Артефакт. Роман. Глава 8

Для некоторых моих читателей,которые по непонятным мне причинам начинают читать  роман с этих станиц, сообщаю, что роман начинается, как и вся литература, с первой главы, а это не она.


Глава восьмая. 1948 – 1954. Париж, Тель-Авив, Ливано-Израильская граница – побережье Красного моря: Эйлат –Таба -Винница
 Однако учебу начать Броне не удалось. Когда в сорок восьмом году Израиль объявил о создании еврейского государства, в соответствии с решением ООН, а арабские войска двинулись уничтожать эту новую страну, евреи и не только, из многих стран мира поехали защищать  молодое государство. Прямо с кораблей, репатрианты уходили в бой, получая на пирсе оружие. Довольно много среди этих людей было и французской молодежи. Несколько Брониных друзей и подруг отправились воевать. Броня быстро собрала несколько десятков своих боевых товарищей по партизанским отрядам во Франции и Голландии, и они присоединились к  «Хагане», сначала являвшейся подпольной военной организацией, созданной в Палестине для защиты еврейских поселений, а  затем преобразованной в Армию Обороны Израиля. Броня, имевшая большой опыт боевых действий, владевшая ивритом с детства, а также имевшая звание лейтенанта французской армии, быстро завоевала уважение, как среди солдат, так и в среде офицеров. Ее отряду, как наиболее боеспособному, поручали самые трудные и ответственные задачи. Так они обычно сопровождали продовольственные конвои из Тель-Авива в Иерусалим по единственной дороге, которую постоянно пытались перерезать арабские части, чтобы нарушить снабжение еврейских отрядов, защищавших Иерусалим. Аналогичные конвои шли и в Галилею, и их тоже надо было защищать от нападений сирийских войск, особенно вблизи Голанских высот. Они сражались и на юге с египтянами, и на севере с Ливаном, и на побережье Красного моря, где отбили Эйлат и Табу. Война длилась  больше года, и только в середине сорок девятого Броне удалось, наконец, приступить к полноценным занятиям. Интересно, что за время «Войны за независимость» Броне Гликман было трижды вручено наградное письмо – своего рода почетная грамота «Цалаш», поскольку никаких других наград, типа орденов и медалей Израиль еще не придумал. Уже в семидесятых, о ней вспомнили в министерстве обороны Израиля и  прислали вновь утвержденную  темно-зеленую нашивку с тремя  желтыми звездами, которую ввели для отображения заслуг бойцов, отмеченных  «Цалаш». И аттестат о присвоении  внеочередного воинского звания полковника  за особые заслуги перед страной.Броня была способной и усидчивой , поэтому учеба не представляла для нее трудности. Она легко получила степени бакалавра по двум направлениям: славистика и славянская культура, а также и востоковедение, а чуть позже еще и получила магистерскую степень в области еврейской цивилизации. За это время она смогла овладеть еще несколькими языками, в частности арабским и хинди, а также итальянским Еще она, наконец, все-таки исполнила давнее обещание Саше, разобралась в армянском алфавите, и теперь, в дополнение к давно знакомой разговорной речи, могла и читать и писать на этом языке.
 С самыми лучшими характеристиками и полученными дипломами она снова отправилась в посольство. Уже другой посол, не был так же любезен и мил, как предыдущий, но, поскольку у дамы имелся законный советский паспорт, то он был вынужден оформить для нее документы по репатриации на Родину после нахождения на принудительных работах. Таким образом, через более, чем десять лет в начале пятидесятых, но уже после смерти вождя, она, наконец, приехала в Киев, а затем в Винницу, откуда уже автобус привез ее в родное село. Здесь все изменилось, не было многих, знакомых с детства домов, в которых жили ее школьные друзья, не было и самой школы. На ее месте стояло новое деревянное здание, вместо каменного, в котором она училась. Вопреки опасениям, их дом , хоть и изрядно просел и покосился, но был на месте. В саду на траве, стояли качели, на которых качалась девочка с большим бантом в волосах.
–Арусь !– тихонько позвала Броня, девочка моя. К ее удивлению ребенок слетел с качелей и с криком:
–Мама, мама, приехала, я же говорила, что она меня не бросит!– помчалась ей навстречу и запрыгнула на руки.
