Скоро лето

               
Любое время года наполнено особенной прелестью. И о каждом можно говорить бесконечно и с удовольствием.

По-своему прекрасно перволетье. Кто запамятовал значение этого слова, напомню: это начало, первая пора лета. И не обязательно перволетье может совпадать с календарным началом его – первого июня. Обычно это конец мая, самое начало июня, когда луг из золота одуванчиков превращается в сплошную молочно-матовую пелену: созрел на верхушках белый пух и белесым туманом стелется по скрытой им траве.

Нахожусь на террасе, пристройке к деревенскому дому. Кстати, террас две: одна с выходом на юго-восток, другая – на юго-запад. Ранним утром сижу на юго-восточной. На ней хорошо встречать утреннюю перволетнюю зарю и солнце. Изумляешься звонкому пробуждению всего на свете в сочетании с тишиной, то есть безлюдьем. Никого. Ни души. Только ты и море света от восходящего солнца. Легкое, почти неуловимое дыхание ветерка-лесовея. В прохладном утреннем воздухе растворяются едва уловимые запахи хвои. Рядом, словно кто нечаянно тронет басовую струну, прогудит и растает в воздухе шмель.

Уже вовсю горя, сияет солнечное утро. В расцвеченных лугах золотом на солнце блестят росинки. На заброшенном соседском пустыре сверкают свежей зеленью молодые березки, время от времени шалят листочками юные осинки, недвижимо стынут в тумане шатры из ив и густого лозняка. Одинокий молодой дубок успел распуститься полным листом.  А в широких прогалинах между деревьями в алмазной росе летнего утра горят лилово-красные озерки иван-чая, снежно белеют лепестки нивняка, или поповника, почему-то ошибочно причисляемого к ромашке.

Соблазнительный медовый дух пронизывает воздух. То расцветает неподалеку липа. А с заброшенной песчаной пашни, поросшей молодыми сосенками, с чистых полянок, веет таким сладким земляничным духом, что  невольно тянешься к  чаю из самовара, который уже шумит, посвистывая, призывно зовет к себе, серебряно журчит в чашку через открытый кран. Душистый пар струится из чашки, гаснет, растворяясь в недвижной утренней прохладе, смешиваясь со всеми запахами перволетнего утра.

Стараюсь бесшумно отхлебывать чай, чтобы не нарушить природной  мелодии утренних музыкантов. Сверху вниз время от времени блеет бекас, посвистывают в поднебесье почти невидимые глазу кулички, скрипят в лугах, перекликаясь друг с другом, коростели, коротко, недовольно мычит в болотах выпь, без устали тинькает на коньке дома овсянка, щебечет на проводах ласточка. А в густых зарослях ивняка, молодого вишенника, по всему деревенскому околотку неистово бьют соловьи. Всё громче и восторженнее заливаются на все голоса горихвостки, зарянки, дрозды, славки, зяблики, пеночки-веснянки. Перволетний птичий оркестр играет повсюду, ни на миг  не умолкая. Трещит, садясь на электрический столб, аист-одиночка по имени Гриня. Он еще очень молод, поэтому не первый год холостяк. Но упрямо ищет себе подругу, зовет в гнездо, заросшее  тоненькими ракитовыми лозинками.

…А к концу дня, после работ на грядках, когда свечереет, перехожу на террасу с видом на юго-запад. За лугами в зарослях серой ольхи и густой черемухи тихо течет речка Свапа. Там время от времени восторженно трубят свапские журавли.

Где-то там, за свапскими холмами, за их синими вершинами, прячется гаснущее солнце. А лучи его  пронизывают часть поднебесья и горят на луковых стволах соснового леса. Позолоченная сосновая колоннада нестерпимо бьет по глазам.

Сгущается пурпурный сумрак заката. Тихий деревенский околоток дремлет в сосредоточенном молчании теплого вечера. На закатном небе ярко загорается Вечерняя звезда.

  Цепенея от тихого восторга, который обязывает жить и любить всё  живое на Земле,  встречаю я перволетнюю ночь, всю в соловьином бое, который не затихнет до середины июня – до наступления красного лета.