Мы были счастливы

Мир исчез. Туман стеной.
Облаков прикосновенье.
Запоздалые сомненья
неизбежною волной.

Мир исчез. Туман стеной.
Тишины густая вата.
Ощущение утраты
недосказанной виной.

Сеет дождь. Табак сырой.
Вечер непроглядной тенью
наплывает отчужденье.
Мир исчез. Туман стеной.


   «Камни были изъедены водой, изломаны трещинами, остры, как скальпель. На камнях стояла палатка. По утрам её серебрила роса, по ночам изморозь, а в полдень над ней мерцал тёплый воздух. Зыбкое марево струилось над вершинами и далёкие хребты утопали в призрачной дымке. Но иногда солнце пряталось. Поднимался ветер и целыми днями гнал к горизонту нескончаемые белые реки облаков. Становилось прохладно, в воздухе повисала морось и мы, укрывшись в спальниках, отсыпались после долгого поиска на обезвоженном, раскалённом добела, известковом плато. Понемногу стихал ветер. Облака напирали, стекали по ледникам, укутывали склоны и наступала Тишина. Проснувшись, мы молча смотрели как в открытый вход заползают студёные щупальца. Снаружи царила Белая Мгла…»

  Док вскинул брови поверх блокнота. Подошла сестра, посмотрела, чуть удивилась.
- Готов?
- Угу.
- Быстро.
  Жилистый. Худой. Старый. Мускулистые руки, ладони лопатами. Загар: чёрный, дублёный – въевшееся в кожу солнце снегов. Жёлтый «Кохинур» на одеяле, блокнот. Второй, такой же, на столике рядом. Полоски строчек. Буквы, наползающие друг на друга.

   «…не было ничего. Горбатая, похожая на угрюмую доисторическую зверюгу, палатка неслышно исчезала в тумане и в плотном, сгустившемся облаке воцарялось безмолвие. Звуки уходили в туман, как в вату. Временами, чёрт знает откуда, неожиданно раздавались обрывки разговоров, тихий смех, отчётливый щелчок зажигалки. Вздрогнув, ты прислушивался, но туман плыл, обволакивал, принося всё то же болезненное молчание. В душе рождалась смутная тревога и ты спешил выйти из этого месива, пугая присевших у огонька товарищей. Здесь было уютно. Фыркал примус. Прозрачный тент змеился светлыми струйками. Отовсюду капало. Воздух был насыщен влагой и на свитерах тесно сидели круглые бусины. В забытых мисках поблёскивали лужицы. Оттяжки беспомощно провисали, среди камней белела ложка, и нестройная шеренга сигарет безнадёжно раскисала на плоской глыбе…»

- Откатить? – сестра зевала, кутаясь в казённую байку.
- Перебудим всех. Ширму поставь и накрой пока.
- А это?
- В холодильник.
- В наш?
- Ну.
  Сестра заглянула через плечо.
- Интересно? О чём хоть пишет-то? А то всё отшучивался, дурака валял…

  «…А вокруг были горы. В неподвижном воздухе явственно ощущалось их молчаливое присутствие. Горы были всегда. В хаосе скал, в изъеденном дождями известняке трещин они таили бездонные пропасти, лабиринты ходов, звенящие хрусталём каскады, гулкие галереи и непроходимые щели с дующим откуда-то из глубины ледяным ветром. И мы уходили туда. По двое, по трое, иногда в одиночку. Увешанные железом, исчезали в тумане, а тем, кто оставался ждать, ещё долго чудился шорох комбезов, хруст снега и звук, лучше которого нет на земле – короткий и звонкий стук карабинов. Они появлялись через сутки. Иногда через двое. Выходили из тумана, садились и, благодарно сжимая посиневшими пальцами горячие кружки, начинали рассказывать. Про колодцы в сто метров. Про гигантские залы. Про то, как в азарте удачи продирались сквозь узости, заслышав далёкий гул подземного водопада. Как мокли в каскадах, били крючья и восторженно чертыхались при виде помрачающего сознание сюрреализма натёков. Понемногу их срубала усталость и они засыпали, укрытые ворохом спальников, а мы, набив снаряжением плотные, задубевшие от жёсткой известковой воды мешки, выходили в ночь…»

