Четверо. Механические Земли. Глава 18

      – Никель, постой!
      Фрумели следовала за спутником, наступая на большую тень, которая, в свете заходящего солнца, была огромной, неестественно тусклой, с нечеткими границами, будто сама Матерь распорядилась, чтобы судьба Никеля сделала стремительный поворот, остановилась и зловеще расхохоталась. Драконица тоскливо смотрела Никелю вслед и не спешила поравняться. Не получив ответа на свой зов, она вздохнула, но, тем не менее, сделала очередную попытку безответного воззвания. Почему, непременно, оба должны были утратить веру в общую судьбу, которая сплелась из непрочных волокон сумбурных и безрадостных событий? Почему Фрумели должна отступиться, когда наступление резко перетекло в некую ношу, обязательство, долг быть рядом и не опускать крылья, когда под них по-прежнему веял попутный ветер Ветреных Земель, теперь смягчившись настолько, чего не было полдюжины сезонов? Он должен ее выслушать, он обязан принять ее прозрачное, но необходимое желание откликнуться!
      – Никель, я хочу поговорить с тобой! Услышь меня! Пожалуйста!
      Попытка, на удивление, оказалась удачной, и Никель, пусть не сразу, сбавляя шаг, остановился. Он дородно опустился на хвост и посмотрел в сторону заката, теперь пролившего кровь на верхушки гряды скал, прежде обманчиво напоминающих существование в чем-то едином, поражающей воображение скале, когда-то, наверняка, бывшей таковой. Каким бы безнадежным он ни рисовал свое будущее, континент со своей зеленью и красками, как минимум, не омрачал его.
      – Как здесь красиво, – тихо вымолвил он.
      Как? Весь день Никель не проронил ни слова, а теперь отвечал мягким голосом, кроме всего прочего, восхищенно отзываясь о пейзаже уходящего дня, где рельефом выступали редкие полуголые деревца и россыпь острых, как бритва, валунов, кое-где грозно уставившихся навстречу ветру плоскими лицами. Фрумели не оставалось ничего другого, как ответить недоумением. Она растерялась, будучи готовой к волне апатических эмоций пепельного наследника Механических Земель, но, не встретив ее, едва не утратила верность своим домыслам. Ситуация, похоже, вышла из-под контроля, которое, впрочем, было не впервые ветреным.
      – Что?
      – Я говорю, красиво в этих краях, – спокойно произнес Никель, посмотрев в глаза севшей напротив него спутницы. – Вот какая странная штука: прежде я не замечал закаты, рассветы и никогда не считал дни.
      Теперь, выиграв время, потраченное железнокрылым на откровение, Фрумели была готова поддержать. Но чрезвычайно умиротворенный голос Никеля заставлял ее оставаться наготове и при подходящем случае образумить спутника, свернувшего с твердого пути. Странно видеть мечтательным того, кто прежде по привычке морщил надбровья.
      – Как же ты можешь считать дни, когда на острове, укрытом дымом и пеплом, они незаметно сменяются один другим? – Фрумели постаралась улыбнуться. Ее ушные гребни у округлых очертаний щек были чуть-чуть разведены по сторонам. – Но теперь ты можешь многое увидеть. За короткий срок мы вместе увидим столько, сколько тебе не удавалось увидеть за свою жизнь. Не бойся своего выбора. – Фрумели взяла его лапу, продолжая смотреть ему точно в глаза, в серые усталые глаза, огонек которых тускло, но совершенно обозреваемо мерцал в глубине. – Я знаю – ты сомневаешься. Это неплохо. Я знаю, что почва уходит из-под лап, когда среди мыслей истлела та самая, на которую ты мог опереться. Но ведь среди них есть еще одна! Среди них есть мысль обо мне!.. – Фрумели оборвала речь, будто задыхалась от волнения, но оправилась спустя несколько мгновений. Она крепко, что было сил, сжала его лапу, как зачастую делал он, чтобы обозначить свое явственное присутствие, настойчивость и покровительственную поддержку. – Никель, прошу тебя, оставь поражения для общей легенды, забудь на время и обращайся к ним только тогда, когда тебе покажется, что более ничего другого нет. Ты слеп, мой милый Никель. Я сижу перед тобой, а ты передо мной. Сосредоточь свои мысли на мне. О большем я тебя не прошу. А для всего остального у нас есть завтрашний день.
