Заводские рассказы

Залавки
- «Ты у нас будешь играть на трубе, потому, что отец твой трубач в духовом оркестре завода». – Чапайке сунули похожий на горы инструмент с тремя клапанами. – «Тебе Талыпов я вручаю самое сложное – называется кларнет! Ты у нас слухач, я думаю освоишь». В черном футляре лежала такого же цвета трубка с множеством блестящих рычажков и отверстий. – «Ну, а за барабан мы посадим Толю Тихонова!». Мы, троица неразлучных, закадычных друзей были безмерно рады, что в этот раз нас не выставили за дверь сразу!

Николай Петрович Кузнецов – учитель пения средней школы № 1 нашего рабочего поселка, был фанатом своего дела. В совершенстве освоив баян он решил создать инструментальный ансамбль при школе, для чего на каждом уроке подбирал кандидатуры во исполнение своей мечты.

Почему он выбрал именно нас, остается загадкой. Наше трио славилась в школе своей дерзостью и хулиганством. Но, то что случилось, то и случилось. Занятие музыкой останется в нашей жизни одной из самых ярких и светлых полос.

После уроков мы оставались на репетиции и проводили за этим занятием многие часы до позднего вечера. Из первых блеющих звуков начинало вырисовываться что-то стоящее, но неожиданно учебный год закончился и наше рвение уперлось в лето.

Петровича, как замечательного баяниста, каждое лето приглашали поработать аккомпаниатором в пионерский лагерь «Дружный» принадлежащий градообразующему предприятию «Химический завод им.Л.Я.Карпова». Сходив а профком старейшины отечественной химии завода, наш учитель без труда уговорил председателя  взять в лагерь трех оболтусов, то есть нас, в качестве воспитанников. Хотя пионерский возраст мы совсем недавно успешно преодолели.

Лагерь стоял на высоком берегу Камы. Утыканный мачтами флагштоков и громоотводов удлиненный корпус издалека напоминал военный корабль плывущий среди окружавшего его поля ржи. По склону к реке росли живописные сосны с желтыми стволами корнями держащие выступы-полянки изумрудно-зеленого цвета. На одном из этих «плато» стояла старенькая избушка где еще проживала небольшая семья состоящая из мужа с женой, двух пацанов-карапузов и старенькой бабули по имени Феня. Полное имя было наверное Аграфена. Это была последняя семья из располагавшейся здесь когда-то деревни с трогательным названием «Залавки».

Мы быстро вписались в жизнь пионерского лагеря. Днем помогали обслуживающему персоналу по хозяйству, вечером играли в столовой на танцах. На живую музыку подтягивались молодежь из города, а так же поселка «Майский» и Тихих гор.

Петрович привез из Дома культуры списанный саксофон и я, оставив тихо звучащий кларнет, быстро освоил модный инструмент. Созвучие с Чапайкиной трубой стало несомненно лучше.

Чапай получил свою кличку еще в детском саду за свою вездесущую и неугомонную натуру. Он был генератором всех пакостный идей и авантюрных поступков. Чрезвычайно шустрый и подвижный как ртуть, он конечно был нашим лидером, за что и носил прозвище героя гражданской войны. Каким-то образом втеревшись в доверие семьи живущих ниже, Чапайка стал таскать и нас в последнее подворье Залавок. Баба Феня истосковавшаяся по общению без умолку рассказывала историю деревни. Помнила всех живших здесь людей, знала кто куда уехал, показывала где находился их дом. Мы часто спускались к берегу Камы, помогали хозяину конопатить и смолить деревянную лодку, за что получили разрешение в свободное время пользоваться весельным судном.

Берег с нашей стороны был узким и каменистым и, никак не подходил для отдыха и купания. То ли дело противоположная сторона. Широкая полоса мелкого желтого песка вдоль низкого берега. Девственные заливные луга со спрятанными в низинах чистыми голубыми озерами. Далее по мере возвышения стояли дремучие сосновые леса с неумолкаемыми дятлами и кукушками. Перебравшись туда на лодке мы, раздевались до нага ныряли в эту первозданность и крича от восторга плюхались в синеву озер, а затем носились как сайгаки по траве просто так, от избытка сил и молодости.

Как-то раз, заметив наши сборы в очередной круиз на тот берег к нам подошла баба Феня: « - Попросить сынки вас хотела посылочку передать. В Ильичевке братушка мой живет» – она протянула туго набитый узел: «Здесь соль, сахар, спички, табак. Магазина-то у них нету. Спросите у любого деда Илью Колобкова, там его все знают».

