Исповедь

Мысли перед исповедью во время Рождественского поста.

«Опять метель,
и мается былое в темноте…»
(Из песни Григория Лепса, Музыка Д. Пол-лыева, Константина  Меладзе. Слова  Кон-стантина  Меладзе.)

За окном декабрь, почти такой же, как тогда, в уже далёком девяносто втором или девяносто третьем..? Не помню, да и не важно. Не важно и то, что, как сейчас говорят, это был неудачный проект. Важно то жгучее счастье, то лёгкое головокружение, те, больше никогда неповторимые ни по силе, ни по остроте эмоции, которые ты испытывала, когда его видела и понимала, что он идёт к тебе, что ты через минуту будешь с ним говорить. Человеческая память не компьютерная программа, если захочешь, не всегда удаётся стереть. Тогда я не думала об этом, но как показала жизнь, тогда это было, и так больше никогда уже не будет.
Достаточно скоро Новый год, а там Рождество с его новой звездой. Нужно бы второй в сознательной жизни и первый после смерти матери раз, единственного родного человека, как показала практика, а практика это главный критерий истины, сходить в церковь, покаяться и причаститься. Все под Богом ходим, а совсем недавно рядом со мной появилась смерть, постояла и исчезла. Я поняла, что вернуться она может в любой момент, нужно успеть сходить на исповедь и причастие. Перед исповедью обязательно вспомнить свои грехи, и, соответственно, обобщить, чтобы не отнимать у Батюшки его драгоценного времени.
Метель по-прежнему кружит, я на диване, под пледом, с кружкой хорошего аро-матного «купца». Пытаюсь сосредоточиться на своих грехах, вольных и невольных, а в память врывается, без всякого на то разрешения такая же метель, только далёкого девя-носто второго, точно девяносто второго, переместившегося уже на грань между реаль-ным и нереальным. Грешна была! Но какой ссастливый был грех.
Все люди разные, и чувства у всех разные, да и любовь у всех разная, как одно из видов чувств. Один из величайших русских писателей Х1Х века, наш великий земляк, сказал: «Сколько сердец, столько родов любви…», а второй добавил: «Низкие люди, они и любят, точно ненавидят!». Один за любовь отдаст всё, что имеет, а вот другой скажет, что любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Да, действительно, как поётся в грустной еврейской песне: «…всё люди разные…». Опять же, и аппетит у всех разный, и приоритеты у всех различные. Одни считают, что рядом в жизни должен быть только любимый человек, а другие утверждают, что браки по расчёту гораздо прочнее и долго-вечнее, чем по любви. Я уже с этим не спорю, для меня рядом однозначно должен быть только любимый, я это знала всегда, а когда засомневалась и решила провести экспери-мент – выйти замуж по расчёту, то расчёт оказался неверным, эксперимент лишь под-твердил мою старую гипотезу. А вот вторую половинку так и не удалось найти, и теперь уже вряд ли, размножаться нужно в молодости, хотя может бог пошлёт…
Итак, начнём с начала. За окном стояла моя самая любимая пора – конец августа. На дворе – не самый удачный для нашей страны год 1990 – конец эпохи стабильности, то есть социализма, уже, правда, с человеческим лицом, и восход капитализма, который всегда в России имеет очень жестокое лицо, как доказывает история. Ну да Бог со всем этим, «…времена не выбирают, в них живут и умирают…». Человек в 29 лет не думает о том, какое стоит на дворе время, у него полно сил, здоровья, во всяком случае, так было у меня. А если есть всё это, то проживёшь в любые времена, русские под монголо-татарским игом выжили, гражданскую и Великую отечественную войны пережили и ещё многое... Мысли тогда у меня в голове были другие, вернее одна, но навязчивая, и, что самое характерное, продолжительная…С пятнадцати лет. Я искала своё призвание. За моими плечами было дневное отделение тогдашнего пединститута имени Л.Н. Толстого, факультет истории и права. В нашем образовании я успела поработать пять лет и полностью, как тогда мне казалось, разочароваться в своих педагогических способностях. Вот тогда и обострилась снова навязчивая идея идти по пути правоохранительной деятельности, отстаивать законность, причём не наказывать виновных, а защищать униженных и оскорблённых. То есть идея восстановления справедливости, торжества истины. Но « …на свете правды нет, но нет её и выше…». Тогда я думала, что есть. Эта идея остаётся до сих пор, однако она уже перестала быть навязчивой, так, если повезёт, и конечно, если есть аналогичная судебная практика. Но вернёмся в 1990.