      – Фрумели… – полушепотом сказал Никель, – почему ты не улетишь?
      Фрумели не коснулся этот вопрос, выступающий как нечто обидное, глубоко неприязненное и, по обычаю, пробуждающее возмущение. Напротив, она с жаром, искренним расположением набросилась на спутника, который дважды растерянно моргнул и чьи расплывчатые черты морды мгновенно сошлись в гладкое выражение удивления.
      – Почему я должна улететь сейчас? Из-за моей безопасности? А ты не думал, что я хочу пережить не одну опасность или встретить последнюю вспышку света рядом с тобой? Об этом ты думал, прежде чем гнать меня прочь?
      Никель сглотнул. Глаза подруги источали невероятную энергию, такую неудержимую тягу к жизни и готовность к подношениям рока, что невольно приходилось верить в то, что решение об отплытии из Механических Земель принималось ею, а он покорно следовал за ней из-за какой-то своеобразной безысходности, едва различимой опеки, спасающей от одиночества. Фрумели держала его лапу; с каждым мигом Никелю казалось, что она удаляет ее от его груди.
      – Послушай, я…
      Фрумели пришлось оборвать его одним легким напористым движением. Повалив его навзничь, она пообещала себе забыть об этом дне как о неприятном сне, в котором Никель поддался сомнениям.
      Мир не замечал изгнанников. Ветреные Земли продолжали диктовать свои правила, в данный момент несколько смягченные алым вечером, окутывающим груды камней, безобидно розовеющим в тающих лучах солнца. Мир был слишком велик, чтобы сосредоточить свои тиски только на беглецов, предавшись умиротворенному соприкосновению душ.

***

      – Смотри, смотри! – Физалис указала своей хрупкой лапой на силуэт дракона, зависшего над скопищем драконов, окруживших, словно в защитное кольцо, подневольного властелина Мирдала. – Я не сомневалась, что она вернется! – Она повернулась к Лаверу. Ее глаза по-детски бесхитростно блестели. – Тебе не кажется, что мир проносится перед нашими глазами, власть меняется, молодые активно пишут историю нашей социальной жизни, а мы с тобой сидим здесь и наблюдаем издалека, убежденные, что более ничего от нас не зависит?
      У небрежного уголка широкого рта пернатого появилась насмешливая складочка, которая исчезла также быстро, как и образовалась. Лавер ничуть не сомневался услышать выразительный комментарий Физалис, по своей природе призванной страдать от изменчивости настроения. Стоило только вспомнить несколько случаев ее смутного и крайне неестественного поведения на борту корабля, двинувшегося в экспедицию с дипломатическими составляющими и с важным грузом на борту в лице Отца континента. Молчание Физалис было сопоставимо с безобидным заснеженным склоном, обращающийся в сокрушительный лавинный поток, несущий, как зачастую оказывается, не только вред оказавшимся на пути, но и себе. Несколько мгновений назад Физалис хлопотала о самочувствии Лавера, а теперь, позабыв о его постельном режиме, отдавала дань другой части своего непостоянного естества. И, надо заметить, наиболее привлекательной составляющей по мнению спутника.
      – А знаешь, в твоем смехе есть что-то правильное, верное. Вот только жаль, что посторонним приходится ошибаться на твой счет.
      Физалис вновь обернулась, чтобы увидеть его глаза. Ее уши заняли бедовое положение.
