День 1. Оруэлловщина

Ровно в четыре утра мы услышали у двери характерный звон. Нам говорили, что будильником и сигналами к медитациям будет служить некий гонг, и у меня сложилось представление какого-то большого где-то далеко стоящего гонга-диска, в который будут бить палкой. На деле оказалось, что проходит менеджер курса и, останавливаясь у каждой двери, бьёт в поющую чашу — звук не самый громкий, но для пробуждения достаточно. Нам отводилось полчаса на сборы, чтобы в 4:30 каждый был уже на своём месте в дхамма-холле. «Что ж, приключения начинаются», — подумал я. Спать, конечно же, хотелось, но идти надо. Со стороны это выглядело, пожалуй, несколько странно: полсотни мужчин в абсолютном молчании стоят в очереди к умывальникам, так же молча перемещаются между комнатами, переобуваются и чуть ли не строем идут по улице. Чтобы попасть в зал медитаций, необходимо было выйти из корпуса, пройти через совершенно небольшую площадку метров в десять-пятнадцать, обойти по узкому деревянному помосту корпус со спортзалом и подняться на второй этаж следующего здания. Вся дорога занимала пару минут.
Я в полутьме нашёл на полу приклеенную бумажку с номером 45 и уселся на своё место. Для удобства у меня с собой были подушка и плед, а потому я решил поступить так же, как и на ом-хилинге — сесть на подушку, сложив ноги по-турецки на пледе. Вдох, выдох. «Наверное, пора начинать». Взглянул на часы — 4:35. Кто-то ещё топтался, кто-то крутился, а знака для начала медитации нам не давали. Я закрыл глаза и решил приступить.
Мысли лошадиными табунами неслись в голове, ум, подобно ярому ковбою, прыгал с одной на другую: «о, медитация! Это круто! Я теперь буду просветлённый», «да кто там так топает? Что, ходить спокойно не умеешь?», «кушать хочется… интересно, а что на завтрак? Ох, ещё два часа до завтрака сидеть…», «а сидеть не так уж и сложно» и т. д. Насильно я вернулся к наблюдению дыхания. Выдох, вдох, выдох… «Эх, нос не дышит, надо бы прочистить», — я шмыгнул носом. Через минуту треть зала стала шмыгать и фыркать носом. Снова вернулся к наблюдению дыхания, вспомнив наставление просто наблюдать его, как оно есть — будь то через правую ноздрю, через левую или через обе одновременно. Выдох, вдох. Нога затекла, я уже немного устал. Казалось, ещё немного, и пора будет идти на завтрак. Я посмотрел на часы: 4:50. «Что? Да не может быть! Ещё больше полутора часов так сидеть?! Ладно, дышать». Через несколько минут я поймал себя на том, что задремал и стал видеть сны. Пришлось встряхнуть головой, похлопать себя по щекам и немного покрутиться на месте. «Жаль, что чая нет. Сейчас бы пуэр или габа меня взбодрили б немного, а так спать хочется… спать», — дремоту получилось прервать через минуту. Ещё четверть часа я усиленно боролся со сном и наконец мне стало легче.
Вдох, выдох, вдох… Внезапно я почувствовал, как начала болеть левая нога. Стопа уже затекла, но теперь ещё и колено заныло, так что пришлось менять позу. В зале кругом тоже зашевелились. Что ж, не мне одному неудобно. Я вернулся к дыханию. «Это же легко! Наблюдать дыхание и концентрироваться на нём. Это как книжку читать. Жаль, конечно, что книги нельзя с собой брать, а так бы почитал сегодня, как раз Кастанеду забросил, а можно было бы ведь осилить здесь всё. Кстати, я тут прямо как на учении у дона Хуана. Да, точно, вскоре я стану великим магом. Прямо как Антон Городецкий. Не, ну а что? Мы тут сидим, наблюдаем и входим в сумрак. Я ж потом всему научусь и буду очень крутым!.. Так, стоп! Какие маги? Ты о чём? За дыханием наблюдай давай. Так, выдох, вдох. Вот, нормально. А то развёл тут демагогию. Маги, блин. Чтобы стать крутым, надо работать. Интересно, кстати, а что там сейчас на работе. И до чего ж здорово, что мне удалось уехать…» Казалось, внутренний диалог поглощает меня целиком, а медитация летит в тартарары. Сотни раз я заставлял себя перестать думать и просто наблюдать дыхание, десятки раз менял позу и разминал суставы, десятки раз поднимал руку и смотрел на часы.
