Отрывок из повести Ровесница революции

Только всё хорошее, как теперь я знаю, быстро заканчивается. И судьба испытывает каждого человека на прочность.
Нам, лично, и всему нашему народу тоже выпало такое испытание.
Испытание войной. Что может быть страшнее для нормального мирного человека, чем война? Прекращается обыденный ход жизни. Всё становится с ног на голову. Человек уже не принадлежит себе, он принадлежит государству, становится защитником Отечества. Это касалось и тех, кто непосредственно воевал с фашистами, и тех, кто работал в тылу.
Всё для фронта! Всё для победы! Под таким лозунгом жили мы этих долгих четыре года. И главное, что мы отдали - это наших мужчин. Наших мужей и сыновей, отцов и братьев.
Буквально 23 июня пришла и моему мужу повестка явиться на сборный пункт в Сельсовет. Собрал он нехитрый скарб – вещмешок со сменой белья, бритву, мыло, хлеба кусок да сала. И ушёл.
А на прощанье мне только и сказал:
- Береги, Лена, детей. Береги, как можешь. И себя береги. Вы у меня самые дорогие на свете.
А я даже не плакала. Была в каком-то приторможенном состоянии. Ведь мне рожать осенью. Я опять была на сносях.
И 21 октября я родила. Родила сына! Вот бы Андрей обрадовался! Так хотелось, чтобы он сразу узнал такую весть. Но ведь тогда я и телеграмму послать не могла. В письме, конечно, написала, что и как. Роды были тяжёлые. Уже в третий раз принимала их у меня доктор Ахачинская. Только в этот раз всё протекало с осложнениями. Это от нервов, я думаю. Ведь вынашивала сына в таком горе и в таком непосильном труде.
Врач так и сказала:
- Терпи, Леночка. Терпи, сколько сможешь. Послед не хочет отходить. Буду рвать по живому. Разрешаю и покричать. Да только я знаю, что ты у нас женщина терпеливая. Сдюжишь. Справишься. Вон, какого богатыря тебе бог послал. И похож на мужа твоего, на Андрея.
И как уж она разглядела в этом крохотном мальчугане, на кого он похож, не пойму. Видно, так просто для моей поддержки сказала. Только сынок мой, и, правда, оказался очень на мужа похож. Больше, чем девчонки.
Вот так и росла моя семья.  Теперь уже было у меня трое детей да старушка-свекровь на руках. Но не было со мной рядом моей главной опоры – моего мужа, моего хозяина, моего заступника. Я всё решала и делала сама. И где только силы брала?! Вот что значит молодость! Сдюжила. Справилась.
А мужу своему письма писала коротенькие. Я ведь со своими тремя классами по многу писать стеснялась, чтобы лишних ошибок не наделать. Да и времени у меня совсем не оставалось на письма.
Бывало, сяду за стол уже за полночь, листочек  из тетрадки вырву, разглаживаю его ладонью. Не знаю, что писать. Слёзы сами капать начинают. И так хочется пожаловаться своему Андрею, что устала, мочи нет. И пожаловаться не могу. Понимаю, что нельзя его расстраивать. Он должен быть спокоен там на войне. Должен знать, что у нас всё хорошо, что мы его любим и ждём очень-очень. Жалуйся не жалуйся, он помочь не может.
А муж  писал мне письма обстоятельные, хоть и не часто.  Всё-таки он семилетку закончил. Грамотный человек. Так считалось в наше время.
Служил он целый год у нас на Дальнем Востоке. Почти всех новонежинцев отправили  на самую южную точку Приморского края, на Хасан.
Там ещё в 38-м году большая заваруха с японцами была. Можно сказать, настоящая война на границе. Наших немало там  солдат полегло.  Говорили, что-то около тысячи. Но японцев мы победили. От границы нашей отогнали. Всегда неспокойно было у нас на Дальнем Востоке и от японцев, и от китайцев, и от корейцев. Так и норовят оттяпать нашей земли, особенно японцы. У них-то земли почти нет. Вот и завидуют они нашим просторам.
И вот произошло настоящее чудо - отпустили всех дальневосточников в краткосрочный отпуск перед отправкой на западный фронт.
Как сейчас вижу эту картину. Стоим мы со свекровью возле сарая и точим тяпки, полоть собираемся. День был тёплый, ласковый такой. Конец июля. Вдруг мне она и говорит:
- Лена, гляди, никак Андрей идёт!
Я голову подняла и обомлела. Прямо на нас со стороны станции через небольшое поле шёл мой муж Андрей. Высокий. Статный. В зелёной гимнастёрке под ремень, в сапогах и в пилотке. В руках небольшой чемоданчик. Там гостинцы для нас и паёк на три дня.
Вот радость так радость. Кинулась я к нему, да вдруг и остановилась с тяпкой в руке. А он мне так весело говорит:
- Что ж ты меня с тяпкой встречаешь? Или не рада?