  Полоска пластыря: имя, фамилия, номер истории. Руки на грудь, подушку из-под головы, два длинных куска марли…
- Не надо, оставь.
- Как скажете.
  Простынь, ширма, треск кварцевой лампы.
- Давайте, доктор, ваших потянем. Чай ставить?
- Ставь. Я пока гляну, как там Алёна.
- Да спит она, ваша Алёна! Зачёт, зачёт… Кабинет ей отдали. Спит она. Раньше вас уснула.
- Что-то ты не в духе сегодня.
- Станешь тут. Спички у вас?

  «… И была темень, промозглая сырость и крупная дрожь. Водяная пыль, запах мокрой верёвки и рёв каскада. Свист камня, сброшенного тросом откуда-то сверху. Холод в животе и грохот сердца в ушах. Грязная ругань. Эхо, вспугнутой птицей, бьющееся под сводами. Рваный комбез, прикосновения мокрой шерсти. Клочья перчаток. Глина. Следы на этой глине. Впервые со дня сотворения мира. Подземное озеро. Неподвижный воздух. Пламя свечей. Причуды натёков. Разговор вполголоса. Вспышка. Щелчок фотокамеры. Географическое Открытие. Мы – первые. Всё это – нам. Эксклюзив. Не за деньги. И даже не пробуйте…»

  Чай. Бутерброды. Потолок, жёлтый от никотина. Будильник из семидесятых. Холодильник оттуда же. Ворох кроссвордов. Нумерованные одеяла.
- Что-то вы зачитались, доктор. Гасите свет, спать охота.
  Плафоны гаснут.
- Ладно, спи. Я в кислородной, если что…
  Манометры, шланги, свёрнутые в трубку, обляпанные матрасы. Запах органики и нестиранного белья. Ужасный свет.

  «… и мучительный путь наверх. Петли верёвки. Вереница мешков. Упущенный вниз карабин. Желание сесть и уснуть. Тычок в спину. Севшие батарейки, зрачки по полтиннику. Карбидная известь. Запах глины и каменной крошки. И вдруг – чуешь? – озон. Да, точно – озон. С каждым шагом сильнее, вот уже забивает ноздри, и тут ты выходишь. Усталый, грязный, ободранный. Озон исчезает и – лавина запахов, как подушкой по голове. Стоишь, нюхаешь, пьянеешь, а в лицо тебе тёплый ветер и ты его всеми порами. Из-под ног облака до горизонта, из них островки вершин – сад камней! Небо ещё чёрно, звёзды гроздьями, но на востоке уже алеет, ширится, снег словно из алюминия, а ты шлёпаешь по нему в лагерь, гремишь снарягой, мешок на буксире тащишь. А в палатке, конечно, спят без продыху, но кто-нибудь, заслышав, вылезет, разденет, сунет кружку и загремит посудой на кухне…»

- С-сука! – здесь, на жёлтом матрасе, накрыло вдруг какой-то неясной досадой. Хотелось хрястнуть об пол что-нибудь звонкое, но вокруг спали, и оставалось лишь повторить:  – Вот, сука!

  «… Мы вышли. Над землёй висели всё те же сизые сумерки. Обессиленные, мы валились на землю, доставали смятые, подмокшие сигареты и, задыхаясь, тянули обжигающий дым. Надо было двигаться дальше. Спотыкаясь, мы брели к лагерю. Внезапно, кисея тумана треснула, разорвалась, и в спину нам ударил ослепительный и горячий солнечный луч. И тотчас же в густом, пропитанном влагой воздухе разом вспыхнули и засияли мириады крохотных капель. Мы остановились и посмотрели друг на друга. Мы были счастливы!»