Иосиф, брат мой...

                Внезапное посещение.

   Заканчивался 1952 год. Был малоснежный, но холодный декабрь. В нашей квартире в это воскресное утро отец затопил обе печи - небольшую в жилой комнате и огромную, "русскую", как их тогда называли, печь на кухне - мама собиралась приготовить с её помощью обед (плиты у нас тогда не было - из всех "удобств" было только электричество). Топили мы тогда дровами или торфобрикетами, уголь был значительно дороже. Родители занялись уборкой жилой комнаты, а я, чтобы не "путаться под ногами", играл чем-то на кухне, заглядывая время от времени в топку печи, наблюдая, всё ли там в порядке. Через две недели мне должно было исполниться 6 лет, и я уже начал мечтать о том, какие подарки мне подарят наши родственники и соседи, которых мои родители пригласят на мои именины. Особенно я надеялся на подарки от моего самого старшего брата Оси (Иосифа Бендиткиса) - военного врача. Он всегда дарил мне (не только в день рождения, а всегда, когда изредка к нам приезжал) что-то особенно интересное. К этому времени я уже научился бегло читать, и моей мечтой была какая-нибудь красочная книга сказок...

   Вдруг резко распахнулась входная дверь, и в кухню буквально "влетел" человек в военной шинели - он, мой брат, Ося! Не только без подарков в руке, но и вообще не обратив на меня никакого внимания! Проскочив в несколько шагов нашу небольшую кухню, он зашёл в комнату к родителям и крепко захлопнул за собою дверь. Такого не было ещё никогда! Я чуть не взвыл от негодования! Но любопытство взяло верх. Только приготовился я приникнуть к замочной скважине, как дверь уже распахнулась, чуть не сбив меня с ног. Отпрянув назад, я ухватился за дверную ручку, а брат, всё также не обращая на меня никакого внимания (вот обидно - то...) уже выскочил из квартиры в коридор, из коридора во двор, и умчался...

   Ничего не понимая, я зашёл в комнату к родителям. Они сидели за столом, глядя друг на друга, не говоря ни слова. Затем у мамы полились из глаз слёзы, она начала тихонько всхлипывать. А отец достал из-под кровати картонную коробку, в которой хранились многочисленные письма от Оси и бланки денежных переводов от него. Брат регулярно, раз в две недели, писал родителям письма, и ежемесячно переводил родителям небольшую сумму денег. Он начал это делать немедленно после окончания медицинского института (его сразу же призвали в армию), и делал так до самой смерти родителей. Мама, не будучи особо грамотной, в свободное от домашней работы время очень любила медленно, по слогам, читать осины письма (позже точно так же было с письмами от среднего моего брата, Мили (Михаила). А если по каким-то причинам письма эти вовремя не приходили, мама истово молилась за здоровье своих детей...
А тут все эти письма и бланки переводов отец на наших глазах стал разрывать на части, и обрывки забрасывать в печь!.. Ну а я - ничего не мог понять... Поговорить об этом с кем бы то ни было родители мне строжайше запретили. Письма от брата стали приходить реже и, прочитав письмо вслух, отец тут же уничтожал его.

           "Дело врачей" в винницком исполнении.

   Наступил новый 1953 год. Самый старший брат на празднование моего дня рождения не приехал, но по почте прислал подарок - чудесную книгу сказок. Я ею, что называется, зачитывался. А отец, читая выписываемую им газету "Известия", становился всё более хмурым. Почти ежедневно стали появляться статьи о врачах-негодяях. Эти "изверги в белых халатах" не только думали, как "залечить" до смерти известных людей - руководителей государства и армии, но и постоянно делали это! И почти все эти врачи носили еврейские имена и фамилии!.. После смерти Сталина такого рода статьи пошли на убыль, а затем и вовсе исчезли. И только тогда Ося приехал к нам и объяснил, что произошло.