      – Ты быстро идешь на поправку, – удовлетворенно покачала она головой. ¬– В скором времени ты сможешь оправиться, чтобы побороться за место под солнцем.
      Лавер непонимающе втянул голову в плечи. Его забинтованное крыло в очередной раз свалилось, и он, буркнув себе под нос что-то неразличимое, но, несомненно, оскорбительное, с некоторым усилием вернул его в прежнее положение. Легкий импульс боли – отчетливый, сдавливающий – напомнил о бедствиях тела, напоминающих об уязвимости в реальном мире и последствиях свободолюбивой надменности. Проклятую конечность пронзало нечто острое, что после ее складывания, исчезало, оставляя легкое жжение изнутри.
      – Ты о чем? Мне что, придется принять участие?
      – Ты еще спрашиваешь! – Физалис улыбнулась. – Я помогу тебе подняться, чтобы ты смог встрять в этот исторический диалог. Глупо отсидеться в стороне дела, ради которого пострадал.
      Лавера почему-то стремительно испугала такая перспектива. Говорить на площади, среди сотни пепельных драконов, да еще и ждать напалма от неукротимого вулкана, от которого содрогнешься на потеху зевакам? Почему это придется сделать теперь, когда событиями столкновения с интересами Стагана уже был предопределена бесполезность необходимости выступить дополнением в обозначении судьбы нестабильного архипелага? В голове Лавера никак не укладывалось, что обязательство никуда не исчезло. Он не мог принять обратимость принятого решения оставить его здесь.
      – Я не понимаю – зачем? И как мы можем повлиять на сознание тысяч трудяг этих Земель, не будучи представителями их вида? – Лавер отвел взгляд в сторону и тяжко вздохнул. Из-за плотной повязки, пролегающей через грудь, было невозможно дышать свободно. Но он и не нуждался в этом, стремясь лишний раз не сталкиваться с чувством, будто его бок, с которого исчезла чешуя, соприкасался с заостренными раскаленными щипцами. – Неприятным сюрпризом для нас оказался побег Никеля. При всем желании не могу не поверить, что это не случайное совпадение.
      Физалис рассмеялась. Да так громко, что железный чертог двойственно засмеялся в ответ металлическим эхом, а в темном углу, как показалось Лаверу, кто-то тихонько поддакнул.
      – Глупости, мой ленивый инакомыслящий друг! – воскликнула Физалис, а затем погладила Лавера по щеке, двусмысленно скользнув коготком по линии его скул. – Ты утомляешь меня своими мыслями. Но это полбеды. Ты утомляешь ими себя. А это значит, что мне предстоит тебя многому научить. – Она подкрадывается под его крыло и делает незначительное усилие, чтобы поднять Лавера. – Пойдем. Мне кажется, что скоро твой выход. Будем двигаться осторожно. Мы дойдем.
      Лавер уперся лапами в мягкий лежак и поднялся, с удивлением отмечая, что ему стало лучше. Боль все еще норовила обжечь, встряхнуть его чувства, но в этот раз значительно уступала. Лавер ступал медленно, размеренно. Физалис только и шуршала чешуей о его бок и с каким-то глупым блаженством старательно прилегала спиной к его крылу, как бы опасаясь, что без него замерзнет.
      – Ну же, не стесняйся, – провоцируя, мурлыкала она, – обними меня покрепче. Чего тебе стоит поделиться краешком своего мягкого крыла? Или ты думаешь, что нас кто-нибудь осудит за воссоединение? Ну и пускай. Мы не претендуем на эталонную пару. – Физалис быстро глянула в его глаза и, углядев в их голубизне замешательство, рассмеялась. – Постой, постой! Гордую походку ты сделаешь, когда нас заметит толпа пепельных провокаторов, пришедших… – на считанное мгновение она призадумалась, – не ради решения Отца континента, а ради таких цветастых особей как мы. Ну а мы… Почему ты так смотришь на меня? Разве я ошибаюсь?
