Свеча на ветру. Главы 8-15
Конец июля, 1365 год.
В фильтрационном лагере Лекс пробыл недолго, всего несколько дней. Поначалу он ещё боялся, что пленных будут жёстко допрашивать, быть может, с применением пыток. Но действительность оказалась гораздо прозаичнее. Усталый лейтенант в щёгольском, несмотря на время и место мундире, задал несколько вопросов, сверил названное имя с какими-то списками и отправил отдыхать в одну из палаток. Дей был следующим, а потому ребятам удалось попасть на жительство вместе. Даже кровати у них были рядом, правда, никто им не позволил сразу ложиться: вместо этого, собрав несколько человек, пленных повели в полевую баню. Одежду и обувь велели упаковать в мешки и куда-то унесли. Судя по жирному вонючему дыму, стелющемуся по земле, её, грязную, пропотевшую, кишащую насекомыми, просто сжигали. На смену выдали каждому по комплекту: ботинки, по две пары носок, маек, рубашек и трусов, комбинезон и кепку с яркой полосой.
Дей покрутил одежду в руках, но надеть не успел. Им вообще не позволили одеться, погнали сразу к врачам. От вшей на голове их успели избавить в предбаннике, а вот в прочих местах им пришлось справляться самим, смазать в паху и подмышками приятно пахнущей мазью.
— Теперь-то можно одеваться? — спросил угрюмый Дей, пока Лекс смазывал себя в интимных местах.
— Нет, — равнодушно ответил медик, окинул взглядом неровный строй и велел всем Нижним отойти в сторону.
— А если не подчинимся? — не унимался Дей.
— Вас осмотрят принудительно.
— Дей, — Лекс потеребил друга за руку, — какая разница, сейчас мы скажем или нас силой возьмут в палатке. Так может хоть смазку выдадут.
— Всех Нижних переведут в другое отделение, — пояснил медик, заглядывая в задницу первому пациенту.
— Зачем?
— Распоряжение начальника лагеря после одного досадного инцидента.
Объяснять, что произошло, было не нужно, а вот на вопрос, что с жертвой и насильником, медик ответил, что пострадавшего отправили в госпиталь, а вот преступника расстреляли перед строем. Больше никто не осмеливался принуждать к сексу, но Нижних всё же отделили. Впрочем, долго в лагере никто не задерживался: службы контроля работали оперативно, и после проверок многих просто отпускали. Спустя четыре дня домой отправились и Лекс с Деем. Дорога, раздолбанная ещё до войны, после докатившегося сражения вообще превратилась в скопление ломаного асфальта, воронок и земляных куч.
— Куда ты сейчас? — Лекс обходил большую яму, перепрыгивая с одной кучи на другую.
— Осторожно, ещё свалишься, — Дей не одобрял такого лихачества. — Не знаю, домой, наверное.
— А где ты жил?
— В полуподвале двенадцатого дома по проспекту Адама Форатиса.
— А… Знаю, где это. Нам по пути, я там немного дальше живу.
— На этой же улице?
— Нет, на параллельной, ближе к скверу Жертв Революции.
Столица неуклонно приближалась, и чем меньше оставалось идти, тем страшнее были разрушения. Деревянные бараки в большинстве своём сгорели и пугали чёрными жуткими остовами, улицы кое-где перекрывали упавшие деревья, кучи мусора, битых кирпичей и щебня. Из разрушенных домов нередко тянуло сладковатым запахом тлена. Война, глупая, бессмысленная и жестокая, прокатилась по городу, оскалилась разбитыми зданиями, ощетинилась бродячими собаками и пугливыми кошками. Навстречу выскочил маленький лохматый котёнок, выгнул спинку, зашипел.
— Ух, ты! Какой грозный, — улыбнулся Дей.
— И голодный. Посмотри, какой легкий — рёбра пересчитать можно, — Лекс поднял котёнка, показал другу.
— Ты его с собой, что ли, заберёшь?
— Да. Он-то не виноват, что люди вокруг идиоты.
— Вон ты как заговорил, — скривил губы Дей.
— Хочешь поспорить? Жили, никого не трогали. Не полезли бы на империю, так бы и жили.
— Это верно, — печально согласился друг.
Поперёк улицы стоял разбитый трамвай, выбитые стёкла рассыпались по асфальту, на водительском сидении сидел труп, отчётливо пованивало тухлым мясом, часть щеки и рука у него были объедены ободранной собакой, которая на крик Дея лениво отбежала в сторону.
— Не надо, — шёпотом проговорил Лекс, с опаской косясь на пса, — ещё кинется.
— Ну не оставлять же его так?
— А что ты сделаешь? И вон, посмотри, — юноша показал на медленно движущийся по улице грузовик. Время от времени, тот останавливался, и тогда из кабины выходили двое в оранжевых комбинезонах и масках. Они упаковывали очередное тело в чёрный мешок и закидывали в кузов.
— Ага, без нас уберут, — согласился Дей.
Их не остановили, даже не обратили внимания: мёртвые похоронную команду интересовали больше. Чем ближе к центру, тем меньше встречалось разрушенных домов, тем больше было людей на улицах. Они быстро передвигались вдоль стен, не глядя на других. Однажды ребята увидели очередь, выстроившуюся к дверям бакалейного магазина. Витрина была наполовину заложена мешками, но это, кроме ребят, никого не удивляло. Дей с Лексом рассматривали и надписи на стенах «Убежище», со стрелками внизу, и заклеенные бумагой крест-накрест окна. И откуда только всё взялось, словно и не было этих нескольких десятков лет мира, словно революция закончилась буквально вчера.
Война скалилась навстречу, смеялась над наивными людишками, надеявшимися, что с ними ничего плохого не случится. За переломанными деревьями Лекс увидел здание консерватории, возле главного входа копошились люди, вынося из разрушенного здания инструменты. Юноша свернул туда, в надежде узнать что-нибудь о соучениках. Навстречу попалась Елена, староста группы, она несла в руках маленькую арфу с плаксиво-болезненным выражением на лице.
— Елена! — окликнул её Лекс. — Не скажешь, где остальные?
— Предали Ринию, — буркнула девушка.
— Или она нас, — пробормотал Дей, вспомнив невыносимые условия на окопах.
— А ты кто такой? Тоже пришёл сплясать на костях революции? — ощетинилась Елена.
— Вот ещё, она и так уже труп, я не вурдалак, радоваться, что из-за кучки кретинов потерял всё, что имел.
— Вот и катись отсюда, рыдай над утраченным башмаками. А мы будем сражаться за революцию и свободу!
— Дура, — пожал печами Лекс, — Не понимаешь, что тебя поймают и казнят?
— Ну и что! Я умру героем, а за мной придут тысячи других.
— Да, чтобы плюнуть на твою могилу, — парировал Лекс. — Идём отсюда, Дей. С это фанатичкой разговаривать бесполезно.
— Я вижу.
Парни обогнули здание и повернули на проспект Форатиса. И чем ближе они подходили к двенадцатому дому, тем мрачней становился Дей. И не зря — дома не было. Совсем. На его месте возвышалась груда камней и щебня, похоронившего под собой несколько десятков комнат и, судя по запаху, их обитателей. Дей сел на асфальт рядом с остатками дома и молча смотрел в никуда, медленно раскачиваясь вперёд и назад.
— Дей? — Лекс тронул друга за плечо. — Пойдём.
— Куда… — вяло проговорил юноша.
— Ко мне.
— Зачем…
— Может, у меня дом уцелел, поживёшь пока с нами.
— И твой Верхний согласится?
— Это квартира моя и бабушки. Николас там не жил даже. Идём!
Дом Лекса уцелел, хоть и зияли местами чёрные провалы окон, но всё же не груда камней. Лифт ожидаемо не работал, и пришлось карабкаться по лестнице. Квартира встретила затхлостью и пустотой. На стук захлопнувшейся двери выглянул только кирас Димитриус, увидел Лекса и заморгал, смахивая слёзы.
— Ох, да живой я… Живой.
— Ты-то жив, а вот кира Феодора…
— Что? Бабушка…
Старик принёс из своей комнаты урну с прахом и, отводя глаза, проговорил, что хранил это для него.
— Наверное, ты захочешь сам…
— Да… спасибо…
Лекс побрёл к себе, прижимая к груди урну. В комнате у стены стояла коляска, холодильник был открыт и пуст, в спальне царил кавардак, всё, что было на кровати, кто-то переворошил. Лексу было всё равно.
Он опустился на стул, поставил урну и сидел так молча, пока на улице не стемнело.
— Лекс? — Дей опустился рядом с ним. — Тебе нужно поесть… Вот я тут паёк разогрел, нужно помянуть твою бабушку.
— Да…
— И старика позвать.
— Да.
Дей покачал головой и вышел в коридор. Старик как раз шаркал в сторону кухни, и парень просто предложил зайти.
— Алексиус, завтра отнеси урну на кладбище, кире Феодоре давно пора упокоиться.
— Да… Завтра…
— Я схожу с ним.
Лекс медленно повернул голову и несколько мгновений смотрел на друга, словно не понимая, кто перед ним.
— Да.
— Так, давай-ка ложись.
Дей забрал урну, за руку отвёл Лекса за шкаф, помог раздеться и уложил на кровать, устраиваясь рядом, оставлять друга в таком состоянии он не рискнул. Утром, едва рассвело, Лекс выбрался из постели, прошёл в бабушкину спальню и убрал всё с кровати. Ему очень хотелось выбросить простыни, на которых умирала бабушка, но у него их было всего две, расточительствовать не к месту. А ещё он хотел обезопасить друга и пока тот спал, сходил к кирасу Димитриусу, составил с ним договор безвозмездной передачи части жилплощади Дею .
— Ты уверен? — просил старик, не торопясь подписывать.
— Уверен. Один я тут с ума сойду.
— А если вернётся твой Верхний?
— Это моя квартира, я распоряжаюсь. А нам с ним хватит и половины.
— Ой, смотри, Алексиус. Только сходи в управу, оформи всё по закону.
Димитриус подписал договор, заверил домкомовской печатью и отдал один экземпляр Лексу.
— Не пожалеешь?
— Нет, спасибо вам. За всё.
Юноша уже ушёл, а старик всё шептал ему вслед какие-то слова поддержки.
После обеда друзья поехали на кладбище, захоронить урну с прахом киры Феодоры. Как ни странно, трамваи в ту сторону ходили, и вместо привычных двух часов дорога заняла совсем немного времени, ведь сейчас не нужно было толкать впереди коляску.
— Прощай, баушк. И прости, что меня не было рядом.
Лекс запрокинул голову, глядя в ослепительно синее небо. На душе было одиноко, все, кого он любил, теперь лежали тут, все, кроме Николаса, но где он и что с ним было пока неясно.
Вечером Лекс просто положил перед Деймосом договор о праве на часть комнат.
— Ты с ума сошёл? Не нужно!
— Нужно. Тебе негде жить. А это, чтобы тебя никто не выгнал. Я потом ещё в управе подпишу, чтобы уж наверняка.
— Спасибо…
Быть может, Дей сказал бы ещё что-то, но громкий стук в двери прервал парня. Лекс жалко улыбнулся и пошёл открывать.
На пороге стоял грязный и небритый Николас, с обмотанной несвежим бинтом рукой.
— Что, не ждал?
— Никки… — прильнул к нему Лекс. — Ты живой!
— Не называй меня этой собачьей кличкой.
Николас отодвинул в сторону парня и вошёл в комнату, увидел пустую коляску, хмыкнул:
— Что, бабка дуба дала?
— Не говори так!
Тот пожал плечами, увидел Деймоса и развернул к себе Лекса.
— А это кто? Уже замена?
— Нет, ты что! Это мой друг. Мы с ним на окопах были. Он тоже Нижний, как и я.
— Что, и Верхний есть?
— Есть, — с вызовом ответил Дей, которому категорически не понравился вошедший.
— Ну-ну, смотри… Надолго он тут?
— Навсегда, — пожал плечами Лекс.
— Как это? С чего бы?
— Он будет здесь жить. Его дом разрушен, я отписал ему половину.
— С хрена бы?
— Я так решил, — задрал упрямо подбородок Лекс, искренне не понимая, в чём дело.
— Много воли взял, — прошипел Николас. — Я еще разберусь с этим. У тебя есть что пожрать?
— Да, — засуетился Лекс, вытаскивая на стол банку тушёнки из пайка, выданного в лагере.
Николас был каким-то чужим и страшным, и пока юноша не знал, к чему приведут эти изменения.
***
Князь смотрел на кривой строй людей, стоявших у стены. Мародёры и насильники, пойманные на месте преступления, приговаривались к расстрелу на месте. Замученных такими же брата с сестрой не вернуть, но хоть от этих больше никто не пострадает. На столе перед Дэвидом лежали несколько серебряных цепочек, браслет, серьги со следами крови — видимо, их выдрали из ушей, не потрудившись расстегнуть замочек: жалкая добыча бандитов. У стены медик оказывал помощь раненому парню, пытавшемуся с другом остановить насильников. Тело второго успели убрать, а остальные селяне угрюмо ждали казни, не веря в торжество справедливости. Небольшой городок, в двух часах пути от Никеи, где временно разместились наместник и князь со своими людьми, почти не пострадал от войны, зато дезертиры успели тут порезвиться вволю, и сгоревшие дома и убитые жители только подтверждали это.
