Эхо войны

Светлой памяти моего дорогого отца
Мельченко Тараса Михайловича
посвящаю

Было утро. Частый мелкий дождь сыпал с низкого светло-серого неба. Казалось, за этой непроницаемой пеленой нет, и никогда уже не будет небесной голубизны, яркого солнца. Это ненастье наступило после продолжительной изнурительной жары. Тогда кругом громыхало, горело, дымилось. Эскадрилья фашистских бомбардировщиков держала путь на Восток. Отставший самолёт кружил над головами. Наши нечастые пулемётные очереди в никуда… Наконец, самолёт набрал нужную высоту и… пара фугасок попали точно в цель. Раненые. Убитые. Паника…
…Грохот танков заполнил окрестность. Немецкая пехота, находу, с гиканьем спрыгивала с танков. Раненых добивали выстрелом в голову, а то и прикладом. Остальных, с вяло поднятыми руками – в плен.

Им – нескольким десяткам бойцов-ополченцев, удалось выбраться из этого пекла.
Пошли лесом, недалеко от просёлочных дорог, в надежде встретить наши регулярные части. Долго плутали. Разделились на группы. Измотанные от длинных безрезультатных переходов, они пребывали в смятении, теряли ориентиры. Под ногами пружинил подсохший торфяник. Бывалые ополченцы знали: после знойных дней, возгорание торфяника могло случиться в любой момент, даже при последующей дождливой погоде. Потому, пошли к просёлочной дороге.
Судили да рядили, куда лучше свернуть, чтобы встретиться с нашими. Ругали высоких командиров за отправку их на защиту Ленинграда с винтовками, которыми не выстрелишь – патроны не подходили. Да и те винтовки не всем достались. Много безоружных, и стрелять – то толком не умели – это молодые. Ну, а пожилые дяди (от 40 до 45) ругались похлеще. Во всём том безобразии виделась вредительская рука.
 Население страны было хорошо информировано о «врагах народа» – шпионах, вредителях. Частые разоблачения ответработников, военных в чинах, учёных, отнимали покой этой категории советских граждан. В свою очередь, простой люд охватила всеобщая подозрительность.
Много было и паникёров. Рассуждали о немецком напоре, их ультрасовременном вооружении, экипировке. Смущали людей своими утверждениями, о скором разгроме нашей армии и покорении советского государства.
До войны никто себе таких речей не позволял. Народ верил Сталину и, конечно, в нашу, в недалёком будущем, богатую передовую державу.
Набрели на деревню. Напуганные жители. Ни немцы, ни наши к ним в деревню не заходили. Приняли. Обсушили. Накормили. Решили здесь заночевать. Они с Осей устроились в дальнем углу сеновала. Остальные, поближе к широкому проёму, чтобы не прозевать непрошеных гостей. Здесь они отоспались. Это было их последнее прибежище. Конечно, глупо вели себя, когда крикнули им, чтоб не трогались с места – немцы в деревне, чтоб затаились. Те, видно, успели удрать. Не утерпели они. Выскочили из своего сенного тайника. И наутёк… Поймали…
1-й полк народного ополчения Фрунзенского района Ленинграда, попавший в окружение, брошенный на произвол противника, без поддержки кадровых армейских частей, практически невооружённый и слабо обученный, положил свои жизни, так и не участвуя в защите Ленинграда. Начались и завершились эти роковые события под Лугой в начале августа 41-го.
Пленение для наших людей – позор. Потому, следовало, как говорится – пасть в бою. Но, бой для них мог быть только рукопашным. Однако такие героические фантазии не могли быть допущены отлично вооружённым противником.
Чем быть убитыми, сдались в плен. Молодые. Жить хотели. Ося плена боялся. Еврей. Тогда им уже было известно, что могло ожидать его в плену. От документов оба избавились вовремя. Ким, чтоб поддержать товарища. Знали, простым солдатам бояться нечего… Плохо знали…
Кому посчастливилось после тяжёлого немецкого плена остаться в живых, и после войны вернуться на родину, часто попадали в свой, «отечественный плен». Этот плен, на родной земле, многим стал безымянной могилой.

* * *
В немецком плену хватили они лиха. За год до конца войны сбежали. Худющие, вечно голодные, замученные и злые на немецких мучителей.
Эти события чётко сохранились в памяти Кима Иваницкого.
В начале войны ему исполнилось четырнадцать. К тому времени он закончил семилетку. Был ростом выше всех мальчиков в классе. Ушёл на фронт за компанию с парнем из соседней квартиры – Осей, которого направили добровольцем на защиту Ленинграда. Тогда, его «белый билет», по причине плоскостопия, военкоматские не приняли во внимание. Да и сам он рвался на защиту Ленинграда. Жил с тёткой. Ему исполнилось девятнадцать, и он не возражал захватить с собой на войну Кима – толкового симпатичного парня. Выглядел он на все шестнадцать. Ушёл Ким на войну тайком от бабушки.
Отца – главного инженера номерного закрытого предприятия, так называемого, «почтового ящика», в начале 39-го арестовали, якобы, за антисоветскую деятельность. Мать через неделю умерла от очередного сердечного приступа.
Остался Ким с бабушкой. К удивлению соседей, их не тронули. Уже в сороковом, по запросу родственников, получили известие из Дальлага о смерти отца. Бабушка долго разбиралась с этим названием, ни то города, ни то деревни. Объяснение получили от соседа с нижнего этажа – командира НКВД.
Никаких анкет Ким не заполнял. Не числился в полку. Просто пристроился к Осе. После и зачислен был. Их экипировали в гимнастёрки и штаны, тяжёлые ботинки с обмотками. Обидно, винтовок на каждого не хватало, с патронами тоже проблема. Обещали вооружить всех в полевых условиях. В Красногвардейском укрепрайоне их спешно обучали воинской премудрости. Последнее место дислокации – под Лугой. Занимались оборонными коммуникациями – возводили блиндажи. Окопы вырыты, до них, нашими девчатами.
В общем, пока трудились в сносных условиях. Ночевали с комарами-кровопийцами под открытым небом, благо погода позволяла. Занимались ещё и военной подготовкой. Стреляли в цель, чисто теоретически. Зря патронов не изводили. Винтовки Киму так и не досталось. Выдали по две гранаты каждому.
Месяц прошёл более-менее сносно. Правда, стёр ноги в кровь тяжёлыми ботинками. Ходил больше босиком. Купались в соседнем озере. Близко река Луга. Ждали врага и готовы были дать отпор фашистским оккупантам.
Командир полка, начальник штаба, замполит – сугубо гражданские, немолодые мужчины. Они, наверняка, понимали всю тщетность надежды на желанную победу, в предстоящей встрече, с хорошо вооружённым противником. Однако подбадривали, уверяли в скорой помощи наших регулярных частей. А что потом? Канонада приближалась… Вспоминать этот ад не хотел.

* * *
В плену не оставляли мыслей о побеге. Ждали удачного случая. Знали, за попытку побега – расстрел. Но находились смельчаки, делали подкопы – лазы, под колючей проволокой. Дело такое не подготовишь за один день. Да и бесполезно. Заделают быстро. Накажут невиновных. Для устрашения. Потому решили сбежать другим путём.
Пожилые соседи по бараку побегов не совершали и не одобряли такие действия. За одного сбежавшего, по правилам лагеря, расстреливали десяток остальных – покорных доходяг. Побег из лагеря случай редкий. А как поймают… Мешок с костями. Если ещё дышит – в душегубку.
Работали они, с раннего утра допоздна, на лесоповале. Зимой на морозе, осенью под дождём. Голодные, замученные. Руки, ноги в крови… В лесу люди падали замертво, тут же, их товарищи и зарывали. Команду пополняли новыми доходягами. О побеге в лесу думать не приходилось. Не было сил бежать от разъярённых собак замученному, усталому и голодному.
В начале весны 44-го отобрали их – сотни три, может и больше – молодых, пока не достигших критической массы тела, лагерников. Погрузили в два больших «студебеккера» с длинными прицепами. Им ещё повезло, как правило, перегоняли пленных, из лагеря в лагерь, пешим ходом. Поняли, везут их назад, на Восток. Сидели на дне кузова вповалку. Погода холодная. Тряслись весь день. Без еды и питья. По нужде, пинками выпроваживали всех сразу, только раз. Охрана с собаками торопила. В пути, побег дело заведомо проигрышное. К концу дня выгрузились. Лагерь показался необъятным. Загнали в пустой дырявый барак. Со всех сторон, с крыши всю ночь мочил холодный дождь. Холод пронизывал до костей. Сидели вповалку на цементном полу. С рассветом, похоронная команда выволокла порядка сотни мёртвых и еле живых – молодых парней. Понимали, живых ждала газовая камера.
Сутки без питья и еды латали барак. Холодный и тесный, стал он им ночлежкой. Только в обед дали перлового супа (пили прямо из мисок) и стакан тёплой воды.
Вся территория лагеря обнесена в несколько рядов колючей проволокой и электропроводом, укреплёнными на тяжёлых высоких бетонных столбах. В ночное время по проводам пропускался электрический ток. Точно, как и в первом лагере.
Вначале работа была по латанию крыш и стен бараков. Питание, ещё и хуже, чем в предыдущем лагере. Зачерпывали суп из мороженой картошки, иногда с тухлой кониной, консервными банками, черепками от посуды. Ложек не было. Обессиленные люди умирали сотнями. Кое-как умывались в грязной стоячей воде. Нижнее бельё покрывалось зловонной коркой грязи. Людей превращали в скотину.
Каждое утро их команда выносила из бараков по сотне, а то и две, трупов.
Наказание тоже отличалось изощрённой жестокостью – пленного сажали в камеру рядом с бараком. Трехметровая в высоту, крыша из густо натянутой колючей проволоки. Пол цементный. Размер камеры один метр на полтора, короткая дверца, как в собачьей будке. Человек туда мог заходить только на четвереньках. Проволока над головой не мешала дождю и снегу. И в таком положении через три – четыре дня узник умирал. Зимой и раньше. Или наказывали поркой – дубинками, нагайками, железными плётками. Таким образом, человека забивали до смерти. Развлекались и стрельбой в живую цель. Причём нарушения пленных провоцировались самой охраной, что поощрялось начальством.
Было ясно – долго в этом лагере они с Оськой не продержатся. В прошлом лагере, на лесоповале, такая же участь ожидала пленного, то же питание (правда, ложки были), те же условия. Но, хотя бы не было такого повального изощрённого издевательства, со страшной гибелью человека, на потеху. Удавалось умыться не в болоте.
 В начале весны дали задание, – убрать территорию в стометровом радиусе вокруг лагеря. Такие условия для побега им с Оськой показались подходящими. На вышке – вооружённый солдат; периодический обход охраны с обученной злой овчаркой. Здесь требовалась большая изобретательность и хитрость, чтобы не быть пойманными.
Поняли, такой обстановки может больше не случиться – чтобы за лагерем, да и все действия охраны можно просчитать. Заранее продумали план действий. У Оськи – наблюдение солдата на вышке, у Кима – охрана с овчаркой. Страшно, почти безнадёжно, однако, решение приняли. Понадеялись на русский «авось»
… Удача им сопутствовала. Неподалёку от лагеря речушка. Скатились с крутого берега. Вброд, по шею, когда и вплавь. Казалась неглубокой и неширокой. Однако – глубокая, и вовсе не узкая. На другом берегу – мокрые, синие от страха и холода. Сразу в густой кустарник. Решили бежать без остановки. Кусты, кусты, кусты чуть покрытые молодой листвой. Дальше редкий лесок…Сделали остановку. Силы ушли. Сели на соседние пни. Надеялись, погони не будет. Наверно река спасла…Стали думать, куда податься… Где Запад? Где Восток? Знали, находились они в западной части Восточной Белоруссии.
Уже после плутания в лесах, наверно, на другие сутки их побега, голодные и замерзшие, вышли к деревне. Здесь приблудилась к ним девочка-цыганка. Зовут Сабиной. Сказала, из лагеря сбежала, из какого, сама толком не знала. Дескать, уже это второй её лагерь. В рваном грязном платьишке, куртке с чужого плеча. Чумазая. Голодная. Просила у них хлеба. Сами они питались водой из речушек, берёзовыми листьями – остатками после зимних заморозков, молодой зеленью с кустов. Можно сказать, ничем.
В этой первой глухой деревеньке их накормили. Чугунок мороженой картошки в мундире на троих. Ополоснулись в соседнем пруду. Обсохли на весеннем солнце. Свою лагерную рвань сменили на чистую ветошь. Хозяева попались хорошие. Белоруссы. Прожили у них, наверно, с неделю, может и больше. Ушли на Запад рано утром, как кончилась дождливая неделя. Мудрый старик-хозяин предупредил об опасности минных полей. Обязательно обходить места боевых действий. Тогда война ушла вперёд. И Советы, как выразился старик, в основном, разминировали опасные участки.
Путь их проходил меж двух враждующих армий. Следовало улавливать моменты затишья канонады. Не бросаться сломя голову в ближайшую деревню, хутор. Быть денно и нощно начеку.
...Шли вблизи просёлочных дорог, чтоб не заблудиться в лесу. Паниковали, услышав звуки канонады. Высоко в небе гудели армады самолётов. Ребята безошибочно различали – самолёты немецкие. Но всё чаще самолёты летели на Запад. Наши. «Неужели бомбить?» В тот момент их с Осей переполняло чувство гордости, большой любви к своей родине. Однако, назад возвращаться трусили… Мечтали о нашей победе. Если повезёт, попытаться добраться до Швеции. Знали от пленных – эта страна осталась свободной от немцев.
У одиноких женщин с детишками в холодную зиму жили по две недели, и дольше. Конечно, помогали по хозяйству.
А дальше, Ося пропал. В назначенный срок к ним не вернулся. Ждали. Искали в окрестности. «Галка» считала, пригрела его какая-то добрая верующая католичка. Так что, дальше шли они уже вдвоём. Только на Запад. Маленькая она, тонкая, с чёрной головкой, в своём тёмном детском платьице, в чёрной, подпоясанной куртке с чужого плеча, походила на галку. Объяснял ей, дескать, у нас, у русских есть такая птичка и имя женское то же – Галка. Он её часто так называл, и она не обижалась. Объяснялись по-польски и по-немецки. В школе Ким учил этот язык. Мама – учительница немецкого, понемногу его обучала. Так что, с немецким справлялся. Сабина быстро освоила азы русского. Впоследствии хорошо понимали друг друга.
Больше пускали их на постой старики. Просили помощи по хозяйству: дров напилить, наколоть, сараюшку залатать, забор поправить.
Однажды случилось им поесть вдоволь курятины. Загодя предложили ту куру зарезать и ощипать. Ким долго не решался рубить курице голову. Дед-хозяин помог. За такое гостеприимство с благодарностью отрабатывали.
Был случай, набрели на глухой хутор. Дедушка с бабушкой и не знали толком, между кем война, и под какой властью их хутор находится. Жаловались: брошены детками и внуками. Очень дорожили своей живностью – козой, курами с петухом, также собакой и трёхцветной кошкой, приносящей счастье. Какое у них теперь счастье, и когда оно у них было? Жмых заменял им хлеб. Просили их с Сабиной оставаться подольше. Они и оставались. Помогали уборкой по дому. Сабина грязное их жильё вымывала, вычищала, горшки отчищала, отмывала. Они вместе печь подбеливали. Плиту чистили. Золу выгребали. Он воды впрок натаскивал. Здесь тоже питание было хорошее.
По настоянию Сабины, частенько лезли в холодную воду озер, или мелких речушек. Мылись. Обходились без мыла. Песком. Он слушал её. После она сказала, следует им идти к реке Одер, (по-польски Одра). В той стороне дом её родных.
Большие деревни обходили стороной. Обязательно сначала узнавали о немцах, и о наших войсках. Боялись ненужных встреч. Спрашивали работу. Не гнушались и чистить уборные. Зато были сыты и обуты и ночевали не под открытым небом. Много разных мелких, и не очень, случалось происшествий за те месяцы, что шли они – и он, и она – каждый к своей цели.

* * *
Весна на дворе. В польских деревнях, освобождённых польской Армией Крайовой, работу иногда предлагали, однако относились к ним с недоверием. Часто гнали прочь. Они с Сабиной от своих правил не отступали. Останавливались, по возможности, в небольших деревнях, лучше на хуторах. Красная Армия шла следом за «Крайовой», потому были они внимательны и осторожны.
Попадались и сердечные поляки. Сабина объясняла, что поляки они, жили в Ченстохове, сбежали из немецкого плена. Увезли их далеко в Белоруссию. Оттуда и идут домой. Смышлённая Сабина умело сочиняла легенды. Ким дивился её находчивости.
Фамилия Сабины – Кристан. Её фамилию, имя хорошо запомнил. Рассказала свою историю. Жила с отцом и мачехой в Ченстохове. Рядом фашисты построили лагерь для немцев, которые против Гитлера и наполовину евреев. Мачеха, умом тронутая, всё угрожала отцу и ей лагерем. Она и засадила отца в лагерь. Её папа цыган. Эсесовцам это без разницы. Цыган тоже сживали со свету. После и её туда же, к отцу. Только не встретилась там с отцом. Отправили её в лагерь, где почти одни дети, некоторые с матерями. Оттуда и убежала. Раньше жили с отцом и матерью в Бреслау. Мать её немка. Умерла родами и мальчик умер. В Бреслау у неё родня с маминой стороны. Туда и идти следует.
Он, как сейчас, видит её круглую тёмную головку, с чуть отросшими волнистыми волосками. Маленькую. Тоненькую. Черты лица забыл. Не поверил, что с ним одногодки. Ему в марте уже 18. Он был намного выше. Никаких документов ни при нём, ни при ней. Шли они строго на Запад. Война подходила к концу. Таких бродяг, больше молодых, много шастало по лесам и просёлочным дорогам Европы. Главное не попадаться ни армейским, ни местным властям.
Однако попадались и не раз. В первый, ещё в Литве. Деревенский староста, заинтересовался ими, сиротами – девочкой и глухонемым братом, бежавшими из немецкого плена. Пронесло…
Другой раз, уже в Польше – развед-отрядом Армии Крайовой. На их счастье, тоже обошлось.

