал, что через какое-то мгновение им предстоит боестолкновение с противником, если Стас не успеет залезть в кабину. К сожалению находящиеся на вооружении вертолета ракеты были в этой ситуации бесполезны, от того летчик и нервничал, понимая, что может стать легкой добычей противника если на армейском джипе имеются крупнокалиберные пулеметы. Понимая всю безысходность ситуации, Вовка жестом показал летчику, что ему следует подняться в воздух, а сам бросился к Стасу, который стоял согнувшись в изнеможении в нескольких десятках метрах от места посадки. Силы покинули его совершенно неожиданно, Стас вдруг понял, что рана оказалась гораздо серьезней, чем он предполагал изначально. Если поначалу, он старался бежать, стиснув от боли зубы, то неожиданно резкая боль в районе поясницы, гулом отозвалась в мозгу и стрельнула в правую ногу, которая мгновенно онемела и превратилась в неподвижную культю. Стас завыл от обиды, понимая, что подводит товарищей. Он замахал руками, увидев приближающегося к нему Вовку, боковым зрением следя за пыльным облаком, которое спустя считанные секунды должно материализоваться во вражеский автомобиль. Сначала он решил, что это бронетранспортер или грузовик, но потом понял, что скорее всего это хаммер или джип, от чего впрочем легче не становилось. Когда к нему подбежал Вовка, то послышались пулеметные очереди, направленные на взлетающий вертолет. Если у них есть ПЗРК, то вертолету *****ц. но, судя по всему, ракетного комплекса у черных обезьян не оказалось, потому что, вертолет удачно поднялся и пошел на атакующий заход, как раз в тот момент, когда открытый, пятнистый джип с четырьмя солдатами на борту подпрыгнув появился на краю расселены. Вовка рухнул рядом со Стасом и нажал на гашетку, выпуская половину автоматного рожка в сторону неприятеля. Те ответили огнем из крупнокалиберного пулемета м-19, но было поздно. Ми резко спикировал и выпустил по автомобилю две ракеты.
Это был последний бой, который приняли на многострадальной ангольской земле Володя и Станислав, награжденные за это медалями «За отвагу» и забвением при возвращении на Родину.
Пока вертушка опускалась на землю, а Стасик пер до нее, Вовка подошел до раскуроченного «Шевроле» и о кинул взглядом раскиданные промест трупы. Три черных и один белый. Володя лизнул взглядом про меж разорванных кусков железа. Блин, да это же мой …
Вовка увидел подаренный юаровскому хирургу значок «Лучшего стрелка» полученному им в 69-м году на стрельбах ВАСГНОБ. Вот так били-бой сказал Володя и понял смысл сна. Лестница в небеса идет вниз, а черные люди это звенья соединяющие стены, перед которыми движется тень наших существ. Ты спас меня, подумал Володя, я уберег тебя от жизни. Мы квиты!
Эту херню он пронесет очень-очень долго, до самой смерти.
12
- А где Димка? – Людмила была явно недовольна появлением Репина. Она всегда недолюбливала его, с момента появления в нашем районе, но почему-то терпела и даже привечала, когда тому негде было ночевать.
- В милицию забрали, - прогундосил Олег, привычно размахивая руками, принялся объяснять матери, каким образом ее сынок оказался в лапах поганых мусоров.
- А тебя почему не взяли? – недоверчиво поинтересовалась она, когда Репин попросил у нее накапать ему тридцать капель.
- Я успел сорваться, а Димон нет, - ни сколько не сомневаясь в своей правоте, ответил наглый Олег и протянул руку за бутылкой.
Людка дала ему плашмя кухонным ножом по пальцам. Тот одернул руку и отвернулся к двери. По двери ползали сонные осенние мухи, в углу едва колыхалась паучья сеть. Сам паук сидел немного сбоку от центра паутины и раскачивался вместе с ней, как сытый дачник в гамаке. Мимо прополз жирный клоп, совсем не интересовавший паука. Пищевая цепочка, блин, на нем заканчивалась в этом полутемном углу.
- Не тянись, пока не разрешу, - Людкина порванная губа неприятно покраснела и из нее сочились слюни, капая ей на свитер. Она проследила за моим взглядом, вытерла желтую слюну и сказала. – Что, любуешься моим срачем! Дурак ты пидарастик, но не такой, как Репин. Вот он опять какую-то гадость сделал и припершись ко мне, хочет, чтобы я его за это отругала. Он просто мазохист, ему этого не хватает. Он помнит, как его на зоне унижали и в жопу дрючили. Олег, тебя в очко имели? Только не ври, по твоей статье сразу в «петушатник» отправляют. Опущенный ты ребенок. А нахуя на бабку полез?
- Это не я, - просипел Олег, - это Илья ее насиловал.
- А убили зачем?
- Она им деньги спрятанные отдавать отказывалась. Даже не деньги, а золото, - вступил в разговор, окончательно проснувшийся Альберт, что случалось с ним не часто. Казалось, у него было два состояния, когда он хочет спать и когда он спит, третьего не дано. – У Тамарки же муж был частным ювелиром, даже клеймо личное имел, что в советское время считалось особым шиком. Не каждому мастеру дозволялось такое, а ему разрешили. Я сам видел сережки на которых стояла 585 проба, клеймо «Русских самоцветов» и его личное, две переплетенные между собой буквы – ВК. Даже когда «самоцветы» накрылись медным тазом, то Виталий продолжал клеймить свои изделия, хотя и делал это неофициально. В числе его клиентов были и чиновники и менты с бандитами, поэтому на его художества закрывали глаза. Он почти до самой смерти работал на дому. Вторая комната в их квартире была чисто отдана на его кабинет. Туда Тамарка никого не пускала, даже когда Виталика не стало. потом она комнату эту продала и стала жить в одной, а на вырученные деньги и оставшиеся от мужа ювелирные украшения купила сыну квартиру, где-то на юго-западе города. Многие подозревали, что кое-что из «рыжья» она оставила себе на черный день, пенсия то у нее была дюже малая, но сами золота никто так и не видел.
- А ты почем знаешь? – возбудилась «губа», ты что, тоже к Тамарке захаживал?
- Брось, Людка, - Лоретти скривил небритую рожу. – Тамарка к себе никого не пускала, только молодежь, - он кивнул головой в сторону Олега. – Она хоть и в возрасте была, но перепехнуться с нормальным членом завсегда была готова.
Олег в подтверждении кивнул головой.
- Тьфу, гадость какая, - Людка попыталась сплюнуть накопившуюся на губах вонючую слюну, но лишь пролила на себя очередную порцию желтой дряни.
- Ты мать, просто завидуешь, - неожиданно выступил Альберт. – Понимаешь, что на тебя такую никто не позариться, вот и злишься на Тамарку, которая до смерти оставалась привлекательной даже для молодых мужиков.
- Так она поила их! – буркнула Людка, подолом грязного халата, валявшегося под задницей, вытирая слюни.
- И ты поишь, - вставил я свои пять шиллингов.
- Ты уж лучше молчи, - окончательно обозлилась Людмила и потянулась за сигаретой. – А ты Альберт, просто предатель. И не называй меня матерью, я же просила тебя, а то, вылетишь отсюда на свою помойку.
***
Тамарка проснулась от того, что ей показалось, что в окно кто-то постучал. Она подняла тяжелую голову и посмотрела на лоджию. Ее комната находилась на пятом этаже дома на Оборонке, поэтому вряд ли кто-нибудь за исключением альпинистов или пожарных мог постучать в ее окно. Она привстала на локте и посмотрела на часы. В часах давно отсутствовала батарейка и поэтому они всегда показывали половину шестого. Многие из ее окружения смеялись над этим, намекая на то, что у томкиного любовника Сергея, член тоже всегда показывал это же время.
- Извините, не стоит, - разводил руки капитан-лейтенант и делал кислую мину. – Но, Тамарка не обижается, я могу и пальцем, а по праздникам и куннилигусом ее порадовать.
Тамарка надела на голое тело халат, нащупав в кармане пульт от телевизора. Цифры внизу экрана показывали половину одиннадцатого вечера. Время детское, но чего она вчера так нализалась? Постой, какое вчера, еще сегодня суббота. Это значит, что Серега все еще находится у матери в Пасадниково и ковыряется в своем огороде. Бл*дь, как обычно нет сигарет и послать за пивом некого. Она присела на стул возле обеденного стола и зажала голову руками. Черепная коробка трещала и раскалывалась словно орех под давлением плоскогубцев. Выбрав из пепельницы самый жирный хабарик, она сунула его в рот и принялась чиркать спичкой о коробок. Спичка шипела, но отказывалась гореть. Тамарка проделала эту манипуляцию еще несколько раз и запустила коробок в сторону телевизора. Ее взгляд упал на телефонную трубку валявшуюся на тумбочке. В памяти телефона должен был быть забит телефон Ильи, который жил в соседнем доме и иногда оказывал ей мелкие услуги. Правда, Тамарка усмехнулась, они вдвоем так нажрались, что парень залез на нее и дрючил несколько часов и никак не мог кончить. Она тогда получила такое удовольствие, которое не имела уже много лет. Последнее время, тяжело болевший Виталик, на которого можно было просто дунуть, и он бы рассыпался, не мог ее ****ь, а заменивший его Сергей, оказался, вообще, импотентом. Поэтому, то соитие надолго запомнилось «бабе Томе», как называла ее младшая «челитка», которой исполнится на днях семь лет. Самым непостижимым образом, после этого к ней заглянул Сева и с ним она провела чудесную ночь. Неужели мое тело действительно привлекательно, думала Тамара глядя на свои обвислые, большие груди и дряблую кожу на руках и животе. Илья еще несколько раз оставался у нее ночевать, обычно после крутой попойки, и спал с ней. Когда он напивался в сосиску, то они ложились валетом и вылизывали друг у друга половые органы, словно какие-то дворняги. У Севы таких сбоев не было, поэтому, когда ее капитан-лейтенант почему-то исчезал на какое-то время из ее поля зрения, то она предпочитала пить с Севой, который отрабатывал выпивку на все пять баллов. Но, к несчастью, продолжалось это не так долго, как хотелось бы Тамаре, - Сева неожиданно умер от инсульта.
- Как так, - жаловалась Тамарка Илье, поминая усопшего любовника. – Ведь молодой еще парень, только-только за полтинник перевалило. Ты хоть смотри не помирай, - Тамарка начинала скулить, как побитая сучка и гладить Илью по руке. Но, когда количество выпитого вина перехлестывало за борт, как говаривал Серега, она томно поводила плечами, слегка обнажала плечи и грудь, и командовала командирским голосом. – А ну-ка поплыли в койку.
И шла подмываться в ванну, размахивая руками, вспоминая всех своих родственников, живых и мертвых, любовников – мертвых и живых, внучек и единственного сына.
- Увидел бы меня сейчас мой Лешка, он бы меня убил!
Тамарка взяла дрожащей рукой телефон, включила ночник и принялась листать журнал вызовов. Перед глазами все расплывалось, к тому же в последнее время от пьянки она стала плохо видеть, поэтому ей пришлось подняться и взять с холодильника очки.
- Привет мой дорогой!
Илья пришел довольно быстро. Вроде бы молодой мужик, довольно симпатичный, чего ему девку молодую не найти, ешкаетсся со старухой. Правда, говорят, что у него болезнь какая-то странная, но она в подробности предпочитала не вдаваться. Хочет ****ь, мне не жалко, лишь бы не трепал на всю округу и Сереге не рассказал.
- А это кто? – Тамарка запахнула, открывший было ее груди, махровый халат. – Не, я к себе никого не пущу. Молодой человек, - обратилась она к стоящему возле Ильи парню. – Он пускай заходит, а вы у*бывайте откуда пришли.
Тамаркина грубость уже давно никого не раздражала. Все прекрасно знали, что работая директором ресторана в пригороде Ленинграда, ей приходилось общаться со всякими клиентами, руководителями и прочими раздолбаеми. Поэтому мат для нее был абсолютно естественным и необходимым атрибутом межличностных коммуникаций.
- Том, ты что, - Илья прошел в коридор, прижимая Тамару к стене и пропуская товарища. – Это Олег, он мой приятель, он вина купил, пиво.
Услышав про пиво, сердце красавицы тут же забилось ровно и сладостно. Ну ничего, пускай посидят минут тридцать, а потом выгоню их обоих. Трахаться Тамарке сегодня не хотелось, все-таки возраст брал свое, чай не двадцатилетняя мокрощелка.
- А сигареты у вас есть? – на всякий случай, поинтересовалась она, хотя знала, что все окружающие в курсе, что к ней можно было прийти без алкоголя, но без курева никогда. В последнее время Тома курила очень много, больше двух пачек в день. Бывало, проснется ночью поссать и первым делом сует в рот сигарету, чтобы наесться горьким табачным дымом, а потом можно уже и в тубзик плестись.
Олег вытащил из кармана пачку легкого Winston и протянул женщине. Пожалуй, теперь точно можно пройти в комнату. Через двадцать минут Тамарка рассказывала свою самую главную историю в жизни, как она провалила экзамен по поступлению в хор имени Пятницкого, о котором мечтала с детства.
Илья приобнял ее за плечи, норовя засунуть руку под халат, а Олег ел соленые огурцы, присланные сестрой с малой родины. Тамарка быстро окосела и ласки Ильи казались ей слишком навязчивыми и грубыми, причем делал он это так демонстративно перед своим приятелем, словно Тамарка была какой-то низкосортной проституткой. Докатилась бабка, подумала Тамара, наблюдая краем глаза, как Олег лезет в тумбочку.
- Э, бл*дь, куда, - Тамарка отбросила руку Ильи, который уже мял ее сосок и попыталась встать, но не удержав равновесия, вновь плюхнулась на диван. – Я щас тебе полазию по чужим вещам. Ну-ка, пошли нах*й отсюда, оба!
Пьяный Илья лез целоваться и тащил ее за халат. Пойманный в попытке кражи Олег, молча сидел и как ни в чем не бывало, водил вилкой по тарелке с солеными огурцами и репчатым луком.
- Отстань!
Тамара не на шутку разозлило поведение обоих парней, тем более, что в тумбочке лежало золотое кольцо с бриллиантом, которое осталось от мужа, и она специально привезла его от мужниной сестры, чтобы подарить на день рождение младшей внучке. Она постаралась высвободиться из пьяных объятий парня, но силы были не равны. Он сорвал с нее халат и повалил на диван. Тамарка отбивалась как могла: руками, ногами, головой, но силы были не равны. Илья сжал своими граблями ее запястья и прижав руки к дивану навалился на нее всем телом. Тамарка попыталась укусить его за плечо, но он оторвав одну руку, наотмаш ударил ее по лицу. От острой боли женщина вскрикнула и на секунду прекратила сопротивляться. И этого мгновения хватило, чтобы он раздвинул ее влагалище и резким толчков вошел в сухую промежность. Вагина скрипела как наждак, когда он водил в ней своим членом.
Наконец, Тамарка сдалась и обмякла. Насиловал ее один Илья, Олег отказался от этого удовольствия, предпочитая во время коитуса лазить по всем укромным местам в ее комнате. Немудрено, что он все-таки нашел спрятанное колечко маленькой «чилитки». Когда Илья кончил и отвалил от жертвы, Тамарка тяжело дыша, пытаясь прийти в себя. Влагалище саднило, словно в него засунули черенок от лопаты. Она молча плакала. Слезы катились по впалым щекам. Надо же, на седьмом десятке жизни подвергнуться такому унижению и позору. Если про это узнает Сергей, а если узнает Леша!
Илья отдышавшись и выпив вина, положил ей руку на грудь и протянул стакан с пивом.
- Прости Тамарка, но ведь ты сама меня завела. На, попей пивка, угомонись. Давай представим, что все это случилось по взаимному согласию. Ну, мир?
- Пошел ты, - сквозь зубы произнесла Тома. – Ноги твоей здесь больше не будет. Одевайся и у*бывайте отсюда!
Олег как-то сразу вскочил и стал искать под столом свою куртку. Пьяная то, пьяная, но поведение друга Ильи показалось Тамаре весьма неадекватным, и она вспомнила, что весь сыр бор начался из-за того, что она заметила, как тот лез в тумбочку, где лежал внучкин подарок.
Накинув на себя халат, Тамарка слезла с постели и встала перед Олегом. В руке у нее оказался кухонный нож, которым она обычно резала хлеб.
- Выворачивай карманы, - осипшим голосом сказала она глядя в лицо парню.
- Илья, что ей надо? – попытался перевести стрелки Олег.
- Быстро карманы вывернул, - Тамарка замахнулась на него ножом.
Он полез руками в карманы джинсов, но внезапно вскочил и толкнул Тамару обеими руками. Ее легкое тело, а Тамара была миниатюрной женщиной, ее рост не доходил до стапятидесяти сантиметров, от толчка отлетело на пару метров. Ее голова, точнее височная часть, ударилась об угол трюмо и треснула. Тамарка не дышала.
***
- Так все-таки это ты ее убил, - констатировала Людка. – А сидит Илья.
- Он по совокупности восьмерик получил, - ответил Олег.
- Сволочь ты пидарастик, - сказала Людка. – Правильно тебя на зоне опустили!
13
- А тебя убивали когда-нибудь? - спросил он, пристально глядя в мои глаза.
Меня передернуло. Я уже слышал подобную фразу когда-то, но тогда вопрос звучал несколько по иному: «А ты, убивал когда-нибудь?». Господи, чего им всем от меня надо!? Да, точно, вспомнил, мне тот вопрос девка какая-то задала, когда мы сидели в пивном баре на Гороховой. И всем все кончилось? Чем!?! Да, ведь меня чуть не грохнули! Если бы не случайная дама с собачкой, то все, пиши - пропало. Так что, нет, бери руки в ноги и тикай отсюда. А тут еще Людка с Олегом про убийство Тамарки, а тут еще убийство Вовки-Майора на пруду у Равенства…
Стоило мне сваливать от «Губы» если в обычной забегаловке к тебе мгновенно пристают с вопросом об убийствах? Уж лучше бы дослушал ее рассказ, о том, как она замочила шофера угробившего ее сестру Нинку.
Я взглянул на него, и опустил глаза. Его бычьи глаза такие грустные, такие огромные и бесцветные прожигали меня всего до кашля, до простуды. Подняться со стула просто не хватило сил. Я сидел и, опустив глаза, ковырял вилкой по почти пустой тарелке с салатом.
Выходя утром из дома и направляясь в кафе на Нарвский проспект, я и не мог предположить, что вновь столкнусь с ситуацией полнейшего маразма. Выйдя из дома, я имел совершенно четкий и определенный план: выпить кружку пива и поесть. Дома жрать нечего, а идти в магазин и что-то покупать, - лень, да и не к чему.
В кафе, где с утра народа практически никогда не бывает, работает знакомая буфетчица, симпатичная кареглазая девушка, которую я знаю уже почти сто лет. Заказав у нее пиво и салат из крабовых палок, я сел за крайний столик возле окна и принялся таращиться на проходящих мимо людей. Конечно, мне следовало бы пойти на «яйца» еще раз взглянуть на то место, где замочили Вовку-Майора, но идти в такую промозглую погоду было лень, да и пока звенела в кармане кое-какая мелочужка, лучше поторчать в кафе, чем у Мультика в полуподвале парадной на Оборонной улице. Да, кстати, вы спросите: что за «яйца» такие? А я вам сейчас расскажу.
Хотя все это и вранье, но эта байка ходит в нашем районе, похоже, с начала времен.
Императрица Екатерина II как-то решила прогуляться по усадьбе своей бабки Екатерины I. Ныне не дворца, не усадьбы не осталось, зато есть парк «Екатерингоф» с аттракционами, катамаранами, эстрадой и пивными шатрами. Так вот. Прикатили все эти навозные жуки на берег речки Екатерингофки, кстати, тогда она носила название Черная речка выгрузились из карет и давай по аллеям и дорожкам шляться. Впереди Екатерина шагает под ручку с графом Орловым, поодаль князь Потемкин-Таврический с какой-то фрейлиной, а дальше куча всякого народа: там и пажи, там и фрейлины, там и князья всевозможные, графья и офицеры, короче, уйма всяких моромоев. В общем. Погуляли они по парку, устали, решили пойти похарчеваться. Ну, там, естественно, тяпнули и решили вновь по аллеям поболтаться, и пошли в дальний угол парка, где были вырыты два пруда и канал, соединяющий их с речкой, чтобы вода в прудах особливо не застаивалась. Проходит Катька по мостику через канальчик, останавливается и спрашивает Гришку Орлова: « Скажи мне мон-хер что напоминают тебе эти пруды?». «Мон-шер» – отвечает Орлов – «Мне они ничего не напоминают». «А если подумать?» – настаивает императрица. «Да, х..й его знает» – отвечает Григорий. Екатерина грозно посмотрела на своего фаворита, да, как треснет ему между ног ногой, тот, аж подпрыгнул. «Ой! – вопит Орлов – Бедные мои яйца!». «Вот то-то же – усмехнулась Екатерина – Именно яйца они напоминают, а канал, что х…».
Сказала, и грозно посмотрела на Потемкина, который подобострастно согнул спину. Именно с тех самых пор это место стало именоваться в народе – «яйца», а подхалим и лизоблюд- Потемкин, тайком заказал себе бронированный «подгузник», дабы, попавши впросак, сохранить свое мужское достоинство. Ведь, как раз после того злосчастного удара в парке, Гришка Орлов стал импотентом, и императрица сослала его лошадей выращивать куда-то в тьму-таракань. Да, а уже в наше, советское время, великий Эйзенштейн смастырил киношку про то, как Потемкину корсет мастера прилаживали к его величественным причиндалам. Так и назвал свой фильм- «Броненосец Потемкин». Вот такие пироги, братцы, вот такие яйца.
Есть конечно и официальная версия появления парка Екатерингоф (двор Екатерины), но она настолько скучная и тупая, что я только ради исторической правды скажу вам о ней пару фраз.
Победив в Северной войне 7 мая 1703 года как раз неподалеку от этого места, Петр 1 в 1711 году заложил усадьбу, которую подарил своей жене Катьке и назвал ее «Катькин двор» (не путать с Катькиным садом на Невском проспекте).
Первоночально Екатерингоф представлял из себя небольшую усадьбу, автором которой считался архитектор Трезини. Перед дворцом разбили сад с партерами, цветниками, беседками и трельяжами. Бл*дь, я даже слов таких не знаю, а приходится для точности воспроизводить всякую охломуть!
В 1716 году уже француз Леблон по указанию Петра принялся за реконструкцию усадьбы. И вот эти самые пруды, которые мы справедливо называем «яйца» спроектировал сам Ж.-Б. Леблон, а что еще французским охальникам еще может прийти на ум, когда они в России от бухаловва и сифилиса на глазах пухнут?
В петровские времена в Екатерингофе отмечались праздники с катанием по воде и роскошными фейерверками. И здесь Петр учредил ежегодное первомайское гулянье, в честь наступления весны и праздника Святой Троицы. Чувствуете насколько скучна эта официальная историческая версия, и как в лучшую сторону отличается от нее моя? Да и как тогда Эйзенштейн мог снять фильм про Потемкина, если все связанное с парком происходило за полвека до его восхождения во власть? Ну, в общем, я рассказал, а ваше дело решать, чью версию принимать всерьез, а чью с легкой улыбкой.
Да, но, впрочем, я отвлекся.
Сижу я около окошка, разглядываю прохожих, Надька- буфетчица салат и пиво приволокла, и тут, слышу чей-то кашель возле своего левого уха. Я повернул голову. Передо мной стоял мужчина средних лет, с большой нечесаной башкой, длинной шеей, короткими худыми руками и впалой грудью. Одет он был как-то неряшливо: в желтую мятую куртку и зеленые брюки. Эти цвета совсем не шли к его перманентно краснеющему лицу. В руках у него была кружка пива и рюмка водки.
- Вы не возражаете? – спросил он, глядя на меня большими прозрачными глазами, такими тяжелыми и грустными, как у быка, который знает, что не сегодня – завтра ему предстоит очутиться на бойне.
Я окинул взором пустой зал и пожал плечами.
- Присаживайтесь, - меланхолично ответив дядьке, я отхлебнул из своей кружки.
Он сел напротив, и тут же опрокинул в себя рюмку. Я отвернулся к окну. Какого ляда он ко мне подсел? Ведь специально не пошел к Марине, чтобы не много посидеть в одиночестве, - и на тебе, фрукт нарисовался.
Какое-то время он молчал, вероятно ждал, когда водка провалиться, а потом взял и ошарашил меня своим вопросом: «А вас когда-нибудь пытались убить?». Ну, что тут скажешь? Честно говоря, я никогда не задумывался над этим вопросом. Я не воевал, а по сему на войне меня никто не убивал. Но, ведь тогда, в садике педагогического университета, мне хотели голову камнем разбить! Короче, нечего заморачиваться, у нас каждого второго когда-нибудь да кто-нибудь пытался загасить. И что? Теперь я должен с этим мужиком про убийства базарить? Да, Боже упаси. Мне хватило этих разговоров в пивном баре Достоевский, Толстой, Чехов, Бунин, что, я так и буду вечно классиков перечитывать после каждого разговора под кружку пива? Противны мне эти философствования, от них какой-то падлянкой пахнет. Вроде бы и базар не базар, а как копни чуть поглубже, так там такая помойка, что мама не горюй. И чего я на «яйца» не пошел, дурак? Пауза затянулась, и мужик почти высосал все свое пиво. Сейчас он допьет и уйдет, подумал я, подняв и тут же опустив глаза.
Поймав за миг на себе его взгляд, я закашлялся, и молча принялся ковырять вилкой в салате. Но, похоже, что его не очень волновал мой ответ, ему хотелось излить кому-то свою душу, вернее, то, что на ней накипело.
- А меня недавно хотели убить, - проговорил он, поставил полупустую кружку на стол и полез за сигаретами.
Я кивнул в знак того, что я сочувствую его горю.
Он вновь пристально поглядел на меня, от чего спина у меня покрылась потом, а на лбу появилась испарина, затем встал и направился к стойке. В тот момент я мог бы, преспокойно, допить свое пиво, встать и уйти, но что-то удерживало меня на стуле. Глаза, его грустные, прозрачные глаза, именно из-за них я не смог оторвать свой зад от стула. Вернулся он с графином водки и тарелкой, на которой лежали шесть бутербродов с красной икрой. Если честно, то мне совершенно наплевать какая там икра: черная, красная или зеленая, я не гурман и извращенец, поэтому не имею привычки «смаковать» всякую гадость типа омаров, трюфелей, икры и патиссонов, оттого абсолютно равнодушно отнесся к его заказу.
Он поставил все на стол и вновь удалился, чтобы вернуться через минуту, держа в руках два глиняных горшочка с холодным борщом.
«Он что, обуел?» - подумал я, наблюдая за его действиями – «За харчи, конечно спасибо, но к чему все это?»
- Кушайте, - сказал он. – Извините, но у вас вид, как у медведя весной, только-только проснувшегося после зимней спячки.
Ого, подумалось мне, какие сравнения! Ты бы на себя посмотрел со стороны, на тебя же без слез и не взглянешь. Но, вместо этих слов, я усмехнулся, кивнул головой, что-то пробурчал себе под нос и отхлебнул пиво.
В это же время, он подвинул мне тарелку с борщом, положил на мое блюдце с остатками салата бутерброды, разлил водку по рюмкам и сказал:
- Давайте за знакомство.
Мне ничего не оставалось, как поднять рюмку и чокнуться с ним.
- Вы, наверное, поражены, что я вот так, вот сразу, ну, взял и подошел к вам? – чувствовалось, что он подыскивает слова, чтобы оправдать свои действия, но найти их не может. – Понимаете, я настолько одинок, что мне и поговорить то не с кем. Нет, приятели есть конечно, но, что им до меня.
Я кивнул. У меня та же история. Вроде и круг знакомых довольно обширный, а коснись чего, так и обратиться не к кому.
- А вы человек посторонний, мы с вами встретились и разбежались раз и навсегда, от этого я и к вам присел.
Ну, ты молодец! Ты сейчас меня нагрузишь своими проблемами, сольешь грязную воду в унитаз, а я потом барахтайся, как некое говно, в некой проруби. Веселый дяденька, добрый!
Он снова налил, но пить не стал, а принялся меланхолично хлебать холодный борщ. Я посмотрел на него, взял ложку и последовал его примеру.
Ели мы молча минут десять, пока не подошла Надежда и не поставила перед нами тарелки с шашлыком и овощным рагу с рисом и грибами. Я посмотрел на Надьку, она удивленно пожала плечами, кивая головой в сторону мужика. Да, за знакомство мы с ним выпили, но имени своего он так и не сказал. Но, наверное, это и к лучшему, зачем мне знать, кто и что он такое.
Он крикнул «спасибо», вслед уходящей буфетчице, и поднял свою рюмку.
- Давайте теперь за удачу, - произнес он и, не дожидаясь, пока я соизволю поднять свою мензурку, выпил.
Я чуть пригубил, теряясь в догадках. А может это просто пидрила? Просто хочет напоить меня, а потом оттрахать где-нибудь в туалете или парадной? Нет, я конечно не боюсь, все-таки не десятилетний пацан, но все равно, не приятно. А вдруг он в водку какой-нибудь дряни подсыпал? Какого-нибудь клофелина? У меня башню снесет, а он возьмет и мои карманы обшарит. Правда, денег у меня не много, а вот мобильник может уволочь. Эх, зря я не ушел, когда он за водкой ходил.
- Скажите, - я целиком засунул бутерброд в рот. – А почему вы выбрали именно меня, чтобы, так сказать, излить душу?
- Не знаю, - ответил он, чуть погодя, пожимая плечами. – Лицо у вас какое-то доброе.
Я поперхнулся и, рассмеявшись, закашлялся.
- Вы первый, - сказал я, откашлявшись. – Кто говорит мне такие слова. Никогда добротой не отличался, скорее наоборот.
- Чушь все это, - сказал он. – Я человека по глазам вижу. А у вас глаза добрые. Да, - он осекся. – Если я вам мешаю или неприятен, то вы скажите, я тот час уйду.
Еб твою мать! Что за светские беседы в салонах девятнадцатого века, времен Пушкина и Гоголя. Будьте так добры, идите на х… Так что ли? Да, а как же с водкой. С закуской? Один шашлык с гарниром сто двадцать восемь рублей стоит, а борщ, а икра? Я, конечно, говно, но уйти теперь не смогу, на это ты, мил человек, и рассчитывал!
Да нет, что вы, - осклабился я. – Вы мне совершенно не мешаете.
Мой ответ он воспринял, как руководство к действию и, оторвав от шампура крайний кусок баранины и проживав его, приступил к своему долгому повествованию.
Вот его краткий рассказ.
14
Эти два придурка разбудили меня посреди ночи. Свист и ор под моим окном стоял такой, что переполошил, наверное, всех моих соседей. Чего они приперлись в два часа? Какого ляда им нужно? Продрав глаза, я раскрыл окно и заорал этим козлам чтобы они угомонились. Потом зашел на кухню поставил чайник и пошел умываться. Вот тоже дерьмо! Зачем под окнами кричать и свистеть, если можно просто подняться на третий этаж и позвонить? А, наверное Рома не знает шифра кодового замка, вот в чем вопрос. Вовка с ним притащился, зачем?
Пока я умывался и чистил зубы, чайник нагрелся, и я сделал себе кофе. Если честно, то жрать и пить особо не хотелось, но это скорее по привычке, чем от какого-то желания. Ничего, пускай подождут, если орать только вновь не начнут. Нацепив на себя синюю футболку, подаренную дочерью, и вельветовые джинсы, я подошел к окну и помахал придуркам рукой: мол сейчас выхожу. Натянув на ноги кроссовки, я захлопнул дверь своей однокомнатной квартиры и спустился по лестнице.
- Чего так долго? – возмущался Рома, когда я подошел к знакомым.
- Вы что, - спятили? – ответил я вопросом на вопрос. – Вы весь дом перебудили, завтра соседи будут мне рожи строить и выговаривать. Ты что, - обратился я к Роме. – Код не знаешь?
- А ты мне говорил? – петушился последний. – Я и был-то у тебя только один раз.
- Понятно, - сказал я, здороваясь с Володей.
С Ромкой я познакомился примерно год назад, когда он еще дворником работал возле ЦФТ «Нарвский». На вид ему было, - лет тридцать пять – тридцать шесть. Одет он был очень небрежно и совершенно безвкусно. Белые брюки, как у врачей в больнице имени Володарского, клетчатый пиджак коричневого цвета, синий шелковый шарф на шее и бежевая рубашка. Морда-лица у него имела характерный землистый оттенок, вероятно пошаливала печень от чрезмерного пристрастия к крепким спиртным напиткам, нос картошкой, глаза как у кролика и абсолютно неухоженная борода, клочьями топорщилась в разные стороны. Сблизились мы с ним на почве любви к поэзии и водке. Он, как и я, любил поэтов серебряного века и очень умело декламировал стихи Блока, Георгия Иванова, Ахматовой. Кроме того, он казался начитанным и интересным рассказчиком, хоть, как я позже понял, многочисленные байки и истории он присочинял прямо во время наших бесед где-нибудь в сквере или во дворе за бутылочкой водки. О себе он рассказывал охотно и ярко. «Мой друг художник и поэт…» – спел когда-то Костя Никольский, так это про него, про Ромку. Во всяком случае, он позиционировался как профессиональный художник, а стихи пишет для души. Он прочитал мне несколько своих виршей:
«Река.
Вода.
Я бросил камушек туда.
Аллея.
Смех. Все, как у всех
Успех.
И на воде круги…
О, Боже – помоги».
А вот еще одно стихотворение:
«Плавленый сырок,
В стакане водка.
Дань традициям,
Которых нет…
Одиночество.
Нетвердая походка.
Ветер.
Утро.
Скоро сорок лет».
Вроде бы, ему уже сорок? Хотя, он никогда не говорил об этом. Но, даже, если ему нет этих четырех десятков, то неужели, он надеется дожить до них, когда так бухает? Впрочем, в последствии выяснилось, что Роме всего лишь тридцать пять лет, что возраст он свой завышает сознательно, но об этом чуть позже, хотя стоит заметить, что его регулярное вранье, могло послужить для меня первым звоночком, что связываться с таким человеком не безопасно. Впрочем, как я уже сказал, об этом ниже, а пока я прочту еще парочку его стишков, мне кажутся они довольно любопытными:
«На настенном календарике зима…
Ставлю веточку еловую в хрусталь.
Одиночество.
Похмелье.
Вкус вина…
Почерк -сеточкой...Чернильная вуаль
В кухне свет,
И на клеенчатом столе,
Ночь оставила пригоршню смелых строк.
Голос, тихий и дрожащий, как пчела.
Не решился.
Не успел.
Не смог».
Да, но бог с ними со стихами. На мой вопрос, почему он владея кистью и пером, предпочитает мести улицы, Рома отвечал, что картины он пишет только во времена душевного подъема, а в настоящее время у него перманентный кризис, что же касается стихов, то их на отдельный сборник еще не набралось, а печататься в общей солянке с другими говнюками ему претит самолюбие. Вскоре, он устроился работать администратором в кафе к Марине. Работа была не пыльная, - следить за залом и рассаживать и угомонять клиентов. Иногда, под рюмочку, он соглашался продекламировать несколько своих новых стихотворений, после чего довольный возвращался за свой столик, с табличкой «администратор» и выпивал сто грамм поднесенной посетителями водки. Если бы не любовь его к спиртному, то, возможно, он мог бы долго работать у Маринки, но алкоголь сгубил его карьеру. Раз надравшись «до чертиков», другой, третий, Рома стал спустя рукава относиться к своим обязанностям. Его волновала только собственная трагическая личность, одиночество и похмелье. Поэтому, после очередного возлияния и падения под стол, Рому выперли из кафе в самом конце марта. Я то все это знал, но он продолжал пудрить мозги своим знакомым, что он находиться в отпуске и от того вынужден стрелять у них червонцы и двадцатки, потому что, отпускные Марина никому не платит, а последнюю зарплату он всю отдал сестре, которая заботиться о его потомстве ( две жены его бросили, а третья легла на рельсы, вместо Ельцина), а, судя по его словам, каждая из жен оставила ему по одному ребеночку, вот и посчитайте. Первое время деньги ему давали охотно, но в последствии этот ручеек доходов иссяк, - Марина наняла нового администратора, который и рассказал посетителям причину отсутствия Романа на рабочем месте. Что же касается Володи, то с ним я познакомился гораздо позже. Буквально в последний месяц. Это был не высокий краснолицый мужичек сорока пяти лет, с короткой стрижкой, приятными чертами лица, вечно в синей джинсовой куртке и черных брюках. Работал он на каком-то заводе возле парка 9-го января в Химическом переулке – стропальщиком, был часто молчалив, немногословен и очень закомплексован, особенно по отношению к дамам. Роман подцепил его в бытность работы администратором и потихоньку доил этого чушка, предоставляя ему койку в своей квартире.
О квартире стоит сказать особо, - это было нечто. Это была трехкомнатная хата в доме дореволюционной постройки. Квартира была коммунальной, и каждая из ее комнат имела своего хозяина, но хозяев не было. Точнее, они были, но все где-то в данный момент находились: двое в тюрьме на длительные сроки, а один в психиатрической лечебнице, из которой он регулярно сваливал, но с такой же регулярностью и возвращался. В общем, получалось так, что хата была пустой, и Роман жил в ней падишахом. Сам он никаким местом к этой квартире привязан не был, по его словам его дом находился на Петроградской возле одноименного метро, опять же, с его слов, очутился он на этой блатхате совершенно случайно, просто однажды, разговорился на улице с подвыпившим человеком, который за бутылку водки в неделю согласился сдавать ему койку, правда выходило больше чем одна бутылка, зато Роман нашел себе верного приятеля, а когда того посадили, то стал полноправным хозяином комнаты, а впоследствии и всей квартиры. В принципе, все было бы ничего, но в этой хате отсутствовали замки на входных дверях, а сами двери были настолько разбиты, что казалось, что чихни на них, они и рассыплются в прах.
«Зачем мне стальные двери?» – разводил Рома руки в стороны – «Если бы это была моя квартира, а так». Тем не менее, после того, как хозяина его комнаты упекли на двенадцать лет за решетку, Роман судорожно принялся искать человека, который спонсировал бы его пребывание на этой блатхате, к тому времени он уже вылетел с работы, а новую искать не торопился. Таким человеком и оказался Володя, выставленный женой из дома и собиравшийся разводиться. Как я уже говорил, Вова был ужасно неуверенным в себе человеком, стеснительным и, вообще, маленько сдвинутым, поэтому Роме легко удалось развести его, строя из себя сочувствующего приятеля, доброго советчика и умного аналитика. И Володька купился на этот словесный понос. В результате, - Рома целыми днями шлялся по улице либо спал, а вечером встречал у капельницы своего уставшего после работы друга, выпивал с ним дежурные сто-пятьдесят грамм, затем брал у него деньги на водку и еду и шел в магазин, пока Вова еле волок свои ноги на новую жилплощадь. Да, хотя долг по квартплате исчислялся десятками тысяч рублей, не смотря на грозное рычание Матвиенко, никто переселять жителей «вороньей слободки» в маневренный фонд не собирался, да и все реальные жильцы имели, в настоящий момент, «достойные квартиры». И еще. Когда я спрашивал у Ромки, отчего тот не живет нормально со своими детьми на Петроградке, он отвечал, что, якобы, поссорился с матерью и не разговаривает с ней уже десять лет. Что же касается детей, то с ними он видеться чуть ли не еженедельно, и что они его очень любят.
Вот такие раздолбаи высвистывали меня ночью восемнадцатого июля этого года.
- На пей, - Рома протянул мне початую бутылку «Кавказа».
- Дзенкую, - поблагодарил я по-польски и сделал несколько глотков из горлышка, затем вытер его и передал Вовке, Вовка был пьяный в дугаря.
- Костя, - причитал он. – Я спать хочу, вторые сутки спать не дают, сволочи
- Кто? – поинтересовался я.
- Да, Наташка привела каких-то молодых отморозков, которые поят и ебут ее по очереди, - ответил Вова. Он сам был тайно влюблен в Наташку и ужасно ревновал ее ко всем, а та еблась с кем попало за бутылку вина или стакан водки, короче натуральная ****ь она, вот такие пироги.
О Наташке тоже стоит сказать отдельно. Как говорит она, ей тридцать три года и она негде не работает. Раньше она занимала со своей матерью крайнюю комнату в той самой квартире, но потом им удалось поменять эту комнату на однокомнатную квартиру в Пушкине, где в данный момент она и проживает. Наведываясь на бывшую жилплощадь, она встречала старинных подруг, пила с ними и приходила ночевать на прежнюю квартиру. Это была высокая светловолосая девица, с довольно приятным, чуть опухшим лицом и роскошными грудями и задницей. По части секса она было полной профанкой, во всяком случае, когда я ее вчера имел, он лежала как бревно, охала и мелко тряслась всеми своими телесами, что не помешало мне поставить ей четыре палки.
- Так ты переночевать хочешь? – обратился я к Вовке. – Пошли ко мне, ляжешь - поспишь.
Дело в том, что сам я из детского дома, а эту однокомнатную квартиру получил еще в советские времена. Точнее, мне предоставили комнату на Моховой, а я поменял ее на вот эту квартиру в Ленинском районе.
- Не фига, - возразил Роман. – Мы пойдем ночевать ко мне. Эти уроды в дальней комнате колбасятся, а мы у себя.
- Так зачем же вы ушли? – удивился я.
- Тебя посмотреть, - отрезал Рома, взял хныкающего Вовку под руку и поволок его в сторону дома. – что стоишь?! – крикнул он мне. – Помоги человека до постели довести.
- Бред какой-то, - пробурчал я. – Вы бы еще к Виталику (это наш общий знакомый, который живет в Автово) зашли, поорали бы ему, а потом попросили его помочь отвести Вовку к тебе домой.
- Ладно, умник, – огрызнулся пьяный Рома. – Ты поможешь, наконец, или нет?
- Наконец, помогу, - ответил я, рассчитывая, что на Ромкиной блатхате найдется не много спиртного, чтобы с пользой провести остаток ночи.
Когда мы подошли к Нарвской, Вовка не много очухался, закурил, сделал глоток вина, но попросил чуточку передохнуть, посидеть на автобусной остановке. Мы плюхнулись на скамейку, как – раз напротив метро. Рома лечил Вовку какими-то бредовыми рассказами, Вова охал и ахал, а я потихоньку допивал портвейн. В конце-концов выяснилось, что основной причиной недуга Володи были не бессонные ночи, а неверность Натальи. Оказывается, что он влюбился в нее и даже имел на ее счет некие серьезные намерения. О том, что она ****ь, он узнал только сегодня, да и то, не верил в это, думая, что она просто пьет с малолетками на халяву, а на счет ебле и не помышляет.
- Брось ты Вова, - сказал я ему, уловив сущность проблемы. – Я ее сам вчера драил во все щели!
- Ты??? - глаза у Вовки вылезли из орбит настолько, что казалось еще чуть-чуть и они упадут на асфальт. – Ты Наташку имел?
- Имел, - ответил за меня Роман, который был свидетелем всего этого безобразия. – И не только Костя, ее пол Ленинграда поимело. Я тебе говорю, плюнь ты на нее…
Рома продолжал что-то гундосить, но Вовка больше его не слушал, он впал в прострацию. Надо же, даже Косте дала, сука, а его постоянно динамила, о какой-то любви разговоры заводила. Сука! Он чуть ли не разревелся, сидя на остановке, представив себе, как я засовываю его любимой свою елду в рот.
- Не пойду я туда, не хочу, - ныл он, куря одну сигарету за другой. – Я ей помочь хотел, деньги давал, чтобы она к матери съездила, договорилась, что мы вместе жить станем, а она. Проститутка, самая настоящая шлюха!
- Нет, мы пойдем, - настаивал Роман. – Назло им и ей, мы пойдем ночевать домой.
Я еще тогда удивился его настойчивости, с которой он откровенно нарывался на скандал, но решил, что все это оттого, что кровь сильно разбавлена спиртным.
Мы встали и пошли. По дороге, мы заглянули в капельницу, где Володька купил всем по сто грамм и бутерброду с сервелатом. Мои предположения начали сбываться, ночь, точнее ее остаток, предстояла веселой. Возле капельницы мы столкнулись нос к носу с четырьмя пьяными подростками, которые послали на х… Романа, но о чем-то поговорили с Володей.
- Кто это? – спросил я, когда обиженный Роман подошел ко мне.
- Эти придурки, которые Наташку парят, - ответил Рома.
- А чего они тебя?
- Пойди – спроси, - ответил он.
Подошел Володя.
- Ну, что они тебе сказали? – Рома косел прямо на глазах и, чуть было не поскользнулся возле большей лужи.
Вовку всего трясло, и даже в темноте было заметно. Как горит его, и без того красное, лицо.
- Они пошли за водкой и сказали, что обязательно вернуться обратно, - заплетающимся языком промямлил Володя.
- А что с Натальей? – спросил я.
- А ну ее, - Вовка махнул рукой. – Ребята, давайте туда не пойдем. Чует мое сердце, что добром это дело не кончится.
Мое сердце не чуяло ничего, поэтому я легко согласился с доводами Романа, о том, что нам надо зайти и проведать Наташку, а после свалить оттуда на все четыре стороны. Не смотря на нытье старшего товарища, мы смело двинулись на встречу надвигающейся опасности.
Войдя в парадную и поднявшись на второй этаж, мы открыли дверь и прошли в квартиру. Володька постоянно ныл, зато Роман был настроен достаточно решительно. Мой мозг еще работал в нормальном режиме, то есть алкогольные пары еще не успели, к тому времени, размягчить его на столько, чтобы я ни черта не соображал, поэтому я не торопил события, а старался следовать в их форваторе. По большему счету, я придерживался мнения Вовы и считал, что наше появление на блатхате, в настоящий момент, ничего хорошего не принесет, а лишь только усугубит ситуацию. Пьяные или обдолбанные малолетки, легко разберутся с нами, тем более, что Вова был уже никакой, а Рома драться катастрофически не умел. Что касается меня, то драться я умею и люблю, но годы берут свое, я стал медлителен, не точен, не внимателен. Часто пропускаю удары, которые и пятилетний ребенок не позволит себе пропустить. Короче, я был за то, чтобы пойти ко мне, но… Когда мы вошли в квартиру и прошли в комнату, то пред нашим взором предстала… А ничего не предстало! Рома открыл дверь, тут же закрыл ее и сказал Володьке:
- Тебе лучше на это дело не смотреть!
- Что, так плохо? – Володька догадался, что в их комнате спит Наташка, и вновь разрыдался.
- Стоп-мотор, - сказал Ромка. – Пошли в дальнюю комнату.
- Нах..? – спросил я. – Пошли лучше на улицу или в капельницу. Чего в доме сидеть, где гужбанят какие-то отморозки, где свежевыебанная шлюха спит, где так и пахнет каким-то блудняком!
- Проходите, - отрезал Ромка. – Я сейчас приду.
Едва мы прошли в дальнюю комнату, возле сломанного сортира, как нарисовался Рома с бутылками водки и кока-колы.
- Откуда такое добро? – поинтересовался я.
- От верблюда, - последовал короткий ответ.
То, что Рома не чист на руку, я догадывался давно. Нет, он не лазил по квартирам, не обирал пьяных клиентов, когда работал в кафе у Марины, не тырил мелочь из карманов, но… Но, если. Не дай бог, кто-нибудь где-нибудь зазевается, а рядом будет Роман, то все – пиши-пропало. Он, как ворона, тащил все подряд. Если это была сумка с продуктами, - то пер ее, если это были книги, - то и они становились его добычей, часы, - так часы, магнитолы – туда же. Реже всего, к моему удивлению, ему удавалось свиснуть живые деньги, видимо, он все же стремался запускать свои маленькие опухшие ручонки в чужие карманы, куда легче было уволочь какую-либо вещицу, которую невнимательный хозяин на мгновение упустил из вида. Тем более, что никто и никогда не подумал бы на Рому. Ну, как так можно – художник, поэт и занимается мелкими кражами! Ан нет господа, к сожалению возможно, тем более, как выяснилось в дальнейшем, никакой Рома не художник, враль он обыкновенный. Стихи его, да, с этим я соглашусь. Да только их всего-то десять штук, о каком сборнике можно говорить, если «великий пиит» за все свои тридцать пять лет написал только десять стихотворений и те далеко не равнозначные, которые я привел в пример, - еще более-менее, а остальные полнейшая лажа.
Да, оставим эти мысли в слух, а вернемся к нашим баранам, которые сидят в дальней комнате.
Рассевшись на гниющий и смердящий диван, мы ввернули лампочку в какое-то непонятное чудище, ранее носившее название торшер. Комната предстала во всей своей красоте, во всем своем первозданном величии. Стены со следами газет и обоев, прогнивший пол, почерневший от дыма и смрада – потолок, из мебели диван, на котором расположились мы, торшер и треногая тумбочка, такая же древняя, как сам дом дореволюционной постройки. В углу кто-то зашуршал, а потом раздался пронзительный писк, больше напоминающий скрежет металла о стекло.
- Крысы, - равнодушно резюмировал Рома. – Их здесь великое множество, не смотря на различные дератизации, на которые наши чиновники во главе с Матвиенко вбухали столько денег, и потратили столько энергии и слов.
- Да, - согласился я. – Пиарили эту компанию во всех СМИ.
Крысы, тем временем, не обращая на нас никакого внимания, преспокойно возились в своем темном углу, шурша обрывками обоев и газет. «Палая листва» вспомнил я повесть Габриэля Маркеса, действительно, палая.
- Так где ты водку взял? – повторил я свой вопрос, понимая непредсказуемость от последствий, которые могут повлечь за собой, поступок Романа. – У отморозков спиз…? Смотри, он сейчас вернуться и полезут разбираться. Вон, Вовка уже спит, а ты. Ты способен драться?
- Не микрофонь! – огрызнулся Ромка. – Я спер, мне и отвечать. На пей, - он протянул мне желтую железную кружку, всю покрытуу грязью и копотью, складывалось такое впечатление, что в ней варили: либо чифирь, либо ширево. – Пей!
- Смотри, - я пожал плечами, взял кружку в руку, выдохнул и выпил, запивая весь этот бардак кока-колой.
- Как-нибудь разберусь, - более дружелюбно сказал Ромка, взял из моих рук кружку, налил себе и принялся разглагольствовать. Если у него в руках стакан со спиртным, то жди от него таких философских и культурологических загогулин, что простым поносом тут дело не обойдется, здесь блевотиной пахнет. Вот и сейчас, его понесло. – Чего вы с Вовкой всего боитесь? Ну да, спер я эту бутылку, ну и что? Я спер, мне и отвечать.
- Ой, ли? – усомнился я. – Если будет драка, то бить будут всех без разбора: кто прав – кто виноват.
- Ты что, по морде никогда не получал? Зато, какой выброс адреналина! – он даже причмокнул. Предвкушая удовольствие.
Меня передернуло от одной только мысли, что ему нравится, когда его метялят. Может, он садомазахист?
Он выпил и налил мне.
- Куда ты гонишь? – сказал я, но, тем не менее, взял протянутую кружку и выпил.
- Стоп – мотор, - ответил он. – Ты у меня в гостях, так и веди себя соответственно, а за морду свою не беспокойся. Вы с Вовкой не причем, вы пришли ко мне, значит вас никто не тронет!
Короче. Приговорили мы бутылку в течении пятнадцати минут, а потом… Потом все поплыло перед глазами, все покатилось куда-то к чертовой матери, понеслось ураганным ветром, и я отключился…
Проснулся я оттого, что кто-то больно ударил меня по левой ноге. Я открыл глаза и увидел перед собой, расплывавшуюся рожу какого-то парня. Я поднялся с дивана и присел. Рядом у стенки сопел Вовка, Ромки в комнате не было, зато здесь находились два молодых бычка, явно воинственно настроенные.
- В чем дело? – спросил я. От чего-то болела голова, а язык с трудом ворочался во рту.
- Водка где? – высокий, светловолосый парен, дохнув на меня перегаром, склонился надо мной.
- Какая водка? – я все еще не мог отойти от этого кумарного сна, поэтому слабо понимал значение его вопроса.
- Вот эта, - он поднес к моему носу пустую бутылку из-под выпитой водки.
- Не знаю, - я пожал плечами, как полный идиот, понимая, что если сейчас не нарисуется Рома, то все фишки достанутся мне.
В общем, правильно я догадался, потому что, вслед за моим ответом, последовал боковой удар в правый глаз. Я попытался вскочить, но удар ногой по почкам, несколько охладил мой пыл. Затем. Последовал удар в нос и, вновь, по почкам. При этом они орали на меня и грозились угондошить прямо на месте. Я в конец отрезвел. Договариваться с ними бесполезно, они слишком возбуждены, драться еще бесполезнее: руки и ноги, как ватные. Но ведь они настроены решительно, тем более распалены алкогольными парами, а может, и наркотиками. Звать на помощь? Дурак, кто же в наше время откликается на зов о помощи, только уж очень совестливые и больные люди. Что же делать? Где этот пидор Рома, который обещал взять ответственность на себя. Спросить у них или сказать им, что водку спер Рома? Но это будет западло, сливать всю ответственность на приятеля. Где же эта сука? Может, пока я спал, они его уже ухайдокали, а теперь принялись за меня.
Новый удар в челюсть прервал мои размышления.
- Смотри, Белый, - сказал второй парнишка, со сливочно-приторным лицом, колючими злыми глазами и редкими пожелтевшими зубами. – У этого урода кроссовки почти новые – «Nike». Пускай снимает и расплачивается ими за выпитую водку.
Тут у меня в голове что-то повернулось, что-то потекло и я подумал, а не в «Бригаду» ли играют пацаны? Этот широко разрекламированный фильм, снятый под кальку американских блокбастеров о мафии, вскружил голову нашей шальной молодежи, похлеще чем сериал про «Улицы…» заморочил бошки отечественным ментам. Я сам этот фильм не смотрел, хаить не стану, но, судя по рассказам приятелей и многочисленных интервью Безрукова на радио, телевидении и в печати, сделан он по классической американской схеме: жили были хорошие ребята, а судьба заставила их. Когда-то в молодости я прочитал книгу – «Преступный синдикат» о зарождении, становлении и расцвете организованной преступности в Соединенных Штатах. Книга основана на предсмертном интервью самого известного гангстера Америки – Лаки (счастливчик) Лучиано. Может быть, у нас он менее известен, чем Аль Капоне или Дон Карлеоне (кстати, киношный герой), но в Америке он пользовался дурной славой. Он выходец из Италии, с еще одним итальянцем Френком Кастелло и двумя евреями Майклом Лански и Багси (таракан) Сигалом ( свои итальянские и еврейские имена, они переделали на американский манер: так Сальвадоре Луканиа стал Лаки Лучиано, а Мейер – Майклом, Бенджамин – Багси, Франческо - Френком) фактически создали в Америке, то, что у нас принято называть организованной преступностью, договорившись с другими гангстерами типа: Аль Капоне, Датча (голандец) Шульца, Вито Дженовеззи и прочими, о разделе сфер влияния. Эта четверка фактически свела на нет влияние традиционной итальянской мафии – «Коза Ностры», уничтожив физически ее руководителей – донов. Ребята обзавелись обширными связями в правительстве, законодательных органах и полиции, чего старые итальянские мафиози допустить не могли, прям, как наши доморощенные «воры в законе» в прежние времена, и стали контролировать игорный бизнес, бутлегеров, рестораны, торговцев на рынках и прочих. Они умудрились прибрать к рукам даже профсоюзы американских докеров, устранив несговорчивых лидеров и поставив на их место своих марионеток. Прочитайте на досуге эту книгу, в библиотеках она, наверняка, найдется, и вам не будет нужды охать и ахать по поводу того, какой же несчастный Саша Белый, как жалко его, потерял в жизни все, ничего не добившись. Какой же бред несут режиссер, актеры и комментаторы с «голубых экранов». В свое время на Андрея Константинова наезжали за то, что «он популяризует в массах образы Питерских бандитов: Седюка, Феку, Кумарина (Барсукова), Малышева, Яковлева, Кжижевича, Акулу и других. Что это он придумал великому городу обидное название – «Бандитский Петербург». Да акститесь вы господа, выгляните в окно, у нас же по городу без охраны только нищие (то есть почти все) ходят, да бомжи, а все остальные, кто скопил, украл или заработал хоть не большой капитал, так те все на бронированных лимузинах и под наблюдением личных телохранителей. Грустно живем, братцы, не по-людски. Вот и играют молодые пацаны в «бригады», вот и лупят друг другу, а заодно и нам, по морде, в надежде когда-нибудь стать похожим на Сашу Белого.
Так что, если они в братков поиграть решили, то пощады от них не жди. А этот, черноволосый ублюдок, он так и брызжет слюной, так и распаляется. О! А в глазах у него страх. Это очень дурная примета. Если он еще не много выпьет, то будет способен зайти так далеко, откуда уже не возвращаются.
Господи, да они же хотят меня убить!!!
Внутри все похолодело от этой мысли, сердце задрожало в груди, лоб покрылся испариной. Они готовы меня убить!
- Снимай тапки, - заорал Белый. – И носки тоже снимай.
- А носки-то нах..? – спросил его черный.
- Чтобы не сбежал!
Я послушно снял кроссовки, стянул носки и протянул им.
- Ты ох..л! – заорал черный. – ху..и ты мне в нос свои потники суешь, сука!
Что-то кольнуло в правом боку, затем расплылся левый глаз, после была проверена на прочность моя грудная клетка. Надо собраться мыслями, пронеслось в мозгу, для этого надо выиграть время. Я застонал и рухнул на диван.
«Пусть отдохнет» – донесся до моего слуха чей-то голос из серой пелены тумана – «Пошли к Наташке, выпьем, а после продолжим».
Едва они вышли из комнаты, как я приподнялся с дивана, слушая гул их удаляющихся в соседнюю комнату шагов. Медлить было нельзя, если они выпьют и тут же вернуться, то мне конец. На цыпочках я вышел в коридор, не думая даже о том, чтобы забрать кроссовки, - времени просто нет. Сейчас главное проскочить мимо Роминой комнаты, дверь в которой всегда на распашку, и выскочить из квартиры. Не смотря на то, что еще ранее утро, наверняка на улице кто-нибудь есть, поэтому они вряд ли отважатся добивать меня на глазах у людей.
Я тихонько подкрался к освещенной комнате, за стеной слышались приглушенные голоса. Показалось. Да, мне показалось, что я услышал в этом гуле голос Ромы, его здесь быть не могло. Но, где же он? А, сейчас не до этого, сейчас – вперед!
Я рванул что было сил, едва не споткнулся о мешок с мусором, стоявший возле двери, распахнул двери и выскочил в подъезд. Перемахивая через несколько ступенек, по окуркам, по кошачьему дерьму, по мусору и грязи, я выскочил на улицу и кинулся прочь из двора. Выбежав на Старо-Петергофский проспект, я понял, что остался живым! Что теперь делать? Где Рома? Что с ним? А что будет с Вовкой?
Поток машин постепенно увеличивался, и я стал голосовать, чтобы попросить у кого-нибудь мобильник и вызвать милицию. Машины проносились мимо, словно водители не замечали меня. Господи, я же босиком и весь в крови! Конечно, какой придурок остановиться. Когда голосует какой-то урод. Но, все же в России есть такие люди. Передо мной остановился «Опель» и девушка – пассажирка спросила: «Что случилось?». Я вкратце объяснил ей и сидящему за рулем парню, в чем дело и попросил набрать 02. Она достала телефон и протянула мне…
Через десять минут к арке дома 42 по Старо-Петергофскому проспекту подъехал милицейский козел, из которого вышло здоровое лицо «кавказской национальности». У нас в городе очень много оперативников с Северного Кавказа, особенно дагестанцев и осетин.
- Что случилось? – спросил «черный», внимательно изучая мою внешность.
Я коротенько обрисовал ему ситуацию. Критически оценивая мою личность и мой бессвязный рассказ, он, тем не менее, внимательно выслушал меня, иногда, задавая наводящие вопросы. Дослушав, он кивнул. Вскоре, к нам присоединился еще один «черный» и сержант в форме с автоматом через плечо. Выслушав меня, опера перекинулись парой фраз на непонятном мне языке, и здоровяк сказал:
- Ты пойдешь первый, мы за тобой. Как откроешь дверь, уходи в сторону. Понял? Молодец!
И мы пошли.
Вы видели когда-нибудь настоящее задержание? Нет, не из сериалов про ментов и бандитов, а в натуре? Нет? А, может, вам приходилось участвовать в задержании? Ну, помните, в советские времена, когда ДНД было, когда всякие комсомольские оперотряды? Тоже нет? Тогда слушайте, и дывытесь!
Как я уже говорил, мне предстояло войти первым в «бандитское логово». Как только я распахнул дверь и, следую инструкции, хотел уйти вправо, на мою голову обрушился жесткий удар пустой пивной бутылкой. Кровь мгновенно залила глаза и я рухнул на пол. Ворвавшийся следом за мной опер, получил удар в челюсть, от чего пришел в такую ярость, что выхватил из подмышки пистолет и коверкая русские слова заорал6 «Билядь! Сука! Сэйчас всех нахуй положу! Пидоры, эб вашу мать!» Засветив Белому, а это был он, в челюсть, он ворвался в комнату, где еще истошней закричал: «Все нахуй на пол!!!» Я так потом и не понял, куда он предлагал им лечь, - на … или на пол? Но, в тот момент мне было не до смеха. Вокруг меня веяли враждебные вихри, а я сидел прислонившись к дверному косяку, и струи кровавого дождя стекали по моим волосам, расплывались по опухающему лицу, Ниагарским водопадом рвались на грязный, гнилой паркет. Тем временем в комнате все улеглось. На пацанов надели наручники, положили лицом вниз и слегка опустили им почки, но только самую малость. Особенно горячился здоровяк, который абсолютно незаслуженно получил по физиономии. Вероятно, парни решили, что я привел с собой каких-то бандитов, и что предстоит битва не на жизнь, а на смерть, от этого решили биться до последнего. Уложив меня на пол и заметив за моей спиной «черного», Белый машинально звезданул его по морде, прекрасно понимая, что силы не равны. Оперативник же, не успел вытащить свое удостоверение и заорать «милиция», от этой своей нерасторопности он и получил по вафельнику.
Короче, резюме такое. Если бы это были бы не двадцатилетние пропитые и прокуренные пацаны, а серьезные дяди, то итог этого «задержания» мог бы быть совершенно иным.
А так, мне только разбили голову, а менту поставили фонарь под левый глаз. Короче, все нормально.
- Надень свои кроссовки, - сказал мне опер. – Выходи к машине. Поедем в отделение.
Я прошел в дальнюю комнату и опешил. На диване рядом с Вовкой мирно храпел Ромка. Блин! Не мог же я его раньше не заметить! Нет, несуразица какая-то получается. Откуда он взялся? Я хотел было разбудить этого козла, но с улицы донесся звук клаксона, меня ждут менты. Быстро натянув кроссовки, забыв про носки, я выскочил из комнаты, машинально захлопнул входную дверь и выбежал на улицу. Только очутившись в машине на заднем сидении, я почувствовал, как у меня болит в правом боку, кружится голова и тянет лицо, от подсыхающей липкой крови.
Доехав до 77 отделения милиции, мы остановились и «раненый» оперативник сказал мне, чтобы я сбегал в травму и снял показания врачей о побоях. Легко сказать «сбегай», я и ходить то могу с трудом, не то, что бегать. А на счет показаний. Он что, не видел, как мне бутылкой по башке шарахнули? Впрочем, если надо, значит надо. Вот только тошнит очень и в боку разгорается страшный огонь всёвыжигающей боли.
Травму я, естественно, не нашел. Где она здесь, на Фонтанке? Поэтому, я пошел в свою, по дороге заскочив в Сашке, чтобы он помог мне до нее добраться. Самое противное это то, что куда-то потерялись ключи. Наверное, пока я спал их вытащили из кармана, а может, они упал вместе со мной, после удара по голове. Одним словом, сейчас начнутся проблемы: «А где ваш паспорт, а где ваш полис?» Врачам совершенно наплевать, что еще пол часа назад человека хотели убить, и что он не просто так пришел засвидетельствовать и снять побои. У них инструкция: «без паспорта и страхового полиса никаких потерпевших и пострадавших, за исключением президента и Матвиенки». В общем, все так и получилось. Правда, врач пожалел меня, записал мои показания, осмотрел, смазал рану перекисью водорода, перебинтовал голову. Затем, попросил сестру вызвать неотложку, а меня посидеть в коридоре.