В столице же сейчас были войска, проводили зачистку территории, убирали тела погибших. Вскоре наместник займёт свой пост, а там и Вильчур начнёт работу. По сведениям, члены Внутренней партии торопились сбежать, и очевидцы рассказывали, что на вокзалах творилось страшное, было много погибших, ещё больше раненых. Скорее всего, успели далеко не все, только избранные, а остальные попрятались. Вряд ли они будут устраивать диверсии лично, для этого всегда найдётся фанатично преданная молодежь из Внешнего отделения партии. Они-то и будут настоящей головной болью: одурманенные многолетней пропагандой, верящие только своим, не видящие ничего вокруг себя. С ними придется помучиться…
И это его работа. Грязная работа.
глава 9
Август, 1365 год.
Николас сидел за столом и следил, как Дей моет пол. Обтянутая домашними штанами попка призывно маячила перед ним, вызывая вполне определённые желания. В этот момент самодеятельность Лекса уже не вызывала раздражения. Мужчина облизнул губы, представляя, как будет по очереди натягивать двух сладких мальчиков. Он считал, что очень хорошо устроился, заставил Лекса подписать постоянное соглашение о партнёрстве и проживал в его комнате уже на законных основаниях. Чаще всего он проводил время в компании с бутылкой дешевого вина, пялясь в телевизор — имперцы подключили несколько каналов. Лекс же, на пару с Деем, бегали по городу, пытаясь заработать. Сегодня повезло только одному, поэтому второй вернулся, решив убраться, пока есть несколько свободных часов. Заводы ещё не работали, консерватория тоже, и Лекс остался и без стипендии, и без зарплаты, перебиваясь случайными заработками, в основном у имперцев.
— А кто у тебя Верхний? — спросил Николас.
— А тебе зачем? — покосился на него Дей.
— Может, знаю.
— Он на заводе работал, на шинном. Леонидас Георгати, передовик, грамот было!..
— Кажется, я его видел… — Николас задумался, соображая, откуда ему известно это имя. Вспомнил, ухмыльнулся.
— Где? Откуда ты его знаешь? Где видел?
— Подставишь попку — скажу… — заржал Николас.
— Ты что, совсем придурок? Где ты видел Лео?
— Не ломайся, сладкий. Не в первый раз.
— Может быть, только не для тебя, — отрезал Дей.
— Не ломайся, сучонок, — Николас схватил парня за руку, притянул к себе и получил с разворота кулаком. — Ах ты, тварь подзаборная, да я тебя…
Лекс вернулся в самый разгар драки, когда Николас уже зажал в углу Дея и работал кулаками, не обращая внимания, куда бьёт.
— Никки!
Мужчина развернулся к Лексу, влепил кулаком, заорал:
— Не. Смей. Так. Меня. Называть! — сопровождая каждое слово ударами.
— Николас, не надо… — скулил, закрываясь от него, Лекс.
Но тот не обращал внимания, бил и бил, пока поднявшийся на ноги Дей не опустил на его голову стул.
— Никки… Зачем ты так?
— Он бы убил тебя, Лекс. Или убьёт рано или поздно.
— Он меня любит!
— Угу, когда трахает. Дурак ты. Раз он начал, теперь не остановится.
— Ты не понимаешь!
— Понимаю. Он предложил переспать с ним за сведения о Лео.
— Ты… Это… Это неправда, ты просто не так всё понял. Он пошутил!
— Угу, и шутил бы всю дорогу, пока присовывал. Всё.
Дей ушёл за шкаф, жалея, что нечем хлопнуть, а Лекс потащил в комнату Николаса, тихонько причитая от жалости.
— Дурак… — прошептал Дей, слушая, как всхлипывает друг.
Утром, когда Николас, маясь после вчерашнего дешёвого вина, ушёл в поисках новой бутылки, Лекс пришёл к другу.
— Дей, я тут вот что подумал. Давай сходим в управу, я слышал, что там есть списки всех, кто прошёл через лагеря. Может, там подскажут, где искать твоего Верхнего?
— Сходим.
— Ты не сердись. Никки хороший, только ему трудно сейчас. Завод же не работает, ему просто заняться нечем.
— А тебе есть чем? Мы с тобой рыскаем по городу, ищем, где бы заработать. Ты вон в этой конс… консреватории учился, а теперь кирпичи таскаешь.
— В консерватории, — поправил с улыбкой Лекс. — А что делать? Нам же нужно на что-то есть. А карточки дают только для работающих.
— Что же твой Верхний не идет улицы убирать? Там столько наворочено, работы на всех хватит.
— Он же ранен был! Ему восстановиться нужно, — возразил Лекс.
— Дурак ты! Хороший, но дурак. Он пользуется тобой, как хочет, а ты всё спускаешь. Вот увидишь, он ещё и бить тебя постоянно будет.
— Нет! Ты что?! Как ты можешь так говорить?
— Нет? А вот этот синяк у тебя откуда? Птичка принесла в клювике? Или кошка хвостиком махнула? Тот котёнок, что ты подобрал?
— Ладно тебе. Ну, что? Пойдём в управу?
— Да, — махнул рукой Дей. — Пошли, хуже не будет.
В управе они узнали, что на стене висят списки погибших, тех, что опознали, и выживших. Нашли они и себя, с пометкой «отправлены». Имя Леонидаса Георгати было обнаружено в списках раненых, и Дей, окрылённый тем, что его Верхний жив, помчался выяснять, где его можно найти. После трёхчасового блуждания по коридорам ребятам кто-то подсказал, что всех, кому пока некуда идти, собирали на площади перед зданием правительства. Там имперцы поставили полевые кухни, оборудовали пункт медицинской помощи, и даже несколько палаток для временного проживания.
— Пойдём туда, а? Лекс, пойдём, ну пожалуйста!
— Конечно. Прямо сейчас!
На площади перед зданием правительства было многолюдно, у полевых кухонь стояли женщины с бидончиками в руках, кто-то обедал прямо здесь, за столами, сколоченными из досок. В дверях здания стояли двое имперцев – охрана, но никого не задерживали, пропуская всех желающих к стене с прикреплёнными к ней листками со списками. Возле неё надрывно голосила какая-то старуха, к её ногам прижимался ребёнок лет семи. Ребята подошли ближе, озираясь и не зная к кому обратиться за помощью.
— Арестованные должны находиться в камерах, я приду позже. Поручик, вы не мальчик сразу после выпуска, вы должны знать, что есть стандартная процедура дознания. После допроса мы передадим вам преступников, а пока вам следует подождать.
Ребята оглянулись на говорившего. Имперец, лет тридцати, холёный, несмотря на запылённый мундир, со строгим неулыбчивым лицом, выговаривал что-то совсем молоденькому офицеру с рукой на перевязи. Тот сердито кусал губы, но возражал вяло, видимо, важный господин был прав. Старуха, увидев имперца, кинулась на него, выставив вперёд сухие узловатые пальцы, словно худая костистая птица, готовая закогтить врага. Господин умело перехватил руки, придержал женщину и, подозвав кого-то из охраны, поручил отвести к медикам.
— Пусть ей дадут успокоительное.
— Есть, господин полковник! — козырнул солдат, бережно принимая почти потерявшую сознание старуху. Ребёнок, поминутно оглядываясь, потрусил следом.
— И часто у вас так, князь? — спросил поручик.
— Да, — сухо ответил тот.
— Не завидую я вам, мы-то уедем, а вам тут работать.
— Это мой долг, барон, — донеслось до Лекса от уходивших имперцев.
Дей потянул друга за рукав, спрашивая, как долго тот собирается пялиться вслед врагам. Лекс будто очнулся, пробормотав что-то про «задумался». А перед глазами всё стоял красивый, уверенный в себе мужчина, и почему-то думалось, что он никогда не позволил бы себе ударить того, кто ниже по положению.
Наконец, ребята поняли, что на стене висят списки погибших жителей столицы, а тех, кто ранен или ещё находится в фильтрационных лагерях, следует искать в палатках на площади.
В одной из палаток стоял стол, за которым сидел пожилой усатый мужчина и что-то писал, придерживая лист бумаги культей. К нему и пошли ребята узнать, где можно найти Леонидаса. Их даже слушать не стали, ткнули пальцем на большую палатку и велели спросить там, мол, все списки у старшего.
Временное пристанище нескольких десятков человек оказалось вполне удобным — койки-нары в два яруса, пара печек с обеих сторон палатки, матрасы и одеяла, скорее всего из какого-то склада, потому, что на некоторых уцелели этикетки. Везде сидели или лежали люди в бинтах, кто-то читал газету, кто-то играл, шлёпая замусоленными картами поверх одеяла. По проходу металась растрепанная женщина, цеплялась то к одному, то к другому, показывала мутную фотографию и всё спрашивала про кого-то. Ей не отвечали, отсылали то к старшему, то в управу, то в комендатуру.
Ребята прошли в конец палатки, откуда доносились громкие голоса и увидели, как молодой парень, с головой перевязанной несвежими бинтами, наскакивает на пару имперских солдат, выкрикивая что-то. Прислушавшись, можно было разобрать, что он требует привести врача.
— Посещение медицинским персоналом состоится согласно графику.
— А если они не доживут? — кричал парень.
— Вы можете доставить нуждающихся в госпиталь самостоятельно.
— На чём? На закорках понесу?
— Возьмите у помощника коменданта разрешение на санитарную машину.
— На машину? — растерялся парень. — Просто взять разрешение и всё?
— А что вам нужно ещё? — не поняли имперцы.
— Ничего,— покачал тот головой, — ничего…
Лекс подошёл поближе и тронул парня за рукав.
— Скажите, вы старший?
— Да, — бросил тот, явно думая о чём-то другом. — Что вы хотели?
— Мы ищем одного человека, нам сказали спросить у вас.
— Списки расселения там, — парень показал на щит, закреплённый в углу, и ребята кинулись туда.
Леонидас Георгати проживал в палатке номер четыре, второй ряд. Найти нужную оказалось легко: всюду были указатели и надписи, а в самой палатке как раз готовились к обеду. Из большого котла имперец в колпаке и фартуке поверх мундира раскладывал кашу в миски, а пара ходячих раненых сначала расставляла их на тележке, а потом развозила остальным.
— Давайте, мы поможем? — предложил Лекс, налегая на рукоять тележки.
— Спасибо, — хмуро кивнул пожилой мужчина, стыдливо прячущий культю вместо левой кисти.
— Ничего, — Лекс, отвёл глаза. — Вы только говорите, кому что раздавать.
— Всем, по миске.
— Понятно, — кивнул Лекс.
— И по куску хлеба.
Ребята шли вдоль кроватей, ставя перед каждым его порцию, и смотрели, где нужный им человек. А его всё не было и не было. Вот уже последний ряд — ничего.
— Скажите, — повернулся Дей к пожилому, — вы не знаете Леониаса Георгати?
— Он там, — немного удивлённо кивнул тот, — ушёл только что.
— Как ушёл? Куда?
— Сказал, что не вернётся. Да вон он, ещё недалеко.
Дей глянул и охнул, увидев медленно ковыляющую знакомую фигуру.
— Лео! Лео!!!
Как он бежал, спотыкаясь и едва не падая, как догонял почему-то ускорившего шаги Леонидаса, как добежал, догнал, обнял, -- потом Дей даже не помнил. В памяти осталось только — колкая щетина, сухие губы, чёрные круги под глазами, руки, что отталкивали его, тихий горячечный шёпот: «нет, уходи, не надо… зачем тебе…», и свой крик. Что он там кричал? Да кто его знает? Только одно было понятно, больше Деймос никуда своего Лео не отпустит.
— Лео, живой, живой же! Идём скорей! Слышишь? Идём же!
— Нет.
Дей остановился, глянул, как любимый отводит глаза и тихо спросил:
— Я тебе больше не нужен, да?
— Это я тебе не нужен, — горько ответил Леонидас. — Я калека, разве не видишь?
— Вижу, — спокойно ответил Дей, — у тебя ногу отрезали. И что?
— Как это?
— Всё остальное у тебя на месте, голова, руки… Мы справимся. Идём.
— Куда?
— К нам, — вмешался Лекс. — Дей живёт теперь с нами. Я ему одну комнату отписал.
— Почему? — слабо удивился Лео.
— А его дом разрушен, надо же где-то жить. А у меня отец был офицером, погиб. Пошли уже?
Ребята, не столько поддерживая, сколько мешая, пошли рядом с Леониасом, но их остановил окрик имперца.
— Эй, у меня тут каша осталась. Возьмёте с собой? Он же так и не поел.
— Каша? А у нас некуда, — растерялся Лекс.
— Погоди-ка… — повар осмотрелся, достал откуда-то картонную коробку и наполнил её доверху густой кашей да ещё хлеба сверху положил. А потом прикрыл крышкой, чтобы не остывало.
— Спасибо, — поблагодарил Лекс.
— Вы где работаете, парни? — спросил повар.
— На расчистке улиц.
— Сходите в комендатуру, нам здесь нужны помощники. Тут тоже нелегко, но платят всяко больше, а я вам могу немного еды давать. Так как? Вы вроде нормальные парни.