* * *
Уже будучи студентом Копенгагенского университета, Ким узнал от своих сокурсников-поляков много нового об Армии Крайовой, сформированной из польского подполья, после вторжения немецких войск, ещё в 1939 году. Впоследствии – крупнейшее партизанское формирование в Европе, во главе с правительством в изгнании, находившимся в Великобритании. Диверсии, взрывы немецких эшелонов с вооружением, подрыв мостов, стратегических коммуникаций и прочие действия подобного характера в начале войны, входили в тактику Армии Крайовой.
Дальше, в процессе своей деятельности, это партизанское формирование превратилось в хорошо экипированную армию, порядка четырёх тысяч человек, в состав которой входили кадровые офицеры, офицеры запаса и отставники, служившие в польской армии до отставки. Солдаты представляли разнородную массу: националисты, демократы, представители крайне правых сил. Армия производила своё вооружение – гранаты, винтовки, патроны, карабины. Многие отряды Армии Крайова имели на вооружении станковые пулеметы, миномёты и даже артиллерию. Лондонским польским правительством в изгнании снабжалась Армия Крайова денежными средствами и военными грузами – миномётами, взрывчаткой и другими необходимыми материалами, воздушным путём.
До прихода наших частей, в Вильнюсе велись ожесточённые уличные бои между Армией Крайовой и немецкими оккупантами. Дальше присоединилась наша армия. Впоследствии армия Крайова взаимодействовала с нашими наступающими частями 3-го Украинского фронта. Велось совместное патрулирование освобождённых городов.
В дальнейшем, органами НКВД были пресечены действия этой армии, которая имела свои планы на Литву, прилежавщие к Польше территории на востоке страны и, даже, на часть территории Венгрии. Также пыталась навязать польскому народу политику, идущую вразрез с планами Советского Союза – не допустить в Польше, свободной от гитлеровских захватчиков, капиталистического режима. Потому были приняты меры, одобренные товарищем Сталиным и Политбюро – упредить эти планы руководства Крайовой.
В середине июля 44-го поэтапно, войсками НКВД, Армия Крайова была окружена и разоружена. В короткие сроки прошедшим проверку, солдатам и младшим офицерам предложено примкнуть к вновь организованной 1-й Армии Войска Польского.
После подобной акции старшие офицеры командования Армии Крайовой пропали без вести. Как понимали эти ребята, родственники которых – офицеры этой армии, были они все расстреляны без суда и следствия.
Ким не выразил удивления такому завершению деятельности этой армии. Действия наших органов Госбезопасности не могли закончиться иным результатом, по определению.
* * *
… Последний раз – уже в Германии, нашим солдатам-разведчикам попались на глаза. Мимоходом задали вопрос Киму – «кто такие». Слушать Сабинины объяснения на польском, вперемешку с немецким, о глухонемом брате, не стали. Нашли деда старого. Ещё в Первую Мировую был в русском плену. На все их вопросы толково отвечал на русском.
Плутали они по дорогам без малого, год. Часто в глухих деревнях, хуторах люди и не знали, под какой властью находятся.
По большому движению на дорогах, по весёлым выкрикам поняли – войне конец. За месяцы их скитаний лица обветрились, тела округлились. Деревни чуток возродились. Люди стали веселее, приветливей. Всё больше предлагали работу с питанием.
Уже перед концом их странствий, заночевали они в сарае, на старом колючем сене. Хозяйка – полька, кинула им подстилку. Загодя помылись в баньке. Дали им, кой-какую чистую одежонку. На этот раз не выдержал Ким близости девичьего тела. Уже налитые груди заставляли верить в её зрелость. Обнял девушку. Утонула она в его объятиях. Вместе оказались в глубокой сенной люльке. Показалась она ему первой красавицей и умницей. Неловок он был, однако его сильное желание обладать не оттолкнуло её. Она была ласковой и податливой.
По прошествии многих лет, он не забыл своего первого опыта близости с женщиной. Мысленно улыбался своим наивным, неуклюжим, ласкам.
Тогда, утром, она, очень серьёзно сказала – «вот, мы теперь муж и жена. Ты любишь меня, и я люблю тебя. Запомни этот день» Он запомнил. Подумал, этой цыганско-немецкой девочке не больше четырнадцати, может даже и меньше. За время их плутаний по Европе он ещё больше вырос и возмужал. Сабина тоже подросла, но, всё равно, казалась маленькой девочкой. Однако физические признаки женщины, её сметливый ум, рассудительность, практичность не шли ни в какое сравнение с ним – длинным, восемнадцатилетним парнем-тугодумом.
Расстались в предместьях Познани. Она пошла к немецкой границе, в Бреслау, он на Северо-Запад. Решил податься в Данию.
Самое большое препятствие в их передвижении по Европе – большие реки. – Висла, Одра, Ворта – приток Одры, у Познани. Это весной. Зима была морозная. В холодную зиму оставались в деревнях, где помогали старикам. В конце их переходов реки разливались. После, как наши войска уходили вперёд, пользовались уцелевшими мостами или переправами, оставленными нашими. Переправлялись, и налаженной поляками, паромной связью. Много было молодых бродяг. Паромщики использовали их труд. С Сабиной Ким чувствовал себя защищённым. Глухонемой брат – эта Сабинина придумка, много помогала. Когда остался один, было ему нелегко.

* * *
Дальше жизнь его претерпела много изменений. Были женщины и молодые наивные, и глупые и умные, и продажные. Никто из них не остался в памяти. Только ту, первую девочку не забыл, и иногда вспоминал. Думал, как устроилась её жизнь, есть ли семья, дети… Разошлись их дороги.
Только в Дании он смог себя назвать настоящим именем. Решил там обосноваться. Трусил. Боялся себя обнаружить в Германии. Знал, как категоричны советские победители с отправкой военнопленных на родину. И дальше, что там ждёт этих предателей. Тогда он не имел понятия о Германских территориальных, так называемых, Зонах, разделённых между советскими и союзническими войсками. И не знал о лагере перемещённых лиц, для освобождённых советских военнопленных, на Севере Германии, под патронатом Английской Зоны, что на его пути в Данию. Попади в тот лагерь, который обошёл стороной, могла бы жизнь его сложиться совсем по-другому.
Таких лагерей, сразу после войны, в Германии было организовано немало, нашими службами государственной безопасности.

Глава 2

Яну Ларсену 55. Его жене Марте 59. Он взял фамилию жены. Своё имя, данное родителями, в те времена модное – Ким – аббревиатура (коммунистического интернационала молодёжи), вспоминает c грустной иронией. В Дании он уже 37 лет.
Последнее время нахлынули воспоминания. О бабушке – много пережившей в связи с гибелью дочери, зятя; доброй и заботливой, о нём – единственном внуке; о родственниках близких и дальних. Наверно нет больше бабушки в живых. Блокада – обстрелы, бомбёжки, голод… Только в пору своей зрелости стал задумываться, понимать, сколько горя причинил ей своим тайным побегом на фронт. И ещё вопрос, что для него было страшнее – блокада с сопутствующими тяжелейшими обстоятельствами и последствиями или немецкий жесточайший плен… Он много читал о блокаде Ленинграда и знает о первоочередной гибели от голода мальчишек его возраста, затем стариков. А ещё и дневные обстрелы из дальнобойных орудий, и ночные бомбёжки… Но, нет, немецкий плен не идёт ни в какое сравнение.
Вспоминал о девочке-спутнице, верной подруге, в то тяжёлое военное время их странствиях по неспокойной Европе.
Здесь, в Дании, сразу взяла над ним опеку одинокая датчанка, учительница истории копенгагенской гимназии – Марианна Андерсен. Объяснялся с ней на неважном немецком. Сразу предупредила, к сожалению, не является родственницей известного в Дании писателя-сказочника Ханса Кристиана Андерсена. Тогда он ей сказал, что в детстве бабушка читала ему сказки Андерсена, которые читала и своей дочке – его маме. Он многие из них знал наизусть. Марианну удивило и порадовало это его признание. Он так понимал, датчане мало знают о нас. Наверно считают нашу страну весьма отсталой.
Марианна дала ему и кров и стол. Сопровождала его по официальным ведомствам, Доходчиво объясняла его положение. Власти были в курсе жёстких действий советского командования по отношению к своим пленным. Так что, и убежище получил и документ на имя, обозначенное в своём прошении. По совету Марианны – короткое, из двух букв. Говорила, повезло ему – не попал в лагерь перемещённых лиц.
Он овладел датским и немецким. Получил среднее образование и поступил в Копенгагенский университет по баллам среднего. Всё время учёбы, вплоть до женитьбы, жил у Марианны.
Она знакомила его со столицей Дании. В первую очередь – посещение русского храма Александра Невского, где молилась наша императрица Мария Фёдоровна –
Датская принцесса Дагмара – жена Александра III – мать Николая II, последнего Российского императора.
Марианна не переставала восторгаться нашим храмом, и тут же высказалась по поводу восприятия датчанами православия, как религии экзотической. Такое мнение изменилось только в нашем, двадцатом веке.
 От Марианны узнал о принадлежности основной массы датского народа к христиано-лютеранской церкви и об обязательной уплате церковного налога. Также и умеренному тяготению датчан к посещению храмов, и к отправлению религиозных праздников, за исключением Рождества и Пасхи.
Сейчас Марианне 90. Ян считает своим долгом заботиться о ней, как о близком человеке.
Он возглавляет Совет директоров большого завода сельскохозяйственных машин. Здесь у него 30 процентов преференциальных акций.
Два сухогруза «Panamax», «Handysize» водоизмещением 100 и, соответственно, 35 тысяч тонн, принадлежат двум инженерам компании Сельхозтехники и под названием «Larsen und Felt», бороздят моря и океаны, с опытными капитанами во главе.
 Совсем недавно стал владельцем контрольного пакета акций, предприятия по производству судовых двигателей, компании «Йенсен». Название фирмы решили пока не менять, поскольку сын бывшего хозяина молодой Виктор Йенсен владелец 5 процентов.
Так что, в настоящее время его задача отлично справиться с осуществлением задуманной модернизации своего удачно приобретённного производства.

* * *
– Марта, хочу разыскать спутницу, о которой я тебе рассказывал, помнишь?
– Ну, помню… – не сразу ответила. – И с какой это стати ты будешь её разыскивать, хотела бы я знать? – нахмурила брови Марта.
Сидели они в шезлонгах напротив друг друга в их красивом ухоженном садике в японском стиле «сада камней». С ёлочками, малыми сосенками, можжевельником, небольшими ручейками, с красиво расположенными камнями, не утяжелявшими ландшафта. Все эти прелести – неустанная работа жены. Её архитектурная садово-карликовая композиция. Их садику больше двадцати лет. Они с женой любители путешествий, отдыха на берегах тёплых морей. Однако, последние годы только у себя на вилле, в этом чудесном садике, они находят настоящее отдохновение. Бывает, Марта сиживает так по часу и дольше. Называет такую молчаливую отсидку, медитацией. Он, совсем не часто может себе позволить такой пассивный отдых.
 В последнее время его занимали мысли об этой цыганской немочке. Их вынужденном бродяжничестве.
Марта очень хочет побывать в Ленинграде, но он не может решиться на это путешествие. Служба разведки в СССР всегда начеку. И ни к чему ему упрёки и объяснения с родственниками, если они ещё живы. Конечно, совсем не обязательно с ними встречаться… Бабушки, естественно, уже нет в живых. Может и Осю там встретит. С Осей – да, хотел бы повидаться. А так… пока он раздумывает, стоит ли …
– Ну, что ты задумался, Ян? Я не согласна с этими розысками. Она тебе никто. Говорил и лица её не помнишь, и не знаешь, где она может проживать, если, конечно, жива. И у тебя теперь будет много дел на своём заводе, ты же сам говорил…
После очередного увлечения мужа, обиженная Марта, общалась с ним тоном высокомерно-снисходительным. Считала, простила во благо дочери и внучек. Ян покорно сносил этот тон. Своей вины не отрицал.
В этот момент, глядя на жену, он подумал; зачем он женился на ней, а не разыскал ту, первую. Были же и другие женщины. Да, меркантильная сторона этого брака имела для него большое значение. Теперь Марта выглядит старухой. Некрасивой старухой. Конечно, старухи уже не могут претендовать на внешнюю красоту, но хотя бы оставались следы. Какие могут быть следы, когда эта женщина никогда не была красивой. Отвернулся всердцах. Да, полная, неуклюжая с большим лицом и отвислым подбородком. Другие женщины её возраста обращаются к лицевым хирургам, а эта и не думает…Она и смолоду не могла хорошо украшать своё лицо. Только брови рисует ниточками. Вечно поджимает губы.… Хотя бы красила….
…Тут же стал себя ругать. Нельзя так судить её. Не имеет он права. Она терпит его. Он этого не заслужил. Он, только он виноват в её ранней старости. Череда любовниц.… На жену никакого внимания… Хорошо, что дочь их совсем другая. Черты лица матери, но умеет создать другой образ. Умеет со вкусом одеться. Грациозна. Держится с уверенностью. И старшая внучка будет интересной. Никогда у него и в мыслях не было развестись, порушить семью, жениться на одной из своих красивых любовниц. К ним он быстро остывал и снова радовался ласкам жены.
– Ты что молчишь? Об этой своей первой задумался? Хочешь разочарований? Она тоже в возрасте. Так что, давай съездим в Ленинград. Такой красивый город. Говорят музеи побогаче Парижских. Что скажешь?
– Хорошо. Сначала узнаю про эту, как ты полагаешь, и я не оспариваю, немолодую, мою первую женщину Сабину. И желательно встретиться. Тогда сразу поедем в Ленинград.
– Интересно, столько лет прошло, а ты помнишь имя и фамилию этой цыганки. Может и соврала она. Впрочем, я согласна. Пиши запросы. И сколько эта канитель продлится.… И забыл, какую ты на себя взвалил ношу, приобретя этот завод?
– Не забыл. Всё идёт по плану. Пока с кадрами разбираюсь и с налоговыми органами. Слава Богу, долгов господин Йенсен после себя не оставил. И ещё много с чем приходится разбираться. Производство, считаю, отсталое. Усилим мощности. Доведём до кондиции. Тогда и будем отдыхать. Пройдёт ещё какое-то время… А розыском этой цыганки займётся мой референт. – Ян улыбнулся. Самодовольно, как расценила Марта. Похлопал себя по коленкам. Мысленно проклял эти низкие сооружения – шезлонги, допотопную покупку жены, и до коленок достал с трудом.
Марта в начале их брака была сильно влюблена в симпатичного молодого русского. «Толкового парня и отличного специалиста», – как ей повторял отец.
Что касалось жениха – влюблённости, как таковой, не было и в помине. Ну да, молодая, правда, постарше его. Ну так, ничего себе… Отца уже нет в живых. Мать скончалась ещё раньше. Кстати, мать жены в том же возрасте выглядела тоже старухой. И ей муж изменял. Марта единственная дочь – богатая наследница.
На сегодня, Марта оценку мужу давала совсем невысокую. Зная его склонность погулять на стороне, (относила эту черту к русскости) также кичливость, самомнение, считает, от её влюблённости не осталось и следа. Да и в этом худощавом длинном мужчине, с носатым блёклым лицом, ничто не напоминало того симпатичного парня. Живут вместе, потому что дочь, внучки, привычка....
Ян молодецки поднялся с шезлонга, на миг потерял равновесие, встретил недовольный взгляд жены, отвернулся, окинул взглядом их садик, красивый, богато отделанный, загородный особняк. Довольный, стал похаживать вокруг. Последнее время его занимали мысли о встрече с этой Сабиной, и он обязан был сделать всё возможное, чтобы эта встреча состоялась. Он не задумывался о возможных препятствиях, могущих возникнуть при достижении своей цели, не подумал, нужна – ли ей самой эта встреча и, наконец, жива ли эта женщина. Да, не задумывался… Даже если замужем и дети, наверно уже взрослые, ей будет интересна их встреча. Через столько лет!
Телефонный перезвон прервал его мысли.
– Господин Ларсен! – услышал он голос референта. Я по поводу вашего поручения. Значит так: город, в который направлялась ваша знакомая, уже не немецкий Бреслау, а польский Вроцлав. Да, после Первой Мировой город отошёл Германии, поскольку находился в Нижней Силезии, и значился, как Бреслау. Как я понял, было большое переселение народов. Поляки – вон, немцы – добро пожаловать. А уже после Второй Мировой, эти земли отошли, по справедливости, к полякам. И снова большое переселение народов… Немцы пожалуйте назад, в свою Германию. Поляки же стали интенсивно заселять город. Теперь, с исконно польским названием – Вроцлав. Таким образом, если ваша знакомая поехала в Бреслау к родным матери- немки, возможно, там она их и не застала. Или, если и застала, то с родными вынуждена была уезжать в Германию, в свою родную Vaterland. Могла, конечно, и остаться в польском Вроцлаве. Такая картина.… Теперь нам предстоит второй этап розыска, уже через немецкие органы.
– Минуточку, – подал голос Ян, – я думаю, есть смысл вначале связаться с поляками. Может она и осталась на месте и не переехала в Германию? Как вы считаете?
– А что, возможно, вы и правы, господин Ларсен. Начнём поиски с Польши. Я буду держать вас в курсе. Думаю, на той неделе вопрос с Польшей прояснится.
– В таком случае, желаю удачи. Всего хорошего, господин Хольберг. Жду звонка.
Ян был чуть разочарован непредвиденными обстоятельствами. И подумал о своём неведении, ограниченности. Да, работа его поглотила целиком и он, в общем-то, далеко не в курсе послевоенного политического перекроя Европы. Знает о немецком Кёнигсберге, который после войны принадлежит нашему Советскому Союзу, и назван в честь Калинина – Калининградом. С этим городом у них хорошие деловые связи. Как помнится, есть ещё и город Калинин. Не могли придумать что-нибудь поинтереснее.
Глава 3

Сегодня суббота. Грета в ожидании факта очередной лжи Олафа и наглого поведения неблагодарной русской няньки. Не хотела она брать на работу, непонятно откуда взявшуюся, русскую девушку. Олаф настоял.
После вторых родов Грета чувствовала себя отвратительно. Была подавлена, всё валилось из рук. Врачи констатировали «послеродовую депрессию». Мама удивлялась: «что это с женщинами, кстати, молодыми, стало происходить?» Во времена её молодости и не знали о таком диагнозе. Возможно бывало плохое настроение, чувство какой-то растерянности, апатия, но такое состояние проходило, и никакие врачи не называли это депрессией. Да, юность её поколения военного времени училась выживать, довольствоваться малым. В сороковом Германия оккупировала Данию. Первые два года оккупанты вели себя более-менее сносно. Однако, в сорок третьем, в ответ на сопротивление населения, начались акции расправ с несогласными. Заодно и преследованием маргиналов, и лиц еврейской национальности. Кстати, их король Христиан Х способствовал отправке евреев в соседнюю Швецию, и к немецким оккупантам относился со сдержанной враждой.
Это страшное время мама вспоминала, утирая платочком взмокшие от слёз щёки. Переживала за свою подругу Зару, а родители за всю их семью. Прятали их. Знали, что им грозило тогда, за такую помощь евреям. Слава Богу, удалось всю их семью отправить в Швецию. Теперь, вспоминая о пережитом, при встрече, мама и её подруга, которая теперь постоянно там проживает, рыдают вместе.
Тамара уехала к подруге, такой же русской няне, ещё с утра. Там, якобы, и переночует. Вот тут-то и стоит быть Грете начеку. В поздние вечерние часы, да какой там – вечерние, в ночные часы, Олаф вернётся с завода. Она не собирается уточнять, о нештатных ситуациях на заводе, со слов Олафа. Но, чтобы каждую субботу, в течение месяца, а то и полутора, там случались какие-то непредвиденные серьёзные происшествия, она больше не поверит. Тогда развод и точка. К тому же, Олаф не производственник. Его отдел расположен в офисе.
 Не любила она мужа и не любит. Тогда зачем снова забеременела и родила эту чудную Лиз? – спросят родители... Сами они в девочке души не чают. Так получилось. Не их это дело. Папа тоже гуляка. Мама терпела, но она не мама. Терпеть не намерена. Правда, Олаф не из гулящих. Такое с ним впервые. Налицо интриги этой коварной русской. Сама она говорила, что ни за какие миллионы не вернётся в свою страну. Потому и решила заарканить мужика, причём не бедного. Но, ни будь она дочерью русского, если позволит себя обокрасть. У неё двое детей. Будет платить на детей и на жену. Больше явного обмана она не потерпит. Грета взглянула на часы. Эти её мысли отнимают покой и занимают время.
Сегодня сплошь весь дом осветило солнце. Бросились в глаза не совсем чистые окна, углы, да и весь дом не блещет чистотой. Срочно позвонить Фриде. Пускай хотя бы помоет окна на первом этаже. Ещё успеет до вечера. Клара зачастила к соседской подруге. Надоела она там. Пора возвращаться и Лиз с тётей Этэль.
Скоро обед. Олаф, конечно, к обеду не приедет. Некогда ему.… Это в субботний день! Снова её мысли занялись явными фактами обмана. Не поверят родители её подозрениям. Особенно отец. Он скажет: «не пойман, не вор». Да, она должна ещё и ловить этого негодяя, с этой девкой. И не такая она молодая. Уже проработала театральной портнихой, и был жених. Грамотно общается по-немецки, знает датский. Говорит – родители немцы и училась. Может и врёт. А как попала в Западную Германию, и дальше в Данию, об этом молчит. Красивая. Не устоял муж. Конечно, если девушка сама себя предлагает…
Олаф последнее время сильно переменился. Стал холоден, бывало, и грубил. Часто она ловит его задумчивые взгляды, обращенные на эту няньку.
Да, хорошо ухаживает за детьми. Дети к ней привязались. Это так. Но она разрушила семью. И этим всё сказано.
Снизу послышались шумные возгласы, топот детских ножек. Это вернулась, наконец, тётя Этэль с малышкой Лиз. Грета спустилась в холл. Хорошенькая миниатюрная девочка, бросилась навстречу матери, обняла колени.
– И где же мы гуляли? Как чувствует себя моя девочка? Сейчас будем обедать. Проголодались?
– Мамочка, есть не хочу. Тётя Этэ купила мне мороженое. Такое вкусное!
– Этэль, зачем мороженое? Я же предупреждала – выразила своё недовольство Грета, а мысли только и крутились, что об этой паре. «Конечно, они уже вместе. Где-нибудь в уютном ресторанчике, перед очередными объятиями»… может не сразу развод? Сначала избавиться от этой няньки? Просить маму забрать на время Лиз, чтобы заняться подбором новой няни…
– Кругом в парке дети с мороженым, и почему я не могу угостить Лиз. Грета, если так, гуляй с ребёнком сама. – Этель с обидой тут же вышла в сквер перед домом и направилась за ограду к машине.
– Что это с ней? Девочка моя, у тёти Этэль сегодня плохое настроение. Но обедать с мамой и с Кларочкой ты будешь обязательно.