      – Нет, – ответил Лавер. – Кроме того, тебя не интересует другой ответ.
      Физалис подняла надбровья, сияя от нахлынувших чувств глубокого удовлетворения.
      – Вот, вот! – протянула она. – Теперь я снова тебя узнаю!

***

      Вайзерон и Дэк стояли неподалеку, у вырезанной в вулканической породе лестницы и не решались принять участие в обращении Отца континента. Дэк предпочитал шумные компании, где значительная часть его восклицаний и заявлений тонула в хмельном облаке таверны, но опасался нацеленного внимания, потому как беспокоился, что на какой-нибудь из доводов не сможет предложить свои корректировки, выказать понимание или отрицание озвученной темы. Со стороны он походил на легкомысленного наблюдателя, что в свою очередь нельзя было сказать о Вайзероне. Коричневый мыслитель страдал от неважного зрения, но улавливал каждое слово старого наставника. Мозг Вайзерона вырабатывал невероятное количество умозаключений, засыпая владельца щербатыми набросками собственной речи. Но все было бы неплохо, не появись в воздухе Лиссис, из-за которой первый советник растерялся и теперь увлекся ее плавным приземлением. Ясно представляя, что она внесет разлад в уверенное выступление властелина Мирдала, Вайзерон тронулся с места. А через мгновение – уже бежал со всех лап.
      – Ты куда? – крикнул ему вслед Дэк. Он колебался недолго – припустился вслед за собеседником, едва не кувыркнувшись на лестнице. – Постой! Я не могу так быстро бежать!
      Конечно, Дэк не имел возможности догнать Вайзерона, но особо не отставал. Он был не уверен, что ему вообще следовало двигаться с места. В конце концов, это не его трудности. Он приставлен к Лаверу в качестве сподручного врачевателя, в чем до этого момента сомневался. Что станется с их дружбой после возвращения на континент? Не уж-то ему хочется весь остаток жизни пребывать в тени Физалис?
      Не это ли являлось причиной того, что он побежал за Вайзероном? Дэк хотел, чтобы в нем нуждались. Дэк хотел большего, чего ему могли предложить нынешние обстоятельства. Подобную возможность он не мог упустить!
      – Вайзерон, погоди!
      Но Вайзерон, не помня себя, влетел в толпу, которая чуть было не соизволила расступиться из-за неожиданного вмешательства в их ряды. Посыпались возмущения и окрики, но взбудораженный Вайзерон, цепляясь и сталкиваясь с теми, кто не успел уйти с пути, внутри которого что-то надтреснуло, проскользнул в центр площади и остановился только тогда, когда его одернул изумленный голос Лиссис.
      – Ты?
      Первый советник остановился. Судорожно дыша, он поднял взгляд тревожных карих глаз на белоснежную подругу и открыл рот. Но слов не последовало, после чего он повернулся к присутствующим и совершил попытку найти понимание и сочувствие в лице одного из закаленных ремесленников и юных энергичных подмастерьев. Пустые и негодующие взгляды обожгли несчастного Вайзерона, который глубоко засомневался в уместности своего появления.
      – Кто это? Кто он таков? Куда его пропустили? Вы посмотрите, посмотрите на него!
      За своего советника моментально вступился властелин Мирдал. Он приложил широкую лапу к груди с потрескавшимися пластинами.
      – Прошу простить меня за его непочтительность. Но он – одна из живых причин, которая сподвигла меня на визит в Механические Земли. Он – мой первый советник. – Мирдал прищурился, когда обнаружил среди участников собрания двух молодых пепельных драконов, обменявшихся, по всей видимости, своими сомнениями по Вайзерону. – И хочу заверить вас, что рост – последнее, на чем стоит заострить свое внимание.
      Лиссис наклонилась и шепнула Вайзерону из-за спины, пока Отец континента завоевывал репутацию для своих подданных:
      – Ты торопился.
