Сталинградский проран - праздник

               АНАТОЛИЙ МУЗИС

 СТАЛИНГРАДСКИЙ ПРОРАН

     (ПРАЗДНИК)

   На этот раз Володя был предельно краток:
«Выезжай немедленно зпт двадцать третьего праздник…»
   Леночка повертела в руках телеграмму, недоуменно пожала плечами. Нет, пожалуй, права была мама, не надо было выходить замуж за Володю. Она не послушалась, вышла… Как же теперь быть?
   Как всегда, когда ее мучили какие-либо сомнения, она обратилась за советом к матери.
   — Поезжай, — сказала мать. — Муж он тебе или кто? Надо вернуть мужа…
   «Вернуть мужа» — Леночка никогда бы не сформулировала свои мысли точнее. И правда, полгода как они поженились и четыре месяца не видели друг друга. Володя уехал, а она осталась, потому что не представляла себе, как можно оставить свою школу и свой 4-й «А», где ребятишки почтительно смотрели ей в рот и называли не иначе как Еленой Александровной. Она рассказывала им, что Волга впадает в Каспийское море, перечисляла все города от Рыбинска до Астрахани, удивляясь в душе, что есть еще люди — не знающие таких азбучных истин.
   Но для нее самой вся Волга была представлена только городом Волжским. Там жил и строил гидроэлектростанцию ее Володя. Он присылал письма, восторженные, сбивчивые, в которых мелькали непонятные чужие слова: котлован, перемычка, бьеф, эстакада или подолгу не писал — не было времени! И вот теперь прислал телеграмму — выезжай и точка! И именно к двадцать третьему, когда до Октябрьских праздников оставалось еще более двух недель!
   Леночка была уверена, что директор школы не отпустит ее. Но она все-таки пошла к нему, показала телеграмму. Она сама плохо знала то, о чем говорила директору, но, как ни странно, тот понял ее. И отпустил. Это тронуло Леночку. Ее Володя работал на Великой стройке и даже строгий директор, которого побаивались не только сорванцы-ребятишки, но и сама Леночка, не возражал. Он только сказал:
   — Езжайте, потом расскажете, как все было.
   И когда она еще не веря, что все решилось так просто, продолжала стоять перед ним, добавил:
   — Все-таки историческое событие.
   Но если на работе Леночка не встретила возражений, то на Павелецком вокзале, куда она поехала за билетом, все оказалось гораздо сложнее. Можно было подумать, что вся страна собралась в эти дни ехать на Волгу. Билеты на ближайшие дни были проданы. С большими трудностями Леночке удалось заказать билет по телефону в кассе предварительной продажи с доставкой на дом. Ей принесли билет на 19-тое октября в детский вагон. Место было боковое, самое крайнее, около дверей и это обстоятельство снова рассердило Леночку.
   — Гидростанции строим, а билеты на поезд продавать не научились, — подумала она, почему-то адресуя свое недовольство Володе, словно он был причастен к продаже билетов на поезд, как и к строительству электростанции.
   Героический город на Волге отвлек ее внимание от грустных мыслей. Еще из окна вагона она увидела аккуратные беленькие домики окраин, вытянувшиеся вдоль явно новых улиц, а путь от вокзала к пристани был просто красив. Новые здания, монументальный памятник борцам революции, широкая гранитная лестница с колоннадой широким амфитеатром спускающаяся к реке и сама река — царица русских равнин Волга. Несмотря на позднюю осень ослепительная желтизна песков, синее небо и почти такого же цвета вода, и так до самого горизонта без конца и края. Леночка сама рассказывала своим четвероклассникам о Волге, много читала о ней, видела в кино и на картинках — взять хотя бы Репинских бурлаков, — но разве могла она думать, предполагать, что в действительности Волга совершенно иная, что беспредельную ширь ее не может передать даже кисть гениального Репина.
   Речной трамвай, совсем такой как на родной Москва-реке, вез Леночку через реку в город Волжский. Поначалу он показался Леночке небольшим. Со стороны реки это был всего один ряд красивых трехэтажных домов. Но, когда Леночка поднялась на берег, за первым рядом домов оказался второй, за ним третий и, в конце концов, Леночка очутилась в центре обширного нового красивого города с хорошо спланированными прямыми зелеными улицами. Вокруг сновали прохожие, мчались красивые автобусы, пестрели вывески магазинов. Афиши приглашали на стадион посмотреть футбол Волжского «Энергетика» с Херсонским «Спартаком», или в кино на новую картину «Партизанская Искра», а рядом простой плакат гласил: «Перекроем русло Волги в срок!».