* * *
Второй час ночи. Девочки спят в детской. Днем, вместе с Фридой, убрали в доме. Поужинали. Приняла ванну. Она в кровати с десяти вечера, естественно, какой может быть сон? Она уже не сомневается в серьёзной измене мужа и готовит себя к предстоящему разговору.
Ни на какие компромиссы она не пойдёт. Дурная голова. Ещё днём раздумывала о верности Олафа, пока не пустили в дом эту девку. И варианте прощения, и немедленном избавлении от няньки… Но теперь, понимает – не откажется он от этой интриганки. Мало того, и не пойдёт на развод. Его вполне устраивает тяжёлая атмосфера в доме. Наплевать ему на страдания жены. Но нет, больше его наглую ложь она терпеть не намерена.
Вспоминает о своей первой любви, о своём красивом любящем парне. Отец категорически не соглашался на свадьбу. Только потому, что молодой человек был простым рабочим и из бедной многодетной семьи. Правда, сам утверждал, что из-за отсутствия инженерного образования. Почему она тогда не настояла? Была любовь… Надо было поставить родителей перед фактом её замужества. Не посмела… И получила этого инженера с хорошим окладом, из приличной семьи. Он ниже её ростом, в свои неполных 37 уже плешивый, плоское лицо дауна. И она согласилась… Да, он влюбился без памяти. В рот ей глядел. Ждал ответного чувства и согласия стать его женой. Где были её глаза? А той красавице без разницы. Богат. Влюблён. Что ещё нужно? И останется здесь навсегда. Сбудутся её мечты. И вообще, как Грета понимала, находится эта Тамара в Дании нелегально. И наверно и её подруга тоже…
Она видно уснула. Открыла глаза. Нажала на кнопку лампы. Взглянула на часы. Было три ночи. Она поняла, мужа нет, и не явится он до утра. Решила рано встать, поднять детей и поехать к родителям. Только бы успеть до его прихода...Она снова задремала… Проснулась от дверного скрипа. Вздрогнула. Зажгла лампу. Босиком, по мягкому светлому ковру, подбежала Кларочка, юркнула к матери под бочок…
– Доченька, ты что? Ты знаешь, который час? Как там наша малышка ?
– Всё в порядке. Спит. Мамочка, я сначала заснула. После проснулась и стала думать, почему весь субботний день не было папы дома, и теперь – ночью, всё его нет… Да, мамочка? И так очень часто их нет вместе… Мама, я не маленькая и наверно это плохо. Я хорошо отношусь к Тамаре, но мне это не нравится…
От этих неожиданных высказываний дочери, Грета слегка опешила.
– Да, Кларочка, ты уже большая разумная девочка и всё понимаешь. Ещё утром я сомневалась, но теперь всё ясно. Ты права. С папой происходит нечто, что никак не может быть оправдано. В общем, я решила развестись. Другого решения не будет. Ты должна меня понять и не препятствовать нашему разводу. Хотя, ты же не останешься с папой и этой Тамарой, которая тебе симпатична... Ну? Что молчишь?
– Мама, это правда? Ты согласна оставить нас без папы? Я думаю, стоит его предупредить и уволить эту Тамару. Конечно, она хорошая и такая красивая… – с виноватой улыбкой высказалась девочка.
– Так, интересно… Хорошая, красивая. А мать пускай страдает? – на повышенных нотах выпалила Грета.
– Мамочка, ты самая красивая, не хочу, чтобы ты страдала, я тебя так люблю, – заголосила Клара.
Прижалась пуще к матери и горестно заплакала.
– Всё, успокойся, доченька, верю тебе. Но ты должна понять, с увольнением этой няньки ничего не изменится. А ты согласна, если папа будет жить на две семьи? Тебе это будет нравиться? Ты и теперь, недовольна, когда папа, только на выходные, делает себе праздник свиданий, вдвоём с вашей нянькой. А что будет, когда он домой будет приходить какой-то раз в неделю? Или ещё реже. Тебе это будет нравиться? Давай, доченька, не будем искать другие варианты, кроме развода. Ты ещё, всё-таки, ребёнок и не можешь понять отношений между взрослыми. Закончим этот бесполезный разговор. Рано утром едем к бабушке и дедушке. Уже четвёртый час. Пойди к себе поспи ещё хотя бы до семи. Поцелуй маму и марш в постель.

* * *
Они успели до приезда Олафа.
Отец был категорически против таких поспешных решений, что и ожидала Грета. Мама тоже, видимо исходя из своего опыта, по мнению дочери, весьма плачевного, высказала сомнение в неверности Олафа, некрасивого нескладёхи, причём любящего мужа и отличного отца дочерям.
– Доченька, скажу, если бы Олаф заподозрил тебя в измене, тут ясно. Твоя натура такова. Но, чтобы Олаф…поверить трудно. Так что я согласна с папой – здесь поспешное твоё решение не умно. У вас двое детей…
– Мама, не люблю я Олафа, и не любила, и не буду терпеть такой явный обман.
– Понятно, не любишь. Зачем тогда родила второго ребёнка?
– Я ждала от тебя этого упрёка и мне обидно за Лиз. Вы же её любите…
Всё это время Ян сидел в кресле и просматривал свежую газету. Он помалкивал. Газетные новости на данный момент его не интересовали, но не хотел вмешиваться в этот щепетильный разговор жены с дочерью и с тревогой ждал пару фраз о себе, гулящем…
– Ян, что молчишь? – Марта явно в запасе имела свои воспоминания о его бесконечных изменах и наверно, как он понимал, намеревалась выступить с таким обвинением. Дескать, дочь не способна терпеть, как она, несчастная…
– Я уже высказал своё мнение, – не отрывая глаз от газеты, пробурчал Ян.
– Что мы тут ведём пустой разговор. Следует действовать. Ян, я к тебе обращаюсь. Ты сегодня же должен поговорить на повышенных нотах со своим зятем – высказалась Марта, усаживая к себе на колени, вбежавшую Лиз.
– А Кларочка там одна в садике? Куколка ты наша? Посмотри, дед, какая у нас красавица внученька подрастает. Уткнулся в газету. Дети приехали. А ты ноль внимания.
Ян отложил газету. Взял с колен бабушки внучку. С улыбкой счастливого деда усадил ребёнка на плечи, стал расхаживать по комнате, напевая модную песенку.
 Грета вышла из дома. Она понимала, что с родителями нет смысла советоваться. Она решила оставить у них детей и немедленно ехать домой, чтобы высказать Олафу своё твёрдое решение начать дело о разводе. Если его загул не продлился и на воскресный день.
Завела машину. Вырулила на дорогу. Следом вышли родители. Никакие их уговоры, остаться на обед, не заставили её отступиться от задуманного.
– Мама, Клара наверно у подруги. Не позволяйте ей вечно шляться по подругам. Такая у неё дурная привычка… Вернусь завтра. Всё.
Растерянные родители остались у ворот. Лиз заплакала: почему мама не взяла её с собой…
 

 Глава 4
 
Молодой человек, дремавший всю дорогу от Кейптауна до Александрии, обращал на себя внимание соседних пассажиров Боинга. Длинные пышные волосы, беспорядочно спадавшие на лицо, временами достаточно громкий храп на фоне ровного рокота самолёта, полулежачая неудобная поза… Он занимал все три свободных места туркласса, что ближе к хвосту, рядом с кухней, тогда как, авиалайнер был забит до отказа. Между тем, одна из стюардесс частенько останавливаясь перед парнем, заботливо убирала с лица тёмные спутанные пряди волос, что-то нашёптывала ему, наклонясь над ухом и чуть тормоша за плечи. Когда самолёт уже приземлился, и публика готовилась к выходу, он, наконец, открыл глаза, убрал ноги с соседних сидений, принял нормальную позу, огляделся, откинул двумя ладонями волосы к затылку, поднялся, чтобы снять с верхней полки свой рюкзак.
Максимилиан Уитмен, после вчерашнего прощального вечера, был подавлен и озабочен своим последующим положением в группе исследователей. Наутро, не попрощавшись, поехал в аэропорт. Пасынок Мадлен Ландсберг приехал следом. Успел до посадки. Передал пакет с чёрным виноградом, и второй – большой сэндвич с его любимой бужениной. Взял. Поблагодарил. Сказал, что позвонит по прилёту на место. Нет, он не собирался звонить из Александрии. Там и времени было мало. Только из Германии.
Пассажиры не спеша продвигались к выходу. Он влился в толпу. Глазами искал Грейс. Был он выше всех ростом. Высокий рост, как он считал, чересчур, его всегда смущал. Она стояла в салоне, напротив выходящих пассажиров, и их взгляды встретились. Улыбнулся. Понял, его с ней связывает нечто большее, чем физическая близость и остро ощутил потребность поговорить, рассказать о последнем дне в Иоганесбургской лаборатории, побыть с девушкой наедине, без этой толпы. Но когда? Пересадка через полтора часа. Он медленно продвигался к ней навстречу. Уже различил родинку над губой… Они поравнялись. Он взял её ладошку…
– Макс, сколько у нас времени. Хотя бы час будет? – она улыбнулась, и родинка над губой стала ещё рельефней.
– Чуть больше. Жду на нашей скамейке или рядом. Багаж весь при мне. Так что торопись…
Он стиснул её пальцы, наверно до боли и она сморщилась, а улыбка не сходила с лица. Он прошёл к трапу, спустился к ожидавшему автобусу.

* * *
Франкфуртский самолёт уже двигался по рулёжке, иногда меняя направление. Пассажиры сидели в напряжении, пристёгнутые ремнями безопасности. Наконец, двухпалубный, широкофюзеляжный, реактивный «Боинг» с более чем двумястами пассажирами на борту, вышел на взлётную прямую, замедлил ход, остановился. Пару минут включённых двигателей… Рывок. Ускорение… Начал разгоняться… И, пассажир почувствовал, как самолёт оторвался от земли и стал набирать высоту. Взлёт снял напряжение. Двигатели заработали синхронно, стюард предложил отстегнуть ремни, пошутил – и расслабиться.
Максимилиан тоже вздохнул спокойно и посмотрел в окно вниз. Уже земли не было видно. Внизу белые кучистые облака. Да, почему-то принято думать: больше при взлёте и приземлении случаются тяжёлые катастрофы. Потому и неприятны эти минуты. Да ещё и призывы стюардессы, объясняющие поведение пассажиров при катастрофе.
Отцу никто не объяснял, о мерах спасения на земле, в случае аварии (а не катастрофы), на хорошей дороге, при солнечной погоде, в отличной машине марки «мерседес». Почему гибель и увечья на дорогах не настораживает человечество? Проценту серьезных аварий на дорогах несть числа. А летающих следует предупреждать, объяснять, о возможном спасении… Никчёмная трата времени и нервов. В первую очередь, неуравновешенных пассажиров. Интересен факт: в часы полёта люди расслабляются. Милые, спокойные стюардессы, угощение, мерный рокот двигателей… и, даже спокойное предупреждение о временном усилении турбулентности воспринимается пассажирами без особого внимания и волнения.
Однако и в середине полёта, на большой высоте, в условиях этой гадкой турбулентности, по причине усиления которой случаются критические ситуации: выход из строя приборов пилотов, электросистем, или, даже, поломка наружных частей самолёта, тогда и случается непредвиденное.
Он хорошо помнит тот страшный полёт из Франкфурта в Питсбург. Они с отцом занимали места в бизнес-классе. Тогда была большая паника. Погас свет по причине возгорания одного аккумулятора. Отец вёл себя достаточно выдержанно, и Максимилиан хорошо помнит, как побледнел отец и как он неистово прижимал его – двенадцатилетнего длинного худышку к своей груди, и как он окриком успокоил сзади сидящего мужчину – паникёра и неврастеника. Тогда всё началось с турбулентности, а после… Пассажиры, не успевшие пристегнуться ремнями безопасности, получили травмы, к счастью, не требующие госпитализации. Может, их спасла молитва соседа-викария, может, судьба. Пилоты смогли дотянуть до Вашингтона. Умело самолёт посадили. На лётном поле их ожидали машины скорой помощи, пожарные. Там же, на поле, все пересели на самолёт до порта назначения.
Отца ждала через многие годы авария на хорошей дороге Чикаго–Саут-Бенд, рядом с озером Мичиган. До загородного поместья сестры Матильды оставалось всего пару километров…
Убитая горем мама, тогда впервые полетела в Штаты. Встречал её – он и чета Ландсбергов. Два года прошло, а тоска по отцу не отпускает…
Мысли его переметнулись на недавнюю встречу с Грейс. Она дорога ему. Он скучает, ждёт хотя бы мимолётной встречи, как сегодня. В течение 30 минут они были вместе. Для этих минут он вылетел из Иоганесбурга в Кейптаун, чтобы лететь вместе и снова расстаться уже в Александрии. Их скамейка, к счастью, занята не была. Он держал её маленькую шершавую ладошку в своих руках. Перебирал тонкие пальчики, наклонял голову, прикладывал губы к каждой ямочке на тыльной загорелой стороне ладошки. Она, свободной рукой, оглаживала его непослушные волосы. Они почти не разговаривали в этот раз. Встреча была незапланированной. Он только в двух словах объяснил своё такое поспешное решение уехать к матери во Франкфурт. Она с вопросом посмотрела на него. Отняла руку. И он знал, она ждала предложения. Да, он понимал, следует принимать решение. Но.., что «но», он и сам не знал. Да, сначала, должен поговорить с мамой. Сколько раз, за эти три года он собирался, и почему-то, всегда находил мотивы продлить своё независимое, холостяцкое положение. У них с Грейс была любовь, потому, он понимал, как она ждёт его окончательного слова.
Они познакомились в воздухе. Она уже год летала стюардессой Чикаго–Франкфурт. Они общались весь полёт. Старший стюарт не привлекал девушку к обслуживанию пассажиров.
Несколько раз свой отпуск они проводили вместе на небольшой вилле, неподалёку от города Порт-Элизабет в чудесном месте на берегу Индийского океана. Две недели провели в Италии, где Грейс впервые познакомилась с этой интересной страной, с достопримечательностями Рима, Вероны, Флоренции, Неаполя. Всего сутки они были во Франции. Гуляли по Парижу и восторгались красотой этого города городов. Знали определённо, что побывают там ещё, и не раз.
Из её рассказов понял, как непросто жить её семье, не только материально, но и физически, и морально в обществе пьющего отца и больной шизофренией старшей сестры. Никакого покоя им с матерью. И знал он ещё, что к Грейс сватается уже не один год богатый человек – владелец сети мясных лавок, и как её мать ждёт от дочери согласия на эту свадьбу. Эти последние сведения Максимилиан не воспринимал, как истину. Считал такое «откровение» своеобразной уловкой девушки, дабы ускорить его решение на женитьбу. Белые пятна в её биографии его настораживают. Хотя бы тот факт, что летает она только на внутренних линиях Африки. Всего год с небольшим она работала на линии Чикаго–Франкфурт. На свой вопрос – «Как же она общается с родными», с ответом не торопилась.
В Александрии она снимает маленькую квартиру. Он бывал там. Благодаря своей подруге, ознакомился с этим городом, как его называют – «жемчужиной средиземноморья». Основанный Александром Македонским, и названный в его честь, этот город вобрал в себя египетскую, греческую и римскую культуру. Вековые развалины, изумительная библиотека со старинными манускриптами, богатые музеи... Вместе с тем, удивляли нищенские трущобы бедноты.
Их с Грейс последующие встречи – это результат напряжённой мысли, творческих изысков и обязательных денежных, естественно его, затрат. В результате, хаотичная исследовательская работа в их Иоганесбургской лаборатории, вечное опоздание на свои лекции в Чикагский университет, затягивание окончания работы над последней книгой, которую его коллеги априори считают учебником, необходимым для студентов их факультета. Он старался отогнать эти провокационные свои мысли и выводы и понимал, на этот раз следует обязательно поговорить с мамой по поводу своего большого чувства и намерения жениться. Мама его очень интересовалась этой темой и торопила обрести, наконец, семью и родить ей внучку.