Время ползло. В 6:00 из колонок зазвучал скрипучий противный голос Гоенки, не умеющего петь, но напевающего слова благословения на языке пали. Я открыл глаза и увидел сидящего в противоположном конце зала помощника учителя, он, как и вчера, был в белом. Глаза опущены, он медитирует. Я огляделся — кругом тоже все медитируют. Что ж, пришлось закрыть глаза и продолжить. Ещё полчаса я крутился от неудобства, пытался прерывать мысли, отвлекался на неприятную запись голоса и пытался наблюдать дыхание. Долгих полчаса.
Наконец в 6:30 напев в записи сменился, а потом несколько студентов промычали трижды «сааааду-у». Это было странно. Помощник учителя произнёс фразу, ставшую бальзамом на все десять дней пребывания там: «Take a rest». Вся сотня студентов медленно, кряхтя и тяжело дыша поднялась с мест: кто-то растирал ноги, кто-то хрустел суставами, я разминал шею. Мы неспешно обулись и недружным строем направились в столовую. Мрачные тени плавно ползли в предрассветной тишине среди обмороженных кустов по грязным дорожкам. Съёжившиеся, понурившие головы, укутанные в пледы или в шали, с натянутыми на лоб капюшонами, в стоптанных незашнурованных ботинках, поочередно покашливающие и фыркающие, но при этом молчащие — именно такими мы были каждое утро на протяжении десяти дней.
В столовой тянулась вереница очередей по две стороны стола с огромными кастрюлями еды. От холода приходилось топтаться и приплясывать на месте. В лицах читалась отрешенность, а мне хотелось возмущаться: «почему так долго? Ну чего там ты всё копаешься?» В животе урчало от голода. Я подошёл к столу. И тут у меня всё упало: в кастрюле пшёнка, в мисках тёртая свёкла — всё то, что я не ем. «О, боги, здесь же вегетарианская кухня! Эти фанатики же едят всякую невозможную дрянь!» Я был зол и расстроен. На дальнем конце стола стояли хлеб и масло, так что мой завтрак сводился к бутербродам с маслом. Я взял стакан и плеснул себе чай, на чайнике красовалась бумажка с надписью «Иван Самадхи Чай». Мда, точно фанатики. На соседнем чайнике надпись заставила улыбнуться: «Прана жидкая (кипяток)». Рядом лежали упаковки с седативными чаями и со слабительным. Я повернулся и направился к столам, за которыми тут и там молча сидели и жевали, глядя себе в тарелку, мужчины 20—50 лет. У окна был свободный столик. Когда был съеден первый бутерброд, рядом со мной уже сидели двое. На автомате я открыл рот, чтобы пожелать приятного аппетита, но вовремя опомнился — благородная тишина.
На часах на стене 6:50, под часами очередь к тазику для споласкивания посуды, на выходе сквозняк из приоткрытой двери с надписью «закрой меня, если сможешь», на улице первые краски рассвета и всё те же унылые тени, медленно плывущие по две стороны оградительной ленты — мужчины и женщины, кругом лес, а внизу, под ногами, грязь — доброе начало первого дня. Я добрался до корпуса, плотнее закрыл дверь и в предбаннике переобулся в тапочки. На стене ещё раз прочитал пять предписаний и распорядок дня — сейчас до 8:00 перерыв — вышел в коридор, закрывая дверь, прочитал: «не хлопайте мною! Ваша дверь». Пять шагов, справа дверь в комнату с номером 2. В комнате холодно — нужно закрыть форточку. Всё, теперь хочется только одного — лечь поспать. Я переоделся и забрался под одеяло.