— Мы придём, — твёрдо ответил Лекс, глянув, что здесь действительно нужна помощь.
Домой добирались медленно, приноравливаясь к шагам Лео, и Лекс, обнимая коробку с кашей, с легкой завистью смотрел, как сиял от счастья друг, не сводивший глаз с вернувшегося с войны своего мужчины. Николас тоже воевал и тоже вернулся живым, но вот почему-то этим двоим Лекс тихо завидовал. Николаса, на счастье, дома не оказалось, и ребята не стали разбираться, где он ходит, просто пообедали сами, оставив ему порцию.
Николас же был занят. Нет, он больше не собирался возвращаться на завод, чтобы вкалывать по девять часов во благо Ринии и партии. Он хотел получить блага не хуже, чем у имперцев, жить так, чтобы на столе не переводилась вкусная еда, а в постели ждал покорный Нижний, а ещё лучше мягкая бабёнка. Опыт мародёрства во время войны ему приглянулся, тут главное было — не попасться в руки солдатам, патрулирующим улицы. А в квартирах, где жили члены Внутреннего отделения, наверняка есть чем поживиться. Николас был твёрдо уверен, что заслужил свою долю и поэтому вот уже несколько дней тратил на то, чтобы прогуливаться по городу, высматривая брошенные квартиры. Пару раз ему уже повезло, и в тайнике к горсти имперского золота уже добавились несколько серебряных ложечек, пара колец и брошь с синими камушками. Там же, в подвале, он складывал приглянувшиеся ему вещи, немного пока, но всё же впереди. Жизнь изменилась, и к ней нужно приспосабливаться.
глава 10
Август - сентябрь, 1365 год.
Дэвид ещё раз прочёл приказ и отложил лист в сторону. Было понятно, почему император обращал особенное внимание на уцелевших аристократов и их потомков: восстанавливать новую провинцию лучше тем, кто имеет здесь свой интерес. Но сам князь Вильчур думал иначе, считая, что старики уже ни на что не годятся, а молодёжь, выросшая при новой власти, вряд ли искренне будет готова помогать имперцам. Скорее, наоборот, хорошо если бомбы не станут метать, а то и такое может быть. Он уже второй месяц находился в Ринии начальником отдела Департамента, но до сих пор удивлялся тому, что успел увидеть. Роскошь, в которой жили представители Внутреннего отделения партии, поражала даже его, с детства привыкшего к достатку. Может, дело как раз в длинной череде благородных предков? Или причина была в том, что в империи не принято было выпячивать богатство? Дэвид не понимал мрамора в жилых комнатах обычного дома, позолоту и лепнину на низких потолках, хрустальных люстр, размером, скорее,подходящих к каким-нибудь учреждениям. Но больше всего его поразили оленьи рога, прибитые над входной дверью и покрытая сусальным золотом миниатюрная фигурка их вождя.
Яркий солнечный свет лился в окно, и Дэвид подошёл к нему, потянул за штору. Внизу, на площади были установлены палатки для временного пребывания ринийских солдат, ожидающих отправки домой, и с каждым днём количество их уменьшалось.
В двери кабинета постучались, и на пороге появился секретарь. Аллен Грин, двадцатидвухлетний парень, только недавно закончивший высшую школу, был выбран из нескольких кандидатов и пока вполне устраивал Дэвида. Немного не хватало опыта, но это временно — главное, что Аллен старался. И то сказать, мальчик из крестьянской семьи, своими способностями и бешеным трудолюбием получивший такую высокую должность, готов был из кожи вылезть, но не потерять своего места. Князь читал его досье, удивляясь, с каким упорством юноша шёл к своей цели.
Родители Аллена жили на хуторе, и кроме него в семье было ещё четверо детей. Старшие братья пошли по стопам родителей, наследник жил вместе с ними на хуторе, а второй после женитьбы отправился на запад, покорять новые земли. Старшая сестра вышла замуж за ремесленника и переехала вместе с ним к морю — муж занимался перламутром. А младшая училась в средней школе, осваивая профессию вышивальщицы. Девушки редко шли получать высшую ступень, предпочитая обучиться ремеслу и найти мужа. Но даже среди них встречались умные и талантливые медики, учителя, служащие… Дэвид мог бы вспомнить не одну даму, прославившую империю, например леди Элина, великолепный физик. Или лирна Аспазия, уроженка Ринии — её семья бежала оттуда после переворота, зато империя приобрела замечательного ботаника, открывшего и описавшего новые растения на юге. За выдающиеся заслуги женщину наградили Алым Крестом и титулом баронессы. И таких примеров было немало.
Секретарь неслышно подошёл к столу, положил папку и замер, ожидая распоряжений.
— Что-то ещё? — князь отложил в сторону последний подписанный лист.
— Да, господин полковник. В приёмной ожидает старший дознаватель Шнайке.
— Пусть заходит. И, Аллен, перепечатайте вот эти документы.
Шнайке посторонился, пропуская секретаря и, поздоровавшись, опустился на стул.
— Что скажете? — Дэвид устало смотрел на дознавателя.
Работы было непочатый край, четверть города лежала в руинах, не работали школы, заводы и фабрики, в магазинах стояли огромные очереди, приходилось присылать патрули, чтобы навести хоть какой-то порядок. И хоть гражданскими делами занимался наместник и его службы, князю тоже дел хватало. Дознавателя он ждал с утра — тот как раз разбирался с участившимися случаями ограбления брошенных квартир в центре города. И, попутно, убийствами на окраинах: по всему выходило, что часть трупов при жизни были бывшим владельцами богатых домов. А это значило, что бандиты перестали только грабить и начали убивать.
— В предместье снова найдено тело мужчины, предположительно пятидесяти лет, без одежды, со следами удавки. Поступило четыре заявления о кражах, два раскрыты, преступниками оказались дети, похитившие продукты. Их отправили в приюты, пострадавшим возместили похищенное. Две кражи снова в центральном районе, похищено… — дознаватель открыл папку и начал перечислять, но Дэвид остановил его.
— Следы преступления?
— Всё, как в предыдущих случаях: проникновение через форточку, потом открывают замок изнутри, выносят всё самое ценное и уходят. Правда, в этот раз, похоже, что после в квартиру ещё кто-то заходил, искали бессистемно и без опыта.
Князь слушал дознавателя и думал, что наводить порядок в новой провинции придётся ещё очень долго.
***
— Ау! Есть кто дома? — Лекс кричал больше для того, чтобы дать возможность друзьям привести себя в порядок, если они заняты. После того, как ребят застали в очень пикантной ситуации, он предпочитал сообщать о себе прямо с порога квартиры.
— Входи, — судя по смущённому виду Лео, предупреждение было не лишним.
Лекс втащил в комнату ящик из-под снарядов и, с гордостью, поставил его прямо посреди комнаты.
— Вот!
— Ух, ты! — восторженно воскликнул Дей, приседая рядом с находкой. — Тумбочка получится или полка, да?
— Да. Если надо, я ещё принесу.
— Посмотрим, — кивнул Лео. — Ты обедал сегодня?
— Да, мне налили порцию, — Лекс заглянул в свою комнату. — А где Никки?
— С утра нет, — ответил Лео.
— Он куда-то в центр пошёл, я видел. — Дей уже убрал в сторону ящик и искал в тумбочке инструменты. Вытащил кусачки и сомнением посмотрел на них: понадобятся? Решил, что лучше достать лишнее, чем потом искать недостающее.
— В центр? — растерялся Лекс. — Никки говорил, что собирается сегодня поискать работу на вокзале.
— Угу, верь больше, — фыркнул Дей. — Сколько он уже работу ищет? Месяц? Говорю же, он шёл в центр, там ещё твоя консвера-то…
—Консерватория, — нетерпеливо поправил Лекс. — Что дальше?
— Ты же знаешь, я там с владельцем магазина договорился, чтобы он работу Лео забирал…
Лекс знал, что Верхний друга умел делать красивые вещи из соломки и лозы — научили в приюте — и теперь зарабатывал тем, что плёл корзинки и коробки.
— Вот, там я и увидел Николаса. Он куда-то по проспекту Восстания шёл.
— Странно…
— И ничего странного, ему, где бы ни работать, лишь бы не работать, — проворчал Дей.
Алексиус промолчал. Николас в последнее время стал каким-то злым, часто возвращался с запахом, брал сильно и больно, не считаясь с состоянием Нижнего, а укусы и синяки теперь постоянно украшали тело Лекса. Было очень страшно видеть, как изменился любимый за короткое время.
— А вот, кстати, там твою косн…
— Консерваторию, — снова поправил Лекс. — Слушай, Дей, ты же умный парень, а такое простое слово запомнить не можешь.
— Не могу, — развёл друг руками.
— Тебе бы учиться, — проговорил Лео.
— Поздно, — отмахнулся Дей, аккуратно убирая дощечки с ящика.
— И вовсе нет, я слышал, что в империи учиться могут все, кто захочет! — Лекс энергичным кивком подтвердил свои слова.
— Угу, а где денег взять? Это же буржуи, они так просто ничего не делают.
— В том-то и дело! — горячо проговорил Лекс. — У них начальная и средняя школы бесплатно, а потом нужно выдержать экзамен, и если ты сдал на хорошо или отлично, то тебе дают государственную стипендию и можно учиться дальше! Я видел объявление, что в управу может прийти любой желающий.
— И что, прям очередь стоит? — недоверчиво спросил Лео.
— Не стоит, но люди идут. А тебе тоже нужно сходить туда, зарегистрироваться.
— Ага, прямо так и сходить, — Лео показал на культю.
— Или пусть Дей сходит, отнесёт документы.
— Зачем?
— Всем, кто получил увечье, дадут пенсию.
— Нет, — отрезал Лео. — Я не калека и могу зарабатывать сам.
— Можешь, — согласился Лекс. — Только вам помощь лишней не будет, а Дей сроду не скажет, что ему трудно.
Лео глянул на Нижнего — парнишка действительно осунулся и выглядел уставшим. Скоро зима, а вся одежда осталась в разрушенном доме, да и прав Лекс: Дей умный, ему учиться бы надо. А, к дьяволу гордость, пусть платят, хоть такое подспорье.
Николас пришёл поздно, пьяный, пропахший табаком и дешёвыми духами. Лекс даже чуть не заплакал от обиды: он надрывается на работе, а партнёр изменяет ему непонятно с кем. Пьяные поцелуи и дрожащие ладони на теле вызывали сегодня отвращение, и парнишка стал отпихивать руки Верхнего. И получил удар по спине.
— Сучонок, не дёргайся! — Николас придавил партнёра, затыкая ему рот, но выпитое вино помешало довести дело до конца и, ткнув пару раз Лекса кулаком, он уснул.
А парнишка долго лежал, глотая слёзы — любимый, ещё пока любимый, изменился настолько, что впору караул кричать. Почему же так? Лекс понимал, что оправдания уже не проходят: тот же Лео, потерявший на войне ногу, сумел начать жить заново и даже нашёл себе работу, помогает своему партнёру. Почему же Никки так не делает? Почему?
***
Княжна Элизабет отложила письмо от жениха и задумалась: свадьба откладывалась на конец года. Князь Вильчур не свободен в своих желаниях и находится на службе, а обстановка в присоединённой провинции очень сложная и уехать даже на пару недель нет никакой возможности. Придётся подождать.
Жаль, что они не успели заключить брак до начала этой нелепой войны. Сейчас Элизабет была бы уже княгиней Вильчур и жила в родовом поместье мужа, присматривая, чтобы там всё шло, как должно. Слуги справляются, это безусловно, но хозяйский пригляд необходим. И за племянницей супруга могла бы присмотреть. Элизабет вспомнила печальную девочку, представленную ей на последнем совместном с женихом обеде. Малышка потеряла родителей, ей сейчас так необходима забота и ласка любящих близких, а вместо этого приходится жить в пустом доме только с гувернанткой. Бедная девочка! Княжна вздохнула и промокнула платочком глаза. Она сделает всё, чтобы Анна обрела в её лице доброго друга.
И ещё не решён вопрос с младшим супругом князя. Элизабет понимала, что Дэвид после свадьбы вновь вернётся на службу и приедет очень нескоро. А он ведь сильный и темпераментный мужчина, ему необходима разрядка. И не полковых же шлюх для этого приглашать!
Элизабет шкодливо улыбнулась, подумав, что если бы гувернантка услышала сейчас её мысли, получила бы такой шок! Не может воспитанная леди даже думать о подобных вещах! Но княжна была уверена: хочешь счастливую семью, думай о нуждах мужа. Мужчина должен служить своей стране, чести и семье. А женщина - сделать так, чтобы ему было, куда возвращаться с поля сражения.
глава 11
Сентябрь, 1365 год.
— Чего тебе? — официантка лениво махнула крошки со стола.
— Вина принеси.
— Деньги-то у тебя есть?
— Вот, — Николас показал пару купюр.
Официантка кивнула, подтверждая платёжеспособность клиента, и вскоре перед Николасом стояла бутылка дешевого вина и поджаренные ломтики картофеля. Стакан за стаканом, и светлая хмельная жидкость закончилась непозволительно быстро.
