По ту сторону с 7 по 20 главу

--Валерий, я всё узнала. Ой, господи, что теперь будет с нашим мальчиком! У меня просто слов нет.
Валерий Васильевич слегка встряхнул головой, выходя из задумчивости, в которую он впал еще со дня приезда. Лариса стояла в прихожей, обмахиваясь полами расстегнутой кофточки, и просто тряслась от возмущения.
--Ну, не стой на пороге! – Валерий взял жену под локоть. – Давай вот сюда, на кухню.
Женщина досадливо высвободилась, но все-таки прошла и уселась на табурет. Валерий Васильевич остановился в дверном проеме, облокотившись двумя руками на косяки.
--Все-таки, какая стерва! Что он сделал плохого этой сволочи!?
--Не понимаю. Какая сволочь?
--Ирка Жуева. Из второго подъезда. Есть там такая. Да тебе откуда знать!
--И с какого она боку?! – раздраженно воскликнул Валерий.
--Лёньку-то этого, про которого мент спрашивал, убитым нашли. А она, стерва, с ним крутилась. Это Надюха теперь поёт, что ничего не было. Знамо дело, как там ничего не бывает! Уж нам-то не рассказывай, сама тоже не лучше!
--Да прекрати ты про эти дрязги! Когда его нашли убитым? Где?
--С утра в понедельник.
--Это погано! – проворчал Валерий Васильевич.
--Ты о чём? – Лариса Михайловна нахмурилась.
--Именно в понедельник, четырнадцатого, Колька звонил на работу. Отпрашивался. Где он в этот день болтался?
--Он здесь не при чем!!! Он и в понедельник-то, наверное, дома просидел! – истерически воскликнула Лариса, и Валерию показалось, что она сейчас заплачет.
--Конечно, просидел! – поспешил он согласиться. – Это очень на него похоже. Наверняка его никто нигде в этот день не видел. Убитого-то где нашли?
--В нашем подъезде.
Валерий Васильевич отступил на два шага, оставив на полу шлепанцы.
--Это точно? – спросил он сиплым шепотом. Лариса посмотрела на его согнутую вперед фигуру, вытянувшуюся к ней физиономию, так что казалось, что очки сейчас свалятся с носа. Она взвизгнула:
--Не смей! – и затопала ногами.
--Я здесь не при чем! – гаркнул, разозлившись наконец, Валерий Васильевич. – Это милицейская логика, не моя! Только почему наш Колька? В подъезде больше двадцати квартир.
--Я и говорю тебе – стерва. Колька, видите ли, к ней приставал, и она послала к нему этого алкаша. Чтобы он защитил ее, бедную девочку! – Лариса уже не могла сидеть, вскочила и прислонилась к раковине. Кофту швырнула на освободившийся табурет.
--Ходил он к нам или нет, она не знает. Но думает, что ходил! Убивается по своему плей-бою, - Лариса Михайловна передвинула большую кастрюлю, потом подтянула назад. – И мамаша, сволочь, утверждает, что Колька перед этим к ним заходил. Спрашивал про какие-то соленые огурцы. Да он их сроду не ел!
--Подожди ты со своими огурцами, - перебил Валерий Васильевич. Он вернулся в шлепанцы, потоптался на месте. Лариса взглянула на него с мелькнувшей надеждой.
--Это еще ничего не доказывает, - задумчиво проговорил Валерий. – Может этот, и в самом деле шел в нашу квартиру, но не дошел же! Его ведь не у нашей двери нашли?
--Да, внизу, - робко подтвердила жена. – А как ты догадался?
--Если бы его нашли здесь, - ткнул Валерий пальцем позади себя, - товарищ Мухин разговаривал бы с нами совсем по-другому. А так они, похоже, и сами ничего не знают. Ищут вокруг да около. Нет у них на Кольку ничего серьезного. Одни догадки, да бабьи сплетни.
Валерий тоже прошел на кухню, выдвинул табурет и уселся рядом с кофтой.
--Но я ему еще накручу хвоста, - сказал он как бы самому себе, - чтобы не врал родному отцу.
--Ты что болтаешь? – непонимающе насторожилась Лариса Михайловна. – Говори сейчас же, ты тоже что-нибудь узнал?
Валерий Васильевич снял очки и отвернулся к окну, затем протер их, нацепил на нос.
--Не виляй, не виляй! Думаешь не видно?
--Говорил я с ним сегодня. По мобильнику.
--С Колей? Что же ты молчишь?! Постой! – ахнула она, округлив глаза. – Ведь они там в милиции номер знают. Они же засекут, вычислят.
--Да не засекут они ничего, - отмахнулся Валерий Васильевич. – Я говорил с Женькиного мобильника.
Он выудил из кармана и показал белую блестящую коробочку.
--Думаешь, я всё утро с места не сходил? Как видишь, сбегал к Женьке, договорился. У него все равно новый есть.
Лариса недоверчиво покачала головой, а муж добавил:
--Колька тоже не со своего звонил. С какого-то стационарного.
--Ты не узнал номер? – оживилась она.
Валерий пожал плечами и покрутил головой.
--Дай-ка сюда!
Он молча протянул телефон, потом равнодушно наблюдал, как она перебирает клавиши. Его волновал совсем другой вопрос.
--Я помню, мне этот номер попадался. Подожди, посмотрю в книжке.
Муж остался сидеть на кухне, а Лариса Михайловна быстро ушла в спальню.
--Валера! – донесся испуганный голос. – Это телефон Персыгина!
--Кого-кого?
--Этого… покойника из двадцать седьмой!

8.

Отделавшись от назойливых отцовских расспросов, Колян бросил трубку и шумно перевел дух. Его угнетала эта пустая, наполовину отремонтированная квартира. Хотя волей-неволей приходилось признать, ему повезло найти такое убежище. Надежное, и в то же время удобное. К тому же с телефоном. Опять же дверь новая, железная! Внутренняя задвижка, которую он закрутил, да еще для верности подпер чурочкой. Новый хозяин сюда не ходит, ремонт бросил недоделанным. А если вдруг придет, потеха будет! Дверь ему придется выбивать или резать.

Колян вернулся в заднюю комнату, где устроил себе логово, среди стащенного со всей квартиры барахла. Правда, до него здесь тоже кто-то ночевал, но Колька старался об этом не думать.
Поднос со студнем стоял справа от дверей, на единственном пустом месте. Студень, похоже, начал тускнеть, но Кольке он больше не нужен. Просто спрятал, чтобы не наткнулись родители, или еще кто-нибудь похуже. А вылить показалось жалко, уж больно интересная штука. Но, в общем, на что ему сейчас этот студень, он теперь подобные фокусы может проделать с любым зеркалом.
Ну, вот с этим, напротив, в шкафу Титыча, которое смотрит прямо на входную дверь. Хоть сейчас!

Колька подошел к зеркалу вплотную, навалился плечом на стекло, и даже не почувствовав его, просунулся внутрь, за рамку, как высунулся бы в какое-нибудь открытое окошко. Нижняя часть туловища осталась в комнате, а голова, руки, плечи и торс прошли сквозь. Так, будто в дверцу шкафа не вставлено не только стекла, но даже тонкой ткани или пленки, один только воздух. Оставшаяся в комнате часть тела, отсеченная зеркалом от всего остального, неизвестно куда пропавшего, помедлила и плавно втянулась в зеркало. Навстречу ему, из-за зеркала точно так же втянулось отражение. Странное раздвоенное существо из двух половинок тел с четырьмя ногами на глазах сократилось, сжалось в какой-то темный бесформенный, но симметричный обрубок, уменьшающийся с каждым мгновением. Мелькнули напоследок навстречу друг другу два ботинка. И ушли один в другой без всякого остатка!

И вот уже нет никого, за зеркалом та же комната, такая же захламленная и безлюдная. Канул парень в зеркало, как в воду, и не стало ни его, ни отражения. Да ладно бы в воду, по воде хоть круги побегут, а тут тускло, гладко и пусто!
Именно так это и должно выглядеть со стороны, подумалось Коляну. Но ему самому чей-то уход в зеркало наблюдать еще не приходилось. Он-то со своей стороны видел совсем другое: разделение окружающего мира на две зеркальные половинки. Тоже зрелище хоть куда. Еще сейчас он живо помнил свое первое удивление, когда сунул голову под слой студня, а потом и весь окунулся сквозь чудесный поднос.

…Вот это да! Никакого бездонного провала, а две одинаковые комнаты, слепленные общим полом навстречу друг другу. И сам он, Колька, не свисает из одной в другую кверху ногами, а вообще себя не видит. Ни рук, ни ног, ни кончика носа. Но чувствует, что здесь он, на самой границе двух этих комнат, зеркально повторяющих друг друга. И до того неотличимых, что он на глаз не может определить, где комната настоящая, а где ее отражение. Ведь он не только не видит себя самого, но и тяжести не чувствует. То есть получается – ни верха, ни низа. Как будто мир воистину удвоился.

И не просто так, а перед каждым глазом четко по своей половинке. Неразличимые, равноправные половинки, левая и правая. Без всяких стыков, швов переходящие одна в другую. А если прикрыть один глаз? Здорово! Из двух комнат осталась одна. Но вся она находится справа. И прямо перед носом обрывается. А дальше темнота. Или пустота? Не поймешь. Темноте положено быть густо и без просветов черной. А тут скорее все серое. Как туман или затянутое сумеречное небо.

Глаз можно открыть, вернуть второй из полумиров. И попробовать просто повернуть голову. Так! А вот это совсем неожиданно! Голова поворачивается (шея прекрасно это чувствует), и всё, что видят глаза, поворачивается вместе с ней. Мир превратился в поля огромнейшей шляпы. Левый край - правый край. Вертишь головой, силишься поглядеть в упор на левый или правый край шляпы. Черта с два! Убегает шляпа, поворачивается вместе с головой.

  Другое дело – косить глазом, не поворачивая головы. Это можно! Что же выходит? Чтобы разглядеть что-то в глубине комнаты, выкатывай глаза из орбит. Ужасное неудобство. А поднять голову или опустить? Ну, хоть это получается. Да как получается! Запрокидываешь голову, запрокидываешь, а она всё уходит и уходит. И обе комнаты проплывают по кругу перед твоим взором, словно ты сам поворачиваешься внутри какого-то невидимого колеса. Еще дальше, еще, еще немного. Ну, вот и полный оборот! Да, в этом междузеркальном состоянии необходимо как следует освоиться.

Первый страх прошел быстро. Особенно, когда Колян убедился, что в пресловутый императорский студень можно не только всунуться. Из него можно и высунуться. Правда, процедура эта прямо для гимнаста: свить веревку из собственного тела. Оставить голову на месте, а все туловище как можно дальше вывернуть вбок. И вытянуть далеко назад или руку, или ногу. Она вдруг вытолкнется за пределы зеркала. Почувствуешь ты это сразу, удвоенный мир перестанет неотступно следовать за глазами. И готово. Вынырнул хотя бы ноготочек, вылезет следом и всё остальное. И твое, и отраженного двойника. Но у каждого в свою сторону.

Да, было дело. Хорошо он в тот день позабавился! Туда – обратно, туда – обратно. И по небрежности, поспешности, совершил первое приключение. Поменялся местами с двойником – вышел не в реальный, а отраженный мир. В Зазеркалье.
Вот именно. Такое название всплыло в голове незнамо откуда. Само собой. Он, как обычно, вынырнул из студня, тесьма уже была, кажется, отвязана. Повёл, разминая после выкручивания спину, согнутыми локтями. Сгоряча не огляделся, только почуял: что-то не то, но не стал забивать голову. И так всё рябило и прыгало в глазах от недавних переходов из зеркала и в зеркало. А всё остальное вроде на месте: пол под ногами, потолок над головой…. По сложившемуся уже обыкновению, лишь выпрямился на ногах, заглянул в волшебный тазик, словно хотел убедиться, что отражение тоже вернулось на место. И понял – тазик теперь не тазик, а потаенное окошко, через которое он вылез совсем в другой мир.

Первое, что удивило его: внизу в отраженной комнате не с той стороны висит люстра. Колян вскинул голову к потолку, напрягся в недоумении. Затем опустил глаза. Вот кровать, прямо перед ним. Заправлена, покрывало на месте. За ней в стене окно. Ага, и вот здесь заморочка. Окно-то перевернуто! Форточка слева, куча на подоконнике справа! Да. Колька завертел головой, убеждаясь, что перевернулось и все остальное. И шкафы по двум боковым стенкам не у себя дома. Поменялись местами. Двухстворчатый с трехстворчатым – наоборот. Колян оглянулся. Ну, всё как по-писанному: где кресло – там теперь дверь, а где была дверь – естественно, кресло.
На миг Колян оробел. Но всё-таки медленно шагнул, медленно протянул руку…. Потрогал стену, дверь, кресло. Никакой кажимости, иллюзорности. Всё живое, плотное. Колька покосился на поднос, на месте ли заветное окошечко, не пропало ли; и крадучись, как по зыбким кочкам, пошел на кухню.

Он еще не осознавал, что именно ему там хотелось проверить, но, разумеется, не такую мелкую банальность, как перевернутость справа-налево коридора и самой кухни. Нет, надо испытать на подлинность какие-то более материальные явления.
На кухне он, конечно, не утерпел, прежде всего подошел к окну. Там на улице всё было шиворот-навыворот. Но в то же время так обыденно, буднично. Дома, тротуары, деревья, чуть дальше набережная. Сверху обыкновенное небо. Тот же повседневный дневной шум. Люди топают по своим делам, машины проскакивают. И никаких искажений ни в чем, ни на самую тютельку. Размер, цвет, форма- всё на месте. Колька вдруг поймал себя на том, что он усиленно пытается вспомнить и представить: а как выглядел вид из кухонного окна тогда, по ту сторону зеркала. Уже стало казаться бледным и нереальным былое, прежнее расположение.

Колян решительно повернулся спиной к окну и облегченно выдохнул. Нет, шалишь, вот уж тут всё точно не по-нашему! Не только глаза, и руки, и ноги помнили: чтобы зажечь плиту, надо наклониться сюда, а открыть воду – протянуть именно эту руку. Так, а не наоборот. Кухня-то без сомнения, чужая! Значит, займемся разведкой.
Что ж, для начала пустим немного водички. Увы, без неожиданностей. Кран вертится, вода течет. Теперь газ. И тут никаких проблем. Шаркнула спичка, вспыхнул голубенький ореол горелки. Можно выключать! Готово. Еще что-нибудь проверим?
Колька взял солонку, понюхал соль. Как обычно, слегка отдает йодом. Что еще понюхать? Чай! Ух. Вот это прикол!

Колька даже засмеялся, увидев на пачке перевернутую надпись. Даже не «йаЧ», а черт знает что. Полулатинские, полувосточные буквы. Вывертыш! «Зазеркалье» - снова назойливо вернулось экзотическое слово. Колька в Зазеркалье!
И сразу захотелось посмотреть на свое собственное отражение в зеркале. А уж заодно и на нашенский, тамошний мир, который сейчас для него превратился в отражение.

Вот оно, самое большое зеркало в квартире, на стене прихожей. Колька встал, упер руки в бока и уставился на собственную физиономию. Сначала он удивился и даже оробел – никаких перевертышей. Был он за стеклом зеркала все такой же, каким видел себя ни одну сотню раз. Он помахал правой рукой. Двойник ответил левой.
И лицо, как лицо. Родинка слева, волосы приглажены направо. Как же так? Ведь настоящий мир там, за зеркалом, только он один здесь. И вон тот, что стоит напротив – пустое отражение. Призрак, который бродит среди реальных вещей. Почему же Колян не видит разницы?
«Дурак, ты, дурак», - рассердился сам на себя Колька. Что же изменится, если он видит свое собственное отражение, то самое, что было и вчера, и позавчера, и позапоза… Он же не вселился в отражение и не смотрит на себя самого его глазами. Вот если бы так, тогда да! Правое стало бы левым, и левое соответственно.
А интересно, если бы сейчас вошел кто-нибудь. Из дружков, или, в конце концов, родители. Вот они бы точно заметили разницу. Родинка, волосы, левая рука, протянутая для пожатия. И может быть не только это, а вообще: поздоровался, а ладонь прошла насквозь. Нет ничего, всё лишь кажется. Призрак бродит по квартире. Настоящий-то Колька, вот он, подходи, любуйся через зеркало.

Нет-нет, ерунда! Почему-то Колян был уверен, что как он здесь, в зазеркалье, весомо ощущает все предметы, так и там, в настоящем мире, нет никакого призрака. Обычный нормальный парень, который сможет и есть, и спать, и (Колька не выдержал и фыркнул) туалетом пользоваться.

И вообще, не он один будет в двойном исполнении. Сами друзья эти войдут вон в ту дверь, а вот в эту, до которой Колька при желании может дотянуться, войдут, повторяя каждое движение настоящих, их отражения. Войдут, протянут левую руку… Интересно, говорить они смогут, или будут только рот разевать.
--У! – попробовал Колька голос, - О-го-го! Зер-ркало!! Призр-р-рак!!!
Смешно. Говорит он, а тот, зазеркальный, рот раскрывает. И ничего с той стороны не слышно. Может быть, на самом деле, никакого звука? Колян пожал плечами, потом сообразил. Подмигнул своему отражению, поднял с пола ботинок. Тот отраженный, как по доброму уговору, тоже поднял. Колька медленно разжал пальцы, ботинок упал со стуком.

Кто его знает, стукнул ли тот, настоящий ботинок; этот, во всяком случае, стучал. Звук слышался слева, а не от зеркала. Но тот, как никак, настоящий! Если он падал, не мог упасть бесшумно. Значит?
Значит, ничего не проверишь! Видеть через зеркало можно, а вот слышать – фигушки. Только со стороны всё и увидишь, и поймешь. В дело должен быть посвящен кто-то второй. Ленька Прохорин? Нет, уж! Как-нибудь без этого типчика. А то он быстро к рукам приберет всё зазеркалье. Огребала! С Иркой у него, похоже, на полную катушку…

Хотя, кто это сказал? Вертится вокруг нее, тут никакого сомнения. А было у них что-нибудь, не было – гадай и догадывайся. Он ведь шебутной, да еще с баксами, наверняка не одну ее окучивает. Они - дуры. На таких падкие. Пусть лучше красавец вытопчет, чем урод приголубит.
А ведь Колян теперь не просто соседский парень. Вывеской да, не похвалится, хотя и это, конечно, кому как; зато полон тайн. Вон, какие фокусы может проделывать! Это, между прочим, не в братнин ресторан водить. Повелитель зазеркалья! И его окрестностей.

