В ожидании дождя

         Багрея в деревне знает каждый. Тут он родился, женился на Марии, родил двух девок, которые незаметно выросли. Старшая, Ольга, вышла замуж и укатила с мужем куда-то в Сибирь, а младшая, Верка, засиделась в девках. И не дурнушка какая – то, да и не красавица. Девка, как девка – круглолицая, крепенькая, как груздок, вся в мать.

      Багрей же наоборот – худощав, низкоросл, с вихрами волос неопределенного цвета, немного хвастлив и громкоголос. Казалось, откуда у такого тщедушного тела – такой голос. Всю жизнь, сызмальства, он работал в совхозе конюхом.

      Лошадей очень любил и знал каждую не только по масти, но и по ходу, по характеру. После распада совхоза, за многолетний труд, он получил свой пай земли, который сдавал в аренду, да Рыжку – небольшого норовистого конька. И как часто бывает, с хозяином они были схожи: и масть вроде одна, и размер, и даже внешность.

      Оставшись без работы, Багрей, невесть откуда, приобрел по случаю старую лодку – плоскодонку. Лодчонка была так себе – серая, с трещинками, да и к тому же без весел. Он долго возился с ней – шпаклевал, смолил, мастерил весла и даже покрасил. А надо сказать, деревня, где жил Багрей, стояла на берегу речки.

    Речка не так, чтобы большая была, но проблема в том, что через нее не было моста. А из деревни, чтобы попасть в областной город, нужно было ехать через район. Там мост был, но это получался круг в несколько десятков верст. Вот и пришла мысль Багрею – наладить переправу. Напротив, через речку, была деревня, которая стояла на трассе, ведущей в областной центр. Сначала клиентов у него было мало, но когда люди, ехавшие из города в деревню, особенно весной и летом в отпуска, узнали о том, что можно быстрее попасть в гости, их стало больше.

    В тот день было жарко. Парило.
    По всем приметам должна быть гроза, но небо с утра было чистым, безоблачным. Багрей скучал в лодке.

     Поплавки неподвижно стояли. С автобуса, пришедшего в полдень, на берег не пришло ни одного пассажира. Поодаль в заводи, словно лягушата, булькались ребятишки. На берегу сидело и лежало с десяток отдыхающих. Да и то – пора была такая – отсеялись, отсадились, а до сенокоса еще было время…
    В бидоне у него лежало немного чебаков и пескарей. Да и какой улов в такой день, одна маята.  Багрей,  в таком случае нарвет пучок травы, положит его на дно бидона, а поверх – рыбу. Это на тот случай, если приезжие спрашивали про улов. Тогда он молча открывал крышку и показывал содержимое, мол, сам видишь. Прием действовал безотказно. Ну, а местные знали про этот трюк и даже подшучивали над ним:
     - Дядь Багрей! Ну, как улов?

    На что он, как правило, ворчал:
    - Какой ныне улов… мелочь одна… - Но содержимое никогда не показывал.

По времени выходило, что через несколько минут должен пройти городской автобус. Багрей, пригревшись на солнышке, придремал. Ему даже приснился сон… Вот он еще совсем молодой, купает коней, а неподалеку, на берегу реки, молодые девчата и среди них она… Марья… Кричит ему: «Крепче за хвост держись, а то  не  ровен час, утопнешь!» А ему весело на душе, чисто, и он, рисуясь перед ней, залихватски прыгает с коня в воду, хватается за гриву и плывет… плывет…
   
     Его разбудил чей-то крик: «Клюет!» спросонок он не разобрал, что случилось, дернул одну удочку – пусто, вторую – тоже. Шутник, вынырнувший неподалеку, засмеялся. Багрей в сердцах рявкнул на всю речку: «Я те поржу! Вот как тресну веслом-то!» на душе стало как-то пакостно и немного обидно – такой сон испортил. Окинув взглядом противоположный берег, он заметил – по лугу шли трое – мужик с бабой и ребенок.