      – Я знаю, – тихо, едва слышимо отозвался Вайзерон. – Ты не одна.
      – Я знаю, – ответила Лиссис, растерянно улыбнувшись. – Я работаю над этим.
      – Я не совсем понимаю…
      – Пытаюсь привыкнуть к этой мысли.
      Лиссис поднялась с хвоста и выступила вперед. Она была готова рассказать свою тайну, выложить свой так называемый козырь. Собираться более не было смысла, ибо решение прилететь и принять участие принято на лавовой реке, вблизи безжизненного течения. Малодушная мысль о самоубийстве отступила, а теперь, после короткого разговора с Вайзероном на виду у сотен пепельных драконов, покинула стены ее разума, если этакий конец вообще можно считать рамками разумности.
      Страх мешает отступить перед самоумервщлением, а трусость мешает страху внушить тягу к жизни.
      Мирдал, наблюдая картину, что Лиссис не дождалась его позволения, решил в конечном итоге не препятствовать. Кто знает, быть может пепельные драконы послушают язык эмоций в разы внимательней, нежели голос холодного взвешенного разума? Исчерпав значительную часть своей убедительности и использовав положение Отца континента, властелин Мирдал глубоко в душе обрадовался, что поддержка пришла с самой неожиданной стороны и что, несмотря на огромный риск, стоило попробовать. Он зашел слишком далеко, рассказав о своих планах на нестабильный архипелаг, и даже осмелился воззвать к гуманности, напрочь лишенной, как он смело заявил, у властелина Стагана. Присутствующие могли подумать, что он слишком легкомысленно опирается на молодые неопытные умы, но большая часть не упустит мысли, что он способен слушать подрастающее поколение. Как ни крути, мир идеальный или будь то мир разрушенный в конечном итоге достанется им. И будет правильным периодически доверять молодым перо бытия.
      – Я… – Лиссис осеклась, обернувшись на Мирдала. Ее затрясло от стыда. Она не спросила его разрешения! – Властелин Мирдал, я…
      – Продолжай, Лиссис, – очень спокойно поддержал Мирдал. – Пожалуйста, смелее.
      Драконица только пуще разволновалась, но заговорила. Ее слова обрывались, но затем с пущей страстностью она хваталась за свою речь, как иные хватаются за сучок в бездонной пропасти. Забавные перья над надбровьями совсем поникли.
      – Я приплыла сюда ради своего отца. – Пауза. – Жаль, что я так и не смогла с ним поговорить… – Послышались перешептывания. Толпа будто предчувствовала, что ее заявления ослепят каждого из присутствующих. – Моим отцом был властелин Стаган. Он был и вашим отцом, а теперь мы его потеряли. Он бежал от ответственности, он испугался посмотреть ей в лицо! – Шум поднимался. Кто-то нервно топтался, другие пренебрегали шепотом и решались на дерзкие выкрики «Ложь! Чушь! Обманщица!» – Стаган побоялся посмотреть в мои глаза, он не принял правду, он… Я сожалею, что властелин Стаган покинул вас. Но мне ничуть не жаль, что его покинула моя мама, которая была лишь предметом утех. – Шум нарастал. Лиссис окончательно лишилась ровности своего обращения. Теперь это были тембровые колебания, целиком и полностью управляемые внутренним состоянием драконицы. – Вот! Вот! Глядите! Глядите внимательней, кто проводил рядом со Стаганом долгие часы! – Лиссис выставила напоказ свое бедро со злополучными сросшимися чешуйками. – Видите? Вы видите?! – По мере того, как отдельные смельчаки приближались к Лиссис, а иные вытягивали от банального любопытства шеи, Лиссис давала волю своему высокому звенящему голосу. Казалось, что она теряла над собой контроль и не ощущала себя на площади с сотнями пар глаз. – Смотрите внимательно! Вот, вот что мне досталось от отца, который прогнал мою маму! Он нарушил ваше драгоценное правило, нарушил! Он вступил в связь с…
      Вайзерон не мог допустить падения Лиссис, у которой бурно развивалась истерика. Выступление принимало пренеприятный оборот, что не мог предвидеть властелин Мирдал рассчитывавший на некоторую сдержанность. Но после того, как Лиссис неистово отдернулась от моветонного храбреца, уже потянувшегося рукой (это был один из немногочисленных кузнецов вулканического архипелага в человеческом теле) к заветным чешуйкам, Вайзерон не удержался на месте. Он ринулся к Лиссис и попытался вывести ее из ненавидимого круга. Драконица не поддавалась. Ее мордочку исказила глубокая неприязнь к человеку, который, помимо всего прочего, бессовестно расхохотался.