   (Во время довоенной учёбы у моего самого старшего брата, проявились особые аналитические способности - он с лёгкостью решал любые задачи школьного курса по математике. Эвакуировавшись с матерью и младшим братом из Бердичева после начала войны в Орск, брат уже в 13 лет стал работать старшим диспетчером транспортного цеха огромного металлургического комбината. При необходимости, для ускорения отправки готовой продукции, он самолично и сцеплял вагоны. Руководство цеха не раз отмечало брата за особо качественное выполнение работ. Одновременно брат стал учиться в вечерней школе, буквально впитывая в себя любые доступные знания. Он был очень любознательным и, если появлялось свободное время, читал, читал, читал всё, что только было в библиотеках. Насмотревшись на страдания людей, в том числе близких (одна из сестёр нашей мамочки, потерявшая в войну мужа и ребёнка, добравшись до Орска, тяжело заболела и ушла из жизни), брат передумал заниматься точными науками и решил стать врачом.

   Вернувшись из эвакуации в 1945 году в Бердичев, Ося быстро закончил школу, и в 1946 году поступил на учёбу в Винницкий медицинский институт. Библиотек в Виннице было много, и брат, наравне со специальными медицинскими, продолжал впитывать в себя самые разнообразные знания. История, география, проза, поэзия, архитектура, изобразительное искусство, театр, музыка, прежде всего классическая - обширнейшие познания брата меня просто восхищали.
Доброжелательный в общении, полный юмора, прекрасный рассказчик, сильный шахматист (у меня был второй разряд по шахматам, неоднократно подтверждаемый на городских соревнованиях, но если мне в игре с братом удавалось свести партию хотя бы вничью, я был очень доволен...) и преферансист, брат был душой любой компании и любимцем кафедры хирургии в институте. Неудивительно, что на него обратила внимание одна из выпускниц этого вуза, Галина Подолян, работавшая к этому времени ассистенткой на одной из кафедр. Молодые люди влюбились друг в друга, создали семью, родили и воспитали двоих сыновей. Галя стала верной спутницей и опорой брату во всех жизненных, иногда очень и очень нелёгких (их старший сын погиб в шахте...) обстоятельствах. В мире и согласии прожили они 57 лет...)

   Так вот, в конце 1952 года, когда в Москве только стала разворачиваться истерИя под последующим названием "Дело врачей", соответствующие органы "на местах", в надежде особо отличиться перед московским начальством, уже начали действовать. В Виннице был арестован профессор - еврей, преподающий на кафедре хирургии в местном мединституте. Все работники этой кафедры были вызваны на допросы. Начали составляться списки выпускников этой кафедры, евреев по национальности, уточняться места их проживания и работы. На имя жены моего брата пришло письмо от её коллеги по работе, с которой она была особенно дружна. Она написала о случившемся и посоветовала моему брату немедленно предупредить близких ему людей, чтобы те скрыли все возможные письменные упоминания о месте его службы. Поэтому брат и приехал к нам домой и, не раскрывая пока сути дела, велел уничтожить все его письма и ни с кем не делиться знаниями о месте его проживания и службы... Если спросят - ничего не знаем, связь не поддерживаем. К счастью, спросить не успели, после смерти Сталина "дело" было закрыто. Очень жаль измученных и замученных арестами врачей...

                Ужгород

   Завершая учёбу в институте, брат мечтал заняться медицинской наукой - его всегда влекло новое, ещё неизведанное. Но мечте его о научной карьере исполниться не пришлось - немедленно после окончания института его призвали в армию, и отслужить пришлось ему значительно дольше положенных для офицера 25 лет - не отпускали... Неоднократно обращался мой брат к начальству, писал даже на имя Хрущёва и Брежнева просьбы об увольнении из армии для последующих занятий научной работой - ничего не помогло. Первые годы службы были особенно нелёгкими - постоянно менялись места дислокации (в моей памяти сохранились названия части городов, в которых проходила служба - Станислав, Долина, Рава-Русская, дальний пригород Львова, Ужгород, Ровно...). Семья сначала с одним маленьким ребёнком, затем с двумя детьми неоднократно вынуждена была ютиться в казармах в наспех огороженных "уголках". По рассказам брата, довольно долго мебелью им служили картонные коробки...