В Туле в то время появился первый юридический вуз, и получить там второе высшее образование можно было только по направлению с профильной работы. У меня это совпало с романом с человеком, который имел отношение к правоохранительной деятельности, и я попросила его узнать, если вакансии. Вакансия оказалась. После обяза-тельной проверки я приступила к работе в должности сестры-хозяйки хирургического отделения областной больницы системы исполнения наказания, которая находилась на остановке «Стадион» в Туле, на территории зоны тогдашнего усиленного режима. К сведению, сейчас зон с усиленным режимом нет. Его (усиленный режим) отменили. Остался только общий, строгий и особый.
Я приступила к работе, первые дни очень боялась, но не того, что кругом осуж-денные, а того, что это новая работа, и я с ней не справлюсь, не впишусь в систему. Забегая вперёд, я скажу, что в систему я так и не вписалась, через два с небольшим года меня данная система отторгла, но цели я своей достигла. Я поняла, что в силовых структурах я больше не буду работать никогда, даже в самых безобидных, с несовершеннолетними. И ещё, что профессиональным адвокатом я не стану тоже никогда, там обязательны уголовные дела, наряду с остальными, я в такие дела ни за что не полезу. Многие уголовные дела дороже, чем гражданские, уголовное право гораздо проще, чем, например, гражданское, но на поприще простого юриста-представителя гораздо спокойнее и, самое главное, без конфликта со своей совестью можно заработать кусок хлеба. Можно, конечно, и на этих делах получить ещё и масло с икрой, причём не только с красной, но и с чёрной, но я предпочитаю представлять интересы малоимущих и пенсионеров. Ну вот, опять я отвлеклась!
Я достаточно неплохо проработала на зоне год, ни во что не вмешиваясь, ни на чём постороннем не делая очень прибыльный в то время в местах заключения бизнес, имеется в виду, на проносе спиртного, наркотиков и прочего. Были прощупывания в са-мом начале относительно того, что мол, водочки не принесёшь, но я отказала. Потом по-думала, а просьба поступила от смотрящего строгой зоны в посёлке Озёрный, который наряду с некоторыми тогдашними авторитетами проводил свой отдых на «больничке». Так вот, я подумала, пошла и «настучала» на него его любимой женщине, медсестре Га-лине. И всё. Как бабушка отходила! Галина была достаточно редким исключением из то-гдашнего коллектива сотрудников «больнички». Она не стала алчной, как большинство членов данного коллектива, и что самое главное, не настигла её профессиональная де-формация, чем грешат многие медики – цинизм, имела живую, неочерствевшую душу, хотя одна «тянула по жизни» свою ещё юную дочь, и материально далеко не барствова-ла. Внешне была очень мила, в улыбке светилась  прекрасная душа, делая её неотразимо привлекательной. А такие люди, как правило, бывают противниками алкоголя и нарко-тиков на зоне. Не знаю, какие аргументы она привела Севе Кабану, в миру Всеволоду Михайловичу Кабанову, но все зэки раз и навсегда перестали обращаться ко мне с по-добного рода просьбами.
Перенесёмся сразу в девяносто второй, самый счастливый и несчастный год моей бурной, местами интересной, жизни. На дворе только намечалась весна, неуверенная, возвращающаяся к зиме. С каждым днем всё больше росло убеждение, что, как всегда, она победит, и снова всё оживёт, в том числе, оживут и сердца людей, и что весну никто не сможет отменить, как в природе, так и в душе. Я всегда с большим сомнением отно-силась к весеннему обновлению, недолюбливала данное время года. Знаете, как А.С. Пушкин, да простят мне панибратское сравнение со столь великим русским поэтом и прозаиком. Помните: «…Я не люблю весну, весной я болен…». Вот и я находилась в «пограничном» состоянии. Необходимо было «обновляться», а поэзии, сказки в душе не было. Однако весна девяносто второго была одним из немногих исключений, и самым счастливым из этих немногих, хотя я с 98 % уверенностью это исключала. Но 2% про-цента в моей душе всегда было и есть, любит меня Бог, не лишает надежды, просто ино-гда очень круто воздаёт по «заслугам»!