Глава 5

Марта! Где ты там спряталась? У меня новости! – Ян вышел в садик. Там застал жену.
– Что случилось? Поднял такой крик.
В полулежачей, постоянной её позе в шезлонге, с раскинутыми ногами и скрещенными на животе руками, Марта не обернулась к мужу. Была не готова прерывать своей медитации. Ян встал перед женой. Сделал жест, чтобы поднять её с шезлонга, но она отдёрнула руку, открыла глаза.
– Ты что, я же могла упасть!
– Не упала же… Представляешь, уже начало есть! Хольберг узнал по своим каналам об этой Сабине. Вот такие новости !
– Что за радость... У нас на сегодняшний день проблемы. Тебя будто и не касается судьба твоей дочери, – помоги мне встать, сколько раз говорила, следует здесь поставить плетёные кресла и убрать эти низкие шезлонги.
 Он наклонился, обхватил её в том месте, где предполагалась талия, поставил на ноги.
– А если бы не пришёл? Ты же сама, как-то изловчившись, вставала… Кстати, эти шезлонги твоё желанное приобретение…
– Нашёл чем упрекать…
Помогая жене встать на ноги, он про себя отметил её идиотский допотопный домашний наряд и спутанные крашеные пряди жидких волос. Вспомнил о своей последней влюблённости – красивой молодой, которую оставил, хорошо обеспечив на несколько лет. У неё были большие требования, вплоть до женитьбы. Так что доволен, что избавился…
На сегодняшний день мысли его только о своей юношеской подруге. Интересно, как она теперь выглядит? Ей сейчас наверно чуть больше пятидесяти… Девочка была весьма простонародна.
– Пошли в дом. Прохладно. Сидишь тут допоздна. Мечтательница… – его снисходительный тон, холодный взгляд не остался незамеченным Мартой.
– По поводу этой немецкой цыганки. Дело продвигается, – угождая Марте, так назвал свою первую, – в Польше она уже не проживает. Их попросили поляки. Желающие немецкие семьи, на постоянно, выехали в ФРГ. Думаю, желающих было сто процентов.
– Ну, и что теперь? – она села в кресло, Ян ходил взад-вперёд по комнате, – прекрати мельтешить, скажу тебе, эта тема меня в настоящий момент не интересует. Ты невразумительно поговорил с этим Нильсеном. Он стал в позу. Отрицает свои шашни с их нянькой, и о разводе слышать не хочет. Грета упрямится. Она категорически намеревается разводиться.
Ян сел напротив. Он был противником развода дочери. Потому молчал, озабоченно глядя перед собой. На самом деле его мысли были заняты прогнозом модернизации, трудоёмких процессов при отгрузке мощных судовых двигателей.
– Ну что сказать? Это дело Греты и Олафа. Мы решать такие вопросы не вправе. Сами пускай разбираются… Не стоит сбрасывать со счетов девочек. С каждым мужчиной случаются такие истории. Жены прощают. Измена мужчины, это не измена женщины… В общем, пускай сами разбираются.
– Да, меряешь всех мужчин на свой аршин. Если ты гуляка, и теперь ещё не угомонился, то это не значит, что все мужчины такие прохвосты. Он же не стоит ногтя нашей дочери. Он просто ничтожество. На него никакая бы порядочная девушка не обратила внимания. Это ты заставил дочь согласиться на этот, явно, неравный брак.
– Ну… приехали… Я уже виноват, что Грета дала согласие на брак, да ещё и родила второго ребёнка. Нашла козла отпущения…
Они за перепалкой не услыхали шума подъехавшей машины. Резкий звонок в калитку. Открыла горничная. Услышали приветствия зятя. Замолчали. На пороге взволнованный Олаф.
– Что ещё там у вас случилось? – Марта никак не ожидала видеть зятя и на сей раз собралась высказать ему всё, что она о нём думает. Не щадить паршивого ограниченного изменника. Напомнить о его ухаживаниях за дочерью, о его мольбах, стать его женой. Поставить на место этого никудышного мужчину, не способного разобраться в фальши и дерзких замыслах няньки-авантюристки.
Однако она сдержалась и, не ожидая от себя такого просительного тона, начала с увещеваний, сожалений, сваливая эту семейную неурядицу исключительно на неблагодарную, недостойную, русскую няньку, которой, конечно, не место в их благородном доме.
Ян снова мотался из угла в угол, невольно растягивая губы в ехидную улыбку. Виновник семейных проблем стоял перед взволнованной свекровью, покоившейся в кресле в позе судейского арбитра. Склонив голову, он почтительно выслушивал сокрушительные обвинения в адрес няньки и заодно, способы и методы примирения с женой, акцентируя на веской мотивации роли отца в воспитании детей. В течение остатка вечера, обиженная Марта не закрывала рта. А виновник так и стоял перед её креслом, переступая с ноги на ногу. В конце своих обвинений в адрес няньки, Марта перешла к персоне зятя, и ему заодно досталось, но в тоне поучительном, весьма лояльном.
 Яну эта говорильня надоела. Он присел на диван, стал думать о завтрашнем рабочем дне и даже взялся за карандаш, чтобы на краешке газеты вычислить процент КПД от намеченной модернизации.
Между тем, Мартой было принято решение немедленно звонить Грете, с реабилитацией Олафа, который весь вечер был у них и едет домой. Ян, по суровому указанию Марты, стал набирать номер дочери. Марта немедленно вырвала трубку из рук мужа и полушепотом принялась мудро наставлять дочь. Марта считала себя вправе оградить молодую семью от необдуманных решений в такой ответственный, жизненно важный момент, который, даст Бог, не повторится.


Глава 6

Во Франкфурте его никто не встречал. На выходе из аэропорта Максимилиан вспомнил о забытом подарке матери – бриллиантовых серёжках. Они так и остались в ящике письменного стола Мадлен. Да, забыл, потому что в тот момент не до того было. Он и Грейс на этот раз ничего не привёз.… Ему уже 36, а жизнь преподносит всё новые проблемы, не даёт сконцентрироваться, пересмотреть стиль своей жизни, не распыляться по мелочам, дорожить временем, отпущенным на этом Свете… Быть мудрым, наконец. Или мудрость ещё придёт?
Он взял такси и до виллы матери, что в нескольких десятках километров, думал о ней. Он понимал, как она без отца одинока. Даже его полёты в Америку на небольшой срок её настораживали и заставляли страдать. Она искренне любила отца, несмотря на большую разницу в возрасте.
День клонился к вечеру. Часы совпадали с Южной Африкой и Мадлен, конечно, ждёт звонка. Забыл…сразу позвонить от мамы.
Они быстро доехали. Шофёр стал притормаживать. Но, это был дом их соседа – богатого промышленного магната. Огорожен интересной чугунной решеткою волнообразной высоты с замысловатыми переплетениями. Обратился к шофёру: «Поезжайте до следующего дома, метров сто, и я сойду».
 Машина остановилась за несколько метров до ворот. Максимилиан расплатился и вышел.
Дом родителей отличался от соседского. Однако, как всегда, оглядев красивый особняк, Максимилиана охватило чувство гордости за мудрых родителей, принявших решение вложить в это двухэтажное строение много денег. Определённо можно было бы обойтись без таких высоких окон и уменьшить площадь всего здания. Но отец остановился именно на этом проекте. Гостевые комнаты находились наверху, в правом крыле дома. Эти комнаты со всеми удобствами были использованы редко. Разве что, приезжала ненадолго Мадлен с мужем и, бывало, пару раз, друзья юности Юджина с жёнами. Армейских друзей у родителей было мало.
Остальные помещения прекрасно со вкусом оборудованы и обставлены. Отец настоял, чтобы у сына была автономно спальня и кабинет. Тогда Максимилиан только поступил в гимназию.
Заметно смеркалось. Ссутулившись с рюкзаком на плече, он шёл к воротам, и всё посматривал на окна, искал признаки жизни, но в доме было темно. Красиво выложенный красный кирпичный забор ему был по плечо. Увенчавшая забор металлическая решётка не мешала видеть фасад дома, и его охватило беспокойство.
Десяток метров до ворот…скрежет шин по каменной брусчатке… обгоняет мамин белый «ауди». Вот и мама под руку с Ангеликой.
– Прости, мой мальчик, это я виновата. Ангелика, – обратилась она к горничной, – пойди, распахни все двери. Мой ребёнок приехал, наконец. Служанка приветливо улыбалась. Побежала, открыла ворота, загнала на участок машину, распахнула двери на веранду.
Максимилиан наклонился, обнял мать.
– Сынок осторожно. Я из больницы. Там находилась целую неделю. Только не пугайся. Вырезали аппендикс. Всё позади. Могла довести дело до перитонита. Хотела перетерпеть. Тебя встретить. Ты приехал раньше намеченного срока. Почему? Но я рада. Похудел ты. И что за гриву отрастил? Побудь дома подольше. Дай я тебя поцелую… Как там Мадлен?
– Ой, снова забыл. Надо срочно ей звонить.
– Успеется…Ты наверно голодный. Ну, вот ты и дома…
Они вошли в дом. Он был счастлив в эти минуты и хотел поскорее умыться, прийти в себя, сесть с матерью в их уютной просторной кухне, ужинать, и говорить, говорить, говорить…

 * * *
После лёгкого но, достаточно сытного ужина – отварной холодной осетрины, украшенной оливками, зелёным горошком, яблочной шарлотки, плюс какао со сливками и булочки с изюмом – особо любимыми блюдами Максимилиана – они перешли в гостиную.
– Рассказывай. Только, прошу, всё подробно – мама села в глубокое объёмное кресло, потому казалась очень маленькой. Она с трудом сдерживала слёзы.
– И в лицах… – улыбнулся Максимилиан, внимательно глядя на мать – только почему я вижу слезы? Ты же не была такой сентиментальной…
– Знаешь, Макс, это наверно старость. Я теперь плачу, когда слушаю 2-й концерт Рахманинова. Сразу вспоминаю папу… Плохо мне без него…Папа в последние годы стал слезливым, сопереживая. Оказывал посильную материальную помощь остро нуждающимся, больше детям. И от радости тоже. Как я сейчас.
– Помню. Помню. Только тебе далеко до старости…
А тот факт, что теперь этот парнишка Аксель пасынок Мадлен…и имеет все права наследника своего отца – небедного банкира Михаэля Ландсберга?
– Да, и он теперь с ней в Африке? Сколько ему?
– Пятнадцать. Так вымахал… Повыше тёти Мад. Будет поступать в Кливлендский Уни. Пока на подготовительное. Такой финал этого приключения можно было предвидеть. Михаэль так или иначе признал бы его единственным наследником. Всё-таки – отцовские чувства…
– Да, тут взыграло чувство крови. Не хотел ребёнка оставлять без отца.
– И совсем не обязательно любить близкого человека, допустим сына, беря за основу, как ты называешь, чувство крови.
– Наверно не обязательно…Ты расскажи мне, Максимилиан, как дела с твоей книгой. Ты же говорил, что следует форсировать издание этого учебника. И ещё скажи, как твоя исследовательская работа? Ты же не напрасно просидел в Африке два месяца?
Высказывания сына по поводу «чувства крови», как она выразилась, насторожили Сабину. Но предпочитала своими насущными вопросами абстрагироваться от этой темы.
– Мама, твой сын совсем не организованный учёный. За всё хватается и ничего не успевает. Теперь у меня конфликт в нашей лаборатории. В частности с тётей Мад. Я выпустил из заточения на волю одного варана Боска, так называемого «капского». Причины есть. И, уверен, если это самка, то сделает кладку в другом террариуме. Он пока пуст и там все условия. А что они уже спаривались, в этом у меня нет сомнения. Если самец, то пускай там просидит в одиночестве. Мы так и не смогли понять. Кто из них – он, кто – она. Думаю, в результате моих действий, герпетологи разберутся, наконец, во внешних отличиях самки от самца капских варанов.
– А если он убежит? А зачем нужно отличать самца от самки? И кому это нужно?
– Не убежит, у них выработана уже привычка. Побегает кругом да около. Проголодается. Добежит до соседнего террариума. Там любимая пища. Как только заскочит, дверца захлопнется. А по поводу твоих замечаний – зачем различать и кому нужно, скажу – прежде всего, науке. В частности, тёте Мадлен. Она пишет большую монографию касательно земноводных и пресмыкающихся. Работа тоже претендует на учебник.
Также, в последнее время, наши граждане увлечены иметь в доме такую редкую живность, потому, и налажена продажа этих, как принято их называть – «тварей» в зоомагазинах. Кстати, эти вараны очень хорошо приручаются и привязываются к хозяину.… Есть даже фермы земноводных, и представь, это достаточно прибыльный бизнес. Ну, конечно, такие фермеры, в первую очередь, увлечены своим делом, а прибыль на втором месте. Большинство из них люди не бедные. Содержание таких ферм требуют немалых средств. Кстати, и для них внешнее отличие самца и самки варанов остаётся загадкой. Такое хитрое зверьё…
С учебником есть подвижки. Потому, мамочка, в июне я должен быть в Чикаго. Если ты хочешь, чтобы твой сын в чём-то преуспел. Согласна?
– Ты и так доктор…. Значит сейчас уже май, и ты скоро улетаешь из своего дома. От матери…. В обществе своей тётки Мадлен ты бываешь намного чаще, чем с матерью.
– Так, согласен. Июль. Я оговорился. Запутался с этими временами года. В Африке, имею в виду Юг – май, это конец осени. Мама, по поводу Мад и всех этих моих университетских дел, ты всё знала и согласилась с отцом отправить меня учиться в Штаты. Так?
– Так, так. Это я наверно из ревности.… Ещё один вопрос. Для меня важный – что у тебя по поводу выбора будущей жены? – с улыбкой посмотрела на сына и ждала, предвидя, что ничего нового не услышит.
– Мама, на этот раз могу тебя порадовать. Наверно я должен принять решение. Но не знаю, правильное ли. – Он помедлил. Сабина терпеливо ждала. – Есть на примете девушка, молодая. Ей всего 23 года. Стюардесса. Как тебе известно, встречаюсь с ней три года. Летает на африканских линиях. Она американка. Родители проживают в Чикаго. Да я тебе о ней уже говорил….
– Говорил-то говорил, но пока не увижусь с ней, согласия на женитьбу не дам. Этот вопрос для меня серьёзный и, думаю, в первую очередь, для тебя. Конечно, в том случае, если моё мнение тебя интересует…
– Мама, как же, конечно интересует. Только когда же я смогу её тебе представить? – вопросительно посмотрел на мать.
– Представлять не нужно, пускай приедет, например, в свой отпуск, или возьмёт несколько дней в счёт отпуска и приедет. Я её встречу и всё пойму. Как тебе такой вариант?
– Согласен. В том случае, если она тоже согласится. Наверно так и сделаем. Может так получиться, что приехать сможет и до моего отъезда в Штаты. К этому вопросу ещё вернёмся. Что-то спать хочу. Наверно пойду ложиться. Не возражаешь? Да, забыл, позвоню тёте Мад завтра. Уже поздно.… И ещё, как у тебя с операцией? Всё в норме?
– Спохватился… Всё хорошо. Пойди, сынок, всё там свежее приготовлено для тебя: и постель, и ночное бельё, и фрукты, и соки. Отдыхай.
Максимилиан подошёл к матери. Нагнулся, бережно потрепал тёмные каскады густых волос….Он действительно чувствовал себя усталым. У дверей гостиной оглянулся, помахал и поднялся к себе. «Вот бы сейчас сюда Грейс», подумал….

 Глава 7

Ян был доволен. Сегодня утром его порадовал звонок Хольберга. Сабина Кристан выехала с семьёй родной тётки летом 45-го в ФРГ. На сегодня в Польше из родных никого. В ФРГ уже отправлен на неё запрос. Так что, осталась последняя инстанция. Ян верит, скоро всё прояснится.
Нетерпелось поделиться с Мартой. Подумал: сидит дома перед телевизором. Марта давно считает себя старухой, как только появилась Кларочка. Человеку нет 60-ти, что же будет дальше? Его секретарша такого же возраста. Ну, против жены – небо и земля… Ещё, подумал, наверно Марта совсем не порадуется успехам в его поисках. Не следовало начинать эти поиски, информируя Марту. Что сказать – старый дурак. Решил пока с Мартой этой темы не касаться.
Кстати, с поездкой в Ленинград наверно не получится. Не может в такое время, когда много нерешённых производственных вопросов, отлучаться даже на неделю. И он совсем не рвётся к себе на родину. Сам не понимает, почему… Конечно, соскучился по современной родной речи… Мысли прервались – он подъехал к своему дому.
 На пороге Марта. Встречает. Улыбается. Последнее время приезжает муж домой вовремя и все воскресные дни дома. Понимает. С очередной молодой любовницей закончено. И наверно откупился некоторой суммой. Как всегда.… Где-то он скуп, а на этих молодых проституток денег не жалеет. Слава Богу, к её капиталу ему доступ закрыт. Это её папа так решил. Хотя зятя уважал. Да, толковый, грамотный и был внешне хорош. Его, эта цыганка, и не узнает, если конечно жива…
– Ты сегодня рано… пошли в дом. Я замёрзла. Лето всё не начинается. С утра было свежо, но солнечно. А после, весь день, небо чёрное. Дождя так и не было. Уточняю о погоде, потому, что ты всё сидишь в своей штаб-квартире, и Света Божьего не видишь. В городе, думаю, прохладнее?
– Согласен, прохладнее. И чем мы занимались весь этот мрачный день? – Ян приобнял жену. Довольная таким жестом Марта покорно зашла с мужем в дом, – как там наша дочурка? Обещала не пороть горячки.
Подумал, к этому выражению за годы жизни привыкла Марта. И этот набор слов со смыслом, понятен русскому человеку. В датском смысл тот же, но словосочетание иное. Потому, он не сразу улавливает подобные вариации на датском. Да, никак не может он себя позиционировать полноценным датчанином. Тоскует по русской речи. Нет, не той казённой – по телевизору, по приёмнику… Тоскует по общению.
Чтобы перекинуться парой слов на русском, он, бывает, задерживается в Сельхозтехнике. Там в техотделе служит его давний русский знакомый. Старше Яна на десяток лет и скоро выходит на пенсию. Сын семьи беженцев-эмигрантов во времена революции. Его отец офицером служил на линкоре «Генерал Алексеев». В ноябре двадцатого года, в тяжёлых условиях наступления Рабоче-Крестьянской Красной армии, русская эскадра (33 корабля) отплыла из Севастополя на Константинополь и далее в Тунисский порт Бизерту. На борту линкора находились кадеты – слушатели Севастопольского морского корпуса, гардемарины, также семьи офицерского состава и другие моряки с семьями, не желающие оставаться в Советской России.
Георгий, тогда двухлетний ребёнок, плохо помнит начало их эмигрантской жизни в Бизерте. Эти и дальнейшие сведения слышал уже в разумном возрасте от матери.
Тогда порт и город Бизерта была протекторатом Франции. Вначале, французское государство дало приют нашему флоту и эмигрантам. Позднее, когда были налажены дипломатические отношения между Францией и СССР, договорённости, о возврате флота, так и не было достигнуто. Тогда, большинство кораблей, после починки, покраски, отплыли во Францию. Только сохранилась реликвия – Андреевский флаг, первый флаг Российского флота, учреждённый ещё Петром Первым. Такую интересную историю Ян услышал на другой день, после знакомства с Георгием Ивановичем Светлогорским.
И ещё, в храме Александра Невского бывает, правда нечасто. Там можно перекинуться русским словом, с парой прихожанок-старушек. Такие у него возможности порадовать своё ухо живой русской речью. И, соответственно, самому бросить несколько фраз. Правда, у всех этих русских – старых эмигранток, такое же старое изложение своих мыслей – в понятии далёких лет начала века, и с наносом иностранного произношения и фразеологии. Так что, в свою страну съездить – это прочувствовать свои корни, вспомнить свою жизнь с родителями до войны. Свою школу, друзей детства. Только боится разочарований. Интересно, какие могут быть разочарования?
Его часто занимает вопрос: почему не привлёк Грету к изучению русского языка. Его дочь – наполовину русская. Вполне естественно, знать язык своего родного отца. Да, он прозевал. Упустил время. Именно в детстве следовало положить начало её обучению. Вина, конечно, жены. Он был занят работой. Правда, мог бы в какой-то мере принимать участие… Или, хотя бы, быть инициатором…
Так и не удержался, рассказал Марте об очередной подвижке в поисках Сабины. Понимал, следует её подготовить к его или, лучше, их встрече с этой Сабиной. Конечно, старался в шутливом, даже пренебрежительном тоне. Но Марту не проведёшь. Умная баба. Притом, как и вся их порода – хитрая. Эта Сабина исключение из правил. Умная и открытая, бесхитростная. Правда была совсем девочкой. Да нет, в нужные моменты, тоже становилась хитрющей…
После ужина они ещё сидели за столом. Разговор касался дочери, зятя, внучек. Ян барабанил пальцами по столу, что всегда Марту раздражало. Но на этот раз она не акцентировалась на этой привычке мужа. Она готовилась к разговору на тему о поездке в Ленинград. Ян молчал. Она помогла прислуге убрать посуду. Снова села рядом. Ян в той же позе барабанил, задумался….
«О чём это он» – подумала и заговорила:
– Ян, ты обещал, как только всё узнаешь и позвонишь ей, сразу поедем в Ленинград. Потому следует на днях заказывать путёвки. Как ты на это смотришь? Думаю, тебе на пару недель можно оторваться от твоих производственных дел?
Ян понимал, ей хотелось побывать на его родине. Услышать русскую речь, вынести своё впечатление о России.
Её тон, она, такая кроткая и любящая, в этот момент умилила Яна. Подумал, обязательно стоит привлечь к оформлению её внешности Грету. В таком виде он с ней в Ленинград не поедет.
– Нет, дорогая, я тебе не обещал сразу в Ленинград. Это твои выдумки. Я говорил, повидаюсь с этой цыганской немкой, и тогда поедем. Только когда это осуществится, большой вопрос. В настоящее время я не готов, даже на неделю, бросить производство. Много нерешенных вопросов. Такие дела…. Всё, пошли спать. Устал я.
– Ляжешь у себя? Или в спальне? – снова просительный, тон, кроткий лик.
– В спальне. Иду в душ. В спальне, в спальне.
 