Вскоре раздался характерный звон, «гонг». На часах было 7:55. Я проспал целый час и даже не заметил. Соседи потянулись и начали быстро одеваться, пришлось последовать их примеру, а через несколько минут я уже расправлял складки пледа на полу дхамма-холла рядом с наклейкой «45». На этот раз суета кругом была поактивнее и пошумнее, люди крутились, усаживались на места, потягивались, разминали суставы, а помощник учителя уже сидел, сложа ноги, на своём месте. В 8:05 из колонок сзади зазвучал скрипучий голос, вновь напевавший что-то на непонятном языке. Ещё несколько минут, и этот же голос начал уже по-английски, но с каким-то странным итальянским акцентом и тоже тягуче нараспев: «Start again, start with a calm and quiet mind…» За ним следовал нежный и сладкий женский голос: «Начните вновь, начните со спокойным и тихим умом…» Мы прослушали вновь все наставления, и теперь до 9:00 снова практика, снова дыхание, мысли и диалог с собой, снова неудобства, боль. Попытки найти удобное положение не прекращались ни у кого вокруг, сам же я крутился ужом на сковородке. И вновь поглядывания на часы, вновь ожидание конца. В 8:55 противный голос затянул свои песнопения, и я мысленно закатил глаза — ну сколько ж можно?.. Под конец нестройный хор из зала опять вторил колонкам: «Саааду-у, саааду-у, саааду-у». И вот уже со стороны учителя доносится: «Take a rest for five minutes», а за ним следует спешный женский голос переводчицы: «А… отдохните пять минут». И снова скрип суставов, тяжёлые вздохи, ухмылки, постанывания, топот. Вся толпа мужчин выползает на улицу и нестройной вереницей, зевая, движется к площадке у мужского корпуса. Несколько человек хлопают дверью, заползая в тепло, остальные же наворачивают круги по площадке и устраивают утреннюю гимнастику в лучах взошедшего солнца. Я решил вспомнить разминку с танцев, похрустел всеми суставами, помахал руками и ногами, сделал вращения корпусом, зевая, начал тянуть ноги в фехтовальном выпаде, когда услышал звон «гонга». Пришлось идти в зал. Топот по деревянному помосту, затылки расправивших плечи студентов, лестница на второй этаж, груда ботинок, скрип полов, сквозняк и снова место №45. Говорят, что перед смертью не надышишься. Так вот, здесь хотелось перефразировать: «Перед медитацией не настоишься». Эти сладкие несколько минут, пока все усаживаются и расправляют свои пледы, подушки и двигают скамейки для медитаций, ни с чем не сравнятся. Но и они заканчиваются. И вот мы в очередной раз слышим скрипучий тягучий голос, дающий нам наставление, и вновь я вслушиваюсь в нежные интонации переводчицы. «Но почему столько раз это повторяют? Зачем по сто раз одно и то же? В самом деле, как для дебилов… Ну да ладно, дышим. Какое грубое это слово, „ноздри“. Неужели нельзя было как-то иначе сказать? Ох, ну как колено болит… Так, а кто-то ведь принёс спальник в мешке и сидит на нём верхом. Интересно. Вот, а этот парень справа здорово придумал — усесться на рюкзак как на табуретку. Надо будет попробовать. Так, вдох, выдох, вдох… Правая ноздря не дышит, эх, ринит мой, ринит. Ладно, наблюдаю дыхание через левую ноздрю. Эй! А чего это под левой лопаткой заболело? Господи, да что ж с поясницей делать… Не, ну я, наверное, себе тут всё отсижу…» Переводчица продолжала. На этот раз в наставлении было что-то новенькое: теперь уточнялось, что необходимо усердно работать, хотя и понятно, что это очень тяжело. Работать надо всё же упорно. И, если очень уж сложно, то можно менять часто позы, у себя в комнате разрешается даже прилечь на несколько минут, не более, чем на пять, а потом продолжить. Главное — работать. Работать усердно. И нас ждёт успех. Несомненно. Настала тишина.
Минут через десять я сидел, обхватив руками голени и положив голову на колени, а ещё через десять — поймал себя на анализе только что закончившегося сновидения. Встряхнув головой и опять сменив позу, я тяжело выдохнул и активно засопел. Внезапно помощник учителя нарушил тишину, а переводчица сказала, что мы можем продолжить здесь либо в своих комнатах до 11:00. Естественно, треть студентов с шумом подскочила и направилась в свои комнаты. И снова топот по деревянному помосту, сопения и растягивания мышц на площадке у входа в корпус, смена обуви, дверь, пять шагов, ещё четыре шага до спального места с номером 2. Усевшись на матрас, я выпрямился, расслабил руки, опёрся спиной о стену, глубоко вдохнул, проследил, как прошёл выдох, снова вдох… и уснул.
