Валдайский колокольчик Ли Харви Освальда

               
     Невидимая невооруженному пулеметом глазу планета Небиру, супчик из цветной капусты, долгоносые комары с длинными и вялыми ногами, болтающимися во время полета, запах подгорелых гренок, просроченный соус, вылетающий из пакета с пуканьем какими - то комками, всеобъемлющая проказа, проникшая уже не только во все части изнуренного алкоголем органона Актера, любящего трансцедентально Луку Мудищева, ржавые трубы баховского органа, распиленные на металлолом Пауком Загорским, снулые дети, бегающие в трансформаторных будках, таракан, замерший в напряженном ожидании справедливого ботинка, уже спускающегося, подобно Годохме, с неба на ничтожную голову истинного - по Дарвину и Розенбергу - кинематографиста, не видящего пропаганды в пропаганде. Как бы разжевать высокомудрым простейшую мыслишку, вот настолько простейшую, что даже моя кошка семнадцать лет носится и скачет, сжимая правую лапку в кулачок, по образу и подобию сгнивших ротфронтовцев ? Товарищ Сноуден, также известный как Звягинцев, вы бы перечитали, что ли, товарища Мюнценберга и, глядишь, вкурите истину не в вине, а в бодреньких струйках и тойзах Бонни Роттен, истину, лежащую на ладони, как божья коровка с гранитным камушком в желудке. Ответственность всех, абсолютно, от первого и до последнего, кроме, разумеется, находящихся в концлагерях бойцов Сопротивления, а уж обслуживающий персонал скрипящей натужно машины доктора Геббельса - виновен вдвойне и жернов на шею еврейского еретика покажется ношей малой, лептой скромной, ху...й какой - то любому человеку, в ком еще осталась совесть, чего я лично не наблюдаю ни у творческого говна нации, ни у представителей ИТР, ни у работников и работниц, братьев и сестер, красноармейцев и речфлотовцев. Настолько ничтожная и поганая цель моей бомбардировки, вот этот вот самый адресат, говенненький и унылый, как очки подарившего лицо Сноудена, не вызывали никаких желаний, кроме, как лечь и снова заснуть, увидеть во сне Париж и умереть под долгие и продолжительные аплодисменты снова ни хера не понимающих в загадочной стране на востоке благостных европеоидов, фейхтвранглеровскими кедами испещривших таежные тропки Сталина сирийца, Хрущева молдавашки и Путина чухонца, самого доброго русского царя, от того не ставшего человеком и возведенного в первобытное состояние со всем народом волей Бога, создавшего Землю за сколько - то там суток, а в конце просто плюнувшего и сказавшего : " Да будет место сие проклято ". И оно проклято, навсегда, от пределов Польши и до границ Китая, как бы не боролись со словом демократичные хохлы, сколько бы сроков не отмеряли батьке трудолюбивые бульбаши и как бы не торжествовали бессмертные полки подмахивающих жопами чеченам русачков. Я уже устал подносить зеркало ко всякой кривой роже, не видящей пятен кремлевской проказы, от которой уже отвалились ноги и Маресьев парит в облаках верхом на Мартине Лютере Кинге, мордатом гусе утконосистого происхождения из африканского городка, некогда - давно, бля - давшего имя некоему Сципиону, бритому наголо мужчине в безупречной тоге, не оскверненной липкими прикосновениями парадномундирных эсэсманов, марширующих бессмертными дивизиями в ногу с колорадскими жуками и полуразложившимися зомби, выползшими из стылой земли Дамбаса, в каждой смерти на котором виновен и ты, мой смешной правдоруб Звягинцев, дурачок - закатай - в - вату, стремящийся оправдаться перед самим собой, но опрадания нет, есть смерть всем от моего " Штука ", визгом сирены вбивающего мудожуев и говноедов в место обиталища мертвецов, уже уставших ждать трубного гласа Джебраила, отращивающих когти и зубы, чтобы рвать на куски древо жизни с сидящими у подножия норнами, сменившими - за актуальностью - имена и отныне именующимися как Кусумда, Сектым, Ерей, три сестрички не Лидделл, а самых натуральных чеховских сестры, уехавших разумом к уму, что легким движением брови товарища Ягоды превращается в готфриковского кума, наступившего сапогом на горло всякой песне в приснопамятном шашнацотом годе в Петербурде Войновича, вставшего силой таланта в один ряд с Гоголем и дедушкой Щедриным, доказывая одной строчкой мою правоту о словах Бога, создавшего земную твердь. И уж если Гоголь не дает мне покоя который день, то будем петь и танцевать, потому : место такое.