Деревня Ильичевка находилась выше по течению Камы. Мы слышали о ее существовании, но никогда там не был и чувство нового и неизведанного только подзадорило нас. Мы тут же отправились в путь.

Вопреки ожиданиям деревня нашлась довольно быстро. Хорошо протоптанная тропа от самого берега привела нас прямо на центральную и, похоже единственную улицу Ильичевки. Что-то здесь не хватало привычного вида деревни. – «Столбов нету» - заметил Толик. И в самом деле опор воздушных линий электропередачи не было и в помине. По обеим сторонам дороги стояло несколько стареньких домов часть из которых были явно нежилыми. Плетни были завалены, а дворы поросли высоким бурьяном. Возле обочины копошился розовый в грязных пятнах поросенок.

Учуяв нас, он повернул пяток в нашу сторону и уставшийся бусинками глаз, явно ожидая какой-нибудь пакости. Чапай с лету заскочил на спину хряка и стеганул оторопевшую скотину по круглому заду подобранной хворостинкой. С диким визгом новоявленный скакун рванул с места и помчался в неизвестном направлении. Чапайка кувыркнулся в воздухе и приземлился в дорожную пыль прямо таки мордой лица.

- «Уздечка с седлом не нужна? Могу предложить» -  раздался голос за спиной. Обернувшись мы увидели торчащую из-за соседней ограды лошадиную голову с воплощающим лиловым взглядом.
«Говорящая лошадь!» - сплевывая попавшую в рот пыль заключил мастер поросячей джигитовки. К нашему разочарованию из-за кустов растущей за забором вишни вышел бравый старичок с лихо закрученными усами и старинным картузом на голове.

- «Нам бы деда Илью Колобкова» - проговорил я смутно предполагая что это он и есть.
- «И зачем же понадобилась вам эта старая контра?» - старик внимательно изучал нас хитрющими глазами.

- «Ну почему контра?» - возмутился правильный Толик – «Нас к нему баба Феня послала из Залавок с гостинцами».
- «Так вы от Фенюшки?» - лицо деда расплылось в широкой незубой улыбке – «Тогда проходите, как раз по адресу и попали».

Мы вошли через ворота в просторный двор заставленный старинной утварью, но аккуратно убранный. В доме тоже было чисто. Мебели как таковой здесь не было. Стол, лавка, печь на пол дома. В красном углу под иконами тускло горела лампадка. Казалось время остановилось здесь лет сто назад и больше никогда вперед не двигалось. Старик без умолку болтая забрал у нас узел и усадил за досчатый стол? – «Сейчас чай пить будем». Он достал из-за печи помятый самовар – «Я вас медком своим попотчую. Мед-то у меня особый, такого вы еще не едали. А, кстати, вы ведь мужики уже. Давайте-ка я вам другого чаю налью». Пропав на несколько минут дед вернулся с банков мутной жидкости. Достал с полки старинные стопки наполнил их: «Ну, давайте ребята за наше с вами. «Старик опрокинул рюмку и крякнув, довольный стал протирать усы. Мы тоже, всем видом показывая, что нам не впервой тяпнули по стопке. Жидкость сладкая, пахла медом, но больше была горькая и жгучая. – «Откуда же у тебя мед дедушка? Ульев у тебя нет, да и пчелы не летают», - Толик был внимательнее нас и похоже, знал толк в хозяйстве.

- «Вот ведь глазастый какой!» - старик потрепал любопытного мальчишку по голове. – «Мне пасека ни к чему. Я мед в лесу собираю. Бортничаю значить. Вот заедете еще раз, вместе и сходим!» Медовуха быстро рассасывалась по телу. Стало тепло и весело.

- «Слушай дед, а деревню в честь тебя назвали что ли?» Осмелел Чапайка после второй стопки.
- «А то в честь кого же еще? Конечно! Я Илья и деревня Ильичевка!» - усмехался старик подкручивая правый ус.
- «А зачем – же контра?» - не унималось наше любопытство.

- «Так меня наши деревенские зовут. Потому что в гражданскую я воевал совсем не за красных!..»
Мы чуть не рухнули со скамейки. – «Чо, за белых что ли?» - вытаращил глаза Чапайка.
- «Именно за них сынки!» - дед быстро заходил по избе, затем подошел к сундуку возле двери и открыв его долго выкладывал содержимое прямо на пол. Наконец достав что-то с позванивающим звуком повернулся к нам. Пред нашим ошалелым взором предстал мундир синего цвета весь увешанный георгиевскими крестами.

