Корень из Формы

Люди – чистое и гладкое стекло, которое наполняет этот город. Прозрачные, они смотрят пустыми глазницами в такие же пустые сердца друг другу. Я вижу на их лицах отпечаток счастливого миража…или миражного счастья?
В отражении зеркал пляшут разноцветные пятна заката. Здесь солнце всегда светит ярко и тепло, вверяя жителям Формы свое безмолвие. Здесь все чувствуют счастье и живут, не зная забот и проблем. Форма, в отличие от многих городов, которые я знал, светится зеленью: повсюду цветы, деревья. Самое удивительное: даже если жители, гуляя по вечернему розовому парку, увидят старые деревья, то они никогда не споткнутся об их узловатые корни.
Я работал строителем до того, как попал сюда, в Форму. Это единственное, что я помню из былых лет. Почему-то люди, которых я расспрашивал об их прошлой жизни, мне ничего не могли сказать. На их блаженные лица опускалась тень, когда они что-то пытались вспомнить, но откидывали эти мысли, словно это был дурной сон.
Я не помню, как оказался в этом чудесном городе, но я помню его с высоты птичьего полета. Это зрелище заменило бы все, что я раньше видел!
Форма являет собой город на пересечении двух каналов, образуя квадрат, разделенный водой на четыре равные части. Правая верхняя часть – зеленая зона. Там, насколько мне были верны мои глаза, я видел непроходимые леса. Не могу понять, что меня в них сначала удивило. Что странного в том, что хвойные растут рядом с пальмовыми? Моя нога еще не ступала на вековые корни дубов. Корни?
Там нет корней.
Правая нижняя часть Формы была отведена на постройку рабочих зон. Там люди создавали все для удобства и развития города. Левая верхняя часть стала заселенной территорией. Она сплошь была покрыта высокими стеклянными зданиями, стремящимися проткнуть шпилями небо. Здания казались очень узкими и хрупкими и словно звенели от ветра. Повсюду на шпилях блестели светоотражатели для того, чтобы исключить возможность использования уличных фонарей. Очень часто встречались металлические винтовые лестницы, ведущие из ниоткуда в никуда. Мне кажется, что их прямое применение – это декор города, стремящегося ввысь.
Чего я долгое время не мог заметить, так это отсутствия исторических музеев. Их нет! Ни одного намека на историю!
В кафе и ресторанах не висели картины, фотографии. Ни у кого не было фотографий, фотостудий, фотоаппаратов. Кажется, что жители в этом не нуждались.
Левая нижняя зона оказалась территорией досуга. Тут люди работали и развлекались. Но я в ту зону так и не попал. Она с высоты кажется невидимой. Это прозрачный пласт, окруженный водой, переливающейся всеми цветами радуги.
Меня с самого начала пребывания здесь влекла именно эта часть города, но по закону подлости я не мог туда попасть по неведомым мне причинам.
Как строителя, меня удивляли эти все здания. Ни одной площадки, ни одной машины я не видел. Эти здания росли, как грибы: быстро и незаметно. Это меня волновало и заставляло думать, что Форма не такая уж идеальная. И за эти мысли меня часто мучил шум в ушах, и звенела голова.
 
