Канун отпуска

                КАНУН  ОТПУСКА

Участковый инспектор Игнат Рожин поднялся рано, в приподнятом настроении и тихонько, чтобы не разбудить Светлану, направился на балкон. Сколько раз он говорил себе ( и даже приказывал), чтобы натощак не курить, но, блин, тот куряка, что в нем сидел подчиняться приказам не собирался. Такое послушное нутро, в этом вопросе, артачился не на шутку. На улице стояла утренняя прохлада , от которой уже через час-полтора ничего не останется. Припекает уже. Постоял, погасив окурок, и направился в ванную, тихонько напевая детскую песенку сына-второклассника.
С понедельника начинался отпуск и радовал тот факт, что нынче пятница, и отдыхать он будет летом. График отпусков, составляемый Бочаровым, на девять человек участковых предусматривал, чтобы летом успевали отдохнуть хотя бы два-три сотрудника. Так оно в течении летних месяцев и получалось, хотя Костя Бочаров мог и наказать своей властью провинившихся и передвинуть отпуск «плохиша» на позднюю осень или зиму. Игната он так же предупредил, что отпуск подписал авансом, с расчетом на то, что тот, в последний свой рабочий день, принесет ему хотя бы два административных протокола и не оставит в своем столе ни одного неисполненного заявления и жалобу.
- Да, когда кончится эта палочная система? - возражал Игнат. – Сколько уже нас критикуют, что нельзя вести профилактику количеством вместо качества.
- Господин участковый не любит теплую водку и хочет отдыхать зимой? – улыбался Костя. – Было бы желание…
- Ладно, ладно. Что? Господину участковому уже и пошутить нельзя?
Костя держал в запасе и другие способы «воздействия». Например, он мог поставить на суточное дежурство при дежурной части в воскресный день, и тогда придется в понедельник не отпуском наслаждаться, а отсыпаться после многочисленных выездов и множества исписанных листов с объяснениями о различных нарушениях и преступлениях.
- Извини, господин участковый, - говорил в таких случаях, - иначе у других получится больше дежурств, а  материалов на руках накопилось много. Нельзя нарушать сроки на их разрешение.
Так, примерно, происходили  дебаты относительно отпусков, и возражать было нечем. 

Бочаров, начальник участковых, мужик неплохой. С теми, кто проработал более десяти лет в полиции, мог и выпить в нерабочее время, пошутить, но в отсутствии молодых. Вечером, после работы, он так же приглашен Игнатом, чтобы пожелать хорошего отдыха. Выпьют вчетвером, ибо, кроме молодых, будут отсутствовать двое еще участковых, обслуживающих сельскую местность. Они живут в деревнях, в своем доме и в городе праздновать не всегда имеют возможность.   

- Так, господа участковые, - начал Костя оперативку, - передо мной список, у кого и сколько на руках имеются неразрешенные материалы. Начнем с будущего отпускника.
- У меня на руках три заявления, которые к вечеру будут разрешены. – стал отвечать Игнат, хотя Костя и без того помнил у кого что имеется. - Все они доставлены  почтой без регистрации в книги происшествий, обычные житейские неурядицы, криминал не просматривается. Два административных протокола так же, в конце работы, лягут на ваш стол. 
- Что у тебя с Валерой Боцманом? Что собираешься делать?
- Решу. – просто ответил Игнат. – Его я сюда в отдел вызвал на десять часов, этого гниду в опорным пункте не напугаешь.

Валера Боцман, как его окрестили из-за срочной службы в морфлоте, жил нигде не работая, за счет женщины по имени Лариса возраста около сорока лет и стал часто наносить ей побои. Его Игнат возненавидел больше всех «семейных боксеров». На то были веские причины.