Открывается дверь моего кабинета в уже заново отстроенном, достаточно совре-менно оборудованном, естественно по «зоновским» меркам, и, что важно для любого медицинского учреждения, абсолютно без насекомых паразитов, здании, и входит «ко-зёл», в пер. – зэк, сотрудничащий с администрацией, повар Юрик. В данном месте нужно обязательно упомянуть о тогдашнем руководителе всего этого очага медицины на зоне, того, кто выстроил этот сверхприличный по тогдашним мерам, очаг, выстроил своей психикой, своими нервами. О майоре медицинской службе, Николае Викторовиче Черкасове. В жизни у меня было много руководителей, я не хочу утверждать, что все они меня любили, ценили и т.д. Я не берусь настаивать на том, что они не соответствовали занимаемой должности. Я не хочу даже думать о причинах того, почему я в том или ином месте не работаю до сих пор. В любой ситуации, которая возникает вокруг человека, виноват он сам – все беды от людской глупости! Я сейчас не об этом. Такого умения получить от людей максимальный трудовой эффект, такого уважения, деликатности к подчиненным и при всём этом объективности в оценке людей и ситуаций я не в прошлой своей трудовой эпопее, не в последующей, а надо сказать на момент наступления своего заслуженного отдыха записи в моей трудовой книжки уже заполнили листы, отведённые под поощрения и вознаграждения, и это кроме работы по договорам, так вот, такого умения руководить, я не встречала в жизни больше никогда. Ну, а случилось, как всегда, а не как положено. «Мавр сделал своё дело, мавр должен уходить» И вскоре после окончания строительства нового здания больницы Николай Викторович плавно переместился из должности начальника областной больницы в терапию. Но законы диалектики действуют всегда. Количественные изменения в корне меняют качественные свойства вещества. Так и в данном случае. Видно, у Николая Викторовича запас прочности иссяк, количество перешло в очень негативное качество, и очень обидно, что так рано! Он ушёл из этого мира в 47 лет. Иногда бывает особенно обидно за гнусность и несправедливость этой действительности!
К слову сказать, в старом здании, в бане, я первый и последний раз в жизни виде-ла не простую, а мобильную живую стену. Почему мобильную? Потому что она вся со-стояла из тараканов, и они перемещались, причём не как современные водители, которые устраивают столкновения только потомучто: «Ты что не видишь? Я еду!!!». Они (тараканы) двигались без столкновений и нагромождений, очень гармонично, ну это и понятно, тараканы ведь перемещались на своих лапах, а не на «лексусах», и рядом были такие же собратья, а не классика отечественного автопрома.
Так вот, входит Юрик, которого я, не смотря на его зоновский статус «козла» уважала и приятельствовала с ним с удовольствием. Умный был, достаточно видный, ироничный, а порой очень тонко шутивший. Согласитесь встретить в заключении осуж-денного с чувством юмора английского лорда удаётся не каждому в жизни, при этом вдобавок, с происхождением из рабочей семьи. Последующие немногие встречи с ним уже на воле никак меня не разочаровали в Юрии. Восемнадцатилетний юноша превра-тился в качественного афериста достаточно широкого масштаба, настоящего мужчину, который всегда уходил от своих женщин, в чём в момент ухода был одет, и надо отдать ему должное, не одну купленную им в нашей столице квартиру с прочим стандартным набором богатства (машина, шуба, брюлики и т.д.) оставлял своим женщинам, тоже, как и он, далеко не коренным московским барышням, но всегда ярким, красивым и с умны-ми глазами.