 * * *
Только из-за девочек Грета пошла на уступки. Естественно, Тамара с позором изгнана из их дома. Этот жест был одним из условий прощения неверного мужа. Кстати, за Олафом она не шпионит и он вполне может пойти на новое предательство – продолжать обманывать жену. Только на сей раз мотивация позднего присутствия на работе не сработает. Может он действительно раскаивается? Смотрит на неё вопрошающими преданными, своими раскосыми глазками, как побитая собака. А ей противно.…
Да, она простила. Формально. С испытательным сроком. Только вот, пока между ними никакой близости. Подруга предупредила об опасности таким путём наказывать мужа. Он же не старик, да и старики тяготеют к женщине, возможно и в большей степени, поскольку физически несостоятельны. Но ласка женщины для большинства из них имеет большое значение. Грета же не может себя пересилить и пойти на полное примирение. Он ей неприятен. И она наверно никогда не сможет спать с ним в одной постели.
Очень хорошо, что тогда, когда проектировали их дом, папа предложил именно такой вариант, как у дедушки и бабушки. Две спальни. После рождения Лиз, Грета перебралась в свою спальню. Такое решение было вызвано депрессией. Ночи напролёт не спала. Снотворным доктор пользоваться категорически запретил. Кормила Лиз. Не помогали книги. Пришлось маленький телевизор установить в спальне. Не помог и телевизор. Засыпала только к утру. Недовольный Олаф её пренебрежением… Может сама она виновата в последствиях? С той поры она частенько игнорирует мужа. К нему не приходит, к ней ему вход закрыт. Не всегда. Иногда… Вот и причина. Обманутая жена. Но такой финал её не огорчает.
Возникла мысль: Наверно разделение спален не идёт на пользу супружеству. Аналогичная история отношений у бабушки с дедушкой. И у родителей. Папина спальня. кабинет и дальше общая спальня. Мама тоже недовольна таким решением. Дедушка предложил. Папа одобрил. А результат… плачевный. Следует маме указать на недопустимость такого положения в дальнейшем.
Теперь об Олафе. Не любила она мужа и не любит. И что ещё позволит себе этот негодяй, ей без разницы. Только не в её доме и не с этой русской хамкой. Да, этой национальности и в ней половина. И, наверно, она тоже впоследствии загуляет. Но Олаф чистокровный датчанин, к сексу весьма равнодушный и не умел быть желанным. Та дура его терпела, только надеясь оженить на себе. Пускай ищет другого Олафа. Грета уверена, не найдёт она на роль мужа преуспевающего, богатого датчанина.
На няню для Лиз сделала запрос, и были уже предложения, но пока кандидатуры не подходящие. Только в ночное время Грета может себе позволить отдаваться раздумьям. Слишком большие издержки от этих ночных дум. Практически, сон наступает только к утру, и она не высыпается.
Сегодня она позволила себе поспать почти до обеда. Девочек забрали родители ещё вчера. Они с Олафом приглашены к ним на обед. Хотят скромно отметить 30-летие их семейной жизни. Поводом стал вопрос прощения Олафа, сближение с семьёй. Подарки, отложенные в магазине – плетённые красивые кресла в их садик, привезут люди Олафа. Она – маме, несколько нарядных вещей – примеряли вместе, но преподнесёт дочь, так хотел отец. Отцу – интересные костяные шахматы, причём дорогие. Это от Олафа. Конечно, вариация подхалимажа.
Подошла к окнам. Глянула на зелёную лужайку. Засмотрелась на резвящихся пушистых бежевых кроликов с поднятыми кверху хвостиками и белой шерсткой под ними, и на крупных диких голубей, подбирающихся к ним близко, а те замирают, выжидая… Ждала долго, минут пять, а сцена всё не менялась. Замерли и кролики и голуби. Наконец, голуби не выдержали, вспорхнули. И тогда кролики снова ожили. Запрыгали, завертелись…. Взглянула на часы. Всё, надо срочно собираться. И чего она тянет? Дались ей эти кролики. У родителей все посадки перерыли.
Побежала в душ. Быстро ополоснулась. Бегом в спальню. Пару секунд стояла перед большим, во всю стену, зеркалом. Поняла, это ещё её годы. В начале весны ей стукнуло 29. Она положительно нравилась себе. И рост, и в рамках полнота. И грудь не отвисла. Девочек кормила мало. Лицо чуть подвело – мама в молодости. Но зато головка – небольшая, ни как у мамы, очень много красивых светлых волос. Тоже, ни как у мамы. Как у папы. У него до сих пор веер на голове. Мама всё гонит стричься… Завидно…Хорошо – нос не папин. Для мужчины – нос с горбинкой, удлинённый – это красиво. Папа красивый мужчина. Мама говорит, в молодости был красавец. Ну а сейчас просто красивый. А зубы папины. Ровные. Белые. И улыбка папина. Красивая.
Мысли пробежали, и она толкнула дверь гардеробной. Там большое количество одежды. Но ничего нового. Стояла и ругала себя. И Олафу досталось. Да, её почти не интересовали современные модели, поскольку они выбирались из дому совсем нечасто. В результате, надеть нечего. Надо подарить все эти тряпки Фриде. На днях, даже маме, она купила гораздо качественнее вещи и современного покроя. Так что, недолго копалась в своём старье. Надела открытое платье цвета спелых олив, плюс короткий красный жакет. Решила – серебряные тройные кольца в уши. Красные туфли. Всё. Вспомнила, платье не надевала ни разу. Не было причины. Жакет может один раз. Да, и сумочка через плечо тёмная, из крокодиловой кожи – давнишний подарок отца. И кому это всё она будет демонстрировать? Кому это надо? Ей надо. И папа любуется на неё, когда хорошо, со вкусом, одета. Олаф был рядом и он не был дамским угодником. На неё совсем не обращал внимания, правда, в постели повторял о своей любви. И вдруг, учинить такое…. Да, мама права. Грета чувственная, интересная женщина и такой номер могла выкинуть запросто. Но, чтобы Олаф.... Бросила последний взгляд в зеркало. Олаф наверно уже у родителей.
Спустилась вниз. Махнула поварихе Милли. Бысто вышла в солнечный, но совсем не тёплый, ветреный день. Аккуратно, опасаясь порвать сзади разрез на платье, села в машину. Двинулась медленно по дороге. После разогналась, на повышенной скорости – слава Богу, обошлось – быстро добралась до большого нескладного (на её взгляд) родительского особняка.


Глава 8

С
коро месяц, как Максимилиан в своём родном доме под Франкфуртом. Он скучает в этой уютной, спокойной, благостной обстановке, под неусыпной опекой мамы. Одна отрада, выбирается в знаменитый Франкфуртский храм на вечера органной музыки. Бетховен, Бах, Мендельсон, Моцарт – и это не весь перечень вечеров, которые проходят в этом храме. Маму так и не смог уговорить пойти вместе. У неё много записей классической музыки. Слушает в одиночестве. С отцом ходили на органные вечера. К классической музыке, как дилетант, приобщена. Конечно, благодаря Юджину. За эти годы, без отца, она из дома никуда. Их большой участок – это тоже дом. Кусты сирени, барбариса, акации; море цветов – от настурции до георгин и роз; дальше от дома – настоящий смешанный лес, с преобладанием ели. Здесь же в разнотравье попадаются ландыши – любимые мамины цветы. Ежедневно она гуляет среди этой красоты – когда весна и лето. Зимой даёт себе задание обойти их участок вдоль, поперёк и по диагонали.
– И мне хватает этой зимней прогулки. Да какая у нас зима – минусовая ночная и утренняя температура, и только в холодную зиму. Не думай, сынок, что я никуда не выхожу из дома. С Ангеликой ездим в «Реаль». Обязательно раз, а то и два в неделю. Такая моя жизнь. О папе скучаю. Прошло больше двух лет, а как вчера это случилось… – она отложила в сторону книгу, что читала. Рада была общению с сыном.
– Но почему не заведёшь друзей? Иногда есть желание поделиться, поговорить, пойти в театр, на концерт за компанию. Живёшь недалеко от города. Можешь себе позволить выбираться в дневное время в музей, на выставки, даже в зоопарк. Выбор за тобой. В таких местах часто знакомятся одинокие люди. Почему нет?
– Такие варианты – выбраться в город, как ты говоришь, для меня абсолютно не приемлемы. Да ещё, и уличные знакомства… И что ты фантазируешь? Или, твоя рекомендация – заводить друзей… Какая дружба и с кем, в моём возрасте?  Никто мне не нужен.
– Ну, а те хорошие знакомые по армейской службе отца, или друзья юности. Я знаю, они навещали вас.
– Да, пару раз, ещё при папе. Хорошенькое дело, из Штатов – сюда. Накладно. Они не банкиры, как дядя Михаэль. Военные и на пенсии. Да, обеспечены, но не настолько, чтобы часто посещать Германию. Как папы не стало и звонят редко, ни то чтобы приехать. Да они лучше поедут куда-то к морю, в Италию, Францию. Германия им приелась за годы службы. Если ты имеешь в виду друзей юности, то тоже бывали при папе. Сначала звонили. Теперь уже никаких звонков ни от тех, ни от других. Причём мой английский никак не располагает к телефонному общению.
– Ты имеешь в виду папиных сослуживцев. А жёны? Ты что, ни с кем из их жён не сдружилась за все эти годы, что жили в большом немецком городе в течение немалого срока?
– Сдружилась.…Не забывай, английский мой понимал твой отец, привык. Ты же знаешь, он прекрасно объяснялся и на немецком. Другое дело женщины американки. Они не считали нужным знать немецкий. Так, бытовые слова... Какая может быть дружба между разноязыкими женщинами? Такое общение можно вынести в течение нескольких часов, и то с трудом. И потом, они гораздо старше меня. Правда, были знакомые немки, молодые жёны американских офицеров. При встрече, на ходу, немного поболтаем на своём родном. Но, скажу тебе, дружила я только с твоим папой.
Максимилиан понял, матери этот разговор неприятен и сменил тему.
– Хорошо, эти двадцать суток, что я здесь, предлагаю съездить в Ниццу. Красивый итало-французский старинный город. Есть, что посмотреть. Кругом благоухание, благодать, тёплое Средиземное море…. Как? Что скажешь?
– Не смотри на меня так Макс, не жди нужного тебе ответа. Я отсюда никуда. Какой курорт, какое море в мои-то годы…
 Он понимал, никуда её не вытащишь из их красивого, уютного дома и ухоженного парка.
– Так, и сколько тебе лет? Можешь не уточнять. Тебе будет в этом году 30 ноября – 51. Да, старая-престарая… Как ты можешь так говорить… – улыбнулся,.. – бери пример с Мадлен. Она намного старше тебя, и пока не считает себя старой женщиной…
– Это её дело. В моих глазах она – женщина без возраста. И я не хочу себя соотносить с твоей тётушкой.
Хочу снова о возрасте, только о твоём. Тебе уже было 36 в марте 10-го. И тебе давно пора жениться. Ты что-нибудь успел за это время с книгой? Сидел подолгу в кабинете. Ты пишешь этот учебник уже не один год. Когда думаешь сдавать в печать?
– В печать – это последнее. Ещё много разных необходимых действий, требующих и научных согласований с признанными учёными-герпетологами, далее, утверждения правительственных чинов нашего штата. Снова моё тщательное прочтение текста. Обязательно, вводная статья о книге, учёного с мировым именем. Только тогда последует редакторская работа – правка, вёрстка, обложка и тому подобные действия. Эта книга совсем не те, которые мною написаны, для дилетантов, интересующихся земноводными. Эта книга – будущий учебник. Только пускай тебя не пугает обилие условий, необходимых для выпуска книги. Большая часть этой работы выполнена. Остаётся моё последующее прочтение материала и ряд формальностей. Надеюсь, уже в начале следующего года, книга будет издана. Это мне даёт шанс подняться на ступень выше в научных кругах мира. Понятно?
А по поводу жениться, так этот вопрос у меня стоит на повестке. Только если женюсь, будут проблемы…
Он задумался, мать выжидающе смотрела на сына. Чтобы не нарушать ход его мыслей, она отвела глаза в раскрытую книгу, однако читала урывками и забывала, на каком тексте остановилась. Не могла, да и не хотела сосредоточиться. Мысли о сыне, не уходили… и тут он заговорил:
– Здесь такие сложности – где нам устроить свой дом? Тебе же не ново, что я не имею постоянного жилья? Мои бесконечные разъезды из континента на континент не дают обустраиваться на одном месте. А таскать за собой, туда-сюда, жену и, думаю, будущего ребёнка, не дело. Девушка, естественно, согласиться и с таким решением, но я понимаю, такой сюжет не приемлем в семейной жизни. Разве что, на пару месяцев. Потому, пока от такого шага воздержусь. Время покажет. Я прав?
– Ты отсюда уже звонил ей?
– Конечно, звонил, и не раз. Она нет. Я запретил. Оттуда дорого. Пойду к себе, позвоню сейчас. Ты пока почитай, я скоро. Да, а телевизор не смотришь?
– Иди, Макс, звони, я почитаю. Телевизор иногда включаю. Ты всё это время сидел у себя, потому и задаешь мне вопросы о телевизоре. Ты дома, а вижу тебя редко. И взял манеру кушать в своём кабинете.
Она снова уставилась в книгу, думая о своём. Да, что-то не то…во всём виновата эта Мадлен. Сама возится всю жизнь с крокодилами и ящерицами и племянника вовлекла. Не ту выбрал он профессию. Эта старуха – Мадлен и детей не рожала и с мужем жила не как жена, а как очередная любовница. И ей известно, что у этого банкира Ландсберга были женщины. Конечно, сейчас он старик и она немолода. А всё дома не сидится. Бросает старого человека на прислугу.
Как же Максу устраивать семейную жизнь? Пора кончать с этими бесконечными исследовательскими работами, прекратить писать очередные учебные пособия, и оставаться, пускай даже в Штатах, но на одном месте, при своём институте в звании профессора, и читать лекции. До пенсии. Здесь в Германии его ждёт свой дом.
Ещё о чем-то следовало вспомнить – спустился взволнованный Максимилиан и мысль погасла.…
– Мама, такие новости: завтра в 12-00 я встречаю самолёт из Кейптауна. Вот и пришло время тебя познакомить с моей девушкой. Она погостит у нас ровно сутки. Улетает в Штаты к родным. Там какой-то непредвиденный случай. Такие дела. Никаких подробностей. Увидимся, и всё прояснится.