Лариса, женщина тихая и из-за имеющегося на спине горба, постоянно испытывала трудности, считая себя ущербной, на которую никто из мужчин не обратит внимание. Годы шли, и что только она не предпринимала, чтобы иметь хоть какую-то долю обыкновенного женского счастья. Скоро пройдет вся жизнь, а она все одна. Сосед Игната, работающий в автосервисе,  часто шутит, что женщина и автомашина любят ласку и смазку. Однако, здесь было не до шуток. Возможно, были у Ларисы мысли и даже вожделения, касаемо физиологических потребностей, но давно остались позади. Теперь она хотела только одного – стать матерью.       Одно время предпринимала попытки изменить свою внешность, до безобразия злоупотребляя косметикой, потом изучала различную литературу о женском шарме с точки зрения коммуникабельности и посещала платные лекции шарлатанов типа «Как выйти замуж». Всё напрасно.
Валеру с ней познакомил собутыльник, проживающий по соседству с Ларисой.
- Какая тебе, Боцман, разница, с кем переспать, если хорошо выпьешь. А выпить она сама купит, как пить дать. Купит настоящую хорошую водку.  Думаешь ей мужика не надо? Да и горб у нее не особо заметен.
- Да, я и не против, попробуй, найди такую халяву в наше время. Только  вот как подступиться?
-  Ну, побрейся для начала, причешись. Припрешься к ней прямо домой, скажешь, что идешь от меня, что я, мол, пьян, а тебе одинокому и поговорить-то не с кем. Главное смотри ей в глаза и дави на то, что сирота почти и не отказался бы от чашки чая, прежде чем отправиться домой. Скажи, что продрог. Увидишь, все будет нормалек. Я провожу тебя до ее дверей и смотаюсь.
- Ну ты даешь, Санек! Я и сам давно хотел найти кого-нибудь из женщин, кто зарплату имеет. Матушка-то моя стала прятать свою пенсию. Весь дом обыскал – ни денег, ни банковской карты.
Так примерно состоялось это роковое для Ларисы знакомство.  Об этом она сама рассказывала участковому «только не для протокола». Пожалела, выходит, а может, и другие мысли имелись, за которые судить её язык не повернется. И бутылку ( а может, и две) купила сама. «Да, не скрою, товарищ участковый, я хотела, чтобы он остался». К тому же, идти с с жалобой к участковому сама не собиралась. С заявлением обратилась начальник пошивочного цеха, где она работала, поскольку в последнее время часто стала появляться со следами побоев, в темных очках, чтобы скрыть синяки под глазами. На лице так же имелись синяки и гематомы, неумело скрытые гримом. Ларису она  жалела искренне, как самую прилежную швею, которая была усидчивой и,  за неимением подруг, могла работать без устали, чуть ли не на двести процентов перевыполняя план.  Марафет на работе не наводила, и покурить, как остальные, не выскакивала. Получала она так же приличные деньги, которые пропивал Валера Боцман. Полине Леонидовне едва удалось заговорить свою работницу прежде, чем написать участковому.
- Даже не уговаривай меня молчать, подруга, - почти кричала она на Ларису, - прибьет когда-нибудь насмерть.  А участковому я сама сообщу, что инициатором жалобы стала именно я, а не ты.

Валера Боцман пришел с небольшим опозданием и, молча, протянул Игнату повестку.
- Пришел вот…
Было видно, что в этом здании, где молча снуют по кабинетам люди в формах, чувствует себя не так уверенно, как в опорном пункте. Прямо, паинька. 
- Садись, Валера. Разговор у нас будет серьезный и , надеюсь, последний, - проговорил Игнат, усаживаясь на свое место -  Ты у меня числишься первым среди всех злодеев участка, кого я непременно решил засадить за решетку. Разговоры, как я понял,  на тебя не действуют  и самой действенной профилактика будет, если изолирую тебя от общества.
- С чего это, - встрепенулся тот, готовый защищаться, - это её начальница поклепы на меня наводит. Мы с Ларисой, если хотите, живем в гражданском браке, а это личные семейные дела.  Можно подумать, что в других семьях тишь да гладь…
- А ты, как я погляжу, подготовился. Поди, репетировал вечером перед зеркалом и даже водку не стал пить, чтобы вид иметь нормальный?