   А когда был срок перекрытия?
   Леночка вспомнила, что Володя писал что-то про котлован, перемычку, плотину, пожалела, что раньше мало интересовалась тем, где и что делает Володя. Как только увидит его, сейчас же расспросит — решила она. Но найти Володю оказалось не так просто. Где же та улица, на которой живет он. Никто не мог ей ответить толком.
   Волжский был молодым городом. Он строился поквартально и многие улицы только сегодня получили свои названия. И счет, поэтому, здесь все еще шел на кварталы. А Леночка не знала, в каком квартале живет Володя. Одни говорили, что улица эта где-то около базара, другие, что наоборот в противоположном направлении близ управления. Третьи вообще направляли ее за город в Рабочий поселок.
   — Как же мне быть? — спросила она одну женщину, которая также как и остальные могла сказать где находится какой квартал, но не знала названий улиц. Женщина смотрела на Леночку, по матерински угадала ее смятение, постаралась успокоить.
   — А где работает-то он? — спросила она. — В котловане? Вот и поезжайте туда… Автобус вас прямо и довезет…
   Котлован представлял собой глубокую выемке в земле, отгороженную от Волги с одной стороны длинной желтой песчаной насыпью, а с другой — белым строением плотины. Котлован казался пустынным, то ли оттого, что был слишком обширен, то ли от того, что был почти пуст. Лишь у подножья перемычки ползали несколько бульдозеров и экскаваторов. К ним одна за другой подъезжали автомашины. Взмах ковша, еще один и машина загружена. Гудя, она вырывалась из котлована по крутой, утрамбованной тысячами колес дороге и с ревом проносилась мимо Леночки. Машины были огромные, на одних красовалось изображение пригнувшего голову зубра, на других — медведя с поднятой лапой. Они проносились одна за другой, не сбавляя скорости, не обращая внимания на одинокую фигурку девушки.
   И Леночка вспомнила плакат: «Перекроем русло Волги в срок». Уже по одному тому, как мчались эти 10-тонные машины можно было представить себе как напряженно идет работа даже там, внизу в обширном и казалось бы безлюдном котловане.
   Но зато вокруг котлована людей было больше чем достаточно. Одни сваривали трубы, другие с рейками и приборами что-то вымеряли, как будто можно было измерить что-то постоянное в этом движущемся, непрерывно меняющемся мире стройки, третьи тянули провода — но, главное, машины: самосвалы, бульдозеры, подъемные краны, пыльные «Победы», тракторы и многое, многое другое, что нельзя было сразу охватить одним глазом, выразить одним впечатлением.
   В зеленом домике строительного управления плотины небритый сумрачный человек в черных роговых очках разговаривал с кем-то по телефону. Он, видимо, настолько привык к беспрерывной смене людей в его комнате, что Леночке пришлось простоять перед ним целую минуту, прежде чем он заметил ее.
   — Жихарев Владимир? — переспросил он морща лоб словно ему было очень трудно вспомнить есть ли здесь такой. — Зачем он вам?
   — Нужен, — не зная, что ответить, сказала Леночка.
   — По личному делу, значит, — заключил он и снова спросил:
   — А вы кем ему будете?
   — Жена, — сказала Леночка и покраснела. Ей вдруг представилось, что стройка, особенно такая стройка, это совсем не чета ее школе. И если для директора школы она была женой строителя, т.е. явлением совершенно исключительным /для школы/, то здесь все были строителями. И, наверное, больше половины из них имели жен и отрывать этого человека от работы по пустякам было по крайней мере неразумно. Но очкастый, оказалось, рассудил совсем иначе.
   — А-а, — сказал он и Леночка поняла, что Володя рассказывал здесь о ней. — Маркелов, ты кончил, что ли?
   Последнее относилось к русскому пареньку в брезентовой куртке, который согнувшись, корпел в углу над какими-то бумагами.
   — Заканчиваю, — Петр Ильич, — ответил тот.
   — Жихарев знаешь, где работает? Вот, проводи. Тебе все равно в ту сторону.