      – Ты… Да что в тебе человечного осталось? – прошипела Лиссис. Ее серые глаза – безнадежно суженные до размера грозных щелочек – влажно блестели. – А? Я тебя спрашиваю! Как ты спишь по ночам?!
      Остальные наличествующие, как ни странно, не поддержали смех соотечественника. Несколько попыток приглушенного смешка – и только. Толпа безмолвствовала. А между тем, полная серебряная луна показалась в маленьком окошке из пепла и крупяных, как зола, облаков. Она с настойчивостью раскинула лунные дорожки, словно предлагая по ним взобраться к ней.
      – Быть может, он оставил вас, – заговорил Мирдал, нарушая безумное нагнетающее молчание, – но я этого не допущу. Пока я жив, я позабочусь о том, чтобы каждый желающий попал на континент и нашел там пищу и кров. – Голос Мирдала нарастал. – Больше не будет всплывать вопрос о выживании – он превратится в раздумья о том, как распорядиться прочно стоящей жизнью.
      Лиссис все-таки позволила Вайзерону повлечь себя вон из очерненного круга. Отец… И вот снова мысли об отце. Жить с этим не удастся – это придется забыть. Забыть маму, забыть отца… Забыть все то, что отныне не повлияет на разрушение мира вокруг нее.
      – Вайзерон, Вайзерон!
      Вайзерон обернулся только тогда, когда он отвел Лиссис от каменной площади на достаточное расстояние. Свернув в одну из улочек, представляющих унылое зрелище прямоугольных жилищ из железа и грязно-серого базальта, он остановился.
      – Дэккирион?
      – Ты забыл свои очки, – сообщил Дэк, протягивая серебристое пенсне. – Они выпали из твоей сумки в пепел.
      – Спасибо.
      – Я понимаю, что лучше мне удалиться…
      Лиссис подняла голову. На ее скуле виднелся блестящий след от слезы, но она говорила спокойно, без проседания в голосе.
      – Прошу, останься с нами.
      – Но... зачем?
      Лиссис изобразила смутную улыбку, ее круглая красивая мордочка могла изображать самую настоящую незабываемую палитру улыбок, где каждую, в зависимости от условий и прямого воздействия, получится запомнить и отделить от остальных.
      – Я хочу услышать что-нибудь об особенностях высадки саженцев остролистных.
      Дэк выпучил глаза скорее от растерянности, чем от удивления. Его справный камзол был несколько измят у плеч. Вероятно, размер недостаточно подходящий. А быть может, это из-за чрезвычайной подвижности трудолюбивых рук, привыкших постоянно совершать лишние движения. В особенности, постоянное укладывание их на пояс или поглаживание жиденького рыжего затылка.
      – Что-что? Почему ты хочешь поговорить…
      – О чем угодно, что меня отвлечет, – нетерпеливо сообщила Лиссис и, усаживаясь, воодушевленно выдохнула. – Начинается новая жизнь.
      – От старой бы сначала отделаться, – заявил Дэк, скрестив руки на груди.
      – Вот именно. Так что расскажи о саженцах.