Белая горячка

    Белые ночи Петербурга окончательно сводят с ума и так нервных по своей природе горожан. Люди перестают спать, весь режим жизни сбивается. По ночам они стоят у окон и вначале смотрят остекленевшими глазами наружу, как рыбы из аквариума, а потом неминуемо оказываются бесцельно бредущими по улицам и дворам в мистическом сумраке Белых Ночей. По негласному закону полиция города не даёт справок о количестве бесследно пропавших горожан в период Белых Ночей — у каждого города есть свои секреты, у великого города великие же секреты. В это таинственное время граница между Петербургом обыденным и Петербургом мистическим утончается и местами даже рвётся; тогда два города встречаются и с их обитателями случаются всякие необычные встречи и происшествия.

Уже много лет тому назад Яков перестал сопротивляться горячке Белых Ночей. Он для себя решил, что надо просто пережить, переболеть эти несколько недель. Хмельной он бродил по городу всю ночь напролёт в поисках приключений на свою голову. За долгие годы, сам того не ведая, он сроднился с белёсым сумраком и научился без труда пересекать границу в Петербург мистический.

Сейчас он лежал на гранитных ступенях набережной и тошнил в мутную воду канала. Страдания физические сопровождались страданиями души за отчизну — когда же этот народ перестанет травить сам себя палёным алкоголем? Мысли Якова про позорное поведение своего народа прервал вынырнувший из воды кот.
— Что, Яшка, опять нажрался? — спросил кот.
— Ты кто? — спросил оторопевший Яков. От удивления он даже перестал тошнить.
— Меня зовут Кот-Кашалот, — ответил кот, вылезая на гранит набережной.
— Почему Кашалот?
— Люблю за рыбой нырять, поэтому так прозвали.
— Никогда не слышал, чтобы коты за рыбой ныряли, — сказал Яков.
— А говорящих котов ты каждый день встречаешь? — ехидно спросил кот.
— Не каждый, — признался Яков. — Но Пушкин про одного заметки оставил.
— Это тот кучерявый поэт? — воскликнул кот. — Помню, помню, тоже большой любитель был по городу погулять. Как напивался, то драться или стреляться требовал, неугомонная душа. И что он там про меня понаписал?
— Так это Пушкин про тебя писал? — спросил Яков.
— Про кого же ещё? — кот важно растопырил усы.
— Пушкин про учёного кота написал: “пойдёт налево — песнь заводит, направо — сказку говорит”. А ты, не хочу обидеть, за рыбой ныряешь.
— Ах, Яков, Яков, — кот покачал головой, — ты на себя посмотри. Пьяный, лохматый, одежда грязная и — кот при этом показал лапой на плавающие на воде плохо переваренные кусочки еды — поведение недостойное. Разве, посмотрев на тебя, можно сказать, что ты учёный человек и когда-то преподавал марксизм-ленинизм? Как же можешь ты отрицать мою учёность только из-за любви к подводной охоте? Ты меня расстроил.
— Извини, Кот-Кашалот, — попросил Яков, — глупость я сморозил, а всё из-за стереотипного мышления, мол, раз говорящий кот, то по цепи вокруг дерева ходить должен.
— По какой такой цепи? — насторожился кот. — Я вам что, пёс цепной?
— Забудь, проехали, — Яков махнул вялой рукой, — просто кучерявый про тебя всякой ерунды навыдумывал. Я вижу — ты парень хороший. Может тяпнем за знакомство?
— У меня на закусь только суши непотрошёные, — кот хихикнул своей шутке, — рыбка свежепойманная.
— Желудок у меня сейчас ослаблен, — пожаловался Яков, — не примет сырую рыбу.
— Тогда, ешь ананасы и рябчиков жуй! — с вызовом сказал кот.
— Я не буржуй, — стал возражать Яков, — просто желудок не переваривает…
— Ладно, ладно, — перебил его кот, — у меня в припасе банка тушёнки есть. — С этими словами он выудил из воды банку “Завтрак туриста” и вручил её изумлённому Якову.
— Вещь, — оценил Яков угощение и даже прищёлкнул языком, чтобы показать своё уважение и отдать дань гостеприимству. — Только чем мы банку откроем?
— Давай Скитальца позовём, — предложил кот, — он нам банку откроет и заодно третьим будет.
— Давай, — легко согласился Яков, — а кто он такой?
— Сейчас сам увидишь, — ответил кот. — Он засунул лапу в рот и залихватски свистнул.

