Выбор

У души моей вот-вот
Загремят раздоры с телом,
Душа телу на развод
Намекнула между делом ...
Д. Сухарев



Городские постройки быстро скрылись из виду. За ними последовали и малоэтажные пейзажи пригорода. Повинуясь малейшему моему движению, «Волга» летит вперёд, с жадностью глотая километры серой ленты шоссе.

Мной владеет небывалое чувство восторга. Ещё бы! На заднем сидении – папа с мамой. В зеркало заднего вида я ловлю их приветливые взгляды и, давно забытое ощущение праздника охватывает всего меня. Сердце счастливо замирает от предчувствия скорого и долгого общения. А как давно я с ними не общался! Как много мне надо им сказать! И я сильнее нажимаю на педаль газа, стремясь скорее прибыть на место.

Асфальтовая дорога закончилась, началась грунтовая. Машина стала подпрыгивать на ухабах, поднимая фонтаны грязи, смешанной со снегом. Пришлось сбросить скорость. «Волга» то и дело входит в занос. Борясь с головокружением, я с трудом выравниваю машину и продолжаю с пробуксовкой гнать её по ледяной колее. Сожалею, что на колёсах летняя резина. Дорога явно ведёт в горы. Двигатель работает всё с большей натугой. Звук мотора изменился – воздух разряжен, кислорода не хватает.

Дорога резко поворачивает вправо, и я торможу. Дальше ехать невозможно потому, что перед нами уже не дорога, а круто поднимающийся, точнее – спускающийся с заоблачной горной вершины ледник. Нижний край его, цвета дорожной грязи, весь исполосован колеёй и следами колёс. На высоте ледник отсвечивает цветом «бутылочного стекла», а ещё выше – на границе с небом, угадывается чистая снежная белизна.

Я поворачиваюсь к родителям, и они согласно кивают, понимая меня без слов. Папа идёт со мной, а мама остаётся в машине, провожая нас грустным взглядом. Мы поднимаемся в гору вдоль грязно-серого ледникового языка и оказываемся около сооружения, напоминающего бункер. Бетонные ступени ведут вниз, а помещения, по-видимому, вырублены в скале. «Здесь должен быть военный комендант, – уверенно говорит папа. – Я всё у него узнаю».

Я терпеливо жду, но разговор всё не кончается. Прерывать беседу двух немолодых заслуженных людей в форме, с высокими воинскими званиями, неудобно. Понимаю, что дальше придётся идти одному.

Спустившись по каменным ступеням, я оказался в довольно обширном помещении с низким, давящим потолком. Всё пространство было разделено на множество клетушек деревянными перегородками, застеклёнными вверху. В помещении горела одна-единственная лампочка, но благодаря застеклённым перегородкам свет проникал в каждый закуток. В расположении клетушек угадывалась какая-то закономерность, но поразмыслить над этим я не успел.

Из какой-то неприметной боковой дверцы передо мной появилась хозяйка «лабиринта». От одного взгляда на неё меня окатил холодный пот. Череп, обтянутый кожей землистого цвета, с провалившимся носом и глубокими, как колодцы глазницами, дополняли клочки седых волос. Оглядев меня с ног до головы, она растянула беззубый рот в улыбке и подтолкнула меня к двери. Подчинившись, я попал в следующую клетушку. Здесь было совершенно пусто, лишь на крюке висел пояс, какие носят пожарные или монтажники. Очень широкий, он был весь в металлических кольцах, цепях и карабинах. «Альпинистский пояс!», – догадался я. Старуха сама надела на меня этот пояс, тщательно затянув все пряжки и проверив крепления. Удовлетворённо похлопав костлявой рукой по моей груди, она подтолкнула меня к следующей двери.

Так, переходя из одной клетушки в другую, я получал какой-либо предмет альпинистского снаряжения, но всегда только один. За очередной дверью я ожидал получить пластиковую каску или другой головной убор альпиниста, вместо этого старуха вручила мне гусарский кивер. Кивер был очень старый, дырявый, латаный – перелатаный, с изъеденным молью пером вместо султана. В нерешительности я крутил его в руках. «Это самое подходящее», – впервые нарушила тишину старуха. Глухой голос, казалось, шел из-под земли. Нахлобучив на меня этот необычный головной убор, она лично застегнула ремешок на моём подбородке. В последнем помещении стоял гоночный мотоцикл с шипованными колёсами, весь сияющий хромом и никелем.