Форма не имеет границ ни времени, ни истории, ни памяти. Я это осознал, когда тщетно пытался вспомнить, откуда же я родом и как же меня зовут. Называйте меня Строителем, потому что любое имя здесь не имеет никакого значения.  В Форме все люди безымянны.
Я жил в маленькой комнате общего дома. Одна стена этой комнаты была зеркальная, а другая стена – прозрачная. И только другие две стены могли закрывать частичку моей личности от любопытства соседей. Они часто мне говорили: «Разрушь стены, они тебе ни к чему! Это лишняя преграда!» Я соглашался с толпой, но все равно делал по-своему. Общество со временем видело во мне странного горожанина и постепенно стало обходить меня стороной.
Ваш Строитель часто бродил в одиночестве по выхоленным улочкам Формы в поисках того, что вызывало постоянную тревожность и ощущение потерянности.
Я не мог выйти в Зеленую зону. Тот мост, соединяющий левую и правую части Формы, не возвышался над каналом, а наоборот опускался своей серединой в воду. Для меня остается загадкой, как горожане попадают из одной окраины города в другую. Я хотел бы побывать в лесу Формы, узнать, какой он изнутри, ведь мне приходилось его видеть только раз, когда я пролетал над городом.
Однажды утром, когда нестерпимое солнце заменяло мне будильник, я был крайне раздраженным из-за постоянного недосыпа. Я перебрал груду вещей, откопал старую любимую куртку и, хлопнув дверью, ушел прочь из общего дома. Утро выдалось прохладное: было зябко и ветрено. Мысли звенели в голове так, словно тысячи отбойных молотков тяжело опускались на раскаленное железо.
Я взъерошил волосы по старой привычке. После того, как снимаешь каску, волосы  выглядят неаккуратно, и приходится их кое-как приводить в сносный вид.
Привычное движение меня настигло врасплох. Я задумался: раньше, по окончанию отстройки нужного минимума, мы все вместе снимали каски и уходили в местное кафе на обед. Мы обсуждали, почему не приводят в порядок старые здания на окраине нашего родного города, зачем их продают. Мы обсуждали то, что каждым вечером нас всегда ожидают дома близкие люди. Мы гордились своими семьями, показывая друг другу фотографии.
Я невольно потянулся ко внутреннему карману потрепанной куртки. В кармане я обнаружил всякую мелочь: заколку моей маленькой девочки, которую она потеряла, жетон на проезд в городском метро, последний стик сахара из того кафе, где мы с бригадой часто обедали. Я покрутил в пальцах жетон, рассматривая выгравированное изображение станции метро. Эти вещи казались мне забытым отголоском прошлого и запретным явлением настоящего.
Я не заметил, как дошел до моста, ведущего через воду в Зеленую зону.

Вода плескалась где-то в двух метрах под моими ногами. Маленькие волны разбивались о причал на миллионы разноцветных осколков, блещущих в свете утреннего солнца. Металлический мост, узкий и длинный, уходил в воду. Однако жителям Формы казалось, что он уходит вдаль, и из-за этого нельзя было разглядеть его конец. Я решил дойти хотя бы до середины моста.
Его шаткая и гремящая конструкция заставила усомниться в том, идти мне дальше или нет. Но я все равно двигался вперед. Пройдя где-то четверть пути, заметил: вода испаряется, а ее капельки медленно и отчетливо поднимаются вверх с каждым моим вдохом. Достигая уровня мостовых перил, капельки лопаются, как мыльные пузыри, и оставляют радужный след в пространстве.
Через некоторое время я стоял посреди моста, висящего в густом тумане со всех сторон: исчезли радужные капли, исчез канал, исчезло все. Я протягивал руки ради любопытства – удастся ли мне разглядеть собственную ладонь? Казалось, я ослеп и сам состоял из сплошного тумана.
Но тут я споткнулся о порожек. Я перешел мост и оказался в Зеленой зоне, чего так долго желал.
Этот лес был таким же странным, как и вся Форма. Вместо привычной земли и травы здесь было тонкое бледно-зеленое покрытие, шаги по которому гулко отзывались эхом на весь лес. Стволы деревьев упирались в небо ветвями, и толстый слой облаков не давал мне разглядеть кроны. Я шел среди голых фиолетово-сизых стволов. Изредка на меня падал лист, давая слабую надежду на то, что я все-таки нахожусь в лесу. Прикосновение к древесной коре заставило меня усомниться в собственном существовании. Кора была холодная и покровом своим напоминала камень. В этом лесу – я убежден! – нет ни единой живой души.
От досады я начал поочередно вколачивать пятки в эту гладкую, как стекло, зеленую землю. Шум и звон проносился по всему лесу, отражаясь от каменной коры каждого дерева и влетая рикошетом в меня.
Я заметил, что место, которое я нещадно проламывал ногами, треснуло. Именно оттуда пошли трещины по всей поверхности леса, разламывая гладкость. Треснутая поверхность обнажила старые корни деревьев. Каменный покров коры разлетелся вокруг на множество черных, как уголь, кусочков. Предо мной открылся вековечный лес, вернувший свои корни.
Верну ли я когда-то свои корни? Я уселся в кольце сплетенных корней ясеня, вращая в пальцах заколку. Смогу ли я когда-нибудь еще увидеть мою девочку? Дерево роняло на меня свои листья, успокаивало шелестом кроны, которая разрезала потускневшие облака.
Моя жизнь была заключена в идеальный квадрат Формы, и как мне выбраться из него, я не знаю. Я надавил пальцами на веки. Снова привычное движение, которое я подцепил после того, как наблюдал за сваркой. И снова у меня в голове пронеслись воспоминания.
 