 - У нас новый повар, хочет зачем-то к тебе зайти, можно?
 - Да пусть приходит. –
Да, именно с первого появления нового повара, тоже «козла», который, по словам вышеупомянутого Кабана, сказал потом про нового повара:«…козел, он и в Африке козёл…» и началось моё самое сильное счастье и широкомасштабное, если брать масштаб – тридцать один год, несчастье. Этот разговор состоялся потом, когда я уже очухалась от депрессии и начинала всё в жизни сначала, а Сева освободился и жил с Татьяной. О счастье и несчастье, о природе несчастья в её узком понимании, то есть о причинах депрессии, как правило, следующей за высшим подъёмом у человека, спорят достаточно много психологи и психиатры, и не только.. Но в такие моменты я всегда вспоминаю Юнга, ученика и, в начале своей карьеры, единомышленника, известного Зигмунда Фрейда. По смыслу его рассуждений, зло и добро, чёрное и белое, инь и янь, счастье и последующая за ним тоска, депрессия – всё это две стороны одной медали. Когда человек находится на наивысшем пике любой активности, причём не важно, трудовая это деятельность (кстати, как показывают исследования в данной области, люди, страдающие депрессиями, с гораздо большим кпд работают, когда из депрессии выходят, нежели нормальные, спокойные, методичные труженики), или просто, например, счастливая и сильная любовь, то это, как правило, заканчивается жуткой тоской. Может быть, у кого-то это выливается в счастливый брак, хотя, за свои полвека с небольшим, я знала только три таких семьи. Самое сильное чувство исходя из моего опыта редко перерастает в счастливую совместную жизнь.
Когда вошёл новый повар – «извозчик» прозвище в жизни, а на сленге «погоня-ло», я поняла, что на пороге появилась предчувствие счастья, и, что кончится это плохо. Я не поняла только масштабы предстоящих процессов…
Итак, в дверях моего кабинета появился «извозчик». Я вспомнила, где я видела этот изучающий, очень внимательный взгляд. Я его лицезрела, когда с утра мы всем, в большин-стве своём женским, коллективом, конечно в сопровождении офицера-мужчины, шли через всю «зону» к месту непосредственной работы, в «больничку». В то время, а время тогда на-чиналось очень непростое, участились захваты заложников в местах заключения, для жен-щин ввели сопровождение. К слову сказать, когда мне среди дня надоедало сопровождение ждать, и я «просачивалась» с «воли» одна, заключённые мне кричали вслед: «А если мы тебя захватим?» «Вы меня не прокормите!» - спокойно отвечала я. Так вернёмся к изучающему взгляду. «Извозчик», до перевода в «санаторное место отдыха» всех зон нашей области, ра-ботал в столовой и всегда стоял у входа, наблюдая за женщинами, которые шли на службу. Я оказалась «слабым» звеном.
Здесь я сделаю пояснения. Отбывать заслуженное наказание далеко не просто. Для авторитетов там обычно было всё: деньги, спиртное, наркота, любая еда, женщины. Только воли нет! Это слова одного авторитета Славы. Надо сказать, он в обеденный перерыв ухит-рился в кабинет отрядника на больнице (законного мужа «волчицы» - одной «оперской» со-трудницы) провести женщину. Тогда, в начале девяностых, с этим было строго. Кабинет Иваныча – отрядника – был «козлами» оборудован в стиле помещения психологической раз-грузки. Большой коричневый кожаный диван, громадный красивый аквариум, полупрозрач-ные, в тон аквариуму, шторы, которые сеяли свет цвета морской волны, красивый и неяркий, гармонирующий со светом аквариума и светильников. Даже, если мне не изменяет память, пальма была в красивой кадке. Вот, в этот самый кабинет Слава и привёл женщину с воли. Ох, как неистовствовала «вторая половина» Иваныча на утро на пятиминутке! Но всё рассосалось самим собой. Тяжела и трудна всё же семейная жизнь…
Так вот, про тяготы жизни в изоляции от общества. У кого были жёны, у тех был кон-такт с противоположным полом. Три дня, и то тогда не часто. И «свиданку» могли не дать. Это сейчас «отпуска»…Кто-то переписывался с «заочницами», случайно познакомившись. Брачные объявления тогда были ещё не очень распространены, Всемирной паутины не было. Какие это были поэмы в прозе, а то и в стихах! К достаточно большому количеству «зэка» не приезжал никто. На молодых, да и на не молодых, женщин с утра высыпали посмотреть многие, в том числе и «извозчик». Вот тогда я увидела это взгляд.
