Искушение углеводами

Курс молодого бойца… Кто прослужил в армии хотя бы месяц, тот знает, что такое КМБ. Раньше это называлось по медицинскому: «карантин». Рекруты привозились изо всех местностей, не всегда эпидемически благополучных, и, чтобы скрытая зараза не распространилась на тех, кто уже служит, новобранцев содержали в отдельном лагере, параллельно давая им уроки первичных знаний в области воинского строя, тактики, закалки, взаимовыручки и владения оружием.

Самое сложное в это время для молодого человека, оторванного от «мамкиной юбки» – это привыкнуть к армейским порядкам, научиться подчинить свою волю воле своего командира – единственного в мире человека, который имеет юридическое право отправить тебя на смерть…

Чтобы юноша поскорее превращался в подобие настоящего мужчины, его (в составе подразделения) «гоняют до седьмого пота» и днём и ночью, и в жару, и в стужу, и в слякоть. А ещё ему начинают прививать первые навыки несения дежурной службы: для начала – это работа дневального по роте или наряд по столовой. В нарядах, как правило, выявляется: чего стоит и на что способен будущий воин.
 
Чтобы наиболее ленивые и ретивые не питали иллюзий по поводу того, что в армии к их цивильным прихотям будут относиться так же снисходительно, как и в родительском доме, существует система дисциплинарных взысканий (попросту – наказаний), связанная с целенаправленной воспитательной работой отцов-командиров.

Как правило, через месяц (или немного дольше) большая часть «бравых вояк» успешно адаптируется к началу настоящей мужской работы и готова, морально и физически, стойко переносить все «тяготы и лишения воинской службы».

Не минула «чаша сия» и автора этих строк.

После успешной сдачи вступительных экзаменов нас, курсантов первого курса, переобули и переодели в военную форму и постригли налысо (говорят – для профилактики педикулёза).

Мотать портянки меня ещё пацаном научил отец. Но это полезное умение всё равно не помогло мне уберечь пятки и пальцы от потёртостей, а проще говоря, мозолей, с которыми все, как один, осаждали кабинет фельдшера.

Через несколько дней у нас начался повальный грибок стоп. С только что мало-мало залеченными натоптышами все ринулись устранять новую для многих напасть: бойцы разувались и показывали «айболиту» ступни, покрытые красными пятнами микоза; наш «асклепий» замазывал это всё какой-то густой синей дрянью и выпроваживал «страдальцев» обратно в строй.

Столовая, длинный деревянный барак, выкрашенный жёлтой охрой, мимо которой целый день с песнями и без, строевым шагом и бегом ходили взводные «коробки», три раза в день поглощала эти строи, чтобы накормить изголодавшиеся от происков здорового молодёжного аппетита тела.
 
Армейская каша! Сколько песен про тебя было сложено, сколько баллад; сколько едких эпиграмм и анекдотов о тебе гуляет по острым языкам! «Ты и убогая, Ты и обильная, Ты и забитая, Ты и всесильная»...
 
Кто ест, да причмокивает; кто плюётся и отодвигает тарелку от себя – на всякого не угодишь.

На курсе молодого бойца съедалось всё. Но, по какой-то таинственной причине, порции были такими скудными, что «улетали» вмиг. Хуже всего дело обстояло с хлебом и сахаром. Мы подозревали, что повара «грели руки» на курсантских харчах, по ночам таская авоськи в близлежащее село и выменивая продукты на самогон.
 
«Народ безмолвствовал» и терпел; терпел и худел. Хуже всего было тучным – они привыкли к обильным пиршествам. Моё молодое тело после нескольких часов строевой и физической подготовки требовало углеводов, и через несколько дней, когда мамкины пирожки «вылетели» естественным путём в «астрал», наступила вялотекущая гипогликемия.

Иногда какому-нибудь счастливчику родственники привозили посылку и тогда конфеты и вафли разлетались по взводу со скоростью звука: «А-а-а! Налетай!». Многим приходили переводы, которые растрачивались на сладости и газировку в приезжающей каждый день автолавке.

Жару и обезвоживание я научился переносить ещё в детстве, подолгу болтаясь с друзьями летом по окрестным степям. Но желание добыть где-то кусочек сахару превращалось в навязчивую идею.

Ещё одна трудность подстерегает каждого, кто переступает армейский «порог» – это хронический недосцып. Поскольку, по программе подготовки, у нас бывали занятия в учебном классе: уставы, основы баллистики, математика и пр., мы старались использовать их, насколько это позволяла нам обстановка, для сна прямо в положении сидя за столами. Однажды я умудрился выспаться даже за пять минут перерыва: я вышел со всеми из учебного корпуса и, взглянув на зелёный газон, понял, что я сейчас хоть немножко посплю. Я лёг на траву, положил руки под голову и заснул. Через некоторое время прозвучала команда старшего: «Закончить перерыв». Я поднялся, чувствуя бодрость, как после восьми часов сна!

Во время одного из таких классных (во всех смыслах) занятий, точнее – во время одного из перерывов, я прогуливался по асфальтированной дорожке и вдруг увидел рядом с бордюрным камнем… конфету. Это была фруктовая ириска, маленький продолговатый брусок размером с фалангу мизинца, завёрнутый в цветную вощёную бумажку.

В этот миг вселенная сконцентрировалась для меня на этом крохотном цветастом параллелепипеде с кокетливыми воланчиками-юбочками по краям. Мне было стыдно поднимать эту «цукэрку» с земли. На гражданке я бы прошёл мимо такой безделицы, даже не удостоив её мимолётным вниманием.
 
Фруктовые ириски были самыми дешёвыми и самыми низкокачественными конфетами в СССР, поэтому я их практически никогда не покупал и не ел.
 
Я не торопясь прошёл мимо. Через несколько шагов я развернулся и, оглядывая гомонящую стайку курсантиков у крыльца здания, оценил: не смотрят ли на моё «позорище». Ребята балагурили друг с другом в нескольких небольших компаниях; и им, судя по всему, не было никакого дела до дефилирующего меня. Я, как будто невзначай, нагнулся и, подхватив пальцами то, что валялось на асфальтовой дорожке, снова выпрямился. Вожделенный комочек углеводов уже потел и размягчался в моей ладони. Я выдержал паузу в несколько минут, а затем спокойно запустил руку в карман и тут же вынул её и, так же спокойно развернув обёртку, отправил её содержимое в объятья языка и верхнего нёба.
 
Смятая бумажка улетела в урну для мусора.