Но как Ирке об этом скажешь? На словах не поверит. Не дураком обзовет, а вообще чокнутым. Позвать в квартиру смотреть поднос – ясное дело, не пойдет. Обсмеет, как неумелого завлекателя. А на улицу с подносом? Тьфу, придет же такая дрянь в голову. Да весь двор сбежится поглазеть на идиота!
Эх, Колян, Колян! Никуда-то ты без волшебного студня не годишься. Тоже нашелся путешественник по зазеркалью. От комнаты до кухни. Если бы можно было проходить через любое зеркало! Хоть через это.
Колька протянул руку навстречу самому себе. Тот послушно повторил жест. Руки встретились. И… пропали. Поглотили одна другую. По самый локоть. Еще одно окно!
На этот раз Колян не раздумывал. Такие штуки за сегодняшний день стали ему уже привычны. Он наклонился к зеркалу, «заглянул за стекло».
Да, конечно. Та самая картинка – удвоенный мир и он, невидимый, но видящий, на самой границе. А ботинок?

Колян вернулся в зазеркальную прихожую, схватил башмак. Стало быть, зазеркалье все-таки кое-чем отличается! Сейчас мы всё увидим…
Каблук ткнулся в стекло с тупым резиновым чпоком. Зеркало качнулось, но, к счастью, выдержало. Ботинок упал на подзеркальник, посшибал какую-то пудру. Один из пузырьков отскочил  и тоже звякнул об стекло.
Ничего подобного! Зеркало на своем месте. И не пустит в себя никого, кроме своего Коляна. Он единственный и неповторимый. Вот так.

Колька приосанился и уже привычно ушел в зеркало.  Извернулся в нем, вылез на противоположную сторону. В родную прихожую. Удовлетворенно встряхнул головой. Здесь всё-таки лучше! И коридор – как коридор, и кухня – как кухня.
Он убрал ботинок с подзеркальника, подровнял склянки и тюбики. Скорчил заговорщескую физиономию двойнику в зеркале. Вскинул руку, как для приветствия. Тот, левша несчастный, повторил его жест левой. И уже по-приятельски Колька послал свою кисть навстречу, чтобы дружески шлепнуться ладонями. И снова чуть не разбил зеркало!
Что за облом? Фокус кончился. Колян удивленно ощупал пальцами холодное гладкое стекло и, махнув рукой, ушел на кухню. Захотелось есть, а раздумывать над чудесами зазеркалья не осталось вдруг никакого желания.
9.

Ужасное известие о Лёнькиной смерти Ирине принесла ее подружка Оксана. Она заявилась в половине шестого с вытаращенными от возбуждения глазами. Новость распирала ее.
--Ирка, Ирка, что теперь будет! Наши-то все по домам забились. Чего испугались, спрашивается?
Ирина подняла глаза от косметички, которую не успела защелкнуть.
--Кто забился? Я что ли?
--А ты что, собираешься куда-нибудь?
--Как всегда, - недоуменно склонила голову набок Ира.
--Разве у вас еще не были? По всем квартирам ходят. Смотри, не застанут тебя дома, в милицию вызовут.
--Что? В милицию? Они что, ищут кого-то?
--Да нет. Просто так ходят, допрашивают. Кто его знал, кто с ним встречался, - Оксана многозначительно поглядела подруге в глаза. – Так что имей в виду!
--Что ты плетешь, Ксюха! Кого его?
--А ты что, не знаешь? Что Прошку в подъезде грохнули.
Ира поставила косметичку на столик, та не устояла и брякнулась на пол.
--Грохнули? Врёшь! Ты бы еще, дура, сказала – замочили, - выкрикнула Ирина и, закрыв ладонями глаза, со стоном завыла.
--Что тут у вас? – заглянула в комнату мать.
--Тетя Надь, - недоуменно стала оправдываться Оксана, - я думала, вы знаете.
--И знать нечего. Сегодня и не таких убивают. Вот жизнь пошла. Парень-то, говорят, совсем молоденький был.
--Прекрати мама! Это же Лёнька!
Надежда Сергеевна недоуменно подняла правую узенькую бровь и молча потянула Оксану из комнаты. Та попыталась возражать, раскрыла даже рот, но предостерегающие пальцы почти припечатали ее губы. В соседней комнате хозяйка толчком усадила дочернину подружку на диван.
--В чем дело? Ну – музыкант, пижон. Симпатичный, богатый. А почему истерика?
Оксана с тоской втянула голову в плечи, жалко поглядела в глаза Ирининой матери. Слегка развела руками.
--Молчишь? Ну, молчи, молчи. Сама не дура! – она нервно передернулась. – Значит, влопались вы, девоньки, в хорошую историю. Вот ведь, говоришь вам, говоришь. Нет!! Сами взрослые, сами умные. Вы что вчера? С ним встречались?
Оксана испуганно помотала головой, потом украдкой, через плечо, ткнула пальчиком в стену, по направлению к соседней комнате.
--Ага! – кивнула Надежда Сергеевна. Поднялась и волоком за руку привела дочь. Приткнула ее на диван рядом с Оксаной.
--Не реви, утихни! Лучше скажи, что ментам отвечать будешь.
--Отстаньте от меня! Ничего я не знаю, - сквозь всхлипы ответила Ира.
--Раз ревешь, знаешь. Он вчера как, домой тебя, что ли, провожал? В подъезде стояли?
Ирина медленно покачала головой, не поднимая на мать глаз.
--Так! И где вы расстались? Ну! Где?
Ира молчала.
--Иришка! Ты не дури, лучше мне скажи. Я тебе не враг. Если что, ничего не пожалею. Но расскажи, пожалуйста, как всё было. Вместе подумаем.
Заплаканные глаза Ирины с тоской взглянули на мать, но она все еще молчала.
--Лучше сейчас. Тебе потом проще будет. А брякнешь что-нибудь в милиции и крышка. Затаскают, не отмажешься!
--Ир, чего ты, в самом деле, - тронула ее за плечо Оксана. Ира съежилась и отодвинулась.
--Вы же вчера рано ушли, - напомнила Оксана. – Ездили потом куда-нибудь?
--Никуда не ездили! Он, Лёнька, - Ирина зажмурилась и тряхнула головой, - без машины был, торопился к кому-то. У речки вон там постояли, и он убежал. А я домой пошла. И всё. Не знаю, зачем он потом к нам в подъезд пришел! Может, ко мне бежал… - Ира снова всхлипнула.
--Не к тебе, дорогуша! – жестко возразила мать. – Нашли-то его, миленького, в третьем подъезде. Так что, лучше вообще помалкивай. Чуть-чуть знакомы, то-сё, и ничего серьезного. Ведь так?
Ирина не слушала, она уставилась прямо перед собой. Потом схватила Оксану за руку:
--Тогда это он! Николаша придурочный. Зачем же я, идиотка, всё ему рассказала!
--Вершина!? – недоуменно воскликнула подружка. – Да ты что! Он бы и чихнуть на него побоялся.
--Много ты знаешь! Он на вид тихий. А сам всё время о чем-то думает. И глазами сверлит.
Оксана только отмахнулась:
--Глазами! Не сверлит, а положил на тебя. Думаешь, если ты над ним хихикаешь, то он и не человек. Он, между прочим, тоже живой парень!
--Парень! – разозлилась Ирина. – Таких парней…
--Постой, постой! – перебила Надежда Сергеевна. – Это еще что за «Вершина»?
--Колька Вершков, - пояснила Оксана. – Со мной в одном классе учился. Он как раз в третьем подъезде живет.
--Этот, Ларкин, плюгавенький? Нашли вершину! – хохотнула она. – Тоже мне – герой!
--Сама ты дура, - раздался вдруг в комнате обиженный мальчишеский голос.
Надежда Сергеевна от неожиданности оступилась и с недоумением повернулась в дальний угол комнаты. Девчонки вскочили, переглянулись. В той стороне, откуда, казалось, донесся выкрик, стояли лишь стул и большое зеркало-трельяж. Правда Ирине на миг показалось, что по зеркалу что-то мазнуло, вроде бы как затрепетала легкая бабочка. Она даже сделала шаг к трельяжу; вдруг это и правда «что-то», а не зарябило сквозь слезы в заплаканных глазах. Нет, зеркало, как зеркало. И ничего в нем не отразилось, кроме все той же комнаты и замерших в недоумении подружек.
Пока мать глупо заглядывала в разные углы, высовывалась в смежную комнату и коридор, девчонки строили удивленные глаза друг другу и своим отражениям. Обе неотрывно косились на зеркало, так как было уверены, что голос прозвучал из-за него.
--Не знаю, - покрутила головой Надежда Сергеевна. – Может из-за стенки от соседей донеслось? Была бы одна, сказала бы, что померещилось. Вы-то хорошо слышали?
--Хорошо, - вздохнула Ирина и снова понурилась. – Обозвал тебя дурой, не сомневайся.
--А пожалуй, что как раз тебя, милочка! – вскинулась на нее мать.
Оксана настороженно молчала. И потихоньку стала выбираться на выход. Она была уверена, что против ее ухода хозяйки возражать не станут. Так и оказалось. А в прихожей, оставшись в одиночестве, она не удержалась и прошептала:
--Голос-то Кольки Вершкова! Ой, мамочки.

10.

Как хорошо, что, зависая «на кромке», не устаешь, подумал Колька утомленно. Он выразился весьма неточно – не уставало тело. Ни руки, ни ноги, ни спина совершенно не напрягались. Их можно было согнуть, разогнуть, поджать к животу колени. Независимо от занятой позы, человек оставался «на кромке», на грани мира и отражения, и не чувствовал тяжести собственного тела. Очень точное слово – зависнуть.
Но зато глаза уставали ужасно. А вместе с ними тяжелела голова, наливались каменной тупостью лоб и затылок. Уши, и те слышали по-другому. Звуки входили резче, жестче и притом в одно ухо. Очень быстро начинал раздражать даже самый легкий шорох. Спасало одно: уши можно было заткнуть, а глаза прикрыть веками. Именно уши, а не ухо, если заткнуть только одно, по непонятной причине в работу включалось второе. Звуки начинали приходить не справа, а слева, как будто мир и отражение менялись местами. Но шут с ними, с местами. На самом деле это очень выручало. Можно было висеть в полудреме, а одно из ушей по очереди держать дежурным, открытым, не рискуя прозевать ничего интересного.
Колька и висел, расслабясь и выжидая, и только вздергивался, когда в очередной раз выкрикивалось его имя. Мать и дочь никак не хотели уходить из комнаты. И он поневоле слушал, хоть и надоело ему многократное повторение сказанного. Выслушал несколько раз всё, что о нем здесь думают. Это был единственный пункт, по которому мать и дочь не испытывали разногласий. К подробностям о гибели Прохи тоже не прибавилось ничего нового. Колян уже весь издергался, когда Ирка, наконец, уползла в свою комнату, а мамаша обосновалась на кухне.
Украдкою, стараясь не нашуметь, Колян выбрался через стекло трельяжа и на цыпочках скользнул к двери туалета. Приоткрыл, осторожно перешагнул порожек. Всё, не заметили! Теперь можно отдышаться. Здесь, в черноте, он невидимый. Даже если кто заглянет, и даже - включит свет. В этой укромной комнате, не имеющей своего отражения, разрывается связь Кольки с зазеркальным миром. В ней его всегда окружает чернота. Он сам – часть этой черноты.
Колька понял, что он про себя хвалит черноту лишь для того, чтобы унять горечь от подслушанного разговора. Как его только здесь не обозвали! А вот, если бы они знали, что он всё слышит? Тогда как? Нет, дернул головой Колька, не постеснялись бы. Ну, да пес с ними, со стервами. Хуже то, что милиция ловит причастных к делу Прохи. Ведь сам-то Колька как раз и причастен. Надо не мешкая перебираться домой и подумать, что делать. Во всяком случае, даваться в руки милиции ни к чему.
Колька слегка махнул вверх руками и без всякого сопротивления опустился вниз, через неосязаемое перекрытие в туалетную комнату квартиры первого этажа. Перетек из черноты в черноту. Перекрытие, как и любая стена, была такой же чернотой. И он сам, как составная часть невидимых областей зазеркалья, не имея ни формы, ни веса, лишь по старой памяти считал себя туловищем с головой, руками и ногами. Ему казалось, что он шагает, взмахивает ладонями, вертит задом, а на самом деле он просто плыл в желаемом направлении, хоть вбок, хоть вниз.
И продолжалось это, пока на пути не возникала «стенка». То есть комната, или любое другое пространство, отраженное в стоящем в нем зеркале. В такую комнату он мог войти, и, разумеется, выйти, лишь через реально существующие входы: дверь, пролом, окошко.
Колян опустился ниже, туда, где в реальном мире располагался подвал дома. После нескольких безрезультатных проб разыскал уходящий вверх «ствол» - туалеты своего подъезда, и вознесся к себе, на четвертый этаж. Открыл знакомую дверь, вышел в коридор, незаметно для самого себя влившись в весомое тело. Ну вот, он и дома. Что вся квартира навыворот – чепуха, он к этому уже приноровился. Главное, здесь его никто не отвлечет, не застанет врасплох за крепкими дверями и замками.
Подумав так, Колян лишь вздохнул. Разве двери – защита от милиции. Надо будет, откроют, взломают, составят потом акт или протокол. Как там у них принято? Его самого, конечно не поймают. Он всегда может спрятаться от ментов за любое зеркало. И даже спокойненько удрать в черноту. Ловите, если сумеете! То-то набегаются сыщики-неудачники.
Колька вяло улыбнулся и тут же сморщился. Они-то набегаются, да ему тоже будет не до смеха. Какой уж там смех, прятаться от любого незнакомого по зеркалам да сортирам. Выполз, огляделся, перехватил чего-нибудь и назад. Так и жизнь пройдет. Дело Прохи будет висеть, менты городить друг другу небылицы про неуловимого преступника, а Колька Вершков скрываться по темным углам. И неизвестно чего дожидаться.
Чушь! Если хорошо подумать, всё будет совсем не так. Оперативники вскроют дверь, войдут. Колян спрячется в зеркало. А они? Они спокойно обшарят квартиру. Собственно и обшаривать нечего, сразу наткнутся на поднос со студнем. И тут уж, будьте покойны, мимо не пройдут, и студень в унитаз не выльют. Заберут, сдадут экспертам, а уж что те выяснят – попробуй угадай. Одно понятно, вся его тайна лежит на поверхности. Под ногами. И конец Колькиным забавам. Выловят, упекут, да еще ручкой помашут.
Что угодно, но студень необходимо перепрятать! Куда? Квартира Титыча пришла в голову сразу. Когда Колька делал первый пробный выход через черноту, он ведь не Иркину квартиру посетил, а именно двадцать седьмую. Знал, что там никого. Так и оказалось. А сейчас он припомнил, что в кухне на подоконнике валялись два или три ключа в связке. Если это запасные от входной двери – Колька спасен. Немедленно проверить! И если он не ошибся, этой же ночью перетащит студень в пустую хату умершего соседа.

11.