Старик с горечью стал рассказывать о том, что большинству населения советская власть была совсем не нужна. Что революцию сделали лентяи и бездельники позарившиеся на чужое добро. Вспоминал как бесчинствовали красные разоряя зажиточных крестьян. Что он с тех пор вынужден прятаться здесь, в этой вымирающей деревне без электричества и магазина, нигде не учтенный и не имеющий никаких документов.

Мы, воспитанные по коммунистической идеологии, хоть и недобросовестно, но все же изучающие историю СССР не могли сразу переварить эту новую информацию. Перед нами стоял идеологический враг, но чувства неприязни у нас к нему не было. Наоборот, нам все больше нравился этот дед-бедолага с его нелегкой, запутанной судьбой.

После чая с земляникой и медом мы стали собираться в обратный путь. Хозяин всучил в дорогу две банки меду. Одну бабе Фене, другую нам за труды. От своей доли мы тут же отказались, пообещав заезжать каждую неделю в эти забытые богом и людьми захолустные места.

- «Фенюшке скажите, пусть водочки мне пришлет к следующем разу, а то медовуха-то  опостылела совсем, терпенья нету!» - старик стоял на берегу опустив плечи. Нам почему-то стало неимоверно жалко этого так и не полюбившего советскую власть деда-белогвардейца.

Возвратившись сразу зашли к бабе Фене. Передали банку меда и просьбу братушки из Ильичевки.
- «Вот ведь старый пень. Восемьдесят второй годок уже. Пора на печке лежать да молитвы читать, а ему водочку подавай!» - бабка еще долго ворчала проучивая престарелого родственника, но за «Московской» к следующему заезду все-таки сходила.

Нам было по пятнадцать лет в то памятное лето. Уходило детство, наступала ранняя юность. Пора романтики и бесшабашных поступков запомнится как самая лучшая часть нашего бытия. Вожатых в пионерский лагерь присылали из ближайшего пединститута на практику. Это были молодые, довольно симпатичные девушки. Некоторых меняли через месяц, но большинство работали все лето.

Вечерами, уложив пионеров спать, они брали гитару и спускались к реке. Разжигали костер, пекли картошку, пели пионерские и бардовские песни. Вожатые и нас приучили к этим бессонным, романтическим ночам. Им бы конечно парней постарше, но на безрыбье и рак рыба.

Однажды, во время очередной ночной вылазки, Чапай начал рассказывать студентками о нашей поездке в Ильичовку и обозвал деда Илью «Петлюрой». Накануне наша троица поклялась никому о старике не рассказывать. Это была наша военная тайна. Я и Толик стали убеждать вожатых, что он фантазер и все придумал. Но болтун не унимался. Тогда, во время того, когда Чапай рылся в костре в поисках картошки, я незаметно вытащил из огня уголек и подложил по его сидячее место. Болтушка уселся как раз куда положено и стал уплетать горячее лакомство.

Уголек прожег штанину и добрался до щеки вечно ерзающей задницы. Чапайка округлил глаза, вскочил и благим матом костеря летнюю ночь стал носиться по кругу, не зная куда пристроить огнедышащую корму. Благо река была рядом. Быстро сообразив кто это сделал, он черной тучей двинулся в мою сторону. Я, почему-то подумал, что мой товарищ идет ко мне совсем не потому чтобы дружески пожать мне руку. Повернувшись я рванул в гору легким аллюром. Полный ярости подпаленный друг мой помчался следом. Поднявшись в гору мы оказались на просторной нескошенной поляне. Яркая луна освещала высокую траву пахнущую казалось, Ильичесвским медом. Только стрекот неутомимых кузнечиков нарушал ночную тишину. Я мчался по этой красоте едва задевая ногами землю. Эх, сейчас, ну хотя бы маленькие крылышки я взмыл бы ввысь и летал над этим прекрасным миром хоть до скончания веков!

Мда… Как хотел, таки полетел. Только не вверх, а вниз! Треск сучьев, падение, боль от ушибов, темнота. Очухавшись, стал выбираться из неожиданной западни. Наверху появился Чапайка и с торжествующим видом стал выговаривать: - «Что, получил свое гад! Бог, он не бизякинский татарин. Видит где люди, а кто твари!»