   Так вот, об Ужгороде.
В звании капитана медицинской службы брат был направлен на службу в хирургическое отделение медсанбата в Ужгороде. Там семья сняла частную квартиру, и брат пригласил нас в гости. Мне тогда уже исполнилось 12 лет, я только и мечтал о такой поездке, и мамочка моя решила поехать туда со мной.

   Многое там увидал я впервые - "живые" зелёные изгороди вместо бердичевских деревянных, масса цветов во всей их красе на улицах и каждом углу - и никто их не рвёт!.. Фонтан чистейшей и вкуснейшей минеральной воды в центре города со многими кранами для всех желающих запастись минералкой. Красивый парк с открытым плавательным бассейном. Цветущая японская сакура вдоль центральной улицы. Солидные дома с фасадами из природного камня с обязательными нишами для мусора по бокам фасадов. Каменные мостовые с аккуратно уложенной гранитной и базальтовой брусчаткой, и такие же тротуары, только брусчатка помельче и выложена узорами, гранитные берега горной реки Уж. Раз в неделю проезд цыган, громко дающих о себе знать: "Лудить, паять, дрова рубить, ножи точить!.." Общая городская баня без разделения на женскую и мужскую половины!?.. Два раза в неделю были мужские дни, два раза в неделю - женские, остальные - общие. Я попросту ошалел от стеснения, когда брат со мной в воскресенье пошёл туда, был как раз общий день!..

   Квартира, которую снимала семья брата, находилась недалеко от старого городского кладбища - это оказалось для меня просто музеем под открытым небом. Скульптуры усопших из бронзы, гранита, белого и чёрного мрамора давали точное представление об их земной жизни. Врачи, учителя, священники, военные, бабушки и дедушки - всё можно было сразу понять. И везде - цветы, порядок и чистота...

   Утром, уходя на службу, брат нередко давал мне задания - прочитать такую-то книгу, послушать такую-то пластинку. Именно тогда и зародилась моя любовь к классической музыке (у брата была прекрасный набор пластинок, а началось всё с детской оперы "Мойдодыр" - я её запомнил на память...).
Но больше всего я любил прогулки с братом - он одинаково интересно рассуждал о политике и спорте, об искусстве и природе - а я это с огромным удовольствием впитывал в себя...

   В следующий мой приезд брат научил меня играть в бадминтон, и, главное, научил меня плавать - я неоднократно пытался овладеть этим самостоятельно, но безуспешно.

   Отдельно вспоминаются мне ужгородские кофейни - это, скажу я вам, было нечто особенное. Запах свежеподжаренного и смолотого кофе проникал в вас задолго до входа в эти небольшие и очень уютные заведения. Он заполнял всё ваше существо, будоражил и мозг, и сердце. Все другие мысли исчезали, оставалась только одна - побыстрее насладиться этим божественным напитком. Во всех ужгородских кофейнях в центре города, в которых тогда мы с братом побывали, работали, в основном, молодые венгерки. Брат научил меня при входе громко здороваться по-венгерски, и в этом случае вас сразу же встречали приветливо улыбающиеся девичьи лица...
Кофе в маленьких чашечках был крепкий, чрезвычайно ароматный, и приятная бодрость, наполняющая вас по мере медленного "переселения" напитка в ваш организм, сохранялась ещё достаточно долго...
Когда исполнилось мне при очередном приезде в гости к брату семнадцать с половиной лет, он вдруг, кроме кофе, заказал нам и по рюмке коньяка. Прежде улыбающаяся после нашего приветствия работница кафе вдруг посерьёзнела и, кивнув в мою сторону, спросила: "А сколько ему лет?". Брат тихо сказал мне:"Подай голос!". Роста я был (и, к великому сожалению, таким и остался) достаточно небольшого, но голос мой был тогда весьма низким. Я произнёс какую-то фразу, девушка понимающе кивнула головой, и на столике, за которым мы расположились, вместе с двумя чашечками кофе появились и две небольшие рюмочки с коричневого цвета напитком. Уже привычный запах кофе вдруг гармонично слился с запахом свежей дубовой листвы. М-м-м!..