Трансформаторная будка проступала серым размытым кубом. А позади нее лежала уже настоящая черная тень. Хорошее место для того, кому надо скрыться от посторонних глаз. И в то же время и двор, и соседние дома отсюда великолепно просматривались. Колян полуразвалился в этой черной тени, пользуясь преимуществом невидимой бестелесности. Не нужно ни стула, ни кресла – красота. Одна забота – не задремать, не пропустить нужного человека.
Человека…. Да, именно человека. Не девчонку караулил Колян на этот раз, не маялся между мальчишеским желанием и нерешительностью. Стосковался он в одиночестве. Живая душа была ему нужна. В том-то и вся закавыка, что живая. Отзывчивая, понимающая. Какой прок ему – обыкновенному парню, от нежданно-негаданно свалившихся на голову чудес, если он и поделиться-то ни с кем не может.
Поделиться? Конечно, поделиться! Целое царство света и тьмы – слишком много для одного несчастного Кольки. Надо же! В недобрый час досталось столько, сколько и в добрый не осилить. Всё огромное зазеркалье в его полном безраздельном распоряжении. Но для чего ему им распоряжаться? Здесь тихо, спокойно, безопасно – одним словом, тоска смертная. И главное, все остальные люди, без которых ему выть хочется, не за тридевять земель, а тут, рядом. Протяни руку!
Как было бы великолепно, если бы в тайну зазеркального мира был посвящен еще кто-то. От кого не надо прятаться, таиться, уходить в тьму, шарахаться от телефона. И не какой-нибудь грамотный и мудрый, который замучает советами, и не бесшабашный приятель, во всем видящий игрушку. Гораздо лучше, если это будет девчонка. Сначала она не найдет слов от изумления, потом станет прыгать от восторга. Но в конце концов утихомирится и посочувствует. Ведь как непросто приходится жить в таком на вид интересном, но все-таки очень нескладном мире.
Стоп! Кажется она! Конечно, теперь отлично видно, сомнений быть не может. Ишь вышагивает. Окликнуть? Нельзя. Задергается и убежит. Лучше выйти самому потихонечку. Вот так, не спеша догнать.
Она почувствовала его упершийся в спину взгляд, резко повернулась. Оказывается, ее личико в растерянности очень забавно. Как белочка с обвисшими ушками.
--Привет!
--Ой, Коля! Ты что это на улицу вышел? Тебя же ищут.
Колян изобразил легкое недоумение, потом небрежно махнул рукой.
--Поищут и перестанут. Найдут еще кого-нибудь.
--Смейся, смейся. Ты в розыске! Вон сейчас увидят тебя и тут же позвонят. Я-то думала, говорили, ты давным-давно уехал.
--Я? Уехал? – Колян даже удивился. – Куда?
--К родственникам каким-нибудь… Вон, говорят, у папки твоего родня на Кубани, что ли. Или на Урале.
--В Белоруссии! – прыснул Колька. – Туда не смоешься. На границе возьмут за задницу.
-А куда же тогда?
Колька рыкнул от досады. Какой-то не тот пошел разговор.
--Давай лучше пойдем. А то мы встали посреди дороги. Так и правда в миг накроют!
--Куда это мы еще пойдем?  Под ручку что ли возьмешь? Или в обнимку?
Колян демонстративно поднял свои светлые брови. Потом обежал глазами знакомую фигуру собеседницы более внимательно. Постарался изобразить сожаление.
--Ну, я бы может и…  Но тогда точно кто-нибудь засечет.
--Да ну тебя! – было похоже, что она разочарована. – И чего Ирка говорит, что тебя надо бояться? Ты как был, так и есть – трепло пустое.
--А ты, значит, помнишь, какой я был! А если я изменился? Это раньше бы я на Проху чихнуть побоялся! – последние два слова он выговорил с расстановкой и нажимом.
Оксана ойкнула.
--Да-да! – распалился Колька. – Значит я – Николаша придурочный? Так она сказала? А ты считаешь все-таки, что я – тоже парень, а на Ирку глаз положил!
Оксана в испуге закрыла пальцами приоткрывшийся рот, и изумленно выкатила свои вишневые глаза. Потом вдруг опустила руку, недоуменно поджала губы и сказала что-то совсем нелепое:
--Коль. А почему у тебя рубашка на женскую сторону застегнута?
Кольку даже оторопь взяла. Опустив голову, он машинально скользнул по пуговицам левой рукой. Потом, покачивая головой, усмехнулся.
--А я из этих! Ты же знаешь, тех самых, нетрадиционных. Не веришь? Правильно. Эх, женщины! Рубашку заметила. А что родинка у меня не с той стороны, не чухаешь? – он ткнул левым указательным пальцем.
Оксана недоуменно чуть качнула головой и виновато сказала:
--Коль, а я не помню. Может и правда с другой стороны. А почему? – добавила она шепотом.
--Потому что зеркало переворачивает слева направо.
--Какое зеркало? – Оксана говорила по-прежнему тихо и испуганно.
--Да есть такое зеркало, - снисходительно ответил Колян. – Пойдем, поглядишь.
Оксана была ужасно любопытная девчонка. К тому же хорошо ей знакомый Колька Вершков никогда не внушал никаких опасений. Они быстро дошли до угла дома.
--Поднимись в нашем подъезде на второй этаж и стой у железной двери, - скомандовал деловито Колян.
--А ты?
--А я быстро.
Он нырнул за угол и как растворился. Оксана пожала плечами и медленно пошла ко второму подъезду. А ведь здесь где-то Прошку убили! Но она пренебрежительно отмахнулась. Сейчас день, через подъезд только с утра протопало, наверное, сто человек. Да и Колька, какой-то необычный сегодня. Что бы всё это значило?
Она медленно взошла по лестнице, сразу увидела новенькую, неободранную дверь. Наверное, эта? И чего здесь дожидаться?
Вдруг щелкнул засов, и поблескивающая дверь приоткрылась. За ней, как ни в чем не бывало, стоял Колька Вершков. Он буднично махнул рукой, как будто заждался старого приятеля. Оксана так растерялась, что, не раздумывая, перешагнула порог чужой незнакомой квартиры.
Здесь было очень неуютно, пыльно и сумрачно. И пахло. То ли краской, то ли замазкой. Коридор и ближайшая комната били в глаза пустотой, зато вторая комната завалена до отказа. Пока Оксана вертела головой, Колька придирчиво тщательно запер дверь и молча прошел в набитую комнату.
--Смотри! – сказал он, остановившись у старого зеркального шкафа. Оксана шагнула поближе, пожала плечами.
--Да ты оттуда ничего не увидишь, - с досадой воскликнул Колян. – В комнату войди. Эй-эй, поосторожнее, не наступи – провалишься.
--Издеваешься что ли? – обиженно буркнула Оксана, но все-таки аккуратно обошла поднос, покосившись на свое перевернутое отражение. – Ты что, здесь прячешься?
--Не здесь, - горделиво ответил Колька, - а вот где! – он показал на старый шкаф.
--В шкафу?
--Ага. Вот смотри, показываю только тебе! Такого нигде больше не увидишь.
--И чего я не… - голос девчонки застрял в горле. Она в искреннем изумлении вытаращила глаза и разинула рот, хотя и знала, что это некрасиво. Впрочем, это она знала понаслышке, а, если взглянуть беспристрастно, гримаска удивления возвращала ее личику всю прелесть непосредственности, которую она так тщательно изгоняла.
Было чему удивиться. Колька Вершков запустил куда-то вглубь зеркала сначала одну руку, потом другую. Постоял, полуоглянувшись торжествующей физиономией, с руками, наполовину отсеченными зеркалом. Медленно вытянул их назад. Потом ткнулся головой, но слегка – до бровей. И тут же выпрямился. В общем, правильно сделал. Исчезни его голова, Оксанке, наверное, стало бы дурно. Или, по крайней мере, тошно.
--Поняла, какое зеркало? Я, если хочешь, весь в него спрячусь.
--Ой, нет-нет. Не надо, - жалобно попросила Оксана. Колька удовлетворенно улыбнулся..
--А ты подойди. Оно не кусается и не щиплется. Пальчиком потрогай, - и Колян отступил немного в сторону.
Она втянула голову в плечи и, крадучись, на цыпочках приблизилась к шкафу. Из-за мутноватого зеркала на нее глядела такая же, замершая в любопытной робости, девчонка. Пальчик, затем и все пять, плотно уперлись в гладкое стекло. Недоумение, а потом и легкая обида пробежали по лицу Оксаны.
--Что не вышло? – позлорадствовал Колян. – А у меня без понтов!
Он вытянул до отказа вперед руку с выставленным указательным пальцем и медленно «проткнул» зеркало на всю длину пальца.
--Во! – приблизил он этот палец к самым глазам Оксаны. – Не порезался. И ноготь не сломался.
Оксанка растерянно улыбалась, перебегая глазами то на свое отражение, то на ухмыляющуюся физиономию Кольки. Казалось, она ждала, что вот-вот приоткроется какая-то дверца, за которой покажется очевидная разгадка. Но зеркало на стенке шкафа торчало с видом самой скучной пыльной обыденности, и, донельзя довольный Колька Вершков не торопился ничего объяснять. Девчонка, наконец, обиженно фыркнула, повернулась к зеркалу спиной и уже отступила на шаг.
--Погоди, не обижайся! – придержал ее за руку Колька. – Ты ведь, Оксанка, ни фига не поняла.
Оксана остановилась, но отстранила Колькину руку.
--Это ведь не я! – ткнул Колян пальцем левой руки в нагрудный карман рубашки. Глаза его стали вдруг уж слишком серьезные, без проблеска недавнего смеха.
--Настоящий-то я вон где, - указал он в сторону зеркала все также левой рукой. – А это, - он отвел немного назад обе руки, как бы выставляя напоказ свое туловище, - только мое зеркальное отражение.
Оксана чуть-чуть попятилась и часто-часто заморгала глазами.
--Не веришь? – спокойно спросил Колян. – А ты посмотри получше.
Он встал перед зеркалом в упор, вытянул руки по швам и замер. Оксана покосилась на запертую входную дверь. Тихонько переступила бочком к выходу. Еще шажок. Но Колька стоял не шелохнувшись и спокойно, даже печально наблюдал за ней через зеркало. Она перехватила этот взгляд, которым смотрел на нее тот, отраженный Колька…
И в самом деле увидела. За зеркалом Колька непостижимым образом, но, тем не менее, смотрелся более настоящим, чем вот этот – в комнате. То легкое недоумение, которое не отпускало Оксану с самого момента встречи, улетучилось. Теперь ей стало понятно ее подспудное беспокойство. Что-то во внешности Коляна тогда показалось ей не тем, словно это был он, и, одновременно – не он. А сейчас его отраженное лицо без помарок наложилось на смутный мысленный отпечаток, что всегда сидел в ее памяти. И как будто разомкнулся тесный корсет, стягивающий грудь Оксаны. Она улыбнулась и глубоко вздохнула.
Колька в зеркале тоже усмехнулся в ответ:
--Ну что, поверила! Понимаешь теперь, что ментам меня не взять? Я ведь не только в зеркале могу исчезнуть. В любой темной комнате!
--Значит это ты тогда назвал дурой тетю Надю?
--Тетю Надю? А! В тот раз, - закивал Колян. Он разговаривал с Оксаной, всё еще стоя перед зеркалом. – Конечно, назвал. Кому приятно слушать, что тебя по-всякому обкладывают.
--А ты где сидел? В зеркале?
--Сидел! – с усмешкой передразнил Колька и все-таки повернулся к Оксане. Так было удобнее разговаривать.
--Не сидел. И даже не стоял. А, скорее, плавал, - он сморщился и потер лоб. – Понимаешь, кроме мира и вон того зазеркалья есть еще… Ну, как назвать? «Междузеркалье» что ли? Тебя там никто не видит, ни с той, ни с другой стороны, а ты всех видишь и слышишь. А из этого межзеркалья можно уже выйти, куда хочешь. И к нам, - махнул Колян пальцем от зеркала, - и туда! – он ткнул за стекло, опять слегка «утопив» в нем руку. 
--А как?
--Подожди, куда торопишь! Собьюсь! Я чего говорил: можно выйти туда. И тогда здесь, - Колян очертил круг в воздухе двумя руками, - наоборот, будет ходить отражение. Вот, как моё!
--А ты можешь опять поменяться с отражением? – спросила Оксанка, уставившись на Коляна широко открытыми глазами. Они уже не бегали настороженно, а с любопытством поблескивали.
--Могу, - помявшись, нехотя ответил Колян. – Только тогда все вернется на старые места, и в зазеркалье больше не спрячешься. А это опасно. Сгребут, и в милицию.
--Коль! А ты Прошку-то на самом деле? Прикончил?
--Да на что он мне сдался, Проха ваш, - процедил Колян, подавив готовое вырваться наружу негодующее восклицание. – Было бы ради кого!
--Так Ирка тебе чего? Совсем никак? – Оксана уставилась прямо в глаза Коляна. Тот вдруг съёжился, пожал плечами.
--Я откуда знаю. Кто ж думал, что она гадиной окажется.
--А не надо было подслушивать, - вдруг съехидничала девчонка. – Ты, наверное, не только подслушивал, еще и подглядывал!?
«Угу, и за тобой тоже», - хотел съёрничать Колян, но промолчал. Его совсем не тянуло болтать сейчас об Ирке и их взаимных симпатиях и антипатиях. Он и без того, на самом деле, многое услышал, и Оксанка вряд ли добавила бы чего-нибудь новенькое.
--Значит не ты. Да я на тебя и не думала! Только вот не пойму, кто же его тогда?
--Я сам всю бошку изломал, - скривившись ответил Колян. – Кому он так нужен был? Драки же не было, так? Всё бы соседи слышали. Это кто-то потихоньку, может из-за братка? Разборки, стрелки и всякое прочее…
Оксана в полном согласии слегка дернула плечами.
--А я ведь даже не знаю, как его! Ножом? Или по башке дали?
--Не-ет! Кто-то говорил – удушили. Веревкой кажется.
--Ни фига себе дела! – даже удивился Колька. – Тогда точно не я. Совсем они там не шурупят в ментуре, что ли?
--Вместо Леньки какого-то дерганного посадили, - грустно добавила Оксана. – Не видел? Ах, да! Длинный, тощий, губастый! И руки в раскоряку, - она попыталась изобразить нового ударника.
Колян усмехнулся, покивал сочувственно. Ему вспомнился Проха – ловкий, подвижный, весь блестящий, как свеже-вымытый автомобиль. Говорить тоже был мастак. И вообще, если бы не он – выбросил бы Колька рецепт и дело в шляпе…
--Ирка теперь к «Мечте» и близко не подходит, - продолжала жаловаться Оксана. – Да и все наши – кто куда. А как весело было!
--Ничего! Найдете новую кормушку.
Оксана вспыхнула:
--Позавидовал! А говоришь, что не придурочный!
--Да-да! Так я и поверил, что вы там на свои гуляли.
--Шизик ты, - вздохнула Оксана. – Не всем же по квартирам прятаться. А куда еще пойдешь? Здесь хоть свои собирались. Музыка…, - она, полуприкрыв глаза, несколько раз качнулась на месте, улыбаясь какому-то воспоминанию. – У тебя здесь нет плейера? Или видика?
--Да ты что! – вытаращил глаза Колян. – А меня придурком называешь! Меня здесь с видиком сразу накроют.
--С наушниками можно, - невинно округлив глазки, подала идею Оксанка. – Хотя да! У тебя ведь здесь и денег, наверное, нет. И в магазин не сходишь.
--В магазин! – Колян снисходительно хмыкнул. – Я ведь теперь могу взять что угодно. Где захочу. В любой квартире и в магазине. Без всяких денег!
Оксана снова ойкнула. Она как-то отвлеклась от того, что Колька Вершков теперь не просто так, а очень необычный человек. Как он все-таки это делает? Когда научился?
--Коль, - робко спросила она, - а ты сам это умеешь, или это как-нибудь случилось?
--Случилось, - покорно кивнул он головой, - всё вот из-за этого тазика, - Колян ткнул указательным пальцем в поднос с императорским студнем.

12.

Валерий Васильевич Вершков никогда не верил в потусторонний мир. Ни в мир, ни в миры. Как их не назови – ирреальные, параллельные или какие-нибудь еще. Разговоры о них считал чепухой, хотя и сам, бывало, вставлял словечко-другое. Но это так, чтобы не отстать от моды.
На самом деле, в сокровенной глубине души, он считал, что легче представить вселенную, уместившуюся внутри атома, чем полноценный, полнокровный мир, незримо соприкасающийся с нашим локоть в локоть. Во всяком случае, доказательства его существования должны быть настолько очевидны, что другого их объяснения нельзя было придумать при всем желании.
Поэтому и записку от Кольки, и звонок из необитаемой квартиры, и, самое важное, исчезновение своей собственной записки он категорически не соглашался рассматривать в качестве связи с параллельным миром. Звонок вообще чепуха – можно без всякой суперреальности залезть в квартиру, протянуть провод, переставить телефон. С записками дело хуже. Потайной ход в стандартной квартире может быть единственным – окно на улицу. И как убедился Валерий, окно в комнату действительно было только прикрыто, запоры никто не затягивал. При достаточной ловкости ( мысль, что для этого надо быть обезьяной или скалолазом, Валерий Васильевич до поры до времени подавлял), так вот – при достаточной ловкости можно спуститься с крыши по канату. Разве нет? Окно выходит на заднюю сторону, час не бойкий, безлюдный. К тому же на улице – жарища не продохнуть, шататься желающих немного. Опять же – деревья разрослись так, что ветки в стекла лезут.
Одним словом, как он был растяпа, так и остался. Приходится это признать. Нечего было пожимать плечами, строить большие глаза, а просто-напросто сразу осмотреть окно и выглянуть наружу. Ну, что упущено, того не вернешь.
Во всяком случае, окно он теперь держит закрытым, и повторенный опыт с запиской дал отрицательный результат. Можно построить и второй вывод. Колька не один проделал свой фокус. Не хватит у него на такое ни умения, ни смекалки! А из этого получается совсем паршивая ситуация – есть кто-то, кто помогает их сыну прятаться от милиции. Бескорыстно? Или тут свой интерес? Никаких бескорыстных, ловких как обезьяна, друзей Валерий Васильевич у Кольки не замечал. Да еще это дурацкое убийство! Черт! Кажется, не зря Лариса кинулась в панику, есть здесь что-то нехорошее. Во всяком случае, эту «обезьяну» надо разыскать. Или вычислить.
В тот же вечер Валерий Васильевич пошел к «Семену» - своему давнишнему знакомому Володьке Семенову. Не виделись они, правда, уже лет пять, но не беда. В свое время они общались частенько и друг к другу бегали запросто. А пять лет это, если разобраться, не так уж и много.
Семенов не удивился, коротко хохотнул, кивками и жестами предложил заходить. Был он все такой же: худой, лохматый, порывистый в движениях. За дверью, ведущей в комнату, гуляла разноголосица из телевизора, вовсю горел свет и, похоже, толклись все Володькины домашние. Но никто не высунулся, не проявил назойливого любопытства, и они спокойно прошли на кухню. Семен нерешительно завертел глазами по плите и полкам, но Валерий Васильевич грузно уселся боком к столику и поманил жестом хозяина. Тот понял, что предстоит серьезный разговор, следовательно, об угощении хлопотать не обязательно.
--Ты слышал, какая стряслась петрушка в наших окрестностях? – спросил Валерий, лишь только Семенов уселся рядом. В ответ Владимир развел руками и завертел головой.
--Удавили какого-то молодого, да раннего. И прямо в нашем подъезде. Весь «угро» на ушах стоит. А мой Колька ни с того, ни с сего в бега кинулся. Ищет его теперь милиция.
Семен слушал, глядя в упор, и уже набрал воздуха через приоткрывшийся рот, чтобы высказаться по поводу сказанного.
--Подожди, Володя, это все присказка. Я ведь тебя расспросить хочу. Есть у меня смутное подозрение, что тут каким-то боком замешан Персыгин. Ты же его хорошо знаешь?
--Ты Федьку имеешь в виду? – уточнил Семен несколько удивленно. – Я так тебя понял? Ведь Валерьян-то Титович, кажется, с концами. На кладбище. Я не путаю? Говорил кто-то недавно.
--Да-да, конечно, Федьку, - подтвердил догадливо Валерий, хотя без напоминания не сказал бы, что сына Титыча звать именно Федькой. Если разобраться, он путем и не видел его ни разу. Только издали, да из окна. Больше слышал разговоров. Вокруг квартиры, после смерти Титыча. И раньше…. Был какой-то разговор, что сын соседа снизу разбил вдребезги дорогую иномарку, а сам не только жив, но и вообще без царапины. А тот, с кем он столкнулся – насмерть и взять теперь с него нечего.
--Ты явно путаешь, Валера, - скептически скривился Семенов. – Федька на такое не пойдет. Он, конечно, аферист тот еще. Влезет в любую заварушку, если решит, что там урвать можно. Но задушить, да еще молодого. С него, наверное, и взять было нечего! Хотя с его ручищами удавить кого-то – раз плюнуть.
Валерий Васильевич встрепенулся, услышав последние слова. Семен заметил, и даже замахал руками.
--Говорю тебе, нет! Не свяжется Федька. Облапошить кого-нибудь, пообещать и не сделать – это да!
--Постой, Володя! Ты же сам говоришь. А вдруг тот пацан с него долг требовал?
--Ну, не знаю, - пожал плечами Семенов. – Если бы он всех душил, кому должен был, - Володька даже хмыкнул, хоть и не весело.
--Ладно. Шут с ними, с догадками. Ты обрисуй мне вкратце, что знаешь о его делах. И адрес, если у тебя есть.
--К нему, что ли, пойдешь? Подумай. А впрочем, смотри сам. Если уж это так тебе надо, слушай…
Как выяснилось, Федор Персыгин жил довольно далеко, но общее впечатление от разговора с Семеном как-то подталкивало действовать. Со вздохом Валерий Васильевич переборол в себе желание вернуться домой и поехал на Запрудную улицу. Обшарпанный дом на отшибе удивил Валерия: почему это Федька не перебрался до сих пор в отцовскую квартиру? Наверное продаст и то, и другое, сделает себе что-нибудь посолиднее. Он позвонил.
Сразу можно было догадаться, что открывший дверь и есть сам Федор. Валерий Васильевич даже растерялся, увидев его так близко, и в первый раз как следует рассмотрев. Федор был ярко рыжий, коренастый, даже крупные его кулаки были покрыты рыжими волосками. Маленькие глазки недовольно глядели на непрошенного посетителя из-под низко нависшего лба. Коротенькая редкая волнистая бородка и та не смягчала его мрачного вида.
--Кого надо? – спросил Персыгин, плотно загородив собою вход в квартиру.
--Я к вам, собственно говоря, но надо мне, - Валерий кашлянул, - узнать…
--Узнать? И чего?
--Видите ли, Федор, я разыскиваю сына. Своего сына. Он несколько дней, как исчез, но я знаю – жив. Просто скрывается.
Федька медленно пожал тяжелыми плечами:
--Ничего не понимаю. Сын какой-то!
--Я – Вершков. Валерий, гм… Васильевич. Мы, в общем, не знакомы. Но, может быть, вы слышали? От знакомых, от отца.
Персыгин молчал, глядя немного в сторону. При упоминании отца, взглянул в глаза Валерию, но ничего не сказал.
--Да-да, ваш отец… Я же из того же дома, даже из подъезда. А сын мой с ним общался. Хоть и не подходил в друзья по возрасту. Да ну, какие там друзья. Знакомые по двору. Они часто разговаривали, что-то обсуждали даже, я сам видел. Вот у меня и появился вопрос….
--Отец мой под старость мог наговорить чего угодно, кому угодно, - перебил Федор. – Я в его глупостях вообще разбираться не буду! Да и покойник он сейчас, слава богу, - и медленно отодвинувшись, потянул ручку двери.
--Минуточку! – заторопился Валерий. – Еще только два слова!
--Ну, чего? – замер на месте Персыгин.
--Сына моего, Николая, как я уже понял, вы не знаете. Просто мы его искали по всем мыслимым родным и знакомым. Теперь обходим всех подряд. Тех даже, кто случайно мог его знать! Вот вы, например. Да-да, - воскликнул Валерий, предостерегающе махнув рукой, - я все понял. Но если вдруг, чем черт не шутит, он вздумает появиться у вас…
--У меня? Еще чего!
--Я говорю, случайно! Мало ли? Так вот, пожалуйста, я еще раз напомню: Коля, Николай Вершков. Тогда уж, ради всего святого, сообщите нам.
Персыгин кивнул, одновременно пожав плечами.
--Вот мой адрес, мобильник. И еще. У вас телефона нет? Домашнего?
Федор отрицательно заворочал головой
--А разве вы не перевели? Отцовский?
Еще раз молчаливое «нет», и угрюмый хозяин закрыл дверь, не дожидаясь продолжения.
Вершков постоял перед закрытой дверью, собираясь с мыслями. Да, кандидата в обезьяны он отыскал легко. Быстрее чем ожидал. Но представить себе, чтобы этот орангутан лез по канату в окно чужой квартиры. Чепуха! И мальчишку он, действительно, душить не станет. Скорее шмякнет с разворота, если вдруг взбесится. Но разозлить его – постараешься и попотеешь!
Раздосадованный, Валерий Васильевич шел домой медленно, еще и еще раз переживая неудачу.
--Откуда ты так поздно? – с места в карьер атаковала его жена прямо на пороге квартиры. Пришлось в нескольких словах обрисовать свои неудачные поиски.
--Значит, говорит, что ничего не знает? – иронически переспросила Лариса. – И про Лёньку тоже не знает?
--Нет, - пробурчал, разуваясь Валерий. – Вернее, я про него не спрашивал.
--Ну, конечно! Самое главное и забыл!
--Да что мне этот Лёнька! – рассердился муж, уже жалея, что проговорился. Он хотел пройти в комнату, но жена придержала его за рукав.
--А вот при чем Лёнька. Ты. Валера, вообще вокруг себя ничего не видишь. Спишь на ходу! Его старший брат – местный мафиозник. И сынка Титычева его мордовороты одно время отлавливали. Я сама помню. И в наш подъезд заходили, и к Титычу. Ясное дело, деньги вытрясали.
--Опомнись, Лара. Мафиози будут трясти копейки с такого оборванца. Он же ненамного лучше бомжа. Ютится на Запрудной!
--Много ты знаешь! Бомж! Посмотрел бы, на какой машине он ездит.
Как всегда при упоминании о чужих машинах Вершкова охватило тихое бешенство.
--Ну всё, всё, всё! Не хочу спорить. Ты уже распределила по полочкам. Один из другого вытряс миллионы, и он укокошил за это его младшего брата. Одно странно, почему милиция до такого не доперла, - Валерий Васильевич проскочил в комнату и опустился в свое любимое кресло.
Лариса вошла следом и демонстративно встала напротив, уперев руки в бока. Она дождалась, пока рассеянный взгляд супруга, обежав комнату, вновь остановился на ней.
--Это хорошо, что ты сидишь. Я сейчас тебе скажу еще кое-что. Федька этот самый лет десять тому назад был Наденькиным любовничком!
--Наденькиным??
--Тьфу на тебя! Говорю, как со стенкой.