Я не скажу, что я влюбилась сразу и навек. Обычная, достаточно накачанная, фигура. Обычное лицо. Средний рост. Всё нейтрально. Только очень тугие кудри, светло-русые, над высоким сократовским лбом. Но «извозчик» умел молчать и слушать, и тщательно, очень осторожно подбирал слова, когда говорил. Теперь-то понимаю, что ни ума, ни тонкой орга-низации души там и в помине не было. Но была сдержанность и дикая адаптация к окру-жающей обстановке, которой у меня не водилось никогда. Последующие события показали, что и на свободе он приспособился великолепно, правильно женился, появился сын, и, ка-жется потом второй ребёнок, правильно работал, занимался в меру бизнесом с помощью свя-зей своей супруги. В общем, как в известном рекламном ролике: «Всё правильно сделал!». Как сейчас модно, по-тихоньку. Хотя, впрочем, умел талантливо жалеть, когда вдруг мне становилось плохо, кололо сердце и пр.
Мне как-то говорила подруга моей мамы, что нужно бояться молчаливых людей. Те-перь я боюсь. Но это было тогда, и в тот момент «пора пришла, она влюбилась…» Постепен-но, невзначай, но с такой эмоциональной силой, на какую ни до, ни после я уже была не способна. До такой степени, что уходила в конце рабочего дня с «зоны», и возвращалась обратно под каким-нибудь деловым предлогом. Только бы увидеть его! Как это случилось, не знаю. Но шла на работу только думая о нём. Все выходные и праздники думала тоже только о нём. Рассказывала подруге Тане только о нём. А просыпалась и понимала, что это лишь до его освобождения, что потом я ему буду не нужна, у него другие цели, а что я, простая сестра-хозяйка!..и что всё это кончится плохо..
Естественно, вся «больничка» знала об этой связи. Естественно «оперская» медсестра - «волчица», уже упомянутая выше, прибежала к заместителю начальника колонии по опер-работе и тут же и доложила: «Связь с заключённым!». Заместитель начальника колонии по операботе был очень умен, достаточно добродушен, не всегда чисто выбрит и всегда слегка пьян, а иногда и не слегка… Он ответил: «Надь, водку и наркоту не носит, денег за связь не берёт, что ты паникуешь!» «Волчица» ушла, но затаилась. Я вспоминаю один из разговоров с ней про импотенцию. Этот разговор вылез ниоткуда, просто зашёл. Мне импотентов на жизненном пути не попадалось, чем я с «волчицей» и поделилась. Она достаточно резко ответила: «Будет под пятьдесят – станут часто попадаться». Славу Богу, обошлось! «Трудно, не значит невозможно!» Правда, это Довлатов писал про другой процесс.
Теперь, подводя определённый итог, осмысливая то, что прожито («так мало пройде-но дорог, так много сделано ошибок...»), всё понятно. Очень нужна была женщина, 23 года исполнилось извозчику, из них 5 на зоне, в условиях строгой изоляции, из женщин – одна мама. Я старше на восемь лет. Социальный статус – никакой. Да ещё и очень общительная, что, по словам извозчика, его бесило. Именно так он объяснял, то, что на воле он со мной не будет. Сейчас я понимаю, если бы действительно у него было чувство, то он не заметил моё общение со всеми другими мужчинами, а кроме общения со всеми другими ничего не было, мне это было не нужно, других я не замечала. Я знала «…одной лишь думы власть, одну, но пламенную страсть…» Я была не любимой женщиной, я была предметом обладания и опре-делённого престижа, и куском вольной жизни. Интересно, а он мог любить вообще? «Сколь-ко сердец, столько родов любви…»
Как то я спросила «извозчика»:
-За что ты сюда попал? –
Он кротко опустил глаза, виновато вздохнул и, как бы заранее прося извинения, отве-тил:
- За изнасилование, групповое...