Глава 9

Эту неделю в Копенгагене погода отличная. Лето вступает в свои права. Дождей не предвидится. Их дом утопает в зелени. Марта не нарадуется. Причина её хорошего настроения и в их с Яном личных отношениях. Почти, как в первые годы жизни. И ещё, муж привлёк дочь к оформлению внешности матери. Те подарки, что они вместе с Гретой выбирали – пару платьев, костюм и обувь Марту преобразили. Мало того, под руководством дочери, ей сделали стрижку коротко, завили крупными прядями и осветлили. Накололи брови хорошей формы. Грета на днях преподнесла ей в подарок золотые серьги в виде колец, притом достаточно большие и, как оказалось, они совсем не ширили её и без того широкое лицо.
– Ну и как? Папа, тебе нравится твоя жена? Смотри, и эти серьги ей к лицу. Я не прогадала. Продавщица рекомендовала длинные. Я решила рискнуть. Пускай наша мама помодничает…Мама, тебе-то нравится?
– Доченька, конечно. Только без привычки как-то неловко…
– Привыкнешь, привыкнешь. Следовало взяться за тебя давно. Семья, девочки – отвлеклась я от матери.…Теперь ты будешь у меня молодая и красивая. Я права, папа?
Ян поднял брови, закатил глаза, понимающе улыбнулся.
– Скоро к нам приедет в гости Зарочка. Вот удивится. Она-то за собой всегда следила. Меня всё поругивала, что я так сдала. У неё дети совсем не рядом. Живут в Штатах. Они с Моисеем остались вдвоём. Мучается она, бедная, рядом с таким больным мужем. Такой преданной жены поискать.…Уезжает к детям она на пару недель. Оставляет его на прислугу – очень преданную женщину, и медсестру. И…
– Марта, мы в курсе – с кем Зара живёт и на кого оставляет Моисея. Так что можешь не уточнять. Думаю, наша жизнь с дочерью и внучками сложилась намного лучше. – Прервал разглагольствования жены Ян.
– Хорошо, хорошо. Молчу. Но у меня к тебе вопрос – что там у тебя намечено по поводу путёвок в Ленинград?
– Тут я тебя порадовать не могу. К сожалению, Пока ничего не узнавал, поскольку, не готов. Я уже тебе говорил – только на одну неделю и после встречи с этой цыганкой. Всё, пока этот вопрос закрыт.
– Папа, это я настроила маму на поездку в Ленинград. Не припомню от кого, но слышала, о поездке в Россию по путевке. Считают, что Ленинград красивый европейский город, в котором обязательно следует побывать. Правда, только в центре и в окрестностях, там, где были летние резиденции царей. Я бы тоже с удовольствием съездила. Только втроём нам уезжать от девочек, даже на неделю, нельзя.
– Получится с Ленинградом, не получится, ты дорогая Марта, обязана выглядеть так всегда. Усвоила? – Ян улыбнулся, глядя на симпатичную жену, и Марта отметила его красивую улыбку, как у прежнего молодого русского парня.
Грету радовала атмосфера всеобщего взаимопонимания и любви в родительском доме. Такого спокойного микроклимата она не наблюдала в этом доме со времён рождения Лиз. Начатая ею фраза о необыкновенных способностях Лизоньки к языкам, прервал телефонный звонок. После минутного разговора с Фридой, настроение Греты резко изменилось, и она объявила родителям о своём возвращении домой.
– Доченька, что случилось? Кто звонил? – Марта удивилась такому быстрому решению дочери с отъездом домой – полчаса, как она здесь – переглянулись с мужем, поняли – там что-то неладно.
– Оказывается, Тамара никуда не делась и минут десять назад приехала в наш дом в сопровождении Олафа. Якобы, за какими-то ею забытыми вещами. Фрида не разрешила ничего искать до моего приезда. И что вы теперь скажете об этом тихоне Олафе? – Грета была серьёзно взволнована... – Я довольна, что девочки с тётей Этель поехали в зоопарк и не повидаются с этой экс нянькой.
– Всё, я еду с тобой. Тебе в таком состоянии не следует садиться за руль. – Ян в эту минуту был тоже совсем не спокоен.
Марта махнула им, и вскоре машина исчезла за поворотом. Вот такой этот Олаф. Тряпка, на мужика не похож. Да и внешностью ничего хорошего. Страшненький. И как это Грета согласилась на этот брак, и как допустила второго ребёнка? Их дорогую, сладкую красавицу Лиз…– раздумывала Марта.

* * *
Они переступили порог дома и столкнулись лицом к лицу с Тамарой в сопровождении Олафа. Тамара смутилась, завидев хозяйку. Олаф же, по мнению Греты, выглядел помятым петухом, готовым к бою.
– Интересно, это что, я уже не хозяин в своём доме ? – без всякого вступления накинулся он на Грету.
Его напыщенно-грозный вид как-то разрядил обстановку и насмешил Грету. Ухмыльнулся и Ян.
– Так, помолчи! – После грозного окрика жены, Олаф сразу сник. – Что ты забыла в нашем доме? – обратилась она к бывшей няньке, – отвечай! Мне некогда с тобой тут разбираться!
– Тапочки, зимние сапоги и куртку… – дерзким тоном парировала Тамара,
– Этот твой старый хлам я велела выкинуть с мусором. Даже не сочла возможным отправлять в бак для бедных. А твоя выходка с этим старьём, ни что иное, как предлог, чтобы снова завлечь своими чарами и вконец захватить в свои липкие щупальцы чужого мужа, отца двоих детей…, – выпалила Грета на датском, грозно глядя на соперницу.
Большую часть из обвинений бывшей хозяйки, Тамара не поняла. Но, она и не думала сдаваться. Быстро пришла в себя и очень резко отчитала Грету, уже на немецком, за отвратительное отношение к мужу, за безразличие к детям, не забыла и о пренебрежительном, потребительском отношении к родителям. Ян – свидетель этой сцены, невзирая на последний аргумент, занял позицию наступательную:
– Сию минуту, Олаф, забери свою спутницу и вон из дома. Так что, думаю, ты не посмеешь принимать решение в разрез с её желанием. Твой ум, твой характер никак не сопоставим с умом и характером этой типичной авантюристки.
 Тамара уже не слышала последних напутствий Яна своему зятю. Стремительно направилась к машине Олафа. Сам же виновник этой акции, остался стоять столбом, без мысли в глазах. Наконец, после окрика любовницы, пришёл в себя и быстро зашагал к машине.
Ян подумал, как же он, этот тугодум, может руководить целым штатом инженерно-технического персонала на достаточно успешном предприятии? Из рассказов друга Оси, Ян знает, как работал штат инженеров за мизерную зарплату, исключительно за счёт одного-двух толковых, получающих надбавки и премиальные. Здесь, при капитализме, никто держать в инженерах бездарь не станет. Да и, чтобы получить это звание много потов уйдёт. Ян, сам успешный хозяин большого предприятия, начал с рядового инженера и все эти, неписанные правила ему известны.
Напрашивается такой вывод: Олаф дурак по жизни. Только не на производстве. С таким окладом, что у Олафа, нетолкового держать не станут. Следует об этом просветить Грету. Может и она в его, таком глупейшем поведении вне работы, несёт вину. Со своим властным характером, манерой независимого поведения богачки, возомнила себя пупом Земли. За папиной спиной – успешного капиталиста; за маминой – наследницы большого состояния деда. Да, умная, но совсем не философского склада ума женщина. Иногда умная и мыслящая женщина, делает такого мужчину, как Олаф, уважаемого в близком окружении, интересного человека, а такая, как его доченька – заткнула его куда подальше. Потому он хороший инженер и малоразвитый по жизни, по правде сказать, неуверенный в себе, ограниченный человек, пребывает со спящим интеллектом. Его следовало бы вовремя разбудить. Прежде всего, книги – что дало бы ему хотя бы оптимальное общее развитие. Чего не отнимешь у Греты. Это заслуга его жены Марты, тоже мало им оцененная. Сам-то Ян много читал ещё в детстве. Это всё родители – широко образованные, интересные граждане своего государства. Но, как понимает, на сегодняшний день, он тоже просто хороший инженер – производственник. Дания дала ему специальное образование. В голове только прибыль и деньги, деньги, деньги,…Слава Богу, по жизни его никто не затыкал. Наоборот, он чужак, заткнул свою жену. Потому наверно, что характер куётся ещё в детстве, в молодые годы…. Снова про Олафа – видно и дома, в детстве ему чего-то не додали. Возможно и влияние генов, как теперь модно валить сущность индивидуума на генетику.
Был уже вечер, когда Грета привезла отца домой. Марта в беспокойном ожидании сидела в садике, окутанная шалью. К вечеру стало свежо. Они тогда так ни о чём не договорились – как Грете быть дальше, какие ещё «номера» может «выкинуть» Олаф.
 
 Глава 10

Сабина волновалась. Максимилиан уехал в аэропорт с большим запасом времени. Зачем? – Спрашивается. Она знает время прилёта. С учётом прохождения паспортного контроля, получения багажа, прошло достаточно времени, чтобы уже часа два назад быть дома. Сабина ждёт хотя бы звонка, но сын молчит. Сама звонить не может решиться. Боится…. Конечно, не гнева сына, а какой-то нехорошей правды. Она и с малых лет была суеверной, ожидавшей плохих событий, всякого негатива…. Юджин в таких моментах подшучивал: «Стоит сначала себя поистязать в ожидании плохого, чтобы после пережить двойную радость». Она выходила на террасу, дальше за ограду. Глядела с надеждой на дорогу. Снова уходила в дом. В другой раз стояла у калитки с закрытыми глазами, чтобы услышать звук подъезжающей машины, снова напрасно…. И так, неоднократно. На этот раз, как бывало, пережила двойное счастье, когда вышла, уже в который раз, за ограду. Машина остановилась в аккурат у ворот. Сабина замерла в ожидании сына и незнакомой девушки – американки.…Открылась дверь водителя, вышел Максимилиан, слава Богу – живой и невредимый и, … не открыл другую дверь. Уныло улыбнулся, постукал ногой по колесу, подошёл, приобнял мать.
– Макс, ты один?
– Встретились и через полтора часа распрощались. Проводил самолёт на Чикаго. Не время ей откладывать встречу с матерью. Она в больнице. Сестра избила пару дней назад отца до полусмерти и матери за компанию досталось. Отец инвалид войны. Пьёт беспробудно. Наверно слышала про коварное нападение Японии на американскую военную базу Пёрл Харбор на Гавайях? И какие огромные потери понесла Америка. Ну, естественно, Штаты объявили войну Японии. А президент Трумен решил таким образом – сбросив две атомные бомбы на города Японии – наказать японцев.
Отец Грейс, тогда девятнадцатилетний юноша, прибыл в составе 509-й смешанной авиагруппы на остров Тиниан, что в Тихом океане. Район базирования этой группы тщательно охранялся. Так вот, её отец участвовал в подготовке самолёта – тяжёлого бомбардировщика, если не ошибаюсь В-29, с атомной бомбой на борту, под названием «Малыш», и нескольких самолётов сопровождения. Ты же слышала о японских городах Хиросима и Нагасаки? И о страшных последствиях? После расскажу тебе всё подробнее, всё, что знаю из прессы и из короткого рассказа самой Грейс.
Давай, что-то перекушу и пойду к себе. Извини, вроде-бы не из чего, но, устал…
– Поди, прими душ, поешь, и иди к себе. Всё потом… Конечно слышала про этот кошмар. Отец, что? Казнит себя, что Трумен распорядился сбросить две эти ужасные бомбы? Потому и пьёт? – Двумя ладошками оглаживала спину чуть выше талии, своего мальчика, любящая мама.
– После всё тебе расскажу. Да, переживает. И не его одного из участников этого кошмара судьба наказала.

 * * *
Максимилиан уснул. Она не стала будить сына к ужину. Вышла в парк. Лучи заходящего солнца просвечивали соседние кусты. Она села на их, с Юджином, любимую скамейку. Летними вечерами, перед сном, если погода позволяла, они с ним взяли себе за правило бродить по парку. После, садились рядышком на эту скамейку и вели бесконечную беседу. Правильнее сказать собеседование учителя с ученицей. Отсюда хорошо просматривался весь небосвод, и тема была неизменной – Бог, мироздание, человек. Юджин обнимал её спину, не давал прохладе нарушить её комфорт. Теперь она одна в парке. Скоро солнце совсем уйдёт. Последние лучи косо ложились на дорожку. Она повернула голову в сторону и, к её удивлению, уходящее солнце не мешало круглой, тусклой луне располагаться достаточно высоко на бледно-голубом небосводе. Один раз они с мужем наблюдали такое явление. Юджин стал подробно, ей объяснять о таком необычном, в её понятии, расположении небесных тел. В этот раз она не слушала, как всегда, внимательно. Она думала… Думала о счастье быть рядом с умным, образованным человеком. Она – полуграмотная, ограниченная девушка, нет, девочка, но уже познавшая мужчину с последствиями такого познания, стала женой сорокалетнего вдовца, командира полка американской армии. Это его решение было встречено резким непринятием и со стороны армейского руководства и, в большей степени, со стороны родной сестры. …Она вздрогнула от стука калитки, от шагов по метлахским плитам. Поднялась, пошла к дому. Да, это вернулась от Маркуса её служанка…
– Ангелика, это ты? Ну, как там дела у Маркуса?
– Хелло, фрау Уитмен, я думала, что поздно и вы уже в доме. Сама открыла калитку своим ключом. Как дела? Наверно ещё придётся продлить лечение хотя бы на месяц. Так считает доктор.
– Надо, так надо. Думаю, это ему будет на пользу. Хочу тебя спросить, тебе сколько? 24 или уже 25? Сколько Маркусу я знаю, и ты знаешь. И что он алкоголик и теперь уже не первый раз проходит лечение, тебе тоже известно. Ты всё взвесила? Все ЗА и все ПРОТИВ? Никто, ни один доктор тебе не сможет дать гарантии на последующее полное его выздоровление. Нужна воля самого больного. Слишком всё это затянулось, и ты сама…
– Простите фрау Уитмен, но вы так говорите, будто не желаете выздоровления вашему кузену, – перебила взволнованная Ангелика.
– Я так говорю, чтоб ты думала головой и не надеялась на хороший исход лечения и на отличные ваши отношения в дальнейшем. Отношение женщины 25 лет к мужчине 60 лет может быть искренним только в том случае, если он изменит её жизнь к лучшему, если умён и образован, а самое главное – без проблем, имею в виду алкоголь. Понятно? Заметь, искренним, из благодарности. Но у тебя не тот случай. Тебе это понятно? Ну-ка обернись ко мне лицом, что молчишь? – наконец Сабина позволила себе высказаться.
– Спасибо за совет – выпалила, недовольная Ангелика, и поспешила прочь из усадьбы.
Сабина задумалась о Маркусе. Кузен был её старше на десяток лет. Из рассказов тёти Эрны Сабина знает, с какой любовью восторгались им родители. Умным, послушным своим мальчиком. Конечно, ему – юноше с мягким, спокойным характером, единственному сыну, пришлось очень тяжело с самого начала военной службы. Он, ещё мальчиком, избегал поступления в «гитлерюгенд». Однако, избежать не получилось…. Потому, в свои 17 он уже был обучен молниеносной разборке, сборке, зарядке винтовки, автомата и прочих огнестрельных вариантов оружия солдата, также беспрекословному подчинению старшим командирам. К радости родителей, Маркус на фронт не попал. Был направлен на службу по охране лагеря «Дахау», расположенном неподалёку от Мюнхена. Это был первый концентрационный лагерь Германии. Содержались там коммунисты, социалисты, свидетели Иеговы, священнослужители и прочие подобные элементы, несогласные с политикой фюрера. Душевнобольные, наркоманы, проститутки, гомосексуалисты, уголовники – неотъемлемый контингент лагеря. Лица еврейской и цыганской принадлежности также отправлялись в этот лагерь.
Нечеловеческие условия лагерного существования, не шли ни в какое сравнение с систематической работой лагерных врачей, проделывающих опытные операции над людьми, не гнушаясь вивисекции. Соратник фюрера Гиммлер неоднократно посещавший лагерь, наблюдал за медэкспериментами над заключёнными. «Циклоном–Б», травили несчастных, в так называемых, душегубках. Свидетель всех этих ужасов, Маркус задумал избавиться от такой армейской службы.
 Он не был дружен со своими товарищами по службе. Молчаливый, тихий Маркус не располагал к коротким отношениям, не был авторитетен в среде солдат охраны. Их высказывания вслух, недовольством лагерными порядками, не остались безнаказанными. Очень скоро многие из них исчезли из лагеря. Пожилые охранники разделяли недовольство этих молодых, однако, помалкивали. Надо думать, недовольный солдат, ни в каком статусе вермахту не мог быть полезен.
Маркус понимал, те молодые солдаты были жестоко наказаны. Нет, он не даст лагерным подонкам издеваться над собой. Он не доставит удовольствия врачам-изуверам экспериментировать его психикой и глумиться над его телом. Он не пойдёт в газовую камеру. Он сам распорядится своею жизнью. Мириться с работой охранника в этом страшном месте он дольше не в состоянии. Маркус принял твёрдое решение покончить с собой.
 ...Но... не получилось. Волнение одолевало…. Пуля прошла по касательной, не задев жизненно-важные органы. Дальше госпиталь, психбольница. Впоследствии грозила изоляция в одном из лагерей. Вся эта история с ним закончилась в середине весны 45-го, каждый солдат тогда был на счету. На фронт отправляли совсем необученных подростков. Ему торжественно объявили о переброске на фронт, для использования в зондеркоманде по обеспечению выноса раненых и убитых с поля боя. С командой таких же, горе-солдат, по дороге на передовую, рискуя получить реальную пулю в затылок, Маркусу удалось сбежать к родителям в Бреслау, где был надёжно спрятан. В те последние схватки, перед поражением, немецкая армия не распылялась на частные случаи дезертирства. Так что, напрасно Маркуса лихорадило, сидя пару месяцев в тёмном подвале и напрасно, всё это время родители находились в тяжёлом нервном напряжении. Сабина хорошо помнит Маркуса после его домашнего заточения.
Только все эти годы, так называемой армейской службы, не остались для него без последствий. После войны, уже в Западной Германии, куда переехал с родителями, Маркус нашёл себя, работая в помощь леснику. Они подружились. Маркус просвещал старика рассказами об армейской службе в Дахау. Нет, чтобы забыть все эти ужасы…Часто ночи не спал напролёт, Криками во сне будил всё живое в лесу. Старый лесник помогал ему, забыться шнапсом. Постепенно привык к спиртному. Забывался во сне. Напивался до чёртиков в глазах. Умер старый лесник. Теперь уже родителей нет. Есть жена. Только надоело ей терпеть пьяницу в доме.
Сабина пожалела, приняла Маркуса к себе. Он следит за её парком, но часто срывается. Пьёт запоем. Лечился много раз. Всё бесполезно. Да, хороший человек. И честный, и порядочный, и добрый. Но…. И надо, чтобы эта симпатичная, молодая Ангелика привязалась к старому алкоголику. Её мать приходила к Сабине, просила повлиять. Сегодня и повлияла.… Но что дальше? По правде сказать, ей надоело возиться с Маркусом. А жаль его…. Куда ему, если попросит оставить её дом. Он и сыт, и спит в чистоте и занятие своё любит. И лечение его она оплачивает. Что тут поделаешь? – раздумывала Сабина.

Глава 11

Прошло пару недель после изгнания Яном из дома дочери Олафа с бывшей няней, причём, в крайне грубой форме, и Яна это коробит. Почему не сдержался?
Занятый организацией производства на своём новом предприятии, одновременно исполняя свои обязанности, продолжая нести большую ответственность, будучи членом совета директоров, завода сельхозтехники, Ян не возвращался к семейным неурядицам дочери. Вечерами, был угрюм, неразговорчив, Марту слушал, но не слышал. Мысли были заняты лавиной организационно-технических вопросов. Планирование, заказчики, конкуренты; отрасли обеспечения сырьевой базы, материальных ресурсов. Из поступающих предложений – выбор недостающих кадров инженерно-технического состава. И множество других вопросов, требующих осмысленного решения. По ходу, возникающие вопросы обсуждались на долгих заседаниях Совета директоров. Трудоёмкий процесс модернизации производства, порученный топменеджеру, также требовал времени ознакомления с потоком документов, выводов, и немалых капиталозатрат.
Истый педант, Ян считал такой обстоятельный подход к делу, и обязательное его участие на первых порах, станет залогом успешной работы и наращивания производственных мощностей в дальнейшем. Ещё большая удача – штаб-квартиры обоих предприятий расположены в относительной близости. Собрание акционеров на Сельхозтехнике назначено через неделю и Ян, по плану, должен докладывать о результатах предложенной им частичной модернизации на одном из участков производства.
Марта молчала, понимала, как важно для мужа своевременно наладить работу на своём крупном предприятии. Она была в курсе этого проблемного завода, и как важно мужу в короткий срок пустить производство на поток. Тем не менее, нет-нет, закрадывалась мысль о всегдашних, и теперь возможно новых увлечениях мужа. Да, какое-то время она была любима, как в молодости. Теперь, она с тревогой боялась повторения – ожидания мужа до поздней ночи, а то и всю ночь…лжи и притворства. Подозрение возникало по причине его отсутствия в общей спальне. Снова вечерами сидел с делами в своём кабинете и ночевал в своей спальне.
Семейными делами дочери не интересуется. В это воскресенье она с девочками у них обедает. Так что, до этого дня Марта решила помалкивать. О своих подозрениях и дочери ни слова. Звонит ежедневно. На вопрос матери, как дела с Олафом, говорит, все, дескать, обсудим с папой в воскресенье.