«Гонг» прозвенел еле слышно и словно вдали. Среди суетливого шума на втором этаже не разобрать ничего, в голове гул, в животе урчание, а в теле слабость. Желание нормально поесть толкало скорее подняться и, проскочив переобувающуюся толпу, скорее добраться до столовой.
И снова очередь. «Эй, ну дайте взглянуть хоть, что там? Что на обед?» Потоптавшись несколько минут в хвосте этой вереницы, я наконец увидел у кого-то в тарелке что-то красное и жидкое, похожее на борщ. Внутреннее ликование сменилось сомнением, не фасолевый ли это суп. Теперь больше прежнего хотелось заглянуть через головы впереди стоящих. Но все, как назло, были высокие и медленные. Ещё двое впереди. На краю стола несколько стопок белых глубоких тарелок, два стакана с ложками и бумажка: «используйте одну тарелку и одну ложку», за ними целая канистра борща. Это был борщ, без всякого сомнения. И без всякого мяса. Я наскоро плеснул пару черпаков и двинулся дальше. Глаза жадно бегали по столу, хотелось быстрее всё изучить, понять, запомнить, но вместо этого я почувствовал на себе подгоняющие взгляды и, решив, что рис с овощами будет на второе, зачерпнул остатки сметаны из баночки и отделился от очереди. В столовой все молча жевали с безразличными лицами, ложка за ложкой, временами откусывая хлеб. «Точно, хлеба ж надо было взять», — я, повернувшись, на мгновение втиснулся в облепившую стол с обедами массу людей и тут же вынырнул с хлебом в руке.
«Куда бы сесть? Всё кругом занято. Каждый столик. Разве что подсесть к кому-то. Забавно — подсесть к незнакомому человеку, сесть напротив него, очень близко и не разговаривать. Прямо как у Оруэла.» Именно так и было сделано. А вот мысль о схожести с сюжетом «1984» засела глубоко. В самом деле, мы все здесь как герои антиутопии: закрытое от внешнего мира общество, соблюдающее жёсткую дисциплину и один распорядок дня, общество, лишённое простого общения, общество, несколько раз в день слушающее записи наставлений и учений никогда не виденного им человека, которому все чуть ли не поклоняются и вторят странное «саааду-у». А ещё сюда следует добавить неустанно следящих за нами полицейских-менеджеров курса, требование всегда держать дверь свою комнату открытой, за исключением строго определённого времени отдыха (это уже Замятина напомнило), ограниченное пространство, жёсткую сегрегацию (мужчинам нельзя даже появляться в зоне видимости из окон женского корпуса), почти строевой ход по улице и отрешённые лица. В сумме — сцена романа-антиутопии. Оруэловщиная какая-то прямо. Я дожевал, поднялся, подошёл к большому столу за рисом, бросил черпак разваренных крупинок в тарелку, взял ещё хлеба. Доедал я, глядя на часы на стене. 11:20. Пора двигаться к тазику для споласкивания посуды, что под часами, а затем — на выход к сквозняку из приоткрытой двери с надписью «закрой меня, если сможешь», и на улицу, где по две стороны оградительной ленты одиноко проходят мужчины и женщины, не обращая внимания ни на лес, ни на грязь под ногами. Пора добраться до своего корпуса, плотнее закрыть дверь, переобуться в тапочки и, ещё раз прочитав распорядок дня, отсчитать свои пять шагов, свернуть направо, к двери в комнату с номером 2, закрыть форточку и лечь поспать. Просто отоспаться и набраться сил. Потом будет легче.
12:55. И снова здравствуй, «гонг». Нас ждёт медитация. Что ни говори, а возможность вздремнуть днём волшебным образом воздействует на тело и придаёт заряд бодрости, позитива и готовности продолжать активную жизнь. Буквально в несколько мгновений я поднялся и заправил постель, чтобы бежать и всецело отдавать себя новой медитации, ради которой я, собственно, и приехал сюда. Тёплые лучи полуденного осеннего солнца, пробиваясь сквозь коротенькие и лёгкие шторки деревянного окна, подгоняли скорее выскочить на улицу, и я, не читая никаких бумажек на стенах, на ходу впрыгнул в ботинки, заправил шнурки и, ловя улыбкой ласковые тёплые солнечные лучи, слегка пританцовывая, отправился в дхамма-холл. Отличное настроение играло где-то в груди невыразимые мелодии, желание напевать приходилось сдерживать. И вот я расправил свой плед и очень удобно уселся на закреплённом за мной месте. Люди шли и рассаживались, каждый по-своему: кто-то — громко топая и отбивая ритм тяжёлыми шагами, а кто-то — беззвучно проплывая, словно по воздуху. Мне не терпелось начать. И снова, как и утром, не было никаких даже намёков на начало, а потому, в очередной раз взглянув на часы и увидев, что большая стрелка уже приближалась к цифре 2, я глубоко вдохнул, расправил плечи и мысленно дал себе команду начинать.