Послышались шаги, и с мостовой к ним спустился матрос в чёрном бушлате и с белым венчиком из роз поверх забинтованной головы.
— Скиталец Морей Альбатрос, — бодро представился Якову матрос.
— Яков, скиталец унылых подворотен, — вставая представился Яков.
— Ха-ха, — засмеялся Скиталец, — хорошо сказано.
Матрос по-приятельски хлопнул Якова по плечу и тот повалился на землю.
— Что-то в ногах слабость, — извинился Яков и остался сидеть.
— А чем тут так воняет? — спросил Скиталец.
— Яшка ужрался и стошнил, — объяснил кот.
— Водка поддельная была, — попытался оправдаться Яков.
— Так. За что мы, скажите, кровь проливали? — вспыхнул гневом Скиталец. — Чтобы нэпманы поганые братков керосином травили? Пойдём! Покажешь ту гниду, что тебе бутыль продала, — Скиталец громко передёрнул затвор винтовки.
— Пойдём! — поддержал Кот-Кашалот. — Только сперва давай накатим.
— Да, правильно, — радостно поддержал кота Яков, — товарищ кот дело говорит, накатим без суеты и потом пойдём гнид давить.
Признаться, Яков сильно испугался такого резкого поворота событий. Он совсем не был человеком жёстких решительных действий и кроме разве что насекомого никого убить не смог бы. От металлического звука передёрнутого затвора он так испугался, что чуть опять не стошнил.
— Открой-ка, Альбатросик, нам тушёнку, пожалуйста, — перевёл разговор на безопасную тему кот.
— Не вопрос, — Скиталец ловко вскрыл консерву большим ножом. — Налетай, братва.

Выпили. Закусили. Моряк кушал тушёнку с ножа, кот лез лапой прямо в банку, у Якова в кармане нашлись китайские палочки для еды. После трапезы Скиталец скрутил косячок и пустил его по кругу. Всем стало хорошо. Кот-Кашалот похлопал лапой себя по животу и сказал: “Сейчас запою”.
— Давай, Кашалот, запевай, — сказал Скиталец.
— У кошки четыре ноги, — чуть гнусавым тенором затянул песню кот.
— Позади неё длинный хвост, — сиплым басом видавшего виды моряка дальнего плавания подхватил вторую строчку Скиталец.
— Но трогать её не моги, — пели они уже все втроём, — за её малый рост, малый рост.