Боцман заулыбался. Такой тон разговора его устраивал и, возможно, что все обойдется, как и прежде. Как-никак участковый тоже мужчина и общий язык по отношению к женщинам можно найти.
- Нормально мы живем, товарищ участковый, - начал он, забыв об осторожности, - но выпиваю, конечно. Сами понимаете, она не красавица со своим горбом, и приходится принять на грудь, чтобы решиться на половой акт…
- Ах ты, сучара! – соскочил с места Игнат, выронив стул из-под себя, что Валера так же соскочил и попятился в угол. Такой реакции он не ожидал. От одного вида участкового шутливый тон мгновенно сменился страхом. Однако же, тот взял себя в руки, но всё еще дрожащим от гнева голосом продолжал говорить.
- Тебе бы, Боцман, стоило за одни эти слова отбить печенку, которая так и так вскоре крякнет от водки! Садись, я за тебя страдать не буду. Ты, Валера – гнида! Такие слова, как «альфонс» или «жигало»  прозвучали бы для тебя, как почетные.
Боцман притих, опустив голову, чувствуя, что в таком состоянии участковый может отвести его  прямо из кабинета в камеру, которая находится рядом за стенкой.  Что его взбесило?!
- Знаешь, жил я до Армии в деревне, а сосед мой, дед Степан, не имеет обеих ног. Такой он с фронта вернулся, а невеста дождалась. Они родили и вырастили четверых детей. Очень дружная семья. Так вот, глядя на тебя, я не считаю его инвалидом. Про горб вообще молчу. А вот ты, Валера – инвалид на всю голову.
Игнат помолчал немного и стал что-то печатать на компьютере, а после вывел текст на бумагу, чем еще больше напугал Боцмана. «Хорошо, если на пятнадцать суток, отсижу как-нибудь, а если…».
- На. Прочти и распишись.
Боцман прочитал и почти успокоился, хотя текст был угрожающим. И на этот раз проскочило, и он снова отделается профбеседой. Даже на пятнадцать суток не посадят. Штрафы ему, коли не работает негде,  не выписывают, хотя пару раз давали за распитие спиртных напитков в общественном месте. Давно было.
На бумаге значилось, что он письменно предупреждается о том, что даже при единичном случае нанесении побоев гражданке Зарубиной Ларисе Николаевне, будет привлечен к уголовной ответственности за истязание. Такие предупреждения за побои он подписывал и раньше, а потому подписал не задумываясь. Скорей уйти отсюда. Только вот, что за еще такое «истязание». Раньше речь шла о побоях.
- Слушай сюда, Валера, - напоследок объявил участковый, - беседы наши окончены. Скажу тебе, что уже два случая побоев зафиксированы судмедэкспертом по записям из приемного покоя больницы, а третьего нанесения не бывает. Третий случай называется истязанием. И имей в виду, что при истязании, желание Ларисы не привлекать тебя, значение иметь не будет, если даже кричать будет, что прощает тебя. Узнаю, что побил снова – сядешь! А теперь, вон отсюда! Я тебя предупредил!
В кабинет, услышав разговор в повышенных тонах, вошел Костя Бочаров, но увидев, что посетитель уходит, обратился к Игнату.
- Этот что ли Боцман, по которому тюрьма плачет?
Так он выразился, чтобы подтвердить твердую намеренность подчиненного довести дело до конца. Валера , услышав те же слова, уже майора полиции, а не от старшего лейтенанта, сник и молча боком выскользнул из кабинета.
- Какое решение предпринимаешь, господин участковый?
- Последний раз отказываю в возбуждении уголовного дела, - ответил Игнат, - а если не угомонится, передам в следствие, иначе прибьет бабу или сделает инвалидом. Она и без того в этой жизни мало хорошего видела.