- Ну, чего? – спросил Сашка, когда я вышел из кабинета врача.
- В больницу отправляют, - сообщил я, держась за правый бок, который болел все сильнее и сильнее.
- Жалко, - произнес он. – А я думал, мы с тобой выпьем.
- А есть? – спросил я. Я же говорю, что у меня башню в тот момент так сносило, что даже выпить я был согласен, лишь бы заглушить как-то эту всевозрастающую боль в правом боку.
- Деньги есть, - ответил Сашка. – Надо до ларька добежать.
- Сходи, - сказал я. – А то, если я пойду, то машину упущу.
-Ну, - возмутился он. – Я пойду. А тебя увезут. Что же я в одну харю потом пить стану? Пошли вместе, неотложка раньше чем через полчаса не приедет.
- Ладно, - согласился я. – Пошли, только быстро.
Пока мы ходили, пока то да се, машина, естественно, уехала, и мне пришлось тащиться к Сашке и вызывать скорую. Приехавшие фельдшера, отнеслись довольно критически на тот счет, что меня с такой мордой положат в больницу. Я быстро смекнул что к чему и, забравшись в ванную, смыл с себя всю кровь. Жаль только, шмотки не переодел, у Сашки размера на четыре поболе моего будет.
Оценив по достоинству мой внешний вид, фельдшер позвонил куда-то по телефону и сообщил, что они отвезут меня в Мариинскую больницу.
- Где это? – спросил Сашка.
- Угол Невского и Литейного, - ответил фельдшер.
- А, - вспомнил Сашка. – У меня там первая жена практику проходила.
Я с удивлением посмотрел на него. Сколько его знаю, но не думал, что он был когда-то женат, да еще и не один раз.
Мы спустились вниз и вышли во двор.
- Ну, пока, - сказал Сашка, протягивая мне руку.
- Удачи. – ответил я.
- Это тебе удачи, - сказал Сашка.
Я сел в машину, где уже находились фельдшера и водитель, и мы поехали. Я обернулся. Сашка вытащил из кармана деньги и подсчитывал их. «Наверное, еще решил портвегана дернуть» – подумал я, когда машина выскочила на проспект Стачек – «Везет».
15
Больницу охраняли менты с автоматами и собаками. В наше время это совсем не удивительно, когда «чехи» взрывают дома и подземки, захватывают увеселительные заведения в столице, взрывают «своего» президента и поезда. Истерия по этому и иным поводам охватила не только нашу Родину, но, похоже, весь мир. Все ловят Бен Ладана и Басаева, но все и боятся Басаева и Бен Ладана. В принципе, все эти истерики на руку правоохранительным органам и иным силовикам. Во-первых: можно хватать и обирать всех подозрительных «лиц кавказской национальности», особенно тех, кто не имеет прописки, во-вторых: очень легко навязать свои услуги по охране какого-либо объекта любому руководителю, будь ты директор нефтеперерабатывающего завода, главврач больницы или хозяин небольшой прачечной. Бдительность, главное это бдительность и охрана! Что? Ты не желаешь залезать под ментовскую крышу? Ты не выполняешь распоряжения правительства и губернатора, хорошо. Нет, мы тебе ничего навязывать не станем, просто, когда случиться беда, ты не беги в ментовку, не жалься, тебя предупреждали! А то, что что-нибудь обязательно произойдет, так это, к гадалке не ходи. Глядь, кто-то камень в окно запустил, кто-то шашку бросил дымовую, а может, гранату. Что? Мы же тебя предупреждали, мил человек! Да, а теперь придется в два раза больше платить, либо в охранные агентства обращайся, но они тебя обдерут, как липку. Так и знай. Вот так мы и живем. Вы думаете, от чего все дорожает и дорожает, хотя вроде бы стабилизация «по-путински» наступила. А охрана? Вы никогда не задумывались, сколько у нас всевозможных охранных структур? Взять к примеру больницу, в которую меня привезли. На входе менты, на входе в приемный покой частный охранник, а на входе в отделение вахтер. То есть, для того, чтобы пройти в палату, вам необходимо преодолеть три ряда заграждения. А ведь это ваши деньги! Вы платите ментам, вы платите охранному предприятию, вы платите вахтеру. Нет, конечно, платите не вы, платит конкретный руководитель, но из тех денег которые вы отдали государству в виде различных налогов. Понимаете? Стоимость услуги или товара возрастает на десятки процентов из-за вот этих самых «охранных услуг». Вам укол лишний в жопу не сделают, потому что у больницы нет денег на лекарства, зато на многочисленный штат охранников деньги есть. Отказаться от них главврач не может по определению. Попробуй он откажись. Так ему тут же какую-нибудь подлянку подкинут, а потом, какой-нибудь чиновник из Смольного строго спросит: «А где была охрана, собачий ты сын? Тебе государство жизни людей доверило, а ты деньги на какой-то томограф промотал!» И бесполезно отпираться, бесполезно мямлить о том, что в больнице не хватает антибиотиков, что совсем нет витаминов и шприцов. «Изыщи возможность» – рявкнет в ответ чиновник и стукнет кулаком по столу – «Повысь… Увеличь… Обеспечь…». В конце – концов, несчастный главврач повысит цены на услуги для коммерческих больных, а таких уже масса, урежет выделение денег на питание, у больных есть родственники, - они прокормят, повременит с ремонтом обветшавших зданий, но неизменно все и вся будут видеть перед своими глазами ментов с автоматами на входе, охранников в пятнистой форме с газовыми баллончиками и дубинками, у зданий и стариков со сложенными в несколько раз, газетами от мух, внутри помещений. Что же до эффективности всех этих мероприятий, так они всем давно известны, какие бы меры не предпринимались. Террористы взрывали, взрывают и будут взрывать у нас дома, метро, здания, поезда и прочая, прочая, прочая… А простые люди будут платить за это все из собственного карман. Да, на счет эффективности. При входе в больницу, вас никто не обыскивает, не досматривает ваши сумки и пакеты. Кроме того, в заборе имеются несколько внушительных дыр, в которые сможет пролезть даже человек внушительной комплекции. При входе в здание курит толстый лысый охранник. Ему абсолютно на вас наплевать, его обуревают иные мысли, где он сможет сегодня вечером посмотреть игру «Зенита» если не уйдет этот вредный врач из 3 отделения, который обязательно настучит начальству, если я буду смотреть футбол? Что же касается стариков на вахте, то их кроме мух, вообще ничего не интересует. Нет, вру, их волнует геморрой и артрит с остеохондрозом, отчего специально для них выпущены различные биологически – активные добавки типа «Не стоит!», «Не болит!» и «Не пердит!». А еще их волнует, чтобы у вас в мешке была сменная обувь. Если у вас есть сменная обувь, так вы хоть тонну тротила с собой проносите – милости просим, еже ли у вас грязные ботинки или туфли, то фиг вам, а не свидание с родственником. Что? Молочка принес? А где сменная обувь, чмо? Иди домой или покупай у меня шкеры на ноги за 5 рублей. Что? В аптеке 2 стоят? Ну, вот и иди в аптеку, пои их всех своим молоком, а сюда ты больше не войдешь, в мою смену! Короче, любой шахид, террорист или просто уголовник, может спокойно войти в любую палату и устроить любую диверсию.
Вот так нам обходится наша безопасность, это слово спокойно можно взять в жирные кавычки.
Мы заехали во двор и проехали к желтому двухэтажному зданию с белыми колонами. Я вышел из машины и направился вслед за фельдшером, который нес с собой какую-то папку. Если тыква у меня не много успокоилась, то рези в правом боку, наоборот, многократно усилились. Мы зашли в помещение, прошли по коридору и повернули в холл, который был разделен перегородками на несколько отдельных боксов, в каждом из которых находились по две кушетки.
- Посиди здесь, - фельдшер указал мне на одну из кушеток. – За тобой придут, - он махнул мне папкой и исчез в коридоре.
Я прилег на кушетку, но тут же вскочил, потому что, другой фельдшер приволок какую-то даму. Неудобно, знаете, валяться пластом при даме. Но, дама едва взглянув на мое разбитое лицо, на мою окровавленную одежду, как тут же заболела еще сильней, и ее пришлось вывозить из приемного покоя на каталке. Я вновь прилег на кушетку, больше не намереваясь прыгать перед всякой нечистью, которая, вероятно, приняла меня за бомжа, который свалился с чердака. Но, полежать долго не удалось, вскоре появился какой-то мужик в белом халате и принялся выкрикивать мою фамилию.
- Это я, - отозвался я.
- Что случилось, - врач сел напротив меня и принялся изучать мою физиономию.
Я подробно описал ему все то, что произошло сегодняшней ночью, особыми фосфорицидными красками описал сцену задержания хулиганов и мое посещение травматологии. Он молча слушал мой рассказ, что-то записывая в листок бумаги. Затем он посмотрел ранку на моей голове, заглянул в зрачки, поинтересовался: не блевал ли я сегодня после удара. Я ответил, что вообще-то я редко блюю, но после удара меня тошнило, и долгое время кружилась голова. Он сказал:
- Хорошо, сделаем рентген.
- Рентген чего? – спросил я.
Но, он не ответил на мой вопрос, забрал с собой листок исписанной бумаги и растворился в коридоре. Что это у них за манера, растворяться в коридоре? Я снова очутился на койке. На этот раз меня долго не беспокоили, что я даже успел задремать. Боль в боку не много притихла, а голова практически прошла, лишь в ушах стоял какой-то шум, гул или черт знает что.
Наконец, меня вызвали в рентгеновский кабинет. Заставили стянуть кроссовки и поставить их в угол, затем приказали снять футболку, подарок дочери, и лечь на кушетку над которой висел рентгеновский аппарат. Я послушно выполнил все указания, за что и получил приз в виде небольшой дозы радиации. Мне даже яйца свинцом не прикрыли!
- Одевайся, - сказала лаборантка. – И жди меня около двери.
Я кивнул. Рядом был туалет, где я вдоволь напился воды, во рту было ужасно сухо, и пошел помочиться, ну, по-нормальному – поссать. И тут меня ожидал сюрприз. Если я сначала разглядывал надписи на стенах, то потом удосужился заглянут в писсуар, и тут меня словно током шибануло так, что я обоссал себе левую брючину и оба кроссовка. Я писал кровью! Нет, конечно, это была не чистая кровь из вены там или из артерии, это была кровь с мочой, или наоборот, моча с кровью. Но это было круто! Заправив свое хозяйство в штаны, в подавленном состоянии, я вышел из туалета и тут же наткнулся на лаборантку.
- Пошли, - сказала она, увлекая меня за собой.
- Куда? – спросил я.
- Узнаешь, - ответила она и чуть было не растворилась в коридоре, как предыдущие, но я во время схватил ее за халат.
- Куда?
- Иди на место, - подвела она меня к прежнему боксу. – Врач к тебе подойдет.
Зачем, спрашивается, она просила подождать меня возле кабинета, если все одно, приволокла на прежнее место. Может, побоялась, что я рухну по дороге или заблужусь? Только я прилег на кушетку, как действительно, появился, только не врач, а медсестра, которая взяла у меня кровь из пальца, и только после этого появился доктор.
- Что с вами приключилось? – спросил парень рассматривая мое «дело» которое росло как на дрожжах.
- Да я уже вашему коллеге все объяснил, - ответил я. – Он все подробно законспектировал.
- Так это вы другому доктору рассказывали, а я лично от вас хочу услышать, что с вами приключилось.
Я еще более подробно рассказал ему обо все, при этом, присовокупив, что я, извините, писаю кровью.
- Как? – врач поднял брови.
- Кровью, - подтвердил я.
- Это меняет дело, - задумчиво произнес он и приказал мне лечь на спину. Потом долго мял мне живот, вызывая невероятные боли в области правой почки и печени. – Понятно, - сказал он после экзекуции. – Полежите здесь. Придется еще один рентген делать. Вы нормально лекарства переносите?
- Вроде, - я пожал плечами.
- Хорошо, - пробормотал он и исчез в зыбком воздухе коридора.
Правда, перед рентгеном меня отловила очередная медсестра, взяла кровь из вены и заставила помочиться в какую-то пробирку. От всех этих телодвижений я так устал, что решил выйти на улицу покурить. Охранник дежуривший на входе, меланхолично посмотрел на меня и отвернулся. Я вышел на жару и присел на скамейку рядом с санитаром. Санитар оказался балаболом, матершиником и сексуальным маньяком. Он бесконечно триндел про еблю, матюгаясь при этом и отпуская скабрезные шуточки по отношению к личности нашего уважаемого губернатора. Наконец, из дверей выскочила лаборантка и заорала:
- Где ты ирод шляешься? Я что, должна тебя по всему зданию разыскивать?
- Ну что ты раскричалась, Семеновна, - вступился за меня санитар. – Видишь, парню плохо, у него голова болит. Вот он и вышел - не много проветриться, подышать свежим воздухом.
- Ага, - успокоилась тетка. – Я вижу, каким он свежим воздухом дышит. Пошли, бросай сигарету.
Я вздохнул, выбросил окурок в урну и проследовал на очередной рентген. На этот раз мне ввели в вену какой-то химический раствор, от чего у меня закружилась голова, а на лбу выступили капельки пота. Потом я двадцать минут лежал под рентгеновским аппаратом, пока тетка фотографировала мне полость живота. Меня вновь начало тошнить. Но, вскоре, процедура закончилась, я оделся и, не спрашивая ни чьего разрешения, вышел на улицу. Только закурив и сделав несколько затяжек, я пришел в себя от всей этой химии. Лучше бы мне какое-нибудь обезболивающее сделали, чем эту дрянь!
- Моча и кровь у вас отвратительные, - обрадовал меня третий врач, который еще не успел исчезнуть в коридоре. – Вам надо обследоваться.
- Что ж, - ответил я. – Раз надо – значит надо.
- А паспорт и полис у вас есть? – спросил врач и ласково улыбнулся, умиляясь своей шуткой. Ведь я уже пол дня всем талдычу, что паспорт и полис находятся дома, что я живу один, что ключи куда-то посеял! Нет. Они все, как назло, в первую очередь интересуются: «есть ли у меня полис».
- Нет, - ответил я. – Возьмите пробейте по компьютеру. Ведь у вас есть и ментовская база и ЦАБ и, уж тем более, медицинская.
- Ну, братец, - вздохнул врач. - Ты дал. Кто же этим будет заниматься, у нас по старинной присказке: «без бумажки ты какашка, а с бумажкой человек», да и где же я тебе компьютер возьму?
Сказал и исчез в воздухе, не успев дойти до коридора.
Мистика какая-то.
Вскоре за мной пришел тот самый санитар, который трепался и матерился на скамейке перед входом.
- Пошли, - сказал он, искоса поглядывая на меня. – Ты не еб..я где-нибудь по дороге? Может, на каталке?
- Брось, - отозвался я, довольный тем, что сейчас в палате, наконец, смогу нормально пристроить свои кости, все таки мурыжили меня в приемном покое без малого девять часов.
- Ну, смотри, - сказал санитар, и мы пошли в десятый корпус, находившийся напротив приемного покоя.
- Куда меня? – спросил я санитара, пока мы пересекали небольшой сквер, возле десятого корпуса.
- Сейчас поглядим, - он остановился, развернул мое «дело», и мы стали изучать, точнее расшифровывать, каракули врачей. – О! – наконец, воскликнул он. – В НХО.
- Это, что за зверь такой? – поинтересовался я.
- НХО, - ответил он. – Это Нейро – Хирургическое отделение. Там всякие психи лежат с пробитыми черепушками.
-???
- Ну, кто как и ты по-пьяни, кто-то в аварию попал, на кого-то сосулька свалилась…
- Летом?
- Ну, тогда кирпич, - он закрыл бумаги, свернул их в трубочку и зашагал к стальной двери.
Поднявшись на лифте на четвертый этаж, мы очутились в НХО. Санитар отдал мои сопроводительные бумаги дежурной медсестре, врачей, естественно, уже давно и след простыл, пожелал мне скорейшего выздоровления и ушел, оставив меня один на один с этой мегерой.
- А где документы? – первым делом спросила она, даже не поинтересовавшись, каково мое самочувствие.
- Дома, - пробурчал я в ответ, предполагая, что последует за этим.
- Надо принести, - равнодушно заметила она. – Без паспорта и полиса у нас не лечат!
- Хорошо, - пробубнил я, решив не вступать в дискуссию с сестрой, ради сохранения душевного равновесия.
- К сожалению, - сказала она, записывая мою фамилию в какой-то журнал. – Мест у нас нет. Единственное, что я могу вам предложить, это койка в коридоре возле туалета.
- Что?
- Да, больше негде, - с полнейшим безучастием, произнесла она. – Да, если вам нужно белье, то позвоните родственникам, пусть привезут, с бельем у нас тоже проблема.
- Хорошо, - отозвался я. – А попить у вас можно?
- Да, но только чай закончился, придется пить воду из-под крана, - ответила она. – В туалете воды нет, попробуйте в санитарке, там возле бачка с хлоркой есть кран.
- То есть? А если лицо помыть?
- Там и помоете! – вспылила она, от моей чрезмерной, на ее взгляд, настойчивости. – Что, не нагнуться?! – она так посмотрела на меня, что я понял – дальнейший разговор не имеет никакого смысла, придется довольствоваться тем, что есть.
16
Сходив в туалет и убедившись, что кровь из мочи никуда не делась, я зашел в санитарную комнату, нашел кран, включил холодную воду, горячей, как обычно, не было, умыл лицо, попил и вышел в коридор. Сестра о чем-то беседовала с каким-то стариком с перевязанной головой. Мимо сновали старухи с перемотанными бошками, старики с аналогичными травмами. Ни одного молодого, какое-то царство теней, царство плесени и тленья.
- Простите, - обратился я медсестре, когда она закончила разговаривать с пробитым дедом. – А нельзя мне какой-нибудь укол сделать, а то у меня так бок болит, что хоть в петлю лезь.
- А шприц у вас есть? – безучастно поинтересовалась она, хорошо зная, что я ей отвечу.
Я помотал головой.
- У меня тоже, - сказала она, и мне показалось, что улыбка промелькнула на ее лице. – Купите шприц, я вам сделаю укол.
- Но…, - начал я и осекся. Спорить и просить абсолютно бесполезно, здесь все по другому, здесь вам не тут!
Я прошел на свою койку, разделся, не смотря на отсутствие простыни, наволочки и пододеяльника, я не могу спать одетым даже в таких говеных условиях, и рухнул на койку, накрывшись с головой, пытаясь укрыться от комаров, врачей и этого дерьмового мира, в котором мы живем. Вскоре, я провалился в нирвану.
Однако долго поспать не удалось. Потому что, вскоре привезли на каталке какого-то бомжа, который нещадно матерился и орал, грозясь перебудить все отделение. Наконец, его угомонили, привязав к этой самой каталке, но сон уже улетел куда-то, и остаток ночи я провел ворочаясь из стороны в сторону, переполненный болью и дурными мыслями и вчерашнем дне. И хотя, я решил для себя, что сейчас не буду анализировать все произошедшей, все же какая-то дурная мысль постоянно свербила мозг, но в руки не давалась. Что-то мешало мне, что-то не давало покоя, но что это было, я так и не понял.
Под утро, когда успокоились комары, а где-то за окнами в палатах стали верещать вороны, мимо меня прошлепала какая-то старушенция. Еще через какое-то время, появилась новая смена медсестер. Они занялись приемом и передачей дежурства, но в этот момент, к ним подошла какая-то женщина с повязкой на горле и сообщила, что восьмидесяти трех летняя пациентка Петухова, вот уже битый час не возвращается в палату. Сестра сначала равнодушно восприняв это известие, «наверное, в туалете заснула», затем они всполошились. А как же? Скоро появятся врачи, а у них не комплект! Искали бабку везде, сдуру, даже в мужской туалет заглянули, пока я не сказал сестре, что видел ее около часа тому назад, и что она пошла «вон в том направлении». Еще через пять минут выяснилось, что преодолев все преграды на своем пути: вахтера, охранника и ментов, - неутомимая старушка покинула пределы больничной территории и скрылась в неизвестном направлении. И что, вы думаете, что разгорелся жуткий скандал? Да, признаюсь, что я тоже сначала так думал. Но, Боже, как же я ошибался! Когда появились врачи, то первой их заботой стало то, когда «выписать» старуху: поставить сегодняшнюю или вчерашнюю даты? Можно ли себе представить, что с одного из самых «мертвых» отделений уходит престарелый пациент, а врачи только и думают о том, как бы им покрасивей умыть руки и не остаться в накладе!
Лежание в коридоре имеет лишь одно значимое преимущество, - ты находишься в курсе всех происходящих событий. К примеру: я сразу же узнал, что за контингент лежит на отделении, сразу же выяснил, что здесь существуют бесплатные и платные палаты, что в бесплатных размещается по пять человек, а в платных по двое. И хотя эти самые платные палаты не отличались особым комфортом, ну, там телевизор, отдельный туалет и душ, кондиционер, но они пользовались бешенной популярностью. Платить семьсот рублей в сутки за койко-место предпочитали многие, и посему в эти палаты была очередь, впрочем, и обычные палаты были забиты под завязку. Еду всем приносили одинаковую, единственное отличие было в том, что процедурные и дежурные сестры мчались туда по первому требования, оставляя «простых» больных наедине со своими проблемами.
- Завтракать будете? – спросила меня какая-то женщина, катившая мимо меня тележку с кашей и хлебом.
- А как же, - ответил я, чувствуя, как желудочный сок разъедает мне внутренности, все-таки я не ел целые сутки.
- Ложка есть? – спросила тетка шлепая на тарелку гречневый продел.
- Нет, - честно признался я.
- Скажите родственникам, чтобы привезли вам ложку и кружку, - сказала она, сунула мне, в дрожащие руки, чайную ложку и покатила дальше по коридору.
- А чай? – крикнул я ей вслед, но ответа не последовало. Придется довольствоваться водой из-под крана. – Ну и больница, твою мать!
- Вы на лицо свое сначала посмотрите, а потом больницу охаиваете, - пробурчала страшная девка с повязкой на горле.
- А чего мне на него смотреть, - ответил я ей. – Я знаю, что с моей мордой случилось, и красоту ее оцениваю адекватно, а вот вам не мешало бы хоть иногда в зеркало поглядывать, вы вся прыщами заросли так, что скоро жаба из болота красавицей по сравнению с вами покажется. Впрочем, молчу. Встретимся в зоопарке!
Дама фыркнула, покраснела и ушла, с гордо поднятой головой.
Поев и попив водички из-под крана в санитарной комнате, я устроился на своей кушетке и принялся ждать, когда появятся врачи. Точнее, врачи уже давно появились, но на мою персону они не обращали никакого внимания, лишь старшая медсестра спросила у меня где мой паспорт и полис, и удостоверившись, что в ближайшее время она их лицезреть не сможет, зашипела как змея и упорхнула куда-то словно бабочка.
Наконец, около полудня появился врач. Это был молодой парень с «лицом урюкской национальности». Вероятно, это был киргиз либо казах. Он сразу же обрадовал меня, что гематомы у меня в голове нет, и что он меня сейчас же выписывает.
- Как так, мил человек? – изумился я. – У меня правый бок болит, я стоять не могу, не то что идти, а вы меня выписывать собираетесь.
- Да, - ответил он. – Я все понимаю, но у нас нейро-хирургическое отделение, а не урология.
- И что мне теперь делать? Я же кровью писаю. Может, вам показать? – злость и обида вскипали в моей груди. Нахрена они меня сюда притащили, если лечить не собираются? Лучше бы я дома отлеживался. Там хоть и кровать нормальная и еда в холодильнике. Вот позвонил бы бывшей супруге, она бы мне дубликат ключа привезла и все. А теперь что? Что мне теперь здесь делать? Без денег, без ничего посредине большого города?
- Хорошо, - ответил урюк. – Я поднимусь к урологам, может, они вас возьмут.
Прошло еще шесть часов, прежде чем я поднялся на лифте на шестой этаж и оказался в урологическом отделении. Табличка на стене гласила, что это «Лучший на Северо-западе России урологический лечебно-диагностический комплекс». Тут машинально начинаешь задумываться, а ведь не спроста они приляпали сюда эту картонку, здесь явно что-то не так! Вот не было бы ее и я бы чувствовал себя гораздо спокойней, чем после того, как прочел рекламную надпись.
Определили меня во вторую палату.
Едва я открыл дверь в палату, как в нос мне шибанул запах привокзального сортира. Если честно, то здесь запах был даже погуще, позабористей, напоминающий смесь конюшен, обезьянника и морга. Я огляделся. В палате было четыре койки, две из которых были свободны. Я поздоровался и прошел к окну. Не раздеваясь, я бухнулся на высокую кровать с, заблеванным и обоссаным кем-то, матрасом, белья, как и внизу на НХО на постели не было. Отвернувшись к стенке и прислушиваясь к свербящей бок боли, я никак не мог свыкнуться с кислым запахом говна и мочи, которые, как я догадался, источал дед лежащий на соседней кровати. Одного только взгляда в его сторону хватило мне, чтобы определить, что старику не много времени осталось шлепать по этой планете. Из его пуза торчали два катетера: один каловыводящий, другой моче. Очевидно, что у деда отказали почка, а в толстом кишечнике образовалась опухоль. В его возрасте, а деду было восемьдесят четыре года, абсолютно не важно, какая у тебя в чреве опухоль – злокачественная или доброкачественная, ни один врач не на какую операцию не решиться, может остановиться сердце. Да и к чему эта мышиная возня, если его состояние навряд ли улучшится. Кроме того, на деде был нацеплен подгузник, часть дерьма выходило естественным путем, который уже протек, и когда он раскрывался от жары и духоты, то вонь становилась просто невыносимой. Если бы я чувствовал себя хоть чуточку получше, то я бы просто сидел бы в коридоре или стоял бы в холле возле распахнутого окна. Но, приходилось мужественно сносить все тяготы больничной жизни. Особенно приятно было есть некое подобие рисовой каши на ужин в этой страшной вонище, под непрерывные стоны деда, которые не ел уже неделю, - эти сведения из подслушанного мной разговора между младшей сестрой деда и вторым обитателем нашей палаты. Стонал дед регулярно, особенно убили меня эти стоны в мою первую ночь, я тогда еще не знал, в чем их суть. Так вот, напившись минералки, дед, естественно, начинал ссать. Но, ссал он не через конец, а через катетер, который был введен прямо в почку. И вот это самое мочеотделение или выделение, черт его разберет, и приносило деду неимоверное страдание: в банку, которая стояла у него под кроватью, выливался брусничный или смородиновый морс, вот какого цвета была у него моча. Так что, моя по сравнению с ним просто слеза невинной лесбиянки. Позже, я увижу много таких дустов, которые ходят по коридору и в туалет, с подвязанными к поясу пластиковыми бутылками, в которые из всяких трубок капает красная жидкость. Ну, а что вы хотите, урологическое отделение! Мужиков здесь лечат от простатита и мочекаменной болезни, женщин… Впрочем, от чего здесь лечат женщин, я не знаю, может, от геморроя?
Да, а второй мужик – Юра, на вид лет пятидесяти, лежал с простатитом, и еще у него яйцо распухло. Мужик пролежал уже целую неделю, ему постепенно становились все лучше и лучше, хотя попал сюда по скорой, и из его разговоров я понял, что через пару дней его выпишут. Мужик он оказался жадноватый, но в целом не плохой, бывают и хуже. Глуповат малость и наивен для своего возраста, но это не недостаток, это данность с которой стоит считаться.
Ближе к вечеру к нам в палату привели еще одного мужика – Валеру. Таким образом, в палате оказался полный комплект. Валера, как и я, оказался застигнутым врасплох своей болезнью, поэтому не успел прихватить из дома ничего полезного, будь то: подушка, одеяло, постельное белье, зубная щетка, ложка, кружка, полотенце, тапочки, шприцы, лекарство, документы, два центнера еды и сиделку. Я намерено так подробно перечислил все, что, в первое время, понадобиться вам, если вы, не дай Бог, очутитесь в Мариинской больнице, причем на любом отделении.
Сходив в девять часов в сортир и убедившись, что моча у меня цвет менять отказывается, я с удивлением заметил, что размеры моего члена несколько увеличились, я бы даже сказал, достигли внушительных характеристик. Я призадумался. Может, я заразился какой-нибудь дрянью от этой шлюхи? А что, это вполне возможно, она спит с кем попало, а я ее «босиком» поимел. В тот момент я просто не обратил внимания на то, что и руки и ноги и живот, короче все тело у меня распухло. Поскольку, определять состояние своей «опухшести», я привык по роже, а зеркал здесь просто не было по определению, то просто не сообразил, что коль у меня проблема с почкой, коль выделение влаги затруднительно, то она просто накапливается в организме и разносит его в ширь и в высь, и вдоль и поперек, и вправо налево, и во времени и пространстве. Короче, вернулся я в свою «воняющую» палату раздосадованный и расстроенный, как пианино, рухнул на кровать, накрылся с головой одеялом и заскрежетал зубами от боли в правом боку. На мои просьбы «об укольчике», я выслушал долгую и занудную тираду о засилии иждивенцев и лентяев в нашем обществе, в связи с этим, у государства нет денег на шприцы. Я бы не удивился, если бы медсестра предложила мне выйти и пособирать на территории пустые бутылки, затем сдать их в приемный пункт и купить себе парочку двухкубовых шприцов. То, что территория больницы является клондайком для сборщиков пустой посуды, так это я сразу определил, еще когда мы шли с санитаром в десятый корпус. То там, то здесь сидели разномастные компании молодых и не очень людей и пили. Пили все: в основном, конечно, пиво, но, как я заметил, была и бормотуха, была и водка, а одна дама пили с мужиком шампанское. Господи, как это романтично, - надраться шампанским в больничном дворе! Тьфу на вас! Да, а один так набрался, что не смог вернуться к себе в палату, так бедолага и проспал всю ночь с голой задницей, на скамейки возле восьмого корпуса, но никто его не беспокоил, разве, что комары да вороны.
Промучавшись полночи от болей и стонов деда, под утро я, наконец, заснул, но едва только зыбкие сновидения стали выстраиваться в определенный сюжет, как чей-то зычный голос заорал прямо у меня под ухом: «Температуру будете мерить!» Сон сдуло утренним бризом, боль вновь окутало все тело, вонь ударила в нос.
17
Доброе утро, страна!
Сходив в туалет, - поругавшись по дороге с медсестрой, которая жаловалась сменщице, что ей не удалось даже голову приклонить сегодняшней ночью, на что я резонно заметил, что, мол, это ее работа, она сюда работать приходит, а не харю давить, на что, медсестра истошно завопила по поводу моей физиономии и вида, - и не найдя никаких изменений не в моче, ни в конце, я вернулся в палату и плюхнулся на кровать. Скоро принесут завтрак, хоть желудок так ныть не будет, а то, резь такая, словно нажрался толченого стекла.
То, что наши женщины недолюбливают неопрятных мужиков, так это я знал давно, но то, что они просто ненавидят пострадавших, - это для меня оказалось в новинку. Да, конечно, видок у меня не ахти какой, да, вся футболка и джинсы перепачканы кровью, руки трясутся, морда опухла до безумного блеска в глазах, но… Но, причем здесь я? Ведь, я ни к кому не приставал, не кого ни трогал, ведь это я жертва, это я попал на заклание к супостатам. Что? Вы думаете, что они такие наивные все и личных дел медсестры не читают? Ошибаетесь! Весь местный персонал знает мою биографию чуть ли не с младенческих лет. Им так же известно, что у меня отсутствуют паспорт и полюс, а это для них, является наитягчайшим грехом, в наше время. Это для них все равно, что я пробрался в их общий курятник и ворую яйца из-под несушек, словно хорек какой-нибудь. Да, так вот, что касается женщин. Раздатчицей сегодня была некая жирная свинья по имени Ирочка. Чего я ей такого сделал? Но, стоило ей только взглянуть на меня, как она занесла меня в свой черный список. Шмякнув малюсенькую порцию пшенной каши на мою тарелку, она специально выискала два самых тоненьких кусочка булки, через которые можно преспокойно рассматривать солнечное затмение и ничего с тобой не станет.
- Простите, - сказал я. – А у вас случайно лишней чашки не найдется?
Она так посмотрела на меня, словно я обратился к ней с каким-то непристойным предложением. Казалось, что мой невинный вопрос прозвучал настолько грубо и вульгарно, что после него, я, как честный человек, должен был пустить себе пулю в лоб или выброситься из окна.
Не дождавшись ответа, я вернулся в свою вонючую палату, и за тридцать секунд слопал пресную кашу. Удивительно, точнее, не удивительно, что здесь экономили на всем, даже на сахаре и соли. Чуть позже, я подошел к невысокому усатому санитару с бонданой на лысом черепе и спросил у него на счет кружки.
- Так пойди в столовой, спроси, - посоветовал мне он, упаковывая грязное постельное белье в холщовый мешок.
- Нет, братан, спасибо, я с этой грымзой разговаривать не стану, - ответил я и пошел в туалет, рассматривать мой все увеличивающийся в размерах пенис.
- Понятно, - вздохнул он и швырнул очередной пододеяльник в холщовый мешок. – Настроение.
Я не понял, к чему и к кому относились его последние слова, да мне было наплевать. Когда же я вернулся из сортира, на тумбочке у меня стояла красная в белый горошек фарфоровая кружка.
- Это тебе Женька принес, - объяснил мне Юрка, появление у меня на тумбочке бокала. – Ирочкин муж.
- Кто?! Какой Женька, какая Ирочка?– удивился я. Тогда я еще не знал, что раздатчицу Ирочкой кличут.
Когда Юрка популярно объяснил мне, кто такая Ирочка и кто такой Женька, то я, невольно, покраснел, вспоминая, как обругал эту толстую жабу прямо при муже, точнее высказал ему, то, что я о ней думаю, не подозревая, что разговариваю с ее мужем. Но, вероятно, Женька привык к таким перепадам настроения у своей супруги или к ее визуальной оценке больных, поэтому философски относился ко всем проявлениям грубости, как с ее стороны, так и по отношению к ней. Он просто сходил в столовую, нашел там кружку и принес ее мне.
Лечащий врач появился после двенадцати часов.
Это был парнишка лет тридцати двух-тридцати пяти. Высокий, коренастый, с бычьей шеей и бритым затылком. Когда он разговаривал с Юркой, то я заметил, что у него на макушке был выбрит знак «Мерседеса», только без кольца, просто трилистник. Лицо у него было широкое, глаза темные, нос слегка сгорблен, губы пухлые. Осмотрев Юрку, Валерку и деда, он повернулся ко мне.
- Как ваши дела? – он стоял, переминаясь с носка на пятку, с пятки на носок, держа руки в карманах и пристально вглядываясь в мои глаза. – Как бок? Как живот? Мочитесь как?
- Плохо, - ответил я. Чувствовалось, что он подробно изучил мое досье, а поэтому лишних, глупых вопросов не задавал. – Бок болит, ссу кровью, весь опух словно «сумасшедший профессор» с Эдди Мерфи.
- Покажите живот, - он присел на край моей кровати и принялся изучать состояние моих внутренних органов.
Во время экзекуции, я то и дело орал, стонал и крякал, словно Дональд Дак (не путать с Трампом). Едва его холодные пальцы прикасались к той области живота, где находилась печень, как все тело пронзала страшная боль. Еще хуже дело обстояло, когда он стал ощупывать область почек, тут вообще, - дело дрянь.
- Одевайтесь, - произнес он со вздохом, поднимаясь с моей постели. – А что с мочой?
- Как Балтика №4, - ответил я, сочтя уместным это сравнение с нелюбимым мной пивом.
- Понятно, - он кивнул головой. – Сейчас придет доктор, и мы посмотрим вас на УЗИ, а там решим, что с вами делать.
- Док, - сказал я. – А нельзя мне капельницу хотя бы поставить или какое-нибудь обезболивающее выписать. Ну, просто, - нет сил терпеть.
- А полис?
- Все понял, не дурак!
Против их системы переть было бесполезно. Вот если бы я взял из дома хоть какие-нибудь деньги, то тогда бы ни паспорт, ни полис никакого значения не имели, - деньги решили бы все вопросы за одно мгновение. Но, увы, деньги я из дома как раз и не прихватил.
- Вообще, ладно, я скажу сестре, - врач повернулся на пятках и направился к выходу. – Да, - он развернулся ко мне. – Пейте больше воды, это всегда хорошо для почек.
- Сашка сегодня смурной какой-то, - сказал Юрка, когда врач удалился коридор.
- Кто это? – спросил его Валерка.
- Ну, врач наш, - ответил Юрка, свертывая бинт и приготавливая себе компресс для распухшего яйца.
- Ага, - сказали мы с Валеркой в один голос, и тут опять застонал дед. Вскоре к нему пришли сестра и дочь и принялись его намывать и начищать. Валятся в больнице, было совершенно бессмысленно, и родные решили забрать деде домой. Ну, помучаемся не много, решили они, зато ему облегчим последние денечки, да и себе душу успокоим, что сделали для него, все то, что могли.
На сегодня они заказали машину, и деда должны были отвезти домой. Мы все ломали голову, а как его поднимут на пятый этаж в доме без лифта? Это сколько же денег запросят санитары за этот свой «подвиг». Да и вообще, согласятся ли они помочь двум слабым женщинам. Нам, конечно, деда жалко, но эта вонь так злобно вгрызается в наше сознание, что хочется, чтобы деда уволокли из палаты как можно скорее.
Валерке тоже назначено УЗИ. У него предполагают камень в левой почке, и аппарат должен подтвердить или опровергнуть эту версию дежурного врача. Валерка корчится от боли, но ему сестра вкалывает анальгин с магнезией и еще какой-то дрянью. Боль утихает. Я с завистью смотрю на него. У него есть полис и паспорт!
Около часа за нами приходит Саша и зовет на УЗИ.
В кабинете ультразвуковой диагностики находилось несколько врачей. За экраном монитора сидел черноволосый мужик в белом колпаке, рядом с ним стояли: Саша, какой-то бритый док и женщина в синей униформе.
Я улегся на кушетку, врач в колпаке по имени Витя, намазал мне пузо гелем и принялся изучать содержимое моего чрева. Похоже, что его не сильно беспокоила моя почка, куда больше его заинтересовало состояние моей печени.
- Ого, а печеночка того, - весело комментировал он путешествие по моим внутренностям. – Вот здесь ничего, а вот тут. Вы видите, коллеги? – то и дело, обращался он к другим врачам. – Вот, смотрите.
Те молча кивали головами.
- Пьете? – спросил он меня, наконец-то переходя к осмотру поврежденной почки.
- Немного, - ответил я сквозь зубы, потому что, он так сильно надавил датчиком на правый бок, что я чуть не завыл.
- Ничего себе не много, - хохотнул он. – Небось, водочку любите? Я так, например, ее очень даже уважаю.
- Нет, не люблю, - ответил я.
- Тогда пиво, - предположил он, продолжая прибольно тыкать мне в правое подреберье.
- Нет, - я завертел головой. – Вино.
- Вино? – удивился он. – Странно. Интересно, если у вас с вина такая печень, то что же у меня с водки?
- Цирроз, - ответил я и заорал от боли.
- Тихо, тихо, потерпите немного, никак не могу установить, что с вашей почкой, - он что-то подкрутил на мониторе и принялся пристально вглядываться в него.
Остальные врачи по-прежнему молча наблюдали за его манипуляциями.
- Похоже, - сказал он. – что у него гематома на правой почке, а в ней самой сгустки крови. Это не смертельно. Через пару дней гематома рассосется, а сгустки вымоются вместе с мочой.
- Они бы еще быстрее вымолись, если бы вы мне капельницу поставили, - сказал я.
- А полис! – дружно произнесли врачи.
Ну, куда тут денешься!
- Поднимайтесь, - Витя выключил аппарат. – А печень у вас действительно увеличена, но тоже не сильно. И все же, пейте чуть поменьше.
- Хорошо, - ответил я, заправляя футболку в джинсы. – Тем более у меня полиса нет.
В ответ раздался дружный смех. Эти костоломы по достоинству оценили мою грустную шутку.
Вернувшись в палату, я узнал, что у Валерки обнаружили камень, но пока не решили, что с ним делать в дальнейшем, что же касается меня, то Саша сказал следующее: «Вам необходимо много пить и много лежать. Как только сгустки крови выйдут из области почки, так у вас наладится мочеотделение и, опухоль спадет. Полежите дня три, мы за вами понаблюдаем». И все. Никаких тебе лекарств, никаких витаминов, никаких капельниц. А полис где?
На следующее утро у меня взяли кровь из вены и анализ мочи. Тут еще подлянку подкинул главврач. По словам другой раздатчицы пищи, не Ириши, он решил вдвое уменьшить расходы на питание больным, а сэкономленные таким образом деньги пустить на ремонт главного корпуса больницы. И так скудный паек был с этого дня урезан вдвое, от чего, нам перестали давать булку, а из меню убрали яйца, которых я и не видел, и мясо, которого не видел никто! Это, кстати, к вопросу об охране, помните, я вам вещал в самом начале, едва очутился в этой вшивой больнице. Да, новая раздатчица так же как и Ириша, отнеслась ко мне с предубеждением и если всем другим предлагала добавки, то мою личность она игнорировала категорически, словно у меня в тумбочке находился стратегический запас России. А может, ее смущала моя жирная морда? Так это не от обильной и здоровой пищи, это оттого, что во мне накопились тонны влаги, в связи с проблемами мочеполовой системы.
Промучавшись на койке до конца дня, я был обрадован только тем, что около полуночи, за дедом наконец прислали машину, и женщины, кряхтя и ругаясь, уволокли его на каталке к лифту. Мы включили в палате «ультрафиолет» и вышли покурить. Впервые за два дня, я решился перекурить это дело. И ничего, не помер, однако. После, мы еще битый час сидели в коридоре, распахнув в палате все окна, раскрыв настежь двери, чтобы избавиться от зловредной вони. Но, она настолько сильно въелась в стены, пол, потолок и кровати, что оставалась с нами почти до самого конца моего пребывания в больнице. Наконец, поняв, что сидение на скамейке ни к чему хорошему не приведет, я встал и пошел в палату, рухнул на постель, натянул на голову одеяло и… И как не странно, я вырубился и проснулся только от того, что медсестра Галя открыла дверь и заорала6 «Кто будет мерить температуру!».
Да пошла ты на…!
В этот день все повторилось по новой. Анализ крови и мочи, УЗИ со смехуечками и ****охаханьками, косые взгляды медперсонала и раздатчицы, перекуры в туалете, рези в правом боку и тоска. Ночью я попытался проанализировать, что же все-таки произошло со мной в ту страшную ночь, но боль в боку и мысли о вспухшем х… мешали мне сосредоточится. Решив, что анализов с меня и так хватает, я укрылся с головой одеялом и заснул сном праведника.
Снился мне какой-то странный боевик в стиле Тарантино: люди с масками вместо лиц и самурайскими мечами, роскошные стриптизерши из голливудских блокбастеров, карлики с кривыми ногами, какие-то причудливые звери и генерал со слоновьими ногами, своей страшной килой и подвязкой между ног, - из романа Габриеля Гарсиа Маркеса «Осень патриарха». Генерал шел по коридорам своего дворца, заполненного нищими, прокаженными и ****утыми, шел мимо коровьих лепешек и птиц в клетках, шел тяжелой поступью по каменному полу, но вдруг, повернулся в мою сторону и сказал голосом Романа: «Как вы мне все дороги!»
18
Проснулся я в холодном поту и больше не смог заснуть, страшась повторения этого странного ведения. А около часа ночи разыгрался настоящий концерт, который еще больше укрепил меня в мысли, что Россия далеко докатиться с этим режимом. То, что мы скоро переплюнем весь Запад во главе с США по количеству сволочей и проходимцев, по количеству нищих и бродяг, по количеству бездомных и миллиардеров, так в этом я и раньше ничуть не сомневался. То, что там верещит с трибуны ВВП об удвоении ВВП, о борьбе с коррупцией и бедностью, любой здравомыслящий человек поймет по-своему. Просто нам госкомстат предоставит цифры, что все указания вождя выполнены точно в срок и с наилучшими показателями, а как оно на самом деле, так далеко ходить не надо, достаточно выглянуть в окно и посмотреть, как скорая увозит с газона очередного бездомного алкоголика, как менты волокут в «аквариум» какого-то нетрезвого гражданина, как сидит возле соседнего дома цыганка с тремя малолетними детьми, как суетятся бабки возле метро, торгуют своим укропом и луком, и разбегаются, словно испуганные воробьи, при приближении грозного стража правопорядка.
Я вздрогнул, когда хлопнула тяжелая дверца грузового лифта. Понятно, подумал я, очередного энурезника приволокли. В коридоре послышались голоса. Один из них, несомненно, принадлежал этой пигалице – медсестре Гале. Такая противная сучка, что даже вспоминать о ней не хочется. Строит из себя, кобылица, черт знает что, а сама не рыба ни мясо. Короче.
- Что с ним? – спрашивает Галя у привезших больного санитаров и родственников.
- Похоже, что аденома простаты, - отвечает ей чей-то голос.
- Давай те его в третью палату, - говорит Галя и судорожно нажимает на кнопки телефона. Дежурного врача на месте нет, а где он. Где он? Да, даже я знаю, где доктор Витя. Витя в этот поздний час сидит в соседнем корпусе и глушит горькую. У Вити есть мобильный телефон, но номер на нем федеральный и начинается на 8, а эта самая восьмерка на посту отключена, чтобы больные не названивали за государственный счет в другие города и страны. Вот Галя и нервничает, потому что, набор постоянно срывается, ей не найти врача, а пациент и его родственники ужасно раздражены этим обстоятельством. Галя – дура, она не знает, что существует иной набор номера абонента. Стоит набрать три девятки и четыре нуля, а потом, услышав щебет оператора, переключиться в тональный режим набора номера, так сразу можно набирать семизначный номер клиента. Да, но Галя – дура, она продолжает давить на восьмерку!
- Девушка, - раздается возле нашей двери чей-то мужской голос. – А у вас есть платные палаты?
- Да, - охотно отвечает сестра, не переставая давить на кнопки. – Тринадцатая палата. Восемьсот рублей в сутки.
- Нас устраивает, - отвечает ей тот же голос. – Но, когда же будет дежурный врач, ведь отцу же плохо?
Я понимаю, что жена и сын привезли своего родственника в больницу и теперь хотят получше его устроить.
- Сейчас он подойдет, - злится Галя, и решает найти Сашу, который дежурит сегодня в приемном покое. – Везите его в палату.
Через какое-то время она дозванивается до Александра Михалыча и сообщает ему о поступлении больного. Похоже, что это новость абсолютно не трогает его мужественное сердце, по отделению дежурит не он, а Витька, вот пускай он и разбирается с больным, зато его очень огорчило, то, что Галька самовольно «заселила» больного в платную палату, не посоветовавшись с ним. Мне даже слышно, как орет на нее Саня.
Из ответов сестры я понимаю, что эта палата уже кому-то «продана» за иные деньги, хотя Галка и так зарядила на стошку больше тарифа, и что клиент, который нарисуется завтра, будет изумлен и раздражен, узнав, что его койко-место занимает другой человек. Да, Санек не лох какой-нибудь, он еще три дня назад продал эту палату на неделю какому-то торгашу за тысячу долларов. Если вычесть из этой суммы официальные тарифы, то чистый навар получается двадцать пять тысяч рублей. Согласитесь, не плохо для начала! Поэтому врач Саша и отчитывает медсестру.
- Что вы на меня кричите! – не выдерживает она, и чуть не плача говорит. – Может, вы сами объясните это сыну пациента?
Похоже, что Саша соглашается и трубку берет отпрыск больного. Разговор получается тяжелым и нервозным. Из фраз, которые произносит сын, можно понять, о чем идет речь. Саша, естественно, не собирается сдавать свои позиции и отказываться от денег, тем более, что аванс он уже получил, но сын больного тоже настойчив и настроен решительно.
«Да, я понял, сестра сказала восемьсот рублей»
«Что? Как больше? Но ведь по тарифу…»
«Простите, это государственная или частная клиника?»
«Нет. Да вы сума сошли! Какая Александровская больница в два часа ночи, и где я сейчас машину буду ловить, мы сюда на скорой приехали».
«Вы можете прийти сюда и мы обсудим этот вопрос»
«Врач! Это вы врач?! Да вы…»
«Ничего, я с тобой мразь разберусь!»
«Пошел ты сам…»
Обстановку разрядил, появившийся невесть откуда пьяный Витя, который вначале наорал на медсестру, тем самым все же доведя ее до слез, а потом, воткнувшись в ситуацию, а может, ему Сашка успел сообщить, быстро обработал клиентов.
- Вы знаете, что платные палаты у нас предназначены только для лежачих больных, - сказал он женщине и молодому парню, чуть отворачивая голову в сторону, чтобы те не упали замертво от его перегара. – Ваш муж встает? – обратился он к женщине.
- Ну…, - начала она, но Виктор Васильевич не дал ей продолжить фразу.
- Пойдемте, - решительно сказал он и зашагал по коридору. Следом за ним семенила семья больного и медсестра.
Войдя в палату, врач подошел к еле дышащему больному, пощупал пульс, потрогал лоб и приказал ему встать.
- Но…, - попытался, было, возразить больной.
- Никаких «но», - пресек эти попытки врач. – Слезайте с койки.
Больной, с помощью своих родственников, послушно свесил ноги и, поддерживаемый ими, очутился на холодном полу.
- Вот видите, - сказал Витя. – Он стоячий, а не лежачий. Поэтому, либо он отправляется в третью палату, либо ищите машину и везите его в другую клинику.
Большего скотства мне слышать еще не приходилось из уст врача. Похоже, что со мной был солидарен и сын больного, потому что, он, матерясь начал давить кнопки на своем мобильнике. Через час пациента увезли на машине в другую больницу, а рядом с нашей палатой в ординаторской, почти до самого утра пили коньяк врачи Витя и Саша, а так же примкнувший к ним врач из хирургии Артем. Коньяк им достался на халяву, потому что, сын больного отказался забирать внесенный аванс в размере пятисот рублей, а просто швырнул их в лицо доктору. Тот ерепениться не стал, упавшие деньги поднял и послал санитара из приемного покоя за коньяком на Невский проспект.
Вот и весь цирк, как есть до копейки.
На четвертый день пребывания в стационаре, на каше и горячем кипятке, я начал поправляться. Ночные боли в правом подреберье постепенно уходили прочь, опухоль стала спадать, даже конец уже спокойно помещался в руку.
В этот день выписали Юрку, и мы остались с Валеркой в палате вдвоем. Впрочем, нас тоже собираются выписывать на днях. Если со мной все ясно, то с Валерой творится полнейшая неразбериха. Сначала, ему сообщают, что у него в левой почке кирпич, на втором УЗИ Витя замечает, что «камень пришел в движение», отделившись от стенки почки, от того у больного ухудшилось состояние. Вскоре Валере сообщают, что никакого камня в почке не обнаружено, но, тем не менее, заставляют мочиться в банку и внимательно разглядывать ее содержимое, а вдруг. Валера мечется на постели не находя себе место, а врачи глубокомысленно размышляют о капризах человеческой природы. Вскоре, Валере становится лучше, а затем боли исчезают вовсе.
- Ну, как? – спрашивает его Сашка. – Спасли мы вас или не спасли?
- Конечно, спасли, - отвечаю я за него.
- А, это у нашего драчуна голос прорезался, - ехидничает Виктор Васильевич. – Сегодня пойдем в диагностический центр, пускай вашу почку специалист посмотрит.
- Как специалист? – удивляюсь я. – А вы разве не специалист?
Но мой вопрос остается без ответа. Витя вызывает меня, и мы идем через двор в коммерческий центр при больнице, где меня будет осматривать какая-то шибко умная дама.
Мы заходим в кабинет, такой же аппарат, только размером чуть побольше.
- Снимайте кроссовки, - говорит Виктор.
- А можно, я в них останусь…
- Не надо, не снимайте, - поддерживает меня врач Раиса. – Тут и так дышать нечем.
Потом она елозит аппаратом по полости моего живота и восхищается степенью пропитости моей печени. Когда дело касается ушибленной почки, то шутки прекращаются, она просто показывает Вите что-то на экране и все. Я понимаю, что дело довольно серьезно, но знаю, что мне они все равно ничего не скажут.
- Жить будет, - резюмирует Раиса. – Да, только вы уж пейте чуточку поменьше, хотя бы через день.
Я молча киваю. Спорить с ней бессмысленно, а тем более доказывать, что ты не верблюд.
Я возвращаюсь в палату. Следом приходит Александр Михайлович и сообщает, что завтра нас обоих выписывают. Вот так. Я провалялся в больнице шесть дней и за это время, мне не дали не одной таблетки, не сделали не одного укола, не поставили ни одной капельницы, лишь только сосали из меня кровь – в прямом и переносном смысле, брали мочу и делали УЗИ. Вот за диагностику спасибо, в поликлинике очереди, а лечиться за деньги я еще не привык.
Вечером к Валерке приезжает мужик с работы и привозит ему деньги на сигареты, лекарства и еду. Сигареты и молоко Валерка покупает, а в лекарствах необходимость отпала сама собой, и мы идем на угол Литейного и Невского в игровые автоматы, где Валерка надеется выиграть пару сотен рублей. Едва он запихивает в аппарат пятисотрублевую банкноту, как вырубается свет. Оказывается, что в каком-то офисном помещении выше этажом, замкнуло проводку и вспыхнул пожар. Валерка злится, так как деньги ему сегодня никто возвращать не собирается, придется ждать завтрашнего утра.
Последняя ночь в этой сраной больнице. Во многих клиниках мне пришлось побывать на своем веку, но такой дрянной как эта я еще не видел. Деньги, паспорт и полис. Паспорт, полис и деньги. Эти три слова будут сниться мне до последних дней.
Под окнами горланит какой-то синяк. Эти с хирургии квасят каждый божий день, и все об этом знают, и всем на это наплевать, главное, что у них есть паспорт и полис, а еще они платят врачам и медсестрам, за то, что те закрывают глаза на их выходки. Охранникам, как всегда, ни до чего нет дела. Когда пьяный певец прекратил свои ночные серенады, я наконец, задумался, - а что ждет меня там, за этим дырявым забором? Ведь мне предстоит решать, что делать с этими отморозками, писать заяву или нет, а может, их и без того посадили? Нет, это вряд ли, если было бы что-то серьезное, то кто-нибудь из следователей обязательно бы приехал ко мне в больницу, а пока. Пока тишь да гладь, да божья благодать.
Надо же Ирочка как расщедрилась на прощание! Навалила мне столько пшенной каши, что я еле-еле смог слопать тарелку. Да и хлеба дала огромный кусок! Странные эти женщины, чумные какие-то животные.
Около двенадцати часов нам с Валеркой выдали выписки и больничные листы, пожелали удачи и сняли с пищевого довольствия. Раскланявшись с врачами, мы вышли с территории больницы. Валерке не повезло, пожар потушили, но электричество пока не дали, и он остался стоять возле игровых автоматов, ждать у моря погоды, я же, пожав ему руку, направил свои стопы в сторону дома. Стоял прекрасный летний денек, и грех было не прогуляться по родному городу, посмотреть, чем он ныне дышит, чем живет, ведь я так давно не был в центре.
Хорошо, что моя бывшая супруга оказалась дома, ничего ей не говоря, я взял у нее дубликат ключей от дома и поплелся в свой район.
19
- Ну, вот почти и все, - сказал он, пристально вглядываясь своими бесцветными бычьими глазами в мое окаменевшее, от долгой исповеди, лицо.
- Все? – удивился я. – А как же уголовное дело?
- Ха, - хмыкнул он. – А вот теперь начинается самое любопытное.
Он разрезал уже почти остывший кусок мяса от шашлыка, полил его соусом и отправил в рот. Потом разлил остатки водки по нашим рюмкам, положил на край моей тарелки еще один бутерброд с икрой и поднял свой фужер:
- А вот теперь, начинается самое любопытное, - повторил он свою последнюю фразу и, не чокаясь со мной, выпил. Затем закусил бутербродом и принялся разделывать остальные куски мяса. Было видно, что он не торопиться рассказывать мне о том, что же там было самым интересным, что он собирается с мыслями, и что это для него очень важно.
Что ж, коли так, то я, пожалуй, тоже уделю маленько внимания своему желудку, особенно после его рассказов о больничной диете, мне враз захотелось нормально позавтракать! Представляете, на завтрак холодный борщ, бутерброды с икрой и шашлык и рисом и овощами?! Обалдеть, так что же я смогу предложить своему чреву на обед, после такого ланча? Да, я ведь еще про пиво и водку не вспомнил и про свой салат, который кажется детским лепетом перед всем остальным.
Перекусив и отставив в сторону свои тарелки, мы дружно закурили. Я молчал и ждал продолжение рассказа, он собирался мыслями и взвешивал все за и против. Наконец, он разродился.
- Когда я подходил к своему дому, насвистывая какую-то мелодию из репертуара Филиппа Киркорова, то заметил, как со скамейки, завидев меня, поднялся какой-то парень и направился в мою сторону. Я точно его раньше не видел. Я остановился и стал ждать. То, что он направляется именно ко мне, сомнений не вызывало. Парень подошел, пристально оглядел меня с ног до головы и представился. Я кивнул в ответ и спросил его, какой он имеет интерес к моей персоне. Он ответил, что находится здесь по поручению своих друзей, что он знает, что произошло в Роминой квартире неделю назад и хочет, чтобы наш конфликт закончился полюбовно. Первоначально я решил, что он хочет предложить мне деньги, от чего, впрочем, я бы не отказался, если бы сумма была приемлемой, но оказалось, что он предлагает обмен. Да, да, именно, обмен! Из его слов следовало, что некая дама Н. Заявила, что я ее изнасиловал и, что в случае если я напишу заявление в милицию о факте моего избиения, то она так же подаст свое заявление в милицию. Что же касается свидетелей, так эти самые хулиганы, которых я собирался привлечь к уголовной ответственности, и являются ее непосредственными свидетелями. Он дал мне один день на размышление, и мы договорились, что встретимся сегодня вечером в парке 9 января. Вот такие дела, - он замолчал и опустил глаза. Потом поднялся и, слегка пошатываясь, словно матрос на палубе, прошел к стойке.
Я слышал, что он заказал по кружке пива и два пакетика кальмаров.
Да, дело принимало совсем иной оборот. Отморозки из преступников превращались в жертвы, точнее, в благородных рыцарей, заступившихся за честь дамы, а терпила превращался в злодея-супостата, изнасиловавшего невинное дитя и жаждущего крови невинных младенцев.
- Скажи, Костя, - начал я, когда он вернулся за столик. – Как ты считаешь, если бы ты не сбежал из квартиры в ту ночь, то Наташка обвинила бы тебя в изнасиловании?
- Не знаю, - он пожал плечами. – Я эту ****ь плохо знаю. Так трахнул по случаю, вот и все. Правда, Вовка говорил как-то, что она мужиков на бабки разводит, но я лично не видел, а доверять всем и вся, это не в моих правилах.
- И все же, - настаивал я. – К чему ты больше склоняешься, обвинила бы или нет?
- Мне кажется, что да, - ответил он, отхлебывая пиво из кружки.
- Мне, почему-то тоже так кажется, - я последовал его примеру, вслед за пивом отправляя в рот сушеные, вонючие кальмары, которые больше напоминают водоросли, нежели морепродукт. – Давай плясать от этого и начнем, - продолжил я, проглотив морскую тину. – А что если все было спланировано заранее? Ну, то есть тебя просто хотели развести.
- Как это, - не понял он.
- А так. Наташка ляпнула своим знакомым малолеткам, что ты ее поимел на днях, а они захотели с тебя за это снять не много денег. Для этого им надо было заманить тебя на хату, слегка поработать с тобой, а потом предъяву вытащить.
- Да, но ведь..., - начал он и осекся.
- Вот именно, - сказал я. – Ты посмотри повнимательней, подумай, прикинь хобот к носу. Кто тебя ночью вызывает? - Рома. Кто, не смотря на протесты твои и Володи, тащит тебя домой, - Рома. Кто ворует или не ворует, а приносит, якобы, чужую бутылку водки, - Рома. Кто исчезает во время экзекуции, а потом появляется, когда ты сбегаешь, - опять Рома. Тем более, что из твоего рассказа я понял, что только он знал, где тебя искать. Только он был у тебя дома и видел твою квартиру. Мне так кажется, что это все организовал именно Рома, и ****ь он под тебя подсунул. Помнишь, ты сказал, что он сам предложил вам пойти в дальнюю комнату и там перепехнуться.
- Ну да, - согласился ошарашенный Константин.
- Да ну, а не ну да, - сказал я. – Они тебя хотели на квартиру опустить, ведь статья по которой тебе сидеть пришлось бы слишком уж суровая, из тебя на зоне бы сделали петуха, пришел Костей, а вышел Катей. И это клеймо на всю жизнь. Так что, предложили бы они тебе выбор, либо ты продаешь хату и часть денег выплачиваешь Наташке, которые они потом успешно дербанят, либо все остаются при своих, но ты летишь на зону по 118 статье. Вот такие у тебя друзья. Так что, считай, что тебе просто повезло, оттого, что ты сумел свинтить из квартиры и вызвать ментов. Сейчас им факт изнасилования приплести тебе будет гораздо сложнее.
- И что мне теперь делать? – спросил он, после некоторой паузы. – Писать заяву или нет.
- В первую очередь не пори горячку, - сказал я. – Заяву ты написать всегда сумеешь. Надо потянуть время, заставить их занервничать. И не в коем случае не вступай с ними не в какие контакты, особенно с Романом и Наташей. Хотя. С Ромой ты можешь встретиться и поговорить, но должен и вида не подать, что ты догадываешься, кто именно является вдохновителем и организатором этого фарса. Иди домой, на звонки не отвечай, дверь не открывай. Запиши номер моего мобильного телефона и вечером позвони, я что-нибудь придумаю на трезвую голову, а сейчас, извини, я немного перебрал. Не привык я с утра к таким дозам.
- Спасибо, - сказал он, записывая номер моего мобильника. – Ты меня здорово выручил.
- Спасаться будешь потом, когда деда сделаем, - ответил ему я.
- Все равно, спасибо, - он протянул мне руку, в глазах его стояли слезы.
- До вечера.
- До вечера, - ответил он.
Я поднялся из-за стола, попрощался с Надеждой и вышел из бара. Пот катил с меня градом: во-первых - несусветная жара в кафе, во-вторых – водка, а в третьих – его сумрачный рассказ, с непредсказуемыми последствиями.
Лучше бы я на «яйца» пошел!
20
Я лежал в прохладной ванной и дремал, когда раздался телефонный звонок.
- Алло, - я прислонил трубку у уху и подпер ее плечом, одновременно с этим выключая воду, чтобы не мешала разговору.
- Але, это Костя, - услышал я в трубке его голос.
- Привет, - сказал я.
- Еще раз здрасьте, - послышалось в ответ.
- Какие новости? – спросил я, вытирая руки полотенцем и прикуривая сигарету. Никак не могу избавиться от привычки, курить в ванной. – Кто-нибудь звонил?
- Да, кто-то названивал, но я трубку не снимал, - ответил он.
- А в дверь? В твоей квартире никого не было, пока ты лежал в больнице, ведь ты говорил, что у тебя пропали ключи?
- Нет, дома никого не было, а в дверь не звонили, - сказал он.
- Но, ты же говорил, что у тебя ключи пропали?
- Черт их знает, - ответил он. – Может, они выпали где-нибудь, когда меня били, и очутились где-нибудь под диваном. Нет, домой ко мне никто не наведывался, это я точно могу сказать.
- Хорошо, но ты смени замки, на всякий случай!
- Обязательно.
- Слушай, Константин, а Рома знает твой номер телефона?
- Наверное, - похоже, что он сомневался. – Я когда-то давал ему его, но он так не разу мне не позвонил, говорил, что посеял.
- Что посеял, то и пожал, - сказал я, затягиваясь. – Впрочем, при желании твой номер можно по компьютеру вычислить.
- Вероятно, - согласился он.