Наблюдать было легко, поскольку и дыхание само словно лилось. От удовольствия время от времени я делал более глубокие вдохи, чем обычно, и снова возвращался к нормальному дыханию, при этом чувствовал, как улыбка растекается по лицу. Мысли, само собой, никуда не девались, но я старался не обращать на них внимание, просто не думать их, как советовал ранее, ещё по дороге в машине, мой новый знакомый. Они просто были. И всё. Я вспомнил, как медитировал дома, как не мог поначалу и пяти минут просидеть, и как пару недель назад добился сорокапятиминутного сидения на месте. Примерно к этому моменту ноги стали неметь и ныть больше и больше, давая понять, что пора уже заканчивать. Учитывая недавние практики, я сделал вывод, что половина полуторачасовой медитации уже подошла к концу, а значит, можно позволить себе потянуть немного мышцы, конечно же, не раскрывая глаз, чтобы с новыми силами продолжить. Именно так я и поступил. Рядом послышались скрипы и шуршания меняющих позы соседей — это заставило меня улыбнуться, глубоко вдохнув, отчего я непроизвольно зевнул. Теперь ко всем мыслям добавился ещё десяток на тему сна. Я посидел ещё немного и, чтобы отогнать новую сонную волну, повращал головой, потянул шею и плечи, согнул и выгнул спину, но снова зевнул и, не справившись с соблазном, тряхнул левой кистью, открыл глаза и взглянул на часы. На несколько мгновений мысли в голове остановились совсем — я тупо смотрел на циферблат, затем взгляд направился в левый верхний угол, а ум начал судорожно перебирать недавние действия и соотносить их со временем. Ничего не получалось. Я ещё раз посмотрел на часы. Этого не могло быть! Но, тем не менее, стрелки показывали двадцать пять минут второго. Иными словами, я просидел лишь четверть часа, не больше. Настроение резко упало, сменив позитивный настрой на полнейшее разочарование, и теперь я только и мог думать о тянущемся времени да нарастающей боли в ногах. Словно почувствовав моё состояние, несколько человек в соседних рядах, тяжело вздохнули, кто-то стал активнее ворочаться, видимо, в поисках более удобного положения. Я осмотрелся кругом: в самом деле, только единицы возились на своих местах, остальные же сидели неподвижно, напоминая статуи будд.
Теперь о концентрации на дыхании не могло идти и речи. Весь последующий час я менял позы, чесал нос, спину, руки, хрустел суставами, тянул мышцы, тяжело дышал — в общем, делал всё что угодно, лишь бы отвлечься от нудного сидения на месте. Хотя, стоит отметить, что время от времени ум вспоминал про цель моего нахождения здесь, и на несколько минут я концентрировал внимание на дыхании.
Спустя час, прозвучал долгожданный звон, и вся армия приехавших медитировать студентов выкатилась на улицу. Казалось, это полуторачасовое сидение вымотало всех. На площадке мы словно с цепи сорвались — каждый начал делать какие-то свои упражнения, от подтягиваний до приседаний. Но внимание привлёк осанистый мужчина, выполнявший странные пассы руками. Так и хотелось сказать: «Мой цигун круче твоего». Для себя я отметил, что нужно будет потом как-нибудь подробнее узнать о его практиках.
Но вот опять прозвенел «гонг», и мы, как зэки после прогулки, понурив головы, направились обратно в дхамма-холл. Снова топот по деревянному помосту, снова скрип обуви по металлической лестнице на второй этаж, снова толпа при входе и отрешённые лица в самом зале. Помощник учителя уже сидел на своём месте, шёпотом переговариваясь с менеджерами курса.