13.

--Это же не тазик, - укоризненно протянула Оксана. – Это зеркальный лаковый поднос. Я где-то такие видела. Кажется, на проспекте продавали.
--Продавали? И вот это продавали?
Он присел на корточки, окунул до половины указательный палец и поводил им кругами.
--Уй! – восторженно пискнула девчонка. – Опять зеркало!?
--А вот это уже не зеркало! – Колян сделал несколько полоскательных движений. – Это – волшебная вода.
--Вода?! А мне можно ее потрогать?
--Потрогай, потрогай! А то не поверишь.
Оксана нетерпеливо наклонилась, не дотянулась, согнула колени. Потом быстро покосилась на Коляна и присела бочком, пригладив юбку на бедре. Чуть помедлив, ее рука торопливо прошла по студню, утопив кончики пальцев так, что розовые ноготки исчезли с виду. И сразу подняла пальцы к глазам.
--Чудная какая-то вода! А где капельки?
--Я тебе говорю – волшебная, - с легкой насмешкой, но весело ответил Колька. – Ты не пальчик. Ты попробуй до дна дотронься!
--Ай! – метнулся и оборвался вскрик. Колька резко рванулся и успел схватить девчонку за нелепо вздернутую, стремительно уходящую вниз правую руку. Левая рука, плечи, лопатки – всё было уже там. Снаружи остались: спинка в ее самой узкой части, перехваченная пояском, пухло округлившаяся спелой дынькой бежевая юбка, чуть раскинувшиеся в стороны ноги, голени которых почти не загорели с тыльной стороны и теперь сверкнули на фоне мутного неметеного пола блестящей прозрачной белизной.
Колян, почти не владея собой, потянулся левой пятерней с напрягшимися пальцами, но тут же опомнился. Разжал правую и быстрым движением перехватил Оксанку за талию. А через мгновение, выдохнув, скользнул руками, обхватил ее на животе за пояс и потянул вверх. Она неожиданно оказалась довольно тяжеленькой. Пришлось не помочь ей выбраться, а буквально выволочь на поверхность, и тут, не устояв, Колян плюхнулся задницей на жесткий пол.
Оксанка, барахтаясь на нем, высвободилась и, перекатившись, вскочила на ноги. А Колька так и остался сидеть, держась ниже поясницы и морщась от боли.
--Чокнутый! – сказала она как-то по-детски, как будто отстаивала свое мнение в затянувшемся споре. – А что, я могла утонуть? – опасливо спросила Оксана, видя что Колька ничего не отвечает, а только, скорёжившись, вертит головой.
--Нет, - с досадой выговорил Колян. – Просто не сумела бы вылезти назад. Я же тебе не сказал, как это делается.
Он с кряхтением поднялся.
--Хорошо, что не разлили, - сказал он укоризненно. – Кто же тебя просил сразу головой нырять.
--Я нечаянно, - сердито возразила Оксанка. – Ты сам виноват. Дотронься до дна! Как же до него дотронешься, когда его нет. Нарочно подстроил.
--Для чего?!
--Сам знаешь для чего, - надула губы Оксана и потупилась.
Колян невольно отвел взгляд. Боль от падения уже затихла, и к рукам и телу вернулось воспоминание чего-то теплого, восхитительно податливого, извивающегося так тесно-близко, что хотелось обхватить, прижать и ни за что не выпускать.
Щекам, плечам, груди вдруг стало жарко.
--Я тоже коленку ушибла, - тихо и укоризненно сказала Оксана.
--Больно? – спросил Колька, послушно понижая голос.
--Конечно. А тебе?
--И мне больно, - почти шепотом ответил Колька.
Оба замолчали. Прошла минута-другая.
--Может, я пойду, Коля? – осторожно спросила Оксана, подняв голову. Колька как будто очнулся.
Он сдернул со спинки стула попавшийся под руку полосатый брючный ремень и двумя пальцами за кончик стал медленно опускать его в поднос. Оксана поневоле наблюдала; удивленно, но без прежнего восторга.
--Отпустить? – спросил Колян, когда от ремня остался коротенький огрызок.
--А он провалится? Совсем?
Колян медленно и важно покачал головой.
--Он зависнет… И я зависну, если уйду туда. Показать?
--Подожди, не надо! – забеспокоилась Оксанка.
Колян выдернул ремень назад и лихо отбросил через плечо.
--Ты разве не разглядела? Там точно такой же мир. Только отраженный.
--Я думала, там всё светится. Ты ведь как  - Зазеркалье, Зазеркалье! А на самом деле какая-то берлога. Хуже этой, - Оксана повела темными глазами.
--Да не хуже, а точно такая же, - досадливо возразил Колян. – Если бы здесь можно было устроить иллюминацию… И там бы всё засверкало.
--Вот так вот! – Оксана чуть отвернулась и снова поглядела на зеркало в шкафу. – Всё не так, - сказал она зеркалу. Потом покосилась на Коляна.
--И ты – наобещал! Мне и вправду казалось…
--Смотри сюда! – скомандовал Колян, которому надоело слушать нытье. – Так стоишь. Так поворачиваешься. Затем тянешь ногой как можно дальше.
Он изобразил всё сказанное на себе.
--Нет, погоди! Ногой – это когда из зеркала. А из тазика лучше рукой. Да! По-другому не вылезешь, и опять придется тебя вытаскивать.
Оксана насторожилась.
--Что ты боишься? Как раз рукой всё получится как надо! Вынырнешь сразу головой и руками, будто из речки. Чуть оттолкнешься от краев, и она сама тебя поднимет. Спокойненько, спокойненько выйдешь. Поняла? Вот так!
Колька снова изобразил, как надо извернуться, чтобы пройти через зеркало.
--Можешь повторить?
Оксанка фыркнула презрительно, пожала плечами и изогнулась так изящно, словно проходила конкурс в балетную студию.
--Здорово! – не удержался Колян. – Ты же в сто раз лучше меня сделаешь.
--Да ладно тебе! – она сразу подобралась и съёжилась.
--Ну, пробуй. Не бойся, я же и входил, и выходил. Видишь – цел! – он ткнул себя пальцем в ребра. – И ты будешь целенькая.
Оксанка сощурилась:
--Ага! Значит, я снова полезу в это корыто, а ты будешь здесь стоять и пялиться.
Колька рыкнул с досады.
--Вот морока. Ну, если не нравится головой, ныряй солдатиком. Раз – и там! Смотри.
Он поискал глазами свободное место на полу, повернулся пятками к «тазику». Потом, демонстрируя, быстро шагнул вперед правой ногой, тут же приставил левую и одним махом вскинул руки над головой. Оксана даже попятилась. Глянула на поднос, на Кольку, снова на поднос.
--Зря сомневаешься. Уйдешь как столбик. Даже юбка не задерется, - добавил он.
--А тебе хотелось бы! – съязвила Оксана и вдруг решительно подошла к подносу. Занесла для шага правую ногу. Колька замер.
--Ну, что смотришь? Руку дай!
Колян подскочил на зов, подхватил девчонку за обе руки и разом выпустил, когда она с визгом провалилась вглубь императорского студня. Мелькнули внизу у самых ног темные блестящие волосы, втянулись и исчезли руки с судорожно вытянутыми пальцами.
--Ку-ку! – сказал сам себе Колька вслух. – Была Оксана, и нету.
Потом сообразил, что она из межзеркалья отлично его видит, скорчил веселую рожу и помахал рукой.
--Привет, водолазочка!
А в ответ ни гу-гу. Вспомнил Колян, что разговаривать теперь они не смогут, и поманил пальцем: мол, хватит там зависать, выходи.
И снова никакого шевеления. Стоит поднос со студнем на прежнем месте, будто век здесь стоял. И ничего в нем даже не виднеется, не просматривается. Как она там? Ловит новые ощущения, или наоборот, ополоумела от страха? Что делать-то?!
Колька потоптался минуту-другую и забеспокоился всерьез. А вдруг что-нибудь не так. Кто ведь знает, все ли могут уходить безнаказанно по ту сторону зеркала. Может быть, именно Оксанке это и противопоказано? Отключилась с перепугу, или вообще какой-нибудь разрыв сердца. А то и задохнулась! Вон с Прохой-то тоже непонятно. Все думают – удушен, а он, неровен час, сам сварил «Паштет императрицы», да на том и загнулся.
Колян стукнул себя кулаком в ладонь, так поразила его неожиданная догадка. И тут же передернулся. Увы, не знал Проха рецепта. Придет же такая несуразица в голову. Не рассуждать надо, а девчонку вытаскивать!
Колян ткнулся на колени и, перегнувшись, заглянул под слой студня. Конечно, он и не ждал увидеть ничего, кроме привычного раздвоенного мира, но всё равно скис. А интересно, можно позвать-то ее здесь? Услышит ли, отзовется ли. И тут, совсем рядом, он уловил, а может быть и почувствовал, чужое учащенное дыхание.
--Оксана! – позвал он тихонечко и осторожно.
--Оксана, Оксана, кто же еще! – донеслось до него. – Или у тебя здесь и другие есть?
Ишь ты, еще и шутит, свиристелка! А он с ума сходит от страха.
--Ты почему назад не выходишь?
--Да так, - ее беззаботный голос, казалось, попадал ему непосредственно в уши. – Я, кажется, чего-то не поняла, куда ногу, куда руку. Не могу вспомнить, налево или направо.
--Я сейчас!
Колька оттолкнулся от пола кончиками пальцев и, как в бассейн с невесомой водой, бухнулся всем телом в междузеркалье.
А в «бассейне» этом без сомнения  уже кто-то был, тесноватенько в нем оказалось. Вместо всегдашнего ощущения легкого парения, расслабляющей невесомости почувствовал Колька, что обволакивает его что-то плотное и упругое.
--Ты что выдумал? – услышал он голос Оксанки над самым ухом, и как будто даже ощутил, что по его щеке прошел теплый ветерок. И тут же почувствовал: вот она здесь, перед ним. Даже не перед ним, а вместе с ним, словно в одном узком пододеяльнике. То, что прилегало к спине, казалось натянутым и тесным, но одновременно безликим, как прочная глянцевая материя. Зато спереди: к лицу, к телу, к ногам льнула теплая трепещущая плоть. Не прижималась, не давила, а скользила слегка колыхаясь: то чуть-чуть вверх, то снова вниз. Это не было похоже на ласковое поглаживание, нет, кожи своей он не ощущал, и одежды на ней тоже. Это было лучше! Теплое, мягкое, гладкое шло вдоль его тела вздрагивающими волнами, проникало внутрь, разливалось, как живая кровь по всем уголкам.
--Сейчас, сейчас! – прошептал Колька замирающим голосом, - скажу, как выбраться. Сейчас…
Она же вот здесь, чувствовал он, замирая от восторга, здесь она, здесь, вся!
Его раскинутые в стороны руки стали медленно сходиться. И вот он понял, что дальше они не пойдут. Остановились, приникли, замерли. Только слегка вздрагивали в такт трепещущему дыханию и чувствовали – где-то в кольце его рук гулко отдаются удары сердца. Спину, затылок отпустило: упругая материя больше не давила, сзади даже будто похолодало. Тем жарче казалось то невесомое, неосязаемое, но плотно приникшее к нему, к чему он сам силился прижаться теснее и теснее.
--Сумасшедший… - простонала Оксана, и что-то нежно-гладкое легло ему на лопатки и поползло по спине. Колька почуял, что чем плотнее он будет прижимать ее к себе, тем мягче будут скользить по нему ее атласные ладошки с трепещущими тонкими пальчиками.
--Здесь, - прошептал он, слегка повернув голову, и ощутил щекой маленькое ушко, прядки пышных волос, - всё бестелесное… Бояться нечего.
--А мне плевать, - протяжно и томно отозвалась Оксана. – К черту! – выдохнула она. Руки на его спине судорожно вытянулись, маленькие гладкие пятки скользнули по икрам.
Кольке вдруг показалось, что погас свет. В мире, где он, наоборот, видел всё, кроме себя и ее, всё то, что он должен был видеть, внезапно исчезло. Всё, что окружало их, перестало для него существовать, стало забытым, полуреальным.  Всё его существо жадно впитывало то, что бурно воспринимало в себя напрягшееся, невесомое тело. Тело ликовало, рвалось, бешено бухало сердце, еще немного, и не хватит никакого воздуха. Ни в мире, ни во вселенной…
Чувство реальности возвращалось медленно. Колян заметил, как потускнел свет в комнате, услышал рядом со своими размеренные Оксанкины вдохи и выдохи. Он слегка ослабил руки, попробовал легонько шевельнуться. Понял, что по-прежнему невесом и прозрачен, так же как и Оксанка, присутствия которой он, к своему удивлению почти не ощущал. Она находилась рядом, но как будто за тонкой матерчатой перегородкой.               
Комнаты, верхняя и нижняя, медленно-медленно кружились вокруг них, на глазах замедляя бег. Но вот и остановились.
--Оксана! – робко позвал он.
--Да, - ее голос отозвался вяло, она будто только проснулась.
--Поверни голову направо, до отказа. Слышишь? Теперь руку вытяни за спину.
--Какую? – спросила она устало.
--Лучше левую.
Колян увидел, как, раздвоившись с отражением, кисть ее руки показалась над поверхностью студня.
--Дальше, дальше. Упрись в пол. Теперь вторую!
Вынырнула ее вторая рука, показалась вся ее фигура, почти до пояса. Упираясь в пол с двух сторон подноса, она на мгновение повисла на руках. Недоумевающие глаза выдавали, что девчонка в полной растерянности.
Поколебавшись, Колян все же решился и чуть-чуть подтолкнул ее вверх за гладкие плотные бедра. Насколько он заметил, на сникшем ее личике ничего не отразилось. Девчонка нехотя переступила из подноса на пол, вяло поднялась с четверенек в полный рост. Постояла, отошла, как во сне в угол комнаты и поспешно ляпнулась на кучу тряпья, даже не обдернув подол.

14.