   Русый паренек повел Леночку рабочей эстакадой. Ее широкий помост тянулся далеко-далеко, вдоль всего котлована пока не упирался в широкую ленту Волги, окутанную сейчас дымом и пылью. Ажурный, высокий мост через Волгу казался продолжением эстакады. Висячий мост и подвесная канатная дорога. Вагонетки одна за другой, как бусинки на нитке, скользили слева от эстакады, над котлованом. Справа от эстакады поднималась строящаяся стена плотины, слева, сразу под перилами зияла глубина, на дне которой можно было разглядеть аккуратные бетонные стенки водоупоров и еще какие-то непонятные для Леночки сооружения. Все было одето в бетон и отсюда, сверху походило на макет. За котлованом, за перемычкой Леночка на одно мгновение разглядела широкий подернутый дымкой горизонт, домики на правом берегу Волги, но тут же перевела свой взгляд на эстакаду и всю дорогу, пока Маркелов вел ее, уже не отрывалась от нее. Широкая эстакада казалась узкой от загромоздивших ее гигантских подъемных кранов. Они походили на огромных бронтозавров, растопыривших ноги и согнувших кран-шею, словно хотели разглядеть, кто там ползает у них под ногами. Здесь было полно людей. Откуда-то сверху сыпались искры электросварки, двигались тележки по рельсам, поднимались и опускались бетонные плиты и металлические балки.
   Маркелов вел ее быстро и уверенно. Он был свой в этом мире стальных бронтозавров и прирученного электричества. А Леночка едва поспевала за ним. Эстакада была огорожена деревянными перилами и Леночка иногда держалась за них, но с Волги налетал резкий порывистый ветер и Леночка отшатывалась. Ей казалось, что перила не удержат ее и она упадет вниз.
   Но внизу тоже работали люди. Крутые лестнички с уходящими из под ног ступенями вели под эстакаду. И вот по одной из них поднялся наверх парень в такой же как у Маркелова брезентовой куртке.
   — Эй! — крикнул ему Маркелов.
   Парень обернулся и Леночка увидела, что это Володя.
   И он тоже увидел ее, порывисто схватил за руки.
   — Ленка! Приехала!
   Она смотрела ему в лицо, родное знакомое лицо и не могла насмотреться. И что-то тревожило ее. Стройка изменила его, сделала взрослым. А как же она, Леночка? Ребята в школе называют ее как взрослую — Еленой Александровной. Но разве она теперь сравнится с Володей? И не помешает ли это теперь их счастью?
   Нет, и по глазам Володи она видела, что никто и ничто не может помешать их счастью. Вокруг сновали люди, а они стояли посреди эстакады и он держал ее руки, как тогда, в парке, в тот вечер когда предложил стать его женой. Кто-то бесцеремонно оглядел ее. Кто-то хлопнул Володю по плечу, сказал: — Поздравляю!
   Он держал ее руки и смотрел, смотрел и не мог наглядеться. Еще бы, ведь они не виделись почти четыре месяца.
   Потом он как будто проснулся.
   — Пойдем. У меня сейчас обед…
   И уже он, Володя, вел ее по эстакаде между кранами, балками, тележками, кабелями электросварки и Леночка не отставала от него. Они прошли всю ее насквозь и Володя давал ей на ходу объяснения:
   — Вот эту насыпь, видишь. Это низовая перемычка. Низовая, потому что с той стороны плотины, выше по течению, есть еще одна. А под нами водосливная часть. Когда Волгу перекроют, вода будет идти здесь под нами.
   Так они прошли до самого конца эстакады и вышли на площадку, где было еще более пыльно, еще более тесно и шумно. Здесь стояли палатки: обыкновенные деревянные ларьки и шатровые полотняные, и в них торговали молоком, сосисками, яблоками, газетами, водой. Но Володя тащил ее дальше.
   — Сейчас я тебя угощу, — говорил он. — В Москве ты такого не пробовала!