Ощущая тревогу и тоску по оставленным родителям, я хотел вернуться. Однако старуха решительно преградила мне дорогу и указала на дверь. С горечью осознаю, что выбора у меня нет. Дверь распахнулась, впуская яркий дневной свет. Я выкатил мотоцикл и, оказавшись на леднике, скорее почувствовал, чем услышал, как захлопнулась за спиной дверь. Оборачиваться было нельзя – это я знал точно.

С досадой, вспомнив, что не умею управлять мотоциклом, я, периодически блокируя колёса, стал использовать его как опору для подъема в гору. Ледник местами напоминал застывшие струи водопада, местами – окаменевшие потоки лавы. Добравшись до маленькой площадки, я взглянул вверх. Белая полоса снега на фоне ярко-синего неба слепила глаза.

«Слово нашему доктору!», – слышу я сквозь дремоту и, похолодев, осознаю, что обращаются ко мне. Передо мной стол из неструганных, грубо сколоченных досок, уложенных на козлы. За такими самодельными столами в деревнях справляют поминки. Плотные, незнакомые мужики, все, как один в спортивных китайских костюмах, ярких, как цвета радуги, неспешно, с достоинством закусывают. Самый представительный из них, как видно – старший, выжидающе смотрит на меня.

Затянувшаяся пауза рождает напряжение. Мужики начали поворачивать ко мне удивлённые лица. Некоторые даже прекратили еду. Я, чувствуя, что молчать дольше нельзя, чётко, уверенным тоном стал докладывать о санитарно-бытовых условиях в бригадах дорожных рабочих. По ходу моей речи, напряжение ослабевает и почти исчезает, лишь в глубине души тлеет маленький уголёк затаившейся тревоги. Окончательно стряхнув дремоту, я вспоминаю, что по договору, в качестве врача, участвую в строительстве какой-то грандиозной дороги в горах.

На лице начальника – умиротворение, он благосклонно кивает в такт моим словам. Удовлетворение начальства передаётся мужикам. Степенно заканчивая трапезу, они ободряюще кивают мне и один за другим исчезают. Докладывая, я с ужасом осознаю, что из сказанного – лишь треть соответствует действительности, а остальное – благие пожелания! Что будет, когда реалии заявят о себе во весь голос? Стараясь об этом не думать, завершаю доклад, придерживаясь правила – говорить только то, что нравится начальству.

Встав из-за стола, начальник делает кому-то знак и удаляется, как видно, по неотложным делам. От дальнего конца стола ко мне приближается фигура, в которой я с удивлением узнаю Васю Неугодникова. Мы познакомились много лет назад в студенческом стройотряде, а последний раз я с ним встречался лет десять назад. Он почти не изменился, лишь волосы сильно поредели. Впрочем, терять волосы Вася начал еще в студенчестве.

«Ты работаешь уже три недели. Надо бы рассчитаться», – сказал Василий, похлопав себя по пухлым карманам. «Но я только что получил зарплату в кассе, – пытаюсь я возразить, – не думал, что ты бухгалтер». «Скорее – казначей, – криво улыбнулся Василий, – не волнуйся – это «чёрный нал». С этими словами он стал извлекать из карманов своего спортивного костюма пачки денег. Ловко и быстро отсчитывая по семьсот рублей, он вкладывал эти порции денег в мои карманы. Зная количество карманов в своём костюме, я без труда вычислил причитавшуюся мне сумму.

Последнюю, самую солидную пачку Вася вложил мне в руки и, со словами, – «премия за отличную работу», – исчез. Деньги были совсем новые, казалось, даже слегка влажные. От них исходил острый запах типографской краски. «А ну – дай сюда!», – грубый голос с сильным кавказским акцентом заставил меня резко обернуться.

Бритоголовый горец приближался быстро и явно с недобрыми намерениями. Уверенный в своём силовом превосходстве, он требовательно протянул правую руку, а левую не вынимал из угрожающе оттопырившегося кармана куртки. Волна ярости и отчаяния мобилизовала какие-то скрытые инстинкты.
 
Вывернув руку противника за спину, я сбиваю его подножкой и опрокидываю на стол, наваливаясь на него всей массой. Его шея оказалась зажата между локтевым сгибом моей левой руки и предплечьем правой. Лоб, выбритой, как бильярдный шар головы, уперся в доски столешницы. Он молчал, лишь скрипел зубами. Я чувствовал лёгкое похрустывание податливых шейных позвонков и напряженную пульсацию крови в артериях. Оставалось самое трудное – сделать выбор. Моё сердце падает в пропасть и никак не может достигнуть дна …

Дыхание выравнивается медленно, как будто позади стометровка. Сердцебиение никак не хочет униматься, хотя уже пришло осознание, что сон миновал.