                Ровно

   После довольно длительной службы в Ужгороде брата перевели с повышением воинского звания и должности в один из главных госпиталей Прикарпатского военного округа, расположенный в городе Ровно. Семья брата получила, наконец-то, трёхкомнатную квартиру -"распашонку" в районе новостроек. Самые сложные операции поручали проводить ему. Однажды зимой во время военных учений огромный транспортер сорвался в глубокую пропасть. Из 32 солдат, находившихся в нём, 30 сразу погибли , а у двоих констатировали признаки неминуемой вскорости смерти. Тем не менее брат попытался спасти их. Сложнейшие многочасовые операции закончились успешно - ребята выжили и были комиссованы. Брат был вызван с докладом в ленинградскую военно-медицинскую академию, и его сообщение вызвало там большой интерес.

  (Однажды брат мой попытался поступить в адъюнктуру этой военно-медицинской академии. Его непосредственное начальство, отмечая его способности, не только ничего не имело против, но и рекомендовало ему такую попытку. В двухместном номере общежития, куда разместили поступающих, брат оказался вместе с другим военным врачом, старшим его по возрасту и званию. И сосед, уточнив национальную принадлежность брата, сразу сказал ему, что не стоит даже надеяться на поступление туда из-за негласных указаний высшего руководства. Он оказался прав. Прекрасные знания брата , рекомендационные письма его руководства не имели никакого значения для экзаменаторов...)

   Летом того же года я в очередной раз гостил в семье брата. Однажды воскресным утром прозвучал входной звонок. Никого в гости брат не ждал, мы вместе пошли открывать дверь. За дверью оказался немолодой мужчина с большой чёрной с проседью бородой, в длинном брезентовом до пят плаще, с каким-то немалого размера заплечным мешком. Будучи уверен, что это очередной закарпатский проситель милостыни (в то время это было нередким), брат предложил ему зайти на кухню. Но мужчина вдруг спросил:" Вы доктор Бендиткис?". И лишь после утвердительного ответа зашёл на кухню, снял и положил на пол мешок. На предложение брата поесть попросил лишь стакан воды. Напившись, рассказал, что он приехал с Кавказа, специально в поисках моего брата. Оказалось, что один из спасённых братом солдат был его внуком. По словам пришедшего, в соответствии со старинными горскими традициями, при рождении внука  его дед закапывал в саду дубовый бочонок с коньяком. Выкапываться этот бочонок должен был лишь перед свадьбой этого внука, и коньяк этот выпивался старейшинами рода за здоровье новобрачных. Но когда его внук вернулся после длительного лечения домой и рассказал о своём чудесном спасении, было решено считать это вторым его рождением, выкопать бочонок, найти спасителя внука и подарить ему этот бочонок с уже двадцатилетней выдержки напитком. С этими словами мужчина развязал мешок, достал оттуда приличного размера бочонок, водрузил его на кухонный стол, крепко обнял брата, и, попрощавшись с нами всеми, ушёл, согласившись взять с собой лишь хлеб и бутылку минеральной воды...

   Некоторое время мы с братом и его женой молчали, переживая происшедшее... Затем мы  откупорили бочонок (это оказалось достаточно нелегко - всё было сделано "на совесть"). Там оказалось около пяти литров тёмно-коричневого, очень ароматного крепкого коньяка. Домой, в Бердичев, я привёз три бутылки этого напитка - отцу, среднему брату и мне...

