В перерыве между секундами

Однажды, не скажу в каком веке или в каком году, время остановилось, все люди замерли, а процессы прекратились. Всё сиюсекундно встало, однако, за исключением одного человека. Первые часы тот, конечно, опешив, стал тормошить застывших людей, безумно кричать, ломиться в дома, отыскивая любое живое создание. Прошёл год. По окончании года с начала этой остановки времени человек привык к тому, что солнце на небе стоит на месте, друзья его обездвижены на входе в университет, улыбка его девушки ни разу не спала - она была очень довольна в тот последний живой миг; транспорт не гудит и вообще посторонних звуков нет, кроме тех, что водворяет он сам; привык, как ни странно, к одиночеству. Социальные потребности огрубели, став примитивными, – находя объектами своих связей любую из вещей, он начал общаться с мебелью и шторами, дверьми, с молчаливыми фигурами людей, с рукой, читал журналы вслух, и каждый «новый день» узнавал погоду в городах по всему миру; в день по городу. В Эдинбурге, например, сегодня - плюс двадцать два. А день его значился днём только когда наш герой просыпался. И вправду – считать дни без часов, без солнца, без движения довольно проблематично. Дарил цветы своей любимой, целовал её в щёку; хотел и большего, но поступить со своей бесчувственной девушкой так подло он себе не позволял. Один раз он всё же украдкой обнажил её грудь, однако от ответной реакции совести ему стало тягостно за этот поступок. Книги не могли уже спасать его от скуки, и он стал грезить. Он мысленно садил двух людей в одну комнату, один из них при жизни был человеком грешным, другой непременно человеком добрым. И вот, доброму человеку было позволено делать над грешником любые вещи: глумиться, надсмехаться, оплёвывать его, мучить всевозможными инструментами, иглами, ножами, раскалёнными и нет, уничтожать его, расчленять, и бездушно смеяться над тем. А грешнику запрещалось делать хоть что-то кроме бездействия, и кроме того, чтобы чувствовать дикую боль. Наш герой называл это: ад и рай в одном месте. Просто один из этих людей заслужил мук, другой заслужил удовольствия. «И разве это удовольствие?» – задавался он вопросом. «И разве, если вдруг когда-либо глумиться и мучить надоест? – разве это не станет бременем; а позже – самой мукой?» Сменилось одно десятилетие другим, если бы время существовало, но наш герой уже того не знал, и даже свои счёты он прекратил, дойдя до приступа бешенства на четвёртом году такой жизни. Случай возник единичный, выплеск энергии обрушил нашего героя на каждого встречного: он бил их без разбора, детей, стариков, но те были недвижимы; потом он истерил, болтал головой и слёзы из его глаз летели в стороны. Человек не слышал человека десять лет – один лишь свой проклятый, унылый, невозможный для слуха голос. Он молчал второй год. Умереть было тяжело, чертовски неприятно убивать себя; он думал, что это в разы больнее, чем быть убитым посторонним, особенно оттого, что ты знаешь каждую микроскопическую подробность своей смерти - она уже в твоей голове; поэтому он почти решался и не решался, вновь решался и вновь не решался – потратив на это почти год; затем это ему наскучило. Но время, ему одному принадлежавшее время, приобрело некую банальную функцию, насмешку над нашим героем – стало его садистом, его извращённым убийцей. Сыграв свадьбу со своей подругой, он занялся с ней любовью, насколько это было возможно. Поскольку это было невозможно, он мастурбировал, держа её за руку и целуя её в милые улыбающиеся уста, потом раскрыл её грудь и прикоснулся к ней. Так первая брачная ночь прошла успешно. Вскоре подруга «забеременела», и наш герой вновь начал отчёт времени. На тот момент мир без времени приближался к отметке в тринадцать лет. Наш герой время от времени покидал свой город ради интереса, ведь ему никогда этого не удавалось сделать в то время, когда мир был адекватен. Жена родила ему прекрасную куклу, похожую на неё; жена была необычайно счастлива. Герой наш всецело отдался воспитанию «дочери», однако это увлечение стало для него недостаточно убедительным. Отрезвев от странной игры в дочки-матери, ему следовало осуществить давнюю задумку – пуститься в далёкие-далёкие земли. Впрочем, от куклы он не избавился. За оставшиеся двадцать семь лет ему удалось повидать весь земной свет. Не раз ещё он думал о самоубийстве, не раз оказывался наблюдателем в той комнате, где заслуживающие рая мучили заслуживающих ада. С момента остановки прошло пятьдесят лет и вдруг время снова начало действовать. Люди продолжили с той же секунды остановки. Герою нашему шёл семидесятый год жизни.