А у меня руки как будто свело. Не могу разжать от волнения, не могу эту тяпку дурацкую бросить на землю. Так и стояли несколько секунд, глаза в глаза, у него чемодан, а у меня тяпка. Тут мать подошла и вывела нас из оцепенения.
Выяснилось, что отпуск дали на два с половиной дня. Вот счастье!
Главное, что муж мой сына смог увидеть, ведь Толя уже без него  родился. Толе тогда девять месяцев исполнилось. Хорошенький такой был. Тихий, не плакал зазря. Не то, что девчонки шебутные мои. Сразу в нём какая-то степенность чувствовалась. Он один из моих детей получил высшее образование, стал инженером-строителем.
А в те счастливые два дня Андрей много хозяйственных дел успел сделать: и крышу починил, и забор поправил, и дров наколол.
Вечером пришло время ужинать. Я сама принарядилась. Кофточку свою лучшую розовую надела с брошкой-камеей. Косы у меня были завидные. Я их не укладывала, а просто так заплетала во всю длину. Андрей мой сидит на кровати в чистой красной майке и с Толей играется. Толя тоже в красной рубашечке был.  Андрей подбрасывает нашего карапуза вверх, и оба смеются! А я хлопочу, бегаю от дома в летнюю кухню, от кухни в дом. На стол собираю. Смотрю, девчонки наши сидят на завалинке. Притихли, жмутся друг к дружке, в дом не смеют войти.
- Что ж вы в дом не идёте? Поиграйте с отцом!
Молчат обе, дичатся его. Насилу уговорила их к Андрею подойти.
- Вот ваш папа. Он к нам с войны в гости приехал. Он вас любит. И меня любит, правда, Андрей?
- Всех люблю! Всех буду защищать! Никому вас не отдам!
Долго у меня в ушах эти его счастливые слова звучали. Засыпаю как убитая от усталости. И слышу эти  слова:
- Всех люблю! Всех буду защищать! Никому вас не отдам!
Ровно год провоевал мой муж с немцами. Он был в пехоте простым рядовым солдатом. Хлебнул солдатской доли сполна. Письма писал. Но в письмах не ныл. Всё, мол, хорошо. Главное, нам продержаться, не умереть с голоду. В апреле 43-го ранило его. Ранение не тяжёлое. В руку. Но всё равно месяц в госпитале пролежал. Пока рука восстановилась, чтоб винтовку могла держать.
Вот последних два письма были какие-то грустные. Пишет, что весна кругом, цветёт сирень. А у него между строк дурные предчувствия. Война тогда ещё не повернула к победе. Обстановка была очень серьёзная. А мы хоть и далеко от войны и не падают на нас бомбы немецкие, но тоже понимали, что не скоро ещё вернуться к нам наши мужья-защитники. И вернуться ли?
В середине октября вызвали меня в сельсовет. Мальчишка-рассыльный прибежал. Ну, думаю, не к добру. Так и заныло сердце.
Не помню, как туда дошла, ноги свинцовые. Не хочу идти, а надо. С властями шутки были плохи в те годы.
И вручили мне в сельсовете похоронку.
                ИЗВЕЩЕНИЕ
27 сентября 1943г.
    588/121
Ваш муж гвардии красноармеец Ващук Андрей Авакумович уроженец села Ново-Нежино Шкотовского района
В бою за социалистическую родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит 22. 7.43.
Похоронен с. Мариновка Снежнянского района Сталинской области
Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии.
Шкотовский Райвоенком
       КАПИТАН-                /МАШКОВ/
НАЧАЛЬНИК 2-Й ЧАСТИ-                /ЧЕРКАСОВ/

Зажала я эту бумажку в руке, повернулась и пошла домой. Иду и вою. Кричу в голос. Не рыдаю, а просто кричу. Сердце грудь разрывает. Через всё село так и прошла с криком. Люди в окна выглядывают и прячутся. Горе оно всем страшно. А чем утешишь? Что скажешь?
Подружки мои собрались в доме, подвывают мне. Так и просидели полдня на кроватях, воя и раскачиваясь. Оплакали моего геройски погибшего мужа по русской традиции. Думала, горе придавило необъятное, неподъёмное. Не вылезу из него никогда. А дочки мои есть попросили.
- Мам, а кушать когда? Мы есть хотим.
Пошла к печке. Каша сварена утром.
- Ешьте, мои девочки, ешьте. Чем же я вас дальше кормить буду? Как же мы будем без нашего папы жить. Кто ж о нас позаботиться! Кому мы теперь нужны!
Так я стала вдовой в 25 лет. Страшное, горькое слово. На руках трое детей да свекровь-старушка. Рае только-только пять лет исполнилось, Нине – три с половиной, а Толику нет и двух. Живи, как хочешь. Делай, что хочешь. Никто не поможет. И таких вдов в селе всё больше и больше. Подруги мои Маруся Гамон, да Настя Савельева, тоже вдовами остались с детьми мал мала меньше.
Великая Отечественная война – общая беда, общее горе. И коснулось это горе каждого, вошло в каждый дом.