* * *
Звонок Хольберга удивил, ответил – «Все вопросы после. Занят». Отключился. Сидели они четверо в его кабинете и увязывали одно трудноразрешаемое дело. Через минуту Ян вспомнил, с каким вопросом мог звонить референт из Сельхозтехники. Утром он видел его, но тот только поздоровался, и представил для подписи пару документов. Тогда Ян торопился к себе. Обещал быть ближе к концу рабочего дня. Нет, перезванивать он не намерен. Некогда. Это, в начале приобретения своего предприятия мог думать об этой цыганочке. Ещё месяц уйдёт на всё про всё. Не предполагал, что стать владельцем такого предприятия – это тебе не директорство с 30 процентами. После очередных перевыборов ограничится членством. Нет, определённо им не дадут вникнуть в этот вопрос, и принять оптимальный вариант решения. На пороге его секретарша, предложила взять трубку – дочь на проводе. Ян с беспокойством выслушал Грету. И дальше – «Коллеги, свои предложения доложите завтра к 11-ти. Я вас оставляю». Ян опрометью бросился к лифту, и дальше вон из помещения, к машине…Езды до их загородного дома полтора часа. Всё это время не выходила из головы Марта. Теперь он точно утвердился в своём чувстве к жене. Понял, Марта ему дорога и он, несмотря на неверность, всегда любил только её. Порядочную, спокойную, терпеливую женщину. И что ещё? Да, отличную жену, мать и бабушку. А он негодяй, не ценил, не дорожил. Относился, можно сказать, отвратительно. Только бы там не было чего-то необратимого. Он теперь знает, как будет себя вести со своей дорогой женой.
На пороге Фрида с девочками. Лица озабоченные. Ян похолодел.
– Не пугайтесь господин Ларсен. Там всё будет хорошо. Они уехали час назад – успокоила, на первых порах, Фрида.
– С фру Ларсен уехала в больницу ваша дочь – не преминула вставить прислуга Ларсенов – Мелиса.
Девочки повисли с обеих сторон на дедушке. Были серьёзны и озабочены. У Яна отлегло, что, слава Богу, всё образуется, и он тотчас поедет в больницу, и увидит живую Марту.
– У вас всё нормально? Девочки уже обедали? Мелиса, дайте мне стакан моего сока и я поеду. Ты-то знаешь, в какую больницу увезли хозяйку и как это произошло?
– Ещё утром, после завтрака, фру Ларсен недомогала. Сказала, голова кружится. Ну, я предложила выйти на воздух, посидеть в садике. Вы же знаете, как она любила там часами сидеть… как-бы «метировала»… – неторопясь, уточняла прислуга.
– «Любила сидеть», говори без известных подробностей. Дальше, что было дальше?
– Ну, она там посидела малость, после пошла в дом слава Богу, и упала, и ударилась головой. О дверной косяк. Тут и кровь. Тут, и лежит недвижима… – Мелиса на секунду умолкла, подбирая нужные слова.
– Не тяни, дальше что? И почему – «слава Богу ударилась головой»? С потерей сознания? – И почему Фрида с девочками здесь? – На ходу к машине, наставлял прислугу Ян, – Езжайте домой…
– Мы приехали с фру Нильсен – выкрикнула Фрида.
– Могли бы оставаться дома…
Девочки обиженно смотрели на деда, Лиз вот-вот готова была расплакаться.
Он понял, что толком не добьётся ничего от этих женщин. Позвонил Грете.
– Папа, пока всё в порядке. Ты почему мне сразу не позвонил. Я же тебе сказала, что едем в клинику. Зачем поехал домой?
– Уже еду. Куда? Какая клиника? Ты зачем девочек отвезла к нам? Что у мамы с головой? Сильно разбилась? Такие тяжёлые двери. Она пришла в сознание?
…Наконец, он у постели своей дорогой Марты. Это головокружение, и такие – сосудистые дела, требуют обследования в клинических условиях, потому она остаётся еще на пару суток здесь. К сожалению, поднялось давление. Они следят. Возможно такое явление от стресса, из-за падения. Ушибла голову при падении. Гематома поверхностная, небольшая. Ян подробно переговорил с врачом и понемногу пришёл в себя. Марта спала после успокоительного. К вечеру, а было уже далеко после полудня, Ян снова заглянет в клинику. Всё равно, душа не спокойна. Грета, решила остаться до приезда Яна. Девочки будут на попечении тёти Этель. Она уже выехала за ними. Увезёт их домой.
Ян решил сразу заехать в штаб-квартиру завода Сельхозтехники. Встретиться с Хольбергом. Определённо, речь пойдёт о той цыганке, даже запамятовал её имя. Во всяком случае, он не имел права манкировать своими обязанностями на старом предприятии. Мысли о его дорогой Марте не уходили и он уже не рвался встречаться с этой цыганкой и определённо без Марты он с ней видеться не должен, а если жена скажет: «нет, никаких встреч», то и будет – «нет».


Глава 12

Уже ночь. Максимилиан так и не просыпался со вчерашнего дня. Сабина лежит с открытыми глазами. Заснуть не пытается. В окна спальни видна просторная территория перед домом. Круглую, большую, изобилующую цветами, клумбу с двух сторон обрамляют выложенные бирюзовой метлахской плиткой дорожки, ведущие к веранде с четырьмя лёгкими колоннами. Эта её проект. Очень красиво смотрится на фоне бежевых тонов двухэтажного дома c декоративно оформленными высокими окнами. При муже спальня их была в левом крыле. Кругом кусты, дальше деревья. Нет, такое ночное окружение её пугает. Теперь окна её спальни выходят на их красивый двор перед домом. У калитки фонарь. Светло. При Юджине никакой бессонницы. И не представляла, как же это, чтоб не мочь уснуть.
После потери любимого человека, её спасителя и наставника, она живёт воспоминаниями о той, своей счастливой жизни. Думает, думает, потому и бессонница. Слава Богу, у неё прекрасный сын. Ежедневное общение по телефону (к сожалению встречи недолгие и нечастые) дают ей силы и стимул жить дальше. Ей никогда не снится Юджин, но, почему-то часто видит во сне мать. Нет, не видит, а знает, что мать рядом и идут какие-то бытовые сценки, но забывает о чём. Только по фотографии, сохранённой тётей Эрной, она знает лицо матери. Умерла она родами, когда Сабине было всего три года. Отец очень переживал своё горе – потерю любимой жены и долгожданного сына. Об этом Сабина узнала годы спустя, когда к ним в гости в Ченстохову приезжала её тётя – сестра матери – Эрна. Ядвига плохо её встретила, потому она поселилась у соседей. Ещё она рассказала историю вторичной женитьбы отца.
У родителей был хутор – землевладение, неподалёку от Бреслау. Держали с десяток голов рогатого скота. Выращивали овощи, но, в основном – большие посевы кукурузы и подсолнечника. Была у них помощница – полька Ядвига. Отец и женился на ней через год, как закончился траур по жене. И взяла она в свои руки и хозяйство, и самого Мигеля. Стал он понемногу пить. Тосковал по жене. Отпустила она работников, распродала хозяйство и увезла его и её – Сабину (ей тогда было 7 лет), в Ченстохову, на свою родину, в Польшу. Разорила она его, и бедствовали они. Дальше всё Сабина знает. Била и ругала она отца и Сабине доставалось. В войну избавилась от цыгана мужа и ненавистной падчерицы. Забрали отца в большой лагерь, что под Ченстоховой, как цыгана – пьяницу, недовольного властью. После и его дочь цыганку – Сабину, туда же… Часто думает, слеза на глаза накатывается, где теперь покоится прах её отца. Ещё думает, как это получилось, чтобы такой здоровый мужчина, с волевым характером, терпел эту буйную некрасивую, старуху Ядьку. Тётя ей говорила, мачеха старше отца почти на 10 лет.
Этот хутор достался матери в наследство от родителей. Их четыре сестры. Мама самая младшая. Жила с родителями. И прибился к ним молодой цыган из Италии. Помогал по хозяйству. За лошадьми присматривал. Красивый. Мать и влюбилась. Бабушка и дедушка умерли во время страшной грозы без дождя. От молнии. Говорили, молния та шаровая была. Сгорели до черноты. Старшие сёстры были уже с мужьями. Жили неплохо. Перед мамой – Эрна – мать Маркуса и вовсе обеспечена, замужем за выборным членом Ландрата.
Как умерла мама, и стала хозяйничать Ядзя. После решила продавать землю и все постройки и засобиралась с молодым Мигелем Кристаном и падчерицей в Польшу. Тогда сёстры в суд подали о разделе имущества родителей. Однако, процесс проиграли.
Сама она – двенадцатилетняя девочка, измученная лагерями, побегом, переходами по Европе, хорошо помнит своё состояние, в поисках маминых сестёр в Бреслау. В поношенных одёжках с чужого плеча, босая, голодная бродила она по сильно разрушенному городу и вспоминала, вспоминала. Она старалась не попадаться на глаза солдатам. Как понимала – русским. Они на неё не обращали внимания, но когда голод донимал, и однажды увидела, как у повозок стоят женщины с мисками и им наливают солдаты еду, она тоже встала и её накормили. Что-то спросили. Но, не поняла. Ушла снова искать.
Старый человек – немец, спросил, где живёт, что одна ходит. Он помог в поисках дома тёти Эрны. Пришлось ночевать у того старика на кухне. Дом разрушен. Только внизу сохранилось нечто, подобие жилья. Он жил один. Сказал, когда русские наступали, дочь с детьми ушла зимой из города и не знает, живы ли. Очень бомбили и голод всех донимал. Гитлер не велел сдавать Бреслау, потому и воевали до конца.
По приметам дома, что помнила Сабина, дед посоветовал вести поиски в пригороде Клетендорфа или Броккау. Как не найдёт, в другие пригороды идти надо. Да, дом тёти Эрны, что она помнила, когда бывала с отцом несколько раз, стоял не в таких кварталах, где были дома высокие большие. Наверно, это было в пригороде.
В Клетендорфе бродила и не один день – ничего похожего. Расспрашивала местных немок. Мужчин немцев не попадалось. Никто ничего не знает…– тоже русские солдаты, тоже голодные женщины, дети. Та же разруха. Сил не было. Еле дошла до убежища старика. На другой день в Броккау такая же разруха. Страшно, если снова впустую. Может дом разрушен, и все они погибли…
И какое счастье испытала, когда увидала, наконец, знакомый низкий железный забор перед длинным тёмным строением, и разбитый, припавший к земле уличный фонарь, и каменный настил перед домом. Помедлила. Боялась новых разочарований. Но… зашла.
Тётя Эрна испугалась такого вида Сабины. Заплакала… Муж – инвалид без ноги. Маркус выбрался из тёмного подполья, после двухмесячной вынужденной изоляции.
Старшая мамина сестра с мужем уже выехала на юг Германии. Другая погибла год назад при бомбёжке. Муж пропал без вести. Тоже немолод, однако, перед концом войны забрали в действующую армию.
Помнит, как после, уже чистая, с выбритой головой, более-менее сытая, сидя за столом, отдохнувшая, она рассказывала о своём чудесном избавлении из лагеря, как шла на Запад, вслед за отступающими немецкими войсками, в каком отчаянии искала несколько дней этот дом. Удивлялись, как это она, семи лет от роду, пару раз бывая в гостях у тёти Эрны, запомнила приметы, чтобы найти дом. И как похожа она лицом на красивого отца и фигуркой на малорослую мать… Вспоминает, как приняли решение выехать на юг Германии, где обосновалась старшая мамина сестра с мужем.
Тронулись в путь на свой страх и риск. Но скоро по списку стали выезжать остальные граждане немецкой национальности. Поляки действовали дерзко. Не разрешали с собой вывозить больше назначенного веса личных вещей. Город Бреслау стал польским Вроцлавом.
На сегодня всё. Больше никаких воспоминаний. Надо уснуть. Обязательно. Она встала, подошла к окну – уже луна скрылась вправо. Небо чистое, звёздное, тёмно, тёмно-синее. Опустила жалюзи. Никакого шума. Всё у них в доме предусмотрено. Запахнула шторы. Легла на спину, чтобы сохранить подбородок и не давать ходу морщинам. Укрылась легким одеяльцем, погасила на тумбочке лампу. Стало совсем темно. Теперь никаких мыслей.
Нет, мысль появилась – для кого она старается оставаться молодой? Раньше – для Юджина. Теперь – для себя. Внешность стала её заботой наверно уже к сорока. Дальше эта забота вошла в привычку. Знала, её дорогому мужу важно, как она выглядит. Пока раздумывала, сон прошел. Снова зажгла лампу. Повернулась на бок. Взяла с тумбочки книгу…

* * *
За завтраком снова разговор зашёл об отце Грейс – алкоголике. Заодно и о Маркусе – запойном.
Макс оправдывал в первую очередь отца Грейс. Ссылался на его подавленную психику, неумение бороться со страшными воспоминаниями, о своём участии в обслуживании и подготовке самолёта, несущего в себе смертоносный груз.
– Между тем, никто в их команде не был в курсе последующей цели этих самолётов. И офицер из их команды по возвращении в Штаты лишился рассудка и умер 10 лет назад. Наверно я повторяюсь. Но хочу уточнить о фактах, неоправданно жестокой мести японцам, за разгром американского флота.
 Итак, 6 августа 45 года на японский город Хиросиму была сброшена атомная бомба под названием «Малыш», и 9-го на город Нагасаки атомная бомба «Толстяк». Эта была трагедия века. На расстоянии километра от эпицентра люди мгновенно превращались в чёрные трупы, птицы сгорали в воздухе, разрушались дома, на расстоянии многих километров от взрыва воспламенялась бумага, плавились стёкла зданий. Не говоря о последующих жертвах облучения…
– Начало этого конфликта ещё в конце далёкого 19 века, после заключения договора о сотрудничестве между США и королевством Гавайи, в которое входит много островов на Тихом океане. США получили доступ к гавани Пёрл-Харбор, где на одном из островов была построена огромная судоверфь. Впоследствии, уже в сороковые годы Пёрл-Харбор это Военно-морская база Америки, со 120-ю тысячами персонала. Гавайи объявлены своим 50-м штатом.
– Мама, ты слушаешь, или тебе это не интересно? – Увлечённый своим рассказом, заметил – мама думает о чём-то другом.
– Ты, мальчик мой, заглянул далеко в историю. Можешь вкратце. Я пойму. – Улыбнулась, допила свой кофе, – ну, дальше что было я уже знаю. Ты рассказывал. Японцы, возмущённые наглостью американцев – всё-таки видно эти острова ближе к Японии – разгромили начисто военный флот Соединённых Штатов, так? – Макс недовольно пожал плечами…
– Хорошо, всё так, больше не буду тебя просвещать об Азиатских политических событиях. Европа тоже пострадала не меньше.
– Знаешь, Максимилиан, я так думаю: Случись матриархат на нашей планете, чтобы возглавляла любое государство женщина, войн никогда допущено не будет. Матери, жёны, невесты берегли бы своих сыновей, мужей, женихов. Недовольные правительницы соседними государствами прекращали бы с ними все дипломатические отношения. И точка. – Улыбнулась, похлопала сына по ладошке… – давай, как говорится, «вернёмся к нашим баранам».
Ты её отца оправдываешь, ссылаешься на его такую тонко-организованную, нервную натуру. То же самое мы все привыкли думать и о слабом, впечатлительном твоём дяде Маркусе. Да, страшно, что пришлось в этом кошмаре участвовать, многое знать и тоже стать свидетелем и невольным участником трагедий концентрационных лагерей. Только скажи, почему в дальнейшем, эти гуманные сердечные люди способны в течение всей своей сознательной жизни отравлять жизнь окружающим, в частности близким? Ответь мне. Пошли в сад. – Она поднялась и направилась к дверям.
– Мама, я тоже думаю – почему? А по поводу женщин-правительниц с тобой не согласен. Есть, конечно, правила идеального, естественного чувства материнства, но не забывай об исключениях… От таких исключений можно ждать всяческих хитроумных ходов, связанных с необоснованным, принципиальным, жёстоким диктатом, со страшными последствиями. На таком фоне мужчина покажется наивным младенцем…
Пойду звонить. Ты иди. Я скоро. Договорим после.
Не успела она и слова молвить, как Максимилиан уже поднялся наверх, к себе.
Сабина снова, как и вчера одна, на их с Юджином скамейке. Да – подумала, снова звонить. Вчера звонил раза три. После каждого его очередного разговора с этой Грейс, она в томительном ожидании сообщения сына о срочном отъезде в Штаты. Да, а ей – матери советует искать друзей. Интересно – это как? Выйти за ворота с громким кличем? Или ходить по Франкфурту – народу там много, и выискивать в толпе друзей?.
Так. Дальше…про сына. С десяток лет, как она – мать предлагала Максу найти подходящую девочку и жениться. И сколько он искал эту, подходящую? И в университете, и дальше, в обществе своих кафедральных, и, наконец, в их исследовательской лаборатории… И что? Прошло много лет, пока, наконец, нашёл в самолёте бортпроводницу Грейс. А сколько было этих самолётных рейсов до того? Теперь, говорит, любит и готов жениться. Долго искал… Многие семьи, даже и благополучные, так и проживают свою семейную жизнь без любви. Или один из супругов любит, другой позволяет себя любить, и бывает, вовсе относится к нему снисходительно-покровительственно. Таким примером Сабине видится семья кузена Маркуса. Та жена – красивая женщина, так и ведёт себя по отношению к мужу. Потому и не может он стать трезвенником. Может его эти воспоминания об ужасах в концентрационном лагере Дахау и не играют такой главенствующей роли в желании забыться в пьяном угаре. Наверно обоюдная любовь – это большая награда для супругов.
Теперь про себя – конечно, если бы она в каком-то приличном доме познакомилась с женщиной умной, интересной, одинокой, приблизительно своего возраста… Но… куда я хожу, кто меня приглашает в свои дома?  И кому я нужна?
И не обязательно с новой знакомой возникнет взаимопонимание и впоследствии взаимная симпатия.
Да, в детстве, в молодости очень быстро знакомые переходят на короткие отношения. Поскольку и не думают о характере и внутреннем мире новой подруги, друга. В дальнейшем, уже привычка и, если приходит чувство досады, несогласия, эта привычка заставляет быть терпеливой, снисходительной и дружба только крепнет.
Наверно, между подругами, как и между супругами образуется союз ведущего и ведомого. Подруг у Сабины не было. На муже замыкалась и дружба и уважение, и любовь.
Она взглянула на часы, что висели на массивной золотой цепочке – последний подарок Юджина, к её дню рождения – прошло около часа, как поднялся звонить Максимилиан. И сколько ещё ждать? «Я скоро» и понёсся к себе. Сабине совсем стало грустно. Подумала о ненужности никому, и сыну тоже. Наверно сын просто терпит её в силу своего чувства долга. Да, определённо это так. И ещё, сын – человек деликатный, порядочный, мягкий и эти его качества позволяют быть снисходительным к окружающим и к матери в том числе. Её мысли, как она понимала, эгоистичные мысли любящей матери, прервались…
В конце аллеи стремительно шагал её мальчик, и быстро сел с ней рядом, на краешек скамейки, в неудобной позе. Да, она только в такие минуты счастлива, когда видит сына рядом. Пора понять себя, как родительницу взрослого мужчины и занять своё место в тени, и перестать стремиться играть первую, заглавную роль в его жизни. Эти её последние мысли испарились, когда услышала его сакраментальную фразу, к которой была готова, но в данный момент, начисто преобразила понятливую мать в ревнивую эгоистку…
– Мама, никак не могу пренебречь своим долгом, не могу оставить в таком тяжёлом состоянии и положении свою невесту. Я обязан вылететь в Чикаго завтрашним утренним рейсом.
– Таак… Я понимала, что ты никак здесь не останешься, хотя-бы до середины июля. Тебя тяготит общество матери. Однако…
– Мама, послушай…
– Нет, ты послушай… – она тебе ещё не жена. Дальше, как часто ты бываешь в доме у матери? В своём доме. Раз в году. Ты, будучи здесь, ездил на органные вечера во Франкфурт, на встречу со своей девушкой, занимался у себя своей работой. Думаю, в последнем ты не преуспел, за бесконечными телефонными разговорами по два, а то и по три раза на дню. Я поняла, тебя тяготит общение с матерью. А я вся в ожидании – когда же сын соизволит зайти ко мне, хотя-бы на полчаса. Только за ужином, и то не всегда, мне отпущены эти минуты. Завтраки и обеды ты тоже предпочитаешь в одиночестве, в своём кабинете. Теперь о девушке: в том случае, если ты окажешь там, на месте, ей существенную помощь… Допускаю… Но ты не врач. Не адвокат. И, на сегодняшний день, ещё не муж. И у тебя нет никаких прав разгребать их внутрисемейные дела. А дальше, скажу тебе, твой теперешний стремительный отъезд я тебе никогда не прощу.
Свои последние слова она выпалила, уже вставая со скамейки, направляясь в дом. Тут же сожалея, о своей такой запальчивой несдержанности.
Максимилиан сидел, как и прежде, на краешке скамейки. Он думал обо всех этих свалившихся на слабую Грейс несчастьях и проблемах. Но, вместе с тем, слова матери его привели в относительно объективную позицию. И он принял решение не торопиться. Тем паче, Грейс и словом не обмолвилась о его немедленном прилёте. Она ждала его в конце июля, и подтвердила это его решение в последнем их разговоре. Действительно, с чего бы это он прискакал и какую действенную помощь могла ждать от него девушка… Да, следует пойти к себе и всё досконально обдумать. И не стоит так обижать мать. Не её вина, что одинока, что тоскует, что общение с ним для неё сверх желанно…
Он поднялся и медленно, с остановками, пошёл к дому. Пару ступеней вверх, в гостиной застал мать с книгой. Она даже не подняла головы. Макс не пошёл к себе, наверх. Стремительно повернул к матери, плюхнулся на кожаный белый диван. Она осталась сидеть в кресле напротив, в той же позе, над книгой, и не прореагировала на его шумный приход. Он с выразительной улыбкой глядел на обиженное её лицо. Она конечно не читала. Ждала его окончательного решения. Пару секунд помедлил, обратился к матери тоном послушного, заигравшегося ребёнка:
– Мама, давай мириться. Не сердись. Возможно я не прав. Дай мне до вечера всё обдумать… Я совсем не готов уехать из дома без твоего согласия. Ну…мамочка…
– Согласна. Думай. Только, Максимилиан, я тебе уже сказала, что категорически против твоего незапланированного отъезда… – слезы стояли в глазах и вот-вот закапают на её смуглые щёки. Максимилиан не выдержал – опустился перед матерью, обнял её колени, ловя её обиженный взгляд. Мама, мы пока одни в этом мире – ты и я. И я не прощу себе этой твоей обиды…
Сабину умилила ласка сына, расплакалась по-настоящему. Лицо взмокло от слёз. Обняла сына, встала. Побежала в ванную приводить себя в порядок. На ходу просила, как исключение, сегодняшний обед и ужин быть с ней в столовой, а лучше на кухне…