Деваху Дашу Игнат посетил перед обедом. Она была подругой почти всех судимых мужчин участка, выпивала с ними и принимала у себя в однокомнатной квартире. Участковые и опера не раз пытались сделать из нее доверенное лицо в надежде иметь в их среде такого ценного информатора, но все напрасно. Не поддавалась Деваха, упертая со времен своей отсидки. Чалилась на зоне еще по малолетке, работала, где придется и с большим рвением   без отметки в трудовой книжке. Деньги она имела всегда и жила в свое удовольствие. «Вот у кого отпуск всегда в желанное время года», - подумал Игнат. Откуда взялась погоняло «Деваха» никто не знал, хорошо, если сама помнила.
Встретила Деваха в одной ночнушке, облокотившись дверному косяку, и сразу повела разговор с простодушной улыбкой. 
- Опять старуха Гончариха позвала? Вот какой я человек миролюбивый, товарищ участковый, другой бы давно ее прибил.
Говорила с таким тоном и вульгарно двигая задом, как привыкла говорить   со своими, словно доказывая, что она остается женщиной, хотя ее ёрзание могло только порочить этот прекрасный пол. Игнат понимал, что он не классный руководитель и не учитель этики, чтобы замечать подобные вещи. Такая у Девахи жизнь, и она ее проживет, как считает нужным.  Попытка исправить ее отпадет у кого угодно после первой же минуты разговора.  Она, о чем знали почти все полицейские, законы сама не нарушала, пьяной никогда не валялась, ибо пила дома и скандалить не любила. Однако же на нее ополчилась, проживающая этажом ниже старуха Варвара Гончарова, имеющая длинный прескверный язык и того хуже – стационарный телефон. А номер 02 набирать она умела и так надела дежурной части, что и Деваха заметила – «Что, начальник? Менты стреляются от Гончарихи?». От старухи в дежурной части действительно страдали до такой степени, что однажды, прибыв по вызову, сержант Панин, уезжая, незаметно выдернул шнур телефона. Штекер шнура оставил на месте, чтобы незаметно было. Неделю почти отдыхали, а старуха мучилась, оказавшись безоружной перед всей пятиэтажкой.
 На этот, правда,  раз звонок, переадресованный в службу участковых был не напрасным. Деваха действительно затопила Гончариху из-за прорыва трубы на кухне.
- А что я могу сделать, начальник, если трубы железные все изношены  и ржавею?  Гончарихе нужно было подняться и сообщить мне, я бы тут же прикрыла кран в туалете. Делов-то тут, а она опять села  звонить ментам, будто тут же прибежит  начальник милиции и закроет свищ своей жирной жопой.
- Ну ты не заговаривайся. – не выдержал Игнат, улыбаясь, представив как бы такое выглядело со стороны.  – Вот отрезать, Деваха, твой язык и дать собакам, ей Богу съели бы и все сдохли.
- Собакам – собачья смерть, - отвечала она, продолжая кокетничать, - а Гончариха уже знает, что вода перекрыта, и завтра приедут из ЖКХ бравые ребята, поменяют трубы на железопластик. Так, вроде, называется. Видела у соседей справа, все новое, ржаветь  не будут и вода бежит, аж журчит вся. Милое дело.
От старухи Гончаровой уйти удалось с трудом. Столько у неё накопилось жалоб и на всех соседей, хоть назначай ей отдельного персонального полицейского.
- Если от потопа пострадала мебель или требуется ремонт, можете подать на Деваху в суд, а я очень спешу. Извините, действительно спешу и меня ждут.
Едва убежал.

