Короткий век счастья

Не каждому дано родиться гусеницей, которая потом закономерно превращается в прекрасную бабочку.
Чаще всего мы рождаемся наоборот, сначала бабочкой, прекрасно летающей на крыльях своей превосходной генетики, а потом со временем превращаемся в гусениц, ползающих в грязи своих обид, неудач и гордыни.
Но мы хотим рассказать о случае прямого наследования генетики древнего превращения ничтожной и слабой гусеницы в прекрасную и высокую бабочку.
Итак, родилась гусеница в семье природных бабочек. Однажды в раннем детстве она погляделась в зеркало и с этого момента начала плакать без остановки. Потому что сама себе она показалась безнадёжной уродиной.
Мать и отец как могли утешали дочку, мол, вырастешь и однажды превратишься в прекрасную бабочку, как они.
Родители были и оставались бабочками, но они не казались гусенице прекрасными бабочками, потому их утешение было недейственным, мол, из одного уродства я превращусь в уродство другое, в родительскую некрасоту. Нет, так жить было невозможно.
И одноклассники, и соседи по двору сторонились гусеницы, им казалось, что уж очень противна у нее кожа, зеленая и пупырчатая, и слишком много у нее ног, с такой свяжешься – схлопочешь ногами несколько раз под дых, да и медлительная она, гусеница этакая!
Всё оборачивалось одиночеством гусеницы. Она таковой и оставалась до своего совершеннолетия.
Нет, был один случай, когда можно было бы преодолеть одиночество. Это был случай с земляным червём.
Встретился гусенице земляной червь. Уж очень он показался ей красивым и привлекательным. А когда он начал с ней разговаривать, к тому же, он заговорил первым, и голос у него был голосом неравнодушного существа, проявившего теплый интерес к одинокой гусенице, на которую до сего момента все смотрели свысока и презрительно. С этого момента червь в глазах гусеницы стал претендовать стать солнцем. Он и стал солнцем: куда ни посмотрит гусеница, всюду видит только своего червя. И во сне он стал ей сниться, словно солнце заходило в ее сон.
Потом со временем гусеница стала вспоминать, каковы же были первые слова червя, встретившегося ей и запавшего в ее сердце?
Вспомнила, червь сказал:
– У вас такая интересная кожа, как у крокодила!
Гусеница не знала, кто же такой крокодил, но она почувствовала, что она червю интересна. Вот что стало прорывом в сердце, от чего сердце затрепетало и взлетело! И она полюбила червя.
Что из того, что скоро червь исчез? Пусть он вполз в землю, это уже было неважно.
А важно стало то, что с этого момента гусеница начала жить полноценной жизнью: она вдруг осознала себя, мол, вот она я, неповторимая, как вчера, но и полная душой, как сегодня и сейчас, и меня окружает жизнь в виде таких разных и очень интересных живых существ, и я среди них живу, дышу воздухом и своими мечтами, радуюсь утру и вечеру, дождю и снегу, солнцу и луне!
Червь гусенице больше не встретился, но достаточно было и того, что он многое подарил ей своей одной встречей, ибо гусеница преобразилась с того момента, у нее возникло самовнимание и самоуважение.
Она только что родилась на свет, ибо мы рождаемся не тогда, когда физически рождаемся, а тогда, когда у нас пробуждается самовнимание и самоуважение.
Покатилась у нее жизнь, как покатился рыхлый снежок с крутой горы: чем ниже, тем крупнее и задумчивее становился снежок.
Гусеница стала изнывать от тоски по червю. Пыталась заменить червя кем-нибудь другим, но эффекта не было.
Счастье первой любви не длилось долго, как всякое другое счастье.
И тогда гусеница решила забраться на высокое дерево и оттуда сигануть вниз. Чтобы убиться и не чувствовать себя, не чувствовать внутри себя тоску по червю, тоску по счастью.
Забралась, приготовилась. Но в ее организме стало что-то происходить.