— Хорошо сидим, — с удовлетворением сказал Скиталец.
— Яша, — спросил кот, — ты уже давно по этой стороне Города гуляешь?
— Не знаю, — честно признался Яков, — я никогда не мог точно сказать, по какой стороне хожу; поэтому давно перестал про это думать.
— Ты вот так запросто с нами сидишь тут, — продолжал домогаться кот, — и тебя наша компания не удивляет?
— Нереально хорошая компания, — ни к месту вставил Скиталец.
— Наличие мистического элемента в природе легко укладывается в мою космологическую модель, — гордо заявил Яков, — поэтому я ничему не удивляюсь.
— Будь так любезен, — попросил Кот-Кашалот, — ознакомь нас со своей моделью.
— С удовольствием ознакомлю, — ответил Яков. — Для начала позвольте мне рассказать о ранних моделях Мироздания. Первой можно считать, так называемую, Керамическую модель.
— А я знаю эту модель, — оживился Скиталец, — её можно сформулировать следующим образом: “вот горшок пустой, он предмет простой, он никуда не денется.”
— Хорошая формулировка, ёмкая, — сказал Кот-Кашалот. — На самом деле, это я первый придумал эту модель. Помнится, я про неё Ломоносову рассказал, когда мы с ним вот как с тобой сидели; он потом фарфоровое производство организовал в Городе.
— Да, ну! — не скрывая сомнения воскликнул Яков.
— Не вру, — ответил кот, слизывая остатки тушёнки с лапки.
— Так вот, — опять встрял Скиталец, — я почему про горшок то. В Керамической модели Бог или, называй его, Высший разум вдохнул жизнь в материю, в мёртвую, так сказать, глину и создал законы, по которым всё движется. Получается по этой модели, что Бог один по-настоящему живой, он всем заправляет, а всё остальное есть всего лишь инертная глина, подчинённая его воле. Поэтому я и называю эту модель “вот горшок пустой, он предмет простой.”
— Интересная формулировка Керамической модели, — сказал Яков.
— Ага, — прокомментировал Кот-Кашалот, — сидит Бог на небесах и смотрит вниз на людей, и все они для него пустые горшки.
— Раз уж уважаемая публика знакома с этой космологической моделью, — продолжил Яков, — то вам наверняка знакома и её критика. Присутствие или отсутствие бога ничего не меняет, не добавляет дополнительной информации, влияющей на предсказательную силу модели.
— Ты, Яша, в Бога то сам веруешь? — спросил Кот-Кашалот.
— Я, — ответил Яков, — верю в то, что приличным человеком можно быть и без веры в Бога. Другими словами, наличие веры в Бога, как следует из моих личный наблюдений, ничего кардинально в человеке не меняет. Я знаю многих мерзавцев, которые посещают церковь; и много весьма приличных людей, которые туда не ходят.
— А я вот что скажу, — сказал Скиталец, — мне модель с Богом, который, как кукольник, всеми за ниточки управляет, не нравится. Скучная модель. Это же как Богу должно было уже надоесть за всеми смотреть, за каждым обормотом учёт его грехов вести. “Третьего дня такого-то месяца товарищ такой-то в состоянии алкогольного опьянения нанёс словесные оскорбления и телесные увечья господину такому-то. Значит, запишем товарищу минус десять очков.” Сплошная бюрократия и монархия. За что, скажите, кровь проливали?

— На смену Керамической модели, — сказал Яков, — пришла Автоматическая модель. Её европейские учёные придумали … или от Кашалота услышали. — Яша ехидно улыбнулся коту.
— Леонард Эйлер много лет прожил в Петербурге, — спокойно сказал кот. — Хороший был человек. Ну ты, Яшенька, продолжай.
— Европейские учёные убрали из модели Бога. Сказали, что всё состоит из атомов и других элементарных частиц, всё движется и кружится само по себе, автоматически, следуя законам физики.
— Как эта модель объясняет жизнь на Земле? — спросил Скиталец. — Жизнь тоже сама по себе “закружилась”?
— Да, — ответил Яков, — органическая жизнь на Земле — это случайное стечение обстоятельств. Ничто не мешает событию с малой вероятностью когда-то случиться.
— Я — не случайность, — возразил Кот-Кашалот, почёсывая задней лапой за ухом.
— Мне Автоматическая модель тоже не нравиться, — сказал Скиталец.
— Тебе только Анархическая нравиться, — хихикнул кот.
— Мне неприятно думать, — продолжал Скиталец, не обращая внимания на кота, — про себя или, скажем, даже про Кашалота, как про случайность, или математическую вероятность. Я не хочу быть случайностью, не хочу быть случайно созданным миллионом обезьян, печатающих на миллионе печатных машинок, образом.
— Вот, — сказал Яков, — ты, Скиталец, не один так думаешь. Поэтому многие предпочитают модель Космоса, как живого организма. Как яблоки симптоматичны яблоневому дереву, так разумная жизнь симптоматична нашему Космосу. Я, ты и Кот-Кашалот — мы не случайность, мы — симптом.
— Особенно коты, — вставил Кот-Кашалот, — коты являются симптоматической кульминацией Космоса.
— Особенно весной, — пошутил Скиталец, — когда они орут под окнами и мешают спать.