Колян быстро выбрался следом. Повел плечами, потянулся, приподнялся на мысочки. Во всех мышцах бродила блаженная усталость, как после усиленной разминки. Хотелось подпрыгнуть, пробежаться, передвинуть какой-нибудь сундук с барахлом. Он поймал глазами свое отражение в зеркале, двойник ответил чуть заметной ленивой улыбкой.
Потом Колян поглядел на Оксану и сразу нахмурился. Что-что, а восторга она явно не испытывала. Он хотел сказать ей хоть что-нибудь, но никакие подходящие слова не лезли в голову. Оставалось только тихонько подойти и остановиться рядом. Оксанка покосилась на его суровую физиономию, и чуть заметно улыбнулась, но не Кольке, а чему-то своему, глядя при этом на ободранные обои.
Заметив эту тень улыбки, Колька поспешно приткнулся рядом, пододвинув под себя пыльный валенок.
--Ну, что затих? – задумчиво спросила Оксана. – Доволен?
--Оксан, я… Ты не думай. Честное слово!
--Затарахтел! Да ладно тебе, всё нормально.
--Правда? – Колян сразу повернулся на валенке.
Оксана ответила такой же усталой улыбкой и провела рукой по его плечу. Колька потянулся к ней, но, не зная, что делать, наугад вытянул губы трубочкой навстречу ее ярким губам. Он коснулся их еле-еле и отстраняясь, чмокнул уже в воздух. Она фыркнула, и Колян осмелел, припал и впился от души. Оксана не оттолкнула его, но все-таки, через минуту, досадливо отвела голову.
--Ты что это? – обиделся Колька.
--Да ну тебя! – ответила она с досадой. – Я и так пошевелиться не могу. Как будто полдня по полю гоняли.
Она слегка приподнялась, опираясь на Колькину шею и села.
--Как теперь до дома дотащусь. Не знаю.
--А ты уходить собираешься? – взмолился Колька. – Зачем?
--Что ж мне теперь, так с тобой и оставаться?
Колька попытался ее обнять, она легко высвободилась. Уже с тревогой покосилась на окно:
--Смотри, как потемнело. Наверное, совсем поздно.
Колька быстро завертел головой, дотянулся, взял и сунул ей в руки часы:
--На, гляди! Говорил я тебе, говорил. И всё зря.
Оксанка подняла узкие брови и даже отдернулась от циферблата. Цифры на нем стояли шиворот-навыворот. Она быстро огляделась, но недоумение не сошло с ее личика. Казалось, она сейчас заплачет, как задразнённый ребенок.
--Ничего не замечаешь? – удивился Колька. – Всё же наоборот. Левое – справа, а правое – слева!
--Зачем ты это сделал?
--Ничего я не сделал. Так, перепутал слегка. Мы вышли на другую сторону зеркала.
--Опять лезть в эту гадость? – скривилась Оксанка, обернувшись на поднос со студнем.
--Зачем! – снисходительно возразил Колян. – Я уже говорил: войти – да! А вернуться можно через любое зеркало. Хоть у тебя дома.
--А почему на улице темно?
--Это не на улице.
Колян вскочил, помог подняться девчонке и, настойчиво подталкивая, вывел в коридор.
--Видишь? – показал он на окно в кухне. – Там никакой ночи нет. И на комнату погляди.
Оксана оглянулась, нетерпеливо вздернула плечами. Ей уже надоели эти «зазеркальские» непонятности.
--Не видишь? – удивился Колян. – Свет не включен, за окном темнота. А в комнате всё видно. И откуда свет идет?
Оксана вгляделась, удивленно переспросила:
--Из зеркала, что ли?
---Ну вот. Поняла теперь?
--Не-ет.
Колян сложил руки на груди.
--Зазеркалье не повторяет всё наше. Там есть только то, что отражается в зеркалах. Стоит в комнате зеркало, будет там эта комната. Нет зеркала – облом. Черная дырка. Войти можно, но там ничего нет. Вот так вот ходишь, -  Колян пригнулся, растопырил руки, - шаришь, шаришь – пусто! Ничего не находишь, ни на что не натыкаешься. Пустота и тьма.
--А почему на улице…. Там, - Оксана  кивнула в сторону кухонного окна.
--А! – Колян радостно заулыбался. – Я тоже не сразу. Думал, думал. Это река!
--Река? Какая река?
--Река наша – это тоже зеркало. Всё, что по берегам – отражается в воде. Значит, попадает в зазеркалье. Дома, деревья, люди, машины. А если отойти подальше – всё темнее и темнее. А совсем дальше, - Колька прищелкнул губами, изображая «пшик». – Там только и остаются отдельные комнатки, и немножко чего-то полупрозрачного. Блики.
Оксана слушала во все уши, забыв недавние обиды.
--А если в лес пойти, там, наверное, вообще мрак. Но я не знаю, не ходил.
--Ты что! Конечно. Заблудишься, там и останешься.
--Да нет! – вздохнул Колян.- Выберешься конечно. Наткнешься на другую речку, или ручеек. И по ней! По речкам всю страну обойти можно. Только когда мне было этим заниматься.
Оба замолчали. Оксанка игриво водила глазками, как видно перепрыгивая в мыслях с одной ситуации на другую. А Колян насупился и обиженно сопел носом.
--Когда уж тут, - повторил он. – Да еще Проха этот, несчастный. А ведь мы, - неожиданно признался он, - вместе с ним хотели варить вон тот студень.
Оксана прикрыла рот ладошкой. Потом покачала головой.
--Слушай, Коля, что-то мне всё это чудно. То здесь он, то там. Ну не может быть, чтобы ты ни в чем не был замешан.
--То-то и оно! И ты мне не веришь, и отец не верит. А менты и подавно не поверят.
Девчонка вдруг поглядела с интересом, ее как бы осенило:
--Коля!! Ты же теперь всё можешь! Ты же можешь сам найти преступника.
Колян отмахнулся, было похоже, он уже думал об этом.
--Где же я его найду! В этой конуре? – он махнул рукой, демонстрируя Титычевы апартаменты.
--Подожди, подожди! – Оксанке ее идея страшно понравилась. – Надо начать с вашего подъезда. Ты можешь подслушать все разговоры! В каждой квартире. Они же между собой говорят. И говорят всё, что никакому милиционеру не расскажут. Хотя нет! – покачала она головой.
--Что нет?
--В квартиры-то еще войти надо.
--Эх ты, нашла проблему! Я же говорил: где нет зеркала, там тьма. А через нее – куда хочешь. Через стенку, через две стенки.
--Ты этого не говорил, - обиделась Оксана.
--Говорил, только ты не поняла. Пойдем, покажу, - схватил он Оксанку за руку.
--Куда это?
--В ванную, или в туалет.
--Щас! – она кокетливо отстранилась и хитро сверкнула глазками. – Опять затащишь. И снова начнешь тискать.
Колька подобрался и резко повернулся на пятках спиной к Оксане. Глядя на трещину в углу, он процедил:
--Я тебя не тискал. Сначала хотел помочь, думал… Да ну тебя!
Оксана подошла и заглянула ему в глаза.
--Ты плачешь, что ли?
Колька снова отвел лицо.
--Этого еще не хватало! – вздохнула Оксанка. – Теперь вот скажи, что любишь меня.
--Не скажу!
Колян слышал, как она отошла и уселась на прежнее место. Как-то тихо отошла. Обиделась что ли?
Он собрался с духом, повернулся.
--Хорошо. Ну и как же я буду его ловить?

15.

Большие стеклянные двери, оправленные в металл, слегка подсвечивали изнутри голубоватыми лампочками. Резкими вспышками долетала приглушенная музыка, ее можно было разобрать даже через наглухо закрытые двери. Ресторан «Мечта», похоже, уже работал вовсю, хотя на улице еще бродили умеренно легкие сумерки.
Приземистый мужичок, одетый весьма неброско, вперевалку приблизился к дверям. Он зачем-то быстро глянул вправо-влево и резко потянул за длинную, почти до земли, закрученную вензелем ручку.
И тут же, как по сигналу тревоги, рослый парнюга в коричневом длинном пиджаке загородил ему дорогу.
--Добрый вечер! Чем могу быть полезен!
Непроизвольный посетитель попробовал войти молча, но увидел, что прорваться можно только силой. Он замер на крыльце, провел по светлым волоскам волнистой бородёнки большим пальцем.
--Вообще-то я к Василию… Вашему хозяину, - он пробурчал это с легким недовольством и без особой робости.
--Василию Ларионовичу? – быстро переспросил привратник и удивленно хмыкнул. – Не знаю! Сейчас уточню. Вам назначено? Ваше имя можно узнать?
--Федор моё имя. А лучше скажи - Федя.
--Федя. И всё? Хорошо, минутку подождите.
Дверь захлопнулась, и даже щелкнул засов. Федор недовольно заворчал. Сунув руки в карманы, он сделал несколько шагов в сторону, раздраженно притопывая пятками. Минутка прошла быстро, за ней другая, третья.
--Эй, Рыжий! – окликнул насмешливый голос, и Федор резко повернулся. – Что ж ты через ресторан прёшься? Не знаешь, в какую дверь заходить?
--А я вашим дверям не учетчик! – огрызнулся Федька Персыгин. – Тебя что ли за мной выслали?
--Пошли. Много болтаешь. Не по теме базар!
--Учить меня будешь? – разозлился Фёдор.
--Надо будет, и поучу, - тихо, но многозначительно проговорил посыльный. Он призывно махнул рукой и быстро направился к углу здания:
--Не отставай, земеля!
Дверь была с другой стороны здания: между двух массивных черных иномарок оставался узенький проход. Встретили Федьку, как дорогого гостя, дверь приоткрыл сам хозяин. Лишь из-за его спины выглядывал еще один подручный, такой же сосредоточенный и безучастный.
Кабинетик хозяина «Мечты» оказался очень небольшим и нескладным, с полукруглой выпуклой стенкой. Стены кремовые, потолок бледно-салатовый, пол темный, блестящий, с синевой. С двух сторон от двери – встроенные, застекленные шкафы-бары. Стол, а вернее сказать, ресторанный столик, приткнулся сбоку. Он был совершенно пуст и ничем не покрыт. В разных углах несколько одинаковых мягких стульев. В общем, обитель неудобная, но, что бросалось в глаза, чистая до умопомрачения.
Федор подтянул ближайший стул и втиснулся между столом и выпирающей стенкой, напротив Прохорина, который уже сидел по ту сторону стола. Оба молодчика вошли следом. Как только они притворили дверь, отголоски буйной музыки увяли и рассеялись.
Хозяин молчал, и гость решил заговорить первым:
--Зачем звал, Василий! Я уже с тобой года два как в полном расчете. Еще и с привеском.
--А привесок свой, Федя, лучше не трогай. Это я такой добрый. Отпустил тебя со всеми потрохами и взял за это столько, что вспоминать смешно.
--Да я и не вспоминаю, - смутился Федор.
Василий не ответил, он постукивал пальцем по столу и время от времени переглядывался со своими архаровцами. Но те стояли спокойно, наверное, ожидали команды.
--Ну, так чего надо-то от меня? – не выдержал Персыгин.
--Надо от тебя одно. Или ты сейчас скажешь, кто кончил братишку моего, или тебе самому кердык.
Федька, махнув огненной шевелюрой, попытался вскочить со стула. Но один из подручных Прохорина сделал быстрый шаг, и, не дожидаясь пинка, незадачливый посетитель ресторана «Мечта» плюхнулся на податливое сидение.
--Не гоношись, раззява. Лучше выкладывай, что знаешь.
Федор уставился в пол, скорчил гримасу, долженствующую изобразить раздумье.
--Ты про случай в нашем подъезде?
Василий молчал, только сжал в кулак лежащую на столе правую руку.
--Так я слышал, другой парнишка пропал, не твой Ленька.
--Финтишь, гад?! Доиграешься. Сказано тебе, выкладывай!
--Не кипятись, Вася. Мне же сообразить надо.
--Какой я тебе Вася! Ты меня доведешь!
Василий оперся о крышку стола двумя руками, его амбалы подступили на шаг.
--Всё, всё! – поспешно выкрикнул Федор. -  Знаю я, и про брата твоего, и где дело было. Но извини, Василий, только с чужого голосу. Гад буду! Не был я там ни в тот день, ни до того. Последний раз заходил деньков за десять. Запер хату и ушел. А в ту ночь, вообще, в Биркутино катался. Только во вторник приехал. Меня даже ментовка не допрашивала.
Василий помымыкал утвердительно, медленно кивнул.
--Не допрашивала. Знаю. Они всё сопляка этого прищучить не могут. Никак не дознаются, где это он на дно лег. Не тех спрашивают. А, Рыжий?
Федор выкатил глаза и даже плюнул в искреннем изумлении.
--Я? И ты о том же! Я его в упор не видел. Он мне сто лет обмарался. С какого перепугу я его ныкать буду?!
--Мне до лампочки: кто ты, и как ты. Лёнчика удушил не ты… И не тот щенок гнусавый! И не местные урки. Это на все сто. Знаю! Но ты, падло, в этом замешан. Сидишь, забился! Нигде хлебало свое не кажешь. Тоже скажешь, просто так?!
Федька затеребил пальцем бородку.
--Да нет. Да почему? Момент у меня такой счас. Балакать про шелупонь всякую времени нет.
Василий вскочил. Из-под Федора тут же вырвали стул, и он заворочался на полу, сжимаясь и вздрагивая от резких ударов ног.
--Хоп! – скомандовал Прохорин тоном раздраженного тренера и вытянул над столом левую руку. Амбалы послушно замерли.
--Посадите.
Федька снова взгромоздился на стуле. Лицо его было нетронуто, только перекошено от боли.
--Это тебе, скотина, за неуважение к мертвым.
--При чем здесь мертвые! – заныл Федор. – Я же про пацана этого и папашу его.
--А папаша откуда взялся? – насторожился Василий.
--Был у меня вчера. Тоже, вроде тебя, думает, прячу я его Тольку. Или Кольку?
--И чего он хотел?
--Оставил телефон. Если его сопляк высветится – позвонить.
--И всё? – не поверил Прохорин. – Из-за этого тащился к тебе в гадючник?
--Ну! – как бы сам недоумевая удивленно подтвердил Персыгин. Потом покосился одним глазом:
--Хотя ты вот, и то изувечить готов! Не за сына, за брата! А тут сын.
Василий помолчал. Потом тоже сел за стол. Федька невольно поднял голову и посмотрел ему глаза в глаза.
--Он спрашивал что-нибудь еще? Подумай, вспомни!
--Ну, кажется, спросил про отцовскую квартиру. Или нет, про квартиру ничего. Вот про телефон. Да! Переводил я или нет…  Про соседей? Нет, больше ничего!
Прохорин не перебивал. Он слушал так внимательно, что Федору стало не по себе. Захотелось уйти куда-нибудь в сторону.
--Вы бы не меня сюда волокли, а Жуеву Ирочку. И разговор приятнее, - Федька мрачно усмехнулся, - и про Лёнечку она вам мно-ого расскажет. Разных разностей.
Он внезапно испугался собственного развязного тона и сдавленно процедил:
--Извиняюсь.
А Василий как будто вдруг потерял интерес к разговору. Задумчиво отвел глаза, выхватил невесть откуда взявшуюся пачку сигарет, повертел, но закуривать не стал. Бросил на стол и обернулся к своим бобикам.
--Проводи его, Иван. Отвези и высади где-нибудь у парка. И напомни там еще раз, чтобы нигде не бренчал. А ты, Гера, останься.
Федор, прихрамывая, вышел вслед за охранником. Дверь закрылась.
--Сядь, - усталым голосом приказал Прохорин. – Ты перестарался! Думаю, он его не прятал.
--А квартира-то как же!? – заторопился Гера. – На внутреннем запоре! Мы проверяли. Окна – закрыты. Есть там кто-то, как пить дать.
--А нельзя… Всего-то второй этаж.
--В тихую не получится. Но если очень надо – хоть сегодня. Ночь, правда, коротковата.
--Но ведь и не выходит никто! В этом-то ты уверен?
--Три дня пасли, - пожал плечами Гера. – А чего ему выходить? Сортир есть, вода из-под крана.
--Сортир! А жратвы у него там что, годовой запас? – Василий выхватил сигарету, поджег, затянулся полной грудью. Гера заерзал, задвигался, и Прохорин молча толкнул к нему пачку. Дым потянуло в узкие отверстия, простроченные под самым потолком.
--Втихаря могут и снабжать. Если это свои, а не Рыжий. Его–то там не было, это вы верно, - Гера затушил окурок, молчание Прохорина оценил как разрешение продолжать. – Чего там со второго этажа на четвертый. Можно и на веревке.
--Только туфту гнать не надо! – осадил хозяин. – Веревка! Договорился о времени, походя оставил пакетик у двери и чеши по своим делам. Долго ли. «Хренак» пакет, и снова дверь на запоре!
--Думаете папаша?
--Зачем бы его тогда к Федьке понесло! Скорее – мамаша.
--Втихаря от муженька? – уточнил Гера. – Похоже. Они там, - он чуть оскалил зубы и изобразил пальцами когти.
--Ее-то мы и попытаем, - подытожил Прохорин. – Не-ет! – возразил он, увидя, как масляно улыбнулся Гера. – Подвалишь к ней культурно. Без протокола, но по форме. Ксива-то жива?
--Обижаете, - развел руками помощничек.
--Тогда всё.
--Василь Ларионыч! – обернулся Гера с порога. – А может в квартире этой кабель телефонный оттяпать. Может выйдет кто?
--У них наверняка «мобилка». Иди!!

16.