На этот крик из дома вышла мама. Вот ее Броня могла бы и не узнать в толпе, так она состарилась за эти годы. Она стала как-то ниже, плечи поникли, волосы совсем поседели. А ведь ей еще не было и пятидесяти. Трудно, видать, дались ей эта война и послевоенные годы. Броня слышала о том, что после войны в Союзе было голодно и тяжело, что царила разруха, а людей всячески гнобили, ссылали в лагеря и на коммунистические стройки народного хозяйства, в дальние глухие места, но мама прислала ей в Париж два письма, где писала, что у них все есть, что внучка пошла в школу и учится хорошо, что ее приняли в пионеры. Броню сразу удивило, что мама ни слова не писала ни про отца, ни про брата Мойшу, ни про младшую сестренку Рахиль. Она обняла мать и тут же стала расспрашивать обо всех. Но мама разревелась и, глотая слезы, рассказала как немцы и румыны, которые, в основном, оккупировали их село, издевались над евреями, как отбирали последние продукты, не разрешали держать ни коров, ни свинок., ни птицу, как они однажды застрелили их Буяна – любимого Брониного пса, которого она  щенком получила в подарок на день рождения от  Левы Хайкина – мальчика с соседней улицы, пытавшегося за ней ухаживать.
– Броничка, недалеко от нас на шоссе партизаны устроили засаду и  забросали гранатами. машину с  помощником Винницкого коменданта и перебили всю охрану.  Немцы озверели и угнали из села почти половину жителей.
– Я хотела тоже пойти с ними, чтобы умереть вместе с Рахилькой и Мойшиком, но папа мне не позволил. Знаешь, что он мне сказал? Он сказал так:
–Ривуля, помни, мой ангел, что где-то далеко-далеко у нас есть еще одна доченька, наше первое долгожданное дитя, наша Бронюшка. И мое сердце знает, что она жива, она сильная девочка,  и когда-нибудь, когда кончатся эти ужасные времена, она обязательно сюда вернется. Так пусть ее здесь встретит хоть кто-нибудь, иначе нашей мейделе[78] будет очень трудно все это пережить, и некому будет ей рассказать, что произошло.  Через два месяца я поехала в Винницу, помнишь недалеко от базара на Чехова, стояли кавалеристы. У них там было большое поле, плац, где они тренировались в езде на лошадях. Вот там немцы и устроили лагерь, который назывался Шталаг под каким-то, не помню, номером.  Охрана состояла, в основном, из румын. Я сунула румынскому солдату две золотые царские десятки, которые папа припрятал на черный день. Вот он, лузгая семечки и довольно ухмыляясь рассказал, что всех, кого пригнали после теракта, закопали в траншеях на дальней стороне территории  лагеря, и как ему повезло, потому, что ему выпало дежурить в первую ночь, когда пригнали людей и  смог снять с одной девушки кольцо и сережки, а еще он радовался, что первый раз за два года ему удалось,   наконец, получить женщину. Он ее повел в туалет и прямо там изнасиловал.
– Ей же было уже все равно, ее наутро убили,– вроде как оправдывался он. – Нет, убивали не мы, а немцы. Нам приказали только забросать траншею песком, который специально привезли. Но я видел, – сказал мальчишка, – кое-где песок шевелился, так как не всех немцы расстреляли. Один офицер сказал:
–Хватит патроны тратить на этих свиней, так сдохнут! Просто столкните их вниз и накормите хорошенько песком.
 Мама опять расплакалась, обнимая Броню.
– Мамочка, не плачь. Надеюсь, что я отомстила за них, я за войну убила много немцев и разных других фашистов – и голландских, и бельгийских, и французских. И всяких разных.
–Ой, вэй-вэй, майне тохтер[79] ! Дочечка! Разве можно убивать живых людей: женщина должна не убивать, а рожать!
–Мама, это же не люди, таких убивать надо, чтобы они никого не рожали, чтобы всех их извести с этого света.