По дороге наверх она ела и ела, и стала обрастать какой-то броней, а на самом верху дерева она превратилась в кокон. Этот кокон в конце концов стал гробом гусеницы, она зацепила кокон за ветку и забылась.
Обошлось без самоубийственного падения с дерева, она просто забылась.
Такое забытье иначе называется смертью, гусеница макнула себя в вечность, умерла.
И тут же стала вновь рождаться.
Такое происходит со всеми, только не так наглядно, как в случае с гусеницей. И мы, не успев умереть, тут же начинаем рождаться снова. Рождаемся другими, уже совсем не теми, кем были до этого на земле. Рождаемся и так редко узнаем самих себя в новых телах и сущностях.
Так и гусеница, она стала рождаться бабочкой. Ее рождение – это вылезание из кокона, медленно и верно. Время идет быстро, вот уже и новое детство проходит, а мы все еще вылезаем из кокона, трудно справиться с ним.
Бабочка из гусеницы получилась отменная! Пестрая, яркая, теплая, как солнце!
Усталая, она немного подремала перед первым своим полетом, перед первым своим счастьем полета!
Вот она полетела. Летела, летела, мир перед ней расстилался, как ковер.
Бабочка родилась в лесу, но полетела в другую сторону.
Час-два длилось счастье. Потом кончилось, потому что бабочка попала в паутину, и повисла над бездной.
Бабочка пыталась освободиться, но тщетно. Волей-неволей пришлось готовиться к смерти.
Бабочка стала вспоминать свою прошлую смерть, но смерть вспомнить нельзя. Можно вспомнить прошлую жизнь, но прошлую смерть не вспомнишь.
Тогда бабочка стала вспоминать прошлую жизнь, жизнь гусеницы.
Ничего хорошего не вспомнила, только тоска затмила ее сердце. Бабочке стало так плохо, что она зарыдала. Оказалось, что у нее прошли две жизни, но ни в одной не было счастья. Вернее, счастье было, но очень короткое. Очень короткие, то есть.
Любовь к червю была не от червя, а от самой гусеницы. Ей так хотелось любви, встреча с червем стала поводом, сердце у нее запылало. Любовь любовью, а счастья без совокупления не бывает. Червь уполз, счастье не состоялось. И сама жизнь вскоре уползла в кокон.
А теперь, когда началась новая жизнь, когда были обретены крылья, когда начался полет, о котором мечтает всякий живущий, паутина упразднила – полет и крылья. Снова счастье не состоялось, теперь и любви не было и в помине. Опять смерть впереди.
День был вокруг или утро, но у бабочки наступила ночь. Она впала в горесть и беспамятство. И висела на паутине, как на веревке – удавленник.
А потом приполз паук. И стал этот паук любоваться своей жертвой, кружа вокруг нее. Сделал один круг, второй, третий. Круги сужались, паук приближался к жертве.
Скоро паук остановился перед жертвой – глаза в глаза. Между ними возник разговор:
– Какие люди и без охраны!
– Не подавишься?!
– Мне и облизнуться не хватит.
– Ну так бери меня, пользуйся.
– Не хочу мараться. Но все равно ты умрешь: паутина от крыльев не отлепится, и летать ты уже не сможешь. Разве только ползать будешь.
– Рожденный летать – не ползает.
Но тем не менее бабочка стала ползать, потому что жизнь – это абсолютная ценность. Не став пищей паука, отчаявшись в попытках возобновить летание, бабочка опустилась на дно жизни и стала ползать, как прежде она ползала, будучи гусеницей.
Но и такая жизнь продлилась недолго, скоро ее раздавили, наступив на нее ненароком.
Так закончились два коротких века счастья – одного живого существа. Собственно, закончились, так и не успев начаться. Как это часто происходит в жизни, к сожалению.
            Осталось щемящее чувство по поводу того, что – не состоялось, хотя имело все возможности.
Правда, есть щемящее чувство и по поводу того, что – состоялось, потому что состоявшееся часто не совсем то, что ожидалось и чего хотели.
Одно только щемящее чувство – вместо счастливой жизни.
                22 мая 2017 г.