   На шатровой парусиновой палатке, такой большой, что годилась бы под маленький гараж, висела выведенная на простой бумаге надпись: «Шашлычная». Внутри стояли столики. Рослый полный мужчина в белом халате с засученными рукавами и распахнутым на волосатой груди, священнодействовал над чаном, в котором что-то кипело. Женщина рядом нанизывала на деревянную палочку кусочки мяса, а он закладывал их в чан и вынимал уже готовые. Ни тарелок, ни какой-либо другой посуды в этой шашлычной не было. Все было обставлено по походному и с расчетом экономии каждой минуты. Не успели Володя с Леночкой подойти к прилавку, как перед ними положили несколько листков чистой бумаги, на них по ломтю белого хлеба. Потом на хлеб повар положил палочку с мясом, посыпал их перцем, кинул сверху по горсти мелко нарезанного лука и полил уксусом. Володя взял себе две порции, Леночке одну. Здесь же в палатке продавали лимонад и Володя взял две бутылки. Кусочки мяса были жестковато-нежные, острые на вкус. Жир тек у Леночки по пальцам и она, смеясь, вытирала их о Володину куртку.
   Потом он оставил ее одну.
   — Двадцать третьего затопление котлована, — сказал он. — И вообще, жмем… Ты погуляй тут пока, посмотри стройку, а к шести подходи к управлению…
   Даже приезд жены, которую он не видел четыре месяца, не мог оторвать его от дела. И Леночке стало грустно. Она вспомнила, что так и не сказала ему, зачем приехала и решила про себя что уж вечером-то обязательно поговорит об этом.
   Она побродила еще наугад. Посмотрела бетонный завод, около которого целое поле было заставлено большими бетонными пирамидами, прочла на одной из них выведенную крупными красными буквами уже знакомую ей надпись: «Перекроем русло Волги в срок». Посмотрела на хаотическое переплетение труб — по ним земснаряды будут гнать песок на перекрытие. Посмотрела канатную дорогу, по которой высоко в воздухе непрерывно скользили вагонетки. Полюбовалась подвесным мостом через Волгу. Здесь, под этим мостом великая русская река будет перекрыта и воды ее потекут через турбины гидростанции, через водосливную часть, ту самую, над которой они проходили с Володей. Что ни говори, а уже только для того, чтобы посмотреть на эти места стоило сюда приехать.
   В шесть часов они встретились у зеленого домика и поехали в общежитие. Переполненный донельзя автобус довез их до угла той самой улицы, где женщина посоветовала Леночке поехать в котлован. Оказалось, что этот угол всего в полуквартале от улицы, где жил Володя. Общежитие было тоже совсем не таким, как оно представлялось Леночке. Не длинный коридор с бесчисленным количеством выходящих в него дверей, а обыкновенная трехкомнатная квартира с кухней, ванной, стенным шкафом для верхней одежды — словом, квартира со всеми удобствами, за исключением газа. Плита на кухне и колонка в ванной отапливались дровами или углем и Володя тотчас же притащил из соседнего, еще строящегося дома доски, поколол их и затопил печурку ванной колонки.
   Через 20 минут Леночка мылась под горячим душем. Она долго плескалась под горячими струями, смывая пыль и песок, и дорожную усталость, и последние остатки неудовольствия кассой Павелецкого вокзала. А когда вышла из ванны, раскрасневшаяся, с распущенными волосами, ей уже казалось, что она сама только что вернулась с работы, со стройки, что она часть этого огромного трудового коллектива, как и ее Володя.
   После нее мылся Володя. Он долго плескался, смывая пыль и пот, и Леночка слышала за дверью его довольное пофыркивание. А тем временем пришли и другие обитатели квартиры.
   В комнате, где стояла кровать Володи, жили еще два человека: высокий сутулый техник с электростанции по фамилии Ковальчук и широкоплечий веселый шофер Вася. Руки и грудь Васи были исколоты татуировкой, глаза серые, озорные смотрели весело и вызывающе. Это он первым подал идею освободить комнату «для молодых», для чего нужно было переселить Ковальчука к соседям. Про себя Вася сказал, что он до самых октябрьских может не показываться в общежитии, т.к. в городе у него есть невеста и ему там даже будет лучше.
   — У тебя в каждом городе невеста, — не преминул уколоть его Ковальчук, с чем Вася весело и согласился.
   — И не одна, — сказал он и ушел, стрельнув в сторону Леночки серыми озорными глазами.
   — Шофер — первый класс, — проводив Васю, сказал о нем Ковальчук, — но и архаровец, тоже порядочный…
   А Леночке Вася понравился. И Ковальчук ей тоже нравился, потому что в противоположность Васе глаза у него были мягкие, добрые.
