Драчуны

                Только присел я в тени шелковистой берёзки на поросшей ромашкой обочине перекусить и выложил перед собой на плоском суглинистом бугорке снедь, состоявшую из доброго куска варёной говядины, малосольного огурчика и ломтя пшеничного хлеба, как из бурьяна по ту сторону дороги выбежал и, увидев незнакомца, замер коричневый, в подпалинах, гибкий зверёк – колонок. С полминуты он бесстрашно вглядывался в меня тёмными бусинками глаз, затем резко крутнулся и мгновенно исчез в сплетеньях отцветающего вязеля. Я даже не успел предложить зверьку разделить со мной трапезу, а лишь хмыкнул ему вдогонку и вернулся к своим нехитрым харчам. Подкрепиться мне надо было не только из-за того, что карабкаясь по крутым серпантинам в гору,  я нагулял отменный аппетит, но еще и потому, что впереди был спуск и километра через два река, после которой предстояло восхождение на белок Мурашок, где в лесистой складке одного из широких логов притаилась моя знамка – островки светло-жёлтых ядрёных лисичек. Согласитесь –  перед подъёмом в гору отяжелять желудок пищей неразумно, и это проверено мной еще в годы незабвенной походной юности раз и навсегда. Другое дело сейчас, когда ноги сами вниз вприпрыжку побегут прямо до обрывистого, каменистого бережка говорливой Сержихи, а там уж я с несказанным наслаждением зачерпну пару - тройку пригоршней прохладной горной водички смочить усвоившийся продукт, сбрызну ею лицо, и можно спокойно взбираться в любую крутизну и проникать в самые непролазные чащобы.
        Наломавшись за день по своим знамкам, нарезав и бережно разместив в добротной, берестяной паевке ведра полтора упругих лисичек, под вечер соорудил себе под могучим разлапистом кедром ночлег. Грешен, люблю коротать летние недолгие ночки под алтайскими таёжными исполинами, обладающими фантастической положительной энергетикой. Однако здесь непременно нужно соблюдать одно условие: ни в коем случае не ложиться головой к шершавому смолистому стволу. Ляжешь – утром обязательно встанешь с чугунной головой и помятыми мозгами. А вот коли упрёшься ногами в перекрученные толстые корни или расположишься боком к дереву, то батюшка кедр за время твоего отдыха так обновит, напитает твоё усталое тело, что с первым светом ты будешь свеженьким, как огурчик. Причём, лично мне достаточно двух – трёх часов невесомого полусна у костра, и силы не только восстанавливаются, но ты обретаешь какую-то необъяснимую, добрую лёгкость, как в теле, так и в мыслях и в душе.
       Думаю, здесь самое время высказать одно своё старое несогласие, касающееся названия этого удивительного жителя нашей Сибири. А дело вот в чём. Когда я, уже будучи взрослым, в какой-то умной книжке, название которой, как и фамилия автора как-то сразу и забылись, прочитал, что мой любимец кедр вовсе и не кедр, а всего лишь сосна сибирская, моя реакция была бурной - это недоразумение, досадная опечатка! Но вскоре после этого я встретил своего хорошего друга, образованного и опытного работника лесной отрасли, так вот и он на мой вопрос, что действительно ли наш кедр - это сосна, утвердительно кивнул головой: да, мол, официально так оно и есть: по всем источникам эта порода деревьев проходит как сосна сибирская. Меня это крепко задело. Ничуть не умаляя достоинств и благородства сосны, я, тем не менее, стал допытываться у друга: так ли уж однородны эти деревья. Начнём с иголок. У сосны из одной завязи произрастает по две колкие иголки, у нашего кедра – по пять мягких игл. Цвет коры у сосны бронзового оттенка, у кедра – серо-коричневый. Шишки у сосны мелкие, семечки из них извлечь под силу, наверное, одному лишь настырному и неутомимому дятлу, а кедровые орешки, они крупные, ядрышки сочные, питательные, их можно и щелкать, и давить из них вкуснейшее масло. Да и сама шишка другой раз попадается величиной с ладонь, когда в эту же ладонь сосновых шишечек можно уместить с десяток!  Опять же, карандаши делают исключительно из кедровой древесины, а вот чтобы из сосны, я про это что-то и не слыхивал! Просто у кедра структура луба своя и она одновременно податливая и более прочная, чем у других пород. И последнее. Кедр живёт и плодоносит на несколько столетий дольше сосны. В ответ на мои доводы товарищ лишь пожал плечами: вроде всё верно, но в учебниках и пособиях кедр обозначается сосной сибирской, а они написаны людьми учёными. На что я возразил: учёный – это не значит – наученный. И у великого нашего поэта А.С. Пушкина, как ты помнишь, на цепи вокруг дуба «ходит кот учёный»,  видимо, подобные движения совершают и наши учёные, только топчутся они вокруг кедра! И тебе лучше знать, что пихта и ель внешне больше схожи, нежели кедр и сосна, однако же, их в одну кучу никто не сваливает. На мою задорную, и как мне казалось, убедительную речь мой многоопытный товарищ лишь загадочно улыбнулся, и мы в душе остались каждый при своём.