    Подчалив к берегу, он разглядел – мужик наш – Колька Чеботарь, а вот баба и пацан – приезжие. С Колькой они знали друг друга с малых лет – росли и учились вместе.
     - Здорово, Багрей! Как дела? – Колька скатился с яра и подошел к лодке.
     - - Какие дела, собака – заяц! Целый день на воде , а приварка нет! – в сердцах ответил Багрей.
     Расселись, Николай на корму, баба с мальчишкой впереди, поплыли.
     - Куда эта ты ездил то? – спросил Багрей.
     - Да к сыну в город. Он ведь занятой у меня. Ему вишь ли некогда! Это мы теперь вроде как бездельники стали, а они-то,  молодежь, все что-то суетятся, все чего-то ищут. Учебу бросил, какое-то «дело» затеял, говорит, на квартиру копит…   Да… Парит… Дождь будет.

     Николай опустил руку в воду. Она была  теплой, как свежее парное молоко, светлой – было видно камень на дне.

     - Я пожалуй искупнусь. В городе-то пекло, кругом один камень – не то, что у нас. Я пока лугом шел, на деревню нашу любовался. Изнутри-то она совсем другая, а издали, как картинка! Эх!

 Причалили…
     Багрей помог женщине сойти на берег, рассчитались, Николай пригласил:
      - Ты это… у меня с собой с городу прихвачено…все одно – больше никого нет.  Пойдем в тенек, посидим. Я окунусь быстренько, да выпьем с устатку.

    Они пристегнули лодку на амбарный замок к металлическому пруту, вкопанному в берег. Багрей взял весла и удочки, Николай бидон с рыбой и свою сумку. Пошли вдоль берега к топольнику, росшему, прямо на песке. Там под топольником и кустом черемухи было свежо, лежали две каменных плиты. Побросав вещи, Николай, поспешно раздевшись, с разбега плюхнулся в речку.

     - А-ах! Хорошо! Ой-ой-ой! Хорошо!
     Багрей с улыбкой наблюдал за ним – ну прямо, как малец, чему радуется? – подумал он, раскрывая сумку, и доставая из нее бутылку белой, пластиковые стаканы и пакет с какой-то стряпней – не то пирожками, не то чебуреками – кто ее разберет, эту городскую ляпню.

    Чеботарь еще с минуту булькался в воде, а потом подплыл и вылез. Забежав за черемуху, он снял трусы, отжал их, одел, попрыгал на одной ноге – вытряс воду из ушей, надел брюки, рубашку и уселся рядом – весь свежий,
 пахнущий водой и помолодевший.
 
     Выпили,  молча, без тоста и сразу налили по второй.
     - А я ведь в городе о тебе подумал. Думаю, приеду, а ты сидишь на берегу, скучаешь, вот и прихватил, а чо? Там такая скукотища! Людей много, а поговорить не с кем. Все куда-то спешат. Сережка с утра убежит, а я в комнате один. Не скучай, батя, - говорит – сходи, прогуляйся… тут за углом пивбар. Ну, я ходил, а там все больше молодежь. И сидят себе, как будто дел никаких нет. Щебечут на каком-то языке. Ничего не понять. Скукота… По телевизору все какая-то болтовня. И кино какое-то гундосое, не то, что у нас – раньше в клубе. В общем, погостил я пару деньков, нет, думаю, домой надо, да и по хозяйству соскучился. Написал Сереге – мол, не обижайся, - я поехал. Занес соседке ключ, а сам на автостанцию и айда домой…

Выпили, закусили.

      - Ты знаешь, Кольша, трава нынче слабая, совсем не растет ни хрена, а тут еще пекёт и пекёт. Чем зиму кормить будем? Картошку я свою и твою сборонил, как договаривались. Так что теперь, через недельку – две протяпать и порядок…

     Небо с запада постепенно стало затягивать. Из-за сопок по вылазили «деды», сверху белые, а у корня синевато-темные. По-прежнему было душно, тихо, не ветерка. Булькали мальки – за мошкой гонялись.