- Скажи мне, Костя. Ты уверен, что Наташка способна накатать на тебя липовую заяву? Не торопись с ответом, это важно для дела.
Он на мгновение задумался. Слышно было, как вскипают его мозги, а у меня со счета исчезали нерусские копейки.
- Да, могла. Могла написать, - уверенно ответил он.
- Тогда нам надо искать ее, а потом уже и всех остальных. Где ее можно найти, если не в Пушкине?
- У капельницы возле метро, - сказал Костя. – Она там вечно ошивается, ждет клиента, который напоит и накормит ее.
- Вот и чудно, - сказал я, вытираясь полотенцем. – Встретимся возле морга через тридцать минут и обмеркуем это дело.
Когда я подошел к моргу, возле больницы Володарского и районной поликлиники, в том месте, где мы бухали с Ольгой Сосипатровой, а потом она сбежала от меня, то Костя был уже здесь. Он напряженно курил, его прозрачные глаза источали влагу. Чувствовалось, что он сильно нервничает. А, можно подумать, что я был бы спокоен в его шкуре.
- Сейчас пойдем к метро, и ты мне ее покажешь, - сказал я, когда он подошел ко мне. – Сам же будешь ждать меня на этом самом месте. Не дай Бог, тебя там кто-нибудь срисует. Да, еще. А, как они узнали, что тебя выписали из больницы? Почему тебя во дворе ждали? Ты никому не сообщал о том, когда ты выходишь?
- Нет, - категорично ответил он. – Да и некому мне было сообщить. С женой я не живу уже три года, разве, что Сашке, так я ему не звонил, денег не было. Там же в больнице все за деньги. Хочешь позвонить? – плати пятерку и чирикай. Так что, я не знаю, откуда они прознали. Может, сами больницы обзванивали?
- Вероятно, - сказал я. – Пошли.
Возле метро у капельницы сидела целая толпа народа. Рядом с «Шавермой» тусовалась молодежь. Парни и девчонки пили пиво, громко кричали и звонко целовались. Ближе к разливухе толпились работяги с соседнего завода и местные гопники. Здесь компании были менее пестрые и шумные, зато более злые и напитые. «На паперти» возле капельницы сидели бомжи с опухшими и посиневшими рожами, а рядом с ними старухи-бутылочницы, которые собирали пивные бутылки, оставшиеся после молодежи и работяг. Короче, публика была разная, в том числе и грязная. За столиками, в промежутке между двумя заведениями, сидели и те, и другие и пили пиво. Как можно в такую погоду пить пиво на улице, я не представлял.
Впрочем, у Мульта в подвале стеклоочиститель пить можно, а пиво на улице под пронизывающим ветром – нельзя. Нонсенс!
Костя внимательно оглядел пространство, но Наташку не обнаружил.
- Ты куда-нибудь спешишь? – спросил его я, покупая в ларьке бутылочное пиво.
- Куда мне торопиться, - ответил Костя. – Больничный у меня до среды, а дома делать нечего, да и…
- Боишься? – опередил я его. – И правильно делаешь, страх великая сила, он заставляет мозги лучше работать.
- Да нет…
- Да - да. Пошли, отойдем в сторону и будем ждать твою проститутку. Если она не уехала в Пушкин, то она обязательно появится, чует мое сердце.
Мы поднялись по ступенькам в сторону выхода из метро, повернули направо и встали возле павильона с игровыми автоматами. Площадь перед двумя питейными заведениями была как на ладони. Оставалось только ждать.
Ждать пришлось довольно долго. Уже основная толпа работяг рассосалась, и люди разошлись по домам. Молодежи, наоборот, прибавилось, веселье стало более разгульным и шумным. Часть бомжей и старух – посудочниц куда-то исчезли. Одни, вероятно, разбрелись, как тараканы, по своим подвалам и чердакам, а вторые – на заслуженный отдых до завтрашнего ура, когда рабочие потянуться на завод. Впрочем, завтра воскресенье, день и так хлебный, поэтому надо нормально отдохнуть, поспать, чтобы с новыми силами взяться за добычу посуды. Работенка-то нервная, то и гляди, что у тебя из-под носа вожделенный рубль конкурентка уведет или какой-нибудь малолетний, наглый гаденыш выскочит из-за спины и выхватит пустую посуду. Нет, здесь глаз да глаз нужен. Здесь и реакция должна быть в порядке, физические кондиции в норме и психологическое состояние на уровне. Вот и занимаются бабки бодибилдингом, ходят на консультации к врачам психотерапевтам, бегают кроссы и принимают душ-Шарко. А что здесь смешного? Иначе в нашем волчьем мире не выжить!
Эта проститутка появилась примерно около девяти часов вечера. Костя как-то весь напрягся, побледнел, и я понял, что та дама в джинсовой куртке и джинсовых брюках, есть и такие, и есть Наташа. Мне показалась, что она чуточку толстовата. Я сказал об этом Косте, чтобы не много снять нервное напряжение.
- Да, - согласился он. – Сиськи дряблые, а живот вспухший, толи от пьянства, толи от ебли.
- Ну и славно, - я кивнул и полез в карман, проверить наличность. – Значит, как договорились. И старайся отсюда свалить по-быстрому, не дай Бог, тебя кто-нибудь из этих уродов заметит, тогда, пиши - пропало.
- А ты? – похоже, было, что он не на шутку был взволнован моей безопасностью. – Ты справишься?
- Чудак, - рассмеялся я в ответ. – Ну, неужели я с одной ****ью не совладаю. За кого ты меня принимаешь? Все, дуй к моргу и посматривай, чтобы хвостов за тобой не было.
Константин кивнул и зашагал прочь. Я же дождавшись, пока он исчезнет в подземном переходе, и отметив про себя, что от «пятака» за ним никто не последовал, купил кружку пива в «Шаверме» и присел за столик возле шикарной блондинки в джинсовой куртке и красной футболке, с вызывающе аппетитными шницелями, которые она выставляла на показ, на потребу публики. Сделаю несколько глотков и приглашу ее за свой столик, решил я, но она опередила мои намерения.
- У вас свободно? – услышал я над левым ухом женский голос.
Не поднимая головы и не смотря на говорившую, я кивнул, делая вид, что увлечен своим пивом. Я кожей чувствовал, что это она. И не ошибся.
Она села напротив меня и нежно улыбнулась, обнажая свои желтые, редкие зубы. Я заметил, что, по крайней мере, двух из них не хватает. Вероятно, она потеряла их в битвах за любовь, а может, просто выпали от жизни такой.
Я улыбнулся в ответ. У нее было припухшее лицо, мышиные глаза, щеки, как у бульдога, нос картошкой и ярко намазанные алой помадой толстые губы. Бюст у нее, действительно, был внушительных размеров, а тонкие руки с опухшими пальцами в дешевых побрякушках слегка дрожали. Она продолжала смотреть на меня и улыбаться. Я отвернулся. Мне стало противно и захотелось плюнуть в эту лоснящуюся физиономию, но вместо этого, я осклабился и предложил ей бокал пива.
- Вы не откажетесь, если я угощу вас «Невским»? – спросил я, машинально оглядываясь по сторонам, ища глазами ее подельников.
- Не откажусь? – кокетливо ответила она, поправляя прическу.
Волосы лучше бы помыла, сучка!
Я кивнул, встал и пошел за пивом. На столе осталось мое пиво и мобильный телефон. Это, девочка, первый тест на дебильность. Если я вернусь, а тебя и моего мобильника не будет, то значит, ты обыкновенная воровка, и на то, чтобы впарить парню мифическое изнасилование, у тебя ни мозгов, ни смелости не хватит. Если же ты будешь сидеть и ждать моего возвращения, то тогда ты рыбка покрупнее, но тогда, ты попадешься в мои сети.
Когда я вышел из «Шавермы» с пакетом чипсов и бокалом пива, то Наташа по прежнему сидела за моим столиком, только делала кому-то какие-то жесты руками. Я посмотрел в ту сторону, куда был направлен ее взгляд и увидел парня лет восемнадцати – двадцати и мужчину моего ровесника, с жидкой бородой клочьями торчащей в разные стороны, точь-в-точь Роман, как описывал его Костя.
- Ваше пиво, - улыбнулся я, присаживаясь напротив дамы. – Я чипсы взял, но если вы хотите, то я могу вам взять жареный картофель и мясо.
- Нет, что вы, - ответила она. – Спасибо и за пиво.
- Спасаться позже будем, - вежливая сучка, подумал я, глядя, как дрожит бокал в ее руках.
- А как вас зовут? – спросила она, после того, как осушила почти весь полулитровый бокал пива.
Если так дальше пойдет, то у меня просто денег на нее не хватит!
- Арнольд, - ответил я и разорвал пакетик с чипсами. – А вас. Нет, постойте, я сам попробую угадать!
Она подперла голову ладонями, облокотилась на локти и принялась ждать, когда же я смогу угадать ее имя.
- Вас ведь не Арнольд зовут, - рассмеялась она, следя за тем, как я морщу лоб и надуваю щеки, делая вид, что пытаюсь разгадать тайну ее имени.
- Меня, действительно, зовут Арнольд, - сказал я. – Это меня родители так окрестили, сам не знаю в честь кого, но не губернатора Калифорнии, это точно. Когда я родился, он еще Терминатором не был. Постойте. А вас зовут либо Марина, либо Наташа.
- Наташа, - захлопала она в ладоши, словно маленькая девочка. – Вы угадали, меня зовут Наташа.
- Шутите? – я сделал удивленное лицо.
- Нет, вы, действительно, угадали. Давайте с вами чокнемся, за знакомство!
- Ну, кто же чокается пивом, - я сделал попытку возразить, но она уже протянула мне свой бокал, и мы чокнулись за знакомство. – Знаете что, - сказал я после того, как она выпила последнюю каплю своего пива. – Давайте пойдем куда-нибудь в другое место, и там отметим наше чудесное знакомство.
- Какой вы скорый, - она явно ломалась, играла, тем более, по инструкции, ей надлежало находиться именно здесь.
- Ну, как хотите, - равнодушно ответил я.
Она молча сидела напротив и судорожно размышляла. Упустить такую возможность надраться, она не хотела, тем более клиент можно обуть не только на деньги, но на телефон и золотую цепочку на шее, но с другой стороны, уходить с ним неизвестно куда, это тоже не очень здорово, могут возникнуть проблемы, как в прошлую среду, когда ее заманили на какую-то квартиру и оттрахали трое здоровых бугаев.
- Ну, как, решились? – спросил я, после продолжительной паузы. – Пойдем в какое-нибудь кафе, посидим?
- В кафе? – она задумалась. Если приглашают не на квартиру, то прошлый вариант может не повториться, но как же тогда опустить его? А, может, просто надраться и все. Да, а потом Рома в квартиру не пустит, скажет, иди туда с кем пила. Сколько уже раз приходилось ночевать у Надьки из-за этого. Стоп! А если его подпоить хорошенько, а потом отвести к Роме, задними дворами, чтобы он дорогу не запомнил, а потом устроить скандал и вышвырнуть на улицу. Хорошо бы, чтобы у него жена была, тогда он точно верещать и пузыри пускать не станет. – Можно, я в туалет схожу?
- Конечно, чего вы у меня спрашиваете, - ответил я, демонстративно достал лопатник и стал шуршать купюрами. Сразу скажу, что доллары были не натуральными, а напечатанными на лазерном принтере. Нет, это не фальшивка, не подделка американских рублей, просто мы с приятелями испытывали работу новых сканера и принтера и напечатали себе по несколько экземпляров суррогатных денег: с одной стороны президент Грант, а с другой Линкольн. Печать получилась очень качественной и если не давать эти бумажки в руки, то издали они могут показаться настоящими деньгами.
Увидев американские деньги, Наташка явно забеспокоилась, что они могут уплыть из ее потных рук, поэтому, кашлянув, она помчалась в «туалет» как антилопа Гну.
Я повернул голову. Из-за столика возле капельницы поднялся молодой парнишка и направился вслед за Наташкой, Рома продолжал сидеть и делать вид, что пьет пиво и изучает какую-то газету. Наверное, читает отчет о вчерашнем поражении «Зенита» от «Локомотива», а может мою статью про Мультика, чем черт не шутит. Впрочем, что он сейчас читает, меня абсолютно не волнует, мне интересно, какие инструкции получит эта шалава, и как мне отвязаться от хвоста.
21
- У вас свободно?
Я поднял глаза. Возле столика со стаканом кофе в руках стоял Бревно или Полено, так когда-то в детстве прозвали Сашку Фаленкова, из-за его созвучной фамилии и врожденной тупости и глухоты. Черт, он мне сейчас всю обедню испортит, но деваться было не куда, будем надеяться на русский авось.
- Шурик, какими судьбами? – я сделал вид, что удивлен и обрадован одновременно.
- Да вот, - присаживаясь, сказал он. – С дачи возвращаюсь, решил кофе попить.
- А чего так?
- Не понял.
- Чего только кофе, а не что-нибудь покрепче. Хочешь, я тебе пиво возьму или водки?
- Спасибо, - ответил Сашка. – Я за рулем.
- Ты на машине?
- Да, вон рядом с ДК припаркована.
Такую удачу нельзя было упускать. Сейчас я договорюсь с Шуриком, и он подбросит меня до морга. Хвосты, таким образом, обрубятся сами собой, они просто физически не смогут так быстро поймать вторую машину.
- Шурик, подвезешь?
- А чего, садись, - он кивнул.
- Понимаешь, тут такая история. Я не один, а с дамой. У нее очень ревнивый брат, вон там сидит, за крайним столиком, вон тот, с бородой. Видишь, делает вид, что газету читает, а сам на нас глаза таращит. Давай сделаем так. Сейчас дама вернется из туалета, я с ней все обмеркую и мы подойдем к автобусной остановке. Я подниму руку, и ты тут же подъедешь. У тебя же желтая «копейка»?
Сашка кивнул.
- Вот и славно. Мы прыгаем в машину, и ты отвозишь нас подальше от злобного братца. Договорились?
- Договорились, - сказал Сашка, допивая кофе. – Ты в шпионов, что ли, играешь? Чудно все как-то. А куда везти-то, домой?
- Ты что, там же Ритка!
- Так ты не развелся еще?
- Нет пока, но к этому все идет.
- Куда поедешь?
- Отвези меня к моргу, знаешь, там сзади, в подвале есть одно тихое кафе, вот там я и думаю отдохнуть.
- А как на счет еб..? Если что, то можешь ее ко мне приволочь, у меня места много, поместимся.
- Ах ты, еб..рь неугомонный, - пожурил я приятеля. – Я может к ней с серьезными намерениями, а ты сразу на двоих ее расписать хочешь!
- Ничего я не хочу, - возмутился он. – У меня своего добра хватает. Мне уже простынь стирать надоело. Ну, ладно. Давай, только шибко не задерживайся, а то мне фильм с Уиллисом посмотреть хочется.
- Лады, - ответил я.
Едва лишь Санек отвалил, как из-за ларька появилась Наташка, а следом за ней белобрысый пацан. Инструкции она получила, я обо все договорился, остается только ждать. Едва она подошла, как я сразу же решил, взять быка за рога.
- Ну, как, Наталья, ты решила, - я намерено перешел на ты, чтобы показать ей, свою открытую лоховскую натуру.
- А куда мы пойдем? – спросила она.
Вероятно, они договорились, что парни отпустят ее, а потом она приведет меня к ним на блатхату.
- Тут не далеко, за мостом, возле Обводного канала есть чудесное кафе с отличной китайской кухней. Тебе нравится китайская кухня?
Она пожала плечами. Я догадался.
- Да, кухня китайская, а водка русская, - рассмеялся я, увидев улыбку на ее лице. – Поехали, на автобусе две остановки.
Она посмотрела куда-то в даль и кивнула.
- Поехали.
Мы встали из-за столика и пошли к автобусной остановки. Проходя мимо столика своих соглядатаев, я заметил, как моя спутница сделала странный жест рукой, словно отмахнулась от назойливой мухи. Мужики демонстративно обсуждали перипетии вчерашнего матча.
Мы подошли к остановке.
Из-за поворота показался 66 автобус. Я махнул рукой. Шурик нажал на сцепление и вывернул на проезжую часть. Я поднял руку. Машина тормознула возле нас. Наташка остолбенела. Мужики, а они стояли рядом с остановкой, нерешительно дернулись в нашу сторону, но было уже поздно. Я толкнул Наташку на заднее сиденье, плюхнулся следом, и Шурик надавил на газ.
Я повернулся и посмотрел назад. Два парня судорожно вытягивали руки, силясь поймать тачку. Но, было все напрасно, мы уже обогнули площадь Стачек и ехали в противоположном направлении. Наталья силилась что-то сказать, но не находила слов, от такой наглость. Молчи дура, у тебя еще будет время почирикать, а сейчас молчи. Шурик свернул на улицу Гладкова и поехал к моргу.
День клонился к закату, предстояла веселенькая ночь.
Я подошел к нему сзади и положил руку на плечо. Он вздрогнул и отшатнулся. Повернувшись и увидав меня, он с облегчением вздохнул.
- Что, страшно?
- Ты откуда?
- От верблюда, - я сплюнул. – Внимательнее надо быть, молодой человек, а то неравен час.
- Я ждал вас с другой стороны, - оправдывался он. Было заметно, что он очень волнуется, и сигарета явно дрожала в его руках. – А где Наташка?
- В надежном месте твоя пассия, - хохотнул я. – Пошли, представлю тебя в лучшем виде.
- Далеко?
- Нет, за угол повернем и упремся.
Мы пошли по алее сквера, усыпанного пустыми пластиковыми бутылками, банками из-под джина и лимонада, бутылками из под стеклоочистителей, пакетами и прочим мусором. Все верно, субботники прошли, убирать теперь просто некому. Возле забора на пнях сидели какие-то малолетки и пили портвейн. Чуть поодаль от них группа таких же подростков играла в «картошку», на горке около поликлиники расположились трое «черных», вероятно, обсуждая: кто, сколько и чего сегодня продал. Прохожие спешили по домам, дети никак не хотели ложится спать, во всю орали вороны и чирикали воробьи. Мы шли по алее, и последние лучи закатного солнца освещали крыши домов, построенных пленными немцами, сразу после окончания той страшной войны. Мы шли вперед, для того, чтобы восстановить справедливость, чтобы …
Впрочем, чего я так распаляюсь, еще ничего не ясно и не понятно. Нам предстоит долгая беседа с пьяной дамой. Не известно еще, как она поведет себя, увидев Константина.
Когда мы зашли в подвальчик, то сразу же заметили, что за столиком возле Наташки сидит какая-то пьяная девка и что-то втирает ей. Подойдя поближе, я узнал Светку из милицейского общежития, которая промышляла тем, что, обворовывала клиентов, ну, типа того, чем занималась и Наталья. Разница была в том, что Света была одиночкой, а Наталья работала под прикрытием. Это сегодня ей не повезла, а так, обычно, она одна никогда.
Светка была родом из Казахстана. Приехав в город двадцать лет назад, проучившись в различных ПТУ и техникумах, она так ничему и не научилась. Как она оказалось в ментовской общаге – тайна покрытая мраком. Я лично, знаком с ней уже много лет. Она вечно пьяная, вечно нигде не работающая, но всегда при деньгах. У нее какая-то особенная способность, раскручивать мужиков на деньги, облапошивать их, обворовывать и выходить сухой их воды. Нет, как-то раз, а может и больше, ей ломали пальцы за воровство и пробивали голову, но она как собака, полежит, постонет, залижет раны и снова в бой, снова по прежней тропинке, огибая препятствия на своем пути. «Я пацанка, мне все пох..! – любит говорить она, когда напьется – Я нах..ю вертела вас всех, что хочу, то и делаю. И вообще, вы здесь все болеете за «Зенит», а я болею за «Кайрат». Причем здесь это, Света! Сдохнешь ты скоро под забором, как дикая собака Динго. Правда, в последнее время она зацепила одного придурка – Серегу, который поит ее и кормит, который предоставляет ей кров для ночлега, покупает ей шмотки, заботится о ней. Но, она наплевательски относится к нему, лишь только тянет у него деньги. Поначалу, он мечтал перевоспитать ее и даже собирался жениться, но, похоже, что скоро его терпению придет конец, и он перестанет бороться за свою «мышку», как ласково он ее называет.
Да, Трущелева здесь совсем не к чему, придется теперь Кости уводить ее отсюда, но, как он подойдет к столику, если за ним сидит Наталья?
- Костя, пошли выйдем, - шепнул я ему, повернулся и, никем не замеченный, вышел из бара.
На наше счастье, рядом с кафе сидел Славка, парнишки из моей школы. Я давно знаю его, он в принципе не плохой пацан, но какой-то маленько еб..й. Орет вечно свое – «Хали-гали! Хали-гали!». К чему орет, и сам не знает. Я подошел к Славке и попросил его, чтобы он увел Светку из бара. Конечно, она будет возбухать и выкобениваться, но ничего не поделаешь, такова бабья доля. Славка согласился мне помочь за сто грамм водки. Мы ударили по рукам, он пошел в подвал, а мы с Костей спрятались за угол дома.
Вскоре на улице послышался отборный мат, изрыгаемый изо рта Светланы Равильевны. Она чихвостила бедного Славку почем зря, но тот честно зарабатывал свои сто грамм, ни один мускул не дрогнул на его тщедушном лице, когда он выволакивал Свету из бара.
- Пошла ты сама туда, - крикнул ей вслед Славка, когда Света поняв, что обратной дороги нет, нетвердой походкой пошла в сторону Серегиного дома.
«Ничего, сейчас этого толстого придурка на бутылку раскручу»,- думала она, скрываясь за поворотом.
Едва Света удалилась, мы вынырнули из укрытия и направились в бар. Костя остался в первом зале, мы договорились, что он появиться через три минуты, а я подошел к стойке и купил Славке сто грамм «Ладоги», которые он честно заработал.
Увидев меня, Наташка прям воспрянула духом. От чего-то она решила, что я ее кинул. Вот еще. Дура, она и есть – дура!
Заказав себе «сливянку», а Наташке «зубровку», я подошел к нашему столику.
- Чего ты так долго? – возмущенно зачирикала она, надувая пухлые губы.
- Не верещи, - ответил я грубо. – У меня дела были, не все же мне с тобой кокетничать.
- Ты чего такой грубый?
- Сейчас поймешь, - ответил я и откинулся на спинку стула.
В кафе было душно. Работал телевизор, и местная «мафия» увлеченно смотрела какой-то боевик. Вообще-то, это кафе не пользуется особой популярностью у посетителей. Многие считают его обыкновенным бандитским притоном. Я не знаю, так ли это или нет, но мне здесь спокойно и уютно, здесь нет лихих пьяных компаний, здесь нет подвыпивших крикунов и проституток. Здесь все размеренно и степенно. Здесь царит тишина. Тем более, что я здесь знаю кое-кого и мне нет нужды чего-либо бояться.
Мы сидели молча. Я потягивал свою сливянку, а Наташка, надув губы, уставилась в телевизор. Сначала к нам подсел Славка, но я попросил его удалиться, для беседы с дамой с глазу на глаз. Наташка была уже в приличном подпитии, вероятно, что пока я ходил за Костей, они со Светкой выпили не одну рюмку водки. И куда в них столько влезает?
22
Через минуту в дверях появился Костя.
Увидев его, Наташка онемела, а когда он подошел и сел за наш столик, то нижняя челюсть у нее отвисла, и она побелела, словно в одно мгновение заболела лейкемией.
- Заказывай, - сказал я ему, как ни в чем не бывала, словно, встретил своего старого приятеля, хотя знаком был с ним, лишь с сегодняшнего утра. – А то, нам здесь скучно с тетенькой. Правда, тетя Наташа?
Наташка промолчала, продолжая таращить глаза на Константина.
- Да, - согласился он. – Пожалуй, в честь такой случайной встречи, стоит и водочки выпить.
- Только, с закуской у них напряженно, - я поперхнулся, сливянка попала не в то горло. Откашлявшись, я продолжил. – Ну, сам смотри. Там есть яйца под майонезом и сосиски с кетчупом и все. Наталья, солнышко, а ты-то кушать хочешь, али аппетит пропал.
Догадываясь, что я просто издеваюсь над ней, Наталья вновь, не проронила не слова, уставившись в свою рюмку.
Костя встал и подошел к стойке.
- Вижу – вижу, - сказал я ей, когда Костя отошел. – Что ты в курсе всех событий, иначе бы не дергалась так и не дрожала, словно студень на блюдце в руках подвыпившего господина. Сейчас, когда вернется Константин, ты нам все подробненько расскажешь, но только без соплей и слез, здесь тебя могут не правильно понять. А люди здесь не добрые, серьезные, не то, что твои говнюки, типа Ромы и компании. Тебе все ясно?
Она кивнула, посидела не много, взяла рюмку со своей настойкой и залпом осушила ее. Правильно, так легче будет.
Вернулся Костя с тарелкой, на которой лежали бутерброды с сыром и колбасой. Он поставил тарелку на стол и вернулся к стойке. Через мгновение он вернулся с кружкой пива и бутылкой водки. Еще через некоторое время, его позвали, и он принес разогретые сосиски с кетчупом и горчицей. Ну, все, можно было приступать.
- Поехали, - я кивнул Наташке, которая отвернулась и смотрела в окно. Что она, ворон там считает что ли?
- Мальчики, - начала она. – Я ни в чем не виновата!
- Конечно, - согласился я. – Дяди плохие виноваты, а ты не причем. Это же дяди Косте почку отбили, так, что он чуть душу богу не отдал. Это же не ты все придумала. У тебя задача простая, зная подставляй свою дырку под разные х..и и все, а потом ребятишки за тебя остальную работу сделают. Так.
Она кивнула.
- Вы многих таким образом опустили? – я налил ей в рюмку водки и протянул бутерброд. Пускай жрет сука, авось когда-нибудь подавится! – Ты слышишь меня, или будешь дурочку из себя строить?
- Нет, не много, - промямлила он. – Можно я покурю?
- Кури, кто тебе запрещает, - сказал Костя. – Здоровья у тебя хоть раздаривай, от водки и табака только полнеешь, так что, кури сколько душе угодно.
- Только не тяни кота за яйца, - добавил я. – Бар скоро закроется, а на улице с тобой общаться, себе дороже, заболеем еще ангиной или куриным гриппом.
Закурив, Наталья облизала губы и сразу же выдала весь расклад.
- Это все Рома придумал. Он специально здесь ошивается, чтобы всяких лохов бомбить. Он, таким образом, деньги на жизнь зарабатывает. Если мне не удается раскрутить клиента на деньги, то тогда я волоку его на квартиру, а там парни с ним занимаются. Клиенты, как правило, люди женатые, поэтому сильно не выступают, боятся, что супруги узнают про их похождения, а если начинают возбухать, то ребята их уму разуму учат.
- А ты, стало быть, подсадная утка, точнее подсадная шлюха, - усмехнулся я. – Ну, только слез здесь не надо, прости, милочка, это не прокатит.
- Я.. Мне…, - Наталья всхлипывала, размазывая тушь по щекам. – Меня мать из дома выгнала, мне жить негде, вот я и связалась с ними.
- Рассказывай эти байки кому-нибудь другому, - сказал Костя. – Если бы ты хотела, то нашла бы себе нормального мужика, устроилась бы на работу и жила бы себя счастливо и весело. Нет, дорогуша, тебе нравится эта жизнь, она адреналина в крови прибавляет. Как же риск, прокатит или нет. Тем более, что ты на горлышко и на передок слаба. Не так что ли?
Наталья кивнула в знак согласия и снова заревела.
- Успокойся, - сказал я. – На нас люди смотрят. Слезами горю не поможешь, поможет только чистосердечное признание.
- Вы меня в милицию сдадите? – спросила она, не много успокоившись.
Мы переглянулись с Костей и расхохотались.
- Ну и дура же ты, как на такую дуру мужики клюют, ума не приложу, - сказал я, допивая свою сливянку и закусывая ее горячей сосиской, предварительно обмакнув ее в кетчуп.
- Где мои ключи? – неожиданно спросил Костя.
- Ключи? – Наталья подняла ресницы.
- Я потерял ключи у Ромы, когда меня били. Где они?
- Я не знаю. Правда. Я не видела никаких ключей, и ребята мне ничего не говорили, - затараторила Наталья. – Если бы они нашли их, то они бы мне сказали. Они мне обо все говорят, чтобы я была в курсе.
- Ладно, бог с ними с ключами, - сказал я. – Костю хотели на квартиру развести.
Наталья кивнула.
- Идея Романа?
Она вновь кивнула.
- Давно он это придумал?
- Я не знаю, - ответила она. – Наверное, только после того, как Костя меня трахнул по-пьяни.
- Константин, - назидательно, произнес я голосом нашего учителя физики в 384 школе, которую я имел честь когда-то закончить. – Тебя разве не учили в детстве – «Остерегайтесь случайных половых связей!» Мало того, что на свой конец приключений найдешь, так еще, как показывает практика, можешь и жилья лишиться, а в некоторых случаях и жизни.
Костя кивнул, разливая водку по трем рюмкам. Пускай эта сучка тоже выпьет, может, поперхнется и сдохнет. Прости меня, Господи!
- Короче, - сказал я. – Картина до предельности ясна. Гнида здесь главная, - это преподобный художник и поэт. Как это он там: Река. Вода. Я Камень запустил туда. Да, а круги то по воде разбежались лихие, после того, как он туда булыжник запустил. Костя, что делать будем?
- Надо вначале решить, что нам делать с ней, - он кивнул в сторону Натальи, словно это был неодушевленный предмет, а не живая дама с роскошным бюстом.
- Что с тобой делать, ласточка? – спросил я ее. – Ты пей, ешь, гуляй рванина на полную катушку. Если сейчас дяди решат сдать тебя в милицию, а она здесь рядом в десяти минутах ходьбы, то в следующий раз ты пить водку и есть сосиски и бутерброды с сыром будешь ой как не скоро. Но, дяди не станут обижать маленькую заблудшую овечку, они отпустят тебя с одним условием, что больше ты здесь никогда не нарисуешься, а будешь вести здоровый образ жизни у себя в славном городе Пушкин. Ферштейн?
Наталья кивнула.
- О нашем разговоре никто не должен узнать, даже лучшая подруга, с которой вы иногда занимаетесь сексом. Не надо так глаза пучить! Нет у тебя такой подруги, это плохо, когда нет друзей, а есть лишь одни ебари. Значит, ты не женщина, а прокладка между мужиком и простыней, с тобой и разговаривать не о чем. Короче, ласточка. Вот тебе пятьдесят рублей. Иди до станции Броневая, там жди первую электричку и чеши из этого города, пока мы не передумали.
- А как же…
- Не знаю, - прервал ее я. – У тебя есть другое предложение? Может, в милиции переночуешь?
- Нет, я согласна, - ответила Наталья, вставая. – А где…
- Да ты не спеши, покушай, выпей, - остановил ее Костя. – Можем на брудершафт с тобой выпить. Когда еще свидимся, да и свидимся ли вообще.
Наталья села и уткнулась носом в рюмку.
- А где Броневая? – неожиданно спросила она.
- Вот те раз, - я чуть снова не подавился, на этот раз сосиской. – Столько лет прожила в этом районе и не знает, где находится станция Броневая. Стыдно девушка, ставлю вам двойку по истории родного края.
- А она только мужикам в штаны заглядывала, да в кошелек, - подхватил Костя. – Сиськи отрастила, жопу тоже, на кой хрен ей знать, где находиться какая-то Броневая, главное знать, где у мужика причинное место!
«Бар закрывается!» – сказала девушка за стойкой.
- Пора, - я поднялся из-за стола. – Константин, - обратился я к Косте. – Ты не возражаешь, если я оставлю водку и сосиски нашей хорошей знакомой, ей ведь до самого утра придется на станции мерзнуть, а так, будет отхлебывать водку, хрумкать соевое мясо в сосисках и вспоминать о двух прекрасных донкихотах, которые вытащили ее из такого блудняка.
- Конечно нет, - ответил Костя. – Я даже угощу ее сигаретами, чтобы выпуская дым, она вспоминала приятные минуты, проведенные со мной в одной постели.
- Ну и чудно! – сказал я.
Мы положили початую бутылку в пакет, туда же ссыпали сосиски вместе с горчицей и кетчупом, от чего, пакет стал липким, туда же Костя бросил пачку сигарет и спички. Получилась Выйдя на проспект Стачек, я объяснил Наталье, как ей удобнее пройти до Броневой. Еще раз, предупредив ее, что любая ее попытка вернуться, будет расценена нами, как предательство общего дела, а за предательство в военное время, приговор может быть только один – смертная казнь через утопление в собственной моче, мы помахали ей руками и пошли в сторону Нарвской.
- А она не вернется? – спросил Костя.
- Фиг ее знает, - ответил я. – Не думаю, слишком она напугана всем произошедшим. Хотя, я же не знаю, в каких она находится отношениях с Романом.
- Прилюдно, так они как кошка с собакой.
- Ну, на людях можно одно, а на самом деле. Да, кстати, а позвонить она Роме не сможет?
- Там телефона нет, - ответил Костя.
- А мобильный?
- У него был, но в последнее время, я его чего-то не видел. Пропил наверное по-пьяни.
- Наверное!
Теперь, после разговора со шлюхой, нам предстояло решить, что делать дальше6 или идти в милицию или попробовать решить все самим.
Мы шли с ним моча в сторону Нарвской, когда он вдруг остановился.
- Что такое? – спросил я.
- Ты заешь Арнодльд – Леонид, - произнес он медленно, с расстановкой, тщательно подбирая слова. – Спасибо тебе за все, что ты для меня сделал! Нет, не говори только, что еще рано спасаться, нет не надо. Ты здорово помог мне, но дальше я пойду один, я не хочу впутывать тебя в это дело.
- Постой, - возразил я. – Что ты задумал? С чего вдруг такая перемена настроения?
- Никакой перемены нет, - отрезал он. – Я вляпался в это дерьмо, я и должен сам, понимаешь, сам должен очистится от него! Прости, если можешь, но больше я тебя впутывать не во что не хочу.
- Как знаешь, - я пожал плечами. Тон его был настолько решительным, что я и не думал ему возражать.
- Спасибо, - он протянул мне руку, глядя на меня своими прозрачными бычьими глазами, которые выжигали мне мозг.
- Только не наделай глупостей!
- Постараюсь.
- Прощай!
- Прощай, друг.
Он повернулся и зашагал прочь. Я постоял некоторое время и почапал к дому. Устал я братцы за этот день – выше крыши, хоть опять в ванную залезай. Надо бы к Мультику заглянуть, узнать, как там у него дела. Да и к Людке не мешает, приперся сынок домой со своей любвеобильной женушкой, или по-прежнему в ментовке торчит.
Ну и район у нас, криминал на криминале…
Ночью меня разбудил телефонный звонок.
- Алло, - я понял, что это звонит он.
- Але, Ленька! – он был либо сильно пьян, либо чрезмерно возбужден. – Я сделал это, я это сделал!
- Что, что ты сделал?! – проорал я, но в ответ мне раздались короткие гудки. Я посмотрел на экран. Определитель номера данные его аппарата не зафиксировал, значит, он звонил из автомата.
Через день, идя к Людмиле, в газете «Санкт-Петербургские ведомости» в разделе «криминал» я прочитал сообщение пресс-службы ГУВД о том, что в парке Екатерингоф сотрудниками милиции обнаружен труп мужчины средних лет. По предварительной версии следователей, мужчину ударили тяжелым тупым предметом по голове, а потом утопили в пруду. В интересах следствия фамилия убитого не названа. Возбуждено уголовное дело по 208 ст. УК РФ («убийство»), следствие ведет прокуратура Адмиралтейского района»
На «яйцах» он его, подумал я.
А вы говорите, - причем здесь «яйца!»
23
Проснувшись на следующее утро разбитый, словно старый шкаф выброшенный с третьего этажа на газон под домом, чтобы не тащить древнюю рухлядь по лестнице дабы затем выбросить его на помойку, я долго тер виски средними пальцами рук, вспоминая прошедший день. В какой-то момент мне, вообще, показалось, что вся история Кости мне просто приснилась, но пролистывая записную книжку своего телефона, я нашел несколько неизвестных доселе « пустых» номеров с городских таксофонов, и понял, что все это случилось наяву. Тем более, что я обнаружил возле компьютера газету «СПб Ведомости» с заметкой этого самого ментовского штемпеля, про происшествие в парке Екатерингоф. Вопрос теперь стоял так: если парня найдут, что у мусоров иногда случалось, то сдаст он меня или как? В конце концов, я тоже каким-то образом причастен к смерти этого самого «мужчины средних лет», ежели конечно, это есть тот самый мужчина.
Ладно, надо заглянуть к Мультику, проведать его, узнать чего нового. Все же я надеялся уломать редакторшу Ольгу, чтобы она опубликовала продолжение заметки про Димона, и его бы увезли со двора в какой-нибудь тихогниющий санаторий в Ленобласти. С наступлением зимы в подвале жить станет гораздо сложнее, тем более, что жильцы в подъезде уже начали коситься и скрипеть зубами. Затем зайду к «губе». Людка наверняка обиделась, что я свинтил не дождавшись ее рассказа о гибели сеструхи и ее посадке в тюрьму. Кроме того, сын-Димка наверное вернулся из отделения и рассказал много любопытного.
По-радио балакал бывший путинский халдей, назначенный недавно вице-премьером, курирующим четыре главные направления российской экономической политики: сельское хозяйство, науку, образование и социалку, на которые было выделено немереное количество бабла.
За окном цвела весна. Так в Питере часто случается, - еще вчера была осень, а сегодня бах и весна. Х*ево только, что завтра, возможно, выпадет снег и начнутся метели. Придет зима. И так повелось из года в год. Но, мы привыкли к нашей погоде и не воем на луну, когда надев купальный костюм и прихватив из дома ласты, попадаем в снежный занос или наоборот, нацепив лыжи, медленно тонем в грязных лужах возле самого дома.
Так что, мнимая весенняя погода в ноябре меня обмануть не смогла, и я оделся в теплые вещи.
Дмитрий Анатольевич, что тоже весьма символично, п*здел по «Вестям» о своих достижениях в области реорганизации и реанимации сельского хозяйства. Я честно так и не понял: мы реанимировать или реорганизовывать собрались наше хозяйство, то, которое сельское. У этих юристов в голове сплошная каша, а их бросают на науку и сельское хозяйство. Социалка это всем понятно, там только хлебало разевай и денег требуй, как наша нынешняя домоуправительница Валентина Ивановна. С ее ебл*м сплошной облом, в Смольном золотые унитазы, а в школах сплошные пидарасы. С этим я маленько погорячился, депутат Милонов еще в демократах числится, но вскоре уже поднимется на борьбу с ЛГБТ сообществом. Я давеча стишок про Смольный сочинил, Рыжкову прочитал, он поржал маленько:
Я зашел туда совсем случайно,
Было другу надо подсобить.
Но тебе я не открою тайны,
То, что видел я, – не может быть.
Там по коридорам ходят дяди,
В строгих и добротных пиджаках,
А промежду них шныряют ****и,
В золотых браслетках на руках.
Там братишки ботают по фени,
Депутатскую мечту лелея.
Видел б это все товарищ Ленин,
Сам бы убежал из мавзолея.
Там в столовых – коньяки и вина,
Семга, трюфеля, икра, креветки.
Там за рубль нажрешся, как скотина, -
Вот бы так питались наши детки!
Финская сантехника в сортире,
Хрусталя, картины в коридоре.
Вот и верь, что там народа слуги,
Знаешь ведь, что пишут на заборе…
И такая синева кругом,
Такие рожи.
Что не приведи Господь,
Не дай мне Боже,
Чтобы я еще хоть раз зашел в тот дом!
Странное совпадение. Димон по радио трендит и Димон в подвале подживает, а ведь почти ровесники.
Нех*й тут на судьбу пенять, она у них абсолютно одинаковая, только кажется иначе, но это сбоку, а копни чуть глубже, таки так оно и есть. Все люди живут абсолютно равной, однообразной жизнью, только им кажется, что это совсем не так. Да так это, вы спросите у них самих и поймете правоту моих слов.
Вот возьмем к примеру вице-премьера и бомжа.
Они же близнецы-братья, только не догадываются об этом. Их в детстве разлучили, как в индийском кино, вот они и потерялись где-то на различных ступенях социальной лестницы. Один поднялся вверх, достигнув небывалой высоты (все же будущий президент РФ), а другой скатился вниз, и оказался в подвале.
А копни поглубже…
Вот сидит Мультяй в пухто и ковыряется в мусоре, отбрасывая ненужные пакеты с засохшими цветами, стеклянными бутылками, очистками, картоном, какими-то бумагами и прочей ерундой. А в это же самое время, другой Димон разбирает завалы мусора планетарного масштаба, так же ковыряясь в различных жопистых обстоятельствах и вони.
Вот Мультфильм нашел наконец пару алюминиевых банок и кусок заплесневелого сыра, который аккуратно надкусил и спрятал в карман остатки, не заметив при этом пустую бутылку из-под пива. В это же самое время, Дмитрий Анатольевич посетил какой-нибудь алюминиевый комбинат из империи Дерипаски или Потанина и сожрал швейцарский сыр с плесенью на приеме в его честь. При этом в банк на счет его дяди упала какая-то незначительная сумма за какую-нибудь мелкую незамеченную погрешность хозяев.
Мульт по самые уши закопался в помойке, глаза слезятся, дышать нечем, а на него еще дворник-таджик орет сверху или Колбин матюгается, что он мусор вокруг пухто раскидал. А его визави, на молочной ферме коровьими газами дышать вынужден и выслушивать причитание директора сельхозобъединения «Ташкентский купорос», что опять не подвезли вовремя корма.
Дмитрий с Оборонки нашел почти новые джинсы, ныряя в очистки и дерьмо как прыгунья в воду Алена Водонаева и примеряет их на себя прямо на помойке, показывая обновку местной шмаре Чуме по прозвищу «зассыха», а его тезка в серебристой лётной форме с легкостью гимнастки Алины Кабаевой влезает в кабину Су-35м где-нибудь на заводе в Комсомольске-на-Амуре и у него берет интервью… к примеру Ариночка Шарапова.
В середине дня, к Мультику обращается какая-то старуха и просит удавить котенка, которой ей нечем кормить, а ей его так жалко, что лучше бы не видеть его голодные глаза и не слышать его душераздирающее мяуканье. И Мультик за копейку малую, позволяющую ему приобрести пару бутылок «Льдинки» с радостью соглашается на это,- за пару секунд свернув котенку шею отработанной технологией. У вице-премьера тоже задача не из легких. Ему предстоит разбираться с медицинскими работниками, которые вместо того чтобы приобрести дорогое импортное оборудование, для лечения больных лейкемией детей, приобрели какую-то отечественную дрянь, отчего в больнице в Пермской области погибло несколько ребятенков. Дмитрий Анатольевич обещает оторвать голову, извините за каламбур, за головотяпство начмеду этого учреждения и выделить деньги на нормальную технику.
Ближе к вечеру, уставший и пьяный Мультфилм ползет в свой подвал, нагруженный разнообразными пакетами: тут и вспухшие банки тушенки, тут и черствый хлеб, в отдельном мешке бутылки и «новые» шмотки, в карманах сигареты и остатки денег. Дима доволен до-жопы, что сегодня выпал такой спокойный среднестатистический день: и в ментовку не забрали и кошелек с баблом не нашел. Равновесие на земных весах ни качнулось не в одну из сторон. У себя в подвале, он перед тем, как приступить к вечерней трапезе, крестится и возносит хвалу Богу. Так это принято у наших Питерских бомжей, в натуре. Дмитрий Анатольевич возвращается к себе в Борвиху такой же усталый, как его тезка Дима. Конечно, никаких мешков с баблом и жратвой он с собой не волочет, но мешки под глазами и тяжесть в ногах, говорят, что он не зря провел сегодняшний день представленный ему Господом. Про банковские счета мы тоже не знаем, но потрудился он сегодня на славу, и, конечно же заслуживает похвалу супруги Светланы и Владимира Путина, на которого он молится, как на икону висящую в красном углу кабинета.
Ночью Димону приснится славный сон, что он не просто Димон, а водитель бетономешалки, и что мчится он на ней по широкому шоссе и на встречу ему проносятся леса и поля, деревни и города, моря и реки. Что в его родной Карелии он приедет на Себежский бетонный комбинат и там его нарядного, чисто выбритого и надушенного представят вице-премьеру российского правительства Д.А. Медведеву, как лучшего водителя республики. И произнесет его тезка теплые слова в его адрес и подарит ему грамоту и именные часы, и в ответ ему Дима споет песню: «Долго будет Карелия снится…» и выпьют они на брудершафт хорошей водки «Путинка» и закусят копченым палтусом с солеными грибами и морошкой. И поедет Дима Дмитриев домой и… попадет в аварию и проснувшись, потянется распухшей оцарапанной котенком рукой за бутылкой «Льдинки» припрятанной в куче помоишного тряпья и выпьет ее из горлышка без остатка и уронит немытую и нечесаную голову на ватник и заснет мертвым сном безо всяких сновидений.
А Дмитрию Анатольевичу приснится другой сон. Что назначил его Владимир Владимирович своим приемником. И что он, как руководитель страны приехал на какое-то предприятие в Республике Карелия или Корея какая разница, ему пофигу ведь он президент РФ, и выступает он перед миллионом ликующих рабочих и даже дарит одному из них часы из своей личной коллекции. А потом сидят они с руководством и едят картошку с зеленым луком и выпивают… стеклоочиститель, который он никогда в жизни не видел. А потом… вызовет его к себе царь-Путин и скажет, что он не справился с возложенными на него обязанностями и разжалует в вице-премьеры. И проснется Димон на постели, протянет руку под одеялом, нащупает теплые груди жены и, присосавшись к ним, как к маминым в детстве, заснет, вздрагивая и подергиваясь в кровати, но уже без сновидений.
Вот так оно и происходит в мире. Кто бы ты ни был, все равно, находишься от Бога на равноудаленном расстоянии. И любишь ли ты его или нет, совсем не важно. Количество твоей любви к создателю не уменьшает и не увеличивает количество его любви к тебе. Даже когда ты чувствуешь, что Бог не видит тебя или делает вид, что не видит, это не так. На самом деле просто ты не видишь, что он не видит тебя, не видя себя самого, бредя по пустынному краю сознанья. Бывает и такое, мало ли что может у Бога случится. Может прием какой важный или прикорнул он на мгновение. Ведь Бог он, что, не человек что ли?
Вспомните библию, когда Господь после шести дней творенье подустал маленько и уснул, что тут началось, - Содом и Гоморра натуральные. И змий нарисовался со своей елдой могучей и гомосексуалисты изо всех щелей поперли и педофилы нарисовались. Пока Господь бодрствовал – все было культурно и правильно, а как притомился и закемарил, так все в разнос пошло. Но это все фигня. Бог на всех один и другого нам с вами не пришлют. Это как ВВП, он же тоже у нас один. Вон Медведева назначил вместо себя, тут же Болотная случилась, а там и до майдана недалеко, до какой-нибудь цветной леворюции. Нет, нельзя Владимиру Владимировичу на лаврах почивать, нельзя никому власть передавать. Он для нас, как Господь Бог, он и сияет где-то в вышине и правит, где-то на помойке.
А что живем мы все по-разному, так это не беда. Ведь как там в писании сказано: не важно как ты живешь на Земле, а важно, каким предстанешь перед глазами Всевышнего. Ежели придешь с грузом черных дел и грязных помыслов, то гореть тебе в гиене огненной всю жизнь загробную, а если придешь со светлыми чувствами и возом добрых дел, то и жить будешь как за пазухой у Христа.
Не верь, не бойся, не проси – начертано на знамение моем, говорится в писании, только мне доверяй, да ангелам моим, тогда и проживешь жизнь праведником и станешь праведным во мне.
То-то же, дитя мое.
Главное не о чем не думать, когда думать хочется о чем-нибудь, а нечем. Вернее, думать-то есть чем, но зачем, для чего это думать о чем-то о чем за тебя Господь подумает. Все в нем, а мы все ничто и никто.
Все великие открытия люди совершали совершенно не думая об этом.
К примеру. Сидел Исаак Ньютон под яблоней, читал Шекспира «Сон в летнюю ночь», а тут Бог возьми да подуй маленько ветерком на деревце. Ньютону на башку яблоко свалилось, и он тут же, не отходя от кассы, на страницах шекспировской комедии начертал формулу Е=mс^2или другую, но очень похожую. Или Менделеев. Нажрался своей С2Н5ОН или другого самогона, уснул и приснилась ему периодическая таблица его имени.
И так, поверьте, со всем остальным происходило. Виктор Пелевин здорово написал об этом в романе «ОМОН РА», что все что мы видим это сон, а сон разума рождает чудо, это еще Гойя заметил в каком-то там замшелом XVII-м веке. И Александр Васильев о том же поет со сцены: «снял труселя, оттрахал девицу, а потом понимаешь, - тебе это снится…».
Все это снится.
Так всю жизнь проспим до нового его воплощения в другой сон. Поэтому и просыпаться не стоит. Спите себе на здоровье, пока не разбудят и не заставят работать.
А тут уже не взыщите. Не хотели спать, идите трудитесь на благо кого. ВВП? Нет, на свое собственное, на ваш труд ВВП наплевать, ему от него ни горячо не холодно. У вас своя жизнь, а у него своя. И вообще ВВП – это Внутренний Валовой Продукт, которому наплевать на вас, как и на все вокруг. Он вещество неодушевленное, души у него нет, поэтому с него и взятки гладки.
Вот с такими, прямо сказать, не веселыми мыслями почапал я к Людке, узнать, как она пережила очередную ночь с Альбертом, клопами и мухами. После вчерашних посиделок с пивом и закуской, в моих карманах гулял свежий ветер, перекатывая как rolling stones какую-то мелочевку, которой не хватит даже на пошлый «Пекарь». Это как раз к разговору у жизненном дуализме. Вчера густо - сегодня пусто. Закон сохранения материи. У кого-то убыло, у кого-то прибыло. Божественное проведение и никакого волшебства.
У Людки меня ждал очередной сюрприз…
Заглянув по дороге к Мультфильму, я узнал о том, что за время моего вынужденного отсутствия умер Димка Людкин сын.
Вот тебе и здрасте-посрамши.
24
Поскольку поиски Ольги не дали никаких результатов, приятели решили заглянуть в «Пятерочку» прежде чем идти домой к Людке.
- Чего ты ее нах… не пошлешь? – спрашивал Репин, прикуривая украденную у кого-то из Мультфильмовских приятелей, хотя сам был бы не против залезть на Димкину жену.
- Люблю я ее Олежка, - чистосердечно, не шибко пьяно, но и не трезво, ответил Димка, привычно разводя руки и кивая головой. – Все же она мать пятерых моих детей.
- А Людка, о четырех только говорила, - Репин усиленно втягивал в себя дым, рассчитывая на то, что когда Димон вспомнит про курево, у него останется лишь жиденький бычок.
- А Ольга не знает про пятого, я ей не говорил, - захихикал в усы скобарь, чем поверг в состояние ступора своего давнего неприятеля.
Олег шел и соображал, что как же так, если Ольга родила ему пятерых сыновей, то как могло так случиться, что она не знала про пятого? Была конечно вероятность, что пятого она рожала в сильнейшем анабиозе или горячечном бреду, и его от нее сразу же отлучили, в связи с невозможностью матери выполнять свои материнские обязанности. Но, ведь она каким-то образом умудрилась его вынашивать в течении девяти месяцев. Ну, пускай не девяти. Предположим, что он родился недоношенным, но ведь эти недоношенные месяцы она его вынашивала, черт побери!
Заметив, что от сигареты почти ничего не осталось, Репин окликнул Димку, который тоже, вероятно погрузился в размышления о количественном составе своей семьи.
По большому счету, из всех четверых братьев, томящихся где-то в детском доме под Псковом, Димкиных сыновей было только двое: Лешка и Сережка, а Колька и Игорь родились хрен знает от кого. Мать сама не знала, с кем она тогда спала и от кого залетела, поскольку спала она со всем миром, который приближался к ней на расстояние вытянутой руки, даже ближе, на расстояние возбужденного члена. Едва этот самый член, подвергнувшейся эрекции в виду присутствия возле него возбужденной самки, каким-то образом тотчас проникал к ней в вагину и творил там свои грешные дела.
«Такой бл*дищи, как у моего сына, я нигде не видела за всю свою долгую жизнь, - говорила Людка-губа и кричала Ольге. – Ну, иди сюда, иди к мамочке, моя любимая шлюшка!»
На недоуменный вопрос, а отчего она так нежно к ней относится? Людка отвечала коротко и жестко.
«Её мой сын непутевый любит, значит и я ее люблю! А ты, пидарастик, пошел нах*й!»
Остановившись в арке дома, где находилась та самая «Пятерочка», приятели принялись подсчитывать копейки, чтобы хоть для видимости купить на них хоть батон или бомж-пакет, чтобы кассир и охранники не глядели на подозрительно шатающихся по залу двух нетрезвых молодых людей. Сп*здить что-нибудь из супермаркета эконом-класса стало какой-то национальной традицией не только у бомжей, но и прочего малоимущего населения России. Я не хочу сказать, что *****т только нищие, нет, не в коем случае, просто люди среднего достатка и выше, посещают другие магазины и прут там! Кто там у нас ответил на вопрос про России – «воруют!», не историк ли Карамзин? Впрочем, х*й с ним с историком, у нас своя мстория.
- Водку брать не будем, стремно, - почему-то шепотом, сказал Репин, хотя в радиусе ста метров от них никого не было. Да, вообще, на улице никого не было. Вечер выдался мерзопакостным. Дул пронизывающий северо-восточный ветер, накрапывал дождик, да и температур постепенно приближалась к нулевой отметке.
- Не, не будем, - согласился Димка. – В прошлый раз это чурбан (он имел ввиду охранника-татарина стоящего возле касс) меня за куртку схватил, едва вырвался. Не, водку не будем.
- Тогда давай ты сп*здишь нарезку и купишь хлеб, а я какие-нибудь консервы прихвачу, типа горошка или лечо, - сказал Репин и выбросил окурок.
Димка со скулящей собачей тоской и несправедливостью посмотрел вслед упавшему в пожухлую синь травы маленькому оранжевому огоньку, вспомнив, что Олег обещал ему оставить, кивнул головой и сделал шаг из-под арки.
Как не странно, его охранник даже не стал общупывать, хотя карман его куртки подозрительно оттопыривался. Димка пробил половинку ржаного хлеба и прошел мимо рамок. Репин медленно прохаживался между рядов с консервными банками и пакетами с крупой. Димка задумчиво наблюдал за ним, мысленно вспоминая недавний разговор и искренне не понимая, чем он удивил товарища своим сообщением о пятом сыне. Да Васька родился самым последним из его сыновей от давней Димкиной знакомой Машки. Он с обычной долей пох*изма отнесся к известию о том, что Машка залетев от него, решила рожать. Одним траглодитом больше, одним меньше, какая разница. Как там у Райкина было, «главное человека родить, а там…» стоит сказать, что Димка любил всех своих сыновей, как и они его, но разлучница судьба сделала так, что его и Ольгу лишили родительских прав и забрали детей в детский дом. Правда, Ваську Машка не отдала, в отличии от Ольги она не гуляла налево и на право, а послушно работала у себя в совхозе учетчицей, получала свои трудовые копейки и в одиночку растила и воспитывала Димкиного сына. Все парни были погодки, а значит если старшему Лешке сейчас девять, то стало быть Ваське около шести. А впрочем, какая сейчас бухгалтерия, пожрать бы да опохмелиться.
От размышлений его оторвал крик кассирши и хриплый голос Репина. Димон вырвался из цифр и грез и сфокусировал свой взгляд на происходящем возле касс.
Возле кассы охранник-татарин и Репин орали друг на друга, а раскрасневшаяся кассирша выла, как пожарная машина и гудела, как иерихонская труба.
- Да это не мой джин! – орал Репин на охранника, державшего его за локоть. – Я с ним зашел, просто забыл его выложить!
- Не п*зди! – кричала красномордая кассирша. – Он у тебя сейчас зазвенит, если пройдешь с ним через рамки. Я с него код не сняла!
- Ну, давай пройду, - возмущался Репин, - отцепись ты от меня, - шипел он на охранника, который молча таращил глаза и еще сильнее сжимал репинский локоть.
- Не отпускай его, - кричал кассир, - он через рамку пройдет, вырвется и убежит. Я сейчас заведующую вызову.
- Димон, - Репин позвал Димку, стоящего с другой стороны рамок. – Скажи этой дурре, что мы с тобой джин в щели на оборонке купили!
- Да, - с готовностью подтвердил Димка, желая помочь приятелю, хотя и думал, начерта он спер джин, если они спиртное воровать не собирались. – Мы джин купили в семнадцатом доме. – И забыв совсем о нарезке ветчины, которая подозрительно оттопыривала карман его куртки, он прошел через рамки.
Договориться по-доброму не получилось. Заведующая была настроена агрессивно в этот вечер, у нее что-то не складывалось с ее молодым человеком, она даже подозревала, что он *бет сейчас ее подругу, пока она была вынуждена просиживать на этой сраной работе. Поэтому узнав о краже, она нисколько не сумнявшись принялась звонить в милицию.
Пока ехали менты, Репин еще чуть-чуть потолкался с татарином в предбаннике, обещав вернуться и начистить ему морду, а Димон все пытался доказать заведующей, что Олег не воровал это долбанный тоник.
Заведующая отмахивалась от него, как от назойливой мухи.
Приехавшие мусора, нехотя забрали Репина и повели на выход. Димка шел рядом с сержантом и пытался объяснить ему глупость сложившейся ситуации. Проходя через рамки Димка зазвенел. Никто ничего не понял. Правда, мент почему-то принялся проверять свои карманы, как в аэропорту, но тут кассирша выскочила из кассы и кинулась к Димке.
Подбежав к нему, она тыкнула пальцем ему в куртку и спросила:
- А там у тебя чего?
- Так я же с улицы зашел, как свидетель, - попытался оправдаться Димон, понимая, что тоже влип по полной программе.
На него тоже составили протокол. В отделении милиции Репин вел себя тише воды – ниже травы, а Димка продолжал возмущаться. И хотя и у того и у другого были все паспортные данные, Димку, как обладателя псковской прописки продержали дольше, чем петербуржца Олега. Наконец, его гундеж достал сержанта и он посадил его в обезьянник.
Чувствуя такую несправедливость, Димка стал еще больше возмущаться, тем более, что подписав протокол, Репин собрался на выход.
- Суки, выпустите меня! – распалялся Димон, наблюдая, за вислоухим сержантом, бесцельно болтающим по телефону, вместо того, чтобы составлять протокол и отпускать задержанного.
- А ты у меня ночь будешь здесь сидеть, - зло сказал сержант, наконец, обратив внимание на очередные инсинуации Димона.
- Них*я себе! Ты чё ох*ел сержант?!
- Вот и посмотрим, кто из нас охуел, - сержант раздраженно бросил ручку и повернулся к Репину. – Готов?
Репин закивал.
- ****уй отсюда! И прекрати воровать всякую херню. Если уж п*здишь, то воруй хотя бы дорогую водку или коньяк. А из-за твоего тоника возиться себе дороже.
Репин кивнул и направился к выходу.
- Олежка, ты меня подождешь? – с надеждой спросил Димка.
- Не жди его, он немного задержится, - ответил за Репина сержант.
Репин виновато развел руки, мол, сам видишь брат, ничего не могу поделать.
Когда за Репиным захлопнулась железная дверь, Димка впал в какой-то ступор. Он молча сидел в аквариуме и тупо смотрел на сержанта, который сидел за компьютером и играл в квест.
- Слышь, сержант, - наконец, крикнул Димон. – хоре выебываться, выпускай меня!
Сержант внимательно смотрел на монитор и барабанил по клавиатуре.
- Эй, служивый!
- Заткнись, - сержант оторвал взгляд от монитора и посмотрел на Димку. – Сказал до утра будешь сидеть, значит до утра.
-За что?
- А нех*й было выебыв*ться. Вон твой друг, посидел тихо-смирно пару часов и домой почапал, а ты здесь сиди, поскольку характер у тебя говеный.
- Нет у него дома, - растерянно сказал Димка.
- Ну в подвал, - сержант вновь уперся в монитор. – Сиди смирно, в шесть утра выпущу.
- Ну, ты и козел!
- А вот это ты зря, - сержант злобно заиграл желваками. Игра не задалась и он никак не мог перейти на следующий уровень. Да и вообще, что-то в последнее время жизнь как-то мимо пролетает. На работе бардак, почти все приятели и сослуживцы аппараты себе прикупили, пусть и отечественные и не новые, но все же. Один он, да Витька из второй роты, ходят пешком, как голодранцы. С женой тоже проблемы. Нарожала сучка детей от предыдущего мужа, а от него ни как не может, якобы у нее что-то с трубами. С какими нах*й трубами, с подзорными? Вон, Ленка из общаги, сказала, что она ездила на Счастливую в консультацию, аборт делала, пока он на службе корячился.и отпуск в феврале, даже к матери в Великий Устюг не съездить, все отпускные на погашение долгов раздать придется. А тут еще пьяниц в районе, да бомжей развелось. – Что ты там сказал?
- Ничего, - пробурчал Димка, ерзая на деревянной узкой скамейке, на которой даже прилечь небыло никакой возможности.
Раздался телефонный звонок. Звонил опер Шорник, который дежурил параллельно сержанту.
- Чего там у тебя? – спросил вечно злой оперативник, который после того, как его бортонули с квартирой, ходил по отделению чернее тучи и был зол на весь мир. Правда начальник майор Каптурович, обещал ему клятвенно двушку в следующем году, но он уже перестал верить этим обещаниям.
- Вы мне еще в двухтысячном обещали, - возмущался Шорник. – Когда я из командировок в Чечню не вылезал, а даете всяким бл*дям у которых папа в главке!
- У который папа в главке, - объяснял ему начальник. – Им папа квартиры и дает, а у нас министерская очередь, сам знаешь академии кончал. Не барогозь Андрюша, будет и на твоей улице аптека.
- Да, пидрила один только вы*бывается, - ответил сержант. – Ворует сученок джин в магазинах, а так тишина.
- Джин ворует, - возбудился Шорник. – А ну дай-ка я спущусь, погляжу, что это за ворюга в моем районе нарисовался.
Выпивши, подумал сержант. Это не есть хорошо. Когда опер пьяный, то теряет самоконтроль и может отбить задержанному всякие жизненоважные органы. Так случалось уже не раз. Но, спорить со старлеем он не стал, хочет побеседовать, пускай беседует, главное, чтобы тот не очень орал, а то эти вопли так на психику давят.
- Ну, кто тут у нас расхищает частное имущество? – здоровенный амбал просунул голову в дежурку. Он посмотрел на дремлющего за стеклом Димона. – Вот этот волосатик что-ли?
Сержант кивнул. Шорник облизал усы и подумал, с чего начать разговор по душам с задержанным.
- Дай сигаретку, - попросил сержант. – Выйду на улицу, покурю, а то насто*бенило вдушном кабинете. Эти пнрдят постоянно, воздуха нихера не осталось.
- Пердят, говоришь, - опре протянул сигарету сержанту. – Сейчас поглядим, кто тут у нас пердеть вздумал в российском отделении милиции кировского района города Санкт-Петербурга.
Когда за сержантом хлопнула дверь, Шорник подошео к обезьяннику и пнул ботинком по двери.
- Пердишь значит!
25
Что там случилось после того, как Димку выпустили из отделения никто не знал. Да, в принципе, никто не знал, что с ним было в семерке, после того, как Репин вышел оттуда. Сержант, которого следователь опрашивал в присутствии Людки, сказал, что после составления протокола, он выпустил задержанного в три часа ночи, о чем имеется запись в дежурном журнале.
- Ну, а вы что, не могли его подержать до утра? – вопрошала полупяьянвя в конец ошалевшая Людка, потерявшая младшего сына. – Зачем ночью-то отпускать!
- Так он сам просился. Отпусти, говорит, товарищ сержант, я здесь недалеко живу, вмиг до дома доберусь, - пожимал плечами сержант, разглядывая уродливое лицо матери убитого.
- Так почему его нашли на Казакова?
- А я откуда знаю, - сержант посмотрел на следователя. – Может, к друзьям пошел или к подругам.