— Так какая же из этих моделей твоя, Якве? — спросил Кот-Кашалот.
— Моя модель берёт за основу модель Космоса, как живого организма, и модифицирует её немного. Если сравнить Космос с человеком, то мою модель можно назвать “Белая Горячка”.
— Да ты, Якве, поэт, — рассмеялся Скиталец.
— Так вот, — продолжал Яков, представьте себе алкоголика в запое. С ним случается белая горячка и он бредит. Его бред — это смесь реального с нереальным.
— Подожди, — качая головой сказал Кот-Кашалот, — ты хочешь сказать, что наша реальность — это горячечный бред алкоголика?
— Ну, — Якве немного смутился, — если совсем простыми словами, то да. — Потом добавил, — я понимаю, такая модель может обидеть эстетические чувства некоторых.
— Этот твой алкоголик должен был быть с богатым воображением, чтобы такое напридумать, — сказал Скиталец, обводя вокруг рукой.
— Не иначе из образованных, учёный, — хихикнул Кот-Кашалот, — может быть даже бывший преподаватель марксизма-ленинизма.
— Ну вы чего, ребята, — обиделся Якве, — это же абстрактная модель. Зачем вы издеваетесь?
— Боюсь, — ответил ему Кот-Кашалот, сверкая зелёным изумрудом глаз, — что модель твоя симптоматична тебе, выражаясь твоим же языком. И совсем не так абстрактна, как ты это хочешь обставить.
— Да ты не обижайся, — Скиталец опять хлопнул Якве по плечу так, что Якве завалился на бок, — мы тут все свои. Ты сейчас в кругу не абстрактных, а самых что ни есть настоящих друзей. Расслабься. Может ещё подкурим?
— Не, ребята, — сказал Якве, — хорошо с вами, но мне домой пора.

— Тут, Яхве, такое дело, — как бы нехотя, через силу, сказал Кот-Кашалот, — не можешь ты домой.
— Не понял, — внутри Яхве всё неприятно напряглось, как это с ним часто случалось в предвкушении неприятного известия.
— Мосты для тебя развелись навсегда, браток, — сказал Скиталец, глядя в небо, где сейчас парили альбатросы.
— Что вы, ребята, такое говорите?
— Умер ты в белой горячке от поддельной водки, — в лоб сообщил Кот-Кашалот.
— Умер? — не веря своим ушам переспросил Яхве. — Совсем умер? Меня больше нет?
— Это, браток, сложный вопрос, философский, — ответил ему Скиталец. — Есть, нет, кто знает? По твоей же собственной теории, Яхве, этот Мир может быть продуктом больного воображения умирающего в бреду алкоголика.
— Куда же мне теперь идти? — спросил Яхве, не в состоянии задать никакой другой умный вопрос.
— А вот хотя бы иди со Скитальцем на его корабль, — предложил Кот-Кашалот, — выспись хорошенько.
— Точно, — Скиталец даже стукнул себя по колену, так ему понравилась эта идея, — пойдём со мной. У меня в каюте свободная койка есть. А перед сном я тебе из пушки в сторону Зимнего жахнуть дам.
— Получается, — голос Яхве гулко звучал под сводами Мироздания, — что Я есть Яхве, Сущий и Пребывающий. Я есть отражение своего собственного воображения. Я — это всё, и всё — это Я. Главный Вершитель. Что же мне свершить первым делом?
— Для начала сделай так, — раздался голос Кота-Кашалота, — чтобы в твоём мире не было поддельной водки.