— Твари… — буркнул Николас. — Гнусные имперские твари. Зачем припёрлись? Своей земли мало… Мало, да? У… Твари… Я из-за вас всё потерял. Всё! Я ведь передв… предав… пее-ре-даавиком был! А теперь никто я… Даже щенок этот и тот рожу кривит. И бабка его, стервь… Сдохла… Знала… Всё знала… Ууу… Твари…
В пьяном мозгу всё смешалось, уже неважно, кто и в чём виноват, главное, что не он, да и как мог быть виноват такой красавец? Николас повёл глазами, ухмыляясь потрёпанной немолодой женщине.
— Иди сюда, красотка…
В этот момент она действительно казалась хмельному Николасу настоящей красавицей. На колени опустилась тяжесть, шею обвили пухлые руки, в нос ударил запах пота и немытого тела.
— Что ты можешь, детка?
— Всё, что захочешь, ми-и-и-и-илый… За твои деньги, любой каприз! — жеманно протянула шлюха и деловито спросила: — У тебя деньги есть?
— Есть.
— Покаж!
Николас вытащил из кармана горсть мятых купюр, за ними потянулась рваная золотая цепочка с подвеской, и алчный взгляд девицы тут же уцепился за неё.
— Ух, ты… Золотишко, - прошептала она.
— Хочешь, подарю?
— Пошли, — скомандовала шлюха и потащила за собой клиента, оглядываясь время от времени.
***
— Никки нет? — Лекс заглянул за шкаф, где Лео пытался перевязать культю. — Давай помогу. А где Дей?
— Пошёл в управу, — Лео с шумом втянул воздух, когда парень коснулся кровоточащей раны.
— Ты что себя не бережёшь? А если заражение начнётся? Тебе доктор говорил, что полгода нельзя ногу напрягать, а ты всё торопишься.
— У Дея нет куртки и ботинок, а на улице уже осень. Ты вон, как ледышка пришёл.
— Ну, извини, — обиделся Лекс за свои холодные руки.
— Не сердись, я не об этом, просто ему одеться надо, у него штаны сменные – и те твои.
— И что? Мне не жалко.
— Тебе – нет.
— Никки тоже не жалко, — возразил Лекс.
— Я бы поспорил, но ты же ничего не слышишь.
— Не надо, правда, — жалко улыбнулся Лекс, и сам прекрасно всё понимавший. Но куда уже деваться? Не бросать же партнёра только потому, что тот потерял свой путь в жизни. Ему бы помочь надо, поддержать. — Никки не сказал, когда он вернётся?
— Нет.
— Тогда я схожу кое-куда. Ненадолго.
— Лекс, куда ты идёшь? — встревожился Лео.
— В одно место, я скоро.
Парнишка завязал узелок на бинте и поднялся. Накинул так и не просохшую курточку — за окном моросил дождь — и выскочил за дверь. Лео оставалось только бессильно покачать головой — что же задумал этот мальчишка, и куда смотрит его Верхний? Тот, кто должен оберегать партнёра, а не шляться по дешёвым кабакам со шлюхами.
***
— Господин полковник! В Никею приехали члены ячейки «За свободу и братство».
— Вот как! Дома им, значит, уже делать нечего, — усмехнулся князь.
— Приехали раздувать пламя революции…
— Сколько человек?
— Восемь, все прибыли вторым классом, — отрапортовал Шнайке.
— Вторым? — переспросил Дэвид. — Выясни, откуда у них появились деньги.
— Я подготовил двух агентов для внедрения.
— Хорошо. Что-то ещё?
— Да, господин полковник. Один из прибывших попался… На краже.
— Как любопытно. Он здесь?
— Да, подготовлен к допросу. Желаете заняться им лично?
— Сколько времени он в камере?
— Сутки, — ответил Шнайке.
Вильчур задумчиво потёр подбородок, снова подумав, что привычка возить с собой денщика абсолютно оправдана. Те офицеры, кто пошёл на поводу новомодных веяний и отказался от их услуг, во враждебном городе терпят неудобства. Не далее, как вчера наместник высказался по поводу неопрятного внешнего вида отдельных служащих. Дэвид не собирался лишаться слуги и подумывал о поисках младшего мужа. Тут, правда, появился один нюанс: ходили слухи, что император готовит письмо с рекомендациями служащим на присоединённых территориях отдавать предпочтение потомкам ринийских аристократов, да где ж их взять?
Камера для допроса ничуть не отличалась от тысяч других — стол, пара стульев, табурет для арестованного, место для секретаря. Там расположился Аллен, прилежно разложив на столике бумагу и письменные принадлежности. Говорят, что в империи кто-то изобрёл ручки, в которые чернила заливались в узкую трубку, и не нужно было носить с собой чернильницу, но к ним такое новшество ещё не дошло. И ещё было заметно, как он пристально смотрел на задержанного, будто знал его когда-то.
Арестованный выглядел злым и испуганным. Впрочем, страх он тщательно прятал за развязностью и бравадой. Привычные вопросы — имя, происхождение, возраст, образование, семейное положение… Арестованный неожиданно оказался женат, даже ребёнок имелся.
— Что ж вы, семейный человек, а пошли на поводу революционеров, — укоризненно проговорил Шнайке.
Вильчур пока не вмешивался в ход допроса, наблюдая за арестованным. Ему хотелось понять, что движет молодыми людьми, когда они бросают всё и уходят на борьбу с режимом за призрачные и недостижимые идеалы.
— Семейный? — прошипел арестованный. — Не вам диктовать мне, что делать! Любимчики фортуны имеют всё, а такие, как я, должны жрать сухари? Так, Аллен? Чем ты заплатил за своё положение? Только не ври, что сам всего добился, вой папаша немало перетаскал денег, наверное, чтобы тебе хорошие отметки ставили!
— Работой, — тихо ответил секретарь, и князь с интересом стал наблюдать за взаимоотношениями этих двоих, убедившись, что они были знакомы раньше. Глянув в документы, Вильчур понял, что оба были уроженцами одного села.
— Не ври, подстилка княжеская!
А вот это терпеть было нельзя, и Вильчур спокойно спросил, почему арестованный ограничился только начальной школой.
— Наглости не хватило, — сплюнул тот, — и мордашка была так себе.
— Вы с трудом закончили четыре класса, предпочитая проводить время в уличных бандах, — рявкнул Шнайке. — Господин полковник, у арестованного до шестнадцати лет более пятидесяти приводов в полицию за мелкие правонарушения, кражи, драки, участие в ограблениях.
— Понятно, — кивнул Дэвид, — жил в своё удовольствие, пока не наступило совершеннолетие.
— Да, господин полковник. После шестнадцати немного утих, приводов не было. Но в восемнадцать был арестован по обвинению в принуждении к интимной близости. Девица, дочь местного ремесленника, отказалась от обвинения после обещания заключить брак.
— И что? Она сама вешалась на шею, — заорал арестованный.
— Кражи, грабежи, уличные банды, изнасилование! Отличная находка для революционеров, — усмехнулся князь.
— Да! Я готов сражаться за равенство! Все должны быть равны! Всё должно быть поровну! Всё поровну! Всё!!! Всем!!!
— Чтобы стать равным, следует потрудиться, — негромко проговорил Вильчур. — Мой секретарь с отличием закончил начальную, среднюю и высшую школы. Блестяще выдержал экзамен на курсы специальной подготовки и показал великолепные результаты. И это несмотря на своё, более чем, скромное происхождение. Он равен любому аристократу в империи, и я с гордостью готов представить его в любом доме, как своего помощника. Вы с ним ровесники, а насколько разная судьба! Что ж, вы сделали свой выбор, он свой. И сейчас вас будут допрашивать, а Аллен записывать всё, что вы нам поведаете.
— Я ничего не скажу!
— Скажете, мы умеем развязывать языки…
Позже, рассматривая в зеркале своё лицо, Дэвид с неудовольствием заметил несколько капель крови и подумал, что некоторые особи, похожие на сегодняшнего арестованного, ломаются очень быстро. Вот и этому немного хватило, чтобы начать говорить. Только откуда взялась кровь на рубашке? В следующий раз нужно быть аккуратнее, для грязной работы есть специалисты, жаль только, что до сих пор приходится прибегать к подобным методам.
Вильчур отпустил домой бледного секретаря и сел писать письмо невесте: захотелось чего-то светлого, после ставшей привычной грязи.
***
— Заседание подпольной ячейки объявляю открытым! — Елена постучала карандашом по стакану, привлекая внимание.
— Подпольной? — спросил кто-то из угла.
— Да! Мы собрались здесь, чтобы начать непримиримую борьбу с подлыми захватчиками, оккупировавшими нашу прекрасную страну. Они растоптали наши идеалы, попрали свободу, равенство и братство, принесли имперские законы, мерзкие по своей сути!
— А так же медицинское оборудование, продукты, одежду и медикаменты, — негромко проговорил Лекс.
— Замолчи! — прикрикнула Елена на парня.
— Молчу, — пожал плечами тот.
— Враги топчут нашу землю, насилуют наших женщин и мужчин, заставляют за медяки работать на уборке завалов! — Елену явно несло, она бы ещё долго поносила имперцев, если бы её не остановил незнакомый мужчина.
— Меня зовут Рани. И я готов приветствовать молодых патриотов Ринии. Мы начнём борьбу с захватчиками с малого: с расклейки листовок с призывом к саботированию приказов оккупационных властей. И если это не поможет, перейдём к радикальным мерам – к террору. К террору во имя Свободы! Равенства! Братства!
— Рани? — переспросил Лекс, рассматривая яростно брызжущего слюной мужчину.
— Это партийная кличка, — надменно выпрямился мужчина.
— Ясно, пёс революции, — усмехнулся Лекс, уже понявший, что в полуразрушенном доме собрались фанатики, желающие начать нелепую, обречённую на провал, борьбу.
— Да! Я пёс! И готов зубами вырвать горло любому аристократу!
— Рвите, только без меня.
Лекс поднялся и направился к выходу, заметив несколько завистливых взглядов тех, кто не осмелился поступить так же.
— Вы же понимаете, Елена, что его нельзя отпустить?
Девушка кивнула, и тогда вслед за Лексом вышло несколько человек, из тех, что прибыли вместе с Рани.
А тайная сходка борцов с оккупационным режимом продолжалась.
глава 12
Октябрь, 1365 год.
Приём по случаю открытия первого госпиталя в Никее состоялся в середине осени, когда листья уже облетели, трава пожухла, а с неба всё чаще сыпал противный мелкий дождь. Разумеется, никто не строил здание заново: при республике в нём была клиника, обслуживающая членов Внутреннего отделения партии, и новая власть только провела косметический ремонт и завезла оборудование. Врачей и рядовых медицинских работников обучили работать на нём, и большим потрясением для местных оказалось, что среди десанта опытных специалистов оказалось немало женщин. И ещё больше людей из среднего и низшего классов, и вели они себя свободно и раскованно, не пресмыкаясь перед посетившими госпиталь наместником и князем Вильчуром. О последнем в Никее уже стали рассказывать страшные слухи, например, что он лично пытает арестованных, а в подвалах серого здания, занятого Департаментом Внутренней Безопасности происходят такие жуткие вещи, которые даже в самом страшном сне не приснятся.
На крыльце госпиталя постелили зелёную дорожку, выстроили новых и старых сотрудников. Начальник, ещё работавший с Вождём и Учителем, стоял в центре и держал в руках подушку, на которой лежал символический ключ от дверей. В толпе, пришедшей попялиться на открытие, стояли солдаты имперской армии, зеваки и желающие приобщиться к новинкам медицины.
— Показуха, — процедил Рани.
— Согласна, — ответила Елена.
Она стояла среди нескольких соратников, одетая нарочито скромно. Юные борцы против нового режима изо всех сил делали вид, что они простые прохожие, случайно заглянувшие в старинный сад, где стояло здание госпиталя. До революции это был особняк какого-то аристократа, но потом его перестроили и разместили там клинику.
— А это кто? — Рани показал на начальника госпиталя.
— Ай, врач. Говорят, он осмеливался возражать даже Вождю и Учителю! — с презрением проговорила Елена.
— И лечил всех подряд, — согласился кто-то из подпольщиков.
Елена промолчала: среди этих «кого-то» была её сестра, и если бы не презираемый доктор Иазон, то она могла бы умереть. Но это не повод сейчас лизать пятки подлым захватчикам! Как они смеют привозить в Ринию современное оборудование? У республики не было его и хорошо, выживают сильнейшие, те, в ком горит пламя революции, например, она — Елена Феодораки.
Доктор Иазон же сиял, и это не было преувеличением. Врач от Бога, он больше всего страдал, когда система запрещала использовать новейшие достижения медицины для лечения нуждающихся, а не только избранных. Косметические процедуры на дряблых телах жён партийных функционеров, подтяжки, делающие из соратников Вождя моложавых мужчин, лечение банальной простуды или чирья (руководитель партии почему-то был особенно им подвержен) у членов бюро Внутреннего отделения, да мало ли что придумывали, только для того, чтобы приобщиться к новинкам, почувствовать себя исключением из правил. А остальные? А что остальные — им хватит и заштатной больницы с протекающими потолками и многоразовыми шприцами, которые кипятили по старинке в стерилизаторе. А тут! Да тут такое привезли, что он готов бы сутками не уходить с работы. И ведь сказано было, что принимать всех желающих. Всех, а не только имперцев и преданных им ринийцев. Он уже успел составить список тех пациентов, кому требовалась неотложная помощь. А ещё было сказано, что такие клиники скоро откроются во всех крупных городах, и следует озаботиться квалифицированным персоналом для них.