- Расскажи.-
- Пили с друзьями пиво, встретили её, предложили и ей пиво, потом пошли в подвал. Всё бы обошлось без суда для меня, я с ней первым был, и если бы я ещё после всех послед-ним это не сделал, меня бы не осудили, а потом она оказалась ещё и несовершеннолетней. Нам это даже в голову не пришло!
- Интересно, о чём она думала, когда спускалась с пятью нетрезвыми ребятами в под-вал. – сказала я. Тогда он для меня был небожитель, ну, где-то на уровне ангела. Разве может ангел быть подонком?!
Это уже гораздо позже до меня дошло, что из-за него девчонка пошла в подвал с дан-ной компанией, он ей понравился! А его поведение было понятно, захотелось развлечься, неважно, что чувствовала эта девочка… «мне наплевать, мне очень хочется…»
И ещё один момент. Как-то мы сливаемся в экстазе в очередной раз, кстати, тоже в кабинете отрядника, на самом верхнем этаже нового здания, и уже близок логический фи-нал... раздаётся стук в дверь.
«Извозчик»:
 - Кто там? –
 - Это я, Костя. На первом этаже оперативники ходят! Завязывайте! –
Костя – шнырь, то есть санитар, и говорили, что работал на оперативный отдел. Меня не «заложил» ни разу. Фактов, во всяком случае, не было.
После предупреждения шныря желание у «извозчика» сразу пропало, а у меня наобо-рот,.. ещё миг и вылетит искра оргазма, а там пусть всё горит от её ясного пламени. Я всегда считала, как и В.И.Ленин, что нет такой крепости, какую бы не взяли большевики! Я доби-лась своего, а опера походили по первому этажу и ушли.
Больничная общественность мне «в глаза» данную связь не комментировала. Я нико-му не мешала, по-прежнему никуда нос не совала. Общественность молча наблюдала за тем, как мне с утра, после пятиминутки, «извозчик» нёс кофе со сгущенным молоком, обедала я тоже «за его счёт», всё это раздражало коллектив, ситуация ждала своего апогея. И апогей наступил.
В этом месте стоит упомянуть ещё один персонаж.
Познакомилась я с данным подследственным, поступившим в «больничку» из «СИ-ЗО» в конце лета того же 92-го. Стояли жаркие, больше похожие на июльские, но, на самом деле, августовские, дни. Знакомство состоялось в моём кабинете во время исполнения мной непосредственной работы – он поступил и пришёл ко мне оформляться, то есть что-то у меня получать. Тёмные волнистые волосы, растянутая тёмная майка и такие же трикотажные фиолетовые, отвисшие на коленях, штаны. В таких штанах, правда обычно дома, тогда вся страна ходила. Но была одна деталь – зелёные-презелёные, ослепляющие своей яркостью, глаза под длинными, завивающимися как у девочки, чёрными ресницами. Мудрый, именно не умный, а мудрый и спокойный взгляд этих глаз меня заставил обратить на него внимание. Нечасто такой взгляд встретишь на «зоне». Звали его «дрозд», то есть Михаил Анатольевич Дроздов.
-Хозяйка, попить не дашь?
- Воды кипячёной нет. Кофе будете? Ещё почти горячий.
Мы выпили с ним кофе, побеседовали ни о чём.
- Что читаешь?
- «Аэропорт» Хейли.
- Дашь почитать?
- Да запросто, только верните.