Мы сели. Всё повторилось точь в точь, как и в восемь утра. Всё тот же скрипучий голос на записи протянул: «Start again, start with a calm and quiet mind…», а за ним — нежный и сладкий женский голос: «Начните вновь, начните со спокойным и тихим умом…» И вновь наставления, и снова дыхание, мысли и диалог с собой, снова неудобства, боль, попытки найти удобное положение, опять поглядывания на часы, вновь ожидание конца, а под конец — нестройный хор из зала вторит колонкам: «Саааду-у, саааду-у, саааду-у». И снова перерыв, и снова напутствие, медитация, и снова нас отпустили продолжать в комнаты, где точно так же после безуспешного начала я погрузился в сон. И опять меня разбудил «гонг». Вот только на этот раз состояние голода пришлось заглушать, поскольку помнилось, что еды не будет как таковой. И, как и утром, унылой тенью я направился к столовой. Очередь была поменьше, но и на столе были лишь кастрюля с водой и плавающими в ней дольками лимона, тарелка с яблоками и чайники. У яблок лежала записка: «фрукты для новых студентов». Я взял яблоко и сел за крайний столик, съёжившись от холода. Голод же не позволил оставить от яблока и огрызка — только семечки. Стряхнув их в мусорное ведро, я чуть ли не бегом отправился спать под тёплое одеяло в свою комнату. Уснул мгновенно. Но спать пришлось недолго — без пяти минут шесть голова заболела от удара «гонга». И снова мы с соседями оделись, проскрипели по деревянному настилу и металлической лестнице, опять я расправил складки пледа на полу дхамма-холла рядом с наклейкой «45». В очередной раз из колонок сзади зазвучало скрипучее «Start again, start with a calm and quiet mind…» и сладкое «Начните вновь, начните со спокойным и тихим умом…», за которыми продолжились бесконечные попытки найти удобное положение и поглядывания на часы в ожидании конца. А в 18:55 противный голос затянул свои песнопения, окончившиеся сектантским «Саааду-у, саааду-у, саааду-у» из зала. Помощник учителя отпустил нас на перерыв со словами: «Take a rest for five minutes», и мы выползли на улицу. Через десять минут «гонг» согнал нас в очередной раз в дхамма-холле.
Помощник учителя включил запись, на которой зазвучал только сладкий голос переводчицы, всё было на русском языке. Это показалось непривычным. Некоторое время спустя я понял, что весь указанный час нам предстоит просто слушать, а потому можно сидеть так, как захочется. Я уселся, подтянув колени к груди, и постарался расслабиться. Женский голос из колонок подводил итоги первого дня, понимающе говорил о том, что в первый день мы испытали множество трудностей и неудобств, отчасти потому что нам непривычно весь день сидеть и пытаться медитировать, но главным образом это связано с той медитацией, которую мы начали практиковать: осознавать дыхание, ничего кроме дыхания.
Я подумал, что девушка на записи нам сочувствует, видимо, она сама прошла этот курс. Хотя, конечно, наверняка она проходила и не единожды. А уже потом, прочувствовав всё, переводила лекции. Слушать её было приятно. Она говорила, что, хотя и проще сконцентрировать ум, не испытывая всех этих неудобств, повторяя слово, мантру, имя бога или какой-то образ, но от нас требуется только наблюдать дыхание, не контролируя его, не произнося слов и не создавая образов. Здесь не разрешается произносить слова и визуализировать образы, так как… Мой мозг взбунтовался: «Стоп! Как это, не разрешается?! Я весь день имел перед глазами картинку своего носа, через который входит и выходит маленький поток воздуха, каждый раз, сбиваясь и отвлекаясь, я возвращался к этому образу после глубокого вдоха, а теперь мне говорят, что этого нельзя! А как же тогда всё это делать? Бред какой-то…»
Голос милой девушки продолжал вещать из колонок про сосредоточение ума как средство к очищению этого ума и искоренению всех умственных загрязнений, всего, что в нем есть отрицательного, и тем самым к освобождению от всех страданий и полному просветлению. Она вещала, что чувства ненависти и страха делают нас несчастными, а я снова отвлёкся от очаровательного голоса на неудобство сидения на одном месте. На этот раз мне стало холодно, а потому пришлось развернуть сложенный в несколько раз плед и укутать им ноги. Стопы и пальцы замёрзли настолько, что я растирал их руками, а после начал активно шевелить пальцами ног, лишь бы разогнать кровь. Немного отогревшись, я обратил внимание на соседа позади и вспомнил, что читал в одном из отзывов про випассану, что, как оказывается, можно сидеть, прислонившись спиною к стене. Эта мысль завладела мною и не давала покоя, пока я не сдался ей и, оглядевшись по сторонам, не примкнул спиной к стене. Невероятное облегчение с громким выдохом растеклось по всему уставшему телу. Я откинул назад голову, прикрыл глаза и продолжил слушать чудесный нежный голос из колонок. Говорилось, что очень важно узнать всё на своём собственном опыте, прямой опыт переживания реальности — самый существенный.
