Перед лицом истории?

Перед лицом этого редко оспариваемого блеска личностей, русским государственным учреждениям долго не хватало желаемой основательности. Может быть, генетическое богатство Рюриковичей было настолько очевидно, что не видели, зачем доверять законам то, что прекрасно удавалось и без них, но на судьбу России тяжело давила неупорядоченность передачи шапки Мономаха. Система удельных княжеств разрушила Киевскую Русь и долго подтачивала Русь Московскую, неотъемлемое право первородства было установлено только очень поздно — Петр Великий еще считал себя вправе назначить наследника — династические законы были наконец изданы только при Павле I. Здесь проявляется недостаток предусмотрительности, весьма, увы, соответствующий русскому темпераменту, который всегда надеется на «лишь бы только», т. е. на «авось».

Зато цари в течение веков не испытывали недостатка во всенародном консенсусе. Тихомиров в своей основной работе посвятил целую главу народным пословицам и поговоркам, которые описывают суть и проявления царской власти наибольшей частью в благоприятном свете, и история нам показывает, что с самого начала и до конца — или почти до конца — Старого режима чувства народа не изменились.

В конце Смутного Времени, после поколения, пережившего все ужасы безначалия, ни одному члену Земского Собора не пришло в голову спросить себя, какую форму правления теперь принять. Не рассматриваются ни олигархия, ни аристократия, ни республика, ни выборная монархия; единственный вопрос заключается в том, чтобы узнать, кто будет царем или, точнее, поскольку понятие наследственного права на престол является основополагающим, кто есть царь, угодный Богу, жданный народом и стоящим как можно более близко к предыдущей династии. Когда Пугачев восстал против Екатерины II, он представился народу не как крестьянин, предводительствующий народным бунтом, но как царь Петр III, чудесно спасшийся от смерти, и благодаря этому обману он собрал целую армию. Достоевский и Соловьев убеждают нас, что народная верность царю была еще жива в конце XIX века, и Солженицын в «Августе 14» показывает солдат, готовых «умереть за царя» и офицера, который более не чувствует себя вправе от них этого требовать.

Таким образом, в течение очень долгого времени, безусловно существовал консенсус относительно верности государям. На чем он основывался?

Прежде всего на инстинкте сохранения: не станет царя — не станет и России, не станет православия, не станет семьи, не станет русского языка. К этому надо прибавить, что царь был возможным защитником от маленьких местных сатрапов, и было вполне оправдано прадедовское чувство, что царь «за народ», царь в распоряжении народа и поэтому только как следствие этого народ также в распоряжении царя. Нравы Новгорода, где народ буквально вербовал князя как судью и военачальника, дают некоторое представление об этом чувстве.

Каким образом, почему этот консенсус распался? Биологически, потому что Россия достигла зрелости, и ее последующая жизнь казалась обеспеченной даже в отсутствие царя (точно также вследствие здоровой, но недальновидной неблагодарности народов военные уважаемы во время войны, но во время мира ими пренебрегают). Было также предательство известной «интеллигенции», наследницы французских псевдо-просветителей и, не станем это отрицать, неспособность режима осознать эволюцию, запечатленную в исторической реальности, и сделать отсюда соответствующие выводы. Не желая тешить себя иллюзиями, можно поставить вопрос, какова была бы судьба русской революции, если бы на месте Николая II оказался беспощадный провидец вроде Петра Великого... Легко представить себе, что он повернул бы события в свою пользу.

* * *