Что за день сегодня такой проклятый! То одно, то другое. И ключ куда-то провалился, и в квартире, как нарочно, никого. О, господи, вот он где!
Лариса Михайловна отперла замок, бросила сумки у порога и, не разуваясь, прошла в комнату. Прийти в себя, немного отдышаться. Но на душе было настолько муторно; голова, та тоже вся свербела и пухла так, что даже давило на сердце. Не сиделось. Внутренняя неразбериха толкала: надо куда-то бежать, что-то выяснять, как-то действовать.
И Валерий опять провалился! Теперь не жди до позднего вечера. Говорит, что пытается докопаться «до самого нутра». Какой-то шальной стал, еще дурнее, чем был. Что ни спросишь: рычит, бесится. Похоже, ничего он не выясняет, а просто скрывается где-нибудь у приятелей от ее вопросов. Хотя иногда приносит коротенькие писульки от Колюни. Боже мой, когда же это кончится. Спросишь, где взял – орет, взвивается до потолка. Или городит такую чушь, что слушать противно. Как теперь жить?
Лариса включила телевизор, выключила, заметалась по пустой, захламленной квартире. И даже обрадовалась, когда у дверей забулькал звонок. С чего это он сегодня так рано? Уж не пьяный ли?
За дверью скромно стояла незнакомая девушка. Нет, скорее полузнакомая, где-то она уже встречала эту свеженькую пухленькую мордашку, плотно сбитую сочную фигурку. Эх, время! Когда-то, совсем недавно, она и сама была не хуже.
--Здравствуйте, Лариса Михайловна. Мне можно с вами поговорить?
--А по какому, собственно, вопросу? – насторожилась хозяйка, не торопясь впускать незнакомую гостью.
--А вы не помните меня? Я – Оксана.
Действительно, Оксана, вспомнила Лариса с неожиданным беспокойством. Училась в одном классе с их сыном. Где же ты, ребятёнок! Что-то здесь нехорошее, опять нехорошее, но нельзя же ее отпускать.
--Проходи, Оксана. Извини, у нас всё раскидано. Тут ведь не до чего, руки опускаются. Ты же слышала, наверное.
Оксана молча кивнула, захлопывая за собой дверь. Разуваясь, порылась в сумочке, и развернула листок бумаги, примерно в половину тетрадного. Лариса Михайловна глубоко вздохнула. Слишком знакомы ей стали за последнее время подобные записки. И почерк она узнала сразу. Но она все-таки подождала, пока девчонка отдаст ей письмо собственной рукой. Сегодня такой день, что ничего хорошего в этом послании быть не может!
«Мама и папа! У меня все нормально. Живу как и раньше на прежнем месте. Остальное расскажет Оксана. Пока!»
--Вот как! – удовлетворенно выговорила Лариса. – Хоть какое-то вразумительное слово. Надеюсь, ты, Оксаночка, не будешь уверять, что нашла вот это у себя в кармане?
Оксанка невинно уставилась на Колькину мать и чуть-чуть повела плечом.
--Молчишь? Нет-нет, дорогая моя, если уж пришла, говори без утайки. Ты его видела?
Оксана кивнула.
--Когда? Или постой. Что за разговор у порога. Проходи. Вот сюда, сюда. В кресло садись. Я сейчас.
Она сгребла в охапку какие-то шмотки и без разбора метнула за дверь в ванную.
--Рассказывай! Всё. Где вы виделись, о чем говорили. Зачем он прислал с тобой эту записку.
--Вы же знаете! Он прячется.
--Нет! Как раз я ничего не знаю. Где он, что он. Я знаю одно – он не ночует дома. Вторую неделю. А жив ли? – Лариса Михайловна резко сощурилась и отвела лицо в сторону.
--Ну что вы, в самом деле, - вскинулась Оксана. – Конечно, жив. Он же вам даже звонил.
--Не мне! – вспылила Лариса. – Отцу! И то раз или два. А когда я пробовала позвонить сама, никто не брал трубку.
--Ну, вы же сами понимаете, - заторопилась Оксанка закончить затянувшееся объяснение, - могут услышать через дверь, через стенку. Вокруг же соседи, знакомые. Узнают голос, кто-нибудь может сообщить. А не узнают, все равно обратят внимание.
--Вот тут ты и попалась, детка. Значит он все-таки там, в этой проклятой квартире.
Оксана осеклась, испуганно поджала губы.
--Говори, говори! Он сидит там взаперти, не выходит, а ты его видела. Значит, сама была у него?
--Д-да…
--Так! – Лариса Михайловна уперлась в лицо девчонки беспощадными глазами. – Он никому не открывает, а тебе почему-то открыл. Когда же вы сговорились?  Может быть, ты вообще у него бывала неоднократно? Не отмалчивайся! Что у вас?
Оксанка, зажмурившись, помотала головой.
--Вы вообще не о том говорите! – выкрикнула она вскакивая. – Если вам не надо, я вообще уйду!
Лариса плавно, но решительно преградила ей дорогу, и тут зашуршала входная дверь. Вздрогнули обе. Не сговариваясь, они повернулись на звук и встали плечом к плечу.
Валерий Васильевич со своим уже привычно хмурым видом заглянул в комнату. За стеклами его очков на миг пробежала растерянность, затем на лице возник отблеск любезной улыбки.
--У нас гости? – недоуменно выдавил он.
--Какие гости, Валера! – с издевкой отозвалась Лариса. – Ты всё скрывал, где берешь записки. И вот, тайное стало явным. Попробуй теперь сочинить, что случайно находил их в карманах. Не хотел выдавать Оксаночку?
--Стоп, стоп, стоп! – Валерий выставил перед собой ладони обеих рук. – Что ты наскакиваешь, дай мне хотя бы войти. Я не знаю никакой Оксаночки!
--Тогда позволь тебе представить! Наш Коля, оказывается, не шибко страдает. Обзавелся подружкой, строчит записочки. Они попадают к тебе! А ты или совсем уже ку-ку, не видишь, что суют тебе в карман, или хранишь великую тайну. Не знаю, кто из вас меня дурит, но мне все это надоело!
--Лара!  - Валерий постепенно приходил в себя. – Не надо закатывать истерику. Сейчас мы спокойно во всем разберемся. Вы Оксана?
Оксанка возмущенно вскинула голову.
--Я действительно где-то вас видел. Но вряд ли вспомню, где и когда. Во всяком случае, не с Колькой. А вы что, действительно с ним… ну, как сказать…
--Ошизели! – вспыхнула Оксанка. – Вашему сыну тюрьма светит, а у вас одно на уме: как он, с кем он, со мной, не со мной.
--В самом деле, Валера, - словно опомнилась Лариса Михайловна, - Спрашиваешь у девушки бог знает что! Сядь лучше. И подожди со своими идеями. Мы не договорили, Оксаночка. Ведь Коля что-то вас просил передать.
Оксана, помедлив, вернулась в кресло. Подождала, пока усядутся Коляновы родичи.
--Коля не хочет сдаваться милиции. Он Лёньку не убивал, а попробуй это докажи. Поэтому получается, ему остается одно: выследить настоящего убийцу. Ведь кто-то же убил.
--Белиберда какая-то! – возмутился Валерий Васильевич. – Он и не должен доказывать никакую свою непричастность. Наоборот…
--Господи, да помолчи, пожалуйста! – перебила Лариса. – Речь о твоем сыне, при чем здесь - должен, не должен. Он же сейчас опять во что-нибудь влезет. Оксана, где он сейчас?! Надо остановить его!
--Погодите! – замахала перед собой рукой Оксанка. – Ничего он еще не влез. Он меня зачем прислал? Потому что хочет посоветоваться с вами.
--Пусть не выдумывает никаких глупостей! – решительно вмешался Валерий Васильевич. – Сыщик нашелся. Кого он будет искать? Каким образом? В засаде сидеть? Или расспрашивать подряд всех прохожих? По соседям ходить? Пусть лучше носа не кажет из своей норки. Где он кстати прячется? У вас?
На этот раз Лариса Михайловна согласно кивала. И, наконец, вклинилась в монолог мужа:
--А в самом деле, Оксаночка, что же он сам не пришел? Неужели мы заслужили такое пренебрежение? Общаться с отцом, с матерью – через посыльных, - тихий всхлип прервал ее слова.
--Ну, Лара, Лара! Это можно понять. Он остерегается, и, может быть, правильно делает. Я даже, надо сказать, не ждал от него такой разумной осторожности. Вот только как бы вас, Оксана, не вычислили. Увидит кто-нибудь. Что заходили к нам, и, пиши пропало всей конспирации!
--Да не прячется он у меня, что вы все выдумываете! – обиделась Оксана. – Он теперь может так спрятаться – сто лет лови, не поймаешь. Раз и нету! Это такое чудо, ни за что не поверите, - девчонка оживилась и затараторила, поблескивая возбужденными глазами. – Захотел - вошел, захотел – спрятался. Если надо, в любую комнату зайти может! А подсмотреть, подслушать чего-нибудь – пожалуйста, без всяких проблем. Так что, гады эти зря стараются, ничего у них не выйдет. Никуда не денутся!
Родители испуганно переглянулись. Они не нашлись сразу, что сказать, поэтому Оксанка продолжала тараторить.
--Точно, точно, что вы на меня так смотрите? Я тоже не сразу поверила. Коля ведь, какой он волшебник?! Фокусника, и то не получится. Но вы знаете, когда он мне показал... Обалдеть просто! Я ведь тоже туда переходила, на ту сторону. Жуть, как там все удваивается! Так что у него получится, о кей будет! У него есть такой классный студень, умрешь, не встанешь. А интереснее всего, говорит, раньше сам ничего не варил. Ну, если не считать яичницу!
Оксана замолчала, потому что вид у Колькиных родителей стал просто пришибленный.
--Студень? – переспросила Лариса Михайловна. – Какой студень?
--Императорский! – гордо провозгласила Оксанка. – Так что будьте спокойны. У него в руках теперь все зазеркалье. И междузеркалье!
--Междузеркалья-то как раз и не хватало, - кивнул каким-то своим мыслям Валерий Васильевич, глядя мимо кресел, на складку сбившегося ковра.
--Вот он и боится к вам прийти, - проникновенным голоском закончила Оксана. – Думает, вы ему не поверите, решите что «того», - она повертела средним и указательным пальцем. – Поэтому послал меня, чтобы я вас слегка подготовила.
--Что ж, Оксана, подготовила ты нас великолепно, - кисло сострил Валерий. – Имеем ли мы теперь право поглядеть на собственного сына?
Щелкнул неплотно задвинутый шпингалет. Дверь туалета торжественно распахнулась. И Колька Вершков, собственной персоной, предстал перед своими, сбитыми с толку родителями.

17.

--Так! Черти входят через трубу, мухи залетают в форточку. А из зазеркалья, получается, самая лучшая дорога по канализации? – иронически встретил сына Валерий.
--Остряк недоделанный, - осадила его Лариса Михайловна и рванулась к Кольке. Он не стал уклоняться от объятий, вытянулся и замер, пока мать прижимала его к себе и чмокала.
Валерий Васильевич все-таки не усидел, поднялся и, подойдя, слегка ткнул сына кулаком в плечо.
--Ты у нас шутник, оказывается, - заметил он. – Сколько же ты отсиживался в сортире? Гляди-ка, сдержался, не выскочил раньше времени. Вместо того, чтобы мать пожалеть…
Колька вдруг отстранился из материных объятий. Выпрямился, слегка откинул голову, собираясь что-то выкрикнуть. Но Оксана уже отчаянно махала ему руками из-за спины взрослых, и Колька лишь обиженно дернул головой:
--Видишь. Ксюня, ты хоть рубашку заметила. А говоришь, родных не обманешь!
Оксана слегка сморщилась, она не любила вариации из своего имени. Родители, ничего не поняв, замерли друг против друга и только бегали взглядами направо-налево.
--На, держи, - Оксана  быстро подала Коляну круглое настольное зеркальце. – Лучше сразу показать!
Колька хмыкнул, решительно протянул руку за зеркалом, повернул его ребром к себе, и, ничего больше не говоря, запустил в него по локоть руку. Эффект был колоссальный, рты родителей раскрылись как по команде. Сын не стал их особенно пугать. Тут же вытянул руку назад, повертел пальчиками. Потом сделал все еще раз, только медленно. Картинка получилась потрясающая. Рука, как будто отрубленная по локоть, вырастала из ничего, и снова в это «ничего» исчезала.
Валерий Васильевич стоял с тыльной стороны зеркальца, четко видел его заднюю подложку. Он сразу сознался себе, что сделать такой фокус невозможно, а если и возможно, то он категорически не понимает как.
--Держи, папа! – передал ему зеркальце Колян. Валерий машинально схватил его в обе руки и как-то украдкой тронул стекло большим пальцем. Зеркальце было как зеркальце. Ничего не в силах сказать, Валерий Васильевич зажмурился и попытался поправить кожей переносицы сваливающиеся очки.
--Это же просто! «Оп» и там! – весело подхватила Оксана, погрузила в зеркало и отдернула вверх все четыре вытянутых пальчика. Валерий Васильевич подхватил падающие очки, и зеркальце полетело на пол. Дзынь!  Крупные осколки отскочили в коридор и комнату.
Лариса Михайловна не всплеснула руками, не бросилась подбирать осколки, как было бы совсем недавно. Она замерла, боясь сдвинуться с места, и с ужасом глядела на сына и его подружку, будто они прямо на глазах превратились в каких-нибудь синелицых вампиров.
--Не подходи! – взвизгнула она, когда Колька протянул, было, к ней руку. Колян переглянулся с Оксаной и растерянно пожал плечами. Та повела бровью в сторону Валерия Васильевича.
--Отец! Ты-то хоть не сходи с ума! Я не призрак или нечистая сила. Я просто зеркальный двойник.
Валерий Васильевич вдруг успокоился. Неожиданное обращение «отец», непривычное и потому выводящее из оцепенения, странный, но солидно звучащий термин, вернули его к действительности. Он убедился, что всё происходит на самом деле. Объяснение придет потом, надо освоиться с новой реальностью.
--Вы тоже зеркальный двойник? – повернулся он к Оксане.
--Конечно, - спокойно подтвердила она. – Только, пожалуйста, не надо. Когда вы меня «на вы», я сама себе кажусь каким-то страшилищем.
--А где же ваши оригиналы? – он повел рукой, давая понять, что спрашивает их обоих.
--Пойдем, покажу, - весело отозвался довольный Колька. Разговор, кажется, налаживался. Он призывно кивнул головой и вышел в смежную комнату к большому зеркалу. Отец и Оксана присоединились к нему. Лариса Михайловна осторожно вошла последней и остановилась на пороге.
--Вот смотри! – Колян встал перед зеркалом, потянул за руку Оксану, чтобы она встала рядом. Одного взгляда Валерию было достаточно, чтобы убедиться в истинности Колькиных слов: настоящий Колька глядел на него «оттуда».
--Да. Что правда, то правда. Вас… - он кашлянул, - тебя, Оксана, я прежде не видел, а вот Коля. Иди мать, взгляни!
Лариса Михайловна спокойно подошла, поглядела и кивнула, но почему-то без особой радости. Как будто к старой беде добавилась новая, не такая страшная, но совсем некстати. А Валерий, наоборот, воодушевился. Дикие вопросы, не дававшие ему покоя, странным образом разрешились. Возникли новые, но они уже были не мучительные, а интригующие.
--А как, - Валерий Васильевич повертел одну ладонь вокруг другой, - поменяться местами? Это возможно?
--Через любое зеркало, - полуобернулся Колян, - Не испугаетесь? – предупредил он и наглядно утопил в зеркале указательный палец.
--Я всё потом расскажу. Мы же хотели поговорить. Посоветоваться, как выследить преступника.
--Да-да, - подхватила Оксана. – Помогите нам, пожалуйста.
--А что ты хочешь, сынок? – встрепенулась Лариса. Но Валерий Васильевич мягкими подталкиваниями вернул всех в большую комнату. Все расселись и успокоено переглянулись, можно было начинать длинный разговор.
Первой, конечно, затараторила Оксана:
--Понимаете, уже прошло какое-то время! Надо было бы сразу. А теперь о Прошкином убийстве уже не говорят. Болтают всякие разности. О своих делах. Или вообще не разговаривают. В телик уставятся, и жди целый день. А они: «ага», «да-да», «закрой дверь» - короче фигню всякую.
--Понимаете, их надо растормошить, - подхватил Колька. – Спросить, что нового, наболтать самим побольше, а потом, после этого, и слушать. Тогда кто-нибудь проговорится, если чего-то знает.
--А тормошить ты предлагаешь нам, - закончил за него Валерий Васильевич.
--И что тебе не нравится?! – вскинулся Колька, уловив в отцовской реплике иронию.
--А то! Ты до следующего года будешь вынюхивать, если так тыкаться вслепую. И более того! Ты можешь вообще не понять, о ком идет речь. Переспросить-то нельзя. Подумаешь, вот она – разгадка, а окажется, что всё не из той оперы.
--Чего там подслушивать, - лениво и устало выговорила Лариса Михайловна. – И дураку ясно, Федька это. Только у него всё куплено.
Оксана не успела спросить, какой Федька.
--Нет, нет, Лариса, - бурно запротестовал Валерий Васильевич. – Не перебивай, я именно что, кое-что знаю. Вчера от Семена… - он осекся, настороженно оглядел всех собравшихся. – Надеюсь, никто не проболтается?
--Ты дотемнишься, Валера, - с угрозой в голосе насела на него жена. – Сам что-то всё копаешь, отмалчиваешься. Смотри, первый улетишь за решетку, или голову твою… мудрую… оторвут в темном переулке. Говори уж, какая там еще напасть!
--Ты не поняла, Лара! Я просто предупредил об осторожности. Напасти никакой нет. Просто у Семёна младший брат – Ванюха – знаешь где? Охранником у Прохорина. У Василия! И он рассказал, что Василий сам тряс Федьку. Да так ни с чем и отпустил.
--Как это он вдруг проболтался? – усмехнулась Лариса. – Они ведь болтунов – быстренько!
--Вот-вот. Я и сам усомнился. Но Володька ко мне всей душой! Объяснил. Иван тот смерть как ненавидел младшего. Время было, так грозился, что сам пришибет под горячую руку. Не тронул бы, конечно! А тут и без него обошлось.
--Точно! – вставила Оксана. – Охранники Прошку не любили. Он же их как только не обзывал! Даже мы его предупреждали. А он только смеялся.
Лариса пристально глянула на девчонку, меж тем Валерий торопился досказать.
--Вот Иван и бушевал по пьяни. Заскочил по-братски на огонек, нажрался до чертиков. Вроде и рад, что сопляка кокнули, а вроде и нет. Обидно, поскольку сам не сумел. Он тоже на Федьку думает, хотя теперь сомневается. То ругает его, то хвалит, а больше руками разводит. Между делом всё и выболтал Семену за бутылкой! Как Федьку привозили в ресторан, кололи там, били даже. А потом он сам его с комфортом доставил прямо к дому. В целости и сохранности. Так что Федя ваш в этом деле – сбоку припека.
--А почему он больше квартирой не занимается? – рассердилась Лариса Михайловна. Колян и Оксанка переглянулись.
--Может, денег нет, - равнодушно возразил Валерий.
--Так он и не заходит даже! Ведь там, небось, еще хлама горы. Так, Коля?
Колян бездумно кивнул и насторожился, лишь заметив довольную улыбку матери.
--Признался все-таки! Значит, в чужой квартире прячешься? В трех шагах от дома! А телефон почему не брал?
--Ты что, мам!? Я же там через стенки всех слышал. Меня бы тоже услышали.
--А питался чем?
--Да так.
Валерий Васильевич при этих словах многозначительно хмыкнул и сын, взглянув на него, засмеялся тоже. Лариса поняла, нахмурилась, и тогда Валерий заторопился:
--Как ты вошел туда, я думаю, спрашивать глупо. Ты у нас теперь сквозь стены ходишь. Но дверь-то заперта, надеюсь?
--Всё тип-топ! – Колян сиял, представилась, наконец, возможность похвалиться. – И задвинута, и заперта, и ключики есть. Нашел в квартире.
--А ты, кстати, не спеши радоваться, - вдруг перебила Лариса Михайловна. – Твое счастье, что сегодня объявился. Квартиру-то Валерьянкину милиция вскрывать собирается. Думаешь, такие там дураки?
--Когда? – быстро выпалил Колян и побелел. Валерий тоже хотел спросить что-то, но от внезапного волнения невнятно мыкнул и замолк, сразу не найдя слов.
--Когда? – с издевкой переспросила Лариса. – Может быть сегодня ночью. Сюда бы не нагрянули, - поёживаясь, огляделась она.
--С какой стати? С чего, собственно, ты всё это взяла?
--Я уже час пытаюсь обо всем рассказать, а вы тараторите хором. И ты Валера, туда же. Утихните, наконец!
Валерий медленно закрыл рот и откинулся в кресле, блеснув очками. Колян переглянулся с растерянной Оксаной.
--Со мной говорил следователь. Вот только что, сегодня. Догнал на улице, сказал, что разговор неофициальный. Намекнул, с хитрой рожей – «в ваших интересах», - передразнила Лариса.
--Это кто, Мухин? – спросил Валерий Васильевич.
--Да нет, другой. Что думаешь, кроме твоего Мухина у них ментов мало?
Валерий примирительно пожал плечами.
--Так что, сынок, знают они, что квартира на внутреннем запоре. И собираются тебя там искать. Он так прямо не сказал, но строил такие довольные глазки! «Квартиру мы на днях вскроем, а пока есть время, подумайте». Они решили, что мы сами тебя в этой халупе прячем. Вот только почему он меня на испуг брал, а не папочку нашего разумного, ума не приложу. 
 --Ну, может быть, Лара, решил, что ты женщина. Не выдержишь, проговоришься.
--Конечно, конечно! Мужчины ведь не проговариваются.
--Подожди, Лариса. А он представился?
--Назвался как-то. Книжечку показал. Какая разница! Дело не в этом. Нельзя тебе, Коля, туда возвращаться!
Но Колька, весь передернувшись, уже вскочил со стула.
--Пока мы здесь расселись… - начал он, но тут Оксана тронула его за локоть. – Чего тебе?
--Коль, я сейчас тоже с тобой. Ты поднос убрать хочешь? А Федька кто такой?
Услышав слово «поднос», Валерий Васильевич поднял вверх указательный палец и торжествующе подмигнул жене. Та подняла брови.
--Федька – хозяин квартиры, - недовольно ответил Колян, сделав маленький шажок к дверям. 
--Рыжий такой, мордатый, - зачем-то пояснил Валерий Васильевич.
--С такой маленькой бородкой? – ахнула Оксана и тоже поднялась с места.
--Да-а… - удивленно согласилась Лариса. – Ты встречала его разве?
--Угу, - кивнула Оксана. Она сразу заторопилась.
--Пойдем скорее, Коля! Мы сейчас вернемся, - обернулась она к Колькиным родителям уже на пороге комнаты.
Лариса рванулась следом. Валерий Васильевич попытался придержать ее, но она резко высвободилась. В этот момент что-то звякнуло на подзеркальнике в прихожей. Супруги выскочили на звук, но в прихожей уже было пусто и тихо.