   В соседних комнатах жили гидрологи. Они каждый день выезжали на острова, производили съемку берегов, измеряли уровни воды и возвращались вечером пропыленные, усталые, но неизменно довольные и веселые. Они вешали в шкаф свои плащи, вытряхивали из сапог песок, переодевались в чистую сухую одежду и один за другим лезли мыться под душ.
   — Я никогда в жизни таким чистым не ходил, — признался один из них Леночке. — Каждый день горячая вода!
   Гидрологи ничего не имели против уплотнения и даже сами помогли Ковальчуку перетащить в их комнату его кровать и пожитки.
   Потом все вместе пили чай с печеньем, которое привезла Леночка, шутили, расспрашивали о столице, рассказывали о стройке, о ветрах, при которых песок стеной идет, о том как хорошо здесь летом и насколько будет лучше, когда все отстроится и обустроится…
   Но главной темой разговоров было 23 число. Двадцать третьего октября намечалось вскрыть низовую перемычку и затопить котлован. То, над чем люди трудились столько времени, то, что еще сейчас было зримо, ощутимо, доступно доделке и переделке, должно было погрузиться под воду. Это был необратимый, невозвратимый процесс, испытание всей стройки.
   А утром Володя убежал чуть свет. Стройка звала его к себе, требовала его присутствия. И не только присутствия — его мысли, чувства, заботы — все было связано со стройкой. Она владела Володей не меньше, а, пожалуй, даже больше чем Леночка. И хотя ей совсем не нравилось, что приходилось делить Володю с кем-то, она все-таки чувствовала что стройка делала Володю чище, мужественнее, лучше…
   И на этот раз она также не поговорила с ним о возвращении в Москву. Она чувствовала, что пока не завершится первый этап строительства, пока не наступит «праздник» все ее разговоры не будут иметь успеха.
   — Подожду, — решила она.
   Предоставленная самой себе, Леночка целый день бродила по городу. Ей понравился городской парк, широкий, красивый, за чугунной решетчатой оградой. Только тесно поставленные скульптурные изображения рабочих, работниц, артистов, спортсменов и др. показались ей несколько провинциальными. И не совсем кстати — позади парка возвышалась высокая водонапорная башня. Но зато Дворец культуры был хорош. И проспект Ленина. И другие улицы прямые, чистые, озелененные. Леночка отметила, что из дверей школ, как и в Москве, в перерывах высыпает веселая детвора. Ей даже захотелось зайти в одну из этих школ, посмотреть, как она там, внутри. Но тут же ее губы строго сжались, как будто она разговаривала с чересчур расшалившимися школярами, и сказала сама себе:
   — Что это такое? Если каждый будет заходить в школу… — и не пошла.
   В рыбном магазине ее сердце замерло: под стеклянной витриной холодильника лежала свежая рыба. Метровой величины судаки, щука, сом, язь. Любая хозяйка в Москве сейчас позавидовала бы Леночке. Она даже оглянулась в поисках кассы, но вспомнила, что у них в общежитии ни кастрюли, ни сковородки.
   — Завтра же заставлю Володю купить и на праздники буду готовить сама, — решила она.

   Праздники! По представлениям Леночки до них оставалось еще две недели, но уже двадцать третьего октября город украсили флагами. На стройке был объявлен выходной день. В 10 утра у плотины должен был состояться митинг.
   Еще с вечера Володя говорил, что надо встать пораньше, иначе трудно будет попасть в котлован — автобусы будут переполнены, да и все хорошие места у перемычки будут заняты. Но встали все-таки поздно. Завтракали, умывались. Леночка надела выходное платье и выходные туфли на модном тоненьком каблучке. Володя посмотрел на нее, покачал с сомнением головой, но тоже одел костюм и новые полуботинки. И Ковальчук и соседи-гидрологи тоже оделись празднично и нарядно. Только Валерка — тот самый, который «никогда в жизни не ходил таким чистым», снова одел резиновые сапоги.
   — Все равно по песку лазить, — и Володя подтвердил, что такая обувь самая разумная.
   — Но для праздника… — добавил он и махнул рукой, — переживем.