Мне показалось забавным это, поскольку сразу вспомнился, как я его называл, «эффект двух пальцев и розетки», пример которого постоянно приводил друзьям. Конечно, пока на себе не испытаешь что-то, до конца не прочувствуешь, рассказываемое кем-то будет не столь убедительным и ясным. Эти опыты и эксперименты над собой, своим телом, умом, духом, душой, в конце концов, — всё это как части дорог в огромном путешествии к самопознанию и самопониманию, к возвращению к себе. И сейчас девушка с таким чудесным голосом говорила нам обо всём этом, переводя мысли умных людей с других концов планеты, говорила, что отправной точкой в этом путешествии является дыхание, что использование же любого другого объекта, будь то слово или образ, который мы создаем в своем воображении, может лишь порождать еще больше иллюзий, и что это не поможет нам познать свою истинную природу. А вот чтобы познать тонкую суть нашей природы, нам необходимо начать с видимой, явной реальности. А такой реальностью и является наше дыхание. Она говорила, что дыхание — это инструмент, который помогает исследовать себя, постигать истину о самих себе. И, когда мы осознаём дыхание, когда наблюдаем его таким, какое оно есть, мы движемся в направлении понимания и наблюдения себя.
В этот день мы наблюдали только физическую функцию дыхания, но в то же время мы наблюдали ум, так как природа дыхания тесно связана с состоянием ума. Как только какое-либо загрязнение появляется в уме, дыхание изменяется, оно становится более учащенным, более тяжелым. Но когда загрязнение уходит, дыхание вновь становится спокойным и ровным. Так дыхание помогает исследовать реальность не только физического тела, но и ума.
Девушка из колонок продолжала рассказывать про привычку ума блуждать, перескакивая с одного объекта на другой, про его нежелание сосредоточиваться на дыхании или на каком-то другом объекте внимания. И с этим абсолютно все были согласны, что подтвердил небольшой робкий смешок, прокатившийся по залу. В голове пронёсся весь сегодняшний день, все тщетные попытки концентрации внимания, оканчивавшиеся либо непонятными мыслями, рассуждениями, воспоминаниями, мечтами, либо просто сновидениями. Всё, что говорилось на лекциях с этого момента, как нельзя лучше отражало мои переживания, опыт, подтверждало или корректировало сформировавшиеся идеи. Я решил, что эти лекции стоит переслушивать или перечитывать время от времени, возвращаясь к ним каждый раз с новой стороны. А потому постараюсь приводить их наиболее подробно.
Поскольку сам ум не желает находиться в настоящем, он блуждает либо в прошлом, либо будущем. Да, помнить о прошлом и думать о будущем важно, но только, если есть связь с настоящим. Из-за этой дурной привычки ум постоянно и ускользает в прошлое или будущее, которое нам сейчас недостижимо. Поэтому он и становится возбужденным или, наоборот, унылым. Випассану называют искусством жить. Но жить-то мы можем лишь в настоящем, а значит, первый шаг — это научиться жить в настоящем моменте, удерживая ум, например, на дыхании, которое входит в ноздри и выходит из ноздрей. Это и есть реальность настоящего момента, хотя и несколько искусственная. А когда ум успокаивается, мы просто принимаем этот факт. Осознавая блуждание как привычное поведение ума, мы вновь и вновь возвращаем его к осознаванию дыхания. Мысли о прошлом или будущем порой возникают хаотично, им нет начала и нет конца. Иначе как безумием это не назвать. Но даже когда в мыслях есть некоторая последовательность, их объектом может быть что-то приятное или неприятное. И тогда возникает либо реакция приятия, из которой развивается влечение, цепляние, либо же — реакция неприятия, ведущая к отвращению, ненависти. И ум постоянно наполнен неведением, влечением и отвращением. Весь остальной мусор — последствия этих трёх составных, каждое из которых делает человека несчастным. Цель же практики — освободить ум от страданий через последовательное удаление всех негативов внутри. Даже