***
- Не верю я им, - плакала Людка-губа, проливая через распоротую губу почти все выпитое пойло. – Убили они его. Я чувствую, убили.
Весь собравшийся у нее в комнате народ молчал. Молчал и я, до сих пор не придя в себя. Еще три дня назад мы бухали с ним у Мульта в подвале, а теперь его труп лежит в Мечниковской больнице, в его судебно-медицинском корпусе №1. Чего тут говорить, скушно девушки.
- Людк, ты это, ты не бери в голову, - Володя Художник, пытался успокоить убитую горем мамашу.
- Вовка, но ты-то хоть помолчи, - Людка молча ревела в голос, но кроме слез и желтой слюны стекающей по груди, его горького плача никто не видел и не слышал, кроме Володи Художника.
Деревня Сузгарь Рузаевского района в Мордовии, вряд ли примечательнее любой другой, коих на Руси несметное количество, разве только тем, что там Вова-художник родился. Кстати, в отличии от райцентра – Рузаевки, где в 05 году во времена первой революции местные аборигены провозгласили «независимую рузаевскую республику», да протрезвев, через некоторое время, от своего суверенитета благополучно отказались.
Для будущего «левитана земли мордовской» неприятности начались еще за несколько месяцев до появления на свет. Беременную мать боднул деревенский бык или она его боднула, Вовка не помнит, (поскольку находился в тот момент в утробе матери) но считает, что с того момента все в его жизни пошло наперекосяк. Семья (кроме Владимира в еще 5 детей) жила и так не богато, а тут еще дома лишилась. Местный симломань (пьющий человек по-мордовски). Поругавшись с женой, решил спалить ее дом, а в итоге выгорело половина деревни, в том числе попал под огонь и дом Ершковых. Пришлось некоторое время семье жить в землянке, и Вовку, как самого младшего отправили в интернат, уж больно болезным он был, хилым. Одним словом рахит! Но и там напасти продолжали преследовать его. Во 2-м классе решив покрасоваться перед одноклассницами, Вова оседлал огромную, рыжую хавронью. Та с перепуга или из вредности, подбежала к огромной, зловонной луже и плюхнулась в нее, подминая под себя седока. Так лихой наездник получил серьезную травму позвоночника. Но, нет худа без добра. Проходя курс реабилитации в местной больнице, он познакомился с кузнецом Федотом, который углядел в подростке художественную жилку, наблюдая, как ловко размазывает тот по стенке, раздавленных, насосавшихся кровью клопов «Рисуй, пацан!» - сказал ему Федот и помер от алкогольной интоксикации. С тех пор Володя и стал писать везде и всюду, утром и днем, зимой и летом, вдоль и поперек.
Вернувшись домой в Сузгарь, благо отец построил новый лом, Володя продолжил учебу в местной школе, где вскоре стал одним из лучших учеников, среди всех трех, что учились вместе с ним. В 9-м классе, директор Степаныч поручил юному Ершкову ответственное задание, - оформить актовый зал к юбилею В.И. Ленина, где центром композиции должен был стать, собственно, портрет юбиляра. С заданием тезка вождя справился на отлично. Трехметровый портрет Ильича оказался удивительно похожим на оригинал, хотя мордовский прищур и желтая борода несколько диссонировали с его синюшным носом (Володя утверждает, что портрет и поныне висит на прежнем месте в актовом зале (хотя школа и сгорела несколько лет назад )). Именно этот успех и определил дальнейшую судьбу художника. После окончания школы он уехал в Пензу, где поступил на курсы в художественную студию для поступления в Пензенское художественное училище. Днем работал оформителем на местном велосипедном заводе (устроившись на ставку слесаря 4-го разряда), вечером посещал курсы рисунка, живописи и композиции, а ночевал в съемном доме на берегу реки Сугры, протекавшей через город. Вместе еще с тремя абитуриентами, он снимал комнату в частном, деревянном доме, за которую платил 15 рублей в месяц. И если бы не расходы на краски, кисточки и холсты, то жизнь была бы терпимой, не смотря на то, что местные жители с подозрительностью глядели на молодых волосатых людей, вечно голодных и испачканных краской. А так, стакан кефира с огурцом на ужин, да жидкий чай поутру. Выручала халтура и огромная работоспособность. Оформить Ленинскую комнату – пожалуйста. Красный уголок - будьте любезны, Стенгазету и поздравительный плакат – от нечего делать, лишь бы копейка в кармане звенела. И вроде все не так плохо. Хотя и тяжело. В ПХУ поступил и учился с удовольствием, на хлеб хватало, с творчеством тоже вроде бы. Задумал написать большое полотно к выставке в училище под названием «Дорога к храму», где в центре должна быть «святая троица» - Ленин, Мудрец и Христос, сидящих за столом друг напротив против друга. Долго вынашивал он эту идею, долго подбирал натуру, искал типажи. Вроде бы все срослось и холст начал оживать на его глазах. К открытию выставки он должен уложиться. Но, тут судьба вновь напомнила о себе, на сей раз представившись в образе весеннего половодья на реке Суре. Возвращаясь раз домой после очередной халтуры в каком-то колхозе, Володька уже издали почуял что-то неладное. Приблизившись к своей лачуге. Он увидел весьма сюрреалистическую и в тоже время абсурдистскую картину. Его дом ушел под воду по самую крышу, на которой сидели, старая бабка-хозяйка и пегий козел Сашка. Баба Валя и скотина сидели крепко прижавшись друг к другу и с ужасом глядели на надвигающуюся стихию. Вова счел этот эпизод весьма забавным, могущим стать сюжетом для его будущей картины, но ы тот момент взгляд его скользнул по мутной поверхности взбеленившейся воды, где в одном из образовавшихся перманентных водоворотах, кружась в бесстыдном танце, погружалась на дно его лучшая работа. Стоит заметить, что с этим полотном уже давно случались разные коллизии. То старшая сестра Лизетта, чуть не сожгла ее, посчитав картину богохульством. То участковый, поймав «белку» запустил в нее молотком, порвав полотно в двух местах, то еще что-то. И вот теперь… теперь его творение мсчезает в пучинах вод реки Суры. Не раздеваясь, а было зябко, Владимир бросился в холодную воду и поплыл. Он был неплохим пловцом и вероятно спас бы картинку, если бы до его слуха не донесся пронзительный вой старухи вали и плач козла Шурика. Он повернул голову и увидел, что крыша дома медленно исчезает в водной пучине. Художник развернулся и поплыл спасать кривоногую бабку и ее скотину. Старуху он спас и животину тоже, вот только шедевр его исчез в бурунах взбесившейся реки. Медаль за спасение утопающих ему не дали, а козел Сашка при встрече неизменно норовил боднуть его чуть пониже спины. Вот она благодарность и от людей и от скотов. В одночасье Володька потерял крышу над головой, свои лучшие работы, да в добавок ко всему, заработал хронический бронхит, колит и простатит. Но времени думать о здоровье не было совсем, нужно было срочно готовиться к республиканской выставке в Саранске, куда художника делегировали, как лучшего студента на курсе. Володька с головой ушел в работу, насилуя себя сумасшедшим жизненным графиком. Утром учеба в ПХУ, вечером халтура, ночью работа в мастерской над холстами. На сон времени не оставалось, да и ночевать было негде. Летом в парке Пушкина на пыльных скамейках, зимой в кабинете живописи в родном училище. Ну, просто натуральный бомж, елки-палки. Короче. После выставки в Саранске, загремел Володька в больницу, на сей раз с диагноз, «полное истощение организма». И был он так немощен и слаб, что и покушать самостоятельно не мог, не до ветру сходить. Тут то ему и встретилась первая и последняя любовь, пришедшая к нему в виде однокурсницы, тайно влюбленной в него, навестившей его в больничной палате, которую он прежде не замечал, поглощенный творчеством и борьбой за существование. Девушка была симпатичная, но маленько не в себе.
- Однажды прошу ее интимным голосом. Принеси утку, а то случится беда. Она кивнула и убежала. Прошел час. Я уже терплю из последних сил. Хорошо нянечка зашла, выручила, не дала погибнуть. Тут она прибегает с целым гусем, еще живым, неощипанным. Я ей, ты что ку-ку? Она поняла и рассмеялась. А гусь убежал. Вот такая она Лёля была с приветом,
Тогда от нее узнал, что по гороскопу он кот-колдун, а стало быть несчастья будут преследовать его всю жизнь. И ведь как в воду глядела. Вроде пошел на поправку, ан нет, из деревни весть дурная приходит, - померла мать. Вновь депрессия и нервные срывы едва не довели его до психушки. Только выправляться начал, как узнал, что его лёля подживает с его приятелем. Схватил он тогда большие ножницы и одним махом отхватил себе хаер. «А ведь какие волосы были, - вспоминает сестра Лизетта. – Идет, бывало, по деревне, так местные бабки крестятся глядя на него и перешептываются, мол Иисус прошел. А зеки, коих в тех местах больше чем мошки да гнуса, на колени перед ним падали и норовили руку поцеловать. А сейчас. Разве что, собачка одна Жулька, подбежала да пописала ему на брюки, словно он столб какой или дерево»
Спасла его от психушки только смена обстановки, поскольку по распределению попал Володя в г.Никольск на фабрику резиновых изделий №2 художником-оформителем, но не задержавшись там долго, он транзитом через Пензу очутился в Саранске, поближе к дому. Там устроился в детскую художественную школу №3 педагогом-художником. С помощью приятеля из отдела культуры местного горисполкома, смог встать на очередь на кооператив. В тоннеле похоже замаячил свет? Увидев его, Володька с еще большим рвением углубился в работу. Кроме всего, появилось увлечение, если не сказать больше, - появилось желание познать все сущее, по мере своих возможностей и таланта. Увлекся историей родного края. Как-то в музее Саранска увидел карту Великой Мордовии конца прошлого тысячелетия, где страна распространялась от Скандинавии до Средиземноморья и Урала. Вспомнив слова своего преподавателя в училище о том, что Александр Невский – мордвин, рванул во Владимир посмотреть на саркофаг святого. Поглядел, измерил, убедился, что Невский был «парень» невысокого роста и все. Доказательств. Что Александр был мордвин он не добыл, хотя узнал, что тот из финно-угорских народов. Из всего этого понял он, что многого не знает и что, не солидно быть педагогом-художником, учить детей и быть таким дремучим. В связи с чем, занялся самообразованием. В свободное время уселся за научно-познавательную литературу, философию и историю живописи. Из художников близки ему были импрессионисты Эль Греко, Гоген, Ван Гог, из философов Сократ и Платон. Запомнил изречение Платона: «Нет ничего важнее и дороже, чем желание приблизится к истине». Параллельно, в одном научном журнале нашел изображение солярных знаков (что-то типа свастики и пр.) , сравнил их со изображениями найденными на местах древних поселений и обалдел. Ведь эти знаки их родные, мордовские.
- Этот знак – целый космос. Это ключ к разгадке нашей истории, хотя и является всего лишь примитивным представлением древних народов о построении вселенной.
Вот так. Преподавая детям, халтуря, участвуя в республиканских и зональных выставках, приближаясь к истине и познавая вселенную, художник обнаружил, что выплатив последний взнос, оказался обладателем собственной квартиры в центре Саранска. Едва он въехал в апартаменты, как на горизонте появилась Лизетта, приехавшая справиться о здоровье родного брата из далекого Санкт-Петербурга. Что там у них произошло, одному богу известно, хотя Вова в него не верит в отличии от сестры «ученицы Иисуса», но тем не менее. Подмахнул Владимир доверенность на квартиру дочери Лизетты, и вернувшись из больницы, где благополучно лечился от очередного обострения хронического бронхита, обнаружил, что квартира уже не его, а племянница уехала с деньгами в город над вольной Невой. Думать о том, как устроена вселенная и тем паче, искать истину он не мог и не хотел. От того, послушал слова сестры, о том, что бог поможет, Володя собрал свои вещи и перебрался в Петербург, где старшая сестра любезно выделила ему комнату в пятикомнатной квартире на проспекте Стачек. Комната была маленькой, темной и холодной, поскольку батарея не грела последние триста лет, но зато в ней поместились: мольберты, картины, краски и диван. А что еще нужно настоящему художнику. В Питере Володя бывал и ранее, в бытность студентом ПХУ, поэтому ориентировался весьма прилично. Посещал капеллу, консерваторию. Бывал на выставках в Эрмитаже и Русском музее, а вот с коллегами –художниками познакомится пока не довелось. Общается лишь с сестрой Лизой да местной старушкой – Тамарой Фрминешной, которая помогает ему по хозяйству, да почует стаканчиком кефира с огурцом, как в пору бурной молодости. Сам он толком и готовить не умеет. Раз, летом, решил сделать себе салат из свежих огурцов и помидор, да сдобрить его перцем и подсолнечным маслом. Сделал. Что-то не хватает. Смотрит у сестры на столе стоит пузырек, а на нем лимон нарисован. Решил, что лимонный сироп. Вот и добавил в салат. Оказался – «Ферри с запахом лимона». Три дня кишечник промывал. И было бы смешно, если бы не было так грустно.
В речах его сквозит такая тоска и безысходность, что душу разрывает.
- Люди испортились, обуржуазились, забыли о духовности. Вот и копаюсь в прошлом, черпая оттуда вдохновение для будущих работ.
Внезапно, глаза его проясняются и он улыбается.
- Услышал недавно по радио песню с такими словами: «Наш дурдом голосует за Путина! Наш дурдом будет Путину рад!» Понравилась. Я вот, пожалуй, тоже за него проголосую, может в жизни что изменится: выставку поможет организовать или денег на краски подкинет.
Тут его настроение меняется и он замолкает. Потом поднимает набухшие влагой кроличьи глаза и медленно произносит, обращаясь не к кому.
- Хочу написать картину всей моей жизни. Вся планета в крестах, даже не в крестах, а в виселицах.
Вся история человечества это сплошная трагедия…
- Володька, успокойся, - я протянул ему грязную рюмку с «Льдинкой». – Шлепни за упокой Димона.
Вовка-художник махнул рукой от отчаяния, взял рюмку и опрокинул ее внутрь.
В комнате стояла жужжащая мухами тишина, да беззвучные всхлипывания Людки еда возбуждали спертый воздух.
Я закрыл глаза.
Космодром располагался где-то в степи посреди бескрайнего голубого озера, в самой его середине, к которой вела загнутая рогом асфальтовая серая дорога начинающаяся где-то возле самого горизонта. Светило закатное солнце и мы стояли на стартовой площадке вдвоем с женой. Мы разговаривали с ней непонятно о чем, но в воздухе носились клочья волнений, успеет он или нет.
Он был нужен нам потому, что без него полет оказывался бессмысленным и весь этот затеянный эксперимент превращался в обыкновенный фарс.
Огромная сверкающая серебром ракета, казалось упиралась остроконечным клювом в небо, во всяком случае, ее носовой отсек, в котором находилась наша камера был частично скрыт розовыми и голубыми облаками.
Странно, но никого из руководства видно небыло, по всей видимости они находились в центре управления глубоко под землей. Закатное солнце перекатывалось колобком возле горизонта с о стороны моего правого плеча, следовательно, там находился запад. В сущности, какая разница с какой стороны запад, с какой восток, наш полет был уникален настолько, что совсем неважно было, в какую из частей света отравимся мы.
Жена молча смотрела в даль и лицо ее было напряжено, хотя своим поведением она не выказывала никакого волнения. Песчаная закругленная коса, на которой был уложен серый асфальт изгибаясь словно женщина в момент наивысшей точки оргазма, не выдавала никаких признаков эмоционального коллапса. Если говорить нормальным языком, то она была безобразно пустынна и чиста. Мы уперлись взглядами в даль, понимая, что если он не приедет, то все будет кончено.
Где-то на том краю стартовой площадке толпились телевизионщики с камерами, но к нам они подойти не решались, вероятно чувствуя наше состояние. Скафандры лежали в большом белом здании, похожим на бункер, поскольку из всего многоэтажного здания, наружу выходил лишь его верхний этаж, который служил для него крышкой.
По большому счету, это и была крышка, большая белая крышка, прямоугольной формы сужавшееся с одного и едва вытянутая с другого конца. На ней небыло видно не окон, не дверей, лишь серебряные пилястры тянулись вдоль всего периметра примерно в полутора метрах от земли. Жена подошла ко мне и взяла за руку. Я почувствовал, как колотиться ее сердце где-то далеко в груди, и нежно сжал ее руку. Все будет хорошо, он успеет.
Голубое с серебряным отливом небо, такое, которое бывает только поздней осенью, пустое и бездонное, как на картинках Дали, с закатным солнцем только лишь усиливало нашу тревогу. Ни одной птицы, ни одно облака, серая полоска земли заасфальтированная ровным асфальтом, голубое небо и бледная лужа воды, словно зеркало лежавшее блином посреди степи.
Жуткое ощущение бесконечности и одиночества, и если бы не прикосновение жены, то я бы точно впал в ступор.
Наконец, где-то за линией горизонта показалась черная точка надежды. Жена вздрогнула и отпустила мою руку. Черная точка приближалась, перемещаясь строго по контуру рогообразного шоссе ведущего в самый центр озера к космодрому, где ждали мы.
- Я чувствую, это он, - прошептала жена.
- Я тоже чувствую это, - мысленно ответил я. На душе стало спокойно, чего не скажешь о природе.
Внезапно поднялся легкий ветерок и колючий озерный воздух ударил в нос осенней прохладой. В километре от нас, прямо возле шлагбаума окрашенного в бело-зеленые цвета, затормозила волга-пикап раскрашенная в такие же цвета, как и карета скорой помощи в советское время.
Мы переглянулись. Ничего себе нашел он способ передвижения. Никакой спецтехники, никакого сопровождения. Но, то, что это был он, сомнений у нас не вызывало.
Ветер стих, а солнце словно застыло возле горизонта, желая посмотреть наш старт. Телевизионщики засуетились там в дали, но не получив команды, по-прежнему лишь освещали стартовую площадку своими юпитерами и марсами, а так же постоянно включали трансляцию матча по футболу «Бавария-Реал».
Он вышел и улыбнулся жене, она бросилась к нему навстречу. Я с некоторым волнением побрел следом. Вспышки фотоаппаратов и мерное жужжание камер только это и придавало некое торжественность момента.
Я подошел, разглядывая доисторический автомобиль.
- Привет, а мы уж думали, что полет в будущее состоится без тебя, - я протянул ему руку.
- Да куда уж, - ответил муж и прежде чем пожать мне руку, полез в карман белых брюк. Он долго шарил в нем, пока не достал из него три скомканных бумажки. – Думаю, на первое время хватит. – Пожав мне руку, он протянул мне деньги.
Я взял купюры и расправил их. Это были три сотни. Жена вопросительно посмотрела на меня. Я кивнул головой.
- На первое время хватит, думаю, что даже останется на опохмелку.
Я открыл глаза.
Все по-прежнему. Стада мух под потолком. На диване пьяная Людка, возле нее Альберт, справа Вова-художник. Только возле раскрытого окна появилась Ольга и Леха, с которым она сейчас живет.
- Ну что, кто пойдет за «Льдинкой»?
- Давай я што ли, - прошепелявил Алексей. У него только что умерла мать и отчим перестал пускать его в дом. У Людки только что убили сына, а его жена живет с этим Лехой, а поскольку она приходится №Губе» снохой, то и жить теперь Лехе у нее. Вот такая обыкновенная загогулина.
- Нет, сиди, - сказала Людка. – Леньк, а Леньк, сходи ты, ты у нас самый быстрый.
- э, позвольте я тоже поучаствую, - проскрипел Художник.
- Да сиди уж там, Володя, - отозвался Лоретти. – Писатель один сходит.
Незря видно я взял вчера деньги у нового Юлькиного мужа, вот и найдется им достойное применение. Может быть, в какое иное время, я бы и пропил их единолично, но поскольку случилась такая трагедия, не помочь Людке я не мог. Правда, заливать горе алкоголем не самый лучший выход из сложившейся ситуации, но что-то же делать надо, надо хоть как-то дать себе почувствовать, что ты не одинок. А как это сделать без бухла в этой компании? Лишь только народ прочувствует, что у тебя нет денег, как тут же отвалит к другому, сочувствовать ему. Потому что горя здесь в каждой семье. Такая жуткая карма летает над всей Оборонкой, и только стоит сюда попасть, как пиши-пропало, накрыло тебя этой кармой от ушей и до хвоста.
Я помнится вспоминал про Галю, которая у Колбина комнату снимала. Приехала из своей Малой и Большой Вишоры нормальной бабой, а превратилась во что?
26
Познакомился я с ней во дворе в начале июля. Привел ее с собой, естественно, Колбин. Я уже был пьян и даже не обратил на нее никакого внимания. Да и честно говоря на что было бы можно это внимание нацелить? Сисек ноль, жопы ноль, рожа как полная луна, со щербатой пастью, глаза узкие щели, волосы короткие выкрашенные красной краской. Бутылка у нас была, и когда Колбин, как всегда на халяву, попросил стакан, я поморщившись, все же накапал ему двадцать капель. Потом Сашка стал просить за эту бабу. Никитос встрял и послал Колбина нахуй, вместе с его шмарой. На что, эта баба начала как-то не по детски скулить и подвывать. Наконец, она залезла в карман джинсов и выудила из него проездной билет.
- Вот, возьми, - сказала мне она, честно глядя в глаза. – Там осталось пять поездок.
- Да, иди ты на х…! – не унимался Никита. – Нах..й твой проездной никому не обосрался.
Я тем временем прикинул, что пять поездок на метро это сто рублей, а пятьдесят грамм портвейна это обойдется казне в трешку. Вариант для обмена заманчивый весьма, и не смотря на возражения Никиты, я налил даме пятьдесят пять грамм.
А зря!
На следующий день я сходил в метро и проверил карточку. Мало того, что она заканчивалась именно в тот день, так еще на ее счету не оставалось ни одной поездки. Мне не жаль трех рублей, а жаль пятидесяти пяти грамм вина и обидно, что эта сука наебала меня, как какого-нибудь голубца из Малаховки. Стерва, едва появилась во дворе, как начинает свой жизненный путь с обмана. Так у нас в Европах не принято. И когда я впоследствии узнал, что Колбин мутузит ее частенько, то мысленно пожал Сашке руку. Пошел я на мировую с этой мочалкой опять же когда был пьян. Нинка уперла в отпуск, не прозрачно намекнув, что если в дороге попадется приличный мужчина, то она с великой радостью отдастся ему прямо в чистом поле. Чем кстати она сейчас и занималась возле костра, который горел так ярко, что всполохи и блики от него, разбегались и разлетались по стенам и потолку в моей комнате. Где реальность, а где бред, я уже не понимал, все смешалось в один клубок змей, во время их весенних игрищ, или осенних, я не помню. Да, так вот про Гальку. Мы сидели на скамейки и пили портвейн. Она подошла без Сашки, но зато с заплывшим глазом, синеву которого не спасал даже приличный слой тонального крема, и усевшись на край скамейки напротив меня принялась жадно облизываться глядя на бутылку у меня в руках. Смотрела, смотрела, а потом не выдержала и попросила:
- Налейте сто грамм.
- Иди ты нах…, - сказал Никита.
- Отсосешь, - отчего-то ляпнул я. – Тогда налью.
- Отсосу, - с готовностью согласилась дама.
- Да, прекрати ты, Лёша, - Никита был настроен воинственно и категорически отказывался идти на компромиссы с дамой, которая так привольно и легко кинула нас в прошлый раз. Я естественно рассказал всем, о том инциденте. – Пускай идет у Колбина сосет.
- Да брось ты Никитос, - сказал я. – А ты, - обратился я к бабе, получай свои сто грамм и пойдем в парадняк.
- Зачем, в подъезд идти?
- Х… сосать будешь!
- Так пойдем ко мне домой, там на постели и займемся этим, - она улыбнулась и меня чуть не стошнило от блеска ее золотых коронок.
Откусит еще, перегрызет мой бедный член, а что Нинке достанется, поёжился я. Я все еще тешил себя надеждой, что с Нинкой я не расстался на веки вечные.
- Э, нет, - я замотал головой. – В этот вертеп я не ходок. Тем более, что там Колбин орать начнет.
- Его нет, он куда-то ушел, - ответила Галя, опрокидывая в свою глотку вино. – Одна только Светка.
- А вши?
- Нет, в моей комнате их нет, ты что Лёша, я чистая.
- Во-первых, меня Лёней зовут, а во-вторых, я знаю эту колбинскую хату, сколько раз оттуда бельевых вшей таскал, сколько раз всю одежду кипятить приходилось. Он в нашем районе чуть ли не главный рассадник этой заразы, за исключением, естественно, гопников и бомжей.
- Нет, у меня честно их нет, - баба упиралась в своем заблуждение о непонимание того, что если эти твари есть в соседней комнате, то они непременно переберутся и к ней, тем более, что Сашка постоянно заходил в ее комнату и усесться в грязных портках на неубранную постель.
Какой ей резон врать, подумал я, и какая у нее такая охота сделать мне минет?
- Ладно, пошли, - согласился я. – Только если х… откусишь, пеняй на себя, выкину в окно вместе с мебелью.
- Ну что ты Лень, - она прицепилась к моей руке, типа мы идем под ручку. – Я тебя еще и борщом накормлю и пловом. Я только что приготовила.
- Отвяжись, - я одернул руку, вспоминая о том, что Нинка тоже неохотно гуляла со мной «за ручку», стесняясь меня, как архаичного индивидуума времен раннего палеолита. – Никогда не трогай меня при людях, и без людей тоже не цепляйся. У меня есть женщина, и я ее люблю.
- Ты и меня полюбишь, - сказала Галя.
Я встал как вкопанный.
- Ты на себя в зеркало посмотри, старуха! И даже не думай об этом, никогда, даже во сне.
- Я ведь моложе тебя на три года, - без обидок, сказала Галя, смотря на меня своим щенячьим взглядом.
- Мне насрать, - поморщился я, словно проглотил надоедливую муху, которая все время летала вокруг моего лица. – Запомни, - я двинулся вперед к колбинской парадной. – Для меня существует лишь одна женщина, а ты никто, ты ноль. Сейчас сделаешь минет, я пожру супа и плова и уйду. Запомни, на счет ёбли мы с тобой не договаривались.
- А потом? – Галя засеменила чуть сзади.
- Что потом? – не понял я.
- Потом вы*бешь?
Я слегка обалдел от такого откровения, до чего же это надо бабе приспичить, что она сама просит об оказании ей интимных услуг.
- Я что, за стакан да за похлебку работать должен?
- А вдруг ты меня полюбишь? – наивность этого животного существа не знала никаких преград и границ.
- Не в этой жизни, - я набрал код на двери в колбинской парадной.
Всего я появлялся в колбинской «дурной» квартире три или четыре раза. Сосала Галька не качественно, делала это без особенного порыва и вдохновения, а когда я ей присунул наконец, поддавшись на ее уговоры и посулы, накормить меня настоящим венгерским гуляшом, она раньше поваром работала в какой-то кафешке в своей Вишере, то оказалось, что и к ебле она не приспособлена. Визжит как поросенок, и ноги вверх задирает. А самое неприятное, что все время норовит лезть целоваться во время соития. Я раз ее предупредил, что не целуюсь, второй, а потом плюнул, даже не кончив, натянул джинсы и пошел во двор винище с мужикам хлестать. Это занятие куда более богоугодное, нежели валятся на бревне, да еще на том, которое все время стремится пристать к тебе со своими слюнявыми поцелуями. Пошла она нахуй! Сказал же, целуюсь только с Нинкой, ну чего здесь не понятного. Я Нине своей никогда не изменял, как и бывшей супруге, вот такой я честный и мужественный человек, а перепихнуться по случаю, то это же не измена, а медицинский фактор, для облегчения яиц, чтобы сперма случайно в голову не ударила. А вы небось решили, что мол все, скис Ленчик, продался за полушку табака, да половник борща. Дудки вам. Это я так просто сказал, для возбуждения аппетита. И если тебе предлагают пожрать маненько, то почему бы не набить свою утробу домашней едой, не все же супами из пакета питаться, да винище хлебать. От такой пищи можно коньки отбросить и ласты склеить, не говоря уже о том, что и крякнуть можно вполне капитально, то есть раз и навсегда.
Кстати. Про нашу близость прознал Сашка и навалял этой дуре таких оладиев, ****юлей навешав по самые золотые зубы. Он даже грозился выгнать ее на улицу, но в тот раз дрогнула мужская душа, и Галька осталась в квартире в качестве нанятой домработницы. Колбин просто перекрыл ей кислород, отняв ключи и запретив выходить на улицу. В последний раз я видел Гальку три дня назад, когда она валялась пьяная в жопу рядом со скамейкой, на которой мы бухали с парнями. Она была вся грязная, мокрая. Джинсы были спущены до колен и солнце бликовало на ее мокрой голой заднице. Тома несколько раз порывалась ее укрыть хоть какой-то газетой, либо натянуть на жопу свитер, но ничерта из этой затеи не выходило.
- Сашка выгнал ее из дома, - сообщил всезнающий Никитос.
- А где она сейчас? – равнодушно поинтересовался я, украдкой посматривая по сторонам, не появились бы на горизонте доблестные стражи непорядка.
- Вчера на чердаке ночевала, - ответил за Никиту художник. – Мне, понимаешь, позвонила по домофону и попросилась ко мне. Я ей говорю, ты что, ку-ку, у меня племянник, может ****ы дать.
- Тебе или ей? – спросила Тамарка.
- П*зду она могла бы дать племяннику, а он позволил бы ей переночевать у вас в коридоре, - добавил я.
- Ты что, Лень, у племянника девушка есть, - Вова принял мои слова за чистую монету. – Я ее в парадную пригласил, мы постояли с ней, я домой пошел, а она так стоять и осталась. Потом вроде на лифте поднялась на пятый этаж и пошла на чердак.
Потом за Галькой приехал сын, намеревавшийся забрать ее отсюда, но было уже поздно. Не в смысле позно, что мама склеила ласты или, как любил выражаться Сашка Колбин, крякнула. Нет, просто она попала в дурку, потому что, как и Витька-снайпер умудрилась поскользнуться и шарахнуться головой об стену дома. Нахрена нам какая-то лоботомия, как это сделали с героем романа №Над кукушкиным гнездом» когда наши люди себе любую операцию сделают безо всяких затрат для государства. Колбин рассказывал, что сын забрал ее с Пряжки в совершенно заоблачном состоянии, даже не овоща, а «былинки дряблым пухом летающим по ветру воздушных волн». Вот такое поэтическое сравнение родилось в колбинской голове, когда он рассказывал мне про Гальку.
- От сволочь, а ведь сосала у тебя, - и он укоризненно качал своей приплюснутой сверху тыквой.
Надо было с собой Художника взять, размышлял я, направляясь в магазин, он бы им пойло принес, а я бы потихоньку домой свалил. Надоеда мне эта пьянка и Людкины сопли о том, какой замечательный у нее был сын. Да и не нравиться мне то, что Ольга с Лехой притащились, чего доброго вновь скандал возникнет. Нет, не с Людкой, она по-моему давно плюнула на то, что ее невестка трахается со всеми подряд. Нет, с Лехой могут у меня проблемы возникнуть. Мне кажется, что мать рассказывала ему, что я у нее был один раз.
Помниться бухали мы у них дома. Леха с матерью и отчимом в одной комнате, а мы с Репиным и Серегой у соседа квасим. Приспичило мне на кухню за водой сходить, я взял кружку и поволокся, пока Репин с Серегой и дедом Колей обмозговывали, как у Колобка выцыганить двести рублей на пиво.
Захожу я на кухню, а там Лешкина мать возле плиты стоит и в эмалированной кастрюле, стоящей на конфорке, что-то усиленно перемешивает. Я прохожу к раковине, смотрю, а в кастрюле окромя кипящей воды нихрена нет. Чего она там мешает?
Протискиваясь между подоконником и ее телом, я вдруг ощутил легкий толчок ее филейной частью мне в пах, от того, внизу живота нарисовалась какая-то тяжесть, а мое хозяйство мгновенно набухло. Лешкина мать стоит и как не бывало размешивает воду в кастрюле. Да она пьяна в стельку.
Я поставил кружку под струю воды, повернулся к стоящей ко мне спиной женщине, приобнял ее, и задрал свитер. На мои мокрые ладони грузно бухнули ее огромные груди. Я сжал ей соски и она дернулась молча, словно от соприкосновения с электрическим током.
Я еще сильнее сжал ее грудь и она тихо застонала. Потом подняла одну руку и сжала мой локоть. Выпустив из другой руки ложку, она завела ее за спину и расстегнула молнию на юбке. Юбка медленно сползла вниз. Я наклонился и поцеловал ее в шею.
Затем отпустил ее грудь, и стащив с нее трусы, расстегнул ширинку и вытащил член.
Она дернулась и слегка наклонилась. Я раздвинул ей ягодицы и вошел.
Они вскрикнула и задрожала словно студень на новогоднем блюде. Закрыв одной ладонью рот, другой рукой она уперлась в плиту и еще раз дернулась.
Она была абсолютно сухая. Похоже, что я попал ей в анус.
Член еле-еле двигался в ее отверстии, и чем дольше это происходило, тем громче становились ее стоны. Она оторвала вторую руку от плиты и обеими руками зажимала рот, стараясь не закричать во весь голос. Само же тело, словно прилипло своей задней частью к моему, и было насажено, как мясо на шампур. Ее огромные груди вываливались из моих рук, задница ходила ходуном, а ее голова болталась по окружности, словно проделывала какие-то атлетические упражнения. Наконец я кончил. Почувствовав это, она обернулась и попыталась обнять меня, но ее напугали пьяные крики из обеих комнат.
Я вышел из нее и помог застегнуть молнию на юбке. Она поправила свитер и как ни в чем не бывало принялась мешать ложкой в кастрюле. Я вымыл член, набрал в кружку воды.
- Я первый раз трахалась в жопу, - шлепая ресницами, испуганно сказала раскрасневшаяся женщина. – Я и не думала, что это так здорово.
Я залез ей под свитер и ущипнул за сосок.
- У тебя прекрасная грудь, - ответил я и пошел в комнату. Остановившись у дверей, я повернулся. Она смотрела мне в след, автоматически что-то перемешивая в кастрюле с водой. – А что ты варишь?
- Хочу пельмени сварить, - все еще не выйдя из анабиоза, ответила она.
- У тебя прекрасная попа, - ответил я. – Я запомню ее на всю жизнь.
27
Вова сидел на батареи и рассказывал Стасу про вчерашнюю пьянку. Пока Стас болтался по помойкам и собирал бутылки и банки, он сгонял на Кировский завод и забрал у приятеля должок в размере четырех тысяч.
Откуда взялся этот долг, Володя Стасу не сказал, тем более, что от этих денег осталась какая-то жалкая штука. Но Володя не грустил и не сокрушался. Деньги это песок, это вода. Вот мужская дружба – это другое дело.
Стас про деньги не спрашивал. Есть, - есть, а нету, так и хрен с ними.
Тут в проеме появилась взъерошенная башка молдаванина. Я же говорил, что со статистикой у нас чего-то х*евасто. В одном нашем околотке обитается бомжей больше, чем во всем остальном городе.
Поочередно пожав руки всем присутствующим, Эрик первым делом спросил, нет ли у нас чего-нибудь выпить, и услышав, что нет, вздохнул и сказал.
- Руслан куда-то пропал.
- Так он же давно с района свали, - отозвался Мультик. – Его уже летом здесь небыло.
- Точно, - согласился Володя. – Он куда-то в пригород подался или еще куды.
- Про это то я знаю, - кивнул Эрик. – Он на кладбище работал толи в Рыбацком, толи в Обухово. Вот там-то он и пропал.
Про Руслана я знал совсем немного, так на малюсенькую заметку в «криминальной хронике»
Приехал он в город в самый разгар Крещенских морозов. На нем была черная вязаная шапочка, утепленная джинсовая куртка, серые брюки и демисезонные полуботинки. В руках у него была большая спортивная сумка такого же цвета, как и брюки. Лицо у него было красно-коричневое, как у индейцев из старых ГДР-овских фильмах с участием Гойко Митича, нос скрюченный и распухший, волосы словно воронье крыло, а глаза, как у кролика, мутные, темные, словно омут, с набухшими веками. Он был высок, плечист и молод. Единственное, что сразу же бросилось в глаза, это то, что он как-то съеживался при появлении ментов, шугался любых патрульных машин и бритоголовых братков. Говорил он с незначительным акцентом, чем-то напоминающим прибалтийский, хотя оказался он молдаванином.
Как выяснилось, болтался он в городе уже около полугода. Точнее, был он вначале в Выборге, но там что-то произошло, и он приехал в Петербург. Через соплеменников нашел работу подсобника на строительстве торгового центра, но продержался только до Рождества, после, его уволили за пьянство. Отчего он боялся милицию и бандитов, мы так и не выяснили. Вероятно, натворил что-то, раз так глазки бегают, и очко играет. Однако, когда выпивши, он становился злобным и агрессивным. Причем, часто эта агрессия была направлена не на конкретного человека, а как бы вообще – на всех. «Вы знаете сколько у нас плотют? Не знаете, так и молчите!». Да, а иногда под воздействием винных паров, его пробивало на ностальгию – «Какие у нас в селе виноградники! А, да вы даже вина то нормального не пробовали. Вот у нас…». Да, а лет ему было около тридцати, чуть поменьше.
Хозяйке кафе, где мы обычно проводили холодные зимние вечера, был нужен чернорабочий, и она взяла Руслана. Армянка по происхождению, она сама приехала из Тбилиси в город несколько лет назад, и натерпевшаяся всех прелестей жизни за границей, пожалела несчастного парня и даже подкармливала его.
Конечно, заработать денег на обратный билет до дома на этой работе было невозможно, но хоть с голоду бы не умереть, - и то ладно. Работа в кафе была не пыльной. В обязанности Руслана входили: уборка территории перед кафе, вынос мусора, уборка грязной посуды и различные мелкие услуги, типа отнеси-поднеси. Кроме того, он с утра до позднего вечера находился в тепле, питался два раза в день и ежедневно получал две бутылки портвейна, чтобы не замерзнуть ночью. Естественно, что можно было получать не вином, а деньгами, да какая разница, - все равно на вино они и уйдут. А так, и ходить никуда не надо, взял портвейн и иди до хаты. Правда, на счет хаты это я загнул. Жил Руслан в подвале дома напротив, точнее в бойлерной находившейся в подвале. Жить там ему разрешил наш приятель – Витька, который частенько заглядывал в кафе после смены, чтобы дерябнуть пару стопок водки. Бойлерная была маленькая, что даже стул не поставить, и вдобавок ко всему там постоянно текла вода, было сыро, и несметные полчища комаров. Спать и сидеть приходилось на трубах, но зато было тепло. Пойди, попробуй поспать в обычном подвале или на чердаке, когда на улице за тридцать градусов мороза, - не медленно замерзнешь! А здесь, хоть вода, хоть комары, но зато жара и зимой и летом. Когда дни выдавались потеплее, то Руслан бродил по местным помойкам и собирал различные выброшенные вещи. Вскоре, он соорудил себе из двух досок и найденных вещей приличный лежак. В общем, жить было можно. Сложно, но можно. «Главное, дотянуть до лета, а там. Там поговорю со своими корешами, устроюсь на работу и куплю себе билет до Кишинева»- говорил Руслан, забывая при этом, что ему еще предстояло выкупить паспорт, который он заложил какому-то барыге. Вероятно, именно из-за этого он и боялся милицию.
Как я уже сказал, работа в кафе была не пыльной, но скучной. Тем более, хозяйка строго-настрого запрещала пить во время работы. А что делать здоровому и ленивому бугаю, если как не пить? Вот Руслан и приноровился допивать за посетителями любые спиртные напитки. В отдельные дни, особенно в пятницу, он умудрялся напиваться так, что назавтра не помнил, как добрался до своего подвала. Иногда, когда в кафе появлялись молдаване, он клянчил деньги у них, якобы на еду, и если те давали, что сначала бывало не редко, то тут же просаживал их в соседней разливухе, либо набирал портвейна на несколько дней вперед. Правда, вскоре сородичи прознали, что хозяйка регулярно кормит Руслана, и стали отказывать ему в его просьбах. «Ну, ничего себе!» – возмущался старик Петр – «Его Маринка откармливает, словно рождественского поросенка, а он еще попрошайничает!» Маринка, хозяйка кафе, действительно, кормила Руслана, как на убой. Утром тарелка какого-нибудь супа с пирожками, а вечером обязательно мясо с гарниром. При этом порции были отнюдь не столовские. Чего Руслану не хватало? Закуски? Вероятно, иногда ему было тошно допивать водку из стакана какого-нибудь сифилитика, и он приноровился, - надкусывать выпечку и бутерброды лежащие на стойке. А куда денешь испорченную вещь? Естественно на помойку. Вот Руслан якобы и выбрасывал некондицию, складывая закуску в карманы куртки. Поначалу ему это сходило с рук, все считали, что этим занимаются местные гопники, которые в изобилии наведывались в кафе, пропустить стаканчик портвейна после удачной сдачи посуды, картона или металлолома. Но, потом барменша обратила внимание, что в тот момент, когда в кафе сидел только один приличный посетитель, оказался надкушен бутерброд с селедкой. Разразился скандал, и Руслан был с позором изгнан из теплого и уютного местечка. Зачем он надкусывал бутерброд, зная, что в настоящий момент это опасно? Не знаю. Наверное, по привычке.
Изгнанный с позором из кафе, Руслан и не стремился найти работу. Первое время помогали соплеменники, правда, не долго, а потом он стал ходить по помойкам и собирать объедки. Особенно «сытным» было место за магазином «Пятерочка» расположенным неподалеку, на Нарвском проспекте. Когда наша торговля стала принимать более-менее цивилизованные рамки, то те продукты, срок годности которых подходил к концу, просто выбрасывали на помойку. Вот бомжи всех мастей и кормились с этих помоек. В некоторые, особо удачные дни, Руслан умудрялся затариваться различными кашами со свининой, макаронами с курой, селедкой по-мурмански, супами пикантными, острыми и с овощами. Короче, что бывает на столе не у каждого работающего гражданина. Что же касается того, что срок годности истек, так это ерунда, для его желудка подходила любая пища. Да, если же с продуктами этого ассортимента было напряженно, то хлеб всегда был в изобилии. В общем, Руслана устраивала такая жизнь, скажем, почти устраивала. Была бы еще водка! Но, с этим была проблема. Ни водку, ни вино, не пиво у нас никто не выбрасывает, разве, что какая сварливая жена обидится на мужа, возьмет да выкинет «заначку» на помойку. Но, это бывает крайне редко, тем более, женщины поступают более цинично и анти-гуманно, они при мужчинах выливают содержимое бутылки в раковину, либо, что просто кощунственно, в унитаз. Поэтому, чтобы выпить, Руслану необходимы были деньги. Если бы он не был таким ленивым, то вставал бы со своей лежанки в пять утра, когда темно, когда лишь звенит воздух на морозе, когда мелко сыпет снежная манка, когда другие бомжи ежатся в промозглых подвалах и лестничных клетках, вставал бы и шел собирать пустые бутылки. Но, ему было лень, ему хотелось поспать, под непрерывное жужжание проклятых насекомых. Он надеялся на авось. Авось встретится земляк, авось угостит кто-нибудь из прежних знакомых, авось война случится и ли революция. Короче. Стоял он возле кафе, ему вход в него был заказан, и поджидал кого-нибудь типа нас с Рыжим, которые всегда «накатывали» ему «соточку». Но, ведь это было не каждый день, да и когда-нибудь и этой халяве конец настанет. Правда, приналадился он было загружать макулатуру и пустые бутылки, но, получив раз по морде, чтобы чужой хлеб не воровал, бросил это занятие. Куда проще и безопаснее было собирать картон возле «Находки», «Канители» и той же «Пятерочки». Тринадцать килограмм картона набрать не сложно, а это, извините, маленькая технического спирта, либо «Снежинка» или «Льдинка». В общем, приноровился Руслан ходить и сдавать макулатуру. Утром сходит, наберет на маленькую. Придет в подвал – позавтракает. После завтрака сон. Проснется где-то под вечер, сходит вновь, наберет картона, купит «Снежинку», отужинает кашу с печенью и спать. Так и коротал он свои дни, так и встретил весну, так и дополз до лета. И, возможно, помог бы ему кто-нибудь из земляков, возможно, заработал бы он денег, но повстречал он как-то возле «Находки» одного местного гопника, который не так давно вернулся из заключения, и эта встреча круто поменяла все планы Руслана.
С Андреем они столкнулись в детском домике, давно приспособленным бомжами, как распивочная. Руслан только что сдал макулатуру и намеревался сходить в ППП - пункт приема посуды на улицу Иван Черных, чтобы прикупить там бутылочку спирта, а Андрей сидел и мучался с похмелья.
- Братело, тебе плохо? – спросил Руслан
- Сам не видишь, - Андрей открыл глаза.
- Могу помочь, - сказал Руслан, помятуя о том, что частенько другие бомжи помогали ему в подобных ситуациях.
- Помоги, если можешь, - заплетающимся языком, произнес Андрей.
- Надо сходить, - сказал Руслан.
- Сходи, братан, я не дойду. Сходи, отблагодарю, я отвечаю за базар, - Андрей тяжело вздохнул и сплюнул.
- Подожди, - сказал Руслан. – Держись, братело, я мигом.
Вот так они и познакомились.
Опохмелившись, Андрей предложил Руслану продать часы «Ракета», которые оказались у него в кармане. Руслан, уже вдетый и поэтому смелый, с радостью согласился, и тут же загнал часы за двадцатку знакомому азербайджанцу торгующему хозяйственными товарами. После этого, он привел Андрея к себе в подвал и угостил селедкой с луком и куриными бедрами. По окончании банкета Руслан был лучшим корешем Андрея.
- Да, нищтяк ты пацан, - сказал Андрей, обсасывая куриную косточку. – У нас на зоне был один молдаванин, так чмо – чмом, а ты человек.
- Молдаванин молдаванину рознь. У вас у русских, извини, тоже говна хватает, - ответил Руслан.
- Да, дряни у нас навалом, - согласился Андрей. – Особенно среди мусоров, так там каждый второй падлец и педик. Кстати, а ты чего ментов шугаешся, натворил что-то?
- Нет, - замялся Руслан. – Просто, паспорт заложил, вот и боюсь, что заберут и на родину депортируют.
- Ну, так тебе это же и надо, - пожал плечами Андрей.
- Не хочу я так, - сказал Руслан. – Опять же, я денег обещал родным привезти, у нас ведь зарплаты в несколько раз ниже чем у вас…
- Тогда понятно, - кивнул Андрей. – Давай вздрогнем и пойдем денег зарабатывать.
- Так ведь ночь уже, - изумился Руслан.
- Ночь – это самое вкусное время для того, чтобы два хороших пацана могли заработать не много денег. Кстати. Если все пройдет удачно, то скоро ты сможешь, и паспорт выкупить, и домой свалить, это я тебе обещаю, - Андрей покачнулся и, чуть было, не свалился с трубы. – Да, мне давно был напарник нужен - такой как ты.
Польщенный Руслан зарделся, словно алое знамя коммунистической партии Молдовы. В принципе, он догадывался, что сейчас они пойдут собирать не бутылки и макулатуру, а будут заниматься чем-то похлеще, но чем именно он не догадывался, да и алкоголь, и слова Андрея придавали ему уверенность и оптимизм.
- Ты знаешь, что такое гоп-стоп? – спросил Андрей, когда они обошли двор и вышли на проспект Стачек.
- Конечно, - заверещал окосевший Руслан. – Я у себя под Кишиневым этим делом сколько раз занимался.
Для убедительности он размахивал руками, бил себя кулаком в грудь и сучил ногами.
- Верю, - сказал Андрей. – Вот, тебе верю. Ик! Значит так. Сейчас, ик, идем в парк, ик, ищем какого-нибудь лоха, который, ик, пьет пиво, ик, или ,ик, тьфу, зараза, икота, ик, привязалась. Сейчас, погоди, пройдет, видно вспоминает кто-то. А может менты? – подколол он Руслана.
Тот взрогнул, но вида не подал.
-… Так вот, продолжил он, когда прекратил икать, подходим к лоху, лучше пьяному, садимся с двух сторон. Ты сидишь и молчишь, а я его начинаю разводить. Если он добровольно деньги не скидывает, то мы применяем силовые методы, вплоть до битья лица. Вопросы есть?
Руслан покачал головой. Елки-палки, как все просто, а он, то бутылки, то картон, а уж как Маринка его унижала! Я ей отомщу стерве!
Народу в парке было мало не смотря на выходной, на белые ночи, на хорошую погоду, что и требовалось побратавшимся гопникам. Свою первую жертву они нашли довольно быстро. Им оказался мужчина лет пятидесяти, разругавшийся с женой из-за поездки на дачу, взявший деньги, хлопнувши дверью, и направившийся пить пиво в парке напротив дома. Когда к нему подошли двое неряшливых и пьяных парней, то он почувствовав неладное, попытался прежде встать и уйти, но те загородили ему дорогу. Кричать было бессмысленно, хотя бы потому, что вокруг никого не было. Не слова не говоря, он вытащил из кармана сотенную и протянул парням.
- Все давай, - прошипел один из них, небритый и мерзкий тип с наколками на пальцах.
- Это все, - пролепетал мужчина.
- Если найду хоть рубль – придушу, - сказал парень и сунул правую руку в карман куртки из кожезаменителя.
- Понял, - мужик съежился и достал еще семьдесят рублей. – Теперь все, клянусь мамой.
- Можешь, не клясться, - сказал второй парень, с легким акцентом. – Мы тебе верим.
- А теперь, - сказал первый. – Садись на скамейку и продолжай пить пиво, пока мы не скроемся вот за теми воротами, - он показал рукой в сторону выхода. – Понятно?
- Да, - мужик кивнул.
Парни развернулись и не спеша направились к выходу. Едва скрывшись из вида, они тут же припустили бегом, словно зайцы, пересекли проспект, и дворами добрались до подвала.
Около подвала они отдышались, и Руслан с восхищением посмотрел на Андрея.
- Здорово у тебя получается!
- А за что меня, по твоему, посадили? – хмыкнул Андрей, пересчитывая деньги. – не плохо бы обмыть наше дельце. А? Как ты считаешь, братан?
- Конечно, - Руслан был вне себя от счастья. Как здорово, что он угостил сегодня, точнее уже вчера, утром Андрюху спиртом. Если бы не он, сидеть бы ему в сыром и вонючем подвале и кормить комаров. – Давай вина купим.
- Закусь остался? – спросил Андрей.
- Да, еще пицца и рисовая каша с , нет, это плов.
- Ладно, - Андрей кивнул. – Значит так. Бери три пузыря – это семьдесят пять, и колбасы не дорогой. Сбегаешь?
Руслан с радостью согласился и пошел в «24 часа» на углу проспекта Стачек и улицы Гладкова.
Через двадцать минут он вернулся в подвал, неся увесистый полиэтиленовый пакет.
- Вот, - он вытащил сначала портвейн, а затем две упаковки нарезки. – Еле-еле денег хватило.
- Ты чё, корефан, - Андрей поморщился, как от зубной боли. – Я же тебе сказал не дорогой колбасы купить, а ты. Ты чё не догнал?
- Прости, братело, я так давно колбасы не жрал, что не утерпел, - Руслан был пьян и беззаботен.
- Смотри, я не против, но учти, что такие лохи не каждый день попадаются, так что, про макулатуру не забывай, и про ментуру тоже, - остыл Андрей, разорвал упаковку и понюхал копченую колбаску. – Ах, вкусно пахнет, курва!
- Давай выпьем, - Руслану не терпелось выпить вина, вкус которого он успел позабыть, съесть ароматной колбасы и, закрыв глаза, представить свою далекую родину, с ее лесами, холмами, полями и виноградниками. Сегодня они попируют, а после. После он будет откладывать деньги на билет, но сначала выкупит паспорт. – Давай выпьем, - повторил он, срывая зубами пробку. – За то, чтобы на свете было как можно больше таких вот лохов!
Он разлил вино по стаканам, взял кусок колбасы, положил его на хлеб, чокнулся с приятелем, выпил, зажмурившись, и откусил кусок бутерброда.
Жизнь прекрасна и удивительна!
К огорчению Руслана, слова Андрея о том, что лохи попадаются не каждый день, оказались пророческими, несколько дней у них был полный голяк, к тому же, Витька-сантехник, прознав про то, что Руслан приводит к себе в бойлерную каких-то гопников, закрыл дверь, а Руслану сказал, чтобы здесь больше не околачивался. Конечно, Руслан расстроился, но не очень. Все таки на дворе лето, ночевать можно и на лестнице и на чердаке, главное, чтобы удача не отвернулась от них. Да, вскоре им удалось прилично общипать одного подонка, который силился позвать милицию. Ну и как, позвал? Позвал так, что остался без замшевой куртки, ботинок, мобильного телефона и японских часов в позолоченном корпусе. Кроме вещей у мужика было изъято восемьсот тридцать семь рублей! Каким же дураком надо быть, чтобы носить с собой такие деньги ночью, да еще и в не трезвом виде. Он что, радио не слушает, телевизор не смотрит? Руслан после такого куша, так накушался, что среди бела дня пытался вырвать сумку из рук какой-то финской туристки. Если бы не бдительные граждане и не воздействие алкоголя на организм, то ему бы это удалось, а так, просто пришлось ретироваться на свой чердак, на котором он ютился вот уже третью неделю. Кстати, стоит его поздравить, он выкупил свой паспорт. Да, но ведь мы же помним о пророчестве приятеля. Так вот.
Вскоре взяли Андрея. Руслан узнал об этом от одного бомжа, который пасся с ним одно время возле «Пятерочки». По слухам, о которых поведал ему Бомж Иваныч, опознал его какой-то брюхастый мужичок лет пятидесяти. Опознал на улице, возле метро. Подбежал к постовому, и привет Андрюше. «Ты смотри, Русланыч, если и ты замешан, то лучше рви когти, а то посадють» То, что надо рвать когти Руслан осознал мгновенно и уехал в Вырицу, как советовал ему когда-то один земеля: «Та цыгане живут. Водкой торгуют, травой. Ты же цыган, съезди, погутарь» Видно настал тот час, решил Руслан, выходя на станции Вырица 1. Но, долго задержаться он там не сумел. Барон заставлял работать. Надо было расфасовывать коноплю по коробкам и пакетам, а потом продавать возле Московского вокзала в Петербурге. Руслан боялся связываться с наркотиками и поэтому, прихватив с собой мешок с травкой, он по шпалам направился в строну города. Ехать на электричке он побоялся, во-первых, а вдруг менты, а во-вторых, барон его зарежет из-за пакета марихуаны.
Переночевав в лесу где-то возле Красного Села, Руслан двинулся дальше уже по шоссе, хотя и не представлял, - куда выйдет. И тут удача вновь подмигнула ему, предоставив прекрасный шанс, возможно последний. Возле какого-то озера он познакомился с мужиком, который загорал на травке. Руслан попросил покурить, они разговорились. Оказалось, что дядька работает на кладбище чернорабочим, но, найдя новую работу, поближе к дому, собирается уходить. Если Руслан не против, то он шепнет словечко бригадиру и тот, возможно, возьмет его.
- Так я же молдаванин, - прошептал Руслан, не веря в свое счастье.
- Так я слышу по твоему говору, - отозвался мужичок. – Я сам из Бендер, родился там. Отец военным был, вот так и случилось. Ты не дрейфь, если ты парень работящий, то Ефим тебя возьмет. Он хоть и отмороженный, но мужик хороший. Ты только сильно не поддавай на работе. Так, с мужиками за компанию, пару фуфырей дерябнете и баста. Главное работай парень, а все остальное в жизни наладиться!
- А где это кладбище? – спросил Руслан.
- В Обухово, - ответил дядька. – Да ты и не знаешь наверное. Но, ничего, я с тобой сам съезжу.
- Спасибо, - поблагодарил Руслан. – Но…
- Что еще, - мужик поднял брови.
- Мне ночевать негде.
- Тьфу ты, ну ты, - мужик рассмеялся. – Тоже мне проблему выискал. Там строительных вагончиков сколько угодно. Забирайся в любой и ночуй.
- А деньги?
- Это от тебя зависит, как будешь работать. Но, меньше пяти штук не будет. Тебя ведь такая сумма вполне устроит.
-Конечно, - Руслан осклабился. Все таки любит его Господь, раз всю дорогу посылает таких хороших людей.
Вскоре Руслан работал чернорабочим на кладбище «Имени жертв 9-го января». Это было не большое старое кладбище, на котором практически никого не хоронили, разве, что подхоранивали. Хотя, в планах руководства и было освоение новой территории и создание площадки. Работы была простой. Руслан мел дорожки, ухаживал за цветами на главной аллее, возил гравий и песок, короче, делал то, что скажет ему Фима. Фима был здоровый амбал, явно уголовного вида, но к Руслану не придирался, относился спокойно, даже жалел. Но, если почует запах алкоголя, в рабочее время, то сразу же урезал зарплату. Хотя, платил исправно, даже приплачивал иногда за какие-то мелкие услуги. Руслан уже скопил денег на билет, и теперь копил на подарке родителям. Он сам удивлялся переменам, которые произошли с ним за последнее время. Он с весельем и грустью вспоминал, как обкусывал бутерброды в кафе у Марины, как жил в подвале, как грабил испуганных пьяных мужиков, как…
А вот теперь, - СТОП!
Как же он мог забыть про тот злосчастный пакет с травой, который спер месяц назад у цыган в Вырице. Нет, не так. Он и забыл про этот пакет с травой, едва только устроился на работу. Он засунул его куда-то в подсобку, куда, он даже не помнил. Просто положил за шкаф и забыл. Зачем ему эта трава, когда он работает и зарабатывает деньги. А еще, в том пакете записка, которую ему земляк написал, так что и не отбрехаться, что не его. Как же он мог забыть? Как же они нашли? Руслан судорожно искал, подбирал слова, чтобы объяснить Лопате, Фиме и еще одному бритому дядьке, что он не хотел никого подставлять.
* * *
- Мягко стелешь, - сказал Витька, выслушав оправдания Руслана. – Только не сходиться кое-что, чувачок. На прошлой неделе Буржуй делал приборку в подсобке, и ничего там не заметил. А ведь ты знаешь Буржуя, он каждую пылинку, каждую соринку приметит и выбросит.
- Может, не заметил, - пробормотал Руслан, у которого вновь пересохло в горле, у которого подводил живот, а на сердце упал громадный валун, такой, как лежит возле Невы. Он видел, однажды, мужика на камне и конь еще был. Он не помнил кто это такой, но размеры камня его поразили.
В следующее мгновение не выдержали нервы у Ефима и он обрушил свой огромный кулак на голову несчастного Руслана.
- Успокойся, - сказал бритоголовый мужчина. – Зачем руки распускать, может Руслан вспомнит еще что-нибудь. А то ты так ему и вовсе память отшибешь.
Ефим сел. Тем временем, Лопата продолжил допытываться у Руслана, как пакет с планом оказался за шкафом. Прошло еще полчаса. Стемнело. Ефим несколько раз вскакивал с места, но под строгим взглядом бритоголового, возвращался обратно.
- Ладно, - сказал вдруг бритоголовый дядька. – Наверное, пакет просто завалился за шкаф, как раз перед ментовской проверкой. Да бог с ним с пакетом. Парень ты работящий, пора, пожалуй тебе на повышение идти. Бригадир, как ты считаешь, - дядька посмотрел на Фиму.
Ефим хмыкнул.
- Вот видишь, - продолжил бритоголовый. – Бригадир не против. Я тоже. Фима, - он вновь обратился к Ефиму. – У вас завта новое захоронение?
Ефим кивнул.
- Вот, пускай Руслан и выкопает могилку для покойничка.
- Уже готова, - ответил за Ефима Витька-Лопата.
- Как там незабвенный Михал Сергеич говорил: «пускай углубит», - рассмеялся бритоголовый. – Пускай тренируется парень! Фима, покажи ему могилу.
- А я знаю, - Руслан, видя такой поворот событий, чуть ли не вскочил с места. – Я песок туда возил.
- Знаешь, - улыбнулся дядька. – Вот и прекрасно. Фима, покажи Руслану, на сколько еще могилу надо углубить. Я думаю, что пол метра хватит.
- Хватит, - пробурчал Ефим. – А что, как что, так сразу Фима!
- Ну, не упрямься дружок, покажи. А мы пока с Витькой подумаем, что на с этой травой злосчастной делать.
- Пошли, - зло сказал Ефим, поднимаясь со стула. – Да, возьми штыковую лопату. Нет, не ту, та тупая. Возьми в третьем вагоне, у нее черенок короткий, удобней будет в яме.
Когда они вышли бритоголовый сказл Лопате:
- Через пол часа пойдешь и закопаешь. Понял.
Лопата согласно кивнул.
- Да. Насыпь туда сперва гравия, а потом песка, а то неровен час дождь пойдет. И посмотри, чтобы собаки не раскопали. Пускай завтра Буржуй и Никола покараулят у могилы, пока процессия не притащится. Кстати. А для кого эта могила?
- Для ветерана какого-то. Толи революции, толи войны. Хрен их разберешь. Нам эту могилу по разнарядке подсунули, в качестве гуманитарной помощи.
- Вот и мы окажем соседнему государству гуманитарную помощь. Да, шмотки его спали и документы.
- Хорошо
Где-то за стенами маленького домика, стоящего в самом конце кладбища, завыли собаки. Страшно так завыли, жутко.
Эх, тоска!
Последний диалог я конечно сам сочинил, не мог я там присутствовать, но то, что Руслана убили написали а газете «Мой частный детектив» еще в самом начале осени, так что сведения Эрика небыли для меня новостью, но то, что народ стал усиленно глядеть в землю было совершенно очевидно.
- Скучно у вас девушки, - наконец сказал я. – Мне к Людке зайти надо. Найду деньги на бухло, загляну.
Пройдя мимо Мульта и молчавших мужиков я пошел в магазин. Фиг с ним с Лехой, надо «Губе» пойло подогнать, а то она от потрясений своих сума сойдет. Ведь, как оказалось, ее совсем недавно уволили с работы, а работала она консьержкой где-то на Петроградской стороне. Мне об этом ее покойничек рассказывал.
Сразу замечу, что тамошний Стас совсем не наш, который в подвале. У нашего после войны в Анголе случилась совсем другая история.
28
Эту хату они пасли вот уже несколько месяцев. Располагалась она в старинном доме на пересечении Чкаловского проспекта и набережной реки Карповки. Хозяином престижной пяти-комнатной квартиры, на втором этаже, общей площадью 160 квадратных метров, был член совета директоров Югорского нефте-химеческого комплекса, переехавший в Петербург в начале прошлого года. Первым делом «нефтяник» отремонтировал парадную, поставил установил стеклянные пуленепробиваемые двери, и посадил на первом этаже консьержа, которой и оказалась Людка-Губа. Поскольку, на первом этаже здания, в левой ее части, располагалась почта, а чуть поодаль находилась вневедомственная охрана, то особого беспокойства за сохранность своего личного имущества, хозяин квартиры не испытывал. Консьержи были люди надежные, правильные, и грамотные, это вам не древние старухи, смотрящие на посетителей подслеповатыми глазами и лезущие к вам с никому ненужными вопросами. Хотя, иногда умение задавать бесполезные и глупые вопросы, играет значительную роль, в случае чрезвычайных ситуаций.
Итак. Дядька, живший на втором этаже в пяти-комнатной квартиры, углового дома на пересечении Чкаловского проспекта и набережной реки Карповки, был чертовски богат! Каждое утро у дверей его парадной, с пуленепробиваемыми стеклами, ждал бронированный 600-й «Мерседес», а у дверей его встречал дюжий охранник в бронежилете и кобурой, с боевым оружием, под левой подмышкой. Бизнесмен был тучным, солидным дядькой, который недавно разменял полтинник, и намеревался прожить второй, не менее ярко и интересно, нежели первый. О том, каким образом он нажил свое многомиллионное состояние, Югорские хроникеры умалчивают, но то, что он каким-то местом был связан с незабвенным Мишей Ходорковским и компанией ЮКОС, об этом знает даже ребенок в его родном городе. Впрочем, не стоит приплетать в это дело ни ЮКОС, ни Менатеп, их и так гноят по полной программе, пытаясь выжать все соки, да еще и получить политические и моральные дивиденды. Представляю, как возрастет рейтинг Путина, реши он насрать на конституцию и баллотироваться на третий срок, если перед этим он посадит Чубайса! Впрочем, как я уже говорил, политика к нашей истории не имеет ни какого отношения, а наоборот, она только портит ее своими потными и грязными лапами, поэтому забудем ее и перейдем к делу более благородному и святому.