Почем он со мной на «ты», а я с ним на «вы». Да просто привычка с людьми старше меня, и к тому же в момент знакомства, быть на «вы», нас так учили в детстве, и в школе, и дома. Старше меня на первый взгляд, он был лет на 7-8. А с теми, кто явно моложе, наобо-рот, часто на «ты», конечно, предварительно спросив разрешения. До сих пор приводит в лёгкий шок манера дружественных нам, представителей кавказских народов, независимо от возраста, обращаться на «ты». Но это не про выходцев из бывших среднеазиатских респуб-лик! Как-то на заре своей студенческой юности, изучая на первом курсе энографию, прочла одну монографию. Так вот, будущее за «жёлтой», монглоидной расой. Пик «белых», евро-пеоидов давно миновал. И это не просто расхожая фраза из любимого космонавтами, и, все-народно, кинофильма, главного героя Сухова: «Восток – дело тонкое!». «Запад есть запад, Восток есть Восток…Им не встретиться никогда!» Я думаю, что только Россия поставит барьер им на пути проникновения и захвата, именно за счёт страшной силы выживаемости и «загадочной, русской души». Конечно же и ментальность нашего народа имеет также важное значение для судеб мира.
Вернёмся к «дрозду». Вскоре, после того, как мы с ним попили кофе, появился выше-упомянутый Слава и сообщил про Дрозда:
- Самый богатый человек из Одоева!
-И что?- поинтересовалась я.
- Да ты ему понравилась!
Я промолчала, наблюдая весь этот «цирк на конной тяге», как обычно комментирует такие сцены моя достаточно близкая приятельница. Как же хочется иметь все прелести «са-наторного» отдыха!
Слава попытался сам пристать ко мне с сексуальными домогательствами:
-Я люблю женщин целовать в уголки губ, - заявил он, предприняв неудачную попытку меня поцеловать, но я ловко отстранилась, он что-то ещё сказал и удалился.
Господи, как же всё примитивно, - подумала я.
Однако, Дрозд продолжал меня навещать, правда, абсолютно без попыток ко мне да-же прикоснуться. Очень долго читал Хейли, сообщил, что он «колхозник» и закончил Тими-рязевскую академию, что подняло его авторитет в моих глазах. Я с большим уважением от-ношусь к выпускникам отдельных ВУЗов. Наверное, и сейчас живёт и здравствует в своей «одоевской» вотчине! Как-то, уже позже, работая старшим преподавателем в ВУЗе, и прие-хав в командировку в Одоев, я попыталась ему позвонить по стационарному телефону из местного справочника, поднял трубку сам Дрозд, я представилась, он ответил, что меня не знает… Так что встреча-воспоминание не состоялась. Но возвратимся уже к началу сентября 92-го. Открывается дверь и входит, мягко говоря, очень нетрезвый «дрозд».
- Твоего «извозчика» хотели на «пику» посадить. Я отмазал (как вы уже поняли, он был одним из тогдашних «авторитетов» на «больничке»), из-за тебя.
- А почему хотели зарезать? – спросила я.
- Слишком много ворует у больных, - ответил он. – потом мы с ним напились.
- Спасибо, -произнесла я в состоянии лёгкого шока.
Дрозд после этого, вселяющего в мою душу оптимизм и веру в победу добра, сообще-ния, удалился. Чуть позже появился «извозчик» и гораздо пьянее.
Дух мой грешный бронирован в плоть, безучастную, как каменья.
Помоги мне подняться, Господь,
чтоб упасть  пред тобой на колени.
Андрей Вознесенский.
Вспоминая всё это, я думаю: может быть, я действительно давала повод «извозчи-ку» для ревности, или просто ущербное самолюбие? Нет, это была не ревность, которую обычно все ассоциируют с любовью. Это было действительно самолюбие и повод закон-чить отношения в момент освобождения. На свободе будет же полно таких, как я. И помо-ложе, и побогаче. Сейчас я в очередной раз вспоминаю слова мамы:
«В жизни всему уделяется место,
Рядом с добром уживается зло.
Если к другому уходит невеста,
То неизвестно, кому повезло!».
Не помню, кто автор, но как я думаю, повезло мне.
Однако тогда, в конце 92-го, я не представляла, что не увижу его после его освобо-ждения, что не смогу с ним разговаривать, пить кофе (с сигаретой!) и вообще…как я смо-гу без него!
