Белые мосты. 1

Автобус чихнул и, по-старчески надсадно ворча, отошел от остановки. Через минуту он скрылся за поворотом, оставив Андрея одного у дорожного знака “38-й километр”. В детстве Андрея весьма занимал вопрос - что значит “38-й километр”? 38 километров от чего? Он придумывал версии одна краше другой, но теперь, повзрослев и твердо решив не замечать все, что могло бы нести хоть тень, намек на чудо, на нечто, выходящее за пределы видимого мира, он ответил на этот вопрос раз и навсегда. 38 километров отделяли Метсакюля от остальной цивилизации. Такое толкование было скучно, и что-то в Андрее не давало полностью согласиться с ним, но каждый раз он с горечью запрещал себе фантазировать на эту тему - словно наказывал себя за одному ему ведомые прегрешения.
Андрей поставил рюкзак на покосившуюся скамейку и, с облегчением потянувшись, огляделся. Здесь мало что изменилось; высоченные сосны по-прежнему обступали дорогу плотным кольцом, саму дорогу одели в бетонные плиты, серые, скучные и неуместные. Даже дорожный знак, мятый, грязный, опасно накренившийся над обочиной, наверняка был тем же самым, что и десять лет назад. Андрей будто сравнивал реальность с давно виденным сном; вот это точно такое же, а вон то - немного другое, а этого во сне вообще не было. А вот и ива, под переплетенными ветвями которой, как помнил Андрей, пробегала дорожка, выводившая к деревне. Ива разрослась, превратившись в могучее дерево, но была вполне узнаваемой. Гремучая Ива - так они с Тойни называли ее. Они никогда не проходили под ней, если этого можно было избежать, продираясь сквозь кусты сирени чуть в стороне - Гремучая Ива есть Гремучая Ива.
Андрей усмехнулся своим воспоминаниям ("Эх, детьми мы были! Никаких забот, вот и придумывали...")и, подхватив рюкзак, зашагал  вперед, стараясь ступать бодро и энергично. Это удавалось ему не очень хорошо; усталость, на которую он когда-то не обратил бы и внимания, наливала его тело свинцовой тяжестью, а душу унынием. Но поддаваться им обоим было нельзя; в доме, в котором полгода уже никто не жил, нет ни еды, ни воды. Воду предстояло натаскать из колодца, а еду приготовить.
Дорожка была на месте, узкая, заросшая, спрятавшаяся в зарослях крапивы и других трав, незнакомых Андрею. Кусты шиповника хватали его цепкими пальцами за одежду и рюкзак, терпкий аромат нагретых солнцем трав щекотал ноздри, ива так и норовила заехать веткой  в глаз, но уже через 10 минут молодой мужчина (почти без потерь, если не считать пары ожогов от крапивы) вышел из перелеска на луг перед неровной линией островерхих крыш, за которыми поблескивало на июньском солнце маленькое озерцо, настолько маленькое, что не получило собственного имени.
Дом Звонниковых, самый большой, с высокой двускатной крышей и верандой, нельзя было увидеть с луга, и, шагая по единственной улице поселка, и Андрей мог только представлять, как он откроет калитку, поднимется на крыльцо, наберет полешек из поленницыНо, с улыбкой на губах выйдя из-за поворота, он в недоумении замедлил шаг и остановился.
Ну да, дом выглядел так, как и выглядят обычно  дома, в которых полгода никто не жил. Он походил на заброшенного пса, неожиданно обретшего хозяина. Он радовался Андрею, и бешено вилял бы хвостом, если бы хвост у него был. И пес этот пережил нелегкие времена. Забор, который подновлял отец Андрея в последнее своё лето, пропал, осталось несколько обломанных штакетин; не было и ставней на окне, а на другом створка болталась на одной петле и жалобно поскрипывала. На месте любимой маминой яблони торчал сиротливый неаккуратный пенек.
Андрей в растерянности оглянулся, словно ища того, кто сможет объяснить, что произошло. Единственным, кого он увидел, был мужичок с изрезанным морщинами лицом, приближавшийся к нему неверными шагами человека, измученного горячащими напитками. Остановившись под давно не стриженным тополем, он обнял могучий ствол и спросил сипло, пытаясь придать голосу значительность:
- Ты кто такой, а?