   На улицу вышли гурьбой. День выдался солнечный. Алели флаги, синело небо, легкий ветерок гнал по асфальту опадающие золотистые листья. На углах наиболее людных улиц были выставлены ларьки. За прилавком, окруженным черными бочками, торговали пивом. Громоздились ящики с яблоками. Веселые продавщицы предлагали отпробовать «горячего» мороженого. Гремела музыка, автобусы, грузовые автомашины, люди — все двигалось в одном направлении — к котловану.
   Автобусы и машины были украшены флажками и плакатами, люди одеты празднично, как Леночка и Володя. Мужчина вел за руку маленькую нарядную девочку.
   — Смотри-ка, и с детьми туда же, — сказал кто-то за Леночкиной спиной. А другой голос ответил:
   — Никому не охота дома сидеть. Такой день…
   Леночка еще не могла полностью почувствовать всей торжественности праздника, но настроение окружающих ее людей, возбужденное, приподнятое состояние передавалось и ей и она тоже уже с нетерпением стремилась туда, вперед, к котловану, где должно было произойти что-то большое, торжественное, праздничное.
   Как и предвидел Володя, попасть в котлован было не так просто. Вернее, попасть в туда было очень просто, нужно было только сесть на автобус, но одни автобусы, переполненные людьми до дверных щелей, проходили мимо не останавливаясь, другие открывали двери на минуту-другую и их тотчас же подвергали штурму набегающие со всех сторон люди. Валерке, которому не приходилось щадить свои резиновые сапоги, удалось уехать. Володя, Леночка, Ковальчук и другие решили идти пешком.
   — Митинг мы, пожалуй, уже не застанем, но зато прогуляемся, — сказал Володя.
   Они шли гурьбой по мостовой, радуясь солнечному свету, теплу, красным флагам, шли как многие другие, когда на них чуть не наехала автомашина. Леночка отпрянула в сторону, так неожиданно раздался за ее спиной гудок, Ковальчук сердито обернулся… Из автомобиля им улыбался Вася. Распахнулась дверца.
  — Залезай.
   — Дал бы я тебе по шее, по случаю праздника, — сказал Ковальчук. Но так как «дать по шее» Васе было делом весьма сложным, особенно для Ковальчука, то Леночка поняла, что это у них просто такая манера разговаривать.
    — Кому праздник, а я, вишь, работаю, — весело отвечал Ковальчуку Вася, захлопывая дверцу.
   — Рассказывай, — не поверил Ковальчук. — В городе каждая собака знает, что ты на «ЯЗе» гоняешь.
   — Так это я специально Леночку подвезти, — засмеялся Вася и снова обдал Леночку озорным взглядом.
   Володя погрозил ему кулаком и они поехали.
   Они ехали по прямой солнечной дороге и навстречу им мчались только пустые автобусы. У котлована Вася поставил свою «легковушку» как он выразился, в ряд многих других машин и направился вместе со всеми к плотине, но его окликнули и он исчез так же внезапно, как и появился.
Теперь Володя и Леночка оказались в густом потоке людей, которые нещадно пыля двигались в направлении плотины. У перемычки, разреженной цепью, стояло охранение из солдат и милиции. Горизонт казался непривычно пустынным. Впрочем, также непривычно пустынны были и перемычка слева от котлована, и эстакада справа от него. Неподвижные вагонетки на канатах подвесной дороги еще более подчеркивали торжественную обстановку ожидания. Туда никого не пускали. Впрочем, никто туда и не стремился. Все шли мимо. Шли через котлован, на этот раз совершенно пустой, туда, где плоское белое днище замыкалось вертикальными створами водосливной части и ее боковой стенкой. Здесь было черно от людей. И людской поток, в котором двигались Леночка и Володя, вливался в это людское море, непрерывно пополняя его.
   Широкая трибуна возвышалась над котлованом, над черной массой людей, над вспомогательными сооружениями и механизмами. Гулкие репродукторы разносили слова приветствия. Кружил самолет, сбрасывая листовки. Ветер голубиной стаей разносил их в синем небе и тихо опускал на головы людей.
   Володя пробирался сквозь толпу к трибуне, но здесь было очень тесно и мало что видно. Чтобы лучше разглядеть происходящее люди гроздьями обвешали башни подъемных кранов, взбирались на крыши зачем-то оказавшихся здесь тракторов, на высокие песчаные насыпи. Володя и за ним Леночка тоже залезли на насыпь. Они оказались позади трибуны и несколько поодаль, но зато отсюда хорошо было видно все строительство. Котлован на этот раз был пуст совершенно. Близ перемычки четкой разграничительной линией виднелась граница темного грунта с белым бетонным телом плотины. Слева от трибуны плоское белое днище полого изгибалось принимая форму одетой в бетон набережной. Здесь также стояла охрана.