Между тем события развивались. Сняли Николая Викторовича, назначили времен-но исполняющим обязанности заведующего хирургией Баранова Алексея Станиславовича. После своего назначения он не то чтобы систематически, но при удобном случае давал мне понять, что я не соответствую очень сложной должности сестры-хозяйки. Ну, куда мне с высшим-то образованием проникнуть в тонкости этой виртуозной работы! Вообщем, Алексей Станиславович всячески мне давал понять, что под его мудрым руководством работать я не должна. Только его руководство недолго продолжалось. Начальником больницы он так и не стал. Говорят, хирургом был очень талантливым.
При всём этом «извозчик» подал прошение на «удо» - условно-досрочное освобож-дение и с нетерпением ждал суда.
Всё свершилось с поражающей быстротой и очень просто.
Как-то ко мне зашёл один капитан, ходили слухи, что «оперской».
- Говорят, что кто-то в эту смену носит водку. Кто завтра выходит в операцион-ную?
- Извини, я не слежу за графиком, в мои обязанности не входит.
Поговорили и он ушёл. А мне-то нужно сделать доброе дело, но, как известно, ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным.
На следующий день я подошла к Тоне, операционной медсестре и изложила ситуа-цию. Тоня была худенькой, в очках, молодой женщиной. Замужем за таксистом. Близко я с ней никогда не контактировала, а теми немногими фразами, которыми мы с ней обменивались, она всячески мне давала понять, что я по сравнению с ней нахожусь где-то на уровне плинтуса.
Через несколько дней кто-то мне сказал, что меня увольняют. Четыре члена нашего сплочённого коллектива, а именно: «волчица», Баранов, Тоня и главный фельдшер напи-сали докладные о том, что я вступаю в связь с заключёнными за деньги.
Здесь нужно несколько слов сказать о главном фельдшере Сергее Александровиче. Личность его была особенной, выдающейся и очень правильной. Именно его перу при-надлежали несколько докладных на меня, написанных про то, что я нарушаю должност-ные инструкции в общении с осужденными. Это был высокий, молодой, сразу после мед-училища, парень, который искренне верил, что в «больничке» можно установить идеаль-ный порядок. Когда он меня сопровождал по «зоне» мне кричали вслед:
- Патриссия Касс, - а ему, - Х.. в очках!
Узнав об увольнении, а это произошло в старом здании, я кинулась в «кубовую» . Там был Юрик, и всё сияло и искрилось чистотой. Он похвастался:
- Посмотри, как я всё вычистил!
В тот момент у меня закружилась голова, поднялось давление, меня стошнило на идеально вымытый Юриком пол.
- Юр, меня увольняют. Извини, что я тебе всё изгадила! А «извозчик» где?
- Да, ладно, снова вымою, - сказал Юрик со вздохом, - «Извозчика» куда-то вызва-ли.
А вызвали «извозчика» в «оперчасть», там он написал, что подтверждает то, о чём бдительные сотрудники написали в своих докладных. И это понятно, недалеко манила свобода!
Так меня и отторгнула система исполнения наказания, а что Бог не делает, всё к лучшему! Правда, потом была депрессия, и не только…
Но я удачливая, «фортовая», как говорят в местах лишения свободы. Именно после этого я нашла работу, о которой мечтала с момента получения диплома и проработала на ней до заслуженного отдыха, как говорили в СССР. Сейчас, конечно, у большинства до-живающей категории граждан про это говорят иначе.
И маленький POST SCRIPTUM.
Галина пожила с Севой после его освобождения, но недолго. Пожила, конечно, бо-гато, но как можно жить с наркоманом, потом, с алкоголиком, и при всём этом, с банди-том? Затем достаточно удачно вышла замуж.
Сергей Александрович погиб во время первой Чеченской, Баранов застрелился, «волчица» попала в психиатрический стационар, затем её уволили, судьба Антонины мне неизвестна, она уволилась почти сразу после меня.
«И ПЕРЕД ВЕЧНОСТЬЮ МОГИЛЫ, ВДОХНИ В УСТА ТВОИХ РАБОВ НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ СИЛЫ МОЛИТЬСЯ  КРОТКО ЗА ВРАГОВ» (из молитвы)
Господи, прости!