- Здравствуйте, дядь Гоша, - поздоровался Андрей. Говорил он осторожно – словно нащупывал дорогу через неизведанную трясину. Ему не хотелось ни оказаться невежливым, ни вступать в долгую беседу. - Вы меня не узнаете? Я Звонников.
Дядь Гоша смотрел на него мутным взором.
- Звонников? - недоверчиво повторил он. - Че врешь-то? Тот старше будет.
- Я его сын.
- Андрюха, штоль ли? - лицо алкаша разрезала щербатая улыбка. - Андрюха! Чой-то не заходишь-то к нам, а?
Он попытался хлопнуть молодого человека по плечу и ухватился за него, словно они мчались в тряском поезде.
- Ну да, ну да, - заговорил он снова, - у нас тут скучно молодым-то, и выпить нечего... - дядя Гоша в конце концов сфокусировал взгляд на Андрее, от чего тому стало ещё больше не по себе.
- Дядь Гош, а что с домом? Отец только забор поправил...
Дядя Гоша отвел глаза, отлепился от Андрея и снова приник к тополю.
- Зима... Тяжелая была. Морозная.
Андрей молчал.
- Слушай, Андрюха... - просипел дядя Гоша, - если что поправить... Баньку там, крышу, я все сделаю, - он встрепенулся и с надеждой заглянул в глаза молодому человеку. - Тыщонку дашь? Я прям завтра начну!
Андрей отступил на шаг и пробормотал:
- Да, дядь Гоша. Я вам... Завтра… я подумаю! - Андрей повернулся и торопливо зашагал к дому.
Взбежав на крыльцо, Андрей ещё раз оглянулся на дядю Гошу и отпер дверь. Это у него получилось не так быстро, как ему хотелось бы - замок был старым и тугим, но он, наконец, попал Домой.
Внутри было холодно и сыро, но все – и мебель, и утварь и репродукции, которые мама покупала в Питкяранте – стояло на своих местах, так, как оставили родители, уезжая из Метсакюля после дачного сезона. Даже кукла-оберег – Прасковья, как ее называла мама - по-прежнему сидела на своей полке. Кукла поникла, и цветные лоскуты её сарафана выцвели, но выглядела она ухоженной, нужной вещью, которой часто пользуются.
Андрей бросил рюкзак на пол в кухне и прошел вперед, в комнаты. Старый диван, комод с водруженным на него телевизором под кружевной салфеткой, круглый стол, покрытый плотной скатертью с кистями, вокруг - венские стулья. Бабушка часто сиживала здесь, раскладывая какой-нибудь особо хитроумный пасьянс старой, потертой колодой, Андрей сидел рядом и читал вслух какую-нибудь книжку из небольшой бабушкиной библиотеки или свою собственную, привезённую из города. Обычно это был Толкин или ирландские саги.
- Ох, как складно говорит этот Толкин! - восхищалась бабуля.  - Откуда же он узнал-то о чуди белоглазой?
- Это не чудь, бабуль, - наставлял ее внук. - Это эльфы, нолдор.
Андрей подошёл к молчаливым часам-ходикам и подтянул темно-коричневую гирю наверх, подвел стрелки, сверившись со смартфоном. Дом сразу наполнился размеренным тиканьем, которое раньше наводило Андрея на мысли о потерянном времени, а теперь пробуждало это сонное царство от зимней спячки. Дом больше не походил на брошенного пса. Оставалось только затопить печь, натаскать воды и заварить чай.
Андрей взял на кухне два ведра, стоявших в уголке, и, выйдя на улицу, направился к деревенскому колодцу.
Бабу Кайсу он заметил ещё издали. Андрей ускорил шаг, громыхая пустыми ведрами, и крикнул:
- Баба Кайса! Здравствуйте!
Крепкая полная старуха в белом платке и серой клетчатой юбке обернулась, и ее лицо, морщинистое и коричневое, как печеное яблоко, осветила радостная улыбка: она узнала Андрея, хоть он  и не был здесь лет десять.
- Оннёка, poika! - воскликнула она, раскинув руки в стороны. - А ну подойди, обними меня!