   Рядом с Леночкой какой-то человек в кожаном пальто и серой шляпе непрерывно щелкал затвором фотоаппарата. Соседу он объяснил, что снимает панораму. Две девушки тихо переговаривались:
   — Таська, это ты там бетонировала?
   — Я.
   — У-ух, скоро все под водой будет...
   Женщина в вязанном платье держала на руках ребенка закутанного в ватное одеяло. Седой мужчина без фуражки объяснял фотографу в кожаном:
   — Видите выемку в насыпи. Там и будет взрыв.
   Леночка всматривалась в направлении вытянутой руки соседа на перемычке, где несколько дней назад /она видела/ работали бульдозеры и экскаваторы, действительно виднелась какая-то темная полоска вроде углубления. Но ветер порошил в глаза пылью, горизонт был подернут дымкой и Леночка не могла сказать с уверенностью, действительно ли она видит выемку или ей кажется. А тут еще кто-то лез по гребню насыпи, обрушивая вниз груды песка.
   Нарядно одетая женщина возмущенно обернулась:
   — Нельзя ли поаккуратней…
   Возглас относился к Валерику. В своих резиновых сапогах он бесцеремонно пробирался к Леночке и Володе. Леночка и сама уже не один раз снимала свои изящные туфельки и вытряхивала из них песок. Но она почему-то не сердилась на Валерку. Разве можно сердиться в праздник?
   Валерка долез до них, сияя улыбкой, как молодое солнышко.
   — Я говорил, сапоги одевайте… А где наши?
   Ни Володя, ни Леночка не могли сказать, где они растеряли своих спутников.
   — Полезу на эстакаду, — сообщил им Валерка, словно вопрос быть ему на эстакаде или не быть решался исключительно его желанием. Он скатился но насыпи, вызывая возмущение соседей, и скрылся из вида.
   На эстакаду хотели попасть многие. Охранение из солдат и милиции с трудом сдерживали людской напор. Иногда то одному, то другому удавалось прорваться на площадку перед эстакадой. Чтобы их не выдворили обратно, люди лезли на конструкции, барьеры, по балкам, по мосткам пробирались над эстакадой к портальным кранам и там оставались, как дозорные великой армии сгрудившейся внизу. Каждый такой прорыв вызывал оживление людей на насыпи, где стояла Леночка.
   — Что же это в самом деле, — говорил седой мужчина. — Строили, строили, а теперь не пускают.
   — Всех пустить, эстакада рухнет, — возразил кто-то за спиной Леночки.
   Вдруг голоса в репродукторе смолкли и люди вокруг притихли. Митинг кончился. Руководство стройки, гости, корреспонденты, кинооператоры проследовали на эстакаду. Охранение расступилось, давая им дорогу и в образовавшийся «проран» снова ринулись люди. На этот раз они вырвались на эстакаду плотным людским потоком, смешались с гостями, возвратить их не было никакой возможности.
   — Ударные силы прорвались, — удовлетворенно констатировал седой.
   Снова наступила тишина. Ждали взрыва. Фотографы по нескольку раз поднимали фотоаппараты, прицеливались на то место перемычки, где виднелась выемка. Взрыв должен был разрушить последнюю преграду, отделяющую волжскую воду от котлована. Затем вода должна была сама пойти по выемке, размывая и расширяя ее. Сколько понадобиться времени, чтобы затопить котлован, никто толком не знал.
   Наконец из репродукторов раздался гулкий голос команды:
   — Взрывникам приготовиться к взрыву. Посторонним людям покинуть котлован.
   Стало тихо. Время казалось сгустилось до предела. Ну же! Ну! Скорей!
   Блеснуло пламя. В синее небо взметнулся черный трезубец земли, песка, дыма и одновременно до Леночки донесся гулкий удар взрыва. Трезубец расплылся над перемычкой черным пыльным облаком и ветер понес его на эстакаду. На насыпи засмеялись. Здесь немножко завидовали тем, кто оказался на эстакаде и дымная купель казалась некоторым наказанием за удачу.