Доктор Иазон мысленно перебрал имена свои учеников, просто талантливых врачей или медиков, которых можно отправить в империю, и снова радостно улыбнулся: подумать только у них будет возможность научиться новому непосредственно у тех, кто умеет работать на этом оборудовании. Познакомится с новинками не по обрывкам, случайно попавшим в республику, а напрямую. Жизнь становилась прекрасной!
Загудели автомобили, и толпа раздалась, пропуская машины наместника, князя и охраны. Доктор выпрямился, унимая дрожь в руках: свершилось! Новый госпиталь готов к открытию. По ступеням поднимался герцог Апоньи, говорили, что он находится в дальнем родстве свернутой династии Ринии и только потому поставлен во главе новой провинции. По обеим сторонам от него двигались двое телохранителей, следом шёл князь Вильчур, а в толпе откуда-то появилось множество крепких мужчин со спокойными и суровыми лицами. Иазон шагнул навстречу, протягивая наместнику подушечку с ключом от дверей госпиталя. Кто-то начал хлопать в ладоши, люди охотно подхватили, в толпе мелькнуло смутно знакомое лицо молодой девушки с плотно сжатыми губами — она пыталась пробиться к крыльцу, но ничего не получалось.
Наместник взял ключ, символически коснулся им двери и двое дюжих санитаров потянули тяжёлые створки в стороны, пропуская высоких гостей внутрь. Широкий холл с огромными окнами и чёрно-серой плиткой на полу, вдоль одной стены стойка регистратуры с улыбчивыми девушками — они были все из империи, но у каждой уже появилась своя ученица из местных. И можно было с уверенностью утверждать, что очень скоро о новой хорошей работе пойдут слухи, от желающих будет не отбиться. Ничего! Им теперь нужно много персонала, очень много!
Доктор вприпрыжку шёл по коридорам, показывая госпиталь, рассказывая и даже немного приукрашивая, а невозмутимый герцог Апоньи переглядывался с князем, одобряя выбор, сделанный последним. Именно Вильчур рекомендовал оставить на должности столичного госпиталя доктора Иазона, предварительно проверив, конечно. И Дэвид не вникал в то, как именно доктор подбирал для себя персонал.
— Дьявол, — прошипела Елена. — К ним невозможно подобраться!
— Терпение, соратница, терпение! И запомни, если нет возможности устранить верхушку, всегда можно использовать толпу.
— Как именно?
— Вот так! — и Рани, оглянувшись, бросил в гущу народа небольшую бомбу.
Взрыв разметал людей, раздались крики, визг, кто-то бежал, кто-то пытался ползти, кто-то уже лежал в быстро прибывающей луже крови. От дверей госпиталя бежали медики, солдаты быстро оцепили место происшествия, и в хаосе первых минут Рани с Еленой успели скрыться.
— Поняла?
— Да! — глаза девушки сияли, она тяжело дышала, раздувая ноздри, и было похоже, что испытывает не страх, обычный для таких случаев, а болезненное наслаждение.
Рани смотрел на неё и думал, что не ошибся: такие во имя своих целей снесут всё на своём пути.
***
Лекс с опаской ступил под своды святая святых — новёхонького столичного госпиталя. Их, начавших работать в августе при палаточном лагере, успели перевести сначала в казармы, куда переселили нуждающихся демобилизованных солдат. Люди разъезжались кто куда, а соответственно и нагрузка уменьшалась. Ходили, правда, слухи, что скоро появятся новые постояльцы: из империи привезут переселенцев, а ринийцев, в свою очередь, отправят куда-нибудь на окраины Хальмара, в самые неосвоенные места. И частично эти сведения стали оправдываться, когда казармы спешно привели в порядок, и туда заселились специалисты, приехавшие поднимать полуразрушенную экономику Ринии.
Никто не знал, что из крестьянских общин уже, под различными предлогами стали вывозить целые семьи, и кое-кто успел даже обосноваться на новом месте, удивляясь хорошим домам и подъёмным деньгам. Остальные пока терялись в догадках, и потому среди людей бродили жуткие рассказы о том, как несчастных выкидывали из поездов в голой степи, где они, естественно, быстро умрут.
Но здесь, в хрустально-стерильной тишине эти страхи казались надуманными. Сновали строгие неприступные сёстры милосердия в форменных платьях, следовали за ними девушки и юноши с нашивками санитаров, спешили по своим делам врачи в хрустящих от крахмала белоснежных халатах. Лекса и остальных встретил усатый крепыш в комбинезоне, представившийся заведующим хозяйственной частью, и отправил разбирать завал в правом крыле корпуса, где собирались открыть детское и родильные отделения.
Лекс таскал обломки рам, кирпичей и стёкол и думал, что до восстановления консерватории ещё не скоро. Что ж… Похоже, великим пианистом ему не стать, придётся подбирать что-то гораздо более приземлённое. В памяти всплыл тот злосчастный вечер, когда его догнали пособники командира подпольной ячейки. Увидев надвинувшихся громил, поигрывающих палками и цепями, Лекс струхнул, жалея, что так демонстративно ушёл с заседания. Он уже приготовился умереть, но внезапно появившийся патруль застал живописную картину. Имперцы проводили всех задержанных в участок, где Алексиус, запинаясь и краснея, сообщил, что впервые видит нападавших, что просто возвращался домой и просит отпустить его. Почему-то дознаватели решили, что на юношу напали обычные грабители и после короткого допроса Лекса отпустили, а задержанных отправили по этапу, навесив парочку краж и грабежей. Парнишка думал, что легко отделался, и сочувствовал своим несостоявшимся убийцам, не понимая, что дознаватель мудро решил, что таких, как эти трое, не стоит оставлять на свободе. А дело на них найти не трудно. И напоследок посоветовал Алексиусу обратиться в столичный госпиталь, куда как раз набирали санитаров. И вот он здесь, трудится на благо народа.
Работы было много, и домой парнишка возвращался таким уставшим, что просто падал и засыпал. Отсутствие в постели Николаса уже не удивляло — тот всё чаще не ночевал дома.
***
Томная улыбка, чуть скрытая веером, блеск бриллиантов, острый и холодный, завораживающий голос оперной дивы, поющей о любви. Открытие нового театрального сезона традиционно начиналось с премьеры. В этот раз Императорский театр давал оперу Хуана Вердино «Цыганка», на сцене в ярких юбках танцевали знойные махи*, рассыпали дробный стук каблучками, напротив, в ложе сидела престарелая герцогиня Дюрас с внучкой Шарлоттой. Элизабет, решившая выбраться в театр, приветливо им улыбнулась. Девушки приятельствовали еще со времён пансионата, но потом Шарлотта уехала на восток, в поместье, письма оттуда шли медленно, и постепенно общение сошло на нет. Сейчас обе рады были повидаться, и в антракте Элизабет направилась в ложу герцогини.
— Здравствуйте, леди Дюрас, Шарлотта… — княжна Секришская присела в реверансе.
— Здравствуйте, дитя моё, — герцогине не так давно исполнилось шестьдесят и она всех, кто был моложе её сына, называли именно так. Ей прощали такую фамильярность, считая подобное блажью почти выжившей из ума старухи. Но стоило посмотреть в умные маленькие глазки под дряблыми веками, как становилось понятно, что эта дама далека ещё от утраты рассудка. — Ну, что расскажете новенького? Я слышала, что вы заключили помолвку с младшим князем Вильчур. Дэвид, если не ошибаюсь?
— Да, миледи.
— И он неожиданно стал наследником всего.
— Да, старший князь Вильчур вместе с супругой погибли при нападении на поезд.
— Ужасная трагедия… — кивнула герцогиня. — Насколько я помню, у старшего была дочь?
— Да, леди Анна.
— Какие страшные события происходят в нашем неспокойном мире! Князь Вильчур сейчас на службе?
— Да.
— В Ринии, насколько мне известно.
— Да, миледи.
— Что поделать, мужчины отдают долг отечеству, а женщинам приходится смиренно их ждать.
— Такой удел всех женщин, — согласилась Элизабет.
— Князья Вильчур славятся своими традициями… — протянула герцогиня и цепко глянула на девушку. — Он уже подобрал себе младшего супруга?
— Пока нет, миледи. Князь Вильчур хотел сначала заключить старший брак.
— Но свадьбу пришлось отложить, — подхватила герцогиня. — Есть кто-то на примете? Может, у вашей семьи есть среди знакомых приличные молодые люди? Нет?
Элизабет покачала головой, и герцогиня удовлетворённо кивнула.
— Вы слышали, что наш император рекомендовал нашим аристократам особое внимание обратить на потомков ринийской знати?
— Да, герцогиня.
— Как знать, быть может, младшим вашего супруга станет малообразованный выходец из нашей новой провинции.
Элизабет улыбнулась и ответила, что выбор всё равно будет за князем, а она, как примерная спутница жизни, примет любого в их общем доме. Герцогиня ещё раз покивала головой, тряся пушистым пером и дряблыми подбородками, а потом отпустила обеих девушек в ложу к Элизабет, немного посплетничать, как она выразилась напоследок.
— Ну, рассказывай! — Шарлотта повернулась к подруге.
— Что именно тебя интересует?
— Всё! Мы не виделись целую вечность, ты едва не стала замужней дамой, а я почти заключила помолвку…
— Ты? Помолвку? С кем? — оживилась Элизабет.
И девушки принялись болтать, уже не обращая внимания на страдания знойной махи на сцене.
________________
*маха — Ма;хо (исп. majo, муж.), ма;ха (исп. maja, жен.) — испанские щёголи из простонародья в XVIII—XIX вв.
глава 13
Ноябрь, 1365 год
— Так, так, так… — протянул противный голос, и Николас замер, застигнутый на месте преступления.
Он уже давно промышлял тем, что следил за потрошением богатых квартир и после того, как там побывали грабители, подбирал остатки. Те чистили профессионально, но и на долю Николаса хватало. В тайнике уже лежало много ценного, там же хранились деньги, уже кругленькая сумма. Николас за это время нашёл скупщиков краденного, приходя к ним с замотанным шарфом лицом, наивно надеясь, что этот маскарад кого-то обманет. Он даже присмотрел небольшой домик в предместье, собираясь купить его. Нужно было лишь избавиться от ставшего ненужным Нижнего. Лекс надоел — своей покорностью, безоглядной глупой влюблённостью, но особенно бесило то, что мальчишка осмелился без ведома Верхнего привести в дом чужих и, более того, отдать им одну из комнат. Ну, друг… И что? Спрашивать надо, а потом уже делать. И кота притащил… Мерзкое лохматое чудовище бесило неимоверно, хорошо ещё, что в последнее время животное перебралось к кирасу Димитриусу. Тоже противный старикашка, так бы сдавил его тощую шею, пока не хрустнет. А ведь как поначалу всё хорошо складывалось! Два сладких мальчика под рукой – бери и пользуйся! Так нет же, притащили этого Лео, а тот смотрит, будто насквозь видит все прегрешения, уже и приговор вынес.
Сейчас Николасу нравилась его жизнь: деньги есть, хватает и на выпивку и на шлюх, а то Нижний в последнее время перестал удовлетворять. Работу он, видите ли, нашёл! А то, что Верхний без заботы, это нормально? Но сейчас у Николаса разом вылетели все мысли: его застали. Парень присел, лихорадочно оглядываясь в поисках выхода, увидел у дверей мрачного детину, поигрывающего короткой цепью, и понял, что попался.
К нему направлялся неприметный мужичок в кепке и с тонкими усиками. Свободная блуза скрывала очертания тела, но движения точные и чёткие выдавали в нём опытного бойца.
— Ну, так и будем молчать?
— А что тут говорить?
— Ты зачем сюда пришёл, болезный? Квартирку пощипать?
— Так вы уже…
— То, что мы… Это мы, а разговор сейчас о тебе. И давно ты так промышляешь?
Николас угрюмо молчал — говорить об этом не хотелось: а вдруг тайничок распотрошат? Но было очень похоже, что скоро он выложит всё, что знает. И что не знает — тоже расскажет…
***
Элизабет в последний раз осмотрела уютную гостиную в кремовых тонах и удовлетворённо вздохнула: всё было на высоте. Её первый салонный прием в качестве княгини Вильчур! Как же она волновалась, когда составляла списки приглашённых дам и кавалеров. Она ещё не знала, кого предпочесть: светских львов или… Хотелось, конечно, тех, кто что-то значит в империи, и здесь надо было бы спросить совета князя. Но Дэвид, спустя всего три дня после свадьбы, отбыл по месту службы, оставив юную супругу одну. Не забыв, впрочем, набросать примерный список персон, коих следовало приглашать в дом.
— Леди Инлав! — провозгласил дворецкий, и Элизабет приветливо улыбнулась, готовая принять свою первую гостью.