                Москва

   После окончания мною учёбы в институте я был призван на воинскую службу. Когда я понял, где мне придётся служить - удивлению моему не было конца. Служба моя проходила в Москве. Хоть это и происходило в столице СССР, хвалиться было нечем - командир нашей роты - капитан Сучков, всё отдал "на откуп" сержантам, командирам взводов. Дедовщина процветала, первых полгода питание было отвратительным, пока не взбунтовались старослужащие. Командир нашего взвода - сержант - грузин, отчисленный из какого-то института за неуспеваемость (при этом он неоднократно похвалялся, что у него уже есть квартира в Москве и автомобиль...), терпеть не мог отделение, в котором служил я - там почти все были с высшим образованием после окончания ВУЗов. Редкая ночь проходила без визгливого крика:"Инжинери - падъём! На кухню - шагом марш!". Так наш сержант за бутылку водки "продавал" нас другим взводам, чья очередь была дежурить на кухне. Командование роты и полка наверняка знало о происходящем (во втором отделении моего взвода служили москвичи, один из них был племянником командира полка, их грузин не трогал...), но ничего не предпринимало.

   Но однажды в субботу меня вызвали в "дежурку" при въездных воротах на территорию полка. К моей великой радости, там стоял подполковник - мой брат! Он прошёл "дежурку", и, велев сопровождать его, пошёл к штабу полка. По дороге он объяснил мне, что его отправили на полгода в Москву для повышения квалификации и приобретения второй специальности - анестезиолога. Как оказалось, немалое количество операций, успешно проведённых хирургами, заканчивались плачевно из-за ошибок анестезиологов.(Именно так ушёл из жизни мой двоюродный брат - москвич Евгений Качай. Операция на ножных венах прошла успешно, а из-за неверно рассчитанной и проведённой анестезии естественное дыхание в норму больше не пришло. После отключения аппарата искусственного дыхания Евгения не стало...).  И военно-медицинское начальство решило обучить хирургов, особо проявивших себя при лечении больных, этой второй профессии... Перед штабом нас вдруг встретил мой командир взвода - грузин. Лицо его выразило целую гамму чувств - удивление, испуг, неожиданное понимание чего-то... Больше моё отделение никто ночью не будил...

    В штабе брат поговорил с начальником штаба - майором Быковским (единственным офицером полка, выглядевшим, в моём понимании, по-офицерски - стройным, всегда подтянутым, строгим, но в меру), и написал просьбу - поручительство. По возможности, попросил брат, под его ответственность, в течение полугода его стажировки отпускать меня на выходные дни в увольнение, для повышения моего общеобразовательного уровня. И сообщил, где он в это время в Москве будет находиться. Начальник штаба не возражал, и полтора десятка раз я был отпущен в увольнение. Так вошли в мою душу и навсегда поселились в ней художники - импрессионисты (а любимым музеем стал Музей изобразительных искусств имени Пушкина, при любой возможности я старался снова и снова попасть в него), оперы, балеты и симфонии П.И.Чайковского, увертюры Россини... Нам удалось посетить немалое количество музеев в самой Москве и в её окрестностях.

   В штабе при выдаче увольнительных записок нас всегда предупреждали об опасности военных патрулей в Москве. К моему удивлению, там буквально охотились на солдат с цветом погон, отличающихся от такового у самого патруля. У нас, военных строителей, погоны были чёрного цвета, и на моей памяти немалое количество моих сослуживцев, не нарушивших никаких правил при их увольнениях, попадало на гауптвахту после встреч с патрулями из других видов войск. И мы с братом выработали свою "тактику" - я шёл на несколько метров впереди брата, и неоднократно в мою сторону направлялись военные с повязками патрульных (обычно это был офицер в чине до капитана и двое сержантов). В таком случае я замедлял скорость движения, брат подходил ко мне и останавливался за моей спиной. Этого вполне хватало. Патрульный офицер что-то тихо говорил, патруль разворачивался и уходил в другую сторону.