В конце работы, Игорь решит посетить Бахмина Толю, тоже неработь и алкаша. На него уже второе заявление написала его тетя Галина. Племянник опускался на дно уже по инерции, помочь ему было поздно. Раньше можно было бы попробовать полечить под надзором врачей в лечебно-трудовом профилактории, но все ЛТП позакрывали, а местные врачи махнули рукой на столь безнадежного алкаша. Галина Иосифовна, в об память умершей сестры,  предпринимала всякие меры, чтобы спасти единственного племянника, но все тщетно. Она облазила всех старух, дважды кодировала на свои деньги, но племянник напивался снова. В последний раз, хотя и боялась последствий, повезла к врачам, чтобы зашили племяннику препарат, Её предупреждали, что в случае срыва, возможен летальный исход, но, зажав волю в кулак, решилась. Анатолию прочистили организм под капельницей и зашили. Однако же он запил снова и остался жить, но ходил уже серым, как земля, лицом. Только дрожал весь, аж подкидывало, и говорил, как заика с большим усилием. Стал Толя бичом, имеющим свою комнату в доме барачного типа. Квартира матери, после ее смерти, была пропита, а комната в бараке превратилась в притон пьяниц. Он пускал туда всех, кто нальет хоть сколько-нибудь спиртного. Заходили всегда те, кто употреблял различные суррогаты типа лосьона, одеколона и прочей бурды. Праздником среди его знакомых, которых зачастую не помнил, были дни, когда сдавали металлолом и покупали маленькие дешевые флаконы спирта. Спасало то, что им уже умирающим при жизни, а тем более пьющим без закуски нужно было совсем немного, чтобы захмелеть. Глаза у них в эти дни блестели от счастья, чтобы на следующий день тухнуть еще больше, чем раньше. Анатолий уже перестал узнавать некоторых, ибо жил только одним – выпить. Галина по началу делала в его комнате ремонт, покупала подержанную мебель и заплатила долги за электроэнергию, чтобы племянник имел возможность кипятить чай и намешать лапшу быстрого приготовления, поскольку газ отключили не только из-за долгов, а из боязни соседей быть взорванными.
Заявление Галины был последним криком отчаявшейся души, и Игнат не мог оставить его без внимания, хотя сам понимал, что не в состоянии что-либо изменить.
Двери комнаты Анатолия, как всегда,  не запирались.  На голых пружинах кровати,  валялся сам хозяин. На столе два грязных стакана и что-то похожее на черствый хлеб, разложенный на газете. По столу ползали тараканы, и в помещении, несмотря на разбитые стекла форточки, стоял такой воздух, что хотелось высунуть голову на улицу через это разбитое стекло, чтобы подышать.   Игнат закурил, чтобы как-то унять тошноту.
- Ну-ка, вставай, Толя!
Перед ним, удерживая дрожь всего тела, опираясь о дужку кровати, стоял ходячий мертвец из современных зарубежных фильмов.  Говорить с ним, вернее ему,  было бесполезно. Слушать, а тем более понимать, способны только живые. Игнат повернулся и оставил его в таком положении, так и не сказав более ни одного слова – «был человек и нет человека».  Этот вот-вот загнется, а жалко Галину… 

Однако же, у времени на жизнь имеется свой взгляд, если имеется вообще. Оно – субстанция для людей необъяснимая поскольку, пожалуй, и само не знает, откуда взялось его начало и почему не имеет конца, считаясь вечным. Течет себе и течет, как река, которая хотя бы знает, где исток и куда она впадает.
Этот день, хотя Игнату казался до безобразия длинным, так же не останавливался, и пришло время собраться у него на кухне четырем участковым, чтобы отметить отпуск. Святое, надо сказать, дело. Тем более , если отпуск выпадал на летнее время. Пьянкой считать эти посиделки нельзя, выпивали не так много, а любили такие сборы, поскольку официальные отношения полувоенных людей и дисциплина изрядно давили на психику, что хотелось время от времени почувствовать себя обыкновенными человеками, коим не все чуждо.
Когда были наполнены первые рюмки, все повернулись Бочарову, который тут же поднялся, но махнув рукой, сел обратно.