В свой первый приём княгиня Вильчур ждала барона Бове, известного литератора, сенатора Вильмена и известного поэта Литл Розан, выходца из семьи ремесленника. Этот милый, поминутно краснеющий юноша лишь недавно появился в свете, но его нежные и романтичные стихи, посвящённые старшему супругу, уже пользовались успехом. Дамы наперебой зазывали его в гости, а мужчины снисходительно поглядывали и называли юношу Розанчиком. Поговаривали, что молодой человек с честью выдержал множество атак от воздыхателей обоих полов, оставаясь верным своему мужу — генералу от инфантерии. Элизабет зачитывалась поэмами юноши и с восторгом готовилась принять его у себя.
— Лэр Розан! — объявил дворецкий, и светское общество оживилось.
Поэт неловко мялся у порога, щурясь на яркий свет, и, увидев хозяйку, неловко поспешил представиться. Зацепил ногой за стул, чуть не упал, уронил бокал – по счастью, вино из него успели выпить, и на ковёр не попало ни капли.
— Княгиня… — выдохнул он, наконец добравшись до хозяйки.
Элизабет скрыла насмешку над неуклюжестью гостя, решив, что отсутствие отточенных движений и светских манер с лихвой компенсируется талантом юноши. Да и где было набрать светского лоска? В семье сапожника? Родители и так сделали всё возможное, чтобы их сын получил отличное, по их меркам, образование, а потом юношу увидел генерал Розан и предложил брак. Служба по дальним гарнизонам не способствовала выработке блестящих манер, и всё же природная грация — после того, как Литл переставал смущаться — брала верх, и в целом поэт не выглядел неуклюжим мужланом. В отличие, например, от виконта Сен-Ули, вот уж кто по праву считался самым невоспитанным кавалером, несмотря на славный род, ведущийся ещё от становления империи. Его едкие замечания и насмешки привлекали некоторых дам, но князь перед самым отъездом мельком посоветовал супруге принимать виконта как можно реже. Почему, Элизабет не стала задумываться, решив, что супруг заботится о её душевном здоровье. Но дело было совсем в другом: виконта часто замечали в компании неких людей, связанных с подпольным повстанческими организациями, и Дэвид хотел просто присмотреться к нему. И уж точно не позволять в своё отсутствие приглашать в свой дом.
На самом деле в салонах светских дам их мужей не было — те в этот момент посещали другие дома. Допускалось присутствие младших мужей, во многом стоявших на одной ступени с жёнами. Но у князя Вильчур такового пока не было, да и после он будет сопровождать старшего по месту службы.
— Вы помните лирну Маргарит? — спросила леди Инлав, держа в пальчиках узкий бокал со сладким вином, куда она медленно опускала длинное печенье и откусывала потом острыми мелкими зубками.
— Актрису? — с сомнением уточнила Элизабет.
— Да-да! Очень красивая и молодая, с чудным голосом.
— Немного, — повинилась княгиня Вильчур.
— С ней случилось несчастье, — доверительным тоном проговорила леди Инлав.
— О! Какое же?
— Она умерла.
— Ох…
— Говорят, от неразделённой любви… — леди Инлав сделала паузу и продолжила, — но я склоняюсь к версии со скоротечной чахоткой.
Элизабет кивнула, чувствуя себя немного неловко: она никогда раньше не проводила время в такой праздности, выслушивая за один раз целый ворох светских сплетен. Но леди Инлав была в этом плане незаменимым источником, и князь Вильчур посоветовал супруге подружиться с нею. Молодая княгиня начинала понимать, что супруг готов видеть в ней не только жену и мать своих детей, но и друга, а может, в чём-то и помощника. И в самом деле, где ещё можно узнать всю подноготную многих и многих персон. И княгиня приветливо улыбнулась леди Инлав, поощряя ту на новые подробности.
***
Лекс окинул взглядом ровные стопки белья и с жалостью посмотрел на свои руки — покрасневшие и покрытые цыпками. Его прикрепили к прачечной, и развешивание на ветру бесконечных простыней, халатов, фартуков и полотенец дало о себе знать. За короткое время руки покрылись коростами, и парнишка расчёсывал их в кровь. Работал он теперь сутками, отсыпаясь дома, а потом снова уходил в госпиталь. Его это устраивало: здесь было теплее, чем на разборе завалов — их почти не осталось, только на окраине, да и то в большинстве случаев это был снос ветхих бараков. Где их жильцы, Лекс старался не думать, хотя и видел, как часто отправлялись в империю вагоны, до отказа заполненные людьми. Вывозили целыми семьями, под охраной, позволяя взять всё, что переселенцы считают нужным. На их место постепенно приезжали другие, уверенные в себе, спокойные, начинавшие обустраиваться так, словно остаются здесь навсегда.
А ещё в госпитале выдали форменную одежду — два комбинезона, пару рубашек, носки, обувь, уличную и мягкие тапки на шнурках, шапочку и даже нижнее бельё. И здесь кормили, причём за счёт госпиталя. Домой забирать не разрешали, строго следя за тем, чтобы работники съедали всё, но Лексу иногда удавалось унести мягкую булочку или бутылку простокваши. Чаще всего это доставалось друзьям, потому что Николас почти перестал появляться дома. И ещё ребята частенько подкармливали старика Димитриуса, объясняя это тем, что их кот начал столоваться у соседа. Серый котёнок, длинноногий и голенастый, шумный и весёлый, действительно перебрался в комнату к старику. А тот и не против был, говорил, что всё же живая душа рядом.
— Кирас Адамидис! — Лекс вздрогнул от неожиданности: нечасто к нему обращались столь официально, но в госпитале всех называли полным именем, даже дворника и истопника. А тут перед ни сам начальник госпиталя!
— Да, доктор Иазон?
— Что у вас с руками?
— Ничего, — Лекс подавил желание спрятать руки за спину.
— Покажите немедленно! Это экзема?
— Нет, просто руки на ветру… я в прачечной работаю, вот и…
— Понятно, — строгий взгляд доктора смягчился, — пойдёмте, я дам мазь, будете смазывать три раза в день и каждый раз после работы на холоде. Понятно?
— Да, доктор Иазон, спасибо!
Мазь пахла приятно и хорошо впитывалась. Рукам сразу стало легче, желание чесать, раздирая до крови, почти пропало. А еще доктор выписал рецепт и велел прийти за новой порцией, когда эта закончится прямо в госпитальную аптеку. Оказывается, сотрудников там обслуживают бесплатно! И Лекс решил зайти туда, спросить, что можно взять для облегчения рубца на культе у Лео.
В аптеке было тихо и пахло лекарствами. Вообще везде в госпитале так пахло, а ещё хлоркой, но тут стоял приятный аромат яблочных пастилок от кашля и трав. Немолодой аптекарь внимательно выслушал юношу и положил на стол баночку с желтоватой мазью.
— Пусть ваш друг попробует эту. Если поможет, придёте ещё, только возьмите справку из управы, что он получает пособие, тогда ему будут отпускаться лекарства в два раза дешевле. Сами понимаете, молодой человек, я не могу помочь всем…
— Я понимаю! И спасибо вам!
Домой на следующий день Лекс почти бежал.
***
Дэвид закрыл папку и поднял глаза на стоявшего перед ним навытяжку офицера. Кандидат в начальники Дневной городской стражи был уже немолод и явно опытен. На первый взгляд он понравился князю, но им вместе работать и возможно долго: тупого служаку на этой должности видеть бы не хотелось. Традиционно в Департаменте Внутренней безопасности было несколько отделов: городские — Дневной, Ночной и Дознавательный, местечковые приставы и отдел, отвечающий собственно за безопасность. И всех их проверят досконально, учитывая, что службу нести им в присоединённой провинции.
— Чин, имя, фамилия, должность, вами отправляемая и сколько лет от роду? — казённые фразы вылетали привычно.
— Майор Грегори Садовский, последняя должность — помощник начальника городской стражи Пардуи, сорока пяти лет от роду.
— Откуда родом?
— Из провинции Стужня.
— Имеете ли недвижимость?
— В приданое супруги я получил дом. Ныне сдаётся квартирантам.
— Когда поступили на службу и в каких должностях её несли?
Майор стал перечислять, а Дэвид делал вид, что слушает: всё, что сейчас говорил этот бравый служака, написано в его досье, в той самой папочке, что лежала на столе князя. Стандартная процедура представления начальнику, когда, как считалось, тот внимательным оком выявит все недостатки кандидата, на самом деле сводилась к одному: устроит претендент или нет. Конкретно этот князю понравился, а вот будущий начальник Ночной стражи пока вызывал сомнения. Но других пока не было, приходилось работать с тем, что имелось.
Кстати, о работе…
Спустя два часа князь Вильчур спускался по узкой лестнице вниз, в допросную: буквально вчера взяли подозреваемого в бомбометании на открытии столичного госпиталя. И его допрашивать Дэвид собирался лично, забыв о гуманности и милосердии. Да и о каком снисхождении может идти речь, если тогда шестеро погибло, а около двадцати ранены. И маленькая девочка навсегда осталась калекой, потеряв при взрыве руку.
Арестованный уже сидел на железном стуле, зафиксированный так, чтобы не дёрнулся лишний раз. Дознаватель приготовил список вопросов и тихо что-то внушал помощнику, который будет вести протокол допроса. Второй помощник, исполняющий обязанности экзекутора, раскладывал устрашающего вида инструменты на покрытом клеёнкой столе. Служащие вытянулись в струнку, приветствуя начальника, и дознаватель начал докладывать. Не то, чтобы Вильчур строго требовал выполнения субординации, но следование порядку приводило арестованного в нужное состояние. Пусть знает, что с ним никто не собирается играть в настольные игры.
Спустя полчаса преступник уже выл, захлёбываясь слюнями и соплями, запинаясь и торопясь, рассказывал всё, что знал. Жаль только, что знал он мало. А Вильчур хладнокровно смотрел, как выкручивает ногти экзекутор, добиваясь новых сведений, как капает на пол кровь, как расплывается под ногами арестованного зловонная жёлтая лужа.
У князя не было жалости к людям, способным убивать невиновных и беззащитных.
глава 14
Ноябрь, 1365 год.
Хахххх, и Николас согнулся, когда кулак впечатался в его живот. Боль скрутила внутренности, в глазах потемнело, хотелось свернуться и повыть немного. Он уже пожалел, что сунулся в этот район, промышлял же раньше у вокзала, там и нужно было оставаться. Нет, захотелось ему больше, вот теперь придётся отвечать.
— Полегче, Хмырь, не убей нашего нового друга, — лениво проговорил невысокий крепкий мужчина с лицом доброго дядюшки. Только вот ни добрым, ни дядюшкой этот человек не был.
В миру был он известен как мелкий служащий конторы по приёму тряпья на переработку, а вот в воровском мире носил кличку Тихий и был негласным начальником в этом районе. Как водится, подчинялись ему все, от карманников и проституток до вскрывателей и наёмных убийц. Элита воровского мира — вскрыватели, которые могли с лёгкостью «уговорить» любой сейф или несгораемый шкаф, и наёмники выбрали из своих того, кто будет носить корону. В этом районе им был незаметный человек, однако боялись его до дрожи. К нему в руки и попал незадачливый воришка.
— Как скажешь, Отец.*
— Не нужно больше бить мальчика, он сам нам всё расскажет. Ведь правда, расскажешь?
Николас судорожно закивал головой.
— Ну что, милый… Кайся.
И Николас начал торопливо, взахлёб рассказывать, как высматривал выпотрошенные квартиры, как шарился в них, сбирая всё, что приглянулось, что показалось ценным.
— И много набрал? — Тихий усмехнулся, глядя как старательно мотает головой цивил**, потрепал его небрежно по щеке. — Умница, детка… А скажи, милчеловек, есть ли у тебя мечта?
— Есть, — всхлипнул Николас.
— Поведай о ней миру.
— Домик хочу, жену, детишек…
— А сейчас, где обитаешь?
— У Нижнего своего.
— У тебя и Нижний есть… Зачем тебе тогда жена? — усмехнулся Тихий.
— Нижний, это так, баловство одно, — Николас чуть осмелел и доверительно проговорил: — Я как женюсь, его выгоню.
— И не жалко будет? А если кто подберёт?
— Да кому он нужен, подстилка буржуйская.
Тихий выразительно посмотрел на цивила, и тот торопливо объяснил, что бабка Нижнего из бывших.
— Бывает… А теперь поговорим о тебе, милчеловек.
И Николас заскулил, почуяв, как побежала по ногам горячая струйка: столько тихой угрозы прозвучало в тихом голосе Тихого…
Свисток, раздавшийся в тишине, спугнул пару грабителей, зажавших в углу припоздавшего прохожего. Гулко протопали сапогами патрульные, шмыгнула в кусты встрепанная кошка, шуганулась стая бродячих собак. Обычный вечер, даже результат вполне предсказуемый: перепуганный мужичок в облезлой шапке, прижимающий к груди свёрток с продуктами.
Из-за мусорных баков потихоньку выбрался мужчина, осмотрелся и, поминутно охая, поковылял вниз по улице…
***
Элизабет стремительно вошла в спальню, где на кровати сжалась маленькая фигурка. Опустилась на постель рядом с племянницей мужа и коснулась рукой её лба.
— У тебя жар, дорогая.