   Но вот кто-то крикнул:
   — Вода!
   Леночка изо всех сил старалась разглядеть тоненькую струйку воды, но ничего не видела.
   — Да, вон же, вон… — показывал ей Володя. — Видишь, к ней бегут люди…
   По перемычке к воронке и выемке, по которой уже действительно сочилась вода, бежали взрывники, корреспонденты.
   — Не вижу, — жалобно сказала Леночка и вдруг увидела: подножье перемычки вздулось и мощный грязевой вынос вырвался в котлован. За ним блеснула светлая полоса.
   — Вода! — закричала Леночка. — Вода! Вижу!
   Она показывала пальцем туда, куда всем было видно как светлая, относительно светлая струя воды вытекала в котлован, образуя у его подножья по началу небольшую лужицу!
   Она схватила Володю за рукав, прижалась к нему. А потом, произошло что-то неожиданное:
   — Ур-ра-а-а-а! — кричала толпа.
   Леночка не помнила, как она скатилась с насыпи, как налетела грудью на милиционера, бежала дальше, в пыли, в тесноте, толкая соседей, стараясь только не потерять рукав Володи.
   — Ур-р-а-а-а…
   Волжская вода втекала в котлован бурля и пенясь, билась о бетон и разворачивалась в крутом желтом водовороте. С каждой секундой напор ее становился все неудержимей. Теперь это была уже стихия, которую нельзя было остановить никакими средствами. Смотреть на нее можно было бесконечно, но оставаться здесь уже становилось опасно. Володя схватил Леночку за руку.
   — Бежим на перемычку!
   Они обежали мутный поток по дороге, которой еще полтора часа назад спускались сюда от автобусной остановки. Теперь дорога была оцеплена со стороны открылков плотины, но на перемычке было столько людей, что воды не было видно. Все же Володя, а за ним Леночка протолкались к прорану, по которому шла вода. И сразу попятились. Теперь это была уже не щель, а широкая дыра. Вода стремилась по ней неудержимым яростным потоком, настолько неудержимым, что со стороны Воложки — протоке Волги — образовалась в воде воронка и вода скатывалась туда каскадом. Но поразительнее всего были стены прорана. Песок буквально тек по ним сверху вниз так же неудержимо, как вода и проран расширялся прямо на глазах. Но даже не выходя к прорану можно было представить себе как рушились его берега. Люди пятились шеренгой, а почва продолжала уходить у них из под ног.
   Голос из репродукторов надрывно взывал:
   — Товарищи! Немедленно покиньте котлован и перемычку! Вы подвергаете свою жизнь опасности!
   — Милиция! Солдаты и офицеры. Примите все меры, все зависящие от вас меры к эвакуации людей из котлована!
   Люди в серых шинелях выбегали на передний край, хватались за руки и стальной не рвущейся цепью теснили черную толпу.
   Володя и Леночка выбрались на незатопляемую часть перемычки. Теперь им снова был виден весь котлован. Вода из прорана била прямо в бетон плотины, растекаясь от них в разные стороны. Вот она вышла на край бетонного днища. Длинными стремительными языками она заливала его, стремясь направо, к трибунам, а от нее убегала одинокая фигурка запоздавшего корреспондента. Он бежал изо всех сил. Ветер на ходу развевал полы его плаща. Но и вода не отставала. Она всего в 30…, нет 20 метрах. Но вот корреспондент взбежал на пологие бетонные открылки и смешался с толпой. А днище котлована уже не видно. Оно под водой. И вода все прибывает, прибывает, прибывает. И из репродуктора уже несется по праздничному звучащая песня:
   — Волны бьются о берег скалистый…
  Леночка смеется, полная неудержимого, беспредельного счастья. Да, Володя прав:»,.. двадцать третьего праздник». Это действительно праздник.
 
   …Поезд дробно стуча колесами, вынес Леночку за пределы города. Скрылась из глаз Волга. Появились привычные мысли: о доме, о школе, о маме. И вдруг Леночка с необыкновенной силой поняла: Она едет домой последний раз. Также, как весной уйдут от нее ее «четвертые», она вернется сюда, в этот удивительно радостный город на Волге и никакие силы теперь уже ее не разлучат с Володей.
                1963 г.

                = = = = = = = = = =