Перейдем к воровству.
Вычислили Семена Самуиловича или для краткости СС, довольно быстро. Причем, о том, что у дядьки водятся деньги и не маленькие, узнали еще до того, как он въехал в эту халупу. По Московским меркам, конечно, а не по Питерским. Ну, стоило только поговорить с рабочими, которые делали в квартире ремонт, чтобы понять, что у этого жирного чирья денежки имеются и не малые. Сломав перегородку в одной из комнат, смежных с кухней, рабочие сделали прекрасную столовую, сплошь отделанную импортыми материалами, с импортной плитой, моечной машиной, комбайнами, вытяжками, грилями и прочими прибамбасами. Примерно в том же стиле были отремонтированы ванна и туалет. Комнаты зашили гипроком, повесили французские натяжные потолки, в окна вставили кондиционеры и стеклопакеты. Короче, потрудились на славу и совесть. Только за одну перестилку полов, владелец квартиры заплатил столярам 30 тысяч американских рублей, а сколько ушло на остальное, никто и не подсчитывал. Вернее, кто-то обязательно все подсчитал, но о конечной сумме история, благодушно, умалчивает. В общем, не шуточный дяденька, прикинули местные разбойники и решили его обуть. Скажем прямо, без обиняков, люди они были серьезные, опытные, каждый имел не одну ходку на зону, поэтому подошли к решению этого вопроса творчески, неторопливо и рассудительно. Никто не собирался подкарауливать «нефтяника» возле подъезда и вырывать у него из рук портфель с деньгами и ценными бумагами, этим пусть шпана занимается, а серьезным людям и интерес нужен серьезный, это вам не мелочь по карманам тырить. Когда мини-олигарх перебрался в город на постоянное место жительства (банк «Югра» открыл здесь свой филиал, и бизнесмен вошел в члены правления банка), то за ним и его семьей установили наружное наблюдение. С помощью одного знакомого мента из соседнего Приморского района, даже хотели поставить на прослушку его телефон, но побоялись, что если охрана обнаружит жучек, то примет дополнительные меры безопасности, а так, особого повода для беспокойства у бизнесмена, а теперь и банкира, просто не было. Он не был первым лицом не в компании ни в банке, поэтому бандитов интересовал поскольку постольку, а всякие налоговики и иные «мытари» его вообще не беспокоили. Жил Семен Самуилович большой и дружной семьей, в которую кроме него самого входили еще: его престарелый родитель, мама скончалась в прошлом году, любимая жена и двое отпрысков, двадцати и семнадцати лет, соответственно, мальчик и девочка. Впрочем, мальчик уже далеко был не мальчик, а муж, потому что, жил в Москве, учился в МГУ им. Ломоносова на юридическом факультете, работал в адвокатской конторе «генерала Димы» и получал не плохие деньги, содержа на них гражданскую жену Марию и десятимесячную дочь Аллу, названную так в честь сестры . Дочь Семена Самуиловича жила с родителями, это была симпатичная вертихвостка, только закончившая школу и намеревавшаяся попробовать себя в журналистике. Нынче, иные продвинутые журналисты зарабатывают не меньше, а порой и больше, чем директора заводов, фабрик и иных предприятий, как частных, так и государственных. Жена банкира и бизнесмена, так и хочется сказать человека и парохода, естественно, нигде не работала и шлялась по выставкам, музеям, театрам и концертным залам, в свободное от зарубежных поездок время. Отец же Семена, был инвалидом Великой Отечественной войны, навечно прикованным к инвалидному креслу, не выползающим из дома, к тому же, не переносящим, в последнее время, солнечный свет. У него была редкая болезнь кожи, в результате чего, при попадании солнечного света, на ней образовывалась язва, которая потом долго не заживала. Сын консультировался с различными специалистами, в том числе и с западными светилами медицинской науки, но действенных результатов эти консультации и обследования не привели, поэтому, наилучшим вариантом для деда, было нахождение в прохладной, затемненной комнате со включенным кондиционером.
Вот пожалуй и все о «нефтянике» и его семье.
Теперь вернемся к нашим баранам, точнее к ворам, которые собирались не много потрясти зажиточного бизнесмена. Как я уже говорил, мужчины все собрались серьезные не по оному разу отправлявшиеся на зону, кормить комаров и дремучих таежных лесах Урала и Западной Сибири. Некоторые из них, точнее двое, впервые попали на зону, когда им не исполнилось еще и шестнадцати лет, да так их эта еботень затянула, так приласкала, так приложила, что чуть было не задушила в своих объятиях, но слава Богу, и один у другой успешно сдали экзамен по суровой школе жизни, в положенный срок перебрались на «взрослую» зону, а там уже такого беспредела не было, все-таки, взрослые более солидные и человечные, нежели неоперившиеся пацаны, готовые загрызть любого, кто косо взглянет в их сторону. Большинство из сей блатной компании, попало на зону по хулиганской 206 статье, частям 1 и 2 ( Хулиганство, то есть умышленные действия, грубо нарушающие общественный порядок и выражающие явное не уважение к обществу ) и лишь один по солидной «воровской» 144 статье ( тайное похищение личного имущества граждан ) за что получил год и шесть месяцев лишения свободы, после чего отъезжал на зону с завидной регулярностью. Именно он и стал авторитетом в их гоп-компании. Про свои походы на лесоповал, они распространяться не любили, но между собой, иногда, обменивались впечатлениями от том или ином, запавшем в душу факте из творческой биографии. Было им всем чуть за сорок, а пристяжи, которая, как обычно ошивается возле солидных людей, было порядка двадцати. Всего же команда состояла из двенадцати человек, основной костяк которой составляли люди «со стажем». Вот, как-то раз встретились Стас (который по 144 лямку тянул) и Вадим ( который первый раз срок мотал по 206 ), поздоровались, почирикали за жизнь, да поинтересовался Вадим у Стаса, мол, а что там за ремонт ведется в соседнем доме, на втором этаже. Вот уже второй месяц пошел, а строители и отделочники все с хаты не вылезают?
- Наметан у тебя глаз, кореш, - ответил Стас. – Ту хазу какой-то барыга прикупил из Сибири, я сейчас с хохлами беседы провожу, да в карты дуюсь, чтобы они информацию мне кое-какую сливали. Деньги деньгами, а подрядчик прижимистым оказался, нанял бригаду украинцев, ремонт делать, а с зарплатой их- динамит постоянно, вот они и ведутся, когда я их вином в соседнем баре подпаиваю, вот и болтают почем зря.
- Да, такие люди незаменимы в нашей работе, - кивнул Вадим. – Голодные и бесправные люди, эта не опора нынешнего строя, а его погибель. Не дай бог, если русский мужик возьмется за камень или дубину, не пощадит не своих не чужих.
- Ни..я, тебя куда понесло, - Стас с почтением, коего не выказывал ранее, посмотрел на приятеля. – Чего это ты в философию ударился, опять с Маринкой поругался?
- Было бы с кем ругаться, - дружелюбно ответил Вадим, с некой негой и нежностью в голосе.
Он жил с Маринкой вот уже одиннадцать лет, познакомились они, после последнего его освобождения, и никогда с ней не ссорился, и лишь в последнее время у них стали возникать небольшие недоразумения, касающиеся, в основном денег. Денег на семью не хватало, а найти приличную работу Вадиму никак не удавалось. Бывшие друзья по зоне предлагали «подхалтурить», но Вадим долгое время отказывался, не хотел разрушить свою идиллию, не хотел снова к «хозяину», но обстоятельства сложились так, что он сам стал подумывать о «халтуре», вот и пришел сейчас с этим к Стасу. Стас знал о проблемах, возникающих с завидной регулярностью в семействе Вадика, и заранее подготовился к разговору. Стас, вообще, знал почти все, про всех и про каждого, у него была обширная агентурная сеть, не хуже чем у оперов и сыщиков из 18 отдела милиции, находящегося на Петрозаводской улице. Хату эту Стас наколол уже давно, но реального хозяина еще не видел, хотя информацию о нем получить смог. Нюх у Стаса был, что у свиньи Долли, которая прославилась среди американцев, тем, что помогла полиции задержать крупную партию оружия, обоняние у нее оказалось на порядок выше, чем у специально обученных собак, за что она была торжественно награждена медалью. О медали Стасу мечтать не доводилось, он даже о грамоте не думал, но поощрительный приз, в виде золота, бриллиантов, денег и качественной электроники, он готов был принять из рук сибирского олигарха. От того, он заранее позаботился о том, чтобы в квартире над хатой будущей жертвы, поселился неприметный парнишка, - студент медицинского училища, скромный и обаятельный мальчуган из Верхне-Нижнего Среднеуральска. Парнишка снимал здесь комнату уже два месяца, платил исправно, пьяных дебошей и сборищ не устраивал, вел тихий и здоровый образ жизни, регулярно бегая по утрам по набережной речки Карповки, до Ботанического сада и обратно по той стороне, мимо недостроенной Российско-Турецкой гостиницы, мимо ВГТРК «Россия», и сворачивал рядом с церковью Рождества Св. Иоанна Предтечи, забегал на почту, узнать не пришла ли посылка от родных и возвращался в свою тесную (20 метров) комнатенку. То, что этой комнате суждено сыграть главную роль в замыслах Стаса, об этом вы узнаете чуть позже, хотя, я вам секреты все уже разболтал, ну, недержание у меня буквоедской мочи и словесный понос, вы уж извините.
Грубо говоря, Стас был готов к разговору с Вадимом, тем более, что нефтяной магнат грозился появиться в городе и обосноваться в нем, примерно через месяц. За это время нужно подобрать команду из проверенных людей и разработать детальный план операции. В принципе, команда, как таковая уже была, стоило только отобрать из двенадцати человек, наиболее разумных и смышленых, малолеток в счет не берем, им даже и знать-то ни о чем не надо.
Стас пил пиво и ждал, что Вадим первым заговорит по делу.
Спустя некоторое время, произошло то, чего он и ожидал. Вадим вздохнул и наклонившись к нему сказал:
- А что если мы…
Дальнейшее было понятно и без слов.
Стас определил уже для себя, тех, кого он собирался подписать на это дело: Вадика, Юрку с Кронверкского и Сашку с Газовой улицы. Не знал он только, что делать с пацаном, с Мишкой, который засветился уже здесь по полной программе и играл не последнюю роль в этой операции. Пацан был бойким и смышленым, но пороху еще не нюхал, а посему, если менты надавят на него, а вычислят они его рано или поздно, обязательно, то неизвестно будет, как поведет он себя в данной ситуации. Ликвидировать его, Стасу было жалко, прикипел он душой к бездомному парню, а оставлять в живых – опасно, через него мусора и службы безопасности «нефтяника» легко выйдут на непосредственных исполнителей. Предстояло серьезно подумать, прежде чем принять окончательное решение.
План ограбления квартиры югорского магната, был продуман до мелочей. Пока в квартире ниже этажом шел капитальный ремонт, в комнате выше, съемщик и его дядя, эту роль исполнял сам Стас, налепив, себе на лицо, накладные усы и надев черный парик, сняли паркет и потихоньку долбили пол, вынося мусор в обычных полиэтиленовых пакетах через центральный вход. Все дело в том, что в доме существовала еще и черная лестница, правда закрытая на стопудовый замок, но открыть его для профессионала не составляло большого труда, тем более, что черным входом особо никто не интересовался, так как, строительные рабочие замуровали дверь «нефтяника» выходящую на черную лестницу, а остальным жильцам все было до фени. Когда же, сдаваемую комнату навещала ее хозяйка, то Мишка накрывал дыру толстой фанерой, а сверху стелил ковер. Таким образом, к переезду бизнесмена и банкира в славный город Святого Петра, у воров все было готово, чтобы достойно встретить новоявленного петербуржца. Оставалось лишь ждать удобного случая и надеяться на везение, которое позарез необходимо в этой работе.
Банкир вселился в квартиру в самом начале апреля 2000 года, а через некоторое время, перевез сюда свою семью. С этого момента за домом велось непрерывное наблюдение. Сашка, работавший киоскером в газетном киоске, возле отделения почты, регулярно отмечал выезд и возвращение магната, его жены и дочери. Скорпулезно, вплоть до минут, расписывал график, когда жена бизнесмена ходит в магазины, театры и музеи. Когда возвращается домой дочь, с кем она гуляет и когда вообще не является домой. Банкир и бизнесмен, в одном флаконе, вел достаточно скромный образ жизни, разгульных вечеринок не закатывал, ****ей в дом не водил, в то время, когда жена отдыхала где-нибудь на Карибских островах или на Мальорке, даже на свое новоселье он пригласил только шестерых, наиболее близких, еще по Югорску, друзей. Больше всех хлопот доставляла младшая Бердникова, поскольку, часто приводила в дом подружек с подготовительных курсов Университета, а иногда и парней, которые, как мухи на говно, точнее, на патоку, слетались к ее окнам. Перед самым летом, как выяснил Стас у консьержки, нефтяник прикупил себе участок земли где-то под Приозерском, и стал часто наведываться туда, наблюдая, как идут строительные работы. Иногда, они выезжали на природу всей семьей, но долго там не задерживались, возвращаясь, обычно, на следующий день. Дочери предстояло выдержать вступительные экзамены, и хотя они выглядели пустой формальностью, папа уже заслал денег кому нужно, но все равно, мать сильно переживала и боялась оставлять дочь одну. Но, главное было не это, о главном-то они как раз и забыли. Все дело в том, что в квартире безвылазно находился престарелый отец банкира, которому был противопоказан солнечный свет и от которого на коже у старика появлялись гнойники и язвы, поэтому-то сын и невестка не оставляли его одного надолго. Сын несколько раз порывался нанять сиделку и пригласить патронажную сестру, но строптивый старик и слушать не хотел о посторонних, чем доводил сына до белого коленья. Единственное, что могли себе позволить средние Бердниковы, так это съездить на денек под Приозерск, посмотреть на вырастающий коттедж и переночевать в тамошней гостинице, чтобы наутро вернуться в Петербург, на пересечение Чкаловского проспекта и набережной реки Карповки в старинный дом расположенный нам углу вышеперечисленных магистралей.
В июне месяце 2000 года, девочка Алла Бердникова успешно сдала вступительные экзамены в Санкт-Петербургский Государственный Университет, на факультет журналистики, и в виде подарка получила от папы путевку на Канарские острова, на две недели. У самого бизнесмена дела шли довольно сносно, цены на нефть, по сравнению с провальным 1998 годом, постоянно росли, и, стало быть, доходы его росли пропорционально этому росту. Коттедж тоже рос, и требовал к себе большего внимания, предстояла облицовка внешней стороны строения.
Ранним субботним утром, когда все нормальные люди еще спят, ненормальные опохмеляются, а бомжи и прочие охламоны уже собрали из дворов и улиц всю вчерашнюю посуду, к подъезду бизнесмена подкатил бронированный «Мерседес». Через пять минут в дверях появился Семен со своей женой Марией, они прыгнули в автомобиль, и тот, развернувшись на полукольце возле сквера, рванул в сторону Кантемировского моста, через Большую Невку, что и зафиксировал в своем талмуде киоскер Сашка, о чем сейчас же сообщил Стасу. Собрав всех на совещание, последний выслушал мнение подельников и принял решение, либо сейчас, либо никогда.
Час «Ч» настал!
***
Вечером к племяннику Мишке заглянул его дядя, Валентин Павлович. Прошел мимо консьержки, поздоровался, расспросил, чего нового, поинтересовался здоровьем детишек и спросил:
- Ну, как мой племяш, не озорует?
- Все нормально, Валентин Палыч, - ответил изуродованная консьержка. – Я просто диву даюсь, откуда в наше время такие парни берутся? Его сверстники только и знают, что пиво пить, да девок щупать, а он у вас, как не от мира сего, вечно дома, вечно с книгой в руках.
- Сирота, - вздохнул Валентин Палыч. – Воспитание другое. Парень в детстве недополучил многое, вот и хочет сам всего добиться.
Стас не лукавил, Мишка, действительно, рос один, его воспитывала бабка, пока не померла, едва парню исполнилось пятнадцать лет, и если бы не подобрал его тогда Стас, то не известно, что бы из него выросло.
- Молодец, - кивнула консьержка, записала время прихода дяди к племяшу и поинтересовалась, будет ли тот ночевать сегодня здесь, или вернется домой?
- Да, пожалуй, переночую, чего мне через весь город тащится, - ответил Стас.
- Вот и хорошо, - сказала консьержка. – Тогда я в двенадцать дверь закрою и сам не много посплю, а то вчера весь день провел на огороде, спину ломит, да в сон клонит.
Стас ничего не сказал, а лишь кивнул доверчивому детине и стал подниматься на третий этаж. Ночь предстояла веселенькая!
Дождавшись двенадцати часов, Стас надел на ноги войлочные тапки, на руки медицинские перчатки, хотя он и заставил Мишку протереть всю мебель в комнате, но так, на всякий случай, если где-то вдруг… Взял ключи, и прошел к двери на черную лестницу. Сосед по коммуналке мирно храпел в своей конуре. Стас посидел с ним вечером на кухне, поболтал, так не о чем, выпил несколько стопок «Зубровки», после чего соседа так потянуло в сон, что он, буквально, рухнул замертво. Стас, аккуратно, прикрыл его одеялом, захлопнул его дверь и прошел в Мишкину комнату. Другие соседи проводили выходные на своих дачных участках.
Спустившись на первый этаж, он снял, предварительно спиленный замок, который держался на петлях, только на честном лове, да кусочке жевательной резинки, открыл дверь и впустил Юрика и Сашку. Рядом с парадной он заметил милицейскую машину, за рулем которой сидел черноволосый прапорщик. Стас помахал ему рукой и, повернувшись, стал подниматься по лестнице, Юрий и Александр двинулись следом, таща на плечах огромные баулы с всяческими причиндалами.
Поднявшись в квартиру на третьем этаже, где их ждал Миша, мужчины прошли в комнату парня и стали вытаскивать из баулов разнообразные вещи: веревочную лестницу, отвертки и пассатижи, войлочные бахилы и резиновые перчатки, спортивные костюмы и дрели, в общем, все то, что пригодиться им сегодняшней ночью.
Вадик подстраховывал подельников с улицы, наблюдая за подъездом из синей «шестерки», одолженной у брата Марины. Где-то около двух часов ночи, когда веревочная лестница была зацеплена за батарею, а трое мужчин облачены в трикотажные спортивные костюмы, Стас перекрестился и сказав – «С Богом», отбросил ковер, валявшийся в правом углу комнаты, отодвинул лист фанеры и вытащил из пролома в потолке «заглушку», в виде обыкновенной подушки, завернутой в простыню. Как уже говорилось выше, ремонт и лаз велись практически одновременно, шли параллельными курсами, поэтому, когда строители со второго этажа приступили к монтажу подвесных, а в некоторых комнатах и натяжных потолков, то «строители» с третьего этажа, практически добрались до последнего слоя штукатурки, разделяющей две квартиры на разных этажах. Дождавшись, когда подвесные потолки будут установлены, Стас прикрепил к штукатурке, обильно намазанную клеем, фанерку с торчащим из нее крюком, затем засунул в дыру подушку, для сущей звукоизоляции, и закрыл дыру, вначале фанерой, а потом ковром, Теперь же он проделывал все те же действия, но в обратном порядке. Самым сложным и хлопотным стал процесс вытаскивания «пробки» - слоеного пирога из штукатурки, фанеры, картона и крюка, с привязанной к нему веревкой. Масса прилипшей к фанере штукатурки оказалась куда более внушительной, чем предполагал Стас, а посему, мужикам пришлось изрядно попотеть, прежде чем «шампанское было открыто». Теперь предстояло снять несколько плит, ну две-три, а может и одной хватит, спустить в пролом веревочную лестницу и вперед и с песнями.
Первым полез Стас, за ним Юра, Саша был последним. В комнате было темно и Стас включил фонарик. Луч света вырывал из темного пространства куски жизни, метался и блуждал по периметру комнаты, выхватывая отдельные детали ее интерьера. Стас заметил, что окна были закрыты жалюзями, но все равно, свет зажигать не стал, - береженого Бог бережет. Следом за Стасом, спустились Юра и Александр.
В комнате явно проживала эта пигалица Алла. Пока Юрий и Саша спускались по лестнице, Стас успел обследовать комнату, но кроме золотого колечка с камушком, да двух сережек он ничего не обнаружил. «Наверное» – подумал он – «Все побрякушки на себя нацепила, дуреха, уезжая в заморские страны, мол, смотрите и завидуйте, я вам не гражданин какого-то Советского Союза, который кроме красной книжицы и похвастать-то ничем не мог, а гражданка свободной России, у которой золота и брюлликов на теле, больше. Чем у вас в Национальном банке Испании. Съели!
Сунув карман мелочевку, Стас распределил обязанности среди воров, и прошел в соседнюю комнату, Юрка прошел в прихожую, а Сашка на кухню – некоторые дура, по старой привычке, предпочитают прятать драгоценности в банки из-под крупы, муки и макаронных изделий, вместо того, чтобы арендовать ячейку в банке собственного мужа. Но, это же не практично! Ну, а если мне срочно понадобится надеть ту брошь, с девятью бриллиантами, что я, в банк попрусь? Да, не бывать этому! К тому же, квартира находится на сигнализации, да и консьержка перед входом сидит. Да, вы правы мадам, квартира, действительно, находится по охраной, Юрок сразу заметил датчик возле входной двери. Но на счастье воров, это был не объемный тепловой, а обыкновенный электромагнитный, реагирующий только на открывание дверей, либо окон. Но, поскольку, ни то не другое мужчины делать не собирались, то сей страж порядка и цербер капитализма мирно спал, засунув в жопу свои электронные мозги.
Раскрыв платяной шкаф и шкаф-купе, Юра обнаружил в них массу женских вещей, но особое внимание его привлекли очаровательные женские шубки из меха песца и норки. Упаковав все эти кишки в сумку, Юрий вернулся в комнату, привязал ее к веревке и дернул за конец, естественно, не свой, а веревки. Мишка поднял сумку наверх.
Улов у Сашки оказался менее удачным, нежели у его собрата по ремеслу. Сервиз из сервского фарфора, позолоченные столовые приборы и … лимонка. Вероятно, когда-то на заре расцвета капитализма, будущий магнат играл в казаков-разбойников, да так и не сумел избавиться от той дурной привычки. Повертев гранату в руках, Александр положил ее на подоконник – пускай мусора полюбуются! Затем, он проделал ту же не хитрую операцию, что и Юрий.
Закончив с прихожей и кухней, друзья – подельщики углубились в комнаты, переворачивая и перерывая все мало-мальски детали интерьера, в поисках денег и украшений. В комнате мадам, как и ожидалось, Юра обнаружил массу золотых украшений, бриллиантов и солидную пачку долларов. В гостиной улов был пожиже, опять сервиз, насей раз старинный с царскими вензелями и двуглавыми орлами – Ломоносовского фарфорового завода, чешские хрустальные рюмки и бокалы, а так же несколько икон в серебряных окладах. Все это воры запихали в сумку и ее постигла та же участь, как и двух предыдущих.
Сложнее всех пришлось Стасу, который, сразу же определил, где находится кабинет хозяина квартиры, кстати записанной на его отца ветерана войны и инвалида, отчего плата за квартиру и коммунальные услуги составляла пятьдесят процентов от общей стоимости, и прошмыгнул туда. Ничего примечательного в кабинете Стас не обнаружил, разве что, компьютер и Note book , но он чувствовал, что здесь обязательно что-то должно быть! И он не ошибся. Он обшарил каждый сантиметр поверхности, пока не нашел в сенном шкафу, где висели костюма бизнесмена, за задней стенкой, которая уходила влево, если на нее слегка надавить, встроенный в стену сейф. Подобрать ключи Стас не сумел, так же не помогла и дрель, без автогена здесь не обойтись, но где его взять? Разозленный вор ударил кулаком по стальной дверце сейфа и тут…
Если вы решили, что все произошло, как в известном фильме Гайдая – «Иван Васильевич меняет профессию» по мотивам произведения Михаила Булгакова, то, сразу скажу, вы опростоволосились и ткнули пальцем в небо, известное произведение здесь не причем.
И тут за стеной послышался кашель!
Стас обомлел и посмотрел на подельников. Те опешили и, переглянувшись, Юрка полез в карман за тесаком. Влетели, так влетели! Как же Стас забыл простую истину, вначале нужно было проверить все комнаты в этой конура, а потом уже приступать к доскональному и тщательному досмотру.
«Кто бы это мог быть?» - судорожно прикидывал Стас, выглядывая из комнаты, но ответ нарисовался сам собой. Отворилась дверь из соседней комнаты, и в темном коридоре появилось привидение в белом балахоне, которое не шло, а скользило по паркету в сторону мужиков. «Чур меня!» – перекрестился Сашка, все остальные последовали его примеру. Стас направил луч фонаря в сторону бестелесного призрака и…
Взору участников ограбления предстал сухопарый седой старик, весь сморщенный и скукошеный, прозрачный и бледный, с огромными сверкающими глазами и седой бородой. Передвигался дед не по воздуху, на электрическом кресле-каталке, купленным сыном в Германии. Старик и так плохо спал по ночам, а тут еще какой-то шум доносящийся из-за стены. Неужели он задремал и прозевал момент, когда сын с невесткой вернулись сдачи, подумал он и решил выехать им на встречу. Ему не хотелось, чтобы Семен видел его только немощным и страдающим инвалидом, он жаждал принимать активное участие в жизни сына и его семьи, тем более, что живут они теперь в городе о котором он мечтал с детства. Как же -–город трех резолюций, тьфу ты, трех революция, город Ленина, город-герой переживший страшные 900 дней блокады. Выехав из комнаты старик обратил внимание, что в квартире стоит кромешная тьма, поскольку, его глаза давно привыкли к темноте, то он не плохо ориентировался в неосвещенном пространстве. Он, сразу же определил, откуда доносился шум и направил своего «титанового коня» к кабинету сына. И тут его ослепил свет электрического фонарика. Старик остановился, не понимая, что происходит. Луч ослеплял его и не давал разглядеть, кто же здесь так глупо шутит. Вначале он подумал, что это вернулись сдачи невестка и сын, но когда выехал из своей комнаты, то понял, что ошибся. Потом ему пришла в голову мысль, что это внучка вернулась с курорта, но вроде бы сроки еще не вышли, тогда он решил, что это Борька приехал из Москвы навестить родителей и деда. Но, Борька предварительно прозвонился бы, и сообщил о своем приезде. Не найдя иного решения, дед нажал на кнопку пульта на своем «мотоцикле» и в коридоре зажегся свет, заставив вздрогнуть трех здоровых мужчин, которые стояли напротив деда. Старик удивился и вдруг, увидел нож в руках одного из них. Еще мгновение и у него остановится сердце. Он замахал руками и стал жадно глотать ртом воздух, силясь что-то сказать.
- Помрет ведь, - первым пришел в себя Стас.
- Туда ему и дорога, - ответил Юрка. – Не помрет, так застучит.
- Перекрестись, - прошептал Стас. – Ты же вор, а не душегуб. Сашка, что делать?
- Надо ему нитроглицерин дать, а еще массаж грудной клетки, - ответил Александр, в недалеком прошлом, подрабатывающий санитаром в Елизаветинской больнице.
- Так давай, чего стоишь! – крикнул Стас. – А мы с Юркой продолжим. Ты в спальную и комнату старика, а я продолжу с сейфом разбираться, - сказал он Юрию.
Пока Сашка откачивал старика, который, кажется лишился чувств, Юрка обследовал указанные комнаты, но кроме нескольких антикварных ваз и статуэток ничего не обнаружил. Правда, из спальни он прихватил какую-то картину со странным и занятным сюжетом, где два обнаженных мужика, лапали за всякие места голую бабу. Странность заключалась в том, что у мужиков не было никакой реакции на аппетитное тело прекрасной богини. Либо они педерасты, либо импотенты, подумал Юрка, упаковывая картину в сумку. У Стас же так ничего и не вышло. Правда, если бы он знал, что в сейфе кроме документов и ценных бумаг ничего нет, то он бы плюнул и не стал с ним возиться, а так, потратив уйму времени и нервной энергии, Стас покинул кабинет хозяина злым и раздраженным.
- Все Санек, кончай, - бросил он подельнику, проходя мимо Сашки, колдующему над стариком. – Как он?
- А кто его разберет, - Сашка встал сколен и вытянулся в полный рост. – Никак. Я же не врач. Таблетку я ему рот запихал, еще, на всякий случай, корвалола накапал. Может выживет, а может… Старый он уже, в его возрасте сам знаешь, а тут такое… Бог дал – Бог взял, не нам решать.
- Это верно, - согласился Стас. – Пошли, сматываемся.
Старик сидел в кресле, свесив голову до колен, его безжизненные руки болтались вдоль туловища, он хрипел и подвывал, а потом затих. Мужики прошли в комнату Аллы, огляделись и полезли на верх. Затем вытянули лестницу, и Стас аккуратно положил панель от навесного потолка на прежнее место. Главное, выиграть время, пока менты поймут в чем дело, Стас и компания сумеет замести все следы, вот что только с Мишкой делать? Стас так и не решил.
Упаковав вещи и драгоценности, мужики прибрали в комнате, затем вышли через черную лестницу во двор, где рядом с милицейским уазиком стояла машина Вадима. Они бросили вещи в багажник и тронулись в путь, уазик последовал за ними.
Михаил закрыл дверь черной лестницы, выходящей во двор, поднялся к себе на этаж, замкнул свою дверь, выходящую на черную лестницу и вернулся в комнату.
- Ну как? – спросил он Стаса.
- Ништяк, - ответил тот. – Одевайся, будем уходить.
- А куда мы? – спросил парень, упаковывая свой не хитрый скарб в спортивную сумку. – Куда мы едем?
- Далеко, - ответил Стас и отвернулся.
Он решил, что Мишку необходимо убрать.
***
Семен словно предчувствовал беду, поэтом сорвался со строительства гораздо раньше, чем планировал, не смотря на возражения своей вечно недовольной супруги. Он просил шофера гнать побыстрее, не обращая внимания на запрещающие знаки. И он успел. Как сказали ему в последствии врачи, - «Если бы вы приехали на двадцать минут позже, то его было бы уже не спасти, а так… Ничего – оклемается, он же у вас герой!». В отличии от врачей, сыщики такого энтузиазма не испытывали. Из квартиры пропали нательные вещи, украшения, антикварные безделушки и деньга, а следов взлома нет, как нет и не единого отпечатка пальцев. Не духи же здесь орудовали! Консьержка никого посторонних не видела, тревожная сигнализация в порядке, мистика какая-то!
Деда срочно госпитализировали в одну из лучших клиник города, а оперативники и следователи прокуратуры приступили к осмотру квартиры и описи похищенного имущества. Как я уже говорил, никаких признаков взлома не было, а на пуль вневедомственной сигнализации сигал о проникновении в жилище не поступал, как не поступал запрос, об отключении сигнализации. Мистика какая-то! Нельзя сказать, что менты отнеслись к своей работе спустя рукава, но дело продвигалось не шатко ни валко, если бы…
Если бы хозяйка комнаты на третьем этаже не посетила свое жилище на следующие неделе. Зайдя в комнату и заметив, некоторый бардак, в виде разбросанных вещей, спортивных трико и привязанной к батарее веревочной лестницы, он принялась за уборку, решив, обстоятельно поговорить с Михаилом.
«Для чего это ему понадобилась веревочная лестница? Почему в комнате бардак? Миша, такой воспитанный и аккуратный мальчик, не мог так поступить, значит он привел в дом посторонних. Какой кошмар! Надо обязательно сказать об этом его дяде. Такой премилый человек, а уж галантный-то какой! Кстати, бывший военный. Я у него наколку на плече видела – звезду. Он сказал, что это он в армии наколол, когда еще лейтенантом служил в Забайкалье».
Хозяйка комнаты засунула вещи в шкаф, свернула лестницу и не отцепляя положила возле батареи, затем взяла тряпку и протерла пыль с мебели, а в довершении всего, подмела пол, предполагая его вымыть. Но, едва она подняла палас, как увидела под ним лист фанеры. К чему он здесь? Она отодвинула его ногой, и ее взору предстала дыра диаметром сантиметров пятьдесят, проделанная возле шкафа, и ведшая, как можно предположить, на нижний этаж. Хозяйка охнула, всплесн6ула руками и бросилась вон из комнаты. Возле входной двери, она столкнулась с соседом по коммуналке, алкоголиком и тунеядцем, который и рассказал почтенной матроне, о том, что произошло в их парадной на прошлой недели.
- Черти у нас в доме завелись или домовые, - резюмировал сосед, обдавая даму струей горячих выхлопных газов, точнее дыхнув на нее изрядной порцией перегара.
- В голове у вас черти, - огрызнулась дама, на дух не переносящая алкоголиков и бродяг, а так же дворовых собак и бездомных кошек. «Их всех стерилизовать нужно!», - говорила она своей дочери, у которой и проживала в настоящий момент.
Выбежав из квартиры, она решительно направилась на второй этаж, чтобы рассказать соседям снизу о своем печальном открытии. Однако, поднося уже руку к звонку, она вдруг призадумалась – « А, не выйдет ли для нее боком вся эта история? Ведь ограбление произошло из ее комнаты. Ведь это она сдавала комнату неизвестно кому. Ведь, это она не спросила не паспорта ни других документов. Ведь это она не попросила Михаила зарегистрироваться, она не платила налоги в бюджет, она не досмотрела, во время не пресекла, не заявила. Так она и стояла с поднятой вверх рукой, пока поднимавшийся в адрес участковый не привел ее в чувства. Дама расплакалась, за что ей такая напасть! и рассказала обо всем капитану. Немедленно были вызваны оперативники и эксперты-криминалисты, кроме них притащилось районное начальство и люди из службы безопасности банка «Югорск-Нефте-Траст». С теткой разговаривал следователь, а эксперты осматривали пролом в полу и искали отпечатки пальцев. В тот же день, был составлен фоторобот Михаила и его дяди Валентина Павловича и разослан по всем отделам внутренних дел. Консьержка напомнила, что она зафиксировала выход племянника и дяди в 7:14 в воскресенье 13 июля. Больше она их после этого не видела. Правда Валентин Павлович предупредил ее, что они едут к родственникам в Херсон, погостить на пару недель.
- Будет тебе и хер, будет и сон, - пробурчал сквозь зубы оперативник из 18 отдела РУВД.
Еще примерно через три или четыре дня, в одном из озер возле Зеленогорска был обнаружен труп молодого человека, приметы которого совпадают с приметами разыскиваемого племянника. На следующий день, его опознали. Милиция приступила к поиску дяди: невысокого черноволосого человека, с пышными чуть седыми усами, в очках с толстыми линзами, пухлыми щеками и носом картошкой. И невдомек было борцам с преступностью, что тот, кого они так тщательно ищут, стоит сейчас за стойкой бара на соседней улице и покупает себе кружку холодного пива «Калинкин». Правда, выглядел он несколько иначе, чем было написано в ориентировке, но это не важно, важно то, что вещи, в большинстве своем, были пристроены, а дорогой и любимый племяш Михаил утонул, купаясь где-то под Петербургом. Обо всем об этом Стас узнал от Некого прапорщика, по имени Алексей.
В принципе кто-то из оперативников расследующий это преступление предположил, что «дядя» может быть гастролером, либо уметь гримироваться, поэтому ориентировка может не прокатить, зато есть дед, который хотя и полоумный, но заявляет, что хорошо помнит лицо человека, который давал ему лекарство и делал массаж сердца. У него маска все время сползала на глаза, и он в конце концов ее снял, вот дед его и зафиксировал.
- Когда старого хрыча выпишут? – ласково спросил начальник.
- На следующей недели, - ответил опер.
- Поработайте с ним, - начальник хватался за любую зацепку, ведь магнат обещал в отдел компьютер и оргтехнику, если поймают воров. Кстати, помылили они вещей, антиквариата, икон и драгоценностей, со слов хозяев, тысяч на двести, не рублей, однако.
Деда выписали на следующей недели. Оперативники договорились с бизнесменам, что тот предоставит в их распоряжение джип с тонированными стеклами, чтобы солнечные лучи не падали на его отца, и решили поколесить по окрестным удочкам и переулкам, а вдруг, дед опознает своего «спасителя», который проявил жалость и сострадание к немощному старику.
Целыми днями черная «Toyota» Колесила по всему Петроградскому району, но результат был нулевой. Когда отчаяние и безнадега подступились совсем близко, подвернулась удача. Возле общежития ЛИТМО, что располагается на Вяземском переулке, дед вдруг заверещал, как пропеллер и стал тыкать пальцем в худосочного мужчину в кепке, стоящего возле трамвайной остановки и пьющего пиво.
- Это он, - твердо сказал дед, придя в себя, после небольшого стресса, вызванного дурными воспоминаниями.
- Вы не спутали, дедуля? – аккуратно, поинтересовался оперативник.
- Я внучек в НКВД служил, - ответил старик. – У меня память фотографическая, я помню даже то, чего и не было в самом деле. Ты, например, знаешь, что на Сталина покушался Поскребышев? Вот и я не знаю!
- Не знаете, так зачем говорит? – удивился оперативник.
- А что Киров бабник был и спал с невестой Николаева, который его шлепнул, ты знаешь об этом, - прищурившись спросил дед. – Вот, по глазам вижу, что нет, а ведь это я тогда это дело расследовал. Ну, не только я один, - сказал он, несколько смущаясь. – Нас целая бригада была, но моя память на лица, здорово тогда помогла следствию, - дед вздохнул. – За это дело я и поплатился, за это меня потом и сослали в Сибирь, что декабриста Волконского, но потом реабилитировали, да я и не жалею. Жену там себе нашел, царство ей небесное, сына там родил, внуков. Так что, парень, с памятью у меня все в порядке.
- Да ну? – удивился старлей.
- То-то же, - отозвался дед, и твердо повторил. – Это точно он.
Александр долго был в отказке, но после конкретного разговора сначала с мусорами, а после и с сами магнатом, сдал своих подельников, выпросив себе добровольную явку и помощь следствию. Гнилой был мужик, с червями в душе, да, ошибся ты Стас!
Стас получил максимальный срок наказания – семь лет в колонии строго режима, ему еще повезло, что следователю не удалось доказать его причастность к гибели Михаила, хотя менты и злобствовали во время следственных действий, Юрка получил пять лет, Вадим – четыре, а Сашке за помощь следствию и явку с повинной дали тоже четыре, но условно.
- Говно ты, а не человек, - бросил ему в лицо Стас, когда его уводили из зала суда, нацепив на руки браслеты. – Лучше бы ты так и работал санитаром в больнице, там хоть вонь от тебя не чувствуется, там все так воняют.
- Сам дурак! – ответил Сашка.
«Такие долго не живут» – подумал Вадим, когда его сажали в автозак. Он посмотрел на свою Марину, которая вытираласлезы, глядя на его сутулую фигуру – «Ничего, Маришка, мы еще с тобой потанцуем!»
29
Лишившись после этой занимательной истории работы, Людка вот теперь лишилась еще и сына, а прежде случилась беда с сестрой, убийство и посадка в тюрьму. Но, пожалуй я оставлю рассказ про нее на самый конец, по морально-этическим соображениям.
- Тебя как за смертью посылать, - пробурчала Людка, когда я, наконец, забрался к ним в окно.
Альберт сопел в углу, а Лешка с Ольгой свернувшись калачиком лежали возле его ног. Художник еще не ушел, а о чем-то потихоньку разговаривал с хозяйкой.
Художник жил только тем, что ***вничал. Выйдет спозаранку во двор и стоит. Хлебало раззявит и ждет, кто бы ему, сученку, налил. Люди-то у нас добрые, проходят мимо его и наливают. Нет, не то чтобы в рот ему бутылки запихивают, а так, кто рублишком одарит, кто копейкой угостит. Когда местные «козырные» выползают, так он тут как тут. И шустрит вокруг и сявкает около, словно ошпаренный *** в холодильнике.
- Вань, а как у тебя сегодня с животом? Запор-то кончился?
- Пшел вон пес шелудивый, - добродушный Вано, теребя седой ус, разжевывает беззубым ртом бутерброд, который слепила ему перед уходом на работу жена Нинка. Сам Ванька, он же Бодулай, (толи от киношного кличка пошла, толи от того, что постоянно с бодуна, хрен поймешь) сейчас на пенсии. Он же мент бывший! Его так, за глаза, и величают, - «мусор толстобрюхий». Так вот. Иван Федорович с восьми утра дежурный по двору. Выйдет, кстати, что летом, что зимой, в одном зипуне и треухе, и стоит, выкатив на показ всему честному народу свое безмерное брюхо. У ментов, с возрастом, у всех пузо вырастает, как у генералов нынещних. Стоит, цыгарка во рту дымится, нос по ветру воротит, - где какая ****ь навернется. ***** не в прямом нашем девичьем смысле, а *** с горы, который рюмочку поднесет или деньгами одарит. Ванька, он вроде смотрящий по району. Ну, я-то не силен в этих всяких правилках, но представляю, что это что-то вроде попа при церковном приходе. Накосорезит, к примеру художник, так все к Бодулаю бегут жаловаться: «Рассуди нас Иван Федорович!». Ванька ус повертит, покрутит и отвечает: «С вас двести, а с художника пятьсот». Это не про бвбло, откуда у них такое количество, это про винище. При этом, Ваня знает, что от художника нихера не добьешься, и надо рассчитывать только на других. Вот он и рассчитывает. Если с них слупить сразу грамм пятьсот, то к двенадцати часам можно ухлебаться на столько, что к вечеру *** оклемаешся. Поэтому, с каждого пассажира надо брать в меру своих, а за одно и его, творческих планов. Как говориться и овцы сыты и волки целы.
Да, Вано страдал запорами, как всякий мент на пенсии, и жаловался об этом своим приятелям: Виктору Викторовичу, Хрипатому и Сереге-каплею, а художник, сука, где-то подслушал и разнес эту весть по всему микрорайону. Вот он периодически и интересуется у Ваньки, как, мол, у него с кишечником дела.
Поначалу, Ваня очень злился и даже гонял художника, но опосля попривык и плюнул на это коричневой, горькой слюной: «чего с него, с пса шелудивого взять!». Вот и сейчас, Ваня добр, яко сама Богородица, и не посылает художника идти ловить блох. Зато, Володя - Хрипатый, гонит его прочь.
- Хр-хр-хр!
При этом, Володя, делает жесты, как бут-то бы пинает ногой футбольный мяч. У Володи рак горла, поэтому он не может говорить, а только хрипит, о чего его и прозвали Хрипатым. У него вырезали что-то, и из горла торчит трубка. Хлебает он наравне со всеми, хотя ему уже семьдесят два. Вова, хотя его настоящее имя Федя, свято верит, что никогда не умрет, он знает об этом, ему Бог поведал об этом, и поэтому добродушен со всеми, кроме художника, который, похоже, может достать даже мертвого. Его хрип, означает только то, чтобы художник отошел в сторонку и не рябил перед глазами. Где работал Володя никто не знает, может быть он засланный казачек? Шуткует кто-то так о нем.
Витька, ну тот, который Виктор Викторович, степенно разливает портвейн, свежекупленный в нашем магазине на углу. Виктор тоже дядька добродушный, особенно в начале пьянки, на что и надеется художник. Вероятно, все так бы и случилось, наверное, Викторович и насыпал бы художнику пару капель, но поганый язык мастера кисти подвел его. Да, кстати, Айвазовский, так прозвал художника Ванька, нихрена никому еще не показал из своих творений. Все шепчут о нем с его же слов. Я, мол, в самой Москве выставки делал. Я, мол, заслуженно-контуженный художник самого СССР. Ну, на счет контуженного я не сомневаюсь, а что касается остального, то тут довольно проблематично. Может, он моляр? Ну, те, которые потолки красят.
Так вот, художник и говорит:
- Вить, а те помидоры, которые ты мне дал, говном оказались.
-Как так? – не понимает « кучерявый» Виктор, о чем идет речь, поскольку занят разливом целебной влаги.
- Ну, те, в банке, маринованные. – Продолжает тем временем художник, который не чувствует надвигающейся грозы. – У меня с них такой жуткий понос начался…
В тот самый момент, когда художник верещал про понос, Хрипатый выпивал. Ну, сами понимаете, закусь вышла очень впечатлительной, и Вова сблеванул. Тут уже не выдержали нервы у Ваньки, и он начал орать на художника.
- Ты, сука драная, иди на зуй отсюда!
- Так я же про понос еще не все рассказал, - отвечает художник, залезая в карман за настрелянной мелочью, решаясь выложить на стол свой главный аргумент. – Вот, у меня есть двенадцать рублей.
- Иди ты на *** с своими двенадцатью рублями, - это уже барагозит Витька, при этом ставя бутылку на землю.
Беги художник, быть беде!
Нет, не успевает! Витькин кулак попадает ему прямо в правое ухо, кладя хозяина оного, аж на матушку сыру землю. Где я и застаю его рядом со всей честной компартией.
Я здороваюсь с мужиками и интересуюсь, чем же так провинился наш интеллигент, что в данный момент вынужден валяться на земле, широко раскинув руки.
- Про говно много верещал, - ответил Витька.
- Про говно? – тема интересная и не познанная для всего мира. – А с какого он перепуга эту тему поднял.
- Хр-хр-хр! – хрипит Вова показывая на Витьку, на свою задницу и на валяющегося художника.
- Этом придурок, Айвазян, - переводит Ванька, - Про свою поганую задницу заговорил, в тот самый момент, когда Хрипатый выпивать стал. Вот, Вовка и блеванул.
- Эта сука, - вторит Витька, - обосрал мои помидоры, которые я ему, можно сказать, от сердца оторвал, жалея его пса шелудивого, вечно жалующегося, что ему жрать нечего, оттого он такой болезный.
Что верно, то верно. Сколько я художника знаю, а знаю я его совсем чуть-чуть, поскольку и разница в годах у нас огромная, да и живет он в нашем городе не очень давно, лет этак пять или того меньше. Вот, Художник вечно жалуется на то, что у него дома поесть нечего, и еще одна фишка, то, что он практически никогда не спит. Тот же каплей трепался: «Бывало зайдешь к художнику, спросишь у соседей – где это говно?». «Дрыхнет - отвечает вещая старуха – соседка». «Так он же не спит, обычно?». «****ит» - говорит она и верещит, верещит, верещит». Почему ее вещей называют я не знаю, оттого что верещит? Так и называли бы «верещалкой». Да, художник еще тот кадр.
- А эти чего? – спросил я, махнув головой в сторону свернувшихся в клубок молодых людей. – Нового сына обрела взамен усопшего?
- Поговори мне еще, сукин сын, - злится Людка. – Наливай, чего принес.
Едва я открыл алкоголь, как в окошко постучали.
У Людки, как у Мультика, народ не прекращается ни днем не ночью. Было летнее кафе в больничном саду, - закрыли. Херня, наш человек найдет выход. А уж если бухнуть надо, так он и у черта на рогах сыщет местечко.
- Кто еще? – орет «Губа».
- Люд, это Володя, - раздается голос с улицы.
Странно, как его не посадили, ведь все знают, что это он взорвал своего брата.
29
Вовка родился ровно через год, после рождения Антона. Если кто-то из вас имеет брата, который младше или старше вас всего-то на год – два, или вы, вообще, близнецы, то вам прекрасно известно, какие взаимоотношения существуют между братьями, особенно в возрасте с пяти до тридцати. Конечно, есть отдельные недоноски, которые не переходят к боевым действиям после пяти лет отроду, но такие экземпляры попадаются крайне редки, и их надо заносить в «Красную книгу истории». Правда, есть отдельные индивидуумы, которые враждуют между собой до самой могилы, но таких тоже не большинство. Поэтому, не удивительно, что во время гражданской войны в России случаи, когда брат убивал брата происходили повсеместно, и некоторые из них по своей жестокости и вероломству вошли в анналы нашей истории. Поэтому немудрено, что Вовка и Антон не ладили друг с другом с момента появления на свет, точнее с того момента, когда каждый из них осознал себя отдельным индивидуумом, отдельной личностью, то есть примерно в пятилетнем возрасте. Первая стычка произошла из-за какой-то поганенькой машины, которую Вовка притащил из детского сада. Так, обычно, родители старались покупать им одинаковые, либо похожие игрушки, чтобы у пацанов не возникала зависть и неприязнь. А тут. Тут у Антона была какая-то старая швабра, а у Вовки новая разноцветная машина. Конечно, стоит признать, что машина была отнюдь не новой, что краска на ней облупилась, а переднего шасси не было вовсе, но Антону она показалась верхом совершенства. Между братьями завязалась маленькая драчка, легкая потасовка, в результате которой матери пришлось срочно мазать йодом правую руку Антону, а Вовке ссадину на щеке. Вечером, отец добавил сыновьям «легких телесных повреждений», - в виде покраснения на ягодицах. На этом конфликт был исчерпан, но черная кошка вражды уже тогда перебежала им дорогу. До восьмого класса Антона, а они учились в одной школе, братья еще как-то старались помочь один другому, хотя бы защищали друг друга, то после того, как Антон поступил в ПТУ, то связь между братьями практически прервалась. Нет, конечно, жили они в одном доме, в одной квартире, даже в одной комнате, но того, что бы хоть каким-то образом объединяло братьев, того не было. Дальше – больше. Вовка остался на второй год, и Антон презрительно стал называть его: «Ушастый уебень», ну, типа того, что – «безмозглый баран». Кстати, Антон и сам не блистал успехами в учебе, но все же кое-как, с большим напрягом, закончил восьмилетку и поступил в путягу, благо вступительных экзаменов сдавать не пришлось. После окончания ПТУ, Антон полгода проработал на заводе, а осенью его забрили в армию, Вовке же предстояло учиться еще два года. Стоит сказать о главном. Перед самой армией, где-то в середине лета, Антон познакомился с симпатичной шестнадцатилетней девчонкой, которая отдыхала вместе с родителями неподалеку от деревни, где, в свою очередь, проводили отпуск родители братьев. Как такому увальню, типа Антона, удалось склеить симатягу история умалчивает, но известно только одно, что когда он уходил в армию, то Ольга, так звали девушку, плакала навзрыд и клялась дождаться его возвращения.
И она дождалась! Бывают же такие случаи в нашей непростой жизни. И она дождалась! Только, дождалась она не Антона, а Вовку, с которым стала встречаться после того, как его старший брат ушел служить. Таким образом, чисто семейный конфликт перерос в любовный треугольник, от которых, как помниться, частенько попахивает говнецом. А тут пахнуло.
После своего возвращения, Антон узнает, что его пассия крутила шашни с младшим братом, которого он за человека не считает. Более того, она отдалась ему, и Вовка стал ее первым мужчиной. Этого Антон перенести не мог и поклялся, что общаться с «этим пидором» и «этой сучкой» не станет не за какие коврижки. Но, как всем известно, время лучший лекарь, тем более в столь юном возрасте. Хрен стоит, как башенный кран, здоровья хоть отбавляй, девок вокруг – тьма тьмущая, - что еще надо тебе, когда тебе чуть-чуть за двадцать. Прошли обиды и на брата и на Ольгу, тем более Вовка и Ольга вскорости подали заявление, и Антон должен был стать свидетелем. Поначалу он взъерепенился и отказался, но в последствии мать уговорила его: «Не порти ты свадьбы сынок - сосунок. А то, как дам по рогам!» Да, матушка у них была -будьте любезны, если что, то сразу в бубен, а кулаки у нее почище чем у хваленого губернатора Калифорнии. Скрипя сердцем Антон согласился, а потом был тот разговор с Вовкой, и они замирились. Тем более, что сразу после свадьбы, Вовка, как сержант-контрактник отправлялся служить на границу Чечни и Ингушетии, и хотя по заверению президента и прочих руководителей: !в Чечне осталось лишь двести-триста отморозков, которые неспособны вести активные боевые действия», тем не менее, все знали, что это не так, и люди возвращающиеся оттуда, говорили: «что конца войне не видно и не слышно».
В общем, замирились братья. Вскоре Вовка с молодой женой отправился к месту службы, в станицу Слепцовская, а Антон, помыкавшись по разным малым и средним предприятиям, устроился охранником в фирму торгующую строительной техникой. Вскоре он нашел себе прыщавую девицу, с которой жил гражданским браком, поскольку жениться он пока не собирался, да и для того, чтобы в наше время решиться на такой шаг, нужно быть: либо еб..ым, либо владельцем «Челси», а лучше всего и тем и другим. К сожалению, Антон не дотягивал до первого несколько баллов, ну а про второго я вообще молчу. К тому же у пары возникли проблемы с жильем, не будешь же жить с родственниками, да и зарплаты Антона хватало только на пиво и на мороженное. Как говориться: бабе цветы, себе мороженное. Тут правда стоит заметить, что существовала еще одна закавыка. Антон по прежнему страстно любил Ольгу, хотя и ничем не выдавал свои чувства. Он и лежа в постели со своей Иркой, часто представлял вместо нее Ольгу, и частенько, сам пугался своих мыслей. Иногда, напившись, он даже мечтал, чтобы Вовку зарезал какой-нибудь злобный «чех», либо же тот, подорвался на мине и стал инвалидом, и тогда Ольга будет его. Он просыпался в липком, густом, холодном поту и молил бога, чтобы эти его дурные мысли никогда не сбылись. Впрочем, пока еще президентом Ингушетии был Руслан Аушев, то на границе с Чечней было более-менее спокойно, но как только власть в обеих республиках поменялась, так сразу же начались локальные конфликты, стычки и прочая хлабуда. Правда, контракт Вовкин заканчивался, и если он не соберется и не продлит его, то молодые должны будут скоро вернуться домой. Из писем Антон узнавал о том, как живет молодая семья, чем дышит. Особенно обрадовало его откровенное письмо Ольги матери, где та жаловалась на то, что у них ничего не выходит с ребенком. Антон потирал руки, кувыркаясь в постели с Ириной. Уж он то не раз мог обзавестись ребенком, Ирка уже третий раз делает аборт!
Вскоре Вовкина семья благополучно вернулась в город и поселилась в доме Ольгиных родителей, в дальнейшем они планировали разъехаться, но для этого Вовке нужно было найти приличную работенку. Проблема была серьезная, поскольку «муж объевшись груш» был, как уже говорилось – тупорылым, и руки у него росли из задницы». Вовка вернувшийся какой-то озлобленный и угрюмый, ходил и молчал, тем не менее, не сдавался.«Фигня» – говорил Вовка – «Прорвемся». «Хрен тебе на рыло» – злорадствовал Антон – «Сначала голову надо вылечить, а потом о работе думать. И чего в нем «моя» Ольга нашла». Впрочем, в последнее время, Ольга сама стала думать об этом, как могло так случиться, что она в восемнадцать лет выскочила замуж, совершенно не зная своего будущего супруга. Между ног чесалось что ли? Так вон, Антон, живет себе с Иркой без регистрации и ничего. Едва червь сомнений впивается в сердце кого-то, то тут же начинает пожирать его изнутри, захватывая все более и более крупные участки. Все это усугублялось еще и тем, что Антон жил неподалеку и часто заглядывал к ним в гости. Иногда он приходил с Иркой, приносил с собой пиво и вино, и они все вместе ехали на природу, но чаще он бывал один, когда Вовка бесцельно шлялся по городу в поисках работы. Антон так смотрел на Ольгу, что только слепой или умалишенный не заметит, что означает его взгляд. Ольга замечала, Вовка – нет, «ну что с дурака возьмешь» - говорила мать, вздыхая, но в дело не вмешивалась – «его никто силком под венец не тащил. Женился сам, - вот теперь сам пускай и расхлебывает!» Знала бы она тогда, чем закончится вся эта история, то она, наверняка, предприняла бы какие-то меры, но тогда ее материнское сердце молчало, не подсказало оно ей, - какая беда ждет впереди. Вот так они и жили до той поры, пока в один прекрасный день не случилось событие, изменившее привычный уклад жизни всей этой большой, но, отнюдь, не дружной семьи. Вернувшись домой раньше обычного, после безрезультатных поисков высокооплачиваемой работы, работать простым охранником Вовка не захотел, он застал Ольгу и Антона сидящими вдвоем на кресле. В этом не было ничего криминального, до адьюлтера дело явно не доходило, но взглянув на их раскрасневшиеся морды, он понял. Наконец-то до его заторможенного сознания дошло, что жена больше не любит его, а может и никогда не любила, и что между ней и Антоном вновь возникла какая-то связь. Поздоровавшись с парочкой, он прошел на кухню, где обнаружил бутылку шампанского и два фужера, явно не предназначенные для него. «****юки» – подумал Вовка, открыл бутылку и высосал ее прямо из горлышка, ни сколько не смущаясь, что вино принадлежит не ему, затем снял со штанов ремень, обмотал его вокруг правого кулака и вернулся в комнату…
После столь внушительного и откровенного разговора с родственниками, Вовка был вынужден переехать к приятелю, с коим нес службу по охране внутренних границ России. Правда, он несколько раз приезжал. чтобы забрать вещи, но с Ольгой не разговаривал. А Антон с тех пор не появлялся. А еще спустя некоторое время, Ольга подала на развод. Вовка, словно провалившийся в какую-то бездну, все случившееся воспринял как должное и не на что не претендовал, а еще через какое-то время и вовсе забыл об Ольге. Ну и правда, первая юношеская любовь, разве она бывает последней? Из разговоров с матерью он знал, что Антон с Ольгой собираются пожениться, но не торопятся с браком. «Видно» – вздыхала мать – « Что-то не заладилось у них». «У, стерва» - бранила она Ольгу – «Одному жизнь изломала, теперь и за другого принялась». Впрочем, она была не права, поскольку первым гулять с Ольгой начал именно Антон, как и страдать и сохнуть по ней. Известие о том, что брат собирается жениться на бывшей супруге, практически не взволновало Вовку. «Пошли они» – решил он когда-то, и решил окончательно.
Прошло несколько лет. Многое изменилось в жизни страны и жизни каждого ее гражданина.
Вовка так толком и не устроился на работу, не нашел себе новую подругу, а главное не обрел душевного равновесия. Он часто просыпался посреди ночи и думал: «Ведь самое страшное в одиночестве, это когда лежишь один в постели и не желаешь, чтобы наступил рассвет». Постепенно у него развился комплекс неполноценности, он во всех своих бедах стал винить Ольгу и Антона, забывая о том, что каждый день прикладывается к рюмке, опуская планку самосознания, самолюбия, честолюбия все ниже и ниже. Если поначалу он гнушался общаться с местными гопниками, которые вечно гадили в парадной и возле нее, устраивали мордобои и понажовщину, орала по ночам и выпрашивали деньги, то вскоре он присоединился к их компании. Прожив лишь чуть больше тридцати лет, Вовка превратился в самого настоящего старика. Даже ходить стал, пошаркивая ногами и тяжело дыша. Кожа на руках и лице приобрела характерный коричневый оттенок, хотя это и могло сойти за загар, но умные люди понимающе качали головой вслед сутулой Вовкиной фигуре. После того, как родители переехали жить в деревню на постоянку, то Вовка стал полноправным владельцем их небольшой «хрущебы», Антон к тому времени смог, с помощью Ольгиных родственников выменять для семьи однокомнатную квартиру в соседнем микрорайоне. Сказать, что у дела у Антона шли в гору, - было бы не верно. Конечно, он не опустился, как Вовка, но и подняться так, чтобы чувствовать себя уверенным в завтрашнем дне – не сумел. Что-то делал, шустрил, дергался, крутился, но достигнуть материального благополучия никак не получалось. Кроме всего прочего у него начали портиться отношения с женой. Если поначалу, он не обращал внимание на ее брюзжание, на ее нервные срывы и надутые губы, то вскоре он понял, что с Ольгой что-то происходит. Причину охлаждения отношений он усматривал в его вечной занятости, недостатке денег и проблемами с зачатием отпрыска. Впрочем, успокаивал он себя, если она любит меня, то все образуется, я ведь не валяюсь на постели и не собираю бутылки и картон, как любимый братец. Иногда он видел Вовку в компании каких-то опустившихся серых личностей, но не подходил к нему и не заговаривал. Хотя, если честно, то ему было жаль младшего, тем более, что какую-то долю вины, за то, что с ним произошло, о брал на себя. «Как карта ляжет», - говорили Вовкины друзья, тасуя замусоленные карты. Антон не слышал этих слов, но думал примерно так же. Но, для того чтобы она легла, просто, хотя бы легла, нужно купить карты, раздать и уметь играть, а что толку выпрашивать милости у Бога, если для этого ничего не сделал. У Вовки постепенно начала развиваться депрессия на почве алкоголизма и одиночества. Конечно, он регулярно выходил по утрам во двор, пил вино и спирт, собирал бутылки и картон, иногда находил на помойке сносные вещи и продавал их таким же, как он опустошенным мужикам, но чувство одиночества, покинутости, никчемности постоянно сверлило ему сердце, вырывало нервы, испепеляло душу. Выход из сложившейся ситуации ему подсказал один приблатненный мужик, с которым Вовка пил последнюю неделю.
Они сидели в садике возле больницы, поросшем кустарником и травой. Правда, в последнее время его попытались облагородить местные муниципалы: высадили жимолость, облепиху и шиповник, но кустарник вяло приживался без надлежащего ухода, поэтому крапива, репейник и лопух составляли преимущественный ландшафт данного оазиса северного мегаполиса. Вовка сидел на деревянном ящике, который не успели спалить местные бомжи, готовя на огне нехитрую похлебку в предрассветном утреннем тумане, когда патрульные милиционеры, сладко спят в своих автомобилях, поставленных на прикол где-нибудь в глухом дворе, либо в тупичку возле стадиона, его знакомый деловито нарезал хлеб. Олег, он тоже негде не работал, в отличии от Вовки, не испытывал никакого дискомфорта, даже наоборот, он был доволен такой жизнью. Если в советские времена за освободившимися лицами худо-бедно присматривали правоохранительные органы, то теперь наступила эра милосердия и благоденствия, - делай что захочешь, до следующего попадания за решетку. А то, что это было неизбежно, как и то, что день сменит ночь, а за сентябрем наступит октябрь, так это и к гадалке не ходи. Вовка шевелил губами, вычитывая на этикетке, что же за мудреный напиток купил Олег, пока тот чистил и резал луковицу. Наконец, все приготовления были закончены, и друзья приступили к утреннему завтраку. Точнее, это был очень ранний завтрак, его можно было назвать – поздним ужином, или ночным обедом. В общем, - понеслась!
После второй дозы, Олег присел возле Вовки, обнял его за плечо и спросил:
- Ты чего такой хмурый, братан?
- Тоска, - Вовка пожал плечами, ощущая, как покрывается холодным потом, от прикосновения сухой и колючей руки уголовника.
- Плюнь ты на все. Да, я знаю все, - он усмехнулся, обнажив ряд металлических зубов, улыбнулся горькой улыбкой и заглянул Вовке в глаза, что того аж передернуло. – Не тоска это Володя, а иное, - он закурил, протянув сигарету и Вовке. Помолчал, выпуская дым, взглянул на небо. – Жаба тебя душит, Вова, -жаба! Тебя братец кинул…
Вовка поднял брови. Откуда ему знать мою историю, если я ее практически никому не рассказывал?
…- кинул тебя Антон вместе с Ольгой, - тем временем продолжал Олег, - Вот с тех пор ты и летишь по бледну свету, как тополиный пух, не ведая, не зная, не думая о своем будущем. А зря! Я к тебе давно приглядываюсь: парень ты стоящий, хороший. В тебе есть внутренний стержень, которого нет у брата, вот тот и мыкается, то с одним, то с другим, а только ничего сделать не может, - кишка тонка. Жену уже всю извел.
- Стой! – закричал Вовка. – Ты откуда про Антона знаешь, откуда про Ольгу? Ведь я никому ничего, да и сам толком…
- Ты не горячись, - рука Олега слегка сдавила правое плечо Вовки, так, что тому стало больно. – Ты с людьми умей общаться, они тебе что хочешь расскажут, и свечки держать не надо. Вот ты вечно букой ходишь, губы надуешь, глаза в землю опустишь, идешь и думаешь, какой жя я несчастный. А надо другим быть, надо поближе к людям, поближе к народу, тогда, глядишь, и жизнь нормализуется.