 
         Поутру, вскипятив отвар из нарванных у ключа смородиновых листьев, я подкрепился остатками вчерашней снеди, залил и притоптал шипящие угли костра и наладился в обратный путь.  Дорога мне привычная, хоженая десятки раз, летом, как правило, в удобных кирзовых сапогах, зимой на широких охотничьих лыжах, подбитых камусом из конской шкуры. Хотя, замечу попутно, охотник я никудышный – птиц и зверя люблю наблюдать живыми, а чтобы лишать их жизни выстрелом или ударом дубины, от этого никогда не испытывал ни азарта, ни удовольствия. Я по натуре своей скорее собиратель и созерцатель, без надобности не сорву цветок и не сломаю ветку, поскольку всегда помню, кто я, и знаю своё место в тайге. И она, матушка, не бывало ещё случая, чтобы отпустила меня домой в посёлок без гостинца!
        Вот так вот, весело оглядывая живописные окрестности, поднимался я по суглинисто-каменистым колеям трудно проезжей дороги, пока не добрался до места вчерашней обеденной трапезы. Усмехнулся про себя, вспомнив неожиданную встречу с колонком и направился вверх по отлогому прямому подъёму в две чётко разделённых щетинкой бурьяна колеи. Вдруг сбоку, из редких кустов тальника, метрах в пятнадцати передо мной, выскочили на дорогу два гибких, пружинистых зверька.
        Злобно стрекоча, они слились в косматый светло-коричневый клубок и, поднимая пыль и фыркая, покатились в мою сторону. Мне показалось, что клубок этот даже искрился, особенно в те секунды, когда он подпрыгивал до метра над бурьяном и будто бы разваливался в воздухе надвое. Однако колонки, а это были именно они, воинственно фыркнув,  опять сливались в яростный комок и, не касаясь земли, неслись ко мне, самозабвенно царапая и грызя друг дружку. Драчунам до меня оставалось рукой подать, и я уже приготовился к прыжку в сторону, чтобы увернуться и пропустить дерущихся дальше вниз, как колонки, словно опамятовав, мгновенно оценили ситуацию и, распадаясь на две молниеносные стрелы, пролетели в метре над колеёй и приземлились за обочиной в высокие колосья тимофеевки. И там, путаясь в траве, с новой силой продолжили свою драку. Я пробовал их унять разбойничьим свистом и звонким хлопаньем в ладоши, однако разъярённым зверькам было на мои миротворческие потуги наплевать. Ну что же, пускай победит сильнейший, драка честная – один на один, это их вотчина, наверняка разберутся и без меня. А мне остаётся лишь одно: поправить лямки паевки на плечах – и в путь.
        Интересно было бы всё-таки узнать: из каких кустов своими чёрными бусинками глаз вела наблюдение за дерущимися колонок-самка? Ведь она, скорее всего, и являлась той самой вчерашней моей знакомой, за обладание которой так страстно хлестались два этих гибких зверька.