     Они еще выпили, водка кончилась, Николай обулся. Багрей предложил:
     - Добавить бы, так сказать,  подчистить. У сватьи пиво знатное, да и все одно по пути, а?

     Чеботарь,  молча согласился. Они поднялись по увалу к деревне и только здесь заметили, что погода меняется.

    Зашли к сватье, она жила прямо на краю увала. Жила одна, без мужа, Багрей часто помогал ей по хозяйству, то подвести что-нибудь, то забор или сарай поправить, то огород вспахать. Сватья встретила их с недовольным видом, но промолчала. На просьбу свата, вытащила из подполья банку с домашним пивом, положила на стол вареные яйца, зеленого лука, поставила на стол три стакана. Себе плеснула для виду. Мужики сидели не долго. Багрей ,вспомнил, что Рыжка - конь у него, спутанный, пасется на лугу. Решили идти, Кольша – домой, Багрей за Рыжкой. Чтобы не заходить домой, Багрей решил удочки и весла с рыбой оставить у сватьи. Завтра заберу – решил он. Захватил у сватьи веревку. Внизу под увалом был большой заливной луг, где пасся конь. Рыжка хозяина признал сразу, заржал, легко дал себя распутать, хотя чувствовал – хозяин не трезв. Поймав коня, Багрей пошел через луг домой.

     Мария издали увидела мужа и по походке сразу определила – пьяненький. Хоть и Багрей не особо увлекался этим делом, все же жена поругивала его. Да так уж заведено было. Но тут еще, как на грех заходила гроза, а у Марии еще оставались кое-какие дела. Надо было встретить коров с выпасов, подоить, напоить телят.

    Поэтому она торопилась и немного была не в духе.

      - Явился, не запылился – начала она, - целый день на речке загораешь, а я, как проклятая, везде одна: и в доме, и в огороде. И постирать надо, и убраться, и сварить,  - это она немного загибала – дома-то все лежало на Верке.

      - Шляешься черт знает где, а вон гроза заходит.

      Багрей, молча привязал Рыжку к лестнице, которая стояла возле крыльца, и вошел в избу. В избе громко играла музыка. Верка крутила пластинки. Вошла Мария, уж очень ей хотелось высказаться.
      - Залил зенки-то, продолжала она, - ни стыда, ни совести. Всю жизнь мою изломал, черт плюгавый.

      Багрей напрягся, глянул из под бровей:
      - Ну, ты это… чего изломал? Кольку с городу встретил, вот и выпили…
      - Кольку, Кольку – черта козлоногого, по городам время нашел ездить. Нашлись два друга – шлея да подпруга, - Мария разошлась.

     Багрею вдруг стало до того тяжко, что аж воздух перехватило, и слов никаких не было.

     - Ты бы о девке вон подумал, сидит, не устроена, вековухой. Сам не путевый и в доме порядка нет.

     Обида захлестнула Багрея. А тут еще эта музыка. Он быстрым шагом прошел в спальню, где сидела Верка, сгреб со стола проигрыватель и выскочил с ним на крыльцо.

     Трах! Проигрыватель разлетелся на куски. Рыжка от испуга дернулся, лестница заскользила по стене дома и ударила Багрея по голове.
И надо же так случиться, что именно в этот миг грянул гром, да так уж близко, что Багрей, падая, успел подумать: «Вот и все – молнией убило!».

    Пошел дождь, сначала небольшой, а через несколько секунд хлынул, как из ведра.
     - Батюшки! Убило! – закричала, выскочившая из избы, Мария.  – Убило! Верка! Отца молнией убило!

    Она, а за ней Верка, бросились на грудь отцу и зарыдали. Багрей лежал, закрыв глаза, и думал: - Живой, чего, дуры, орут. Вот и дождь пошел, трава и картошка будут. Значит перезимуем.