Врезалось
Мое зрение схватило ее на остановке. Это был платок, повязанный на голове, как это делаю женщины на востоке. Она вошла. И я вперилась в нее глазами, нагло, бестыжо, потому что все остальные стушевались, отошли на задний план, как будто все, разом уступили ей место в автобусе.
Серьги. Это было серебро. Они свисали дутыми кольцами. И перстни. Их было много. Тоже серебро. Кубачи. Кубачинское серебро на пальцах. Высохших, но не тонких пальцах, с аккуратными ногтями, без лака. Ее руки, точнее кожа... еще без старческих пигментных пятен, но уже утратившая свежесть. Не морщинистая, но сухая, обезвоженная, тонкая, как пергаментная бумага. Точь в точь такая, какую бабушка всегда подкладывала под выпечку. Бумажная кожа на кистях рук, а дальше браслеты. Снова серебро, Кубачинское. У меня такое же. Но я его не ношу. Скоро оно станет антиквариатом. Станет еще ценнее. Как и она, вышедшая на пенсию. Когда? Она роется в сумке, красной, кожанной, сделанной на манер саквояжа. Ищет пенсионное удостоверение, чтобы заплатить за льготный проезд. У нее помада на губах, что-то отдаленно напоминающее оттенок гренадин. Слегка подведены глаза. Волосы под платком, сзади узел. Она в черном - теплая кофта, длинная юбка. У нее правильная осанка. Она напомнила мне престарелую Кейт Бланшетт в "Загадочной истории Бенджамина Баттона". Куда он едет? Почему толстое обручальное кольцо на левой руке? Чем она жила все эти годы? Откуда она, если сама славянской внешности?
Сладкие духи, я не могу знать их названия. Сладкое облако село рядом со мной. Потом она пересядет. Я выйду раньше и больше ее никогда не увижу и не встречу. А летом, когда достану из шкатулки свои Кубачи, я обязательно вспомню о ней. Только аромат мой будет другим, я буду ходить пешком, пока не найду новую жертву своей патологической страсти...
Свидетельство о публикации №217051900320