— Это от слишком быстрой дороги, миледи, — почтительно проговорила гувернантка, желчная особа неопределённого возраста.
— Как ты себя чувствуешь, Анна?
— Голова болит, — прошептала девочка.
Постель её была смята, тонкая рубашка пропитана потом, волосы растрепались, и весь вид говорил об общем нездоровье.
— Пошлите за доктором.
— Миледи, девочка просто капризничает…
— Я не спрашивала вашего мнения о состоянии моей племянницы, — выпрямилась Элизабет. — Пошлите за доктором.
И гувернантка, в глубине души считавшая княгиню молодой и глупой, стушевалась. Выпрямилась ещё больше и, задрав подбородок, пошла отдавать приказание.
— Не бойся, малышка, скоро приедет доктор, он очень хороший и добрый человек, и у нас всё будет хорошо.
Анна сморгнула слёзы: дети остро чувствуют фальшь, и неискреннюю заботу гувернантки она распознала очень скоро — но эта красивая и молодая женщина действительно хотела помочь. Почти как мама… И девочка, не проронившая ни слезинки с момента нападения на поезд и гибели родителей, заплакала.
Элизабет обнимала малышку и плакала вместе с ней, уговаривая и её, и себя прекратить уже лить слёзы. Так их и застал доктор, зарёванных, хлюпающих носами, прижимающихся друг к другу. И, выслушав княгиню, он согласно покивал головой, говоря, что пережитое девочкой не могло не сказаться на её душевном равновесии.
— Пусть она проведёт сегодняшний день в постели, — проговорил доктор, выписывая успокаивающую микстуру, — а вам я посоветовал бы сменить гувернантку. Должен сказать, по секрету, разумеется, что об этой девице ходят не очень хорошие слухи.
Элизабет была согласна и, несмотря на то, что гувернантку нанимал Дэвид, уволила ту сразу, как только нашла замену. Князь Вильчур был поставлен в известность об этом событии уже после свершившегося факта. Впрочем, он не возражал.
Дэвид действительно не был против решения супруги сменить гувернантку у племянницы. Во-первых, женщине виднее, а, во-вторых, тогда он торопился уехать по месту службы, и следовало быстрее найти хоть кого-нибудь для присмотра за Анной. Он чувствовал вину перед супругой за поспешную и совершенно неторжественную свадьбу: отпуск ему дали слишком короткий, чтобы устраивать празднества на несколько дней, с обедом, балами и фейерверками. Это было, конечно, но в ускоренном темпе: полный обряд у алтаря — тут торопливость неуместна, а то Боги обидятся и не благословят новую семью; свадебный обед в ресторане и вечером, когда уже стемнело, запуск шутих. В другое время этот праздник длился бы неделю, сначала на нейтральной территории, потом молодым следовало прийти в родовой дом жениха, там был бы обряд «подарения давших жизнь», затем — поездка к родителям невесты и тоже преподнесение подарков. Но отца и старшего брата Дэвида уже нет в живых, и на второй день вместо весёлого праздника пришлось пойти в родовой склеп, поклониться их праху. Князь и княгиня Секришские тоже не настаивали на полном обряде, понимали, в какое время всё происходит. Вот и получилось, что Элизабет скоро осталась одна, хозяйкой большого поместья, доброй тётушкой и верной женой, ждущей супруга, пока тот отдаёт долг родине.
В кармане лежало первое письмо от жены, и Дэвид ловил себя на мысли, что хочет проверить на месте ли оно. Но доклад заместителя скоро заставил забыть о приятных событиях, связанных с женитьбой. Расследование бомбометания в гущу людей на открытии столичного госпиталя привело к обнаружению целой сети подпольных ячеек мстителей. Как за короткий срок в городе была создана такая обширная группа, кем и кто их объединил, стало понятно, когда в столицу провинции приехал с очередным заданием курьер. О его прибытии сообщил агент внешней разведки, причем донесение поступило в Генеральный штаб империи, а уже оттуда, по телеграфу, передали в Никею. И едва успели ведь! Курьером оказалась моложавая дама в форме почтовой служащей и с направлением на работу в филиал столицы провинции. За ней установили слежку, которая начала выявлять подпольные организации.
Плюсом было то, что, несмотря на многочисленность, количественный состав их был небольшим, самое большое двенадцать человек в ячейке. Разобщённость, отсутствие ясно поставленной цели, кроме освобождения от тяжёлой пяты империи, конечно, безденежье и прочие проблемы пока работали на руку безопасникам. Но придёт время или, скорее, лидер, который даст им и то, и другое, и третье, вот тогда начнутся сложности. И работа сотрудников Департамента Внутренней безопасности и лично князя Вильчур заключается сейчас в том, чтобы не допустить этого. Прибытие курьера говорило, что на подполье уже обратили внимание враги империи.
Теперь начнётся работа не только по обезвреживанию уже созданных ячеек, но и по недопущению новых.
***
— Ребята! — Лекс ворвался в комнату, чуть не приплясывая.
К нему обернулись оба друга.
— Ребята! А у нас синематограф открыли! Пойдём, сходим?
— Синемат… — запнулся на незнакомом слове Дей, — а что это такое?
— Это как телевизор, только большой, — пояснил Лекс.
—А что там показывают? — заинтересовался Лео.
Вопрос был непраздным: в Ринии по телевизору шли только одобренные партией передачи, например, парламентские новости. А в других странах, той же империи, показывали концерты и даже фильмы. Да о чём говорить, если уже сейчас, после подключения имперских каналов, от телевизора стало не оторваться, и Лео днями сидел возле него, смотря всё подряд, пока руки привычно плели корзинки или короба. Непонятно почему, но первое, что сделали в стране победившей революции, так это закрыли храмы и синематографы. И вот теперь всё снова возвращается.
— Я не знаю. Пошли, поглядим? — предложил Лекс.
— И я? — уточнил Лео.
— А почему нет? Мы тебя спустим на коляске, а в синематографе крыльца нет, легко заедешь. А не получится, так поможем. Пошли, а? Смотрите, солнце какое! А Никки нет?
— Нет. И не приходил сегодня, — ответил Дей. — День-то хороший, только у меня работа не закончена.
— Я помогу потом, — закивал головой Лекс, умоляющим взглядом уставившись на Лео: юноша знал, что если тот согласится, то и Дей пойдет. О том, где сейчас партнёр, парнишка старался не думать: в последнее время они будто чужие друг другу, даже сексом не занимаются.
Лео же… Сомневался. Он видел, что мальчишки хотят посмотреть на новинку, понимал, что им давно пора развеяться, почувствовать вкус мирной жизни, знал, что нечаянно стал главой их маленькой семьи, но…
Он банально боялся, что на калеку буду показывать пальцами, боялся, что встретит знакомых, что увидит на улицах разруху и хаос. Или напротив — как налаживается жизнь, разрушая всё, что было простым и понятным до войны. Но лишать ребят редкой радости не хотелось. И Лео согласился. И не пожалел. Сначала была неспешная прогулка по почти незаметно, но всё же изменившимся улицам родного города. Он жадно отмечал, где исчез привычный дом и вместо него высится груда развалин, на которых копошились рабочие, где открылись новые магазины, где стали ремонтировать фасады старинных зданий, где латают мостовую, и угрюмые мужики под охраной таскают и укладывают ровненько булыжники. Лео чуть было не спросил, кто это, но отвлёкся на новенький трамвай, весело прогремевший мимо.
— Ага, их целых пять штук привезли, — сообщил Лекс, с привычной ловкостью лавирующий между прохожими. Коляску, по молчаливой договорённости с другом, толкал он, а тот шёл рядом со своим мужчиной, деля с ним радость от прогулки.
Они наслаждались отдыхом, давно заслуженным, надо сказать, и никто не заметил горящих ненавистью глаз. Да и как заметить, если обладательница их скрывалась за занавеской.
В квартире Феодораки у окна стояла Елена, и мать неодобрительно косилась, как близко к ней подошёл новый друг дочери. Почтенная кира была недовольна поведением Елены: у той появились какие-то тайны, подозрительные знакомства, она всё чаще уходила по ночам из дома, возвращаясь поздно, что совсем не прилично для молодой девушки. Но этот мужчина был самым неприятным: имперец, подумать только, в их доме имперец! Но Елена, ненавидевшая всё, что связано с империей, стоит рядом с этим Рани и о чём-то тихо переговаривается. Кира Феодораки вздохнула — мир катится в пропасть, если её дочь, преданная идеалам революции завела себе кавалера из империи. И женщина вновь неодобрительно покачала головой, не зная, что дело здесь не в сердечной привязанности, а совсем в другом.
— Ненавижу его, — процедила Елена, провожая взглядом Лекса. — Гнилой человек. Я всегда подозревала, что он отвернётся от идеалов революции, кровь не водица…
— Он из бывших? — спросил Рани.
— Бабка по отцовской линии происходит из рода Ориген.
— Это те, у которых было поместье где-то на западе? — уточнил Рани.
— Не знаю. Её не трогали, потому что замуж вышла ещё до революции и отреклась от семьи.
— Или они от неё.
— Нет, там именно она, бабушка рассказывала, что скандал был знатный: тайное венчание, ребёнок, что родился слишком скоро после свадьбы, похищение родовых ценностей…
— Вот как?
— Ну, — протянула Елена, не желавшая совсем уж передёргивать факты, — вроде бы она забрала свои личные, но газетчики…
— Я понимаю.
— Лекса… Алексиуса Адамидиса воспитывала бабка, кира Феодора. Её муж умер от чахотки, потом погиб сын. Он был красным командиром, испытывал новинки…
— А что случилось?
— Порох, что ли, некачественный, — пожала плечами Елена. — Я не знаю подробностей.
— А этого Адамидиса ты откуда знаешь? — поинтересовался Рани.
— Сначала жили по соседству, а потом учились в одной группе. У нас в консерватории группы не делили по специальностям, вот я училась вокалу, а он игре на фортепиано. Красивый был… Самый красивый на потоке. За ним половина девчонок бегала, а он взял и пошёл Нижним к какому-то неотёсанному мужлану.
Рани понимающе усмехнулся: похоже было, что ненависть Елены стоит на прочном ките старой влюблённости и обиде, когда объект предпочёл другого.
— А скажи мне… — Рани увидел в разговоре момент, когда можно прояснить некоторые непонятные для него моменты. — Вот эти ваши Верхние и Нижние… Что это вообще означает?
— А ты не понял, что ли? — удивлённо уставилась на мужчину Елена. — Я должна объяснить в подробностях?
— Нет, — поморщился тот, — меня интересует социальное устройство. В чем отличие в положении и почему к Нижним такое презрительное отношение в обществе.
— Как это? Один добровольно берёт на себя роль принимающей стороны, становится на более низкую ступень, опускается…
— До уровня женщины? — понимающе улыбнулся Рани.
— Нет! — возмутилась Елена. — Мы можем родить ребёнка, а Нижние годятся только для удовлетворения нужд Верхних. Тупиковый вариант отношений.
— Понятно, — Рани про себя посмеялся горячности Елены, уверившись, что причина её неприязни к Алесиусу кроется именно в обиде оскорбленной в своих лучших чувствах девушки. И скорее всего сам парень даже не подозревал о причине.
— Ненавижу его, — закончила Елена.
глава 15
Декабрь, 1365 год.
Никто не хочет умирать. Ни бродяга, что уже забыл о нормальной жизни и мечтает только о том, чтобы набить голодное брюхо, ни служащий, что утром собирается и важно шествует на работу, надуваясь от собственной значимости, ни старик, уже давно забывший о том, как славно пахнут девушки, как ярко сияет солнце, и как вкусно целоваться где-нибудь в укромном месте. Кирас Димитриус тоже не хотел умирать. Он помнил, как было при прежнем режиме, свергнутом недрогнувшей рукой Вождя и Учителя, не забыл жизни при республике и теперь ждал изменений. К добру или нет, но они уже начались и не скромному пенсионеру судить о переменах. Кстати, пособие по старости у него стало больше, намного. И теперь ему хватало и на вкусную булочку, и на тонкий слой масла, и на молоко для себя и котёнка. Животинку принёс соседский парнишка, очень воспитанный юноша, в отличие от своего Верхнего. Но тот теперь редко приходил домой, Димитриус слышал, что Николас устроился на работу, кажется курьером, и теперь почти не появлялся. Почему-то он невзлюбил найдёныша и всё время пинал, обещая удавить. Но котёнка приютил Димитриус и не пожалел: шустрый малыш наполнил своими шалостями скучную жизнь, а молока ему не жалко. А ещё старик опять полюбил прогулки по городу, когда неспешно шёл, подмечая изменения в городе. Раньше он старался уйти из дома, чтобы не встречаться со склочной соседкой, но с началом войны кира Филлис уехала к сестре и до сих пор не вернулась. Теперь же кирас Димитриус гулял просто для удовольствия.
Сегодня он решил пройтись к зданию столичного театра, посмотреть, не начался ли новый сезон. Говорили, что к ним собирались приехать настоящие виртуозы, выступавшие на прославленных сценах. Димитриус не торопился, старательно обходя лужи на тротуаре, когда мимо пробежал прохожий, обрызгав его. Может быть, Димитриус и не обратил бы на того внимания, если б не испачканные брюки. А так старик погрозил вслед сухоньким кулачком, а потом даже остановился, недоумевая, откуда этот человек ему знаком. Не вспомнил, а потом вообще отвлёкся на афишу и забыл о происшествии.