Я все вспомнил.
Это был четверг. Нашу бригаду послали осмотреть дом на Гольдовом Берегу. Кирпичное здание, годов так семидесятых, высотой в девять этажей выглядело не очень надежным. Оно возвышалось на пустыре среди разбросанных кое-как ярко-рыжих развалин частного сектора. Этот дом был построен для работников местного завода, который уже больше десяти лет не работает. От самих же работников остались только выцветшие тени на проломленных временем стеллажах.
Старое аварийное здание решили немного подлатать и продать частной фирме. Со стороны главного входа виднелась поблекшая от солнца и пыли красная вывеска: «Продам!» И кому понадобился этот дом на окраине города?
Я решил осмотреть, в каком состоянии находятся квартиры. По большей части, это были однокомнатные квартиры с высокими потолками и холодными стенами. Мне учтиво предложили снять квартиру за смешные деньги, и я, усмехаясь, из вежливости согласился на экскурсию по дому от пожилой женщины. Она завела меня в комнату, стены которой были побелены. По потолку ползла длинная трещина, напоминающая разряд молнии. В дальнем углу пылилось трюмо, а в противоположной стороне от него стоял тяжелый советский комод. Правее от комода трещала пружинами старенькая софа. Кухня тоже ни на что не претендовала: заржавелый рукомойник, старая газовая печка, шатающийся столик и такой же неустойчивый табурет. В уборную я побоялся заходить.
«Не роскошь, конечно, но жить можно!» - сказала мне пожилая женщина.
- Интересно, почему тут квартиры так дешево стоят? – спросил я новую знакомую как бы невзначай.
- Балконы здесь обрушиться могут в любой момент, - как ни в чем не бывало ответила старушка.
Я прокряхтел что-то невнятное.
- Ну и люди здесь пропадают, - заговорщицки подмигнула мне она.
Я не придал никакого значения словам этой сумасшедшей женщины. Открыв дверь в тамбур, я заметил узкий коридор, стеллаж которого был зашторен. Природное любопытство не дало мне пройти мимо. Я одернул шторы и сунул лицо в пыльную неизвестность.
Именно тогда я провалился в новый город, в Форму.

Люди в моем родном городе всегда не верили в то, что живут реальностью. Они строили воздушные замки, которые после некоторых малозначимых событий бесшумно разрушались, оставляя в сердцах своих создателей разочарование. Жители старались убежать от реальности мыслимыми и немыслимыми способами: они много пили, употребляли наркотики, много спали и еще больше молчали. Каждый раз возвращение в реальность из иллюзорного мира повергало людей в полную безнадежность. Люди перестали радоваться, разучились мечтать.
По крупицам жители создавали ту самую Форму, заложником которой невольно стал я.
Форма – это мечта об идеальном городе, где люди не знают ни забот, ни бед, ни проблем. Они не скрываются друг от друга: всё вокруг слишком ясно, слишком прозрачно.
И вот среди этого идеала появляюсь я, разрушитель покоя, который упорно твердит про себя: «Этот город – мираж! Мой город – внутри!» Я разбиваю тишину в этом форменном мире, вспоминая истинное содержание, и кричу, обращаясь ко всему, что является Формой: «Иллюзия!» Мой крик разрушает Форму, ведь я в нее не верю. Меня пытаются догнать жители, возмущенные и злые. Однако я могу возводить стены, в отличие от них. Они же умеют только сжигать мосты.
Они хотят жить в идеальном мире, опустошая себя. Я хочу жить в мире реальном, пускай и тяжелом, жестоком… Но я буду полноценным! Я буду, черт возьми, живым!
Разбежавшись, я прыгнул в воду.