Андрей обнял ее и с такой же радостной улыбкой заглянул бабе Кайсе в лицо.  Он был роста немалого, но Кайса Виллевна ему не уступала.
- Как ваше здоровье? - спросил он.
- Не жалуюсь, Оннёка, хотя с годами сильнее не становлюсь, - баба Кайса говорила быстро, словно язык не поспевал за ее мыслями. - Нельзя болеть-то в деревне, фершалов у нас нету. Вот у Мельниковых кобыла заболела, да и сдохла, некому было ее пользовать. А ты? Ты где пропадал?  Дай-ка я на тебя посмотрю! Ах, вырос-то! Превратился в Лемминкяйнена-великана!
Она отстранилась от Андрея и окинула его любопытным взглядом.
- Да где уж мне до Вуориненов! - засмеялся Андрей. - Вот великаны так великаны!
На мгновение улыбка исчезла с лица бабы Кайсы, и она пронзительно  глянула на молодого человека, словно хотела проникнуть в самые потаённые уголки его души. Но затем снова заулыбалась, превратившись в добрую бабушку.
- Похудел, - сказала она, качая головой. - Городская еда, небось, не сытна. А почему не приезжал? Is; ja ;iti, родители твои каждый год у нас, а ты?
Андрей почувствовал неловкость. Ну как сказать людям, что у него нашлись дела поважнее их самих? В городе все его заботы казались ему самым важным, самым значительным. Работа, преподавание, командировки, улаживание домашних дел... Он и не думал о том, что в деревне есть люди, которые будут его ждать.
- Занят был, - ответил он, преодолев смущение. - Диссертацию вот защитил. Осенью моя монография выходит, "Сакральное пространство...»
Андрей осекся, понимая, что история средневековой Ирландии совсем не интересует бабушку из глухой  карельской деревни. Она умильно смотрела на него, как мать смотрит на своего младенца, лопочущего невесть что, и не отнимала ладоней от его плеч.
- Дела, одним словом, - неловко закончил он. – У мамы пенсия маленькая, так что кручусь, как могу.
- А отец что?
Андрей угрюмо молчал.
- Отец умер зимой, - тихо ответил он.
Кайса Виллевна схватилась за щеки, округлив глаза.
- Ох, poika, вот горе! - она крепко прижала его к себе, так, что молодой человек едва дышать мог; силой бог ее не обидел. - Все мы уходим, кто в срок, кто раньше... Олексейн Оннёй крепким мужчиной был, а вот поди ж ты... Сердце?
Олексейн Оннёй - так здесь называли отца, Андрея Алексеевича.
- Так ты теперь is;nt;, хозяин? - продолжала баба Кайса. - Старший в семье?
- Да. Так что, если надо кран поменять или с адвокатом разговоры вести - это мама мне предоставляет. Вот, приехал посмотреть что да как... А что с домом, баба Кайса? Дядя Гоша?
- Ох, Гошка Ребоев, непутёвый! Все мужики на грузовой станции работают, а ему далеко - пятнадцать килОметров-то! - Кайса снова затараторила как обычная деревенская бабушка, делящаяся последними сплетнями. - Пьет, дебоширит, жена ушла от него, в Импилахти живет теперь с инженером, а Гоша без присмотра совсем одичал. Дядя Шаша поймал его, когда тот ставни с вашего дома снимал. А вот яблоньку упасти не успели... Дома-то, kai, хоть шаром покати? Не на что сесть и нечего съесть?
Андрей улыбнулся этим словам и ответил:
- Нет, все нормально. Вот воды...
Но баба Кайса не стала слушать и, перебив его, снова затараторила:
- Дед Матти баньку сегодня топит, приходи к нам, поужинаешь и попаришься с дороги, расскажешь, как дела у тебя.
- Мне как-то...  - снова начал Андрей, но Кайса замахала на него:
- И не спорь, poika. Матти тоже захочет на тебя взглянуть, уважь старика. Да и не только Матти, - добавила она загадочно и ласково улыбнулась.
Она подняла коромысло на плечи и, кивнув Андрею, пошла прочь, ступая плавно и даже величаво, словно несла не ведра с водой, а лёгкую пушинку.