- Как? – Вовка прикурил и зло уставился на больничный забор, на котором было написано: «Путин – наш рулевой! В светлый путь!»
- Э, - ответил Олег, - здесь я тебе не советчик. Ты свое сердечко послушай, в голове покопайся, найди причину своих бед и обид, а как найдешь, то уничтожь заразу всеми возможными способами, даже если придется пойти на крайние меры.
- Какие крайние? – не понял Вовка.
- Это уж я, Володенька, не знаю, - осклабился Олег. – Это уж тебе решать, что предпринимать.
- Ты о чем, Олег? – Вовка никак не мог понять, о каких таких внутренних проблемах вещает ему Олег, и как эти проблемы надлежит решать.
Но, Олег больше ничего не сказал по этому поводу, а предпочел перевести разговор в другое русло.
Вскоре к ним присоединились еще несколько местных бомжей со своим техническим спиртом, затем еще какие-то пьяные дамы, которые ужасно пахли и ругались матом, потом рассвело, цивилизованные люди потянулись на работу, а теплая компания по блатхатам, подвалам и чердакам, что бы выспавшись в знойное время суток, вновь выползти из своих щелей, когда нормальные люди будут возвращаться с работы, с бутылками пива, пустую же тару они никогда не сдают, а ведь это целый рубль.
Придя домой, Вовка, однако, спать не смог, а стал судорожно думать и гадать, о каких таких внутренних проблемах талдычил ему Олег. Вероятно, впервые за многие годы, он задумался о своей жизни, стал копаться в ней, рыть и в глубь и в ширь, иногда залезая в такие дебри, что и сам не понимал, как мог когда-то попасть туда. Вечером, он не вышел на улицу. Всю ночь он просидел на кухне, пил горячий чай и судорожно курил одну за другой дешевые сигареты без фильтра. Наконец, под утро он понял, где кроется источник его несчастья.
Вовка пошел на кухню, открыл шкаф, вытащил из него несколько банок из под крупы, коей уже давненько не водилось в его доме, открыл одну из них и выудил из нее гранату Ф-1, которую привез из Ингушетии. Он принял ужасающее по своей жестокости решение, но…
Завтра у Антона день рождение, и он запомнит его на всю оставшуюся жизнь, тем более, что жить останется лишь мгновение.
Вовка несколько раз звонил Антону по телефону, но трубку никто не снимал. Тогда он зашел к брату, но дверь никто не открыл. От соседей он узнал, что Антон находиться в командировке, а Ольга на даче у родителей. «Вообще-то» – сказала соседка – «Ольга уже довольно давно не появляется здесь. Что-то не ладиться у них, не получается. Плохо они живут». Вовка только ухмыльнулся, услышав эти слова. «Да, а Антон завтра вернется» – крикнула соседка, когда Вовка спускался вниз по лестнице – «Он говорил, что если его будут спрашивать, чтобы я предупредила, все - таки День рождения». Вовка кивнул. «Веселенький будет праздник у братца».
Назавтра, он одел единственный костюм, нацепил галстук, начистил ботинки, положил «подарок» в полиэтиленовый пакет и пошел к брату.
На звонок в дверь никто не ответил. Это абсолютно не огорчило Вовку. Он повесил пакет на дверную ручку, привязал к ней бечевку, второй конец которой намотал на чеку. Все, - растяжка была готова, оставалось дождаться хозяина. Естественно, что Вовка быстро ретировался, чтобы обеспечить себе алиби, хотя только полоумный мог бы подумать на него…
Он еще не успел раздеться, как в его квартире раздался звонок.
- Кто там? – спросил Вовка.
- Это я, - ответил знакомый голос из-за двери.
Вовка распахнул дверь, на пороге стоял Антон.
- Привет братишка, - дружелюбно сказал Антон, протягивая Вовке руку. – Не ожидал?
Вовка опешил, но, машинально, пожал протянутую руку.
- Ты чего?
- Это вместо того, чтобы поздравить родного брата с днем варенья, он спрашивает: «ты чего?», - улыбнулся Антон, прикрывая за собой дверь. – Совсем ты Вован охренел!
- Да, я, - замялся Вовка. – Ну, с праздником тебя,
- Спасибо, - усмехнулся Антон. – Да, братец, дожили мы с тобой…
Вовка стоял потупив голову. Чего это он приперся? – судорожно размышлял он. Нет ли здесь какого подвоха? Может, он понял, кто ему «подарок» на дверь прицепил? А, может, кто из соседей ляпнул? Мысли роились в пропитой голове, и Вовка не находил ответа.
- Я только из Сланцев вернулся, - сказал Антон. – Вот, не заходя домой к тебе. Пойдем в кабачину, отметим мои тридцать три.
- Возраст Христа, - пробурчал Вовка, ничего не соображая.
- Во-во, скоро на небо вознесусь, - рассмеялся Антон. – Да, ты никак при параде. Вот и здорово. Пошли в «Арлекино».
- Да я… - Вовка хотел отказаться.
- Никаких синяков, - прервал его Антон. – Сегодня мой день, командовать парадом буду я! Кончай, Вовчик, мы же с тобой братья! Завтра родичи приедут, там другая история, а сегодня мы с тобой вдвоем, как в детстве, помнишь?
Вовка кивнул, вспоминая, как маленькими лопали конфеты в своей комнате ночью, когда родители проводив гостей, сидели и разговаривали на кухне.
- А Оля?
- Ее не будет, - зло ответил Антон.
Вовка хотел спросить: почему, но взглянув в глаза брата запнулся.
- Пошли, - сказал он после некоторой паузы. – Только у меня не денег, ни подарка…
- Фигня все это, братан, - Антон вновь улыбнулся, - Деньги у меня есть, а подарки только в детстве хороши, а нынче это все мишура, пыль. Главное это отношение к человеку, а остальное чушь. Вот, у меня есть ты, а я у тебя. Пусть ты и будешь главным подарком за праздничным столом.
Они сидели в переполненном баре и пили коньяк. Антон провернул какую-то удачную сделку, как раз в канун своего праздника, поэтому сорил деньгами направо и налево. По сути, они уже не виделись несколько лет, не считая мимолетные встречи и редкое переругивания по телефону. Антон был какой-то возбужденный, много говорил, смеялся, в отличии от Вовки, который выглядел раздраженным и подавленным. Правда, вскоре, после очередной рюмки коньяка, Вовка забыл о своей печали, настроение поднялось и они вовсю веселились вместе. Антон даже попытался снять двух подвыпивших девиц, сидящих за соседнем столиком, но те оказались с кавалерами, и Антону пришлось ретироваться.
- Плюнь ты на баб, - сказал ему Вовка заплетающимся языком. – У тебя жена есть.
- Жена! – вспыхнул Антон. – ****ь она, а не жена. Ты думаешь, отчего она у родителей живет? Не догадываешься? Эх, Володя, вляпались мы с тобой в одно и тоже дерьмо!
- Постой, - опешил Вовка. – Как это?
- А так это! – зрачки у Антона сузились, глаза стали колючими и злыми. – Сука она оказалась последняя. Да что там! – он налил себе и Вовке по полному фужеру коньяка. – Эх, Вовка, Вока. Как же мы с тобой ошиблись когда-то! Ты ведь, небось, до сих пор на меня зуб точишь? Верно?
Вовка промолчал. В самую точку попал Антон, точно в яблочко.
- Вижу, вижу! Зря ты, брат, ведь я же первый влюбился в нее, а уж потом ты… Да, ладно, давай не будем ворошить прошлое… И тебе тоскливо, и мне не лучше… Только ты сломался, а я пытаюсь выжить… Давай еще выпьем и пойдем ко мне… Посидим, поболтаем, а то, разве здесь поговоришь обо все, о том, что наболело… Да, и кабак скоро закроется… Давай, не брюзжи…
- Давай, - согласился Вовка, совершенно забыв о приготовленном для Антона подарке.
Они выпили еще по одной. По дороге зашли в ближайший гастроном, купили бутылку дагестанского конька, какую-то закуску, сигареты, фрукты и пошли к Антону.
На лестничной клетке было темно, вероятно, кто-то выкрутил лампочку. Бомжи, в последнее время, повадились вывинчивать лампочки и продавать их возле метро за копейки.
Подойдя к квартире, Антон попытался вставить ключ в замок, но тут, рука его нащупала пакет.
- О, сюрприз! – удивленно воскликнул Антон.
В затуманенном мозгу Вовки вспыхнул огонь. Ведь это же граната, сейчас…
- Антон-н-н!!! – закричал было Вовка, но крик его прервал оглушительный взрыв.
Души обоих братьев вознеслись. Одна в тридцать три на небо, другая в тридцать два – в ад.
Милиция и скорая приехали довольно быстро. Удивительно, но почти одновременно с ними приехала симпатичная молодая женщина, приехала, чтобы поздравить мужа с днем рождения и попросить у него прощения.
Бог простит!
- Вова иди домой, - сказала Людка, здесь и без тебя народу невпроворот.
Вовка постоял, пробормотал что-то возле окна и отправился куда-то в темноту. Вот такая теперь у него судьба. Бродить под окнами набухавшись в хлам, пытаясь осознать что же случилось тогда, и случилось ли это с ним на самом деле?
Вот как вы считаете, было на самом деле, то что я сейчас расскажу?
30
Жил был в криминальной столице России один милиционер. Службу нес исправно, но звезд с неба не хватал, ничем примечательным не отличался, а посему, после достижения определенного возраста, бы отправлен на заслуженный отдых в звании полковника и с пенсией исчисляемой энным количеством рублей. Его благоверная супруга продолжала трудиться на благо подрастающего поколения, в должности директора одного Детского сада, в том же самом городе. Был у полковника один маленький бзик, - уж очень он любил чистоту и порядок. Сам мылся по несколько раз в день, жену заставлял мыться и любимую собаку, ежедневно купал в небольшой ванне, в своей небольшой квартире расположенной в Кировском районе города. Но, был у пенсионера бзик и побольше, - иногда, он выпивал. Нет, он не нажирался до поросячьего визга, до риз, до безумного блеска в глазах и чертиков в воспаленном мозгу, но пол литра «белой» мог откушать с большим удовольствием. Супруга не поощряла пристрастие мужа к алкоголю, но понимала, что скучно борцу с правонарушителями на заслуженном отдыхе, мается он и сердцем, и душой, от чего, закрывала глаза на его негативное пристрастие. Правда, один раз тяга к спиртному чуть было не вышла боком бравому полковнику.
Раз выкушав свою обыденную дозу, он решил маленько заполировать ее пивом, взял с собой собаку и пошел в близлежащий ларек. Купил пенсионер пиво, открыл его и направился прямиком во двор, где обычно выгуливал своего пса. Спустил он собачку, чтоб та все свои дела сделала, примостился на скамейке, тяпнул пиво, и так ему на душе грустно стало, что его собратья по оружию в это время ведут непримиримую борьбу с нарождающейся организованной преступностью, а он вынужден, вместо этого, собаку свою выгуливать, что затомилось сердце у полковника, заплакала душа, потекли мозги по закоулочкам. И полковник – пенсионер затянул грустную служебную песню: «Если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет. Значит с ними нам вести не равный бой…»
Что такое? Почему песня оборвалась на полу фразе? Дело в том, что мимо скамейки, где отдыхал наш «шаляпин» проходил участковый милиционер, увидел подвыпившего гражданина с бутылкой пива в руке и красным носом на лице, решил, что непорядок это на вверенном ему участке и сделал замечание бывшему полковнику. Осерчал полковник, топнул ногой, слюной начал брызгать:
«Да я, я бывший полковник милиции. Да я, кровь проливал в семнадцатом за таких как ты капитанов, чтобы жить, вам было, лучше и веселей чем нам. Да… Да, пошел ты капитан на».
Сказал он такие слова и испугался сам себя. Ведь, не смотря на былые заслуги, а сказать по правде, их у него и не было, полковник был не прав. Нарушил полковник административный кодекс, согрешил миляга перед законом.
Услышал участковый сии ругательные слова, почесал затылок и решил, отвести пенсионера в участок, пускай маленько протрезвеет, придет в себя, а там видно будет, что с ним делать, отпустить к чертовой матери или оштрафовать по полной программе.
Привел он пенсионера в отделение, посадил в клетку к пьяницам, ворам и хулиганам, а сам пошел чай с баранками пить, - голодный он был сильно, ведь на милицейскую зарплату сыт не будешь.
Пошел он чай пить, а полковник приметил, что перед тем, как взять в руки баранку, участковый руки забыл помыть! Запало это в душу полковнику и так его взволновало, что он даже про обиду свою забыл и про штраф. Когда выпустили его из кутузки, то побежал он домой к жене Людмиле, прихватив по дороге любимую собачку, которая, потеряв хозяина, резвилась со стаей местных дворняг. Прибежал полковник домой, залез в ванную, долго тер себя мочалкой, приговаривая:
«Моем, моем трубочиста, чисто – чисто…»
За вечернем чаем поведал он своей супруге о случившемся. «Брось ты, Анатолий – ответила ему супруга – Этих людей уже не переделаешь. Они живут в грязи, так в ней и сдохнут. Ты бы взглянул на фасад того же отделения. Весь обшарпанный, грязный, а ты хочешь, чтобы они еще и руки мыли!»
«Эх – сказал полковник – Вот если бы меня назначили главным милиционером в этом городе, то я бы навел порядок».
Хотите верьте, а хотите нет, но Бог услышал сии речи отставного полковника, и через своего представителя на Земле, уж не знаю, в каком тот звании и чине, довел их до сведения тогдашнего мэра этой самой криминальной столицы России. Понравились мэру слова пенсионера, задумался он над их глубоким смыслом, а тут как раз оказия, президент его зовет на чашечку цейлонского чая. Приехал мэр в Первопрестольную, откушал президентского чая с блинами, да пирогами с капустой и рассказал хозяину Кремля о пенсионере, за партией в большой теннис.
«Что ж – сказал президент – Коль мужичина толковый, так надо его на соответствующую должность посадить, пускай себя проявит во всем своем новаторском блеске. Я поговорю с министром внутренних дел».
Сказано – сделано. Через неделю вызывает министр к себе отставного полковника и говорит:
«Прослышал я, Анатолий, что тебя ценного фрукта, точнее, ценного кадра, на пенсию раньше срока отправили. Вот, мы тут посовещались с товарищами и решили, рано тебе голуба собачку выгуливать, да в домино с мужиками играть. Работы у нас непочатый край. Организованная гидра поднимает свои поганые головы, воры совсем обнаглели, хулиганы распоясались. Надо возвращаться, Анатолий, и служить своему народу, своей Родине. А за то, что с тобой так не справедливо поступили, то я присваиваю тебе, своим личным приказом, звание генерала и назначаю начальником ГУВД всего твоего славного города».
«Служу России» – прокричал полков…, простите, генерал и взял под козырек.
Вскоре кабинет генерала К. занял генерал П. И понеслась лихая птица тройка по проспектам, бульварам, улицам и переулкам славной криминальной столицы России.
На второй день своего назначения, генерал вызвал к себе начальника Кировского РУВД и рассказал ему один забавный случай, который произошел с одним тихим и спокойным пенсионером в районе, где он имел счастье проживать (генералу спешно выделили апартаменты в центре города, едва был подписан приказ о его назначении начальником ГУВД). Еще через день уволили бедного участкового за несоответствие служебному положению и халатному отношению к выполнению своих обязанностей. Через неделю собрал генерал всех своих заместителей, начальников главков и районов и приказал им провести среди своих сотрудников операцию «Чистые руки». Не дай бог, если кто-нибудь из них будет замечен с грязными руками, то тот час вычищать паршивца из органов! А то, взяли моду, выходят из туалета, а руки помыть забывают. Садятся за стол, а руки по локоть в дерьме. Не порядок!
Доволен собой генерал, прошла лишь неделя, а он уже столько делов наворотить смог. Только видит он, что жена его кручинится, ходит сама не своя, все у нее из рук валится, и свет то ей белый не мил.
«Что с тобой, лебедушка моя? – спрашивает генерал – О чем думы думаешь, от чего у тебя на чела тоска – кручина?»
«Грустно мне, Анатолий – отвечает супруга – Что ты вот, генерал, а я простой директор Детского Сада. Вот, если бы ты мне местечко какое получше подыскал, то я снова бы веселой стала, снова бы пирогов тебе с капустой напекла, да пряников медовых». Почесал генерал затылок, поковырялся в мозгах:
«Подумаю – говорит – Поговорю с московскими олигархами». Прошла неделя, и Людмилу назначили президентом филиала одного известного московского банка. Ну, а как же вы думаете – генеральское слово крепче гороха! Ездит генерал по городу вместе с президентшей банка, на служебном «Мерседесе», любуются его красотой.
И вдруг. Что такое. Как это, посреди такой красотищи, стоит грязное и обшарпанное здание: дверь перекошена, штукатурка на стенах осыпана, крыша прогнила, а окна побиты.
«Что это за бомжатник такой?» – спрашивает генерал шофера.
Это, товарищ генерал, не бомжатник, это 78 отделение милиции Центрального РУВД – отвечает ему шофер – Да, у нас все отделения так выглядят, не только это».
Тут вспомнил генерал, что когда был пенсионером и полковником, как отвел его этот паршивец капитан в 64 отделение, как бросилось ему в глаза, что больно уж оно убого и дряхло выглядит.
«Поехали на работу» - прокричал генерал.
«Ты что, Толик – возмутилась супруга – Мы же к прокурору на именины ехать должны!».
«Прокурор подождет – взволновался генерал, - А дела нет. Я человек дела. Мне президент, министр и мэр этот высокий пост доверили не случайно, значит они верят в меня, и я их не подведу! Поехали на Захарьевскую!»
В тот же вечер генерал подписал приказ по главку, чтобы в течении двух недель все фасады зданий: районных управлений, отделений и отделов милиции были выкрашены в розовый цвет, самый любимый цвет генерала еще с младенческой поры, а перед самими зданиями были разбиты цветники с фиалками и флоксами. Подписав приказ, генерал, с чистыми руками и совестью, отправился к прокурору пить виски, благо теперь его никто в камеру посадить не сможет.
Правда, последний приказ генерала выполнить оказалось весьма затруднительно, потому что, в городе не оказалось столько розовой краски, чтобы выкрасить ей все здания принадлежащие МВД, но генерал обещал поставить этот вопрос на коллегии министерства, которая намечалась в Москве на будущей неделе.
А так, так все идет по намеченному плану. В ментовских сортирах появилась туалетная бумага и мыло. Все милиционеры, от постовых до заместителей генерала, благоухают земляничным мылом и одеколоном, флоксы радуют глаз задержанных и потерпевших, алкашей и проституток, грабителей и добропорядочных граждан. Только, вот случилась еще одна напасть: наехали какие-то ироды на Людмилин банк. Ну, вы сами знаете, в какой стране мы с вами живем, в ней без «крыши» не в лес ни по дрова не сходить. Мало ли, что супруга сказала супостатам, что у нее муж генерал, а значит и крыша у нее соответствующая, так они не в какую. Говорят, мол мы первые этот курятник окучили, нам ты и будешь платить. Если нет, то гони отступного. Разозлился генерал, надел свой парадный мундир и поехал на «стрелку» с главным бандитом. И что оказалось? А то, что он знает этого злодея довольно давно, уже почти целый месяц, с того времени, как он стал главным милиционером в городе. А познакомились они на одном мероприятии в правительственной резиденции К2 на Каменном острове, где мэр города устраивал празднество по поводу того, что его дочь, Ксюша, от второго брака закончила без троек третий класс. Представили генералу импозантного молодого человека, с приятной улыбкой на мужественном лице, пожали они друг другу левые руки, правая у молодого человека была в гипсе, выпили водки и разошлись по разным концам парадной залы: один к силовикам пошел, другой к бизнесменам. Вот и встретились они опять, но уже в иной, совсем не благодушной обстановке. Молодой человек сразу признал генерала, но на компромисс идти отказался, поствив вопрос ребром: либо твоя супруга платит, либо у нее возникнут сложности в работе с клиентами. Разозлился генерал, ногами затопал: «Да, кто вы такие» – кричит – «Чтобы на власть наезжать?». «Мы» – спокойно отвечает молодой человек – «Мы из Тамбова, нас в городе «тамбовцами» прозвали». «Ах так» – вопит генерал – «Так я объявляю вам войну!» И, действительно, объявил. Выступил на следующий день в телевизионной программе одного прибандиченного, модного в то время, комментатора и во всеуслышание объявил войну «так называемым «тамбовцам». «Земля будет гореть под ногами у этих проходимцев» – вещал генерал в прямом эфире программы «Без башни» этого усатого клоуна. Слюной брызгал так, что у многих телезрителей экраны телевизоров влагой покрылись, пришлось сухой тряпкой протирать.
Объявить то войну, генерал объявил, а как бороться с организованной преступностью знал только по американским фильма про «крестного отца», да отечественному сериалу «Следствие ведут знатоки». Собрал он на совещание всех своих заместителей и поставил перед ними задачу, - в месячный срок разработать программу по борьбе с «тамбовской мафией». Разошлись заместители, думу думать, а генерал заперся у себя в кабинете, открыл стальной сейф, достал бутылку водки и выпил ее залпом прямо из горлышка. Вот до чего он был впечатлительным и порядочным человеком.
Прошел месяц. Вновь собрал генерал своих подчиненных и спрашивает: «Ну, как, надумали что-нибудь?».
«Никак нет. Ничего не надумали, товарищ генерал» – отвечают заместители – «Тяжело бороться с тем чего нет».
«Как это нет!» – возмутился генерал – «Когда я лично с ними общение имел». «Это не организованная преступность» - отвечают ему – «Это отдельные нехорошие личности, на худой конец, просто группа хулиганов. А организованной преступности у нас в стране пока еще нет, не созрела она, не вышла из пеленок».
«Оп вашу мать! – закричал генерал – как же это быть то может! Вы говорите, что они из пеленок еще не вылезли, а кто же тогда на мою жену – директора солидного банка – наехал? Да, этот усатый мужик, уже давно вышел из детского возраста, он не то что шорты, он свой спортивный костюм на пиджак от «Армани» сменить успел, свой велосипед и «жигули» на бронированный «Мерседес» и «Феррари», а вы мне говорите, что они еще только в зародыше».
«Ничего не знаем – отвечают ему подчиненные – Вот данные Госкомстата и Центра изучения общественного мнения – официально у нас организованной преступности нет. Это ее всякие ушлые журналисты придумали, типа Артема Боровика в Москве и Андрея Константинова в Питере. Это они со своими «совершенно секретно» и «бандитским Петербургом» людям головы задурили».
Разозлился генерал, выгнал всех своих заместителей взашей, открыл свой стальной сейф, достал из него бутылку джина и выпил её из горлышка всю до последней капли. Потом сел за стол и заплакал, вот какой он был чувствительный человек!
Проходит время, а преступность, та, которой не существует, все сильнее наглеет, все выше голову свою поганую поднимает. Не стало житья генералу, и покой и сон потерял, даже с любимой собакой гулять перестал, все больше шофер его с ней болтался. У Людмилы тоже дела не сахар и мед, наезжают на нее «тамбовцы» не дают ей развернуться на полную катушку. Вот и сидят они по ночам на кухне, без сна и покоя, вот и гадают свои печальные думы.
«Ты бы, Толик – как-то говорит ему супруга – К мэру нашему сходил, поговорил бы с ним, может, он приструнит этих «авторитетных бизнесменов».
«Куда там, милочка – отвечает генерал – Наш мэр сам кормится с рук этих супостатов. У меня в сейфе целый ворох документов имеется, о том, что мэр в курсе всех дел».
Погрустили они еще не много, по вздыхали, тут Людмила вновь говорит мужу:
«А, что если тебе к знахарке сходить, тете Фане из нашего бывшего дома? Помнишь, жена генерала Степашки. директора УФСБ по Петербургу и Ленинградской области рассказывала, как она ему помогла советом, да так помогла, что он из пожарных сразу в госбезопасность прыгнул!»
«Что ж, любовь моя, Людмила – ответил генерал – Пожалуй, послушаю я твоего совета и схожу к тете Фане из нашего бывшего дома».
Сказано – сделано.
На следующий день подкатил к Фаниному дому кортеж автомобилей с мигалками и спецномерами. Вышел из «Мерседеса» генерал, поднялся к знахарке и уединился с ней для личной беседы с глазу на глаз. Много времени прошло, а генерал все не выходит. Заволновались подчиненные, заходили кругами, стоят, по рациям разговоры разговаривают. Прошел час, другой. Вдруг, выходит генерал и весь сияет.
«Поехали – говорит шоферу – Обратно в контору. Нашел я способ, как избавится от проклятых «тамбовцев».
Приехали они в Управление, поднялся генерал к себе в кабинет, заперся в нем, сидит думу думает. А чего думает? А вот чего! Подсказала ему эта старая ведьма – Фаня средство, как избавиться от этих проходимцев. Какое? Не скажу, формула там больно сложная, да слова в заклинании больно заковыристые и трудно произносимые, но генерал-то все это на бумажке записал, поэтому он-то должен знать. А суть всего этого безобразия заключалась в следующем: как известно, все бандиты, когда ездят на «стрелки». «пробивки», «разборки» и «непонятки» с «запутками», все время представляются и браткам и «дойным коровам».
Например: приезжают в магазин к какому-нибудь азербайджанцу пацаны и говорят ему – «Слышь, черт, мы «тамбовцы» ты нам денег должен!» и все, тот «черный» все понимает, достает лопатник и платит людям дань. Или, к примеру так: приезжают пацаны на «стрелку», там их другая бригада ждет. «Вы кто?» – спрашивают те.
«Мы, «казанские» – говорят парни.
«А мы «мурманские – отвечают пацаны – «Как там у Мартина дела?»
«Спасибо, все клево» – отвечают «казанские»
« А как у Вити – Мурманского?»
«Тоже ничего»
Ну и зашибись, ну и здорово, вот и пообщались, можно по домам разъезжаться. Так вот, опоив всех бандитов города этим самым снадобьем, кстати, как генерал еще не придумал, и произнеся заветное заклинание, генерал смог бы уничтожить всех этих самых пресловутых «тамбовских». Стоило им только произнести, мол «да мы тамбовские», мол «да мы «тамбовцы», как происходил хлопок и они превращались в пыль, в облако, в пепел, который уже никому не был опасен. Приготовил генерал снадобье по секретному рецепту, вылил его в бутылку из под джина и спрятал в сейфе. Этого раствора, хватит на то, чтобы уничтожить не только местных мафиози, но и все население города Тамбов, по сколько там все «тамбовцы».
Решил только генерал испробовать зелье, как бы не обманула его эта старая карга. Вызвал он своего помощника и приказал привести к нему какого-нибудь бомжа. Помощник взял под козырек и удалился. Через пол часа привел к генералу какого-то оборванца с улицы. А генерал, к тому времени, самовар поставил, чай заварил и каплю зелья в бокал с заваркой капнул. Пришел нищий к генералу, бухнулся ему в ноги, кричит: «Не губи батюшка генерал. Не по своей воле лишился я квартиры и работы, не из-за лености своей и раздолбайства веду я такой а-социальный образ жизни. Сам-то я из бывших профессоров университета», и рассказал генералу, как его злобные «тамбовцы» квартиры и работы лишили. Подивился генерал, позабавился такому рассказу и сказал бродяге: «Ты не бойся старик, я тебя обижать не стану. Я пригласил тебя на беседу, потому что, хочу знать, чем живет, чем дышит простой городской люд, какие у него проблемы, какие чаяния. Так что, ты меня не бойся, пей чай ч пряниками и радуйся жизни!» Услышав такие слова, бомж тут же цапнул не мытой (!!!) рукой пряник и засунул его в рот. Генерал поморщился, но сдержался, ведь ему нужно было знать, подействует снадобье или нет. Вот наконец, цапнув второй пряник, нищий взял в руки бокал и сделал глоток. И… И ничего. Генерал изумленно смотрел на то, как мужичина прихлебывает чай и лопает медовые пряники. Обманула старая ведьма, подумал генерал и весь потом покрылся, словно в сауну его запихнули прямо в мундире. Сидит, глаза выпучил, смотрит на бомжа и ничего не понимает. Ах, ты кузькина мать! – он хлопнул себя по лбу, как же я забыл, он же слова заветного не произнес. «А скажи как мне братец» – обратился генерал к бывшему профессору – «Ты ученый человек, как правильно называть жителя города Тамбова?» Усмехнулся профессор, вытер грязным рукавом рот, собрал со стола крошки и отхлебнул «целебного» чая – «тамбовец», едва только произнес он, как бокал упал на пол и разбился, а нищего и след простыл, лишь какой-то неприятный запах распространился в кабинете генерала. Генерал открыл форточку и запах вскоре исчез. Генерал потер руки. «Все, пиз..ц настал всем этим «тамбовским волкам». Вызвав к себе помощника и сообщив ему о том, что он еще не много поработает, генерал открыл стальной сейф, достал из него бутылку виски, выпил ее из горлышка, сел за стол и заиндевел весь от головы до пят. Вот какой впечатлительный он был человек.
На следующий день издал генерал очередной приказ по главку за номером 666. Это было совсекретное распоряжение о том, чтобы во все злачные заведения города была завезена минеральная вода, а «тамбовцы» ничего кроме минералки, кефира и молока не употребляли, с добавлением генеральского зелья. И началась свистопляска. На заводе «Полюстрово» оборудовали специальный цех, где в обычную минеральную воду добавляли специальное снадобье. Возле автомата по розливу воды в бутылки стояли люди в белых халатах, с пипетками в руках и капали по одной капле в каждую бутыль. Работа была тяжелой, но благой. Генерал сам контролировал этот процесс, личным примером показав подчиненным, это они стояли в белых халатах для конспирации, как и сколько надо капать в минеральную воду специального зелья. Вскоре первая партия «генеральской» воды поступила в различные питейные заведения, где привыкли собираться бандиты: «Коелгу», «Розу ветров», «»Рим» и другие. Еще через день агенты донесли генералу, что во время одной из бандитских стрелок, один из авторитетных тамбовских лидеров – Залупатый, исчез прямо на глазах у братков. Эта история получила широкое распространение в городе, а генерал сидя на кухне с женой, радостно потирал руки. «Я же обещал этим ублюдкам, что покончу с ними, и я это сделаю!» «Конечно, дорогой» – вторила ему жена – «Ведь ты у меня настоящий полковник!» Генерал чуточку обиделся, но когда узнал, что это всего лишь песня из репертуара его любимой певицы, как тут же успокоился и пришел в такое приятное расположение духа, что завалил жену на кровать, чего с ним не случалось уже несколько лет. «Ты что, Толик, «Виагры» наелся?» – спросила его жена, отдуваясь, и поправляя прическу, после того, как он отвалился в сторону и закатив глаза к небу, лежал, тяжело дыша. «Нет, любовь моя, Людмила» – ответил генерал – «Просто, я нестоящий генерал!».
После того случая с «тамбовским» авторитетом, генералу на стол регулярно ложились сводки, словно с места боевых действий. То там, то здесь, прилюдно исчезали целые команды «тамбовских» бандитов. Ряды братвы редели не по дням, а по часам. Ни одна междоусобная война не уносила столько молодых жизней, как генералово зелье. Генерал потирал руки, а в бандитской среде началась паника. Вся «тамбовская» верхушка собралась на секретное совещание в гостинице «Европа» в центре города. Отель в котором секретничали бандиты, охраняло около сотни вооруженных до зубов боевиков и в два раза больше ОМОНовцев и СОБРовцев, которые следили, как бы чего не натворили эти головорезы. Совещание длилось три дня и три ночи, но бандиты так и не пришли к единому мнению, только главный бандит с усиками и повязкой на правой руке, сказал, что отныне все оставшиеся в живых братки должны называть себя не «тамбовскими», а «ка». Он не расшифровал, что обозначает это самое «ка», но зато сказал, что сам поменяет свою фамилию, чтобы менты к нему не вязались.
На том и порешили, разослав по всем бригадам, звеньям, группам и группировкам циркуляры с секретным предписанием, отныне именоваться «ка», а не «тамбовцами». Поскольку никто из агентов генерала на этом совещании не присутствовал, то результатов его он не узнал, зато, вскоре, до генерала дошли слухи, что бандиты перестали исчезать.
«Тут есть два варианта – докладывал генералу его помощник – Либо они все исчезли, либо свалили из города в свой Тамбов».
«А кто же тогда в «Европе» совещался?» – спросил генерал.
«Посовещались и свалили, товарищ генерал» – ответил помощник.
В тот же вечер, генерал осчастливил своих сограждан пламенной речью в программе того же прибандитченного усатого таракана.
«Я обещал горожанам - чирикал генерал – Что очищу город от бандитов. Конечно, пока рано говорить обо всех группировках орудующих в нашем регионе, но основную, самую кровавую, самую кровожадную, мы уничтожили, не потеряв, при этом, ни одного человека. Я официально заявляю, что «тамбовского преступного сообщества» больше не существует! Теперь я намерен приступить к ликвидации так называемых «казанцев», а за ними та же участь ждет и остальных. Так что, если на ком нет крови, если кто-то из слышащих меня сейчас, так называемых братков, захочет прийти к нам с повинной, так милости просим на Арсенальную набережную в СИЗО №1, в народе именуемыми «Кресты». Там мы открыли общественную приемную, для тех кто хочет завязать с прошлым и начать новую созидательную жизнь, на благо города, страны и всего советского, простите, всего российского народа! Ура товарищи!»
«Ура!!!»- завопил, этот усатый подхалим, с пидаристической улыбкой на лоснящейся физиономии.
В это время вся верхушка «тамбовских» сидела в казино «Конти» и на большом экране смотрела выступление генерала и опладировала его словесному поносу. Все дело было в том, что люди главного «тамбовца» выяснили причину всех бед, обрушившихся на их головы за последнее время. Они нашли старую Фаню, выбили у нее рецепт противоядия, а саму старуху закопали живьем на Большеохтинском кладбище, недалеко от Цоевского погоста, возле могилы Залупатого, пускай он ее на том свете в чувства приводит. Так что, вся верхушка группировки была цела и невредима, а генерал потерял все рычаги влияния на ситуацию в городе. Но, ведь генерал об это не знал, поэтому, сразу после прямого эфира, он поехал в свой кабинет, открыл стальной сейф и… И увидел, что у него нечего выпить. Лишь в бутылки из под джина на самом донышке осталась малая доза. Он вздохнул, сделал глоток, швырнул бутылку в сторону и заплакал. Вот какой он был тупой.
Вызвав своего водителя, генерал сказал ему: «Вася, поехали на Московский вокзал, я хочу выпить обычной паленой водки, как в прежние, добрые времена. Поболтаться среди простых проституток, нищих и бездомных. Поговорить с обычными простыми людьми. Поехали, Вася». Генерал снял свою форму, одел простую кожаную куртку и, сев в машину, поехал на вокзал. На вокзале он долго болтался среди разномастной шпаны, чем привлек к себе внимание постового милиционера, но тот распознав в пьянчужке своего главного начальника, машинально отдал ему честь и скрылся из вида, чтобы не мозолить глаза генералу. А генерал был уже в дупель пьян, от «подвальной» водки, от травкти, которую ему предложила какая-то миньетчица, от спертого воздуха и грохота пребывающих составов.
Когда, пошатываясь, генерал направился к своему служебному автомобилю, то его окликнул какой-то невысокий мужичок с землистым цветом лица и огромной торбой за спиной. «Не подскажешь мне, мил человек – где бы мне гостиницу снять?»
«Гостиницу – рассмеялся генерал – Да, где же ты с такой харей гостиницу снимешь. Тебя и в ночлежку-то не пустят»
«Это почему?» – поинтересовался мужичок.
«А потому что, это культурная столица России, а не какой-нибудь Вышний Волочок»
«А что же мне делать –то?» – спросил мужик.
«Постой, так ты не из нашего региона?» – осенило генерала.
«Нет, я из Тамбова» - ответил мужичок.
«Так ты тамбовец!».
Едва лишь генерал произнес эти слова, как превратился в легкое облачко и воспарил ввысь. Мужчина недоуменно покрутил головой, поглядел влево и вправо, заглянул под скамейку, возле которой они стояли, сказал: «Мистика какая-то» и зашагал прочь, искать гостиницу.
А генеральское облако знай себе плывет по небу в сторону столицы. Сидел в это время возле мясокомбината «Самсон» сторож и в небо зенки пялил. Вдруг видит, плывет по небу облако, так оно на свинью похоже, хоть плач. Поймал сторож это облако и поволок на комбинат, на мясо сдавать. А на комбинате директором ставленник «тамбовской мафии» работал, он в свинье-то генерала и признал. Позвонил он своему боссу и сообщил ему об этом. Обрадовался главный «тамбовец», велел тот час привезти его на «Самсон». Привезли. Видит, такая благообразная свинья лежит в луже и чавкает. Жалко ему стало губить животное, приказал отвести свинью в отдельный кабинет с телефоном и стальным сейфом, а в документах указать, что к должности директора филиала мясокомбината приступил господин П. Мало ли, что господин П., является обычной свиньей, если у нас кухарка может управлять государством, то почему бы свинье не справиться с управлением мясокомбинатом. Ведь управляла же она всей городской милицией, будучи еще не свиньей, а генералом.
Прошло уже много времени, а эта свинья так и руководит комбинатом, правда в глаза нового руководителя никто не видел, но говорят, что мужик он строгий, просто зверь, а еще говорят, что любит он зашибать горькую, заливать за воротник, и от того из-за дверей его кабинета часто доносится: то ли поросячье хрюканье, толи свинячий визг, толи пение песни о том, что «Кто-то кое-где у нас порой».
Вот такая он свинья, а не человек! А может и наоборот, кто в этом крестьянском подворье разберется.
Да, а Людмила, после исчезновения мужа и краха головного московского банка на должность заведующей Детского Сада не вернулась, она теперь руководит ассоциацией женщин предпринимательниц и сидит рядом с женой главного «тамбовца» совсем не криминальной, а культурной столицы России.
Будете у нас в Тамбове, заходите, милости просим!
Быль это или нет, но после третьей рюмки «Льдинки» поверишь, что все это чистейшая правда.
- Леньк, а Леньк, - Людка вылупила на меня глаза и стала подтирать желтую слюну сползавшую по вытянутой струной коже на горле.
- Ну чаво?
- Не чавокай, ты же интеллигентный мужик, а не это быдло, - она махнула ногой в сторону спящего Лехи. – Траву жрал перед твоим приходом.
- Траву?
- Ну, - кивнула «Губа». – Нарвал где-то пожухлую травку и хавал.
- Так на закуску, - решил я. – Я и сам бывало, когда закусить нечем, каким-нибудь листиком или травкой закушу.
- Ты не понял, - вступил в разговор Художник. – Он прямо дерн целый приволок и жрал словно свинья.
- Ты смотрел кино, «Мертвый сезон» где фашисты в лагере из людей скотов делали испытывая на них всякие препараты, так вот и он так же.
- А, - догадался я. – Так ведь он ширяется!
- Что делает? – Людки сделала вид, что не поняла, о чем я только что сказал.
- Он что, ку-ку, - вставил Вова-Художник. – Пьет и колется.
Я кивнул головой. Люди стремятся на тот свет любыми способами, а наша пропагандистская машина кричит, что россияне счастливы при Путине. Конечно, он да Алина Кабаева где-то у левого плеча, как когда-то было и у нас, где-то на обочине жизни.
31
Жили в одном городе два китайских еврея или еврейских китая, пойди их разбери, узкоглазых. Короче, по национальности они были корейцы, но у одного мама была еврейкой, а у другой – папа. Его звали Се Ры Фуй, а ее Пиз Са Ма, для краткости и из-за нежелания вывихнуть свой язык, я буду их называть коротко: Се и Са. Больше всего на свете они любили Е, причем Е именно с большой буквы, потому что, придавались этому занятию двадцать четыре часа в сутки. Зайдешь бывало к ним в гости, а они в пастели кувыркаются. Вначале, как-то непривычно было и не удобно, все же секс это довольно интимное занятие, но ничего, со временем освоился. Сидишь на кровати, на самом краешке, смотришь чемпионат мира по футболу, а позади тебя только стоны, да скрип кровати. Вот до чего Се любил свою Са. Идешь мимо их дома, свистнешь пару раз, на всякий случай, а Се к окну подходит голый и кричит:
- Не могу, Лен Ич, Са голодная, никак кончить не может, может ты купишь портвейна и зайдешь?
- Хорошо, - ору я. – Выбрасывай деньги.
Вот так, приходилось мне одному по магазинам шастать, да в очередях толкаться, пока он удовлетворял свою ненасытную Са. По сути своей и по внешности, оба они были дебилами, как в прямом, так и в переносном смысле этого слова. Ну, мало того, что они просто были помешаны на е, правда с большой буквы, но все же, так у них еще самомнение, самооценка и самодурство было настолько завышено, что поднеси к ним какой-нибудь арифмометр или амперметр, так зашкалит и взорвется к чертовой матери, даже спасибо не сказав. Что же касается их физических недостатков, так Се был жирен, словно боров, морда у него точно имела свинячий вид, особенно глаза, маленькие, черненькие, или блестят от алкоголя, или злые с устатку. Нос здоровый, рот маленький, зубы желтые и съеденные почти до корней. Весь волосатый словно горилла, живот до колена, а из-под него машна висит и елдык болтается. Этот самый, что из-под пуза у него вечно болтался, был предметом особой гордости Се. Нет, он не выпячивал его, не вытаскивал на продажу, он скромно, часто потупив взгляд, сообщал, что у него игрушка аж дцать сантиметров. Иногда эта гордость, особенно в пьяном безобразии, приводила к некоторым неприятностям, в которые по неволи были втянуты и мы. Раз купаемся мы на пруду возле завода «Равенсоник», ну, выпили естественно портвейна, по две бутылки на рыло, пьяные уже, а лето, жарко, пот льет градом, голова раскалывается от палящего солнца. Вот мы и пошли купаться на пруд. Приходим, мама дорогая, а народища столько, что плюнуть некуда, и в массе своей молоденькие мамаши с детьми, а у нас одни плавки на четверых. Решили купаться по очереди. ПервымКэп Ыч полез в воду, хозяин этих самых плавок. Выкупался, передал мне. Я пошел в кусты, переоделся, купнулся, чуть башкой о бетонную плиту не шарахнулся, хорошо маленько левее взял, а то, некому бы было вам эту притчу рассказывать. Искупался, передаю плавки, словно эстафетную палочку – Се. Тот, совершенно игнорируя присутствие вокруг нас массы молодых дам с детьми, и не очень молодых старух, но, слава Богу, без детей, а то нам бы мало не показалось, снимает с себя семейные трусы и выставляет на показ свое хозяйство, отсвечивая на голой жопой.Кэп Ыч не выдержал и сказал:
- Се, ты бы хоть постеснялся, ерш твою медь, тут же дети бегают и женщины!
Мы фыркнули и отвернулись, а Се спокойно отвечает, так это, приводит свои контраргументы:
- Дурак тыКэп Ыч. Если бы он висел, словно покойник, тогда бы ты был прав, но ведь он бодр и весел. Поэтому и стыдиться нечего, - он повернулся. Он действительно был чем-то встревожен. Где-то поблизости ходит ****ь, это его «ОН» чувствовал за версту.
Правда, тогда мы упились в «каканю», поэтому поймать проститутку ему так и не удалось, зато в другой раз он оторвался на полную катушку, но эта уже другая история. Сейчас я перехожу к описанию другой участницы драмы, перелетаю к Са. Эта ****ь, была младше его на десять лет, но пила, еблась и выступала наравне со своим старшим половым партнером. Роста она была, как все корейские евреи - метр с кепкой, рожу имела страшную, особенно с похмелья, а пила она наравне снами, щеки висели у нее, как у боксера, но не у того, который «братья Кличко», а у собачьей породы. Грудь у нее практически отсутствовала, зато кормовая часть была чересчур выдающихся размеров, ноги же напоминали слоновьи, понять, где низ, а где верх, я имею ввиду, где ляжки, а где голень, было практически невозможно, разве, что после пятого стакана. Губы у нее были толстые и слюнявые, а другие губы, напоминали двустворчатого моллюска, который изредка выглядывал из свей раковины. Да, все верно, поначалу он лишь мелькал перед нашими глазами, когда мы играли у Се на кухне в карты, а потом от него просто спасу не стало. Дело в том, что Се очень возбуждался, когда Са ходила в неглиже перед его приятелями и собутыльниками. Стоило ему выпить лишний стакан, как он кричал:
- Эй, жучка, ну-ка иди сюда!
Са приходила на кухню в халате на голое тело, а может, в кимоно, я в этих восточных тонкостях ничего не смыслю, особенно после пятого стакана, да и тридцатиградусной жары, приходила и спрашивала:
- Чего тебе пидр гнойный нужно?
- Жучка, раздевайся, - командовал Се.
Са естественно кокетничала, выебывалась, словно муха на одуванчик, но потом эффектно скидывала с себя халат и оставалась в чем мать родила.
- Лен Ич! – орал Се, проигравший пятый раз подряд в дурака. – Смотри какие в Са прекрасные губы.
Он брал за одну «губу» оттягивал ее и отпускал, раздавался звонких хлопок – Чпок!
Всем было весело. А Се тащил Са в постель. Пока они удовлетворяли свою похоть, мы с Кэп Ычом пили портвейн и играли в карты. Вот с этого то все и началось. Точнее, началось все с того, что Се, наморщив свой поросячий лоб, изрек: «Са нужны мужики, ей меня мало!» С чего он это взял, -непонятно, но именно с того временя, когда эта бредовая идея прилетела ему в голову, он всячески стал подкладывать Са под нас с Кэп Ычом. Поначалу мы не велись, ну, как так можно, девушка нашего приятеля, и расписывать ее по кругу, но потом… Потом Се придумал нечто вроде домашнего театра, как в старину у помещиков были крепостные актеры, так и мы, словно Эдиты Пьехи вынуждены были участвовать в этом фарсе, иначе – «Смотрите футбол на улице, а не у меня дома. Здесь, что вам, притон?» Да нет, Се, здесь все гораздо хуже, здесь психбольница – отделение для буйных.
Се когда-то участвовал в школьной самодеятельности и решил тряхнуть стариной, поставить водевиль что-то наподобие «Веселой вдовы». В спектакли принимали участие: Са, Кэп Ыч, я и сам Се, он же – режиссер-постановщик. Жалко, только зрителей не было, точнее, зрителями были мы сами.
Короче. Са лежала в голом виде на диване, потом вскакивала на него и выла трубным голосом, вертя неимоверно большим задом:
«Вчера я танцевала с одним нахалом,
И было это дело под одеялом!» - старая дурацкая вещица.
А мы по очереди, выпив для куражу стакан портвейна, должны были забегать в комнату к ней и пели свои партии. Первым был Кэп Ыч, который делал вид, что сильно возжелал толстожопую даму, и не может больше терпеть, от чего, занимается мастурбацией и поет, на мотив известной песенки – «Летки-еньки»:
«Раз-два ноги раздвинь-ка,
Как тебе не стыдно спать.
Видишь моя большая писька,
Вас приглашает танцевать!»
При этом он поворачивается лицом к Са, чтобы она по достоинству оценила его хозблок. Са делала кислую физиономию, отворачивалась и притворялась спящей. Едва расстроенный Кэп Ыч удалялся восвояси – пить портвейн, как Са вскакивала с дивана и вновь, затягивала свой куплет. Следующим на очереди был я. Но, по сценарию, тоже получал отказ. Наконец, появлялся Се, в изрядном подпитии, с красной мордой, и басил:
«Раз-два…»
Са хлопала ресницами, прыгала на диване и, хватая Се за его уд, тащила в постель, при этом напевая:
« Не пойте, не пляшите и не дрочите,
А лучше поскорее мне засадите!»
После чего шло совокупление под аплодисменты зрителей, они же актеры, получившие отказ, и звуки заключительного аккорда водевиля:
« Сегодня мы танцуем с моим нахалом,
И прямо на виду всех над одеялом!»
Мы с Кэп Ычом удалялись на кухню пить портвейн, а эти лицедеи кувыркались в постели, словно зайчики.
Вот такие игрища устраивал Се для Са. Как видите, все было мирно и пристойно, до поры до времени, пока паранойя вконец не поселилась в сердце у Се. Раз втемяшив себе в голову, что Са остается неудовлетворенной после его поебок, он постоянно стремился подложить ее под нас, ну, на худой конец, заставить ее делать миньет. Мы долго открещивались, но в конце концов сдались, чем приводили в неописуемое возбуждение Се, который надрачивал свой уд, а затем вставлял его Са в задницу. Я ему несколько раз предлагал сходить к психологу или сексопатологу, но он и слушать об это не желал.
- И что я ему скажу, Лен Ич? – спрашивал Се, потягивая портвейн. – Что никак не могу кончить?
- Не знаю, Се, - отвечал я. – Но, согласись, это ненормально, когда у тебя на глазах твоя девушка отсасывает у чужих людей.
- Вы не чужие, вы свои, - отвечал Се.
Какая разница, свой или чужой? Тем более, что скоро появились и чужие. Он заставлял Са снимать на улице молодых пацанов и брать у них в рот, прямо перед его домом на скамейке. Иногда, он разрешал Са совокупиться с кем-нибудь из ебарей в детском домике посреди двора. Правда, уходить с молодыми кобелями он ей не разрешал, вступая в конфликт с молодчиками. Кто из них был болен тяжелее, я так и не понял, наверное оба одинаково, а тут еще Кэп Ыч с женой поругался, так тоже пристрастился к этому делу. Придет, бывало, в гости, портвейну выпить и в карты сыграть, да и останется ночевать. Проснется в часа три, покличет Са, та юрк к нему в кровать и понеслась она по кочкам! Се глаза продерет, шум то и скрежет стоит на весь подъезд, обматерит обоих и пойдет на кухню – портвейн пить. Грустно ему становилось от этого, но ничего поделать он не мог. Ну, никак не мог он кончить, хоть плачь! А Са цвела и пахла, как сакура на японском острове Хонсю.
- Са, - говорил ей Се. – Если хочешь еться, то делай это при мне. Если хоть раз изменишь, то я тебе этого никогда не прощу. Ты понимаешь меня, Жучка?
- Да, любимый, - отвечала Са и целовала его в губы, ртом пропахшим чужой спермой.
Жили они так целых три года и десять дней, а потом случился у Са роман на стороне, даже не роман, а легкая интрижка, с одним кобелем из родного корейского поселка Коньвпень. Покувыркались они с парнем денек, пока Се переевший портвейна валялся «в окурках» у себя в сарае. Прознал об этом Се, возбудился не на шутку, стукнул своим удом по столу и… Засадил занозу. Заорал он, как раненый буйвол, прибежала к нему Са, бросилась в ноги и плачет:
- Прости меня милый Се, все что хочешь для тебя сделаю, только не бросай меня!
- Поздно, - кричит Се. – У меня заноза в моем члене, вытащи ее иначе помру я прямо сейчас.
Взяла Са пинцет, долго возилась, но занозу вытащила. Полегчало на мгновение Се, но потом он, безжизненный рухнул на кровать и застонал:
- Купи какую-нибудь мазь в аптеке и бутылку портвейна, только 33-го, другого не бери, другие все говно!
Сбегала Са в аптеку, купила «Асклезан» и в «Находку» забежала, да только небыло там 33-го портвейна. Купила она, на свой страх и риск, 72-го и вернулась к Се. Увидел он 72-й портвейн, почернел вес от злости и завопил истошным голосом:
- Ты что, сучка, разве ты деньги зарабатываешь?! Зачем ты мне эту дрянь принесла? Вот сама ее и пей! – и ударил он Са под левый глаз. Стерпела Са, поплакала маленько, а когда слезы иссякли и засохли, то заглянула в комнату к Се, а он лежит и в потолок смотрит, грустно – грустно. Пожалела его Са, прибежала, плюхнулась рядом:
- Что мне сделать для тебя, кота, - говорить она. – Хочешь, раком встану?
- Ты, что дура? – закричал Се. – У меня же уд поранен, и вообще, я помирать собрался, оттого, что не купила ты мне моего любимого 33-го портвейна, а принесла поганый 72-й.
- Я тебе помру, - закричала Са, взяла мази и намазала ему уд, а потом забинтовала.
Возбудился Се, от прикосновения Са пальцев, воспрял было духом, да что-то тяжелое на сердце упало, что-то так сильно сдавило его сердце, что он ничего-то и сказать не смог. Лежит он, плачет и понимает, что уходит он из этого прекрасного корейского мира в мир иной, мир неведомый. Взял он Са за волосы и говорит:
- Са си.
- Что, - не поняла Са. – Что ты хочешь любимый мой козлик, с большим удом?
- Саси, - едва слышно произнес Се и потерял сознание.
Так мы и застали их с Кэп Ычом, когда пришли с рыбалки. Се лежал на постели уже окоченевший, а Са наяривала языком его уд, надеясь, что сие искусственное дыхание вернет его к жизни.
Не вышло!
Да, так я как обычно отвлекся на что-то светлое и прекрасное, аки любовь и секс. А тем временем, Ольга пошевелилась и застонала во сне.
- Как они с Димкой жили, ума не приложу, - вздохнув сказал я.
- А тебе и нех*й прикладывать, - эхом отозвалась Людка.
- Люд, тебя не поймешь. То интеллигентом обзываешь, а то кричишь, что у меня мозгов нету. Ты уж определись пожалуйста, а то х*й тебя победи, с кокой стороны к тебе не подойдешь всюду Албертино Лоретти прикрывает.
- Мой Альбертик, - глухо рассмеялась Людка. – Мой защитничек. Вон как сопит в две дырочки. – Она пнула сопящего мужчину ногой, и он что-то пробубнил сквозь сон.
Вот оно бомжатское счастье. Алкоголическая явь смешанная с зловоньем и жужжаньем насекомых.
В окошко постукчали.
- Кто еще? –крикнула «губа».
- Это Володя, - раздался голос с улицы. – Стасик умер.
- Не знаю никаких Стасиков, - ответила Людка, а я уже поднялся и переступая через спящую молодежь поспешил к выходу. Как нестранно, окно служило именно им.
- Вов, я сейчас выйду, - крикнул я на улицу.
- Ты куда полез? – пьяная Людка не желала чтобы я покидал их обитель, ей видите ли скучно становилось где-то в середине попойки, когда половина народа уже спала, а вторая превращалась в блеющих овец и не могла членораздельно произносить свои иссохшие речи.
- Стас умер, - буркнул я. – Анголец!
33
При том, что Стас изредка рассказывал в узком кругу о том, как он очутился в Африке, определенной ясности из его слов не вырисовывалось. Так с бухты-барахты очутится в воюющей стране было довольно странным. Понятно, Сашка-морпех попал на Кубу в качестве инструктора и просто на действительную службу в дружественную державу, так у нас с ними договор был о дружбе и сотрудничестве, как с десятком других социалистических сателлитов СССР. Ведь многие мои приятели служили в ГДР или Чехословакии и это не считалось чем-то из ряда вон. Другое дедо Афганистан. Это сегодня патриоты считают, что мы влезли в эту страну совершенно законным способом, откликнувшись на просьбу Кармаля о военной помощи в соответствии с подписанным накануне договором о дружбе и взаимопомощи в случае возникновения на сопредельной территории военной напряженности. Но, х*й с ними с патриотами, эти всче потомку князей Владимиров и Ивана Грозного, им бы лишь бы по*****ть о величии России и о слабости остального демократического мира. Но тогда, ведь даже американцы в открытую не стали воевать, а мы отправили туда свои войска. Вот Стасик и оказался на войне.
Из Вовкиного рассказа и его иногда бессвязных воспоминаний, я, в принципе, составил для себя некую картину его короткого пребывания в Анголе, но большего выжать из него было невозможно. Все то что он успел рассказать сводилось только к одному единственному эпизоду с его ранением и о том, как Вовка спасал его тогда в джунглях. Стоило говорить, что после возвращения родная держава приняла его в свои распростертые объятия, одела, обула, напоила, накормила и спать уложила. Было несколько иначе, но на завод «Красная заря» он уже не вернулся, а работал контролером (вахтером) на заводе «Красный химик» на Химическом переулке возле парка 9-о января. Работа была не пыльная, но ужасно вонючая, поскольку этот самый химик выбрасывал в атмосферу такие ядовитые, пахучие смеси, что дышать без противогаза было просто невозможно. Но, руководство считало, что все это рабочая блажь и запрещало ходить по территории даже в марлевых повязках. В цехах – пожалуйста, можете даже респиратор на рыло натянуть, а на территории и вокруг – не дай вам КПСС. Ведь если поднимется кипеж, то завод прикроют. Вон ведь, Горбач обещал американцам закрыть все вредные предприятия в пределах жилой застройки. Горбачев обещал, а местное начальство сопротивлялось. Куда оно денется, если предприятие перепрофилируют или перенесут куда-нибудь за городские границы. Вот и торчал народ глядя, как из-за высоких тополей в парке 9-о января поднимается в небеса столб бурого дыма с розовым отливом, а потом еще вонь стоит по всему району в течении нескольких дней.
«Что-то опять изобрели на благо народа, - бурчали местные старухи, выгуливая в парке своих внуков, - чтоб они там все передохли!»
Но причем здесь Стас? Его и так подорванное здоровье стало постепенно ухудшаться, и он решил уволиться с завода.
Устроился тем же охранником на аккумуляторный, что на улице Трефолева. Но там внезапно случился пожар и всю охрану разогнали, посчитав, что это они пропустили на территорию диверсантов, которые и подожгли цех с готовой продукцией.
Потом случилась байда с комнатой, про историю с которой Стас предпочитал молчать даже круче чем про войну.
Он улыбался своей кошачьей улыбкой, и своим горловым голосом предлагал пройтись по помойкам и пособирать чего-нибудь полезного.
Может он таким образом закрывался от этого злобного мира, а может последствия контузии давали о себе знать, тем более, что ему было уже за пятьдесят и его образ жизни, явно не оказывал благодатное влияние на его здоровье и умственное состояние.
Ванька Бодулай живший со Стасом в одной парадной, что-то знал, как бывший мент, о том, как в начале девяностых у Стаса отжали комнату, но особо не распространялся об этом. похоже это была классическая разводка тех времен, когда человека опаивали до одури, а потом либо убивали, либо прописывали в какой-нибудь заброшенной деревне в вологодской или псковской области, из которой человек уже не возвращался, а если и возвращался, то жил, как Стас в подвале своего бывшего дома. И даже круче, в той самой парадной, в которой когда-то была его комната.
Падая вниз сам не понимаешь, каким образом превыкаешь к этому жуткому процессу падения и, в определенный момент, перестаешь сопротивляться. Если окинуть оком хотя бы лишь один наш квартал, то оторопь берет от того, сколько крепких, еще не старых мужчин и женщин, ухитрились свалиться и никогда не сумели подняться.
Полковник-афганец, получивший орден Красной звезды за свою войну. Он был артиллерист и прикрывал своим огнем пехотинце, когда по его расчету какой-то пиндос выстрелил из ПЗРК. Он получил орден и контузию, и пел под расстроенную гитару свои заунывные песни про Афган, пока какие-то ухари, как он представлял их «мои племянники из Москвы», однажды не вывели его из комнаты и не сопроводили куда-то в тартарары.
Про Сулеймана разговор особый. Этот татарин сам виноват, что просрал свою хату, - бухал чрезмерно. Но и у него была отмазка. «Ты, Леха, не обосрешся, когда к твоему лбу приставят дуло пистолета?»
Беспредел творившийся в девяностые годы был жуткий и те, кто не сумел тогда найти в себе силы, тот упал и не поднялся. Но, что казалось мне поразительным, ведь тогда нард не мер, как нынче. Основной покос начался как раз в тучные годы, когда и нефть росла и благосостояние людей заметно выросло.
Расслабился народ, подумал, что раз «лихие» пержили, то при батьке царе Путине нам все уже по колено будет. Ан, нет, в этой стране расслабляться нельзя, а тем более, если ты живешь на Оборонной улице. Ощерься и держи оборону всеми доступными и недоступными способами.
С Вовой было еще сложнее, ведь он из другого города, а тем более сиженный.
После возвращения из армии, Володя устроился на работу…в милицию. Боевой офицер, пускай и с жопой вместо лица, но все же. Честно скажу, был немного выпивши и поэтому суть его истории помню недостаточно четко, а что-то придумывать в этой «книге мертвых», как сказал бы Лимонов, у меня нет никакого желания. Здесь все так как рассказывали мне сами герои моего повествования или то, что я наблюдал своими глазами. Разве что, про корейцев Сё и Са присочинил маленько, чтобы не выдавать подлинные имена героев рассказа.
В начале восьмидесятых, служил Вовка участковым инспектором в каком-то там районе Свердловска. Служил не тужил, не то чтобы особо поднялся, но серьезных проблем не испытывал.
Был у него приятель, еще по Общевойсковому училищу, который демобилизовавшись со службы жил со своей семьей как раз в его микрорайоне, где Вовка и служил участковым. И вот однажды случилась жуткая история. У Кости, так звали его однокашника, пропала двенадцатилетняя дочь. Стоит отметить, что пропажи малолетних девочек и молодых женщин в советские годы небыло чем-то уж совсем запредельным. Только в одной ростовской области некие маньяки (тогда о Чикаттило еще небыло известно и за его преступления наказывали других, в том числе двоих расстреляли) изнасиловали и убили несколько десятков женщин и детей. Всю свердловскую милицию подняли на уши еще месяц назад, когда в уралмашевском районе нашли тела двух молодых женщин с признаками насильственной смерти. Всю милицию перевели на усиленный режим службы – лишив отпусков и выходных. Маньяка не нашли, зато нашли Костину дочь в канализационном люке, изнасилованную и задушенную. Кости не находил себе места и жутко пил, вовлекая в это занятие своего друга Володю.
Во время одной из таких попоек, Володя узнал, что Костя не является отцом девочки, а настоящим биологическим папой был Костин товарищ по прежнему месту службы. Об этом Константин узнал буквально накануне, когда жена сообщила ему о прежней измене.
- Я уж и не пойму, зачем мне Верка об этом сейчас сказала, - размазывая пьяные слезы по лицу, вопрошал Костя, глядя на Вовку сквозь мутный стакан. _ Чтобы мне еще больней сделать? Мало того, что я дочери лишился, так еще и рогатым козлом оказался!
- Н-да, - произнес Володя сам не понимая, к чему эти женские признания в такой страшный для семьи момент. Ведь не исключено, что в пьяном угаре Костя захочет чего-нибудь сделать с собой или со своей супругой. Вариант, что своим признанием Века хотела облегчить страдания своего мужа, мол, дочка-то не твоя, казались еще более чудовищными в данной ситуации. Но, Володя запомнил это и потом, когда страсти по убиенно постепенно улеглись, занялся этим самым биологическим отцом.
Полинин отец, а Костину дочь звали Полиной, жил в этом же городе, только где-то на окраине. Со слов Верки, а Володе пришлось провести с ней нелегкую беседу, после того, как она вышла из штопора, это была случайная связь, когда у них с Константином личная жизнь катилась под откос.
- Ни жилья, ни работы (ей приходилось работать на почте, нянечкой в детском саду, посудомойкой, поскольку молодого лейтенанта гоняли вовсю по округам всего Уральского ВО), а тут еще Костя вроде, как бабу себе нашел из медсанбата. Я в это сначала не верила, но хорошие люди мне подсказали, как можно убедиться в этом, - заплаканная Верка сжала губы до синевы.
- Это твой …, - Володя замялся, подыскивая нужное слово. – Друг надоумил?
- Друг, - кивнула женщина. – Таких друзей за х*й и в мужей. Я потом уже поняла, что он таким образом хотел меня вывести из себя и на почве ревности поиметь, словно площадную девку.
- А ты и повелась, - Володя выключил диктофон. Такую дрянь даже пленка не всегда вынесет.
В общем, засекла я своего благоверного с этой медичкой и в тот же вечер отдалась соему почитателю.
- А как ты узнала, - после непродолжительной паузы, спросил Володя, - что это его ребенок?