Никто не хочет умирать. Не хотел и Рани, торопящийся на приватную встречу с незаметным служащим в обычном учреждении. Но везти нужное для деятельности ячеек через всю страну было опасно, проще договориться в Никее с кем-нибудь из воровского мира. Но просто так к ним не попасть, сначала нужно представиться их главе. Отец, как его здесь называли, не сверкал золотыми зубами, подобно рядовым членам банд. Это обыватели думают, что он живёт в шикарном доме, ест с золотой посуды и носит рубашки из натурального шёлка. Тихий же жил тихо и незаметно, в скромном особнячке на тихой улице. Но все или почти все в городе знали, что дела там вершились отнюдь не тихие, хотя были и такие, когда требовалось незаметно устранить конкурента или нежеланного человека. Но и такие дела делаются незаметно, без шума и стрельбы на половину города. Это давно, на заре цивилизации, а может, чуть позже, бандиты стреляли и резали друг друга, деля сферы влияния. Ныне же солидные люди встречаются за столом переговоров и спокойно договариваются
А внешне всё было благопристойно, даже учреждение вполне себе мирное, занимающееся закупками чего-то непонятного — то ли рогов, то ли шкур, то ли и того и другого, но исправно платившее налоги. Небольшая контора в отдельно стоявшем особнячке отличалась от остальных только крепкими парнями, охраняющими вход. Рани поднялся по высокому крыльцу и вошел в жаркий, после промозглого ветра, холл. Напротив дверей за высокой стойкой сидел молодой человек в безукоризненном костюме.
— Кирас?
— …Риниас, — Рани слышал в своём голосе угодливые нотки и ненавидел себя за это.
Всё же, как ни старайся, а нищебродство с рождения и полуголодное детство с вечно пьяными родителями не стёрли ни приют, куда Рани поместили после их смерти, ни средняя школа, ни должность писаря при управе. На всю жизнь остались воспоминания, когда ты был никем среди остальных. Он и к революционерам примкнул, чтобы доказать всем, чего стоит. Мысль о том, что писарь – это потолок для его незначительных способностей, не приходила в голову амбициозному парню. Скромного жалования не хватало для того, чтобы купить модный галстук или шляпу, сводить в ресторан девушку или парня, а хотелось…
Так сильно хотелось, что однажды Рани позволил себя уговорить и пришёл на заседание подпольной ячейки. То, что там говорили, открыло ему глаза: оказывается, он не глуп, он мог бы стать кем-то большим, если бы не аристократы, посадившие на самые хорошие места своих ставленников. Нужно просто скинуть их, забрать неправедно нажитое, раздать нуждающимся, и тогда все будут жить счастливо. В пример приводили Ринию, где уже много лет сияет солнце свободы. Постепенно Рани стал из обычного боевика руководителем ячейки, а после неудачной войны с Ринией, был послан эмиссаром в новую провинцию. Нет, умнее за это время он не стал, но научился безупречно выполнять приказы и затвердил самые основные приёмы подпольной борьбы. Сложного в его обязанностях не было — делай то, что передают старшие соратники и не предпринимай собственных действий без их одобрения. Сейчас в кармане лежало письмо местному главе воровского мира с выгодным предложением о сотрудничестве: от Тихого требовалось наладить поступление взрывчатки через контрабандистов, а Рани должен был передавать тому оговоренные суммы денег. Откуда они берутся, Рани не задумывался.
И договор был заключён.
***
Дэвид разгладил письмо, перечитывая его уже второй раз. Не из сентиментальных соображений, отнюдь: Элизабет писала, что Шарлотта, её подруга и внучка герцогини Дюрас, просит помощи князя Вильчур. Оказывается, её мать приходилась дочерью Филандеру Ориген, и теперь семья Дюрас разыскивает родственницу, оставшуюся в Ринии после переворота. Звали её Феодора, в замужестве Адамиди, и сведений о ней не поступало уже много лет.
«Прошу вас, супруг мой, если есть такая возможность, посодействуйте в поисках потомков киры Феодоры. Вряд ли она жива, но, быть может, живы её дети или внуки. У нас много говорят, что государь настоятельно просил обратить внимание на подобные случаи и при необходимости всячески помогать. И я подумала, что вам, вероятно, стоит присмотреться к ним с целью выбора младшего супруга. Я поддержу любое ваше решение, хотя должна заметить, что появившийся недавно Джанис, четвёртый сын барона Глорка, очень и очень мил. Но я умолкаю, ибо не мне указывать в таких делах мужчинам!»
Дэвид улыбнулся: супруга пыталась подсказывать, но ещё так наивно и неуклюже! Ничего, пройдёт время, и Элизабет станет мудрее и опытнее. А он поможет, хотя бы через письма. И князь придвинул к себе лист бумаги. Уже выводя ровные строчки, он подумал, что идея императора соединить старую аристократию и новую всё-таки неплоха. А интересно, сколько потомков у киры Феодоры? Он как-то бывал в поместье Ориген и видел миниатюру с её портретом в молодости: очень и очень хороша. Князь бросил короткий взгляд на часы, минутная стрелка подбиралась к шести, а на семь его пригласил на ужин наместник. Недавно недалеко от главного храма Никеи открыли новый ресторан «Риф», шеф-поваром там был имперец, готовил привычные блюда, но, говорят, не чурался экспериментов.
Князь не опоздал, войдя в зал с первым боем часов, но герцог Апоньи уже ждал его за накрытым столом, без изысков, но основательно.
— Приветствую, герцог…
— И вам доброго вечера, князь.
— Присаживайтесь, вы сегодня наверняка не обедали, как должно.
— Это верно… Дела! — развёл руками Дэвид, опускаясь на стул.
— Что ж… У настоящего мужчины дела всегда на первом месте, тем более это касается тех, кто служит империи и государю. Но сегодня мы дела отставим… Как ваша очаровательная супруга?
— Вы знакомы с княгиней Вильчур? — немного удивился Дэвид.
— Я был представлен ей на балу дебютанток. Княжна Секришская по праву считалась одной из самых красивых девушек. Смею надеяться, став княгиней, она не утратила своего очарования.
Дэвид вспомнил, как мило смущалась юная супруга в первую ночь и улыбнулся. Заметив его реакцию, старый герцог только понимающе усмехнулся.
— А как вы относитесь к рекомендации государя о младших супругах из ринийских аристократов?
— Думаю, что это неплохая идея, — осторожно ответил князь. — Но… Тем, кто решится на этот шаг, придётся очень нелегко, ведь многолетнее воспитание в тоталитарном государстве со странными идеалами не проходит даром.
— Идеалы у них не такие уж странные, — возразил Апоньи. — Что может быть лучше всеобщего счастья?
— Ничего, кроме того, что оно не должно преподноситься на золотом блюде. Не говоря уже о том, что сначала этого счастья лишают добрую половину людей, просто уничтожив физически… Но мы опять вернулись к делам нашим скорбным…
— Ох… Удел мужчин… — кивнул Апоньи. — Попробуйте вот эту закуску, чудный вкус! Очень оригинальное сочетание.
— М-м-м… действительно! Мои похвалы шефу, он превзошёл сам себя. Я пробовал подобное, когда он работал ещё у Мариньи. Уже тогда слава су-шефа превосходила шефа.
— Да-да! Лэр Браун славится умением рассмотреть таланты под шелухой.
Князь неторопливо беседовал с наместником, наслаждаясь тихим вечером. Немного вина, вкусной еды, приятной музыки, тихого и проникновенного голоса тоненькой певицы — именно то, что нужно для хорошего отдыха. Мужчины вышли на улицу около полуночи и неспешно направились к центральной площади. Там стояли два особняка, временно выделенные для их проживания. Потом, если найдутся наследники, их вернут настоящим хозяевам, а для новой власти купят или построят отельные дома.
Лёгкий морозец прихватил ледком лужи, и идти приходилось вдвойне осторожно. Небо было ясным, и россыпь звёзд украшала его бархатную глубину. Неяркий свет, льющийся из окон, отбрасывал жёлтые пятна на тротуар. Прохожих было немного, князь с герцогом и охраной были хорошо заметны.
— В империи сейчас уже лежит снег, а тут едва начались холода.
— Юг, что тут скажешь. Ближе к морю снега вообще нет, а тот что иногда бывает, кажется его жителям чем-то чудесным, — ответил Дэвид.
— Скоро будем праздновать смену года.
— Да, здесь тоже верили в Четырех Богов, раньше…
— Надо бы проверить, как там с восстановлением храма, — проговорил Апоньи.
— Хорошо ещё, что занимаются им монахи, а то ещё была бы проблема…
Впереди послышался какой-то шум, похожий на спор, и один из охранников скользнул туда — проверить. Вернувшись, он тихо доложил, что местные устроили семейную сцену. Князь пожал плечами: вмешиваться в чужую семью -- последнее дело, но, уже проходя, остановился: молодой парень, гневно что-то выговаривающий верзиле, показался ему смутно знакомым. Вечер определённо переставал быть томным…
***
У Николаса день не задался с самого утра: сначала уставший Нижний неожиданно отказал в близости, а на попытку заставить вдруг вспылил, наговорил гадостей и сбежал под защиту друзей. Он вообще в последнее время стал забывать о своих обязанностях, и Верхний ходил злой, неухоженный и неудовлетворённый. Куда-то подевался влюблённый взгляд, вкусные кусочки и ласковая покорность. Николас уже был согласен на «Никки», лишь бы вернуть всё назад, но мальчишка ускользал, огрызался и даже как-то раз выкрикнул — когда Верхний сильно зажал его в углу, — что уже жалеет о заключённом партнёрстве. Тогда Николас пропустил это мимо ушей, а позже вспомнил и задумался… И испугался: одно дело выкинуть ставшего ненужным партнёра, а другое дело, когда не нужным становишься ты сам, а идти тебе некуда.
К тому же очень пугала зависимость от Тихого. Нет, поначалу Николас даже думал, что это шанс выбраться из нищеты, осуществить свои мечты о домике, где заживёт на покое, о жене и детях. А потом вдруг припомнил все слухи о Тихом и его методах и понял, что уйти из банды ему не позволят, что он так и будет бегать шушеркой на посылках, пока его не прикончат. Николас не думал долго, решив переговорить с Нижним и уговорить того уехать из Никеи, куда-нибудь подальше. Он даже на империю был согласен: куда угодно, лишь бы не в яму.
Но Лекс неожиданно заупрямился, объясняя, что у него работа, комната в хорошем доме, друзья и налаженная жизнь. И ни на какие уговоры не поддавался. Первой мыслью было — влупить Нижнему хорошенько, чтобы вспомнил, где его место. Но рядом были Лео и Дей, готовые в любой момент встать на защиту друга, да и сам Лекс окреп за последнее время, и впору было ожидать, что он вот-вот от обидных слов перейдёт к делу и даст сдачи. И Николас был совсем не уверен, что справится с таким вот Нижним — как бы самому не огрести.
И он решил действовать по-другому: сводить Нижнего в кабак, напоить и вынудить дать обещание на переезд. Зная болезненную честность мальчишки, можно было не сомневаться, что своё слово тот сдержит. Но почему-то всё пошло не так.
Сначала в кабаке к ним подсела шлюха, которую уже не раз пользовал Николас, не просто плюхнулась на колени, она ещё и к губам присосалась, смачно и слюняво. Оторвалась и заявила ошеломлённому Лексу:
— Завидуй молча, красавчик! Это такой самец, мммм, не поделюсь, не надейся.
Николас спихнул девку с колен, зашипев:
— Пошла вон!
— У-тю-тю… Ты никак променял свою детку-конфетку на этого тощего глиста? Ну, так и трахайся с ним, а ко мне больше не лезь!
Шлюха орала, а Николас смотрел на Лекса и понимал, что тот ни за что не поверит ему, что это случайность, и уж точно не согласится на переезд. Алексиус же не ругался, не спорил, не ждал оправданий — просто поднялся и пошёл прочь. Николас ещё сделал последнюю попытку, прижав партнёра к стене, но получил неожиданный отпор.
Лекс всадил острый локоть в живот партнёра и тихо и яростно выдохнул, чтобы тот собирал свои вещи и выметался вон из его дома.
— Куда я пойду? — растерялся Николас.
— К дьяволу или к этой шлюхе, мне всё равно, — холодно ответил Лекс и, оттолкнув Николаса, направился к выходу из переулка.
Навстречу ему шагнул высокий мужчина и, внимательно глядя в глаза, спросил, не нужна ли помощь. Лекс неловко поблагодарил за внимание и, вспомнив воспитание, вежливо поклонился.
Алексиус шёл по улице, вдыхая холодный воздух, и чувствовал себя свободным. И не видел, что незнакомец провожает его глазами, не видел, что бывший Верхний бьёт стену кулаками и матерится, понимая, что потерял всё, что успел приобрести, не видел, что в нише стены притаилась женская фигурка, и её обладательница кривит презрительно губы, но во взоре девушки появилась надежда.
Лекс ничего этого не видел — он был свободен!
Свидетельство о публикации №217052000280