- Не хватало еще в чужой кухне права качать. Одним словом, господа участковые, пришла Игнату пара отгулять очередной отпуск, и мы все этому искренне рады. Отпуск – вещь хорошая. Мы без отпусков, скорее всего, все бы давно ожесточились и передушили своих алкашей и хулиганов. Но ребята мы крепкие и отдохнувшие, после очередного отпуска, выходим свежими силами, такие же вежливые, с окрепшими нервами, чтобы продолжать рыться в этой блевотине до следующего отпуска. Может, говорю грубо, но в порядочные дома нас никогда и не пригласят. Однако, как говорят одесситы, не будем заплакать, поскольку можем пригодиться, как говорят в Шалях и к имям тоже, коли беда постучится. Короче, давай отдохни Игнат как следует. Выйдешь освежившим, отправим Володю Долгих, как очередной мобильник на зарядку. Выпьем, господа.
Костя, как было видно, действительно радовался, часто шутил и лез ко всем обниматься, хотя и не был пьян. Так уж он был устроен и лучше всех понимал, что его ребята, еще не достигшие тридцати пяти лет, так достойно оправдывают доверие людей гораздо старше себя, среди которых встречаются  лица, занимающие  высокие положения в обществе. Стараются ребята , у них все получается, а будет еще лучше.  Этот вопрос, Костя так же не забыл озвучить.
- Что верно, то верно, - отвечал Сергей Заманов. – Вот одену я форму, и вся моя нерешительность исчезает в один момент, я как бы становлюсь совсем другим человеком. Да-да, ребята. Я в гражданской одежде никогда не смогу так с ними разговаривать, а тем более давать советы и наставлять. Форма, ясное дело, дисциплинирует, но есть еще что-то, чему не могу дать точное определение. Я будто перерождаюсь.
Будучи уже хорошо подвыпившим,и вспоминали веселые случаи по службе, и Костя Бочаров снова оказался на высоте, рассмешив всех до упаду. Ребята хохотали, хватаясь за животы.
- Был и меня такой случай, - начал он как-то обыденно, - когда я только начал работать участковым. До этого был конвойным, некоторое время помощником дежурного и, словом, мало в чем разбирался. Занимались мы двое участковых в старом опорном пункте, который находился  на улице Тимерязева и обедали дома, поскольку живем недалеко. Вот однажды старший Ковалев Лёня пошел на участок и, видимо, решил за одним пообедать. Я , как молодой участковый, сидел в кабинете и ждал, когда подойдет время обеда. Раньше уходить боялся, думал, что могут подойти посетители и, не найдя меня, нажалуются начальству. Только я, значит, собрался уходить, как ворвалась женщина, и сразу с порога стала тараторить о муже, который начал бухать и наносить ей побои.  Она говорила без остановки, приближаясь к моему столу о том, что муж пинал её в пах, что у нее остался огромный синяк. И вот, господа участковые, я не успел даже понять толком, как она подошла впритык и перед самым моим носом задрала юбку, спустила панталоны и почти уткнулась мне в лицо такой губастой мохнаткой, что я чуть со стула не упал.  Толи я застыдился сильно или перепугался, теперь не берусь объяснить, но как ребенок всё повторял что-то типа  «ну, зачем так-то, зачем так-то», а она, дура, толдычила, что врачей и милиционеров не стыдится.
Услышав такой хохот, с комнаты прибежала хозяйка, но  не поняв ничего, ушла обратно.
- Так вот, господа мои, - продолжал Костя, - мы говорили о роли полицейской формы. Возможно, что она именно форме демонстрировала свой синяк, а видел то – я.  И видел я совсем другое. Короче, отпустил я её, вручив  для мужа повестку, а сам пошел на обед. Молодая еще жена приготовила таких  красивых щей, но я не обедал. Не мог я, ребята. Молодой был. Брезгливый.
Так весело и закончилась эта встреча. Ребята ушли уже в двенадцатом часу.
- Что, господин Рожин? Завтра болеть будешь? - ехидничала жена.
- Плевать, -  отвечал он, - я на зарядку уже поставлен.
- Не поняла…
- Я говорю, что приказ об отпуске уже подписан. Господа ушли по домам, а я теперь – гражданин отпускник.
И пошел на кухню, чтобы выпить последнюю рюмочку перед глубоким сном, напевая песенку сына-второклассника.