- Та, я вначале и не думала об этом, тем паче, что Костю опять перевели, теперь во Владивосток, и те измены как-то отошли на второй план. Наладились у нас отношения. Но, когда Полина родилась, я почувствовала, что она не от Кости. Позднее у нее на плече появилась родинка, абсолютно идентичная, как у ее папаши. Да и лицом она по-первости на него смахивала. Это потом уже на Костю стала похожей. Как говориться, с кем поведешься…
- зачем ты сейчас все ему рассказала, - медленно произнес Володя, - хотела чтобы он на себя руки наложил?
- Да нет, - Вера вновь стала истекать слезами. – Злущая была от того, что он пить начал, вот и ляпнула, чтобы…
- Что, чтобы?
- Ах, отъ*битесь вы все от меня, - и Верка закрыла лицо руками.
На Вадима (отца Полины) Володя смотрел совершенно безразличным взглядом. Он вообще не вписывался в процесс поисков убийцы девочки. Основная версия – маньяка прочно укоренилась в милицейских кругах. Встретится с ним он захотел просто потому, что хорошо помнил Полину и хотел удостовериться словам Верки, что девочка отдаленно похожа на своего отца.
Вадим показался ему тщедушным интеллигентом (он работал инженером на Уральском алюминиевом комбинате) с раздолбанными нервами, отчего у него во время разговора дергалась верхняя губа и тряслись, как у алкаша руки. Тем не менее особой неприязни он к нему не испытывал, хотя и было обидно за Костю, что Верка изменила ему с этим придурком.
- Начальник, - тихо говорил Володе опрашиваемый, - я только недавно узнал, что у меня есть дочь.
- Каким образом вы об этом узнали? – эти его признания заинтересовали участкового. Он вдруг почему-то подумал, что этот разговор поможет ему добраться до разгадки этого преступления.
- Я ехал в трамвае и увидел Верку, Веру Михайловну, - поправился Вадим. – Я поначалу и не узнал ее, прошло ведь уже столько лет, но потом, когда понял, что это она, решил подойти. Мы постояли на задней площадке, а когда она выходила, то сказала, что у нее от меня дочь! Я запомнил название остановки и стал подкарауливать Верку чтобы узнать подробности о дочке. Знаете, как-то накатило что-то непонятное. Ведь у меня два сына, а тут еще дочь. Я хотел встретить Верку, чтобы она рассказала мне о дочери.
- И вы ей вот так сразу поверили?
- ???
- Про дочь, - Володя что-то отметил в своем блокноте. – Встречаетесь вы со старой подругой, с которой у вас было что-то один раз и она вам говорит, что от вашей близости у нее родился ребенок.
- Почему один раз? Я с Веркой еще до Константина Евгеньевича жил, да и потом мы с ней встречались, - покраснел тщедушный интеллигент.
- Да, - ухмыльнулся Володя. Так-так, а ему Верка об этом по-иному рассказала. – И что потом?
- Я ее вычислил и попросил, чтобы она организовала мне встречу с дочерью.
- Прямо «Москва слезам не верит» какая-то получается, - усмехнулся Володя. – И встретились?
- Нет, не успел, - опустил голову Вадим. Он долго молчал, а потом неожиданно резко вскинул голову м спросил, - Вы думаете, что это я дочку…?
Володя пожал плечами. В тот самый момент у него родились подозрения, что это сделал именно ее отец.
Как казалось Володе, основное следствие пошло по ложному пути, объединив дела об убийстве молодых женщин в районе Уралмаша и дело Полины, и он стал вести собственное расследование.
Для начала он прошелся по близлежайшим домам в районе того места, где обнаружили труп Полины и негласно поговорил с жильцами. Картинка складывалась совсем уж мутная, но не похожая на ту, что была зафиксирована в официальных протоколах его коллег. В день предполагаемого убийства, в отличии от версии дознавателей, девушку видели с каким-то мужчиной. Точнее, видели девушку шедшую в сторону железнодорожной станции, а якобы за ней спешащего мужчину. Володя показал фотографию Вадима, и одна из свидетельниц, четко сказала, что это он. По официальной версии, девочку привезли сюда на автомобиле и хотели сбросить в калийную шахту, оставшеюся зиять бесконечной дырой от прежнего владельца. Но, не успели, видно что-то злоумышленнику(кам) помешало. Причастность же Веркиного любовника даже не рассматривалось, поскольку об его наличии знал только Володька. Володка рыл землю в реальном значении этого слова, пытаясь найти доказательства своей версии в шахте, в месте где проживал Вадим, а официоз тем временем проводил различные экспертизы, в том числе и генетические, сверяя анализы спермы и иных выделений с данными картотек и анализов различного асоциального элемента.
Вова так увлекся этим делом, что практически забросил свою основную работу, за что получил взыскание от руководства. С Костей и Верой он связь поддерживал, но результаты своего расследования обещал представить к ноябрьским праздникам.
Что-то у него нне получалось, и он все чаще стал прикладываться к бутылке. Раз его послали в командировку в Ленинград, и там он встретился со своим однополчанином Стасом, тот еще жил в своей коммуналке на Оборонной улице в 5 доме.
Посидели, выпили, вспомнили Анголу и Вовка рассказал Стасу суть своих проблем. И хотя Стас нихрена в этих ментовских штучках не понимал, но согласился с доводами сослуживца, что виноват несомненно Полинин отец. Тем более, этой же версии придерживался и Ванька Бодулай, приглашенный Стасом в гости по поводу приезда однополчанина. Ванька, как помнится, служил тогда сержантом ППС и явно понимал что к чему.
В общем, вернулся на родину Володя с полной уверенностью в своей правоте. В правоте своей версии. И едва сойдя с поезда направился в гости к Вадиму. Обещав испуганной супруге подозреваемого, что вернет ей сына в целости и сохранности, Володя предложил Вадиму прогуляться до калийных шахт. Там он крепко поговорил с человеком, так как привык это делать в Анголе и…
Закончилось все совсем не так, как думалось участковому. Тщедушный интеллигент после очередного удара кулаком по печени, вдруг вскочил и бросился в темноту. Вова опешил, ведь там за бугорком зияла шахта.
- Костя приезжай, - Володя стоял в телефонной будке, и хлопья белого снега постепенно облепляли стекла. – Убийца Полины мертв.
Потом был суд. Но, этому предшествовал ряд интересных обстоятельств. Во-первых, выяснилось, что отцом ребенка был все-таки ни какой не Вадим, а сам Константин. Во-вторых, и в главных, биологические пробы найденные на теле жертвы совпали с биологическими пробами Кости. Более того, его еще и обвинили в убийстве двух других молодых женщин. А мнимую падчерицу он насиловал уже как минимум пару лет и жена об этом знала.
Да, а суд признал виновным Володю в непредумышленном убийстве, в доведении человека до самоубийства, в служебном несоответствии, в преступной халатности, в неверии в социалистическую идею, в преступной беспартийности, в пьянстве и разврате (!) и впаял ему восемь лет, коих он и отмотал от звонка до звонка до самого начала девяностых годов двадцатого столетия.
Выйдя на волю, он транзитом через родной город отправился в Петербург (едва переименованный из Ленинграда), где очутился в подвале у Стаса, которого уже успешно кинули с его коммуналкой.
И вот теперь Стаса не стало.
- Ну и что теперь? – спросил я, разливая остатки «льдинки» по двум стаканам и личной кружки Мульта.
- Социальные службы похоронят, - отозвался Мультик.
- А может родственников каких найдут, - вставил Володя.
- Ну а ты как? – я обратился к Вовке, в его подвале будешь жить или к Мультяю переберешься?
- Не решил еще, - Вовка пожал плечами. – Димона тоже скоро выселят. В парадной уже зреет недовольство, что у них из подвала вонь, вой и грязь всякая лезет.
- Это нормально, - кивнул Димка. – в одном подвале больше пары месяцев никогда не проживешь. Знать время мое пришло, надо другую крышу искать. Как раз к Рождеству и переберусь. Ты поможешь если что? – Он повернулся в мою сторону.
- О чем базар, Мультяй, - осклабился я. – Ты только дай знать, перетащим. Только на чердаке не квартируй, там Севка все трубы поспиливал во всех домах и сдал на метеллолом. Холодно там зимой.
Я поднялся и слегка шатаясь направился к выходу. Уже скоро новый год, а я так и ничего еще не написал для одного толстого журнала, редактору которого обещал принести рукопись еще в прошлом месяце. Ну, бог с ним. Отмечусь в Новый год, там и Рождество перекантуется, глядишь и родиться что-нибудь в эти волшебные праздники. И вправду, не все же время это пойло хлебать, должно же быть что-то иное.
Во дворах я не появлялся довольно долго. После рождественской пьяник почти полмесяца сочинял рассказ и наконец родил. Завтра понесу его в редакцию журнала «Нева», не факт что примут, но попытаться стоит. Они там и не такую лабуду печатают.
МАЛЕНЬКИЙ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ РАССКАЗ
1 часть
Он поднял на мгновение на нее глаза. Рука с ручкой, до сих пор непрерывно водившая по бланкам заполняемых бумаг, машинально остановилась и замерла. А она ничего, промелькнуло в голове. Он зажмурился, словно от яркого пучка света, слегка боднул головой, чтобы стряхнуть внезапное оцепененье и вновь опустил глаза, уставившись на последнюю запись, чтобы постараться снова поймать так внезапно ускользнувшую мысль.
На вид ей было лет двадцать пять, хотя по документам значилось значительно больше. Длинные черные волосы, расчесанные на прямой пробор, со следами мелирования ниспадали до груди. Типично европейский овал лица, с чуть раскосыми азиатскими глазами, маленький аккуратный нос и чувствительные пухлые губы с едва заметными морщинками на концах. Узкие полоски бровей говорили о том, что их обладательница регулярно пользуется услугами косметолога. Лицо было чистым и шелковистым с минимальным количеством косметики, и лишь ресницы были покрыты густым слоем черной туши. О том, что она все же находится в смятении и заметно волнуется, говорили лишь непрерывно бегающие глаза, с постоянно хлопающими веками, губы, лишенные следов помады из-за непрерывного их облизывания кончиком языка, низко опущенные плечи и кисти рук с лишенного лаком ногтей на пальцах, регулярно то выдававшие барабанную дробь на одной из оголенных коленок, то выводившие одним лишь им известные замысловатые фигуры в спертом воздухе помещения. Остальное тело мертвенно неподвижно находилось на деревянной лавке возле стены, на которую оно и облокотилось. Даже внушительных размеров грудь, так вызывающе выглядывающая из-под расстегнутого до конца кителя, была практически неподвижна, равномерно поднимаясь и опускаясь соизмеримо ее дыханию. Ноги со сжатыми вместе округлыми коленями, едва выступавшими из-под форменной юбки, были обуты в темно-малиновые замшевые туфли на высоком каблуке, но не на столь высоком, как это принято сейчас у современных модниц.
И если в самом начале беседы, она иногда позволяла себе закинув одну на другую, игриво покачивать ею перед его взглядом, то чем дольше они находились в этом помещении таможни, тем скромнее вела себя хозяйка кабинета.
Он перевернул очередной исписанный лист протокола и вновь посмотрел на нее. Несомненно, она просто красавица, а уж мысль о том, как выглядит она без одежды, он просто мгновенно отогнал от себя, как абсолютно неуместную в сложившейся ситуации. Еще парочка уточняющих вопросов и можно закругляться. Вероятно, особой сложности с этим делом не будет, во всяком случае, свою работу он выполнил достойно. Перечитав последний абзац, он протянул руку к диктофону, чтобы вновь нажать на запись, но в этот момент, где-то снаружи послышался плач.
Плакал несомненно ребенок. При этих звуках женщина дернулась, едва помедлив, вскочила на ноги, но не бросилась прочь из кабинета, а остановилась в нерешительности. Он вопросительно сдвинул брови.
- Это Саша, - чуть срывающимся голосом проговорила она, показывая дрожащей рукой куда-то в сторону доносившегося плача младенца.
- Кто это? – невозмутимо спросил он.
- Моя дочь, - ответила она. В ее голосе сквозило нетерпение и недовольство, от того, что ребенок плачет, а время течет из-за глупых, пустых вопросов. Ведь еще каких-то полтора часа назад, она рассказывала ему о своей трехмесячной дочурке, которая в настоящий момент, находилась в соседнем кабинете, в коляске. Что она собиралась с ней ехать в поликлинику, поскольку утром малышка плохо себя чувствовала, капризничала и совсем ничего не ела. Конечно, длительное заполнение протокола опроса могло просто выбить у него из головы столь незначительный факт.
Черт! Ведь верно, она же говорила ему про ребенка! Он сам же задавал ей вопрос о семейном положении, и она ответила, что имеет дочь в гражданском браке. Но, судя по писку младенца, ребенок оказался совсем крошечным. Только этого ему сейчас и не хватало, ведь он почти закончил свою часть работы. Судя по ее испуганному выражению лица, с ребенком что-то не так, следовательно, вся эта ерундистика может затянуться на определенное время.
- Дайте мне ключи от вашего сейфа, - сказал он. Поймав ее недоуменный взгляд, он добавил. – Я уберу в него свои бумаги. А с вашими, до официальной выемки ничего не случится. Ну, не томите, вам же надо идти к дочери.
Она торопливо рылась в сумке, совсем позабыв, что ключ от сейфа лежит в ящике ее стола, за которым сидел он. Плач за стеной усилился и становился надрывней. В кабинет постучали, и в открывшуюся дверь просунулась физиономия милицейского сержанта.
- Там…,- виновато забасил сержант, глядя то на неё, то на него.
Поймав на себе его одобряющий взгляд, она бросилась вон из кабинета, бросая по дороге слова, что ключи от сейфа лежат в верхнем ящике стола, за которым он изволит восседать.
- Вы постарайтесь побыстрее, - успел сказать он, перед тем, как она скрылась за дверью, сопровождаемая милицейским сержантом.
Оставшись один. Он достал из пачки сигарету и сунул ее в рот. Потом вспомнил, что решительно собирался завязывать с этой дурной привычкой и засунул сигарету обратно в коробку. Затем нашел ключ в верхнем ящике стола, по привычке просмотрев все его содержимое. Улыбнулся, увидев секретные документы, которые должны находиться в личном сейфе, о чем постоянно забывают большинство сотрудников различных учреждений, тут же пару гильз от помады, тушь для ресниц. Рядом лежала небольшая связка ключей. Он вытащил ее, бросил на стол и, закрыв ящик, заглянул в нижний. Содержимое оного не представляло для него никакого интереса, и он с облегчением закрыл его. Правда, машинально его взгляд зацепился за какую-то странную ручку, вероятно шариковую и вероятно из тех изделий, которые поступают на волю из различных тюрем и колоний. Он даже хотел взять ее в руку, но что-то отвлекло его внимание. Возможно, непонятная суета за дверями кабинета, неунимающийся плач ребенка и общая усталость от всего происходящего. Он собрал со стола свои бумаги, взял ключи, нашел тот, которым открывался сейфовый замок, встал из-за стола, подошел к встроенному в стену сейфу, вставил ключ, набрал код (пришпиленный тут же на связке, что так же является нарушением инструкций) и отпер его. Оценив взглядом его содержимое, отметив аккуратность разложенных документов, он бросил сверху свои бумаги, закрыл железный ящик и направился вон из кабинета, узнать, что же происходит за его пределами.
2 часть
В коридоре возле туалета стоял милицейский сержант с совершенно ментовским выражением лица и усиленно тряс розовую в желтую клетку детскую коляску, из которой слышался совсем не детский крик. Это было жуткое зрелище, и ему захотелось закрыть глаза и заткнуть уши, но не стоять же поодаль, как пограничный столб, подумал он, соизмеряя себя со сложившейся ситуацией. Вероятно, мать находиться в туалете, решил он и направился к сержанту.
- Вот здесь … товарищ следователь, - четко, абсолютно точно по уставу доложил сержант, кивая на коляску, из которой доносились детские вопли.
- Да я уж понял, что здесь, - выдохнул он. – Где мать?
- Дык, дома, - хлопая глазами ответил милицейский сержант, не переставая трясти коляску так, что если бы не застегнутый верх, оного детского средства передвижения, то несомненно его пассажир оказался бы в кювете.
- Как? – повышая голос, ничерта не соображая и пытаясь соизмерить вдруг возникшую ситуацию, сообразно сказанному милицейским сержантом словами. –Как дома? Кто разрешил? Почему?
Сержант захлопал глазами, не понимая суть сказанного, точнее заданного ему вопроса. Он даже на мгновение перестал бешено телепать коляску и о чудо, дитя замолкло. Воспользовавшись наступившей тишиной, он еще раз задал свой вопрос милицейскому сержанту.
- Почему она дома и кто ее туда отпустил?
- Она там живет, - опупевший совершенно, милицейский сержант вновь принялся трясти, именно трясти а не качать, коляску, отчего ребенок вновь истошно заорал.
- Прекрати! – он сорвался на крик. Кричал он естественным образом не ребенку, а сержанту, пытаясь тем самым предотвратить очередной приступ детского крика.
Но в этот миг вся оказия и завершилась. Распахнулась дверь в туалетной комнате и из нее выскочила разгоряченная мать ребенка. Вытирая руки, она мгновенно оказалась возле коляски и, отпихнув милицейского, наклонилась и вытащила из нее небольшой трепыхающийся кулек, издававший столь звонкие и громогласные звуки.
Тем не менее, оказавшись на руках матери, младенец не прекращал издавать свои победоносные вопли.
Правильно он сделал, что убрал документы в сейф. Он словно чувствовал, что сегодняшний день просто так добром не кончится. Но, что? Что он вдруг занервничал? Плачет малышка. Да, плохо. Но кто в таком возрасте. Газы какие-нибудь. Животик болит. Да, мало ли что. А что сержант, *бнутый совсем? Он ему, где мать, а в ответ – она дома! Бред какой-то! Пока она успокаивала свою дочурку, он успел поинтересоваться у милицейского сержанта, от чего тот вдруг решил, что она ушла домой? И получил совершенно обескураживающий ответ.
- Так я же думал, вы про мою маму спросили, - с виноватой улыбкой не улыбкой, а скорее гримасой пробормотал сержант, виновато разводя руки в стороны.
- Еб…, - хотел было выругаться он, но присутствие дамы, а тем более ребенка , остановили его и он лишь, махнув рукой, стал смотреть, как она, качая свою маленькую дочку, пританцовывая что-то шепчет в край кулька.
Она подняла на него глаза. Да, несомненно. она прекрасна. Эта женщина, которую он, точнее не он а государство, обвиняет, а это уже похоже ясно, в действиях имеющих коррупционную составляющую. Он еще не уверен, но если все пойдет по-чесноку, то ей светит до пяти лет. Впрочем, в нашей нынешней системе и за более мелкие прегрешения лепили куда более солидные сроки. -У Саши высокая температура, - наконец, донесся до него ее голос.
-Да? – он ждал продолжения фразы. Да, температура. Что теперь? Конечно, с опросом придется повременить, но что она предполагает делать? Вызвать сюда врача из города или ехать в поликлинику самой? Насколько все это серьезно? Что? Что она так смотрит на него, словно ждет от него спасительного ответа. Нет, это бред, это ему просто кажется. Он сам просто, отчего-то вдруг, стал накручивать себя непонятно по какому поводу.
-Надо в город. В больницу, - решительно произнесла она, обращая свои взоры, почему-то, на милицейского сержанта, который в сложившейся ситуации был крайним. Хотя, чуть поздней, он осознал и понял ее логику. Ведь именно сержанту предстояло находиться все время в помещении таможни, пока они будут возить малышку на обследование. То, что он поедет вместе с ней, у него сомнений не вызывало.
Он не возражал подвезти ее до города, когда услышал о болезни ребенка. Черт с ним то, что он обещал жене вернуться к ужину, в конце концов, он ведь на службе. Бывало и не такое, а тут такой случай, грех не помочь. Конечно, по дороге, а это часа полтора, ни о чем поговорить не удастся, но это не беда, важнее девочкам помочь и старшей и младшей.
- Подержите, - она сунула ему кулек с успокоившимся младенцем и он, как-то обалдело нежно, принял его из ее рук. – Я закрою кабинет. Впрочем, ведь ключи у вас.
- Возьмите, они на столе, - кивнул он в сторону раскрытой двери. – На вашем столе, - добавил он.
Пока она ходила в кабинет, он даже не подумал о том, что она могла открыть сейф, взять все его бумаги, спрятать их под полы кителя, или вовсе устроить пожар, он просто держал в руках легкое мягкое одеяльце в которое была завернута девочка. Он с умилением смотрел на ее маленькое раскрасневшееся лицо, на ее сомкнутые глазки, на непрерывно чмокающие соску губы и улыбался, вспоминая, как держал на руках своего балбеса, когда он был примерно в таком же возрасте.
- Поехали, - решительно сказала она, заперев кабинет, забирая из его рук ребенка.
Он молча отдал младенца, даже не осознавая, что и как он выглядел со стороны, в этой самой сложившейся ситуации. Только что, каких-то двадцать минут назад, они играли совсем иные роли и вдруг. Так внезапно, все переменилось. Она была как овца, а он как волкодав стерегущий отару, а в данный момент, скорее он походил на ягненка, а отнюдь не она.
Он распахнул задние двери и она села. Он передал ей ребенка и обойдя свой, лазурного цвета, древний Opel, приобретенный по случаю у приятеля-таможенника, сел за руль. Тронулись быстро, он даже не прогревал мотор. Ехали всю дорогу молча. Он как-то весь обмяк, ошалел что-ли. Он даже не пытался прокрутить в голове то дело, которое лежало в ее кабинете, в ее сейфе. Он даже не думал о нем. Все его мысли были сосредоточены на том, как поскорее довести ребенка до больницы и выяснить от чего у малышки высокая температура. Да, а отчего он вдруг решил, что она настолько уж высокая? На градусник он не смотрел, лобик девочке не целовал… Может, она просто кушать хотела и от того и кричала? Да, и зачем она ходила в туалет?
Идиот!!! С..ать она туда ходила!
3 часть
При въезде в город попали в небольшую пробку, вызванную вероятно незначительным ДТП, коих как раз в этом «бутылочном горлышке» случается ежедневно и по несколько раз на дню. Перед уик-эндом количество легковых машин стремящихся выехать заграницу, заметно возрастает, а потоки разнотоннажных фур в оба конца не уменьшаются, в результате чего и случаются многочисленные мелкие столкновения. Кто-то кого-то подрезал, кто-то не уступил дорогу, кто-то решил, что он круче остальных и попытался обскакать всех по встречке. Ему все это было хорошо знакомо, и он равнодушно смотрел на происходящее, тем более, что ребенок окончательно успокоился и затих и в машине воцарилась непривычная тишина. Он смотрел в зеркало заднего вида на женщину и девочку, переводил взгляд на небольшой залив, разделяющий две части города на новую и старую, над кружащими над зеркальной, чуть матовой, покрытой дымкой поверхностью водной глади, чайками и бакланами, с неприятными, терзающими душу криками, на лодку с двумя рыбаками, жаждущими выловить в этой луже несколько рыбьих «хвостов» для своих четвероногих бродяг, жрать пойманную здесь рыбу решался не каждый житель города, поговаривали, что местный судоремонтный завод частенько сбрасывает в залив свои ядовитые отходы, но реально об этом только судачили между собой, поскольку прямых доказательств преступных действий руководства не было, да и похоже, что этим никто и не занимался. Поймав себя на этой мысли, он усмехнулся, вспомнив о своем деле. Он вынужден закрывать девчонку, в сущности из-за незначительного (хотя, как посмотреть) проступка, а здесь дирекция предприятия из года в год травит народ и хоть бы хны. Он поднял глаза на панорамное зеркало, посмотрел на нее, обратил внимание, что она похоже дремлет, отметил, что время приближается к середине дня, что впрочем и соответствовало положению солнца, зацепившего своим краем за остроконечную крышу средневекового замка, единственную оставшуюся достопримечательность некогда великого города, ныне прозябавшего в нищете. Он помнил еще советские времена, когда этот город был Меккой для разного вида фарцовщиков, мажоров и прочей ухватистой публики, зарабатывающей себе на хлеб с маслом и икрой скупкой у приезжающих иностранцев валюты, по обоюдовыгодному для торгующихся сторон курсу, заграничных «кишок» - так назывались на сленге разнообразные фирменные шмотки и товары ширпотреба, и сбывающие заезжим туристам фирменную советскую водку «Stolichnaya», которую в магазине было практически не достать и оказывая сексуальные услуги уже набухавшимся гостям. Местные оперативники конечно знали всю эту публику в лицо, но скорее крышевали ее за долю малую, оберегая от залетных ментов, охотясь скорей на гастролеров из соседнего большого города. После развала Союза и либеризации свобод, поток зарубежных туристов только возрос, а вот с нелегальной торговлей дело обстояло совсем плохо. Интуристу незачем стало обращаться к «черному валютному рынку», чтобы поменять свои кровные марки, доллары и кроны на рубли, а бывшие фарцовщики превратились в респектабельных владельцев различных меняльных кантор, где абсолютно легально производились любые валютные операции.
Он припарковался возле пандуса детской городской больницы, встал так, чтобы не мешать проезду скорых, хотя серьезного ажиотажа возле входа в медицинское учреждение не наблюдалось. Это и понятно, - лето. Люди разъехались по садовым участкам, дачам, сочам, крымам и заграницам. Детворы в городе практически не осталось, те кто не уехал с родителями, в большинстве своем находились в лагерях, санаториях и оздоровительных спортивно-тренировочных летних школах.
Он обернулся, чтобы позвать пассажирку, еще раз отметив для себя всю щекотливость момента, что подвозит подозреваемую….
Он отогнал от себя идиотские мысли и размышления и легонько прикоснулся к ее плечу.
Она вздрогнула и открыла глаза.
- Прибыли, - с улыбкой произнес он.
Она секунду приходила в себя, соображая, что собственно происходит, кто этот мужчина, где она и почему, и когда сознание вернулось в ее голову, быстро бросила взгляд на прижатый к груди кулек с дочуркой, отряхнула с себя остатки дремы, улыбнулась ему в ответ и прошептала:- Спасибо.
-Я, пожалуй, подожду вас в машине, - смущенно сказал он, понимая, что нарушает все мыслимые и немыслимые инструкции, но почему-то решив, что в данный момент следует руководствоваться не инструкциями, а движениями своей души.
В свою очередь, она прочитала в глазах, скорее даже почувствовала своим женским нутром его неуверенность и замешательство и покачала головой.
-Вы меня простите, - ответила она, отчего-то опять улыбаясь, - но я сейчас в таком подавленном и разбитом состоянии, что ваша помощь нам будет просто необходима. Может… Может вы поднимитесь со мной в больницу?
У него отлегло от души. Слава Богу, хоть в настоящий момент он ничего не нарушит и он с готовностью кивнул головой.
В приемном покое, они сели на кожаный топчан, стоящий возле двери, на которой была прикреплена бумага с грозной надписью, что: «В верхней одежде, без бахил и защитных масок в кабинет не заходить!!!». Она всучила ему завернутую в одеяльце проснувшуюся девочку, которая до поры лишь хлопала большими глазенками, начмокивала своей соской и подозрительно не издала ни одного писка, а сама, пригладив слегка спутавшиеся и всклокоченные на макушке волосы, расчесываться было вероятно неуместно, тем не менее, взглянула на себя в зеркало, как по мановению волшебной палочки оказавшееся в руках, критически хмыкнула, облизала ссохшиеся губы и распахнула дверь в кабинет.
Через минуту она вышла, не слова не сказав, взяла с топчана, стоящую возле него, свою сумочку и вновь исчезла в приемной комнате с грозной надписью на дверях.
Он не прислушивался о чем говорили там, за дверьми кабинета, он затаив дыхание наблюдал за ребенком, боясь даже пошевелиться, опасаясь что девочка начнет кричать. Ребенок же, в свою очередь, наблюдал за неизвестным дядей, хлопая своими длиннющими, как у мамы ресницами по щекам, и иногда морща лоб, вероятно соображая про себя, как ему поступить, - закатить истерику и повеселить дядю или мирно елозить языком по соске и думать о своем, о девичьем.
Вышла она явно в расстроенных чувствах.
- Понимаете, - как бы оправдываясь перед ним, сказала она, беря у него из рук ребенка. –У меня с собой только загранпаспорт, российский остался в офисе и они даже отказывались, поначалу, осматривать Сашку!
Он машинально кивнул, не предав значения ее словам о наличии у нее заграничной ксивы, что в ее положении было совершенно неуместно, и что он первым делом должен этот паспорт изъять.
-Хорошо, если у дочки просто какой-то пустяк, - продолжала она, - А если что-то серьезное и понадобится госпитализация, что мне тогда делать? Ведь не ехать же назад за этими злосчастными паспортом, полисом и СНИЛСом? Может вы поговорите? – она прикусила нижнюю губу.
Этого он никак не ожидал. Конечно, ему приходилось улаживать разнообразные щекотливые ситуации, помогая приятелям и просто хорошим знакомым, в том числе и с помещением в стационар, но вот так чтобы, ребенка, да еще подозреваемой, да еще делом которой он занимается…
-Что от меня надо? – приняв решение, спросил он.
-Ну, - она замялась, целуя ребенка в лобик. – Вон, температура опять поднимается, - как бы между делом произнесла она. – Ну, помашите удостоверением перед лицом врача. Вы же знаете, как они все вас бояться! Договоритесь хотя бы о том, чтобы они всесторонне обследовали Сашку, а я, - тут она вновь замялась. – А мы, пока сгоняем за моими бумагами. Ведь это возможно сделать?!
Сделать это оказалось вполне возможно, и даже проще чем он думал. Педиатр молча выслушала его просьбу, когда они вместе зашли в кабинет. Ему даже показалось, что он зря показывал ей свое удостоверение, да и вообще, что он был лишним здесь. Какая-то смутная тревожная мысль все время билась в его черепную коробку, но он слишком был занят деланием своих добрых дел, что эта неуловимая догадка устала делать попытки и испарилась в воздушном пространстве. Докторша тем временем, согласилась не только обследовать девочку, но и принять ее вместе с матерью, пока «папаша» привезет документы. Он было согласился пойти на это, но тут она проявила себя благородно, сказав, что если при первом обследовании никаких серьезных симптомов у дочери не выявят, то они с «отцом» мигом слетают за всеми необходимыми бумагами и вернутся в стационар в обозримом будущем.
На том и порешили.
Первичное обследование, прямо здесь, в приемном покое, не выявило серьезных осложнений и процессов, происходивших в детском организме, и дождавшись результатов анализа крови, врач сообщил, что беспокоится незачем, и оставив ребенка в боксе, они спокойно могут съездить за всеми необходимыми документами.
Убедившись, что с Александрой все в порядке (в переносном конечно смысле), она успокоилась, поцеловала дочку, пообещав доктору вернуться в кратчайшие сроки.
Он уже ждал ее в заведенной машине. Что-то во всем этом его смущало, но что именно, он уловить не мог.
Часть 4
Обратно ехали молча, договорившись, что продолжат разговор по «ее» делу либо на обратном пути, либо когда станут известны результаты обследования девочки, и возникшее в довесок к предыдущему, напряжение спадет. Хотя, эта маленькая неприятность с ребенком, растопила лед недоверия, непонимания и отталкивающей неприязни между ними, и если бы не мелкие детали и шероховатости в их общении, то со стороны можно было показаться, что они полноценные друзья, знающие друг друга не один год. Мелкие нюансы периодически лезущие в голову, можно было спокойно отбросить, списав их на магнитные бури или тяжести общности будничных дней. Странно как-то получается, что все свои, ну хотя бы некоторые, документы она хранит на работе, а не дома. Догадаться или просто предположить, что у нее может быть обыкновенная дача, как у миллионов соотечественников, он просто был не в состоянии в настоящий момент. И когда по инерции свернул к зданию таможенного управления, был удивлен, что она с удивлением посмотрела на него, когда он предложил ей вместе сходить за нужными бумагами. Поймав на себе ее недоуменный взгляд, он понял, что упустил из виду какую-то деталь и решив сгладить возникшую неловкость, сообщил ей, что решил заскочить в отдел только для того, чтобы отпустить домой, томящегося в душном помещении милицейского сержанта, которому давеча поручал оставаться на месте и дожидаться их с результатами поездки. Она с пониманием выслушала его объяснения, лишь попросила о возможности воспользоваться мобильным телефоном, пока он будет разговаривать с сержантом, но увидав его искривленный улыбкой рот, осеклась, извинилась и принялась демонстративно капаться в своей сумочке, чуть ли не поднося к его носу всякую извлеченную из нее мелочь, дабы он убедился, что сотового телефона у нет и она хотела лишь воспользоваться его трубкой. Короче говоря, что оба они чувствовали себя неловко и эта неловкость лишь усиливалась по мере их дальнейшего общения.
Едва вступив на порог таможенного отдела, он вспомнил, что во время опроса она сообщила ему, что проживает на даче в Солнечнегорске, поскольку в настоящий момент с гражданским мужем находится в ссоре, а жить в городской квартире с матерью у нее нет сил. Конечно, он не должен держать в голове такие мелочи, не имеющие даже косвенного отношения к делу, но все же надо быть чуть-чуть повнимательней, ведь из мелочей и образуется большее. А то, что с телефоном он ей отказал, так это правильно сделал, он и так уже ей непозволительно многое разрешает.
Телефон он ей конечно даст, но пусть разговаривает только в его присутствии, пока он не передаст дело следователю. Тут его осенило. Так что же ему теперь спать с ней? Ведь сегодня следовало бы все отписать, подсунуть бумаги следаку, а дальше пускай он решает, - закрывать ее на 48 часов или нет, сможет она воспрепятствовать или нет, сбежит она или как? Если бы не Сашка, он поймал себя на мысли, что уже как и она называет ребенка по имени и даже с ее интонацией, то все сегодня бы и закончилось для него, но обстоятельства оказались выше него.
Зайдя в тот пролет здания, где был ее кабинет, он увидал обалдевшего от безделья милицейского сержанта. Впрочем, по-видимому, он был страстно увлечен какой-то игрой на своем гаджете. Во, блин! Всего-то лишь сержант, а телефон у него навороченный, как у Ксении Собчак в «Дом-2», не то что у него простецкий «Samsung» даже без радио и камеры, как говориться, просто так попи…ть.
Сообщив сержанту о своем решении и договорившись о том, что тот прибудет сюда завтра к восьми, он отпер дверь кабинета, пошарил глазами по столешнице в поисках ее телефона и не увидев его на столе, полез в верхний ящик, надеясь отыскать его там. За то, что она долгое время находилась одна в машине, он не волновался, надеясь, что милицейский сержант четко проконтролирует все ее действия. Не обнаружив мобильника в вернем ящике, он уже было протянул руку к шариковой ручке, заинтересовавшей его внимание еще днем, но в этот момент в нижнем ящике заиграла мелодия Бабкиной Надежды из дрянной песенки про Толстый Х*й, он понял, что это рингтон ее телефона, захлопнул верхний ящик и достал ее трубку. На удивление, он оказался вовремя, в нужном месте и в нужный час. Звонок был из детской больницы, где ему сообщили, как отцу, что с девочкой все в порядке, волноваться причин нет, но желательно ей оставаться в стационаре еще несколько дней, а посему, поскольку ребенок еще слишком мал, то поместят его вместе с мамочкой в отдельный трехместный бокс, где они и будут продолжать выздоровление. Словосочетание отдельный и одновременно трехместный бокс его слегка изумило, но не это было главным. Основными были две вещи. Первая, то что с девочкой ничего страшного и вторая, страшная для него, что лечение займет пару-тройку дней, и ей нужно будет находиться возле дочери. В его планы это никак не входило. В настоящий момент он осознал, что все действо движется совсем не в том направлении, куда изначально должно было, и что ему следует обратиться к начальству за советом, поскольку самостоятельно решения хотя бы о том, следует или нет выставлять милицейский пост возле ее бокса, он не имел права. Похоже, что не одна голова заболит сегодня у его товарищей, что впрочем и совсем не плохо. Тут вам не духовные, а корпоративные скрепы, что выглядит гораздо весомее в сложившейся ситуации. Опрашивать ее под запись, в данный момент было совсем неразумно и он, не стал доставать из сейфа диктофон, а просто запер дверь, налепил на нее полоску бумаги, шлепнул на нее несколько раз свою печать и предупредив дежурного, что он сегодня не вернется зашагал к мамаше, рассказывать ей о случившихся обстоятельствах. Сдав ключи от ее кабинета на вахте, он не сообщил дежурному, что опечатал кабинет, попрощался с милицейским сержантом, который сообщил ему, что она все это время просидела в автомобиле, даже не пытаясь предпринять попытки к бегству, он вышел на уже чуть остывший летний воздух. Дело оставалось за малым, сгонять к ней за документами, отзвониться руководству и выслушать от него ценные указания, отвезти ее в больницу, если начальство даст добро, в чем он не сомневался, и пилить до дома до хаты.
Как там в новых песнях о старом:
«Живите здоровы, бывайте богаты,
А мы вас проводим до прессочной хаты!»
Ну, может он и переврал малость слова, но смысл от этого никуда не делся. Сколько ты не заработал, сколько не украл, результат один. Как говорил Папанов в одном фильме: «твой дом тюрьма!», с чем собственно он был абсолютно солидарен.
Часть 5
Он только и успел сказать ей, что с ребенком все в порядке, не сообщив о том, что ей предстоит провести с дочкой какое-то время в стационаре, в закрытом боксе и, возможно, под охраной (он все еще не успел и не смог дозвониться до своего руководства), как она бросилась к нему на шею и страстно поцеловала в губы. Через мгновение после поцелуя, вероятно осознав неуместность своего поступка, тем паче, ощутив на своей спине недоуменный взгляд проходящего мимо милицейского сержанта, она торопливо и неловко откинулась от него, едва не ударившись головой о дверцу автомобиля.
- Извините, - смущенно сказала она, потупив глаза. – Я просто… Даже не знаю, как это вышло. Простите.
Если честно, то он чувствовал себя таким обалдевшим, что даже и не осознавал, издевается она сейчас над ним или ее слова искренни. Он лишь молча смотрел на нее, при этом улыбаясь такой идиотской улыбкой конченного дебила, что многие великие режиссеры прошлого советского кино, несомненно предложили бы ему сыграть в каком-нибудь их детском фильме-сказке про иванов-дурачков. Он даже не успел ей ничего ответить, как услышал:
- Ой, а я писать хочу!
Опять же, это было сказано так естественно и непосредственно, что он понял, что еще чуть-чуть и у него потечет крыша.
-Можно?
И не дожидаясь его ответа, он естественно, был не против, она распахнула дверцу авто и побежала в здание отдела таможни, провожаемая его ошалелым взглядом.
- Так, ключ от кабинета, - деловым тоном, сказала она дежурному, едва дверь отдела захлопнулась за ней. – Товарищ забыл кое-что.
Дежурный, не ведая о том, что кабинет опечатан, и вообще, находящийся не при делах, таковы условия работы наших спецслужб, безропотно отдал ей ключ, даже не пытаясь проследовать за ней. Она прошла по коридору, с досадой посмотрела на облепленную печатями полоску бумаги, аккуратно отодрала его с одного края, сунула ключ, повернула его и прошла в свой кабинет. В нем она бросилась к своему столу, выдвинула верхний ящик и вытащила из него массивную авторучку с разноцветными наборными кольцами, явно из тех, которые делают умельцы на зонах и в тюрьмах. Из глубины ящика достала коробочку из-под скрепок и вместе с авторучкой бросила ее в свою сумочку. Больше задерживаться в кабинете она не стала, деловито закрыла его, поплевала на оторванный край полоски с его печатями, прилепила к двери, и так и не посетив туалетную комнату, проследовала к выходу.
-Ну, все милый, пока, -улыбнувшись и положив ключи перед дежурным, она сделала ему ручкой и вышла из здания таможенного отдела.
Он ждал ее в машине, распахнув дверь. Из авто доносилась песня группы «Сплин», над ней летела стая голубей, у колодца неподалеку мальчишки набирали воду, какая-то дворняга чесала себя задней ногой за ухом, воздух плыл свеж и прозрачен, да и жизнь похоже удалась.
* * *
Она выбросила в залитую ржавой водой воронку оставшуюся еще от «зимней войны» с Финляндией, ручку и коробку с патронами и спешно направилась к машине. Руки слегка дрожали, во рту отчего-то появился вкус крови, словно у нее была разбита губа и теплая, соленая кровь текла прямо в рот. Скорей это была его кровь, та, которая брызнула из пробитого правого глаза, чуть было не запачкав ей левый рукав. Это неприятное чувство, этот горький вкус преследовал ее всю дорогу до машины. То и дело, она останавливалась, облизывала языком губы и сплевывала на землю. Еще подозрительные колючие мурашки пробегали по телу. О том, что произошло она старалась не думать, для нее важно было только успеть осуществить задуманный план, ведь она не знала, звонил ли он своему начальству, и не встретит ли ее сейчас в больнице какой-нибудь спецназ в виде «Града» или обычного ментовского СОБРа. Сейчас главное забрать Сашку, и не наделать глупостей, хотя по ее ощущениям, выглядит она довольно спокойно и уверено, наверное, сказывалось действие успокоительных пилюль.
В больнице врачиха только пожала плечами, когда заявила ей, что хочет забрать ребенка домой.
- Это не опасно, - сказала заведующая отделением, - Но я говорила вашему мужу, что лучше бы девочка осталась здесь хотя бы на пару дней.
При слове «муж» она невольно вздрогнула, но доктор не обратила на это никакого внимания, да и стоило ли ей заморачиваться по пустякам, ища повсюду подвохи и подводные камни. Она поблагодарила, но решительно отказалась.
- Напишите расписку, - пожимая плечами, безразличным тоном, произнесла врач. – Ваш лечащий врач принесет все необходимые бумаги.
Она промолчала, понимая бесполезность вступать в дискуссию с доктором, ощущая лишь неуловимый бег времени, которого у нее становится все меньше и меньше с каждой потраченной бесполезно минутой.
Получив документы и последующие вместе с ними инструкции и указания, она забрала дочь и вышла из больницы. Сердце бешено колотилось в груди, она опасалась, что на улице ее уже будут ждать. Но площадь перед больницей была как прежде пустынна, лишь какая-то мамочка прогуливалась с коляской возле круглой клумбы с красными и розовыми цветами и, явно недавно появившейся рядом, табличкой с надписью на двух языках, русском и английском: Не курить! и No smoking!, хотя в данном месте, имеется ввиду географическое положение города, вторую надпись следовало написать на финском. Девочка спала, как и спала температура, судя по ее холодному лобику, что было ей на руку. Она уложила дочь на заднее сидение, и поскольку никаких детских приспособлений в его машине не было, она кое-как приспособила ремень безопасности, чтобы ребенок не свалился во время езды.
Всю опрометчивость своего поступка она прекрасно понимала и надеялась только на милость божью, поэтому закапывать труп, сжигать машину и документы, было как-то по-детски и по киношному. Рано или поздно ее конечно же найдут, тут все опять же зависит от времени и желания российских властей, хотя это было ясно с самого начала, что за смерть своего российская контрразведка постарается отомстить непременно, но вот только, как скоро это случится.
Добравшись до дачи, она поставила машину в гараж (дольше искать будут), отнесла ребенка и положила на веранду. Поднялась на второй этаж и спустилась вниз с двумя огромными баулами. Вытащила из одного из них пару пеленок, распеленала дочь, которая спросонья поначалу лишь хлопала глазами, а потом загугукала, засучила ручками и ножками, решив поиграть с мамой. Но, маме было не до игр, она строго погрозила дочурке пальцем, чмокнула в пузо и лобик, и надела на нее свежее белье. Завернула в извлеченные из баула простынки грязное белье, туда же бросила ненужные документы, какие-то свои вещи и затолкнула под кровать. При виде этой кровати у нее лишь на миг кольнуло сердце, но сразу прошло. Еще раз, проверив и перепроверив все бумаги, она присела на дорожку, помолилась и решительно встала. Подожгла смоченную бензином от зажигалки оставшуюся пеленку и бросила ее на кровать. Сгорит – не сгорит, ей до этого уже не было никакого дела, мысленно она уже прошла таможню и погранцов, и мчалась на своей малиновой «Toyota» по дорогам соседней страны. То, что границу она минует без проблем и беспрепятственно, в этом сомневаться не приходилось, ведь она, сколько лет прослужила на этой самой границе. Поменяв в телефоне нашу симку на зарубежную, она бросила этот крохотный кусочек картона с напылением в разгорающуюся кипу белья, взяла в одну руку, не на шутку разгулявшуюся, дочь, в другую сумки с необходимыми вещами, валютой и драгоценностями, она еще раз оглянулась и стала спускаться к машине.
Часть 6
Плюхнувшись в машину, она со шкодливой улыбкой посмотрела в его сторону, и он, ощутив на себе ее взгляд, невольно вздрогнул, какой-то холодок пробежал по низу живота. Он почему-то подумал, что вероятно так должен чувствовать себя кролик перед тем, как добровольно оказаться в желудке питона.
-Поехали? – весело сказала она. – Тут совсем близко, я объясню. Заедем, перекусим, я быстренько захвачу документики и поедем за Сашей. Ой, точнее к Сашке, мне ведь там жить…
По ее веселому тону, он так и не мог понять чувства встревоженной, испуганной матери, озабоченной судьбой своего чада. Может от напряжения у нее крыша потекла, а может это защитная реакция от стресса. У него с супругой все иначе. Как у него с женой, он распространяться в своих мыслях не стал, и так ему казалось, что сейчас он подло изменяет ей.
Садоводство в котором жила она с ребенком, находилось в десяти минутах езды от таможенного отдела, и они, пропылив по проселочной дороге положенные километры, въехали на ее участок. Довольно просторный двухэтажный дом, скрывавшийся за кустами сирени и жимолости, выглядел заметно уставшим. Вероятно, построен был довольно давно, и его никогда не ремонтировали. Бетонный гараж в глубине двора, выглядел куда более симпатично, хотя и он явно нуждался хотя бы в косметическом ремонте. Возле дома было разбито несколько клумб с цветами и кое-где валялись камни. Вероятно, она, а кто же еще, пыталась построить перед входом «альпийскую горку», но руки никак не доходили. Участок был аккуратным, но практически не имел никаких посадок. Он заметил полузасохшую яблоню, несколько кустов смороды, грядку зеленого лука и несколько грядок клубники. Мангал для шашлыка, столик и вбитые в землю скамейки и цветы, цветы. Явно здесь никто себя землепашеством не утруждал, скорее здесь жили романтики и прожигатели жизни. Дети цветов, как говорили о таких в 60-е, 70-е годы.
Оставив машину возле гаража, он проследовал за ней, досконально изучив участок. Завтра он занесет эти наблюдения в протокол, ведь не зря же он сюда приехал. Дом, конечно, нуждался в ремонте. Тут фундамент сыпется, тут вагонка вся сгнила, здесь вон бок поднимать надо. Он деловито осматривал дом, пока она возилась со входным замком. Странно как-то, живет здесь, а замок словно заржавел от долгого бездействия. Он не обратил на это внимания, он думал о своем. У него тоже был участок в садоводстве и толк в дачном строительстве он знал.
- Ну, иди же сюда, - позвала она, наконец распахнув дверь. Из разопревшего дома дохнуло теплым, прокисшим воздухом, словно в нем жила не она, а плесень.
Он поднялся по скрипучим ступенькам и проник в дом. В доме действительно стоял запах затхлого болота, и он невольно поморщил нос.
- Это в подполе гниет, - ответила на его мысли она. – Там под кухней после дождей вода постоянно скапливается, вот доски и гниют. Пока своего уговоришь заняться ремонтом, дом рухнет к чертовой матери. – Ты можешь газовый баллон подключить, а то этот кончился, а как новый поставить я так и не знаю.
И опять эта маленькая ремарка никак его не заинтересовала. Ну, не должен инспектор таможни уметь подключать газовые баллоны, и все тут. Он прошел на кухню и остановился. Насколько обстановка в жилых помещениях диссонировала с прихожей. Если при входе ему показалось, что он очутился в бомжатнике, то оказавшись в кухне, он был приятно удивлен. Приличная мойка, разделочный стол, мягкая мебель вокруг обеденного стола, моющиеся обои и даже вытяжка. И если бы не пятидесятилитровый газовый баллон в углу, то кухню можно вполне было принять за городскую.
- А это по технике безопасности не положено, - наконец, выдавил из себя он, показывая пальцем на баллон с газом.
-Ну так, мужиков то нет, - игриво ответила она. – Куда нам с Александрой!
Переставляя резиновые шланги с одного баллона на другой, он подумал о том, что так и не понял, живет она с мужиком или нет? Бляха-муха и чего его вдруг волнует этот вопрос, он что, в друзья к ней записался или в любовники?
-Ну, все, документы нашла, - она вошла на кухню. – Сейчас чайку попьем и в путь.
Он обернулся и обалдел. Она стояла перед ним в полупрозрачном халате с огромным вырезом, значительно оголявшим ее полную грудь, с чайником в руке, и улыбалась. Было заметно, что за это время она успела незначительно поколдовать над своим макияжем с помощью помады и туши.
Такая раскрасневшаяся и влекущая, что он растерялся.
-Ну, чего рот раскрыл, - рассмеялась она, явно чувствуя себя хозяйкой на своей территории. – Пойдем в комнату!
Она поставила чайник на плиту и взяв его за руку увлекла за собой.
В комнате, к его удивлению, было все гораздо скромнее. Шкаф для одежды. Кровать полуторка, рядом детская. Стол, пара стульев. На серванте магнитофон, на полу музыкальный центр. Плоский телевизор и никакого шика.
- Поглядел? Пошли я тебе веранду покажу, - явно заигрывая с ним, сказала она и подтолкнула его к выходу.
Веранда была чуть больше комнаты, но не содержала в себе ничего кроме огромной кровати, занимающей половину ее площади и пары стульев, на одном из которых валялись ее форменный китель, юбка и блуза. Постель была разобрана.
Она вплотную подошла к нему. Он почувствовал, как нестерпимое влечение пробуждается в нем. Во рту пересохло, в нос ударил запах ее тела и духов, отчего голова слегка закружилась.
-Иди ко мне!
Они мгновенно сбросили одежды, точнее, раздевался собственно он один, ей достаточно было скинуть халат и предстать перед ним в неглиже, и очутились в пастели, жадно целуясь и обнимаясь.
Звонок на его мобильник не испугал их и не заставил прекратить это безумство.
Их горячие тела слились в одно. Он осыпал ее лицо поцелуями, она в ответ цепляла то его губы, то щеки, то нос своими губами. Порой, они подолгу не могли найти друг друга губ, словно слепые, полусумасшедшие, изнывая от страсти они находили то носы, то глаза, то волосы и уши, но никак не могли слиться в том долгом, томном и страстном поцелуе. Наконец, их губы соединились и она застонала от страсти. Его руку еще сильнее прижали его тело к себе, она обхватила его за плечи. Только стоны, сладкие стоны предчувствия и остальное тишина. Наконец, она освободила рот от поцелуя.
- Погоди, - тяжело вдыхая в себя воздух, прошептала она ему на ухо. – Дай отдышаться. – И заглянула в его глаза.
Чего только можно было бы не увидеть сейчас в его глазах!? И боль мальчика и страсть мужа, и страх девственницы и смех сатаны, и вожделение евнуха и скромность монахини, и распутство гусара и слезы крестьянки, и смех старика и плач младенца. Чего только не увидела она в этих глазах, а не увидела она в них любви. Похоть, страсть, желанье, все это как в ядерном коктейле явилось перед ней, кроме малости. А хотела ли она любви? Жаждала ли она ее в тот момент? Да нет, пожалуй. Она просто хотела освободить свое тело от накопившегося напряжения. Разрядить батарею и двинуться вперед пустой и свежей, как в первый день создания.
Она укутывала его лицо своими длинными черными с признаками мелирования волосами, и он задыхался от их запаха, от запаха ее пылающего тела, от каких-то неземных вибраций ее голоса, от того, что она водила своей рукой по его груди, по его животу, по его паху…
-Давай, - прошептала она, словно стопудовый кузнечный молот медленно опуская свои губы к его, одновременно закидывая, вдруг ставшую невыносимо тяжелой, левую ногу, согнутую в колене, на его живот.
Его восставший орган проскрежетал по волосам на лобке, коснулся намокшего влагалища, уперевшись в горящую как доменная печь щелку, медленно… медленно со скрежетом стальных листов железа на катках, с тяжелым скрипом спускающегося со стапеля минного тральщика, он вошел в ее пекло.
О-о-оу! О-о-о, да, да милый, о!
Сначала медленно, потом все ускоряясь, она принялась танцевать на нем, методично отклоняясь в разные стороны, то вздымаясь вверх, то с неистовой силой падая вниз.
О-о! А-а-ааааа! Нет, нет…стой! Да, да, даааааа! У уууу! Ааа!!!!!
И уже не понять кто из них воет, кто плачет, кто смеется.
О1 Лю-ю-ю-юбимый!!! Да-да-даААААА!
Она осыпала его поцелуями, он страстно засасывал ее рот полностью. Казалось, что он хотел сожрать ее всю. Иногда она вырывала свой рот из его пасти и ее язык пытался залезть ему в ухо. Было ужасно щекотно и он старался увернуться, а она настойчиво пыталась достигнуть своей цели. В отместку он больно кусал ее губы, и засасывал язык так, что казалось еще чуть-чуть и он оторвется. Движения тел становились быстрее, их температура повышалась, дыхание учащалось, пульс возрос во стократ.
Скажи, скажи, о-о-о-о-о! Ск-а-а-а-жи!
Я люблю тебя, -шептал он, -я люблю тебя!
Еще, еще, скажи еще!
И она не давая ему слов, впивалась в его губы словно изголодавшийся вампир.
Нет, - освобождая свои губы, капризничала она. - Нет, неееееет! Скажи, скажи! Да-а-аааааа! О-о-о-хоооооо! А-ааааааа!
Он дернулся, словно в конвульсиях даже не замечая, что орет ей в унисон. Она мгновенно обмякла, а еще секунду назад представляла из себя комок стальных канатов, этакую железную деву, и ее крик застыл рядом с ним замерев в подушке. Они оба тяжело дышали, он при этом рыдала, щипая его за бок. Похоже, что кончили они одновременно.
Спустя некоторое время, оторвав свое лицо от подушки, она пристально вглядывалась в его глаза. Он улыбнулся. Но, в ее взгляде чувствовалось какая-то напряженность. Он не решился чего-то спросить у нее. Через мгновение, она чмокнула его в губы и приподнялась на локтях.
- Пойду, подмоюсь, - извиняющимся тоном, сказала она, ловко оттолкнулась от пастели и перекатившись через него, встала и не надевая халата прошла голая на кухню, где уже, наверное, вся выкипела поставленная на газ вода.
Часть 7
Вдруг нестерпимо захотелось закурить. Как он понял, она тоже бросила это дурное занятие, но возможно, в доме остались какие-то сигареты. Он встал, и в отличие от нее оделся и вышел из веранды.
Дом звенел пустотой. Даже скрип половиц не пугал тишину. Мертвые стены торчали от своей безмолвности, а воздух боялся вздохнуть в себя ртуть его запахов. Он шел, словно в кефире, захлебываясь от жажды и попавшей в нос галлюциногенной заразы, столбняком вжавшейся в тлетворность его шагов. Он проплывал мимо несущихся стен, этих старых бревен, одетых в перечень досок, одеял фанеры и хлипкой размазни обоев. Тухлые мысли неслись между строк, напоминая мертвые мгновения ушедших времен. Подсознание терло между шагов, но не искрило, и из-за этого мысли растворялись в кислоте бытия. Стоп! Надо бы прийти в себя и задуматься, а зачем ты здесь и почему? Круг замкнулся, он встал у черты и замер. Вот ведь оно. Оно счастье которого он искал всю жизнь. Вот оно в этом мертвом доме, в этом мертвом теле, в этой мертвой голове. Неужели любовь, если ее так назвать, именно такая? Опустошенность до ритц, до талого, до съеденной мышью сыра, до португальского мальчика не умеющего играть в футбол? Эх, женушка прости меня, но я влюбился. Влюбился в красивую сучку и не важно, что только что переспал с ней, кажется, я всю жизнь любил ее, как только увидел. А это что, вся жизнь?
Оцепенение прошло, когда он увидел ее в комнате, с двумя большими сумками.
- Это ты с собой в больницу, столько набираешь? – ошалело смотрел он на процесс упаковки сумок. – Не много ли на два дня?
- Так это же тебе там валяться, - с явным недовольством от того, что он вмешивается в ее дела, сказала она, тем не менее, продолжая процесс набивания баулов всякой всячиной.
- Ты бы хоть оделась, - ничего умного сказать он не смог, глядя, как она запихивает в одну из сумок детские вещи. Он почувствовал себя в некоторой степени виноватым, за свой, как ему показалось, неуместный вопрос. Ведь она мать, ей действительно виднее.
-А не пойти ли тебе погулять! – весьма игривым тоном ответила она, и в довершении всего, так повиляла ягодицами, что у него вновь возникло желание ею овладеть, о чем он тут же и сообщил, показывая пальцем на вздыбленные брюки возле ширинки. Возникшее было, мимолетное напряжение исчезло, и она расхохоталась. – Потом милый, - подошла, чмокнула его в губы и ухватила рукой за мотню.- Мы это сделаем на природе, когда поедем в город. Я знаю одно местечко, там такая красотища, что тебе обязательно понравиться и захочется приезжать туда еще и еще. А сейчас, дай мне собраться, налей воды в чайник, попьем и поедем, а то мы с тобой и так, не слишком уважительно ведем себя по отношению к Александре.
Когда он удалился, и она услышала, как на улице заскрипела ржавая ручка колодезного вала и забренчала цепь от ведра, она деловито достала из сумочки наборную ручку и коробку из-под скрепок, открыла ее и высыпала на ладонь горсть мелкокалиберных патронов. Семь из них были обычного черного цвета и лишь один был золотым. Конечно, это была обыкновенная медь, но именно эти патроны, в свое время, ее сожитель пристреливал именно для этого ствола. И вот он остался один единственный. Те, черного цвета, ничем от него не отличались, но она решила выбрать именно его и аккуратно вставила его в ствол. Затем оттянула боек и замкнула собачку предохранителя, чтобы ручка-пистолет случайно не выстрелила, что было уже однажды, когда ее гражданский муж только что приобрел эту штуковину и еще не приделал к нему замок. Они тогда здорово перепугались, когда вдруг у него в штанах что-то грохнуло, что именно, они даже не сразу и сообразили, но последствия могли оказаться весьма печальными, ведь пуля попала аккурат рядом с правым яичком в ляжку. Еще каких-то три миллиметра и Сашка могла бы не появиться на свет. Они тогда сначала опешили, а когда он спустил брюки все испачканные в фекалиях и крови, то дружно рассмеялись, благодаря Бога, что вышло именно так, а не иначе.
Но, погружаться в ностальгию было не ко времени, и она решительно убрала ручку и коробку с оставшимися патронами в кармашек сумки. Оставалось одеться, попить чая и можно ехать. Ехать туда где живет жизнь и ждет смерть, туда откуда он никогда не вернется, а она будет проклинать себя всю оставшуюся жизнь. Да и сколько ей господь отмерит после такого. Одно дело, когда ее затащили в эти сделки с растоможкой грузов и контрабандой редкоземельных металлов, и совсем другое, то, что собирается сделать она нынче. Но, как ей казалось, другого выхода у нее не оставалось, слишком много она рассказала ему в самом начале допроса. Он так жестко насел на нее, что она не выдержала и практически рассказала ему всю схему преступления, да еще и сдала основных ее участников, а за это ее по головке не погладят. Да что ее, за себя она еще могла как-то постоять, но ведь была же еще и дочь. А ее предупредили, когда еще Сашка была только в проекте, что если она где-то что-то ляпнет, ей вспорют брюхо и вытащат оттуда плод. Теперь когда ребенок родился, а дело, его заключительная стадия, затянулось на долгих полгода, и живот не надо вскрывать, все само вылезло наружу.
Мог быть иной выход и она думала о нем, когда заметила на себе его теплый взор и сочувственные взгляды. Рассказать ему все до самой последней запятой, до самого последнего штриха, и он защитит ее, она в этом не сомневалась не на миг. И вот когда она была уже практически готова сделать это, неожиданно заплакала Сашка, у нее в душе все перевернулось, и она вдруг почувствовала, что этого нельзя делать. Она была ужасно суеверной, и восприняла болезнь ребенка, как знак свыше, и отказалась от этого варианта.
- Поверни на песчанку, - мертвенно холодным тоном произнесла она и указала рукой на едва заметный поворот, на почти не приметную поросшую травой дорогу, сползавшую в лес с основной трассы.
Он вопросительно приподнял брови.
- Это то самое место, - таким же холодным, металлическим голосом сказала она, едва сдерживая себя, чтобы не наорать на него, не раскрыть ему глаза, не дать понять, что ждет его здесь, и что она за страшная сволочь!
Они свернули и проехали вглубь леса несколько сот метров, пока не выкатили на залитую солнцем поляну, упиравшуюся одним концом в темный еловый лес, а другой своей стороной утопающей с заброшенном карьере, месте весьма живописным, но не таким очаровательном. Каким он ожидал его увидеть с ее слов.
Выйдя из машины, они подошли к воде. Оказалось, что полянка нависала над ней небольшим обрывом, а справа от него была поросшая травой воронка времен советско-финской войны. Вода и в воронке и в карьере была черного цвета, вероятно от переизбытка торфа, от чего становилось как-то жутко и неуютно, до мурашек по кожи. Голубое, бездонное небо, зеленый чарующий лес, прозрачный до звона в ушах воздух и черная мертвенная гладь воды, так диссонировали между собой, что и впрямь становилось не по себе. На другом берегу находилось поросшее мхом некое каменное строение, вероятно в бытность свою служившее храмом для народа населявшего эту местность много веков назад. Заброшенный карьер для песка недавних времен, воронка от прошлой войны, разрушенный дом бога на земле…
И тогда он понял все очарование этого места. Он улыбнулся, понял вверх руки, словно собирался прыгнуть с обрыва и взлететь. Он обернулся к ней чтобы обнять ее, признаться ей, что полюбил, рассказать, что ждал ее всю жизнь и еще добавить, что…
Он обернулся. Она протянула вперед правую руку.
Звук выстрела вспугнул стайку каких-то лесных пташек, и затих.
Он не произнес ни звука. Тело обмякло и рухнуло кулем на землю.
Она закрыла лицо руками.
часть 8
Он очнулся от того, что ужасно болел левый глаз, особенно саднила бровь. Слегка дрожащей ладонью провел по не дававшему покоя участку. Глаз был немного припухшим, а бровь несомненно рассечена. Весело он встретил Рождество. Во рту, словно грузовик с кошками, в голове страшная муть, и главное, что память напрочь отказывалась воспроизводить рождественский вечер. Бухал помнит, но с кем? Нет, до самого Рождества он помнил, что ездил к приятелю и там все и началось, а вот после. Что было потом, когда он вернулся к себе. Внезапно в башке всплыл эпизод, как он поскальзывается на ступеньках, поднимаясь к парадной и не удержав равновесия, ебается мордой о перила, как раз ударившись левым глазом.. Он еще раз внимательно ощупал лицо, в подтверждении этой версии. Да, больше на рыле повреждений не чувствуется, хотя надо бы встать, да в зеркало глянуть, чего гадать-то. Но, подниматься не хотелось. Он оторвал голову от подушки и открыл сначала правый, а потом левый глаза. Темень, хоть глаз выколи! Прикольно, сказал, подумал он. Из сумрака стали выплывать сумрачные очертания предметов. Вот, стул возник из темноты, вот стол с монитором, рядом кружка с вод… Э, да это не кружка! Он протянул руку. Еще холодная, жестяная банка. Так и есть – джин. Оба-на да он еще и не распечатан. Удача. Сначала хлебануть, а потом вспоминать откуда он взялся. Квадрат окна едва светится. Тусклый свет падает на пол, едва освещая разбросанные на нем шмотки. Скоро рассвет, наверное, если только не закат. Судя по мертвой тишине за окном, народ или еще спит после праздника или еще спит после праздника. Кто придумал эти зимние каникулы, какая падла?
