4. ЛЕЯ

Этот рассказ будет похож на попытку разглядеть собственные морщины в мутном, затянутом паутиной, зеркале, выглядывая из-за угла. Слова весьма отдалённо передают то состояние, в котором я был тогда.
   На очередную программу была приглашена юная особа, автор стихов, которые мы с Сашей сочли достойными эфира. Всё как всегда: звонок охраны, я спускаюсь встречать. И там… И смотрит на меня выжидательно.
И улыбается. И чем дольше смотрит, тем шире улыбается.
   Кроме приветствия и приглашения я ничего не смог ей сказать.
   Лифт словно кружился в каком-то безумном вальсе, унося нас во всех направлениях сразу.
   Рядом со мной, во плоти, стояла героиня саги о войнах в далёкой галактике.
А я молчал, я просто забыл слова…
   Этот образ прочно засел во всех частях моего тела где-то на границе детства и юности, как идеал женственности. По-моему, в ней совершенно всё. Этот доверчивый, и одновременно пронизывающий взгляд. Сколько в нём жизнелюбия и в то же время стойкости! А улыбка, способная обезоружить любого, у кого осталось живое сердце!
   И сейчас идеал излучал тепло в полуметре от меня! Тот же невысокий рост, милое, открытое лицо, взгляд с огоньком, могущим воспламенить душу.
Даже знаменитые «наушники». Всё один в один. Такого совпадения просто не могло произойти! И меня заклинило.
   Саша заметил случившуюся со мной перемену, и взял управление на себя.
А Лея спрашивала: «Серёжа всегда такой?» И улыбалась… Называла меня по имени, Боже мой…
   Я же буквально не мог говорить связно. Как там, у физиков – я был волной и частицей одновременно. Я любовался. Наслаждался виденным и слышанным. Я чувствовал себя самым счастливым человеком в Галактике и самой этой галактикой! Я нашёл Её.
   Проводил на спектакли в театр. Провожал её домой через ночной город.  Выслушивал откровения из чужой жизни по разбуженному телефону. Думал о ней, писал стихи, и с волнением ждал новой встречи.
   Однажды ждал у фонтана с цветами. На что-то надеялся. Но пока цветы увядали в урне, Лея, возможно, расцветала на даче у какого-нибудь богатого женатого мужика.
   Как-то раз встретил её в театре, пришедшую к другому. К актёру. Потом ещё к одному. Она приходила почти каждый день, её знали уже, наверное, все. И все улыбались ей. А я стал избегать встреч с ней, а случайно встретившись - делать вид, что не замечаю. И писал стихи, вдохновлённый мыслями о ней. Моё творчество той поры, наверное, самое эмоциональное, самое дорогое для меня. Лея приходила так несколько месяцев, пока жена одного из актёров доходчиво не объяснила ей, что больше этого делать не нужно.
   В то же время, с Сашиной подачи, я начал перечитывать Достоевского.
В его биографии есть такой персонаж – Аполлинария Суслова. Читая про неё, женщину «передовых взглядов» девятнадцатого столетия, я отчётливо видел перед собой свою современницу, причину моих душевных переживаний.
 Удивительным образом совпали даже их фамилии. После такого, во что угодно поверишь. Почитайте про Полю Суслову, кому интересно. Как писал о ней муж, философ Василий Розанов: «С ней было трудно, но её было невозможно забыть». Такая femme fatale. Вот и со мной, то же самое.
   Так прошёл примерно год. Год, наполненный редкими встречами, долгими ночными телефонными разговорами с откровениями и слезами, и почти постоянными мыслями о ней. Иногда мы писали друг другу письма со стихами и смелыми мыслями. В один из вечеров, после спектакля, я нашёл Лею уже в гардеробе. Извинился перед её родителями, взял за руку и отвёл её под лестницу, где не было людей. И высказал всё. Всё, что было на душе, на сердце, в голове, кому как угодно.
Я не помню точно слов, сказанных ей тогда. Помню её покрасневшее лицо и ответ. Неровным голосом она сказала, довольно громко: «А, может быть, я тоже тебя люблю!» И вот это «может быть» меня тогда просто добило!
Эти слова стали крестом на всём, что было между нами до этого. После них мне стало всё равно, что будет с этим человеком дальше. Перегорело. Отожгло. Отпустило.
   Мы вернулись к её родителям. Они терпеливо ждали нас в опустевшем уже фойе. Каждый раз, вспоминая тот момент, мысленно благодарю их за понимание и терпение. Но по их взглядам было видно, что мы с Леей сильно изменились за те десять или пятнадцать минут отсутствия. Попрощавшись, я, как в тумане, вернулся в служебную часть театра. Лицо моё горело, руки слушались плохо. Но на сердце было легко и спокойно. Тогда, наверное, и пришло в голову, посвящённое ей:

   В куски порвать иллюзию твою –
   Под сердце - нож, и в губы поцелуй.
   Простишь ли мне, но я тебя люблю!
   И кончено – умри, и торжествуй!

   Пару лет ещё мы изредка звонили друг другу, укорачивая ночи откровенными разговорами, иногда виделись в городе и на разных мероприятиях. Но встречи были случайны, взгляды - вежливы, а прикосновения - воображаемы. Я знал, что она связывала с общественностью сначала одну, очень духовную организацию, потом другую, не менее популярную. Так и летело время, для каждого по-своему, разнося нас всё дальше.
   Мы встретились лет через десять, случайно, на свадьбе общего знакомого.
Она, чуть располневшая, с другой уже фамилией, в компании не отягощённого интеллектом выпивохи. Пожаловалась, что не везёт ей на нормального мужа. Говорила о своей жизни, а я почти не слышал, я смотрел ей в глаза и наслаждался давно забытым чувством. Взгляд её почти не изменился, добавилась лишь толика материнского тепла. И я грелся этим взглядом, зная, что вряд ли увижу его когда-нибудь.
   Со свадьбы я ушёл, будучи не в силах наблюдать контраст между её напившимся мужем и ей, пусть даже идеализированной мною, но всё равно интеллигентной и светлой, оставшейся в памяти как Солнышко. Больше я никого никогда так не называл. А в груди ворочалось камнем что-то, рвалось наружу и жгло…
   С тех пор прошло еще лет десять. Сейчас она, сменившая, наверное, еще раз фамилию, живёт в деревенском доме, довольно далеко от родного города.
Насколько я знаю – не от бедности, а вполне осознанно. Ходит в церковь.
Надеюсь, что всё у неё хорошо, мне бы этого очень хотелось.
Ну, дай то Бог.
P.S.
С какими мыслями начинать новый день, когда в твоей, едва проснувшейся голове, напомнили о себе строки из письма двадцатилетней давности от прекрасной, горячо желаемой юной особы? Как можно, умываясь, спокойно разглядывать в зеркале наглеющие морщины, помня, как еще совсем будто бы недавно, она прикасалась к твоему лицу своими нежными, но так и не ставшими тебе родными, руками?
Какие планы на будущее можно строить, когда почти каждое утро память выкладывает на завтрак её улыбку и взгляд, до сих пор могущие заменить тебе солнечный свет и надежду на лучшее? "Свет потухшей звезды - всё ещё свет" как заметил поэт... И о каком счастливом настоящем может идти речь, если все твои радости в прошлом? И ведьма Память однажды убаюкает тебя до смерти своей колыбельной...

Часы прабабки кукуют глухо.
В воздушных замках тепло и сухо.
А город полон сплошных дождей,
Ничейных кошек, чужих людей.
Был город пасмурен, зол и сир,
И было в городе все не так...
А я мечтала исправить мир,
Но, слава богу, не знала, как...