Герой Советского Союза

Спину до того припекло, что спать уже не было мочи. Он ещё пробовал подоткнуть под себя чёрное шерстяное одеяло, которым вечером укрывался, но и оно быстро прогрелось и не оставило шансов. Вернулся мерный стук ходиков на стене над обеденным столом, малыш лет семи открыл глаза явно недовольный и тем, что приходится так рано вставать и тем, что ходики равнодушно-мерно отстукивают секунды и минуты, так же как и вчера в полной тишине. И что бабушка так натопила печь, на которой спал, что на ней уже невозможно улежать.
Он посмотрел с высоты своего положения в переднюю часть комнаты. Где на стене висели ходики с открытым циферблатом, маятником и длинной цепью большим овалом висящей под ними и двумя гирями. Было интересно ему заводить их, приподнимая одну гирю и тяня вниз другую и с братом всегда из-за этого права спорили. На икону в углу с бородатым человеком, в золоченых одеждах, спокойно глядевшим на каждого вошедшего в дом. На горящею лампадку перед иконою. На обеденный стол под ними, за которым сейчас тихо сидела бабушка и что-то вязала.
- Баб…
Позвал он, бабушка не оглянулась, видно не услышала. Повторять он уже не пытался, вспомнив, что чтобы она услышала, надо будет кричать во всё горло, а то, может, и этого будет мало и вообще все бабушки глухие, а если не глухие то это вовсе и не бабушки, было его искренним убеждением. Он повернулся удобней, опустил ногу, нащупывая ей приступок, и смело шагнул на второй, слезая с русской печки.
В избе пахло пирогами, которые они с братом вчера тщетно выпрашивали, но время было за полдень, а «после обеда печь не топят» - была непреклонной бабушка.
- Проснулся, вот молодец, ужо пироги будут, посиди пока.
- Баб, чего так печку-то натопила, спать нельзя!?
- Ну…- Видимо, не поняв, что он сказал или чтобы просто не приставал с глупыми вопросами ответила она неопределённым междометием.
Он открыл дверь в соседнюю комнату, посмотрел, брат и не собирался просыпаться, его там ничего ни припекало. Закрыл дверь,  сел на место бабушки, которая пошла куда-то по своим делам и стал смотреть на оконные узоры, подсвеченные ярким солнцем. А чем ещё заняться - даже телевизора нет, бабушке он не нужен, она его всё равно не услышит и на улице сейчас никого не найдёшь – спят ещё все. И сколько они тут уже живут? Вроде бы зимние каникулы всего две недели, а кажется - бесконечные…
Бабушка молча ходила, занимаясь какими-то своими делами, то к печке, то в комнату, где спал брат, а то - и вовсе выходя в горницу из избы. Малыш переключился с окна на изучение отрывного календаря с заметками на каждой странице – как приготовить какое-то блюдо или о человеке, родившемся в этот день и совершившим что-то такое, за что ему выделена или половинка, а то и целая страничка в этом календаре.
- Не рви!
- Да, не рву я!
- Повесь на стену, он мне нужен. Я как без него дни узнаю…
С какой-то сокрушающей эмоцией говорила бабушка. Уже и этого удовольствия лишают, думал малыш.
На столе появились пироги, сметана, молоко. И хоть спросонья есть не хотелось, но запахи сделали своё дело и малыш принялся за пирог, который после третьего укуса  оказался с картошкой. Бабушка опять зачем-то ушла в другую комнату, когда на мосту стукнула входная дверь.
«Кто это там?», подумал малыш, глядя на клубы пара, врывающиеся через открывающуюся дверь в избу.
На пороге стояла женщина средних лет  в пуховом платке, пальто с меховым воротником, валенках и трёхлитровой банкой молока в руках…
- Баба Нюр! – Громко звала она, и уже обращаясь к малышу,  - где бабушка-то?  Ты внук?
Малыш согласно мотнул головой, догадываясь, что «Баба Нюра» - это его Баба Аня.
- Куда бабушка-то ушла? - задала она ещё вопрос.
-Вон в другой комнате, не слышит.- Малыш встал и открыл дверь в соседнюю комнату, чтобы позвать бабушку.
- С рождеством, баб Нюр,- И ещё говоря что-то между собою, женщина в голос громко, почти крича на ухо бабушке, а та -  просиявшим улыбкой лицом что-то отвечая и приглашая за стол.
- Нет-нет, я пойду, - И уже обращаясь к малышу,- Видишь, молоко принесла? А видишь, денег не беру?
Угу, в ответ тёте мотал головой малыш.
- А знаешь почему?
-Не-ет.
- А вот когда война была, у нас отца на фронт забрали и осталось нас пятеро детей у мамы. И так-то сначала ничего было, корова у нас была. Первую зиму прожили, а на вторую мать заболела, да тут ещё и корова пала… доели мы ту корову, и есть больше нечего стало и голодать стали и померли бы все…- Остановилась она на секунду, малыш смотрел на неё, соображая такую ситуацию, что от голода можно умереть…
- И вот твоя бабушка стала носить нам каждый день крынку молока, у неё-то корова осталась, и всю войну носила и денег не спрашивала, только так и выжили. Я каждый праздник бабе Нюре сама молоко ношу. То, что помним. - Закончила она.
-Баб Нюр, я пойду – уже переходя почти на крик, сказала и, поцеловав бабушку, пошла.
Бабушка, во время разговора безучастно стоявшая,  так как ничего из него не слышала, перекрестила уходящею женщину и ушла заниматься очередными делами.
Брату, видимо, надоело спать, да и от натопленной «голландки» во второй комнате тоже стало жарко. Малыш за пирогами увлечённо рассказывал ему, что: «Наша бабушка - герой Советского Союза» и как она спасла целую семью, хотя у самого него это плохо уживалось в голове,  ведь в магазине у неё и конфет не выпросишь…
День прошёл незаметно в лазаньях по сугробам и вечером, улёгшись с братом на кровати,  он уже с уважением слушал бормотание бабушки, ходящей в темноте из комнаты в комнату, крестясь и кланяясь иконам. Из этого бормотанья иногда слышны были имена или отдельные, знакомые ему слова… Слышны и их с братом имена и.… Помилуй.… Спаси и сохрани…


11.06.2016 г.