****ь, стало немного легче, когда он сделал два приличных глотка джина. Пузырьки ударили в нос и он поморщился, а главное от внезапной дозы холода заныл слегка заплывший глаз. И не уговаривай, не пойду смотреть на тебя в зеркало, сказал он себе, но одернул одеяло и сел на диван. Вот поссать надо обязательно, чтобы не напрудить в постель, как это случилось на Новый год. Он поднялся, нащупал тапки и сходил в туалет. Что не говори, а даже малая доля алкоголя в этом деле помогает. Сказать о том, что башка прояснилась было бы нелепо глупо, но слегка соображения прибавилось. Он почесал мошонку. Что-то какое то смутное, темное, неприятное привиделось ему, но что? Он отхлебнул еще.
Постепенно в голове стали воскресать обрывки сна. Он напрягся. Да, вроде бы ему сон показался весьма занимательным.
Следователь, фиг знает из какой конторы, допрашивает молоденькую женщину из таможни, на предмет получения ей крупной взятки. Женщина очень нравится оперативнику, но служба есть служба, и допрос идет на повышенных тонах. Тем более, что у женщины больной ребенок, который лежит в коляске прямо в кабинете, потому что ей не с кем его оставить, она мать одиночка. Задолбавшись от визгов ребенка и устав от допроса, оперативник решает сдать ребенка в больницу, тем более, что она находится в двух шагах от таможенного отделения. Но женщина против, она не хочет расставаться с ребенком, тем более, что он еще совсем крошечный и она кормит его грудью. Но оперу нужно завершить допрос и он силой заставляет женщину взять ребенка и пойти с ним в больницу. Там она закатывает истерику и он бьет ей ладонью по горлу, отчего она на время теряет возможность дышать. Воспользовавшись этим, он вытаскивает ребенка из коляски и отдает его злобной докторше, для солидности махая перед ее лицом своей ксивой. Женщина, придя в себя, начинает плакать, и он для того чтобы успокоить ее, бьет ее наотмашь по лицу. Женщина падает на кожаный диван.
Они вновь вдвоем на допросе. Она едва говорит, поскольку у нее страшно болит горло после его легкого касания ребром ладони. Этот прием изучают спецназовцы, чтобы на время лишить противника воздуха. Грубо говоря, - дышать нечем. Кроме того, у нее горит щека, там то он приложился от души. Но, ему наплевать на все ее болячки, у него задание, выбить из нее признательные показания и баста. Отпросившись в туалет, она извлекает из сумочки ручку-пистолет и заряжает в нее сразу несколько, точнее восемь штук смертоносных пуль и вставляет заряд. Затем прячет это в бюстгальтер, благо размер груди позволяет. Она настроена решительно, и пощады ему ждать неоткуда. Возвратившись назад, она садится напротив него и, допрос продолжается. Наконец, спустя некоторое время, он решает прерваться и воспользовавшись служебным положением удовлетворить свои грязные инстинкты. Он подходит к ней, обнимает и хватает за груди, начиная их жестко мять. Она стонет. Тут он нащупывает в ее лифчике твердый предмет и вопрошает, что это такое. Она хладнокровно вытаскивает из бюстгальтера ручку и стреляет мужчине прямо в лоб. Он падает, при этом ударяясь лицом о край стола.
Дальше все, он проснулся и почувствовал, что у него слегка заплыл левый глаз и саднит бровь.
Черт побери, подумал он, а не написать ли мне рассказ, по мотивам этого сна и назвать его… как же его назвать, то? Даже солидный глоток джина, которого уже почти не осталось, не помог придумать ему название. Х*й с ним, решил он, поднимаясь с постели. Сейчас схожу в лабаз, куплю еще джина или сухого вина и придумаю. А потом сяду и напишу, уж до чего сочный кружился в его голове хоровод различных слов и словосочетаний. Все, в магазин, а писать будем после. А пока. Пока назову-ка я его «Маленький рождественский рассказ», ведь сон то пришел мне в ночь после рождества.
Договорившись с Володей Шпаковым редактором отдела прозы в журнале «Нева», что я обязательно подъеду к ним на Невский ближе к концу января, я наконец выбрался в свои дворы. Кстати про издательство, я тоже рассказ накропал для начинающих литераторов, чтобы особо не обольщались теша себя иллюзиями на счет своего литературного дарования.
ПИИТ
Просыпаюсь я посреди ночи, за окном дождь хлещет, во рте полный бардак, ..й стоит, а в голове какая-то бижутерия вертится, что листва в осеннее ненастье. Ну, дождь скоро затих, …й упал, а бардак в башке, как был, так и остался. А тут еще какие-то птички за окном орать начали, так громко и злобно – «Это пи-зде-ц, это пи-зде-ц! И главное на букве Ц такой акцент делают, что меня аж затошнило. Я встал, дай, думаю, водички попью, да морду ополосну, глядишь и рассосется. Встал, пошел на кухню. Включил воду, напился, башку под струю сутул, - ноль эмоций. Я призадумался, не много ли я вчера выпил кофе с коньяком? Точнее, коньяка не перебрал ли ненароком? Глянул в холодильник, а там вместо целой бутылки еле0еле на донце плещется. Махнул я рукой и выпил все без зазрения совести. Вернулся в комнату, бухнулся на диван, укрылся с головой… И тут на меня снизошло просветление мозга!
О, боже правый! – воскликнул я, - ведь это никакая не бижутерия в голове, это же настоящие стихи!
Я обалдел.
Отродясь в жизни ничего не написал, а тут….
Вскочил я с постели, бросился к столу, схватил вчерашнюю «Ленинградскую правду» и записал на ней несколько строк. Перечитал несколько раз, хмыкнул от удовольствия и пошел курить, восхищаясь сам собой.
Заснул я только под утро, все эти стихи из головы не выходили:
«Я Вас люблю, чего же…». И так далее.
И до чего же мне хорошо было на душе, что я принепременно решил предложить их какого-нибудь издательству. С этой благой мыслью, меня и застал сон.
Проснулся я счастливый и в благодушном настроение. Первым делом бросился к газете, где по средине статьи какого-то злобного Кошвана Викторова, красовались написанные моим корявым почерком строки. «Я вас…» – в аванс! Шутка!
Перечитал я их, задрожал всеми фибрами своей творческой биографии, и решил сбегать в магазин, отметить это дело. Какое? Глупцы! Рождение нового Пушкина!
Купил я портвейн, прибежал домой, посмотрел на стол. Газета на месте, вон, и строчки мною выведенные. Ну, что? За меня, за Пушкина!
Выпил первую. Тьфу, какая дрянь! Эти черные совсем обнаглели. Раньше хоть спирт соком разбавляли или концентратом, а теперь подслащенным чаем! Ну, скажите, это разве портвейн? И так мне мерзко стало, что я налил себе еще и выпил, даже не закусывая! Когда вино и страсти улеглись, я вновь перечитал свое творение, нашел измятый, но чистый лист бумаги, и переписал стихи наново. Ведь и впрямь, не нести же этакий шедевр на пасквиле какого-то старого жида.
Да, опять пришлось тащиться на улицу. А как я по вашему узнаю телефоны издательств, которые мечтают опубликовать мое произведение? Конечно! Не зря же кто-то додумался присобачить к уличным таксофонам «Желтые страницы». Думаете, дураки, деньги на ветер выбросили и баста? Дудки вам! Они прекрасно зная менталитет
Наших людей, понимали, что народец начнет драть из справочников страницы, целые главы и перекусывать цепи. Но, после того, как эти справочники, выпущенные между прочим за наш с вами счет, исчезли с улиц, их коммерческая составляющая существенно выросла. Понятно? Нет?
Те справочники, что на улице фирма выпускала за счет бюджета, и нагрела на этом руки, проведя бесплатную рекламную компанию. А, если вы, как кот попробовавший настойку валерианы, захотите вновь воспользоваться услугами так полюбившегося вам справочника, то вынуждены будете покупать его у бизнесменов за приличные деньги.
Теперь все ясно?
Впрочем, я отвлекся.
Выскочил я на улицу, сунулся в таксофон. Так и есть. Справочник весь изодранный валяется, но нужные мне страницы в целкости и сохранности. Ведь действительно, разве много у нас в городе настоящих поэтов. Выдрав три листка из потрепанной книжицы, вернулся домой, тяпнул чай со спиртом, занюхал статьей Виктора Ешванца, перечитал в сотый раз свой шедевр и сел на телефон.
Поначалу никто из сотрудников редакций не проявил особого восторга от моих изъяснений.
- Ало, я вот здесь стихи написал…
- Нас стихи не интересуют.
Пи-пи-пи.
- Здрасьте. Я вот тута…
- Вы где-нибудь учились?
- Нет
Пи-пи-пи.
Я вот…
- Сколько? Одно!?
- Да я…
Ту-ту-ту…
Если вы решили, что я отчаялся, то вы правы. Я, действительно, пришел в некоторое душевное расстройство, от черствости наших издателей. Ну как это так, какую-то Дашкову и Полякову печатают, а мне от ворот – поворот. Добил я портвеган, выкурил трубку, пробежался глазами по волшебным строчкам и, вновь, принялся насиловать телефон. К концу дня мне удалось договориться с несколькими издательствами, которые согласились прочитать мои стихи. Правда, для надежности мне пришлось соврать, что у меня не один опус, а масса, для этого, пришлось сбегать к одному знакомому приемщику макулатуры и выбрать у него несколько томиков стихов русских поэтов: Пушкина, Лермонтова, Фридмана, Бутмана и Бормана.
Но, тут передо мной встал еще один вопрос6 где взять пишущую машинку? Ведь, во всей издательствах мне дали ясно понять, что возьмут у меня рукопись только лишь в напечатанном виде. Пришлось звонить Аркашке и клянчить у него «Ундервуд», пообещав, напоить его до усрачки в ресторане, после того, как получу гонарар.
Перепечатав свой шедевр на листок, я следом набил несколько стишков из книжек всех этих Пушкиных-Мусиных, и довольный собой принялся гладить последние не рваные брюки.
Назавтра, побрызгав рожу одеколоном и приняв сто пятьдесят грамм «Зубровки» в капельнице возле метро, я помчался на Невский, где и находились издательства, благосклонно отнесшиеся к моим творческим позывам.
В редакции журнала «Х», меня встретила молодая дама, в строгом замшевом костюме, с прической, а-ля Кэри-Эн Моос, с приятным выражением на лице, стройными ногами и папиросой в зубах. Эта самая папироса как-то не вязалась с ее внешним обликом, но … Но, у творческих людей свои тараканы в голове. Я, к примеру, тоже в кедах на босу ногу, и ничего, не шарахаюсь от всех, как от прокаженных. Зато они от меня, даже место в метро уступили!
Женщина указала мне на стул, напротив себя, положила папиросу в пепельницу и , изобразив на лице нечто напоминающее знак вопроса, машинально поправила прическу. Я понял, что она готова выслушать меня.
Я достал из пакета пачку листов, выудил свое творение, откашлялся, словно Анастасия Волочкова перед спектаклем и начал:
- Я вас люблю, чего же…..
Она подперла ладонями нижнюю челюсть, смотрела на меня и молча слушала. Когда я закончил, она вытащила из пачки новую папиросу, прикурила и, помолчав не много, произнесла:
- Фу-х, молодой человек. Что я могу вам сказать. В этом что-то есть, но ..
Пауза. Затяжка. Стряхивание пепла.
… Но, - продолжила она, медленно пережевывая каждое слово, тем самым напомнив мне одно изречение: «Если умную мысль долго и тщательно разжевывать, а потом переваривать, - то результат может выйти с другой стороны». – Но, это старо, как мир. Это прошлый век, эта другая эпоха. Где вы увидели такую женщину, которой вы посветили свои…, - она на секунду запнулась, подбирая нужное слово. - …вирши? Взгляните за окно.
Я посмотрел, но ничего особого там не увидел. Ну, машины ездют, ну людишки шлындают, дождик поливает, птицы каркают. Да что там, обыкновенная Россия-матушка! Недоуменно пожав плечами, я посмотрел на даму, как нашкодивший ученик четвертого класса.
- На дворе двадцать первый век! – сказала она торжественно, с жаром туша окурок о край пепельницы. – А вы с барокко приходите.
- С чем, простите? – смутившись, поинтересовался я, не предполагая, что, мой опус имеет такое странное название.
- Сейчас совсем иной ритм жизни, - продолжила она, с жаром, не обращая внимания на мой вопрос. – Иной нынче норов, так сказать. Мир трещит по швам, стираются отношения между полами, женщины работают, а мужики торгуют собой и никакой романтики, никакого постмодернизма, - сплошное ****ство и разврат. Извините, - она виновато улыбнулась. – Вы меня понимаете?
Я кивнул, хотя, если честно, то совершенно ничего не понял. Прочитав по моим глазам, что я полная бестолочь, женщина порылась на столе, достала из какой-то черной папки лист бумаги и сказала:
- Вот, не далее как вчера, заходил ко мне поэт Сергей Рыжков. Знаете?
Я кивнул на всякий случай, а вдруг какая знаменитость.
- Тоже после обильного возлияния….
Я засмущался и зарделся, как знамя «Единой России».
- … принес несколько новых вещей. Вот к примеру:
«Если вас поставить раком,
И зажать соски в тиски,
А по жопе дать кувалдой,
То отвалятся носки!» А, каково?
Я не много опешил и пожалел, что выпил только сто пятьдесят, а не двести. Стихи и впрямь были интересные, но мне казалось, что лучше всего их писать в общественном туалете или на заборе.
- Жестко! – сказала дама. – Да, но никаких соплей, никаких пенок, никакой каши но тарелке. Конечно, они еще сырые, но он их доработает, я уверена, что в следующем номере мы их опубликуем.
- А мое? – промямлил я, машинально втягивая голову в плечи.
- У вас слишком сыро! – ответила она, как отрезала. – Погуляйте, понаблюдайте за сегодняшними реалиями. Да, напейтесь, наконец, и выдайте что-нибудь экстраординарное, мощное, апокалиптичное.
- Я попробую, - потухшим голосом ответил я и направился к выходу.
- Да, только не надо никакого супрематизма и сюрреализма, -это сейчас не модно.
Я кивнул и бегом выбежал из редакции, стремясь сейчас же последовать ее совету, чего-нибудь выпить.
Выпив пару бутылок пива, возле Александровского сада, я перешел через Невский и зашел в другое издательство, находившееся не далеко от первого. Здесь я задержался совсем не на долго. Встретил меня молодой парень в очках и вязанном в ручную огромном фиолетовом свитере.
Первым делом он предложил мне перекурить это дела, а потом переходить к деловому разговору. Пока мы курили, он поинтересовался у меня, как я отношусь к нынешним властям, к нашей политике в Ираке и игре «Зенита». Если честно, то все три вопроса меня мало интересовали, поэтому разговор у нас не задался.
Покурив, мы перешли к непосредственному предмету моего интереса.
Я торжественно, но не так, как той даме, прочитал стихотворение:
«Я вас люблю…»
Его реакция меня озадачила. Он рассмеялся.
Как выяснилось позже, он был барменом в кафе, расположенном на первом этаже, и заглянул в редакцию поболтать со знакомым корректором. Но, я ведь этого не знал, им воспринял его смех, как оскорбление в своих лучших чувствах.
- Не обижайся, братан, - он похлопал меня по плечу, заметив, что малость переборщил. – Просто ко мне приятель заходил на днях, притаранил стишок посвященный одной нашей сотруднице, - тоже про любовь написал, и примерно в таком же состоянии, как и ты.
Что они привязались ко мне с моим состоянием? Да, в нормальном я состоянии! Все соображаю и на ногах держусь.
- Послушай и выскажи свое мнение.
«Мадам» Я вас хочу, -
И потому драчу.
За стойкой бара вы стоите,
И мне, конечно, не дадите.
Однако, речи нет, -
Согласен на миньет!»
Здорово! Я бы так не смог. А эта дура Светка ему, действительно, давать отказывается. Представляешь? Он к ней с цветами на «мерсе», а она: «только в рот!». Дура баба!
- Я согласен, - ошалев от речей литератора, я схватил изрядно потрепанные листы со стихами и вышел на улицу.
- Ты заходи к нам! – крикнул мне в догонку веселый парень, я здесь два через два работаю. Напишешь чего-нибудь новенького, почитаешь. Я тебя со Светкой познакомлю, может, она тебе даст!
Теперь мой путь лежал в самый конец Невского. Если точнее, то на Суворовский, где находились еще два издательства из списка согласившихся со мной переговорить. Кстати, следует заметить, что все они совсем не плохо устроились, имея шикарные апартаменты в самом центре города, а, как известно, земля у нас дорожает не по дням, по секундам.
Заглянув на улицу Восстания, в знакомый с детства подвальчик, и оприходовав там сто грамм и бутерброд со шпротами, я притащился в третье издательство. Дождь почти прекратился и я, с огромным удовольствием, проделал весь этот путь, от Адмиралтейства до Знаменской площади.
В небольшом кабинете сидела дама бальзаковского возраста, в светлом сарафане, обесцвеченными перекисью волосами, внушительной комплекции и лицом, как бесконечно счастливого человека, впавшего в состояние транса и вышедшего еще вчера в астрал.
- Ах, -ахнула она, когда я вошел и представился. – Поэт? Вы поэт! Как прекрасно ощущать себя творцом, как романтично бродить по ночному городу, любоваться звездами, слышать пульс дворов и проулков, внимать пенью птиц и чувствовать себя человеком МИРА! Вы ощущаете себя человеком мира?
- В какой-то мере, - уклончиво ответил я.
- Замечательно! Присаживайтесь, - сложила ладони домиком и умиленно рассматривала меня. – А я вас знаю, вы абстрактный – метаффорист! Я права?
- В какой-то мере, - повторил я предыдущую фразу, не вольно, смущаясь. Как это она определила, о чем я пишу, еще не прочитав мой опус? Вон, та с папиросами, та вначале выслушала, а потом уже сказала о позднем барокко, а эта сразу же, не читая! Я проникся уважением к сумасшедшей бабке, но, вскоре понял, что поторопился.
- Нет, пожалуй, вы символический – аллегорнист. .Ваш ассоциативный ряд очень насыщен красками. И даже упоминание бранных слов не вызывает заметного отторжения у читателя. А это ваше: «Чем Петербург отличается от Венеции? – Тем, что у них в каналах гондолы плавают, а у нас гондоны!». Ха-ха, как мило.
- Простите, но я не про какие гондоны не писал, - слабо возразил я.
Но она не обратила внимания на мою реплику и восторжено продолжала:
- А эта ваша поэма «Оно», ну, разве не шедевр! Я кое-что даже наизусть выучила. Сейчас, сейчас, - она приставила ладонь ко лбу, задумалась на пару секунд, выбросила правую руки вперед и с надрывом начала декламировать:
«По каналу мы вместе на лодочек плыли.
Подскользнувшись, упала и камнем на дно.
Я следом рванул и из омута вынул,
Поднял на борт смотрю – оказалось оно.
Про любовь столько песен мне спела.
Сердце сладко щемило, болело оно.
Оказалось, совсем ты меня не любила,
А слова в твоих песнях – сплошное оно.
Ночь любви, поцелуи, оргазм и истома.
Ветер апрельский в окно.
Жаль, но тебя только не было дома.
Где ты болталась – оно» ….
- Простите, - решительно перебил я даму, уставший слушать про неизвестное оно, которое то болтается где-то, то тонет. Если автор имеет ввиду то, о чем подумал я, то это «оно» не тонет, об этом грудной ребенок знает. – Это не мои стихи!
- Как? – удивилась дама. – Разве вы не Ларин?
- Нет, я Белинсон!
- Так что же вы сразу не представились! – с дамы в одно мгновение слетело ее благодушное настроение. – Давайте ваши стихи.
Я протянул ей листок со стихотворением. Она беззвучно зашевелила губами. Потом подняла на меня глаза:
- Что-то в этом есть, но где символы, где космос, где метафизика вселенной?
- В нем, - ответил я, убирая свой листок в карман.
- В чем, в нем? – спросила дама.
- В говне, про которое вы только что читали.
Женщина, как рыба выброшенная на берег, начала жадно глотать ртом воздух, пока я не протянул ей стакан с водой. Она выпила и уставилась на меня выпученными глазами.
- Как вы можете, - укоряла она меня, после того, как пришла в себя. – Еще Блок писал в «12» о метафоричности. Помните. У него двенадцать революционных матросов идут по заснеженному городу, как двенадцать апостолов. А впереди кто? Кто впереди идет?
- Ленин, наверное, - я пожал плечами.
- Невежество, а еще поэтом себя величает! Впереди, - торжественно произнесла она. – «В белом венчике из роз, впереди – Иисус Христос!».
- Простите, - перебил ее я. – Он сколько выпил, перед тем как сказать вам что-то?
- Кто? – не поняла она.
- Ну, этот ваш - Блок!
Последнее, что я помню, как эта возвышенная дамочка, вырывала у себя из головы волосы, брызгала слюной и ругалась таким отборным матом, что любой портовый грузчик мог бы у нее поучиться.
Скрипя сердце я отправился по последнему адресу, который был указан у меня в блокноте. Я уже ни на что не надеялся, я шел просто так, чтобы потешить свое больное самолюбие.
В редакции меня встретил пожилой мужчина со следами волос на перхоти. Он усадил меня на мягкий кожаный диван, а сам сел рядом, закинув ногу на ногу.
- Слушаю вас юноша, - сказал он, слащаво улыбаясь.
И хотя, я далеко не юноша, его комплимент моей помятой роже, я воспринял, как добрый знак, вытащил из кармана единственный оставшийся помятый листок, разгладил его и начал:
- «Я вас люблю…».
- Простите, молодой человек, - прервал он мое чтение. – В вашем стихотворение речь идет о какой любви?
- Не понял, - удивился я.
- Ну, кто кого любит? – уточнил он вопрос.
- Он любит ее, - ответил я, вдумываясь в смысл вопроса. – Абстрактный герой, абстрактную героиню.
- А, понятно, а я было решил…
- Что? – я все еще не понял, о чем он меня спрашивает, что его интересует. Ну, неужели не понятно?
- Вы знаете, - вдруг сказал он. – Мирморов голубой!
- Кто?
- Филипп Мирморов, который про зверушек песни поет: про заек, про птичек. И Басков, и Данилко. Но, главный у них этот.
- Нет, не знаю, - искренне признался я. Да, если честно, то мне абсолютно плевать на этого артиста. Зато моего собеседника этот вопрос, похоже, очень сильно волновал:
- Да, это точно. И папа у него Пидрос!
- Кто?
- Имя у него такое, - ответил мужик и придвинулся немного ко мне.
Да, плевать мне на него и на его папу!
- А вы знаете, - продолжит он, не обращая внимание на мои вопли. – Что Петр Ильич Чайковский был активным педерастом.
- Господи! – взмолился я. – Ну, причем здесь Чайковский? Ну, и что, что он голубой? Ну, Элтон Джон педик… Вам стихи понравились?
- Да, что-то есть, - задумчиво произнес он. – Как у Пушкина, - и еще чуть придвинулся ко мне. – Кстати, вы слышали последнюю версию гибели поэта? Нет?! – он удивленно поднял редкие брови. Мне даже показалось, что они у него выщипаны, как у бабы. – Так вот, по последней из версий, историка литературы Бенедикта Сорнова по кличке Беня Сор: Дантес был обыкновенным киллером, а не любовником Натальи Николаевны. Да, юноша, обычный наемным убийцей. А заказчиком выступал сам Николай Первый, который домогался или уже поимел жену Александра Сергеевича. Когда поэт узнал об этом, то вспылил и хотел даже вызвать императора на дуэль, но… Но, не успел.
Он придвинулся ко мне в плотную, и его рука упала мне на колено.
- Николай и Пушкина хотел…, - он посмотрел на меня залитыми патокой глазами.
Я отбросил его руку и опрометью выскочил на улицу.
Лишь через час я пришел в себя, влив в себя пару литров пива. У меня перед глазами стоял напомаженный рот редактора, его холеные руки и подкрашенные глаза. Но, больше всего меня разражала и убивала его последняя фраза: «Николай Первый и Пушкина, того…» Ужас! Как мне жаль было несчастного Александра Сергеевича.
Как я оказался в этом кабаке, по-моему в «Европе», я не помню, воткнулся только, что напротив меня сидит какая-то рыжая ****ь лет пятидесяти.
- Ты кто? – спросил я.
- Угадай, - игриво ответила она и, подмигнув, запела какую-то песенку. – «Позови меня с собой…»
- Да, на кой ты мне сдалась, - отозвался я и тяпнул какой-то отравы стоящей напротив меня.
- Хочешь отсосу? – неожиданно спросила она.
- Небось, дорого запросишь, - ее предложение меня совершенно не удивило – шлюхи они все такие.
- Вообще-то, я дорого беру, - сказала она. – Но, для тебя 500.
- Много, - вздохнул я. – Не потяну.
- Ладно, - сказала она, наливая себе в бокал шампанского. – Давай за 100, только конец помой.
- Хорошо, - ответил я, взял ее бокал с шампанским и…
Рыжая дама блевала под стол. Я сидел и зыркал по сторонам. Какие эти женщины нервные! Вдруг соседним столикoм черта. Черты лица у Сатаны были удивительно знакомы, несомненно, что я где-то видел эту харю. По обеим сторонам от Вельзевула сидели два здоровенных вурдалака. Они пили, ели, веселились. К их столику то и дело подходили симпатичные девушки, сатана целовал их и что-то чиркал ручкой на протянутых ему листочка
Наверное, я попал на бал к Сатане, решил я. Допился, поэт фигов. Мне было не очень страшно, но все равно, я прослезился, когда представил себе, что скоро встречусь с Пушкиным, которого Николай I, хотел. И тут на меня, как накатило, как понесло. Я вытащил из кармана ручку и быстро начал писать на салфетке. Дописав, я решил подойти к Дьяволу и попросить расписаться и у меня.
Вурдалаки, поначалу было не хотели меня подпустить к телу, но тот благодушно махнул рукой и, я протянул ему исписанную салфетку.
Он пробежал глазами по ней и лицо его стало пунцовым.
- Да, ты…, - задыхаясь, он заорал на меня. – Ты знаешь, кто я?!
- Сатана? – промямлил я, не зная, каким образом надо к чертям обращаться. – Может, мессир? А? – вспомнил я “Мастера и Маргариту”.
- Я не Рафаэль!!! – завизжал он.
Потом меня повалили на пол, и долго били кулаками по лицу. А потом кто-то “к устам моим приник и вырвал грешный мой язык”.
Но, ничего, я уже поправляюсь, и язык уже ворочается. А стихи, которые я в ресторане сочинил, я Шнуру подарил из группы “Ленинград” пускай публику развлекает!
Ну, не Пушкин я и не Рафаэль!
Есть мужчины – женщины, есть мужчины – ****и,
Хоть жопа в волосах, а вся морда в помаде.
Он стоит на тротуаре, он просит подаяния,
А вечером, с цветами, - к ****ям на свидание.
Да, времена такие, лови и не зевай,
Если ты конечно, - Басков Николай.
Он сидит в театре, он смотрит концерт,
А сам вспоминает вчерашний минет.
Он потеет в кресле, он елозит задом,
Как хотел бы он, чтоб любовник был рядом.
Вот у нигера б снять с фаллоса пенки,
Вырвать флаг из рук у «подростка Савенки».
Но мода проходит, не тот нынче норов,
Даже если ты такой, - как Филлип Киркоров.
А как хочется ему казаться мужчиной.
Для чего? Разве есть хоть какая причина?
И приходиться врать, и рассказывать сказки,
И вынужден он, ****ям строить глазки.
Изумляет придурков за первенство спора,
Уж совсем не голубой Моисеев Боря.
А следом ковыляет редкая сучка,
Имя трансвеститу, - Верка Сердючка.
И прячет он в штаны тоску – кручину,
Ну, не похож он на женщину, и уж совсем на мужчину.
Все женщины, - мужчины, все женщины, - ****и,
Все сказанное здесь, совсем не шутки ради.
Ведь бьет не в бровь, а в глаз, другая скорбная шутка.
Уж лучше баба, - ****ь, чем мужик, - проститутка.
А если меня понял, то напейся в хлам,
И знай, что во всем виноват Адам!
Вот такие вот они дела наши грешные.
Стоял погожий едва морозный солнечный день и настроение было слегка приподнятое. А как же, рассказ вышел весьма любопытный, во всяком случае не какая-то тягомотина, как у местных «великих» авторов пишущих х*й знает о чем, кроме как о себе любимом и своем окружении. Таких бл*дей из союза писателей столько, что зачерпни их говнокопалкой и выкини в карьер, так сразу во всех редакциях издательских домов атмосфера вмиг сообразуется с душевным состоянием окружающего покоя. Не стану называть имена, они во всех шор-листах на получение всяких «Больших книг», «Русских пукеров» и прочих п*здобольнических премий. У них своя каста – неприкасаемых бл*дей! Они видите ли бл*ди, но прикасаться к ним не смей, не по вашу честь. Возможно, что у них вообще половые признаки отсутствуют, в отличие, скажем, от Алиски, которая идет мне на встречу.
35
Увидел я ее впервые, когда пошел к приятелю во двор поиграть в футбол. Даже, вернее, не увидел, а услышал.
Было первое мая. Стоял погожий весенний день, пожалуй, первый погожий, по-весеннему теплый денек в этом году. Градусник термометра показывал двадцать четыре, но с учетом нашей влажности и близости Финского залива, смело можно было давать все тридцать. Народ на улице выпендривался кто как мог. Особенно, молоденькие девчонки, стремились надеть на себя яркие, наряды, но в минимальном их количестве. Ходят, шельмы, пузо голое, плечи голые, про ноги я и не говорю, юбки такие, что и не поймешь, с перепугу, толи это юбка, а толи это трусы такие навороченные.
Короче, выглядят все так, словно сошли с обложек эротических журналов. Ну, а как же еще быть? Ведь весна, ведь первый погожий денек, ведь истосковалось тело и глаза по красоте. Всю долгую зиму укутывали они себя, укрывали от злого мороза, колючего ветра, ненастья и вьюги. И вот дождались, когда, как природа, можно скинуть с себя пушистые зимние одежды и выставить напоказ беззастенчивому мужскому взору, все свои прелести, всё свое обаяние, все достоинство. Ходят мужики по майскому городу, головами вертят из стороны в сторону, не знают, - на кого глаз положить. А тут и не думай. Любая просто красавица, стройная, высокая, нарядная.
Во времена моей молодости такого конечно же не было. Нет, девки старались, конечно, наряжались, но в основном это было стандартно: индийские джинсы, чешские туфли и, изредка, финские куртки. Ну, кто умел рукодельничать, или мама у кого имела швейную машинку, то те изгалялись, как могли, но все равно, до нынешних им далеко. Хотя, может, это возраст во мне говорит, ведь, что не говори, когда тебе под пятьдесят, то и Баба-Яга Василисой Прекрасной показаться может. Да. Впрочем, я вру все. Мне до пятидесяти, как до конца света, мне чуть за тридцать, я молод, здоров, красив собой, вредных привычек не имею, люблю футбол, мороженное и женщин. Вот и сегодня, облизывая эскимо на палочке, я бодро шагаю в сторону стадиона, с надеждой, что вчерашний футбольный поединок, прерванный из-за дождя, возобновиться с новой силой и мы покажем этой мелкотне, есть ли у нас еще порох в пороховницах, либо нам пора на свалку истории.
Иду я, ем мороженное, настроение превосходное, глаза разбегаются в разные стороны, голова вращается вопреки законам природы на 720 градусов. Благоденствие и благолепие, как сказали бы служители культа, и тут… И тут я услышал звонкий, пронзительный крик, чем-то напоминающие вой младенца, которому не дали конфету.
« Ах ты ****ь ты такая! Ух ты, вырядилась! Как же, молодая, красивая, что тебе еще остается, как трахаться, да чужих мужиков уводить! Проститутка сраная! Сука…»
Эта тирада продолжалась до бесконечности, и услышав ее, я опешил. Таких скабрезных ругательств из уст женщины мне не приходилось слышать довольно давно, пожалуй, с того самого момента, как я бросил пить и посещать различные притоны, пивные бары и прочие подобные заведения. Интересно, подумал я, что же такое случилось, что могло довести даму до таких грязных оскорблений в адрес своей соплеменницы? Я обернулся. Мимо меня прошла молоденькая белокурая девушка в голубой кофточке и белой короткой юбке. Как я успел заметить, девушка была пригожа, ладна и хороша собой. Она шла той притягательной для мужиков походкой и не обращала никакого внимания на несшиеся ей в след проклятия. Следом за ней шла дама, примерно моего возраста, то есть за тридцать, рыжеволосая, в малиновом свитере, синих джинсах и черных ботинках. На поводке у нее был огромный пес, - тигровый боксер. Рыжеволосая дама была в черных, солнцезащитных очках и курила, при этом не переставая изрыгать из своего чрева проклятия и оскорбления в адрес милой, молоденькой девушки. Впрочем. Вскоре девчонка скрылась за поворотом и дама прекратила свои излияния. Поравнявшись со мной, она посмотрела на меня, сказала: «****ь», я не понял, ко мне ли это относилось или к прошедшей милашке, выбросила окурок и прикрикнув на пса, удалилась в сторону стадиона. Вначале, я решил, что как многие дамы, в наше неспокойное время, эта самая «собачница» и «матершиница», просто пьяна. Но, приглядевшись по лучше, я понял, что заблуждаюсь в своих выводах. Женщина была трезва, как стекло. Более того, она была симпатична и не носила на лице тот самый отпечаток, который заметит и ребенок и взрослый человек, отпечаток опустившегося человека. У нее было худое, вытянутое лицо, заостренный нос, тонкие губы. Глаз я не разглядел из-за черных, скорее темно0коричневых, стекол на ее глазах. Вот так я и увидел впервые Алису.
Алиса родилась в самом начале шестидесятых годов двадцатого века в глухом украинском селении где-то на полтавщине в семье хохла и еврейки. Мать присматривала за хозяйством, а отец работал в соседнем городке на каком-то оборонном предприятии, от чего редко бывал дома. Смесь хохлядской и еврейской крови дала необыкновенный результат, - Алиса была удивительным ребенком. Не по годам умная и рассудительная, она обладала необыкновенной привлекательностью и обаянием. Ее любило все село, называя не иначе, как куколкой или синеглазкой, сказочным персонажем романа Николая Носова о Незнайке. Кроме того, что она была красива и умна, девочка росла самостоятельной, хозяйственной и целеустремленной. С малых лет она помогала матери по хозяйству: полола сорняки в огороде, кормила гусей и кур, убирала по дому. Когда пришла пора учиться, то она уже через месяц, отказалась от опеки родителей и самостоятельно добиралась до соседнего села, хотя дорога была не близкой. Со здоровьем у нее тоже все было в полном порядке: она отлично плавала, бегала с мальчишками наперегонки, играла в салочки, пятнашки, казаки-разбойники и другие подвижные игры. Короче. Жизнь у девочки складывалась как нельзя удачно.
После такого вступления любой здравомыслящий человек поймет, что «раз автор в таких восторженных розовых красках описывает все прелести жизни маленькой Алисы, то, наверняка, далее тона и краски изменяться, и на безоблачном горизонте жизни девочки появятся тучи». Что ж, вы правы, я этого и не скрываю, как это не скучно и не банально.
Беззаботная, но ответственная жизнь Алисы закончилась в конце пятого класса. Оказалось, что отец давно уже имел вторую семью, где-то в городе, и сделал свой выбор в пользу последней. Для двенадцатилетней девочки это стало настоящим ударом, ведь она очень любила батьку. После развода, точнее, после объяснений с матерью, отец пытался было поговорить с дочкой, но та наотрез отказалась видеться с отцом, заявив, что с этого момента «он ей больше не папа!». Первое время она часто убегала в лес и ревела там на пригорке среди густой травы и цветов, а потом устроилась работать в колхоз – на прополку, благо наступили каникулы. Работа как-то отвлекала девочку от грустных мыслей, но неожиданно возникшая ненависть к отцу накапливалась в ней, накапливалась и вскоре перелила через край.
Однажды мать обнаружила, что из подпола пропали дедовские патроны, хранившиеся здесь еще с того времени, когда дед был жив и хаживал на охоту. Все попытки матери выяснить у дочки «куда могли подеваться патроны?», наталкивались на глухую стену непонимания. Вскоре, однако, выяснилось, что в городке где жила новая семья отца, произошел непонятный случай. Какой-то парнишка бросил пакет с порохом в окно квартиры, где проживал отец Алисы. Парень с места происшествия скрылся, да и ничего страшного не произошло, сгорела только тюлевая занавеска, да дочь хозяина квартиры получила небольшие ожоги лица, но этот эпизод заставил мать взглянуть на дочь другими глазами. Она попыталась поговорить с ней, объяснить, что «это жизнь» и ничего не следует ломать, тем более такими методами, ведь она сразу же догадалась, почувствовала материнским сердцем, чьих рук это дело, но дочь упорно все отрицала. С того момента между матерью и Алисой стала вырастать стена недоверия, отчуждения и неприязни. Мать по-прежнему любила своего непутевого Павла, а дочь, взрослея, все больше и больше ненавидела мать за эту любовь. В общем, к окончанию школы девушки испытывала ненависть к обоим родителям, да что там к родителям, она НЕНАВИДЕЛА всех баб и мужиков. И опять же, все решил один случай.
На летней практики, после окончания девятого класса, ребят отправили в подшефный колхоз в КМЛ (комсомольско-молодежный лагерь). Там Алиска, а это была уже не просто куколка, а настоящая греческая богиня, познакомилась с парнем из Киевского политехнического института, который работал в сторойотряде по соседству. Высокая статная черноволосая красавица, с греческим профилем, с большими голубыми глазами, шикарной грудью мгновенно привлекла внимание студентов третьекурсников. Все парни, гарны хлопцы, как с ума по сходили, глядя на черноволосую Афродиту. Едва школьникам стоило появиться возле расположения студентов, как обязательно кто-нибудь из парней затягивал песню группы «Смоки» про «Ночь с Алисой». Алиса краснела, но ей это нравилось, и вызывало зависть у одноклассниц и сокурсниц парней. Вскоре, через неделю после приезда в колхоз, Алиса познакомилась с Михаилом, который и стал тем самым парнем, о которых принято говорить: «он ее открыл». Мишка, кстати тоже еврей, был не очень симпатичным, не высоким, черноволосым парнем, но вот эрудиция у него была, как у Ньютона, а язык подвешен, как у Сирано Де Бержерака. Этим он и «купил» Алискино сердце. Ухаживал он очень сдержанно, но настойчиво. Всегда был галантен и предупредителен, аккуратен и остроумен. Когда его сверстники сидели и пили вино возле костра, он гулял возле голубого леса, зеленого от тины озера, принося оттуда необыкновенные цветы и подбрасывая их в комнату к Алиске. Кстати. Не смотря на то, что это грустная история закончилась, как и должна была закончиться, Алиска, с того времени, очень полюбила цветы, и частенько, на последние деньги покупала себе различные экзотические растения, впрочем, уверяя всех, что их ей подарил очередной поклонник.
Да, а на счет первой любви. Все произошло как-то непроизвольно и обыденно. Почуствовав однажды, что их кровь вскипает, что их плоть требует соединения, они просто пошли в лес и Мишка сделал из Алисы женщину. Вначале их губы соединились в долгом поцелуе, потом он расстегнул на ней джинсы, а она послушно легла на траву. Затем он стянул с себя спортивные брюки и, аккуратно, ввел свой горячий член ей между ног. Алиска вскрикнула от внезапной боли, которая пронзила ее всю от кончиков пальцев ног до макушке, а потом ... "Противно как-то было", - вспоминала она, рассказывая о своем первом соитии.
Врет наверное, просто не прошла у нее обида на Мишку, а может и не врет. В общем, после той ночи ходила Алиска счастливая и зареванная несколько дней. И не понять было ее школьным подругам: от чего она, то в смех, то в слезы. То сияет, как солнечный луч, а то ходит хмурая, словно серый осенний вечер. Алиса и сама не понимала, что с ней происходит, не могла понять, совладать со своим настроением. А потом грянул гром. Кто-то уж ее одноклассников узнал, что Алиска спит со студентом и растрепал об этом всему лагерю. На Алису стали косо поглядывать подружки, поняв наконец, от чего так часто меняется ее настроение. А потом до нее дошли слухи, что кто-то из студентов рассказывал о том, что Мишка этот такой прощелыга и ловелас, что у него жена и дочка, что он похвалялся перед всеми: «что сломал целку этой самой пигалице». Алиску эти слухи поначалу мало интересовали, мол, завидуют дуры, вот и треплются, но вскоре. Вскоре к Мишке приехала курносая страшная девка, с круглой опухшей мордой, глазами навыкат и кривыми ногами. Девчонки работали в поле, когда приятель Мишки, который так же приударял за Алисой, подошел к толпе Алискиных подруг, сама она сидела в стороне под сенью липы, и рассказал о том, что к Колюшкину приехала из города жена и привезла двухлетнюю дочь. Подруги тут же доложили эту «важную новость» Алисе. Алиса молча выслушала это известие. Лицо ее побелело, руки похолодели, ноги подкосились, и она упала в обморок. Это был первый обморок в ее жизни, потом их будет - хоть отбавляй. Очнувшись, она молча встала и продолжила прополку. То, что слова подруг были правдой, она не сомневалась, ей сердце все подсказало. Она все поняла, когда увидела на их поле Мишкиного приятеля. Вечером, никого не предупредив, она уехала домой.
Именно после этого она возненавидела все мужское население планеты, как, впрочем, и женское, наверное, за компанию. Нет, Алиска не стала недотрогой, не приняла постриг, не ушла в монастырь, она по прежнему жила той же жизнью: училась в школе, спала с парнями, общалась с девчонками, но в душе ее что-то окончательно изменилось. Какое-то черное облако заволокло ее душу. Она презирала красивых и любила безобразных, она ненавидела добрых и обожала мерзавцев. Но, повторяю, все это происходило в ее душе, снаружи она оставалась прежней Алиской.
После окончания школы с «красным дипломом», путь Алиски лежал в столичный университет, но она не захотела ехать в Киев, а, назло матери, поехала сдавать экзамены в Москву. Кстати, тот отъезд, случившийся четверть века назад, окончательно прервал ее отношения с отцом, и практически свел к нулю отношения с матерью. Но, разве думала тогда об этом юная красотка, обиженная на весь мир и мечтавшая отомстить ему, как только представиться первая возможность. Что это будет за возможность, и как она будет мстить, Алиска не представляла, но знала. Что если она не сделает это, то, то черное облако в ее душе просто сожрет, просто выжрет ей сердце.
Экзамены в Московский университет Алиска завалила, вероятно, черные мысли слишком упорно обуревали ее, слишком прочно завладели ее сознанием. Не желая возвращаться «до дому, до хаты», она устроилась работать дворником, а затем уборщицей в один спортивный клуб на окраине столицы. Красивые, стройные, мускулистые парни, будущие «солнцевские», «ореховские», «подольские» и прочие спортсмены, цокая языками, перемигивались и поглядывали на симпатичную стройную уборщицу, которая наяриваля полы в их туалетах. В конце семидесятых про организованную преступность еще слыхом не слыхивали, но тем не менее, в Москве были банды под руководством «воров в законе», которые обирали «теневиков» и приезжих с Северного Кавказа. Эти банды, обычно, пользовались услугами спортсменов, используя их в качестве бойцов, так называемых «торпед». Ну, кто устоит против мастера спорта по боксу, чемпиона Европы по самбо или вольной борьбе? Вот один из таких бойцов и стал первым Алискиным ухажером в Первопрестольной. Это был здоровенный амбал по прозвищу - Маргарин, входивший в команду некого вора по кличке Степа Корявый. В той, в прошлой жизни, Маргарин был обычным борцом «классиком». Но, звезд с неба не хватал, особых достижений не имел, к спортивному режиму относился наплевательски, а главное, по выражению тренера: «он был жестоким, а надо быть жестким, но добрым». Вот тогда-то его и приметили люди из банды. Впрочем, как там у них все произошло, Алиска знать не могла, да и не желала, главное, что под боком оказался красивый высокий парень, спортсмен, да еще и при деньгах. Жизнь в столице закрутилась, завертелась и понеслась…
Один кабак сменял другой, одна гостиница – другую, одни наряды-третьи. Алиска купалась в шампанском, в икре и в славе. Маргарин очень бережно относился к своей игрушке и никому ее в обиду не давал. Но, хотела ли этого Алиса? Она сама иногда не понимала. Вроде бы все идет своим чередом, считай, она с хода завоевала Москву, но что-то было не так от этого разгула и веселья. То самое облачко, что намеревалось съесть ее сердце, иногда, просто доставало ее по ночам и шептало: «не то это, Алиса, совсем не то, что тебе нужно». Что было нужно, Алиса поняла, когда Маргарин внезапно обосрался в одной гостинице.
Случилось это перед самой посадкой его в тюрьму. Он снял дорогой номер в гостинице Москва, где они веселились с Алиской трое суток. По сколько, Маргарин, вероятно предчувствуя скорый конец своей разгульной жизни, пил как черт, то шампанское, коньяк и вино официанты таскали в номер круглосуточно. Алиска пила наравне со своим ухажером, но не напивалась так быстро, как он. На второй день чрезмерного возлияния, когда у Маргарина иссякли силы, и он рухнул в койку, Алиска решила проветриться и сходить в ресторан. В ресторане она пробыла не очень долга, а когда вернулась, то почувствовала в номере поганый запах. Вначале она подумала, что Маргарин наблевал где-то под кроватью, но на полу все было чисто. Тогда она проверила постель, тоже. И тут до нее дошло, что Маргарин просто потек во сне. Стащив с него штаны, она убедилась в своей правоте. Она пошла и по старой привычки замочила штаны в ванне. Но, пока она ходила, Маргарин успел сделать это еще , на этот раз прямо на простынь. Алиска матюгаясь, вытащила простынь из-под мужика и никак не могла решить, что с ней делать. Наконец, она просто выбросила ее в мусорное ведро, а сама пошла к горничной и попросила новую. Та изрядно удивилась, услышав просьбу, но простынь дала, поинтересовавшись: «А что же случилось с прежней?» «А, ерунда» – ответила Алиса – «Просто мужик обосрался!» Что увидела она на лице опешившей девушки, это известно лишь ей одной, наверное изумление, отвращение, испуг, но в тот момент она поняла, что хочет она, чего добивается то черное облако, которое хочет сожрать ее сердце. Она пришла в номер и разбудила Маргарина, выложив ему все, что произошло за последние часы. При этом она соврала, что горничная первая обратила внимание на то, что в их номере жутко воняет. Маргарин был потрясен, смущен, унижен, зато сердце Алиски пело и веселилось. Она же даже пожалела, что замочила грязные портки мужика, вот бы сейчас ему их в морду сунуть! Унижения мужчин, вот чего желало ее черное облако. Говна оно желало, чтобы весь мир смердел и пах перед их гнусными рожами. Но, это была только половина мира, а вторая…
Вторая ждала своего часа.
После того, как Маргарин вместе со своими подельщиками угодил за решетку по жуткой 77 статье на 15 лет, Алиска потусовалась еще не много в Москве и решила, что пора отсюда «рвать когти», больно уж известное имя было у Маргарина. Следующим местом своего пребывания, она выбрала Ленинград. Вспомнив, наконец, что закончила школу с золотой медалью, он подала документы в Политехнический институт и в июне легко сдала экзамены. Так из абитуриентки она превратилась в студентку – первокурсницу, с комнатой в общежитии и полным отсутствием средств для существования. Если другим студентам часто помогали родители, то Алиса, порвав отношения с родными, и даже, не сообщив матери о своем местонахождении, могла рассчитывать только на себя. Правда, не чурающаяся никакой грязной работы, она устроилась, опять же уборщицей, но на этот раз в собственное общежитие. Учеба давалась ей легко, на все попытки ухаживания, со стороны сокурсников, либо студентов старших курсов, она абсолютно ни как не реагировала, подруг не имела, так приятельницы, с кем кофе попить, да «за жизнь погутарить». Алиса ждала. Чего ждала? – она сама не знала, но знала одно, что это придет. И это пришло!
Пришла любовь.
На третьем курсе она познакомилась с симпатичным парнем Виталиком, который учился на курс старше, был высок, строен, красив собой, умен и прочая, прочая, прочая. Любовь неожиданно обрушилась на Алиску и закружила ее в вихре. Но…
Не пугайтесь, дорогие мои, на этот раз «НО» сказано не потому, что все дальнейшие события опять окрасятся в черные тона. Совсем нет. Здесь «но» означает, что не хватало маленького довеска, для полного счастья Алиски. И здесь этот довесок появился.
Но, Виталий был женат! Виталик был женат и был готов оставить жену и ребенка ради ее, - Алисы! Алиска тут же вспомнила тот поганый день на колхозном поле, когда узнала о том, что Мишка женат и что он просто попользовался симпатичной простушкой. Ведь именно тогда, именно в то время вдруг возникло в душе то самое черное облачко. И сейчас, сейчас здесь оно могло растаять, раствориться, пролиться дождем и уйти из нее, перестав угрожать ее сердцу. И Алиса решилась. «Да, Виталий, я согласна стать твоей женой!» Вскоре они поженились, а еще через год, как раз когда Алиска закончила институт, у них родилась дочь. Виталий, тоже иногородний, устроился на работу на Кировский завод, и им дали общежитие. Вскоре Алиса родила вторую девочку, а затем и третью. И тут.
После возвращения из роддома с третьей девчонкой, Алиска узнала от соседки, что Виталий несколько раз подкидывал той детей, а сам уходил, якобы на ночную работу. Но, однажды, муж соседки встретил Виталия с какой-то барышней, которую тот всячески обнимал и целовал. Поскольку с соседом они были «на ножах», то последний все тут же рассказал жене, очевидно догадываясь, что она «сольет» всю информацию Алиске. Исчезнувшее, казалось, навсегда облако, появилось вновь, пролив кислотный дождь и разъев ее сердце. В добавок к известию об измене мужа, пришли вести с Украины, что поочередно скончались ее родители. Жизнь теплилась в душе Алисы только благодаря трем очаровательным дочкам. Вот так, все сразу, а главное, - за что? Чем он так прогневила Бога, что он послал ей столько горя?
О том, что она знает об измене, Алиса промолчала, но отношения с Виталием в корне изменились. Они перестали делить общую постель, хотя и ютились в двух комнатах в общаге. Виталий догадывался о причинах охлаждения отношений с супругой, но на серьезный разговор не решался, просто трусил. Алиса же не бросала его лишь по той причине, что детей надо кормить, а одной ей это будет не под силу. Вскоре, завод выделил многодетному отцу отдельную квартиру, но Алиса переезжать в нее отказалась, сославшись на необустроенность нового жилища. А затем, грянул 91 год, со всеми вытекающими последствиями. Кировский завод встал. Виталия уволили. Жить стало не на что, и Алиса сообщила мужу, что жить с ним больше не хочет.
Они еще мыкались вместе некоторое время, пока она не подала на развод. Вскоре, когда девочки уже подросли и окрепли, Алиса устроилась на работу на аккумуляторный завод и получила комнату в общежитии. Прописываться к бывшему мужу, она принципиально отказалась. Правда, вскоре и этот завод встал, и Алиску уволили, но комната в общежитии осталась за ней. Виталик подрабатывал в различных местах, и приносил Алисе деньги, которые она тратила на содержание детей. Однажды, когда девчонки отдыхали в пионерском лагере, знакомая достала льготные путевки, Алиска гуляла по Невскому проспекту. Неожиданно, возле Гостиного Двора к ней подошел не молодой мужчина и на ломаном русском языке попросил ее показать, где находиться Эрмитаж. Алиска не плохо владела английским и согласилась проводить «дядечку» до главной достопримечательности города. Слово за слово, они познакомились, и швед предложил ей поужинать где-нибудь вместе. Будучи не глупой женщиной, она сразу поняла, что означает это «поужинать вместе», и подумав одно мгновение, согласилась. Так в первый раз в жизни, почти тридцати восьми лет отроду, она за деньги продала «свою любовь». За одну ночь, с еле ворочающимся стариком, она заработала больше, чем ее бывший супруг за неделю, разгружая вагоны. Не сказать, что это занятие ей больно понравилось, но деньги, а еще удовлетворение. Удовольствие оттого, что эти сраные женатики изменяют с ней своим фрау, мисс и прочим мадам, тешило и согревало ее душу. Алиска не стала проституткой, просто, иногда, она позволяла себе одеть легкое платье, нацепить на себя все немногочисленные побрякушки, подаренные Виталием, и прогуляться по Невскому проспекту. Она не навязывала никому свои услуги, как обычные шлюхи, ее замечали и снимали сами. Сколько раз это было? Да, она и не помнила сама, ей это было не важно. Были деньги и было удовлетворение от содеянного.
Когда девочки выросли и нашли себе кавалеров, а Виталий, наконец, нашел достойную работу, то времени стало больше, и она, внезапно для себя, обнаружила, что ей не хватает дерьма. Да, да, именно того самого, которое она отстирывала когда-то бесконечное количество лет назад, в гостинице Москва у обосравшегося Маргарина. Черное облако залившее ее сердце, вероятно, очистило ей душу. Наверное, это не так, но судить не мне. Во всяком случае, Алиса старалась помогать различным бомжам, убогим, нищим, опустившимся людям. Заработав на Невском деньги, она устремлялась в свой район и кормила бомжей и бомжих, иногда, поила их дешевым спиртом. Со временем, она привыкла к запаху мочи, испражнений, пота и блевотины. Ей даже нравились эти запахи. Но, в то же время, она возненавидела все то, что молодо, красиво и опрятно. Единственное, что нравилось ей – это были цветы, которых в ее крошечной комнатенке было немерено. Нет, Алиса сама всегда была чистой, прилизанной и аккуратной, но как же ненавидела она других. Кстати. Постепенно ненависть к мужикам исчезла, зато ненависть к женщинам возросла во сто крат.
Причиной таких изменений, как это не покажется удивительным, стала любовь. Алиска снова влюбилась. Это был мужчина младше ее на несколько лет, имевший жену и ребенка. Алиса знала его жену и ненавидела ее всеми фибрами своей души, она была молода, красива, к тому же дура - дурой. А Алиска. Да, она уже «старая дева» с тремя взрослыми дочерьми на выданье, с сединой в крашенных в рыжий цвет волосах, и стареющей кожей. Но, с каким удовольствием она отдавалась своему возлюбленному, представляя, что он предпочитает ее – Алиску, своей молодой жене. Алиса испытывала не только физическое, но, главное, и духовное удовлетворение, от секса. Единственное, что омрачало ее радость, это то, что она начала подозревать своего мужчину в измене! Не с женой, а с другой, более молодой девкой!!! Вот от того, она и орала и ругалась и грозилась всем более-менее красивым и молодым девушкам, которые проходили возле его дома. Она кожей ощущала в них скрытую угрозу своему благополучию. Ведь, если и этот мужик променяет ее на другую, то ей, просто, незачем станет жить. Мечтая жить для кого-то, она подобрала брошенного пса, выходила его и гуляла с ним рядом со стадионом, где мы играли в футбол. Там то я с ней и познакомился.
Было это год назад первого мая, в прекрасный солнечный день. Тогда, с футболом что-то не заладилось и я присел на трибуну возле стадиона, и тут подошла она. Вначале, я не много испугался, памятуя о том, как она ругалась на симпатичную девушку, но потом…
Потом, мы иногда встречались с ней, рассказывая друг другу о нелегких перипетиях и виражах случившихся в жизни. Но, вскоре она пропала. Точнее, я перестал встречать ее возле стадиона, перестал видеть ее собаку, которая иногда гуляла сама по себе, когда к ней приезжал «любимый». Спросить о ней было не у кого. Мои друзья ее не знали, а ее друзей не знал я. Может, умерла? Бог ее знает.
И вот, пару лет спустя, иду я к своему приятелю и слышу:
« Ах ты про***** какая! Нацепила на себя короткую юбку и думает, что можно чужих мужей уводить! Сучка ты драная!»
Я улыбнулся. Жива, стало быть, курилка, все никак не дает ей покоя то черное облако, которое так жестоко обошлось с ней.
Я обернулся, но никого не увидел.
Может, это был лишь ее голос, а сама она где-то далеко?
Я машинально поднял голову вверх и посмотрел на небо.
Надо мной склонилось ЧЕРНОЕ ОБЛАКО.
«Ах, ты мудила грешная! Вот пидрила! Думаешь если на «БМВ» то все можно?
ПРО*****!!!»
- Привет, - поздоровался я. – А х*ли ты с палками лыжными, а без лыж?
- Отстань!
- Что, на лыжи денег не хватило? Кстати, а где твой новый барбос, ты же без собак жить не можешь?
- Боря, Боря, - закричала она, и откуда-то из подворотни к нам кинулась большущая рыжая псина, напоминающая сибирскую лайку.
- Да, всё с тобой ясно, - я боязливо спрятался за даму, боясь, что пес бросится на меня. – А палки то тебе зачем. неужели это финская хотьба?
- Ты угадал, Леньчик, - наконец улыбнулась Алиса. – Или как там тебя, пидарастик! – Она рассмеялась, обнажая ряды белоснежных зубов.
- Ты что, зубы сделала?
Она кивнула. С зубами у нее всегда была проблема, еще с самого детства. Вода у них на Украине какая-то не такая.
- А про пидарастика, - я замялся, прикидывая, что кроме Людки меня так никто не мог назвать, но Алиса явно «губу» не знала. Во всяком случае, я ее возле окна не разу не видел. – Кто тебе такое?
- Маша-переводчица из 5 дома, - ответила Алиска. – Да ты ее знаешь, она к Маринке в кабак каждый день ходит, рюмочку коньяка выпить.
- А у нее тоже собака, овчарка, - вспомнил я.
- Верно, - кивнула женщина. – Ну, мне некогда с тобой болтать, надо еще кое-куда сходить.
И она пошустрила куда-то по серому снегу, окрикивая своего Борю. Мир тесен, тем более в таком маленьком городе, как Питер.
Раз уж речь зашла о Людке, а Маша жила с ней в соседней парадной и несомненно общалась, то загляну я пожалуй к ней, а потом навещу Мульта, хотя вот так вот бухать ну совершенно не хотелось.
Возле Людкиного окна, метрах в двадцати стояли мужики: Бодулай, Витька-Кучерявый, Хрипатый и Бровкин. Стояли шумно и явно не просто так.
- Здорово дядьки, - крикнул я поочередно пожимая ручки всем присутствующим.
- Хр-хррр, - что-то попытался сказать Володя-хрипатый.
- Наливай, а то уйдем, - перевел Ванька.
- Слышь, Лех, - Сашка Бровкин дернул меня за пропитку, - Пойдем Мультика вынесем к магазину. Пусть безногая скотина себе деньги на пойло зарабатывает.
- Ничерта ты даешь, - ответил я. – А почему безногая?
- Так ему ноги оттяпали по самые яйца, - ответил Вано, - ты чё не в курсе?
-Не-а.
- ты как с другой планеты, - сказал Ванька. – Уже апрель как, а ему еще в конце февраля операцию сделали.
- Апрель? – я почесал репу. Это где же я столько времени пропадал, ежели сегодня конец марта. Конец марта, марта конец. Стоп! У Ильи же день рождения 28-о. хороший папа, ребенка не поздравил. Впрочем, какое ему до моего поздравления…
Мои размышления о времени и месте прервала красивая черноволосая девушка, которая буквально выпихнула меня из толпы.
- Привет парни, - с какой-то яростной энергией точно прокричала она. – Ьухать будем!?
- Наливай, - сказал Болулай.
Не проронив ни слова, девушка залезла в карман дубленки и вытащила пятисотрублевую купюру.
У мужиков моментально загорелись глаза. Вероятно такие деньги они видели только в момент получения пенсии или как Бровкин – зарплаты.
- Санька, - Вано взял купюру из женских рук и передал ее Бровкину. – Купи парочку белой у Нафталина.
- Хр-хррр, - прохрипел Вовка.
- И сдачу не забудь, - перевел Бодулай.
- Да понял я, - ответил Сашка и пошел в лабаз.
- Да пошел ты нах*й, - резануло слух бранное слово слетевшее с губ прекрасной незнакомки. – Думаешь, нашел себе бл*ди и теперь можно об меня ноги вытирать? Не ври, мне Зойка подтвердила, что ты *бал эту корову. Ну, да рпошел ты! Я сейчас… с мужиками… я сейчас… - И девущка схватила меня под руку. – Пойду вон, с мальчиком оторвусь!
-Них*я себе мальчик, - ляпнул Ванька, поглаживая свои бодулаевские усы.
- Хр-хрр, - прохрипел хрипаты, делая характерный жест. Он-то и окажется тем единственным, который согласится отомстить мужу прекрасной незнакомки, отымев ее прямо в парадной соседнего дома. А в благодарность за это, девушка еще и отсосет у старика его большой и толстый уд, выпив всю свою тоску с его густой спермой. Вот так у нас на Оборонке происходит с изменами.
Между прочим, этим счастливчиком мог быть и я, девушка пыталась и меня околдовать, вернее, откровенно хватала за яйца и говорила, что хочет меня, когда мы пили водку на скамейке возле Людкиного дома. Но, я оказался плохим *барем, потому, что уплыл довольно быстро и тем более вспомнил Юльку, которая когда-то была моей супругой. *банная крокодилица!
К Людке я попал только через два дня. Сначала мы выволокли с Сашкой Бровкиным Мультика с чердака третьего дома на одеяле, и положили на очищенное от снега место, возле магазина Нафтали.
Оказывается за то время, пока я каким-то чудом умудрялся проходить мимо этих самых дворов, Мультику действительно отрезали обе ноги. Как и что, я не успел выяснить, поскольку в тот раз был откровенно пьян, а затем… затем Мультик изчез из этой жизни в неизвестном направлении. Может его все-таки отволокли в его сраную деревню под Мурманском. Хотя, разве наши власти на это еще могут сподобится.
По-моему они только могут одно. Набивать машну, завинчивать гайки и свиздипеть о том, что Россия самая крутая держава в мире, а прикрыть лавки торгующие паленой водкой они не в состоянии.
Как вы уже догадались, я перехожу к заключительной части этой оперетты. Сдохли все, о ком только не шла речь в этом опусе. Перечислять не стану, ограничусь лишь тем, что скажу, что пьяного художника сбил КАМАЗ на Юго-Западе, где они с Севой бухали в каком-то кабаке. Володька до нового года пролежал в коме почти три месяца, а затем 31 числа его отключили от аппарата искусственной вентиляции легких, так Лизка сказала, его сестра. Сева умер через год. Его пьяного отвезли в 26-ю больничку с микро-инсультом и не смогли откачать. Бровкин умер дома… ой, все, все сдохли. Ведь только Хрипатому было за семьдесят, а остальные по плану Кудрина до пенсии не дожили.
Да, вот спустя десять лет, я наконец добрался до Людки, а ее внук Колька сказал что бабушка умерла вчера.
Вот так вот. Бабушка умерла. Губа склеила ласты так и не рассказав мне, как она кухонным ножом, случайно оказавшимся в Нинкиной сумке тыкала бесконечно в полумертвого таксиста, слабо пытающегося делать хоть какие-то попытки защитить свою грудь от леденящего душу лезвия. Как в «Крестах» ее признала «смотрящая» дама и позволила делать то, что другим заключенным было непозволительно. Как пропал Альберт, когда Людка упала с дивана и сломала ногу во время пожара в их долбанной комнатенке на первом этаже. Как показывала свои фотографии в молодости и хвасталась, что ее путали с Марианной Вертинской. Как помирилась с соседями и ей разрешили ходить через двери. Как утекла жизнь в беспробудном пьянстве и грязи. Исчезли времена, но остались клопы и мухи. Эти бессмертные, как тот полк который идет по Невскому проспекту в день великой победы.
Вот сидим мы с Сашкой-морпехом и перебираем имена всех тех, кто когда-то болтался по Оборонной и имя им легион. И будет эта бесконечная очередь в гости к богу продолжаться бесконечно, пока будет продаваться эта паленая водка, пока в больничном садике будет бухать молодежь рядом с очередным мультфильмом «Ну идите вы все ***», где *** по меткому определению Виктора Пелевина – обстоятельственно-определительное наречие места, меры, цели и способа, образованное из слова на букву «х», написанное слитно с предлогом «на».
Вот такие они вышли «Записные книжки».
Леньк, а Леньк. Пидарастики и другие записные книж
© Copyright: Леонид Соколов 44, 2017
Свидетельство о публикации №217051800949
Свидетельство о публикации №217051800949
Рецензии