   Но однажды, когда мы с братом направлялись к центральному входу Выставки достижений народного хозяйства (ВДНХ), я услышал громкий возглас:" Солдат, стоять!" Ко мне буквально подбежали два патрульных сержанта, потребовали предъявить увольнительную записку. Забрав её, они стали мне доказывать, что я нарушил множество правил, и сейчас они отведут меня в комендатуру, и там я узнаю все "прелести" гауптвахты... Их офицера почему-то рядом не было. В это время подошёл мой брат и спросил, в чём дело. Увидав подполковника, сержанты взяли под козырёк и встали по стойке "смирно". Один из них начал было объяснять, что они долго наблюдали за моими нарушениями порядка, и теперь уже мне не избежать наказания, а второй начал усиленно осматриваться по сторонам. Внезапно он что-то увидел, вернул мне мою увольнительную записку, схватил напарника за руку, что-то ему сказал, и они куда-то убежали... Нам осталось только непонимающе переглянуться...

   (Года через два, летним днём, подошёл ко мне в Бердичеве знакомый мне молодой человек по фамилии Мирошниченко - мы учились с ним в школе №9, в параллельных классах. Он рассказал мне, что после окончания военного училища его в чине лейтенанта оставили служить в Москве. И однажды он с двумя сержантами патрулировал в районе ВДНХ. Издали увидев и узнав меня, он приказал сержантам остановить меня для проверки и основательно припугнуть, выдумав любые с моей стороны прегрешения. А затем уже и он подойдёт, и "освободит" меня от наказания...
Насладившись исполнением первой части своего плана, он внезапно осознал, что рядом со мной остановился офицер куда более высокого ранга, чем он, и понял, что теперь могут быть неприятности уже для него самого. Поэтому он стал махать руками сержантам, показывая жестами, что нужно "уносить ноги"...)

   Случайно представился мне уникальный случай остаться на службе в Москве, получив офицерское звание и достаточно высокую должность. Руководство Министерства среднего машиностроения, к которому относился мой полк, решило организовать собственное производство ряда видов инструментов. С этой целью среди военнослужащих срочной службы стали разыскивать инженера, имеющего теоретические знания и практический опыт подобного производства. Мой армейский друг, Виктор Кульбачный, проходивший службу в штабе Главного управления, случайно услышал о поиске специалиста - инструментальщика, и рассказал руководству обо мне. (До службы в армии я закончил учёбу в техникуме по специальности "Инструментальное производство", и в институте по специальности "Технология машиностроения", и 5 лет отработал технологом в отделе инструментального хозяйства на станкостроительном заводе). Устроенный мне многочасовой экзамен я выдержал хорошо, и экзаменаторы, два молодых майора, заверили меня в том, что уже в ближайшее время моя жизнь полностью изменится. Осталось только заполнить анкету по требованию КГБ. Анкету я заполнил. Как оказалось, мой "пятый пункт" не соответствовал тайным постановлениям ЦК КПСС... И я впал в депрессию. Предсказывающий мне заранее такой поворот событий, мой брат (а я ему поначалу не поверил...) повёл меня в Большой зал московской консерватории на прослушивание 5-й симфонии Чайковского. Суть этого великолепного, но нелёгкого для неподготовленного слушателя, музыкального произведения как раз и заключалась во взаимодействии человека и его судьбы. И постепенно с помощью брата из подавленного состояния я вышел.

                Снова Ровно

   Когда брат отслужил в армии уже 28 лет, его отправили в отставку. На прощальном вечере главный хирург округа, генерал-майор, горячо поблагодарил брата за добросовестную службу, перечислил ряд сложнейших условий, в которых оказывался мой брат при необходимости проводить тяжёлые операции, и сколько жизней брат, несмотря на эти условия, спас. А позднее, уже в конфиденциальной беседе, рассказал, что трижды подавал вышестоящему начальству рапорт о присвоении брату звания полковника медицинской службы и повышения его в должности, учитывая его реальные заслуги, но все эти рапорта остались неудовлетворёнными... Всё тот же "пятый пункт"...