 Броня сердито смотрела на мать. Она уже давно избавилась от отцовских раввинских наставлений, никогда не вспоминала про Тору и Галаху, она могла выпить водку, хотя предпочитала коньяк, могла подсесть к своим бойцам и выкурить с ними  любимую  тоненькую черную женскую египетскую сигаретку. Ее не воротило от свинины, она не боялась ни бога, ни черта, но в Йом Киппур[80] непременно шла в синагогу и просила господа, чтобы он простил ей ее грехи. Молитвы,, которым учил ее отец  в детстве, она напрочь забыла за эти годы и обращалась к всевышнему так, как помнила: «Адошем», что собственно говоря, означало просто «имя» Поскольку имя божье произносить было категорически запрещено Талмудом, то люди придумали разного рода эвфемизмы, которые тоже со временем обретали некий ореол святости божьей и потому тоже заменялись новыми словами. Броня помнила только одно это слово и всегда просила у бога защитить ее и ее друзей, и ее родных, и, в особенности, ее дочку, маленькую Арусь.
 Бог внял ее просьбам только частично. Он сохранил жизнь ей и маме и ее девочке, он дал ей силы выстоять, пережить эту ужасную войну, пережить смерть  ее любимого Саши, от которого у нее не осталось ничего, даже фотографии. Вот только Арусь , кажется. будет на него похожа – такие же, не ее,. а отца темные блестящие волосы, такая же слегка смуглая кожа и такие же быстрые удивленные глазки. Именно так Саша всегда смотрел на нее – удивлено и вопросительно, словно не веря, что Броня выбрала именно его, хотя вокруг было много более выделявшихся парней. Но бог все-таки не до конца отпустил ей ее прегрешения: он забрал папу, брата и маленькую Рахильку, забрал ее названную сестру Ханни, забрал много хороших друзей, ставшими ей близкими за эти годы: и казаха Утеули, и француза Жермена, и голландца Сандера и армянина Мисака,  и еврейскую девочку Даночку, и многих других. Видать все-таки она не смогла передать господу свои просьбы, так как не умела правильно их высказать в молитвах.
[78]Мейделе –  идиш: девочка
[79]Майне тохтер –идиш: -  моя дочка, доченька
[80]Йом-Киппу;р , «День искупления», «Судный день») — в иудаизме самый важный из праздников, день поста, покаяния и отпущения грехов. Отмечается в десятый день месяца тишрей, завершая Десять дней покаяния. Согласно Талмуду, в этот день Бог выносит свой вердикт, оценивая деятельность человека за весь прошедший год.
Традиционно, в этот день верующие иудеи соблюдают почти 25-часовое воздержание от приёма пищи, проводя большую часть дня в усиленных молитвах и в обязательном порядке посещая синагогу.





Броня стала устраиваться на работу директором в областную библиотеку. Заведующий отделом культуры в обкоме партии, номенклатурой которого была  эта должность, долго с удивлением изучал ее документы и подробно расспрашивал, как это ей удалось закончить Сорбонну, как она жила при капиталистах, почему не вернулась в свою страну сразу после войны. Ее долго мурыжили партийные органы, но Броня, прошедшая через более страшные испытания, решила вопрос кардинально и быстро. Она съездила в Киев. Записалась на прием к первому секретарю республики, изложила ситуацию и попросила разобраться, чтобы ей было не надо ехать с этим вопросом в Москву. Секретарь, который сам всю войну командовал партизанским отрядом на Брянщине, два раза оказывался в плену и дважды бежал из лагеря – один раз в Белоруссии и один в Литве восхитился боевым путем этой девчонки. Такие награды, какими ее наградили пять стран, что-то да значили. Просто так ни одна страна, ни одно правительство, ни один король ордена и Кресты не раздают. И семья у нее почти вся погибла…  Он был хорошим человеком, но с одним только недостатком, если позволят мои читатели– мужчины считать это недостатком. – Секретарь не мог пропустить мимо себя ни одной более менее хорошенькой женщины, а Броня была не просто хорошенькая – она была красавицей. Очарованный этой женщиной, партийный бог прямо при Броне велел  своей секретарше соединить его с  первым секретарем Винницкого обкома и в достаточно резких тонах, явно сдерживаясь, чтобы не выразиться при ней более крепкими выражениями, высказался в адрес заведующего культурой и попросил немедленно решить вопрос. На следующий же день после возвращения домой, около дома появилась сияющая хромом «Победа», на заднем сидении которой восседал завотделом культуры. Он попросил разрешения войти, вручил Броне и ее маме по букету