Подо мной распростерся в воде древний город, жителями которого были разноцветные стайки рыб. Узкие дворы были безлюдны и тихи. Никто и никогда не мог потревожить ил на дне старого поселения – захоронения всех идеальных миров. Резные арки, оплетенные водорослями, манили меня. Я, как завороженный, опускался на дно.
Сквозь толщу воды я видел в расплывчато-синих тенях свою память. Течение возвращало мне все те чувства, которыми я был наделен до того, как попал в Форму.
Сколько городов хранит человеческая память? Сколько памяти хранят человеческие города?
Форма не знала, что такое память. Память была пустышкой для формы. Знал ли я, что такое память? Конечно, знал, только сейчас не помнил.
Я видел солнце, пробивающееся сквозь воду. Его лучи едва достигали спокойного дна пустынного города. Порой солнце закрывали плавающие на поверхности реки лилии. Вот так жил неизвестное количество времени и не знал, что есть еще и другие миры. Теперь я понял, куда вели другие мосты Формы. Они все вели в то место, которое жители судорожно хотели позабыть, но стереть полностью из своей памяти не смогли. Иногда люди мосты не сжигают, а топят для того, чтобы потом при любой удобной возможности вновь возвести над рекой.
Я видел над собой проплывающий чужой город, воплощение чужой фантазии. Мой город, несчастный, пыльный, с грязно-желтыми рассветами, жил всегда внутри меня.
Я не хотел опускаться на дно заброшенной памяти чужих людей, для которых эта память – пустышка. Я хотел вернуть свою память, свой город! Не знаю, сколько времени я опускался на дно и был в состоянии размышлять. Мне нужно было барахтаться в воде, чтобы не утонуть в подводном городе. Я отчаянно не хотел верить в чужую иллюзию. Мне было ради чего жить!
«Это все иллюзия!» - прозвучало у меня в голове.
Я с силой ударил ногой в воде, оттолкнувшись вверх. Сбрасывая с себя оковы наваждения, я стремился выплыть во что бы то ни стало. Опускаться на дно было так легко, а вот глотнуть воздуху на поверхности – так трудно! Я всплывал, я выбивался из сил.
Наконец обессиленный, я вынырнул из своего идеального миража наружу.

Вода бежала уже через край и со звоном лилась на пол. Я некоторое время не мог сообразить, что вообще происходит, где я. А вода все заполняла маленькую белую комнату.
- Славка! Когда ты уже научишься выключать воду?! Снова соседей затопили, - надоедливо-истерично кричала за дверью какая-то женщина.
Похоже, я заснул в ванной. В который раз уже? Обмотавшись жестким полотенцем, я вышел в прохладную комнату. На меня раздраженно смотрела женщина в растянутой футболке и грязных штанах. Волосы женщины были собраны в неаккуратный пучок и имели грязно-желтый цвет с едва заметной зеленцой. Лицо – и того хуже – было злого, желчного цвета.
- Слава! Хоть бы раз уделил мне внимание! – продолжало чирикать это существо.
Меня будто огрели камнем по голове. Я не помнил это место, эту женщину. Молча собрал свои вещи и незаметно ушел туда, куда меня вели ноги. Выйдя за порог этого дома, я узнал все, что меня окружало. Я вернулся в свой настоящий мир!
Кто бы мог подумать! Заснул в ванной, в собственном доме! В собственном ли?
Я встретился с моей девочкой, вернул ей заколку, и мы двинулись в кино, по пути безжалостно истребляя огромный рожок мороженого.
- Папа, приходи к нам почаще! – услышал я воркование своей дочери.
Люди – чистое и гладкое стекло, которое наполняет этот город. Прозрачные, они смотрят пустыми глазницами в такие же пустые сердца друг другу. Я вижу на их лицах отпечаток счастливого миража…или миражного счастья?
Но я уверен теперь точно: мое счастье не мираж. Мое счастье растет, плескаясь в детстве и пуская кораблики в ручьях. Мое счастье цепляет синие заколки в золотистые косы. Мое счастье верит в чудеса и рассказывает об этих чудесах всем своим одноклассникам. Мое счастье учит меня верить в чудеса, и что самое удивительное – удачно!