на первых порах эта техника очищает ум, ведь, наблюдая дыхание, мы не только концентрируем ум, но и очищаем его. Концентрируясь на дыхании всего хотя бы несколько минут, можно получить очень хороший результат, ведь каждое такое мгновение с огромной силой меняет привычное поведение ума. Именно тогда осознаётся реальность здесь и сейчас. По отношению к дыханию невозможно чувствовать ни влечения, ни отвращение, ведь есть только наблюдение. В такие мгновения ум свободен от трех основных загрязнений, а значит, он чист. И эти мгновения чистоты ума на сознательном уровне оказывают сильное влияние на старые загрязнения ума, накопленные на уровне подсознания. Порой, когда позитивные и негативные силы входят в контакт, происходит бурная реакция. Иногда загрязнения, таящиеся где-то в глубине подсознательного, выходят на поверхность, к сознанию, в виде неприятных ощущений. Вот тогда из-за сильного волнения практикующий сам создаёт себе новые трудности. Но не стоит к этому относиться как к проблеме, ведь это говорит только об успехе медитации. Этот процесс сравним с операцией, когда хирург делает болезненный надрез, и из глубокой старой раны начинает выходить гной. Да, это неприятно, но это единственный способ избавиться от скопившихся нагноений. И, если делать всё правильно, двигаться последовательно, шаг за шагом, всю грязь можно будет удалить полностью. Но работать необходимо самостоятельно, исследуя свою внутреннюю реальность.
Лекция окончилась, помощник учителя снова дал нам пятиминутный перерыв, но на этот раз не все спешили на улицу. Я оглядывался по сторонам и то там, то тут встречал задумавшиеся лица. Вот ведь как бывает: нам рассказали всего лишь про дыхание и непостоянство ума, а мы так резко приостановили себя. Перерыв окончился довольно быстро, так что я даже и выйти на улицу не успел. Мысли грудились вокруг темы о полезности медитации, не сказать, что я был сконцентрирован, но это необычное состояние. В очередной раз оглянувшись, я понял, что все уже сидят, готовые к медитации, и, словно в подтверждение моих наблюдений, из колонки сзади раздался скрипучий голос Гоенки. Я закрыл глаза и начал наблюдать. Вдруг мысленно я вернулся к курсам МЧС и занятиям по психологии, в голове зазвучал приятный голос Вики Дмитриевой: «Почувствуйте, как воздух, который вы выдыхаете, чуть более влажный и тёплый, чем воздух, вдыхаемый вами. Воздух, который выдыхаете вы, согрет вашим теплом…» На кончике носа с каждым выдохом я ощущал небольшое тепло, а каждый вдох приносил лёгкий освежающий глоток воздуха. Я сидел и наблюдал. Вдох, выдох, вдох… Каждый вдох давал почувствовать объём воздуха, словно это трубка входила в нос. Выдох, вдох, выдох… Каждый выдох приносил новые ощущения. Мне вдруг стало щекотно, и рука невольно потянулась почесать кончик носа. Вдох, выдох… Сидеть и дышать. Просто наблюдать… Вдох… Теперь я заметил, что скрипучий голос уже допевал и в зале снова раздалось тройное «Саааду-у». Судя по часам, прошло пятнадцать минут. Как-то странно. Но, в самом деле, помощник учителя предложил идти отдыхать, и мы отправились в свои корпуса.
Я шёл очень спокойно и старался наблюдать дыхание на ходу. С прохладным вечерним воздухом это было интереснее. Но вот снова дверь, очередь переобувающихся, слева вывеска с распорядком дня, я придержал дверь, вежливо просившую запиской не хлопать её, эти несколько шагов до комнаты… Глубокий вдох, шумный выдох. Из среднего ящика икеевского дешёвого комода я достал зубную щётку и пасту и, продолжая наблюдать дыхание, прошагал до туалета. Очередная очередь. Что ж, торопиться было некуда, так что я спокойно ждал, время от времени поглядывая на отражение в зеркале. На привычном лице появились едва уловимые изменения. Или так показалось? Я подошёл к раковине, включил воду, умылся и снова взглянул в отражение. Нет, наверное, просто показалось. Почистив зубы, я скорым шагом вернулся в комнату, переоделся и, забравшись под тонкое одеяло, мгновенно уснул.