- «Ну, кто люди и где твари, надо еще разобраться» - крикнул я почти уже поднявшись.
Но, только мне удавалось зацепиться за край оврага, Чапай ногой спихивал меня обратно. Я катился вниз попутно сбивая какие-то жесткие сучки и округлые камни. Стало ясно, что без военных действий мне отсюда не выбраться. Пошарив в кромешной темноте руками я нащупал что-то круглое с большими дырами. «Котелок старый наверное» - мелькнуло в голове. Взяв поудобнее находку я швырнул ее в сторону загнавшего меня в темную яму преследователя. Сначала было «Ой!» Потом судорожный всхлип и потом удаляющихся ног.

- «Блин, по башке попал наверное» - пожалел я уже пострадавшего от меня сегодня друга.
Выбравшись из оврага я спустился обратно к реке. Чапай уже сидел у костра весь нахохлившийся. С каким-то испуганным взглядом. Подойдя, положил руку на его плечо: - «Да, ладно тебе, я же не хотел…» Друг мой исходил мелкой дрожью:
- «Ты видел что там было?»
- «Что же я увижу» - «Там же темень, хоть глаза выколи!»
- «Ладно, завтра покажу» - болтун Чапайка не походил сам на себя и не хотел разговаривать. Поднявшись мы отправились в лагерь. Пора было ложиться спать.
Только я стал забываться в сладкой истоме Чапайка опять растолкал меня – «Слушай, пойдем до туалета сбегаем, приспичило!»
- «Ты что, сам штаны снять не можешь?»
- Я хотел зарыться в одеяло, но увидев молящие глаза товарища, встал с нагретого ложа. Уборная находилась на другом конце территории и пройти предстояло приличное расстояние. Ночное светило перекрашивало природу в свои загадочные краски. Трава была голубой, а деревья темно-синими.

- «Смотри, смотри!» - прервал мою зевоту попутчик. Глаза Чапайки готовы были отскочить от лица. Я посмотрел в поразившую его строну. При свете луны от деревьев отходили длинные тени. За оградой лагеря на дороге виднелся силуэт мужика с протянутыми к нам руками, а главное без головы! – «Ааа… в два голоса заорали мы от ужаса и дали  деру в обратную сторону напрочь забыв про естественные нужды.

Днем, по настоянию Чапая, мы прошли по маршруту ночного марафона. Спрятанный в высокой траве, овраг появился неожиданно даже при солнечном свете. Заглянув внутрь промытой ямы мы оцепенели! Из неровных стенок оврага торчали белые кости, ребра и черепа захороненных когда-то покойников! Часть содержимого могил осыпалась на дно и белой полосой тянулась по всей длине промоины.

- «У бабы Фени спросить надо. Может она про это чего знает». – Толик не испытавший ночных ужасов был в твердом уме. Впрочем как и всегда. – «Так вон оно где нашелся, старое кладбище-то!» - вздохнула старушка после нашего рассказа. Она поведала нам, что сама не знает но еще ее бабушка рассказывала о том, что в стародавние времена Залавки были большой деревней и имели свой погост. Позднее усопших стали хоронить в Тихих горах, старое кладбище забылось и со временем исчезло из виду.

- «Вы, как нибудь сводите меня туды. Помянуть надо и прикопать могилки-то. Негоже косточкам на белом свету валяться!» - старушка встала и перекрестилась. – «А, голову положите на место. Иначе мужик-то, тот – покойничек, от вас не отстанет. Положите и прощенья попросите, а то покоя не будет! Помяните мое слово!»

Напуганные бабой Феней мы вернулись к оврагу и недолго порыскав нашли в густой траве выброшенный череп. Я спустился вниз и положил жуткую вещь на место попросив прощения, как велела бабуля. Пройдя к тому месту, где стоял ночью безголовый мужик, мы ничего подозрительного не обнаружили. Разве только ободранный куст акации растущий у обочины немного напоминал страшный силуэт.

Дружба с детства, самая верная и самая крепкая. Мы вместе закончили школу, работали на одном заводе. В одно и то же время ушли отдавать армейский долг родине. Затем один за другим обженились, завели детей и стали дружить домами. Казалось ничто не разрушит монолит нашего братства и так будет всегда!

Но… Толик Тихонов умрет от инсульта в сорок лет. Неугомонный Чапай в поисках нового на остров Сахалин и неожиданно скончается там от сердечного приступа. Он переживет Толика только на шесть лет.

Они часто приходят ко мне ночью, во сне. Мы снова втроем опять вместе. На душе становится радостно, светло и спокойно как в далекой уже, ранней юности. Только проснувшись с грустью осознаешь, как мне их до сих пор не хватает.