18.

В пустой квартире висела скучная тишина. Ее не оживляли ни приглушенные отзвуки, просачивающиеся иногда через окна и стены, ни шелест воды в водопроводных трубах. Яркое солнце, проникающее с улицы, создавало невольный контраст: навевало мысль о сочных зеленных лужайках, по сравнению с которыми и пол, и стены, и мебель казались запыленными и затхлыми.
Колька оттолкнулся от подлокотника дивана, выпрямился, потянувшись плечами и лопатками. Оксанке легко швыряться идеями, подумал он, попробовала бы сама посидеть в засаде. Он сделал шаг-другой, вернулся. Далеко отходить от зеркала не следовало, времени осталось в обрез. С минуты на минуту кто-нибудь должен появиться. Так и есть, скрипнул ключ в замке! Колян дернулся, но… уже сказался опыт. В зеркало он ушел быстро и бесшумно.
Кто-то махом распахнул дверь, ввалился в квартиру и поспешно прихлопнул. Недовольно сопя, запер замок. Колян недоумевал, звуки  совершенно не женские. Это какой-то мужик, большой и неповоротливый. Что ему здесь надо? Так и подмывало подкрасться и выглянуть из комнаты в коридор, но Колька не смел даже высунуться. А вдруг вор? Кто его знает, вдруг струсит и смоется. Или, еще лучше, наскочит. Двинет разок в челюсть, тут и брыкнешься. Ищи потом междузеркалье. Всем же плевать, что ты не настоящий, а отраженный. И внимания не обратят!
Неизвестный мужик тем временем щелкал кнопочками. Номер набирает? Так, так! Сейчас ведь заговорит!
--Алё! Слышь меня или нет?! Конечно, Федя. Какая тебе в пень разница, что не со своего! Я что, совсем идиот. Не бухти, Алишер! Слушай лучше. Ты что, падаль, спалить меня хочешь?!
«Федя? Так это Персыгин! – подумал Колька. – Вот это прикол. Выходит, и Ксюня всего не знает!»
--Заткнись, тля! Я что тебе сказал: мне ключи, и чтоб и близко никого не было. Отдэл! Отдэл-то ты отдэл, а себе дубликат сварганил? Что? Тут и осел догадается. А потому ишак! Не ты ишак, ты меня за ишака держишь. Кто там сидит из твоих?! Где-где! В квартире!
«Ого, - удивился Колян, - надо было не запирать после ночи».
--В общем так! Чтобы завтра я мог войти. Но чтобы днем никакая сволочь в подъезде не маячила. Выметайтесь без шума. Ага, ага, как суслик из норы. Раз и нету. Всё-всё, сопли не разводи! Не нужны мне твои причитания. Я сказал всё! И поимей в виду. Если кто-то из твоих там завтра будет, если что-нибудь из вашего говна останется… Ты меня знаешь! Всех вас с кишками сдам Вагону. Не вой! Ты всё слышал!?
Трубка щелкнула по телефону, стало тихо. Потом из-за косяка в комнату настороженно заглянула башка с рыжими космами, поводила глазками. Весь Федька обозначился на пороге следом. Он вошел не разуваясь, заглянул за шкаф, за занавеску. Колян скорчил издевательскую гримасу, зная, что из межзеркалья можно кривляться безнаказанно.
Персыгин медленно вышел из комнаты, протопал по коридору в другую, по дороге глянул в туалет, в ванную. Видимо, он опасался, не слышал ли кто его разговоров, а может быть, непонятным образом действительно чувствовал чьё-то присутствие. Он и в самом деле походил на осторожного хищника.
Вот Федор вышел из соседней комнаты, еще раз заглянул в большую. И тут опять клацнул дверной замок. Персыгин замер, отвесив нижнюю губу. Но сразу, не раздумывая, с тяжеловесной осторожностью спрятался возле самой двери.
Легкие шаги, шорох одежды и сумок всколыхнули Коляна. Оказывается, махнуть рукой, еще не значит забыть. Но всплывающие лирические воспоминания грубо задвигала в угол торчащая прямо перед Коляном массивная туша Федьки, со спины еще более громоздкая и неповоротливая.
Колька остолбенел в полной панике. А вдруг Федор сейчас нападет на Ирку. Или ударит из-за угла? Что тогда делать?
Впрочем, Федька стоял свободно, слегка облокотясь о стену. Он даже склонил голову, прислушиваясь к звукам в прихожей. И Ирка, которая, конечно, ничего не подозревала, спокойно мелькнула и скрылась в своей комнате. Тогда Персыгин потянулся и громко кашлянул.
Ирка выскочила, замерев на пороге тонкой разноцветной статуэткой.  Как все-таки складно сидели на ней светлые брючки и пестрая… Ну, не рубашка, блузка наверное. И волосы! Сбились на бок, но так ей еще лучше.
Иркин испуг на лице сменился возмущением:
--Это ты, дядя Федя?! Ты зачем опять пришел? Кто тебе позволил?
Федька слушал не шелохнувшись, слегка выкатив глазки. Можно было подумать, что он даже доволен.
--А еще говорил, что ключи отдал! Нас, значит, нету, а ты без хозяев тусуешься. Обокрасть, что ли, хотел?
Федор хохотнул:
--Было бы чего красть, я давно бы всё выгреб. Так, зашел по старой памяти. Поглядеть на вас. Ты, вон, какая выросла. Заодно звякнуть кому надо. Срочно приспичило, а телефона не было под руками.
--Ну что ты врёшь! – возмутилась Ирина. – У тебя квартира в соседнем подъезде. Пустая стоит.
--И то верно! – как будто вспомнив, захехекал Федор. – Вот перееду сюда, каждый день будем видеться.
--Больно надо! Мать с ума сойдет, если ты опять к ней повадишься.
--А зачем мне мать? Помоложе никого нет? – перебил Федор с нахальной издевкой.
Ирина осеклась и быстро обежала глазами пустую комнату. Чуть-чуть подалась назад.
--А! – подначил Персыгин. – Сразу заткнулась, - он приподнял вперед волоски своей бородки. – Я же не старик еще.   
--Ты лучше уйди, дядя Федя.
--О, – протянул он. – Дядя Федя – это тоже нехорошо. Давай лучше Федор Валерьяныч.
--Сейчас мама придет, - тихо сказала Ирина.
--Врёшь, - не поверил Федька и притворно вздохнул, - как раз сегодня у нее вторая смена.
Ира даже сжалась. Персыгин угадал. А вдруг знал заранее!?
--Ну, что же ты меня не гонишь? Возьми вон веник, или туфель.
--Я сейчас кричать начну!
--Не надо, - спокойно возразил Персыгин. – Лёнька твой из могилы не вылезет. А кто еще к тебе прибежит? На похороны-то ходила? – неожиданно спросил он.
--Нет, - ответила Ира. Ничего больше она произнести не смогла, перехватило горло.                               
--И зря! – вдруг злобно и с нажимом процедил Федор. – Может, там разобрались бы. И ничего бы не было.
--Чего не было? – в ее голосе еще слышались слезы, но уже мелькнул испуг.
--Зна-аю! Ты что, на ментуру надеешься!?   Защитят тебя, раз ты им напела, как по-писаному. Не выкатит! Васька еще не присылал за тобой?
Ирина молча повертела головой, правая ее рука оперлась на косяк двери. Персыгин заметил, отступил на шаг к комоду.
--Сядь! – кивнул он на диван. – Я еще не рассказал. Начало только это.
Ирина перешла к дивану, но не села, а прислонилась спиною к стене. Рука скользнула по спинке дивана  и упала вниз, повиснув вдоль тела.
--Никому я ничего не плела, - тихо сказала она.
--Точно? – Федька, чуть пригнувшись, поглядел ей в глаза. – Не знаю, может так. Значит, Надя.
--Но все равно, - подхватил он снова. – Приедут-то за тобой.
--А что им надо? – Ирина как очнулась из забытья.
--Наказать, - отчеканил Федька. – Хотели и меня тоже. Но тут уж ему – накось! Я сам кого хошь сожру и выжру.
--Так это ты его убил? – она спросила тихо и удивленно.
--Тьфу! – Персыгин хотел выругаться, но не стал. – Дружки твои, уж на что косорылые, и то на меня не думают. Если бы я, уж, наверное, не бросил бы на лестнице жмурика. В квартире бы спрятал. Я же не кишмиш какой-нибудь!
Федька замер. Ему показалось, что он сказал лишнее. Но Ирина лишь слегка качнула головой. Она думала о чем-то другом.
--Вот так, Ириша! Топать тебе осталось два понедельника. Васька бешеный. Он еще хуже Лёньки. Ты не знаешь его?
Ира повела вправо-влево подбородком.
--Он только так, на виду цапался.  А в середке они все свои. Родная кровь. Не простит, не надейся!
--А за что прощать? – спокойно возразила Ирина. – Несешь муть, сам себя не слышишь. Или ты думаешь, что это я его. Видала дебилов….
--Значит, не видала! – оборвал Федор. – Ничего ты еще не видала. Это тебе не танцульки с пиццей. Не я так думаю, он! – налег на голос Персыгин.
Ирина сжалась.
--Я ведь сам слышал. Когда они со мной, там, у них разговаривали. Меня ведь тоже хотели в расход. Теперь твоя очередь.
В комнате повисла тишина. Ирина уставилась в упор в злые Федькины глаза. Тот незаметно, в пылу разговора, приблизился и стоял совсем рядом.
--Один у тебя вариянт. Меня держаться. Будешь со мной, ни одна сука не тронет. Что замолчала-то? Слушай, перебирайся ко мне. Хоть сейчас. Тачка за углом. Я ведь два раза не предлагаю.
Ира попыталась отодвинуться хотя бы вдоль стенки, но Федька поставил барьером свою лапищу.
-Чего кочевряжишься? Не хочешь у меня – давай здесь! Я ведь так просто не уйду. Всё равно тебе не сегодня-завтра в ящик, - Федька шумно выдохнул.
Ирина, казалось, пыталась вжаться в стенку; с одной стороны был диван, с другой нависал Персыгин.
--Чего жмёшься? Ты же не девка! Еще Лёнька – покойник…
--Покойник! – с плачем выкрикнула Ирина. – Да лучше любой покойник… По-по-койник!
Федька оторопел. Вместо естественного отвращения он увидел в глазах девчонки откровенный неподдельный страх. И смотрела она не на него, а через его плечо в дальний угол комнаты. И Федор уже почувствовал спиной, что там происходит что-то дикое и зловещее.
Он резко повернулся туда, где, как ему показалось, ворочалось  прямо в воздухе что-то темное, бесформенное с руками и головами. Ирка, вместо того, чтобы ускользнуть, вцепилась в плечо Федора, да так, что ногти вонзились в кожу. Персыгин скривился от боли и озноба, стряхивая ее руки, попятился к двери. Ирка пыталась закричать, но голоса не было, из горла вышло лишь сдавленное: «А – а – а!».
Через зеркала трельяжа, обозначившись верхней, отрубленной, половиной тела, пытался выбраться худой нескладный парень. Что-то у него не получалось, он дергался, от злости скалился, подвывал и сверкал вытаращенными глазами. Федор просто обалдел. Всё происходило взаправду, но казалось бредом. Не зная близко ни Лёньки, ни Кольки Вершкова, он по-своему истолковал ужас Ирины: из зеркала в комнату лез мертвый бестелесный Лёнька. Ведь он только стонал, а не кричал, ругался или матерился!
Продолжения дожидаться не хотелось. Персыгин выскочил в прихожую. Иркин ключ удачно торчал в замке. Поворот, ну еще ( в комнате что-то гремит, топот ног сзади), у-уф – готово! Федор выскочил на площадку, захлопнул дверь и понесся вниз по лестнице, отталкиваясь рукой от застонавших перил.
Вылетев из подъезда, к яркому солнцу и свежему воздуху, перешел на шаг. Косые взгляды через плечо успокоили, его никто не преследовал. Вообще, на улице всё увиденное показалось нелепостью. Но, тем не менее, Федька Персыгин твердо дошел до своей машины, уселся и поехал прочь.

19.