цветов, выволок из машины огромную круглую коробку с только что запущенным в производство киевским тортом, о котором никто еще даже и не слышал в их селе. Потом они все вместе пили чай, а мама долго извинялась, что у нее нет сахара и. что она не может подать к столу маленьких ложечек для торта, так как все серебро, которое было в доме от ее и мужниных родителей, оставшееся еще от дедушек и бабушек, забрали румыны, когда побежали от наступающих войск. Заведующий сочувственно кивал головой, потом извинился перед Броней, что он не сразу смог решить ее вопрос, но все-таки, он, мол, убедил вышестоящих товарищей, для чего даже пошел на прием к первому. И первый согласился с его доводами, и теперь он может вручить Броне ее служебное удостоверение.  Арусь с удовольствием уплетала невиданное лакомство, пока Броня ее не остановила, опасаясь, чтобы ребенку не стало плохо. На следующий день, когда Броня вернулась с работы домой. Мама потихоньку сообщила ей, что приезжал какой-то очень важный мужчина в черном костюме с галстуком на той же машине, что и их вчерашний гость, привез им какую-то небольшую коробочку для директора областной  библиотеки от обкома партии.  Броня открыла пакет, в котором действительно лежала красивая синяя коробочка, а в ней аккуратно, каждая в своем гнезде располагались двенадцать серебряных чайных ложечек. Кроме того в пакете лежала еще и серебряная лопатка для торта, с ручкой, как  и  у ложечек. И  еще  шофер принес целый огромный десятикилограммовый мешок сахарного песка. Этого им теперь на год или больше хватит. Можно будет даже варенье из абрикос сварить. Два дерева, посаженных еще в ее детстве отцом, продолжали исправно, каждое лето плодоносить, и Арусь очень любила эти сочные янтарные плоды и уплетала их с удовольствием. Но урожай, обычно, явно превышал возможности Арусь и бабушки. А для заготовок нужен был сахар, который был в большом дефиците, а на  базаре стоил очень дорого. Но с появлением Брони, материальные проблемы сами собой растаяли. По местным меркам, зарплата директора самой большой библиотеки в областном центре была, если и не заоблачно– сказочной, но просто очень большой. Кроме того, неожиданно даже для нее самой, Броня стала ежемесячно получать почтовые переводы из Франции, Бельгии,  Нидерландов и даже из княжества Люксембург. Правительства этих стран, в соответствии с положениями о своих наградах, исправно выплачивали награжденным некоторую не очень большую, по европейским меркам, но очень значительную, по меркам послевоенной Украины, сумму. Еще более неожиданно французы назначили пенсию и Броне,  и  Арусь по случаю потери кормильца, погибшего в борьбе за свободу Франции.  А поскольку Александр тоже был посмертно награжден несколькими высокими наградами Франции, то и денежное содержание, положенное ему, выплачивалось его вдове, то есть Броне. Несмотря на то, что Советские органы категорически не допускали советских людей до иностранной валюты, и все франки и гульдены, которые отправлялись в адрес Брони, где-то в Центробанке конвертировали в рубли по какому-то утопическому курсу, где рубль был дороже  и доллара, и немецкой марки,  не говоря уж о франках, а, тем более, о гульденах. Несмотря на это Броня каждый месяц получала невообразимо хорошие деньги, которые, в принципе, позволяли ей вообще не работать. Но вдобавок ко всему, ее визит в Киев имел еще некоторые последствия. Первый секретарь, у которого она была на приеме, оказался то ли  действительно порядочным и совестливым человеком, обладавшим , к тому же , хорошей памятью, то ли просто положил на нее глаз., ибо Броня не могла не приглянуться любому мужчине. Он не забыл удивительную женщину, прошедшую с боями пол Европы и ближний Восток и,, хотя он, как и положено высокому партийному начальству, в душе был антисемитом, но, во-первых, девушка не была похожа на еврейку, во-вторых, как фронтовик, он  сочувствовал ей и, не зная о том, что она получает приличные деньги из-за границы, распорядился установить ей пенсию за мужа, гражданина Советского Союза, армянина Александра Казаряна, геройски сражавшегося с оккупантами на территории союзной державы и  зверски замученного фашистами.   Одновременно была назначена пенсия и дочери героя. Броня уже не знала, как смотреть в глаза сельчанам, которые жили впроголодь. Она только и успевала бегать на почту за переводами.

Глава 9. http://www.proza.ru/2017/05/21/2193