   Практически сразу брат устроился на работу в железнодорожную больницу. Слух об опытном хирурге - анестезиологе быстро разошёлся по городу, и больные, которым требовалось хирургическое вмешательство, всеми правдами и неправдами старались попасть именно именно в эту больницу...
При очередных моих посещениях брата я старался встречать его после работы рядом с больницей, и по дороге домой наслаждался беседами с ним.

                Отъезд

   В стране наступил кризис, стали задерживаться платежи, в магазинах опустели прилавки. Один из прежних коллег брата, рентгенолог по профессии, эмигрировав в Израиль, смог там даже устроиться на работу по специальности, и стал рекомендовать брату повторить его опыт. Брат подал заявление на выезд. Но... не тут-то было. Ему объяснили, что он числится в списке "невыездных", и ему будут отказывать в выезде за пределы страны ещё много лет... Выяснилось, что незадолго до его увольнения в запас, понадобилась срочная консультация хирурга для заболевшего офицера. За братом был выслан военный вертолёт. С необходимым для неотложного случая инструментарием брата доставили в какое-то совершенно неизвестное ему место. Кроме бетонной площадки, на которую приземлился вертолёт, там находились какие-то невзрачные строения. В одной из комнат и находился заболевший. Внимательно изучив все симптомы, брат пришёл к выводу, что необходима сложная операция, но в стационарных условиях. Получасовой полёт больной мог выдержать. Лётчик доложил начальству о решении брата, и о необходимости подготовки к срочной операции в окружном госпитале. Через короткое время вертолёт приземлился на поляне рядом с госпиталем, брат прооперировал больного, всё закончилось успешно. Но!.. Оказалось, что объект, на котором служил заболевший офицер, числился настолько секретным, что любой человек, оказавшийся поблизости, автоматически попадал в разряд "невыездных" на много лет...

   "Запрещённые" годы прошли, и Ося с Галей смогли выехать в Израиль. Они "осели" в городе Беэр - Шева, где к тому времени  уже жил их младший сын. Рассчитывать на работу из-за возраста уже нельзя было. Брат прилежно изучил совершенно новый для него язык - иврит, английским он уже владел в вполне достаточной степени. Некоторое время в семье брата жил его самый старший внук. И как он позднее вспоминал, именно целеустремлённая поддержка, наряду с обоснованной требовательностью со стороны его дедушки помогли ему вполне успешно определить выбор профессии и жизненный путь в целом...

   Очень быстро осваивался брат с доступными ему техническими новинками. Просматривая недельные программы десятков программ телевидения, заранее программировал свой видеоцентр на запись самых для него и жены интересных передач, если они шли в ночное время, а затем следующим днём наслаждался записанным. А затем пришла очередь компьютера. И теперь, кроме почти ежедневных телефонных переговоров, стали мы обмениваться и письмами в электронном виде...

   Но... Вслед за возрастом пришли тяжёлые болезни. Неумолимо захватывали они организм моего брата, нарушая работу многих органов. Брат держался очень мужественно, не сдавался, полностью доверяя врачам. Две операции, три попытки лечения облучением и химиотерапией заболевших органов оказались не достаточно действенными... Когда болезнь достигла головного мозга, при очередном телефонном разговоре брат сказал мне: "Стало тяжело решать "Судоку"... Через короткое время брата не стало...

   Ежедневно выполняю я рекомендованные братом гимнастические упражнения. И сколько ещё суждено мне судьбой быть в здравом уме, буду слышать я хрипловатый голос брата: "Привет, Борька! Как дела?", и  Иосиф, брат мой, будет всегда со мной!