--Ушел, сволочь! Я бы ему счас! – Колян дрожал от пережитого возбуждения и злости. Ему хотелось схватить что-нибудь тяжелое, вертеть над головой, делать резкие выпады, наносить смачные, хрясткие удары. Но тишина в ответ насторожила Кольку. Ирка не выбежала следом за ним в прихожую, не произнесла ни слова. Он с опаской заглянул в большую комнату.
Нет, ничего угрожающего. Она просто молча сидела на диване, свесив голову, и испуганно повернула ее ему навстречу. Колька осторожно вошел, остановился напротив.
--Ир, ты чего?
И она заплакала. Не навзрыд, ни со всхлипами, а тихо и грустно. Мокрые глаза глядели на Кольку, по щекам сбегали слезинки.
Колян стиснул зубы.
--Слушай, если хочешь, я его вообще прикончу, - сказал он с угрозой, искренне веря в свои намерения.
--Уйди, Коля! Ничего я не хочу, - ответила она твердо и перевела дыхание.
--Зря ты так, - заторопился Колька. – Я ведь не болтаю. Я ведь теперь, знаешь, могу такое…
--Да-да! – остановила его Ирина медленным взмахом руки. Она, зажмурившись, опустила глаза, потом встряхнулась и снова их подняла. – Не рассказывай мне ничего. Я догадалась еще после того раза, - указала Ира головой и глазами в сторону трельяжа.
--Ты иди. Я уж сама здесь…
Колька потоптался, пожал плечами, буркнул под нос: «Ну, как хочешь» и мелкими шажками пошел к выходу, вполоборота глядя на девчонку. Она вдруг встрепенулась и посмотрела ему в глаза:
--И пожалуйста, Коля! Не появляйся больше из нашего зеркала.
Колян кивнул, повернулся, вышел из квартиры и закрыл за собой дверь. На лестнице, во дворе его мог кто-нибудь увидеть, но сейчас ему было всё равно…
В квартире Титыча он уселся на кучу бесформенного тряпья и довольно долго бездумно бродил взглядом по захламленной комнате. Только через полчаса Колян сообразил, что Федор проговорился. Сомнений нет, этот гад точно знает, кто удушил Лёньку Прохорина. Ну что ж, Федя, Николай Вершков теперь с тебя глаз не спустит. Придет время, всё выложишь на тарелочке, змей конопатый!
Ладно, сейчас нужно о другом позаботиться. Вечер уже скоро, а там и ночь наступит. Придут, наконец, сегодня сыскари или опять проканителятся? Вот тоже, детективы ободранные! Собирались квартиру вскрыть! Собирались, и всё еще до сих пор собираются.
Николай вскочил, прошелся по комнате, кухне, осторожно глянул в окно. Да нет, что здесь можно проверять. Ключи давно у Оксанки, а поднос со студнем, увы, не посмотришь.
А впрочем, ерунда, еще десять раз успеется назад переметнуться.
И Колян собрался уже нырнуть в зеркало шкафа, чтобы вылезти в своем живом воплощении.  Но остановился. Есть еще одна хорошая идея! Он вернулся в комнату, подошел к окну, присел и нашарил под батареей блестящую крышку от металлической коробочки. Знал уже давно, что она там валяется, но тогда это было ни к чему. А теперь! Колян глянул на нее с тыльной стороны. Конечно. Никудышное, но все равно зеркало. Вполне можно пристроить его на всякий случай в ванной, где-нибудь на раковине, которую сбежавшие Федькины ремонтники не успели тронуть…
Как  неохотно отступила чернота! А если бы зеркало получше? Небось ударило  бы по всем углам ванной, словно лучом из мощного фонарика. Вот кстати и способ блужданий по межзеркалью – носить с собой карманное зеркальце. Впрочем, что нужно, здесь теперь видно и так. Взглянем лучше еще раз, как будто ненароком.
 Колька вышел, постоял, прищурив глаза, в коридорчике  и повернулся на пятках. Нажал на клавиш выключателя, небрежно распахнул одну из дверей санузла.
Минуту или две он стоял на пороге, прищурившись и склонив голову набок. Вроде бы их с Оксанкой маскировка выглядит безобидно. Старая грязная ванна, под стать всей облезлой обстановке, в ней какое-то тряпьё. Ни много, ни мало. Просто брошено небрежно, да так и осталось.
Вот теперь всё в порядке. А наблюдать можно и из туалета. Дырочку в двери он провертел еще в прошлый вечер. Отсюда и ближе к комнате, и увидеть можно больше. Пусть теперь ищут – охотнички за привидениями!
Ждать пришлось долго. Так долго, что казалось, еще немного, и он сам кинется набирать номер 02. Шесть невыносимых часов… Наконец, случилось чудо! Замок защелкал и повернулся.
Колька весь сжался за своей заветной дверью. Прошла секунда, другая. Он не верил ушам. И недоумевал. Ведь вторая, деревянная, дверь квартиры специально распахнута настежь, а не слышно не единого звука. Может быть, каким-то образом он не отвел задвижку? Но тогда дверь все равно бы дернули. А тут ни шороха. Нет, погоди, замок снова щелкнул. Неизвестные гости заперли за собой дверь!
Легкий шелест одежды подтвердил: кто-то прошел в квартиру. Осторожные шаги слышались всё отчетливее.  Или Колька навострился их различать, или неизвестные постепенно успокаивались и действовали смелее. Ой! Распахнулась дверь туалета, по полу скользнул луч маленького фонарика. И так внезапно, что только страх помешал Коляну метнуться и забиться в угол.
Он ведь знал, отлично знал: его не увидят. Больше того, он сам не увидел своих ног, когда фонарик осветил пол. Но все равно, оставаться на пороге, когда перед тобой торчит и смотрит сквозь твою голову здоровый решительный мужик, до которого, протяни руку, дотронешься пальцем… Колька собрал всю свою твердость и замер ни жив, ни мертв. К его великому облегчению это продолжалось лишь несколько мгновений.
Сыщик поднял левую руку, приоткрыл дверь в ванную. Через секунду он уже водил по ней фонариком и недовольно сопел. Было похоже, что он пришел один, без помощников. Тот ли это самый Мухин, или еще кто?
--Слинял щенок! – услышал Колян приглушенный возглас. Это было сказано сердито, но с иронией. – Записки, и той не оставил, доходяга. Ладно, прищучим через мамочку!
Фонарик погас, дверь туалета осталась полуприкрытой. Размытый силуэт сыщика отодвинулся в сторону комнаты. Глаза Коляна снова привыкли к мраку, тем более, что в окна пустой квартиры слегка подсвечивали луна и звезды. Колян не шевелился, он прислушивался к возне, происходившей в разных углах. Темная плотная фигура заметно перемещалась, почти не оставаясь на одном месте. Неизвестный наклонялся, приседал, рылся в тряпье, шелестел бумагами. Иногда на секунду-другую вспыхивал фонарик.
--Так, так, так! – воскликнул вдруг «Мухин» не шепотом, а вполголоса. Кажется, он нашел что-то интересное. И сейчас же в маленьком коридорчике зажегся свет. Колька опасливо дотянулся глазом до проверченной дырки.
Теперь можно было хорошо рассмотреть светловолосого мужчину с крупным заостренным носом, который теребил в руках широкую серую повязку. И скорее даже не повязку, а пояс с нашитыми на него карманчиками. Из одного такого карманчика он выудил полупрозрачную бумажку, поводил по ней своим хищным носом, радостно выкатил глаза. Колян увидел, как безудержно развеселился сыщик. Глаза его сузились в щелочки, рот искривился, а плечи затряслись до самого живота. Сыщик явно хохотал, но хохотал молча; Колян не услышал ни малейшего звука.
Нелепый смех незнакомца внезапно пресекся, лицо вытянулось. Сыщик мазнул по стене рукой, и в квартире стало темно как в погребе.
Глаза Кольки еще не успели проморгаться, а уши уже сообщали: кто-то отпирает наружную дверь. Новый ночной гость не церемонился, замок клацал, как затвор винтовки. Дверь открылась нараспашку, блеклый свет из подъезда нарисовал широкую полосу с плечистой размазанной тенью.
Захлопнув дверь и защелкнув задвижку, вошедший не задумываясь зажег свет в прихожей.
--Забздели, сволочи! – услышал Колька голос, который с сегодняшнего дня хорошо запомнил. Вот тебе раз! Домой вернулся Федька Персыгин.
Свет в прихожей погас, зато осветилась кухня. Забулькала вода из-под крана, стало слышно, как Федька шумно сглатывает. Колька ждал: сейчас и только сейчас сыщик попробует смыться. И надо будет нырять в тьму, выбираться наружу, а потом идти за ним по пятам. Сегодня, самое большое завтра, он будет рассказывать кому-то о своей находке. А об этом надо слушать, слушать во все уши!
Но сыщик медлил. Вытирая пасть, из кухни вышел Персыгин, зевнул и потопал в комнату. Вспыхнула вторая лампочка.
--Добрый вечер, земеля, - насмешливо приветствовал хозяина сыщик. Федька от неожиданности еще два раза щелкнул выключателем. Комната снова осветилась. Федор то ли сказал, то ли прорычал что-то нечленораздельное и остался стоять на пороге.
--Я тоже рад тебя видеть, - упивался «сыщик» его растерянностью. – А ты что думал? Разговору-то у нас еще много. Теперь уж ты всё расскажешь, землячок!
--Еще чего! – опомнился Персыгин. – Я у себя дома. Могу и пятак начистить!
--Нет, Федечка, теперь ты уже ничего не можешь. Даже у себя дома. У тебя здесь уж больно интересные штуки валяются. Во!
--А это не моё! – поспешно возразил Федор.
--Конечно не твоё. А чьё? Мурика? Или Алишера?
--Ничего я не знаю, - сказал Федька довольно растерянно. – Азиаты у меня работали. Ремонтировали здесь. Откуда я знаю, что они…
--Это ты расскажешь кому угодно, только не Василию Ларионовичу! Ну! За что мальчишку убили?!
--Я уже говорил. Не тех трясёте. По бабской части его. Может за Ирку, может еще кто.
--Это ментам расскажешь. Или телке какой-нибудь. Они поверят.
Наступило странное молчание. Колян не выдержал, подкрался и осторожно глянул. Федька уже не нависал в дверях, а сидел в комнате на ободранной табуретке. «Сыщика» не было видно, но он явно находился где-то в правой части, скрёбся там на каком-то мусоре.
--Так и так тебе кранты, Федька. Не за Лёньку, так за дурнотищу. От нее-то ты не отвертишься. Тем более, что по рукам тебя уже били. А ты божился, каялся, обеты давал нерушимые.
--Говорю, не я это, - вяло, но упрямо возразил Персыгин. – Сами они по себе, без меня. Хату им сдавал, тут правда. А больше ничего. Отпустил бы ты меня, Гербалайф!
--Как ты меня назвал, паскуда рыжая!? Еще раз эту кликуху услышу, назад ее тебе в глотку затолкаю. Я для тебя Герман Петрович.
--Извиняюсь, я не хотел, - совсем сник Федька.
--Быстро выкладывай! Алик все равно у тебя под лапой, даже если дела мимо тебя. Решай! Или их отдашь, или всё на свою задницу примешь. Да и какую, к черту, задницу. Башкой ответишь и потрохами!
Федька не отозвался, сопел на своей табуретке.
--Ну, волынить тебе некуда. На всё, про всё – полчаса. А там мальчики придут от Василия. Ко мне на подстраховку. Они с тобой беседовать по душам не будут.
Молчание.
--Ведь и так всё ясно, Федя! За что они его?
--Дурак потому что! – вдруг рявкнул Федор. – Он думал, у него на лбу написано, чей он брательник! И эти тоже, чурки неумытые. Дверь не заперли. Юрта им здесь из родного кишлака!
--Та-ак! – протянул Герман. – Он что, в квартиру зашел? А зачем?
--Я почем знаю!? Да и эти не спрашивали. Скрутили, да рот заткнули. А он под утро развязался, засов откинул и утек втихую. Сматываться бы дураку, а он вверх по лестнице. Наколоть хотел. Или может, скрыться у кого. Только кто ему откроет? И моджахедов этих разве надерешь? Чего не надо, сразу дотюкают… Мурик его! Шнурком. Хотел обратно в квартиру. А пока до второго этажа доволок, он и концы отдал, - Федька сплюнул.
--Так надо было… - Герман не договорил. – Идиоты.
--Угу! – согласился Федька. – Другой бы кто, может, и откачал бы. А эти… Бросили и деру. Дверь мою, правда, заперли.
--Одно от тебя осталось, Федя, - со значением сказал Герман и вдруг шагнул из комнаты в коридор. Колька отпрянул к противоположной стенке.
--И ты, значит, здесь! Вот так квартирка с привидениями!
Федька сопя выглянул в коридор, икнул и молча попятился. Герман покосился недоуменно, медленно опустил руку, которую вздернул, было, к карману пиджака.
--Ты нам теперь лишняя обуза. Но делать нечего, придется забрать с собой. Тем более – всё слышал. А там пусть Вагон решает.
--Гера, не надо, - тихо взмолился Федька из комнаты.
--Сиди уж! А ты что дергаешься?
--Мне в туалет. Пожалуйста! – взмолился Колька.
--В портки наложил? Ступай. Нет! – осадил сам себя Герман. – Если приспичило, валяй прямо в ванну. Там дверь не запирается, так Федя?
Федя не ответил. Он весь напрягся в ожидании, что сейчас непременно что-нибудь случится. Колька вошел в ванную. Герман, не давая закрыть дверь, замер у входа.
--Темень здесь, как у попа на сеновале! Подожди, успеешь пи-пи. Ну-ка, что там в ванне? Тряпки? Выкинь на пол!
Колян подчинился, мысленно скрежеща зубами. Какая злая сила надоумила его поставить на раковину эту долбаную крышку. Он бы сейчас растворился в черноте, и этот индюк Герман умылся бы собственными соплями.
--Всё выкинул? Осталось что? Фанера? Дай-ка ее сюда. Что там еще?!
Стоило Кольке откинуть фанеру, как на дне грязной ванны будто засветился прямоугольный экран.
--А ну выходь! – гаркнул Герман, выхватывая что-то из кармана. Увидев пистолет, Колька взвизгнул и сиганул на этот экран сразу двумя ногами. В мгновение он исчез. Фанера хлопнулась на место, и в ванной будто погасили свет.
Матерясь, Герман шлепнул по выключателю, под потолком затлелась тусклая лампочка. Он шагнул по тряпью, выдернул из ванны кусок почерневшей фанеры…. И тотчас оттуда снизу на Германа уставилось его собственное отражение. Это был всего-навсего поднос с зеркальным донышком.
А куда же делся этот сопляк? Гера с сомнением приподнял поднос за край. Всё равно бы его никто не заставил поверить, что из этой ванны пробит потайной люк на первый этаж!
Люка и не было, ванна под подносом оказалась цела-невредима и такая же серая с желтыми подтеками. Поднос тоже не таил никаких секретов. Вот только непонятная прозрачная жидкость выплеснулась с него в ванну и стала медленно уходить через слив…
--Федька, это ваш поднос? – крикнул Герман через плечо. Федька не ответил. Герман выскочил из ванной и услышал топот на лестнице. Хозяин квартиры спешил убраться подобру-поздорову.

20.

Оксана ждала Валерия Васильевича возле автобусной остановки. Он уже успел сообщить ей по телефону, что по делу Лёньки Прохорина арестован гастрабайтер  Алишер, а некий Мурза Джабаев скрылся и разыскивается. Зачем же теперь прятаться Кольке? Вершков не особенно поверил, что Оксана сама ничего не понимает, и попросил ее подъехать для серьезного разговора.
--Здравствуй, Оксаночка! – Валерий Васильевич слегка тронул ее за локоть. – Никак не кончаются наши беды.
--Может быть, он придет еще, Валерий Васильевич? Прячется, и знать ничего не знает. А как узнает, так сразу.
--Да нет, Оксана, боюсь, что дела хуже. Лариса, та вообще слегла. Ни во что уже не верит. Сердцем чувствует, хотя я ей ни о чем пока не рассказываю.
--Да о чем это – ни о чем? – насторожилась Оксана.
--Давай-ка отойдем в сторонку. Вот так. Иван-то Семенов, помнишь, я рассказывал, ушел от Прохорина. Лучше сказать, убежал. Сейчас его уже здесь нет, решил податься от греха подальше.
--Куда? – не выдержала Оксана.
--Не знаю. И знал бы, рот сам себе платком завязал. Лучше о таком не спрашивать! А ушел он с той самой ночи, когда приволокли они их обоих. И Алишера, и Мурика. Того самого, который якобы скрывается. Василий в «угро» его отдавать не стал… Сгребли они их на Федькиной квартире! Коли там не было. Вернее, когда Прохорин про него спросил, Герман, есть там один жучок, понес дикую околесицу. Ванюха ничего не понял, но говорит, что Василий даже и слушать не захотел. Вот такие дела!
--И чего? – не поняла Оксана.
Валерий Васильевич пожал плечами.
--Не знаю. У меня последнее время какие-то дикие мысли… – он снова дернул плечом. – Я хочу взглянуть на Федькину квартиру.
--Я боюсь, - поёжилась Оксана.
--Ну, что ты! Я ведь тебя не зову. Просто слышал, ключи остались у тебя. Это верно?
Оксана кивнула, шлепнув рукой по сумочке.
--Идемте.
--Как?
--Идемте. Чего вы там без меня увидите.
С тех пор, как Оксана побывала здесь в последний раз, в квартире мало что изменилось. Пока Валерий толокся на пороге, она сразу свернула в ванную. Ужас! Девчонка невольно взвизгнула.
--Что случилось?! – Валерий Васильевич глянул через ее плечо. Ванная была под стать остальной квартире: чернота, подтеки, свалка на полу. Лишь один предмет был здесь ни к месту: в ванне боком торчало чистенькое прямоугольное зеркало в расцвеченной рамочке.
--Так вот же он, Кузькин поднос! – удивился Валерий.
--А студня нет, - печально добавила Оксана. Вошла в ванную, вытянула, подхватив второй рукой, эту ненужную деталь обстановки и пошла прямо на Валерия Васильевича, держа поднос перед собой на приподнятых руках. Тот испугано попятился. Его не на шутку поразило вытянувшееся, горестное лицо Оксаны. Она осторожно поставила поднос на пол прямо тут, в коридорчике, и присела рядом.
--Какого студня нет? – спросил Вершков.
Оксана подняла голову.
--Здесь, в этом подносе был студень. Императорский. А его кто-то вылил. Если Коля в это время…
--Опять студень! – пожал плечами Валерий. – Его же нельзя вылить. Студень твердый. Куском вывалится.
--А этот был жидкий, - вздохнула Оксана. – Вот смотрите, здесь по краю чуточку осталось.
--Где?! – Валерий Васильевич тоже присел, поправил очки. – Ни черта не вижу!
Оксана поднялась, разыскала выключатель и прибавила свету.
--Да вот же! – подошла она снова и ткнула пальцем.
--А-а-а! – Валерий слегка приподнял край подноса, качнул вверх-вниз. – Ни за что бы не разглядел. Вон, вон растекается! Странная какая-то жидкость. Прозрачная, - он тронул пальцем. – Вязкая, а не липнет.
Он встал, огляделся по сторонам.
--Надо попробовать собрать ее во что-нибудь. Может, попрошу проанализировать.
--Да вы что! – ахнула Оксанка. – Это ужас какой-то!!
Она попятилась в сторону кухни. Валерий почувствовал неладное. Быстро шагнул к девчонке, глянул прямо в глаза.
--Что случилось, Оксана?
--Вы такое говорите! А это может вообще всё. Всё, что осталось от Кольки!
Валерий испуганно оглянулся на поднос. Потом упрямо двинул подбородком и, подталкивая девчонку за плечи, вывел ее в кухню.
--Рассказывай! С самого начала, и всё, что знаешь.
Оксана быстро закивала. И с ходу завела бессвязный рассказ, как будто торопилась избавиться от непосильного груза. Рассказала, как Колька крикнул из зеркала, как поджидал ее на улице, как привел сюда, показал этот зеркальный поднос, названный им «тазик». Как Колька варил студень вместе с Прохориным…
--А вот это уже враньё! – со смешком донеслось из коридора. – Я сам варил.
Ойкнув, Оксанка стремглав выскочила из кухни. Валерий Васильевич упрямо качнул головой, презрительно скривил губы и только после этого выглянул в коридорчик.
Пропавший сын стоял с глупой довольной улыбкой, а Оксана держала его за плечи, заглядывала в глаза и тихо смеялась.
--Где ты прятался, змееныш! Опять в сортире!
Колька повернулся к отцу, Оксанка тоже глянула на него вполоборота. Они явно не поняли: что он спросил, зачем, и как только ему приходят в голову подобные бредни. А Валерий Васильевич вдруг впервые в жизни мысленно обозвал себя дураком.
Потом Колька рассказывал, что никак не мог выбраться. Зеркальное дно подноса его не выпускало, а через остатки студня нельзя было высунуть даже палец. И если бы студень опять не растекся пленкой по дну…
--В общем, отец, хорошо, что вы догадались сюда зайти. А вот это и есть императорский студень! Я ведь всё слышал…
Колян ткнул пальцем и недовольно фыркнул, твердое дно подноса вернулось на своё место. Для ухода в зазеркалье, наверное, требовался толстый слой.
--Закрылось окошко, - сказал Колян сам себе, но потом поглядел на отца и Оксану и многозначительно продолжил, - но рецептик-то остался!
--Он тебе больше не понадобится, сын, - устало ответил Валерий Васильевич. – Сейчас пойдем домой, и никто тебя не тронет. Преступников взяли!
Колян посуровел.
--Я знаю. Я слышал, как Герман раскрутил Персыгина. Одно они не поняли. Лёнька сунулся сюда не сдуру. Наверное, он хотел найти рецепты Титыча. Ведь я, дурак, наплел ему… А надо было сказать, что всё давно на помойке.
--Но ведь ты не знал, Коля, что из всего этого получится, - тронула его за плечо Оксана.
--Не знал, - кивнул Колька с робкой благодарной улыбкой и положил свою руку поверх Оксаниной.
А о тихом звоночке, разбудившем его на рассвете, Колька не решился рассказать никому.