Глава 13

Наконец, дождались копенгагенцы настоящего тепла. Днём температура поднималась аж до 25 градусов. Дожди прекратились, правда, северные ветры частенько пронизывают до костей. Дания – островное государство. Окружена со всех сторон, отнюдь не южными морями. Датчане привыкли и к достаточно мягкой зиме, и совсем не жаркому лету. В молодые годы, Ян с женой и маленькой Гретой ежегодно выезжал к тёплому морю. И, когда дочь подросла – ездили с экскурсиями в разные страны, и даже на другие континенты. Дальше, такие путешествия проводились всё реже. Теперь, Марта ни о каких поездках и слышать не хочет. Да и Ян довольствуется отдыхом пассивным, на своей вилле. Последние несколько лет, Ян не позволял себе затяжных отпусков. Расслабляться ему не давала основная работа, но в большей степени, постепенное воплощение его мечты в действительность – быть хозяином своего производства. В настоящее время, он тоже в большом напряжении, тем не менее, уже виден «свет в конце туннеля».
Он благодарен судьбе за своевременное осознание нужности ему, его дорогой жены. Совсем по-другому он стал к ней относиться. Редкие моменты досады на Марту умело в себе подавляет. Марта и не замечает этих моментов. Она в настоящее время считает себя счастливой, и забыла об изменах и вечном обмане мужа. Она, наконец, созналась себе, что любила его всегда, и страдала, и была терпелива, из боязни потерять своего красивого Яна. Да он и сейчас красив, и его орлиный нос никак не портит его внешности, наоборот, придаёт его осанке силу и мужественность.
У Греты пока никаких перемен. Олаф свой протест, за пренебрежительное отношение жены, выражает уходом в дом родителей. По сведениям Яна, со своей любовницей встречается в дорогих номерах гостиниц Копенгагена. Так что, этот протест не может означать его желания, в дальнейшем, вернуться в семью. Во всяком случае, Грета ни в коей мере не тяготится ролью брошенной жены. Родители, естественно, желали бы мира в семье дочери, но она не собирается возобновлять отношения с «коварным негодяем», как предпочитала называть мужа
В этот раз, на обеде у родителей, она готовилась высказаться в категорической форме о своих планах, по поводу этого подлеца.
 Дети гуляли с новой няней. Эта пятидесятилетняя женщина, очень скромная, уравновешенная и совсем не похожая на Тамару – весёлую, озорную, красивую, не была симпатична девочкам. Сказать больше, они её еле терпели. Их воспитание не позволяло относиться к ней снисходительно, или того хуже – грубить. В своих играх с этой няней они были сдержанны, без весёлых выкриков и озорного смеха. Женщина, бросала взгляд на девочек с деланной улыбкой, сидела на скамейке, листала датские журналы с фотографиями знаменитостей, текст под которыми был ей недоступен. С девочками она объяснялась на неважном немецком. Клара и маленькая Лиз с доброй улыбкой её поправляли. Хозяйкой была нанята с условием знания хорошего немецкого. Занятая своими семейными проблемами, Грета смирилась с явным обманом новой няни.
Поскольку разговор предстоял не для детских ушей, сели к столу они трое. Ян на своём законном месте, спиной к окну. Марта напротив, Грета между родителями. После первого блюда – овощей с тушёной телятиной, запивая красным французским столовым вином, бутылка которого стоила, по словам Марты, «неоправданно дорого», Ян обратился к дочери:
– Грета, для меня понятна твоя точка зрения насчёт дальнейшей жизни уже без Олафа, хочу тебя прежде всего обвинить, дальше и поддержать в твоём намерении разводиться, – он чуть задумался…
 Этой паузой воспользовалась Грета.
– Папа. Интересно. В чём же ты меня собираешься обвинять? – Грета поймала удивлённый взгляд матери, подняла брови, пожала плечами, непонимающе поглядела на отца.
– Скажу тебе, дорогая доченька, подавляла ты своего мужа и настолько взяла власть над ним, что он у тебя превратился в безропотное существо, и в таком виде, мужчина никак не импонирует женщине, и как я понимаю, девочки также неоправданно холодно относятся к своему отцу. Скажи мне, я прав? – он понял, что высказался коряво. Не так гладко, как следовало бы, но понимал, умница дочь должна с ним согласиться. Внимательно смотрел на неё и ждал ответа.
– Ян, – тут вступилась за дочь Марта, – не пойму я, о чём идёт речь? Как бы не относилась Грета к мужу, она ему не изменяла. И скажу тебе – я старая, но он мне не нужен. Понял? Это не тот мужчина, который может быть рядом с нашей дочерью… – Марта, как всегда, обиженно поджала губы. Отвернулась, глянула за окно, где играли девочки.
– Папа, с твоим обвинением согласна. Только не могу я больше терпеть его рядом. Наверно подавляла… А эта девка будет ласкать до поры. Он ей нужен, как трамплин. Может быть и останется с ним, как жена, но что она будет наставлять ему рога направо и налево – в этом я уверена на сто процентов. Если мама меня понимает, то тебе меня понять нетрудно. Не хочу я с ним больше делить постель. Не хочу видеть его рядом и точка. – Грета победоносно взглянула на мать. Замолчала. Подумала: «отец прав, но сердцу не прикажешь»…
– Так, всё ясно…– Ян забарабанил пальцами по столу, мысленно подавляя в себе желание посвятить жену и дочь в продолжении связи Олафа с бывшей нянькой.
– Да, ещё хочу напомнить тебе Грета, твой муж, а он тебе ещё муж, на хорошем счету в своей фирме. Он отличный инженер. Причём, со стажем. Так что, ты лишаешься немалых денег. Конечно, будет платить на девочек и на тебя, обманутую. Таким образом, останешься обеспеченной, но такого материального благополучия уже не будет, – он снова забарабанил пальцами по столу и принялся за десерт.
– Ян, у нас кроме Греты и девочек никого… – высказалась обиженным тоном Марта, – мои деньги с большими процентами у Греты есть, если появится такая необходимость. Да и ты, я понимаю, не беден. Не пугай девочку, Ян. Не пропадут и наши Кларочка с Лизхен.
Засиделась Грета с детьми у родителей. Уехали они к себе поздно. Она всё думала, как жить дальше. Как быть ей в общении с друзьями в образе покинутой, обманутой…

* * *
Уже все дела на своём новом производстве Ян поставил на поток. Он доволен хорошим подбором инженерно-технического состава. Средние специалисты и высококвалифицированный рабочий состав остался от прежнего хозяина. В общем, все довольны. Правда, за исключением инженеров. От нескольких стариков пришлось отказаться. На их места приняты молодые талантливые инженеры.
Есть новости: во-первых, он заказал путёвки себе и Марте в Ленинград. Оказалось – это совсем не сложно. Никаких подробностей о нём в советском посольстве не потребовалось. А во-вторых, стараниями Хольберга, он получил номер телефона Сабины Кристан-Уитмен.


Глава 14

В  восемь утра следующего дня Сабина сидела в гостиной, ждала сына, чтобы позавтракать вместе. В полночь началась сильная гроза и дальше ей не спалось. Всё раздумывала об этой его любимой девушке, её семье – сестре – психически больной, алкоголике отце, матери, торговке чужим товаром и ей совсем не хотелось, чтобы сын обрёл таких родственников… Ну, и что делать? Если любит и любим? Всё ждал большую любовь, чтобы жениться. Нашёл, готов к браку. И что же? Женитьба с сопутствующими серьёзными проблемами. Ко всему прочему, девушка не образована. В то время, когда Максимилиан на сегодняшний день занимает достаточно заметное положение в современном учёном мире Штатов. Определённо, постоянное общение с ней впоследствии будет его тяготить. От этих тяжёлых мыслей отвлёк достаточно мелодичный бой напольных часов – гордости Юджина. Приобрёл их на аукционе. Их большой дом ещё стоял без внутренней отделки. Всё решали, куда на время их поместить. Тогда же приобрели три полотна известного немецкого художника начала ХХ века. Тоже хорошо раскошелились. Если бы не наследство родителей и с домом пришлось бы повременить.
Она уже здесь час за разговором сама с собой. Сын проснётся позднее. Или он выходит из спальни так поздно, чтобы иметь возможность ещё и позаниматься…Она сидит в кресле за большим журнальным столом с раскрытым романом Набокова «Защита Лужина». Книги её слабость. Она их буквально «глотает», как выражался Юджин. И это тоже его заслуга. Всё он. Вспоминает, как она выглядела, когда попала в поле зрения этого отважного полковника. Тут же пробежала мысль – и чем эта, как её… да, Грейс, хуже той неухоженной девочки. Тоненькой невысокой, полуграмотной цыганки с голым черепом. Да нет, ни то что хуже, а разница огромная… Та цыганка (на её внешности никак не отразилась немецкая национальность матери) явно проигрывала… Правда, она не представляет облика, внешности этой его девушки, но уверена, красивая. Обязательно красивая. И почему Макс не показал до сих пор её фото? Ещё он говорил, что эту Грейс, из-за её родинки над губой с трудом утвердили стюардессой на Европейских линиях. Поскольку, закончила платную школу стюардесс, сделали иключение. Наверно приняли во внимание её красивую внешность… Оказывается лицо стюардессы долно быть красивым, чистым, без изъянов. Почему родинка отнесена к изъянам? Удивительно. Наоборот, если небольшая, над губой… Такая родинка украшает женщину… – думается Сабине. Об этой истории девушка рассказала Максимилиану в тот день, когда сын уехал в аэропорт и проводил её на Чикаго. Теперь, сказал, она уже несколько лет обслуживает самолёты на линии Александрия–Кейптаун. Так что, руководство этой компании пересмотрело первое решение. Максимилиан так понял, что сменился хозяин…
Да, тогда, уже в конце лета, она с семьёй тёти Эрны попала в один из южных промышленных городов Германии, занятый американской армией.
В начале осени наступили холода. Они буквально бедствовали, даже с выданными рейхсмарками. Ей нечего было на себя надеть, чтобы согреться. Однако служба «красного креста» действовала. В пальтишке бархатном и даже с меховым воротником она чувствовала себя неважно. Велико оно ей было. Запутывалась в полах и часто падала. После, тётя Эрна его как-то, заузила и подкоротила…
Они поселились в общежитии, в одной небольшой комнате, все четверо. Со временем обещали переселить. Город сильно разрушен, потому и требовать не имело смысла. Рядом с их общежитием немецкие казармы, занятые американцами. И совсем рядом красивый жилой дом, не тронутый бомбами. Там жили офицеры. Им повезло. Тётя Эрна устроилась у их оберста убирать квартиру. Помогала ей она – Сабина. Выглядела девочкой. Но была сильной и сообразительной. И наверно хорошенькой. Солдаты-американцы заглядывались, и был тот случай, когда могла быть изнасилованной. Она тогда носила под грудью ребёнка от того русского красивого парня. Ему было 18, ей ещё не было тринадцати. Не сразу сообразила. После и тёте Эрне рассказала. Правду скрыла. Её версия – изнасиловал русский солдат. Да так оно и было. Только сама она виновата. Да, сама… Ну, и зачем она стала вспоминать об этих событиях? Господи, кто она тогда и кто она теперь? Тёти Эрны нет в живых. А есть Маркус, свидетель её – той, неприкаянной, много пережившей, неграмотной девочки. И знал он, как метались они с его матерью в поисках женщины, хорошо бы акушерки, чтобы избавиться от этой некстати навалившейся проблемы… Поиски затянулись. Чтобы оплатить услуги акушерки, тётя Эрна тогда подрядилась с уборкой ещё и у соседа-офицера. Этажом выше. С утра они брались за работу. К обеду поспевали справиться.
В тот день господин полковник оставался дома. Был нездоров. Спальню просил не убирать. Когда принесли ему готовый обед, вышел на кухню в цивильной куртке. Тут и завязалась у него беседа с тётей и стал расспрашивать про племянницу.
После злилась на неё Сабина, за тот разговор. Всё тётка выпалила ему про неё. Просила помощи, совета… На другой день остановил Сабину, когда после уборки собралась уходить. Сказал – ничего не делай. Рожай. Не справится тебе с ребёнком. Да и не нужен он тебе. Рожай. Я заберу его. Буду рад стать отцом русского мальчика. Жена умерла ещё до войны. Детей у нас не было. Обязательно рожай. Так и сказал – мальчика. Нет, хватит вспоминать. Хватит.
Устала от воспоминаний. Оказывается можно уставать даже от воспоминаний… Жизнь её такая. Остались с ней только воспоминания.
Ранний телефонный звонок удивил и напугал. Сын, слава Богу, рядом. Может с Маркусом что-то неладно… Подняла трубку. Незнакомый мужской голос, на странном немецком, спросил фру, почему-то не фрау, Сабину Кристан-Уитмен. И с какой стати упомянута девичья фамилия? С удивлением ответила утвердительно. В трубке тишина. Как-то не по себе ей стало. Молчание затянулось. С призывом «Аллё», замолчала. Промелькнула мысль – это из государственного ведомства… И тут, мужчина заговорил…
Скоро спустился из спальни Макс. Мать, почему-то, двумя руками держала у уха трубку и слушала, слушала. Подумал: «с кем это, так заинтересованно?» Решил не мешать и сел на диван в противоположной стороне гостиной. Из кухни со столовыми приборами появилась Ангелика.
– Неrr Максимилиан, подавать завтрак? – сама обратила взгляд на хозяйку, подумала: «Может Маркус на проводе?»
– Мама закончит разговор, тогда и подавай. А что у нас на завтрак, кроме всегдашней овсянки, – улыбнулся, – и омлета?
Ему было занятно и приятно, что мама так заинтересованно общается с кем-то. Отвечает междометиями. Больше слушает. Отлично, подумал, если старая знакомая по Мангейму. Или с доктором Маркуса такая интересная беседа? Поскольку разговор затянулся, решил выйти в сад. Сегодня он проснулся раньше обычного. Не выспался. В полночь разговаривал с Грейс. Она и не предполагала о скором его прилёте. Торопилась по больницам. К матери поблизости и за город – к отцу.


 Глава 15

Ян неподвижно сидел в высоком, интересно сработанном антикварном кресле, подстать письменному столу, из морёного дуба. Его взгляд был обращён в одну точку, куда-то к большим окнам, освещённым утренними жёлтыми, солнечными лучами и думал…
За дверями кабинета ждал уже с полчаса его один из молодых инженеров, вызванный на этот ранний час, но секретарша просила обождать. Она была исполнительна до педантизма, приходила на службу раньше шефа и, сегодня утром хозяин просил не беспокоить, пока сам не даст знать, что свободен. Следует сделать один звонок. Обычно она соединяла его с абонентами. На этот раз разговор, видимо, был личный. Прошло порядочно времени после окончания разговора и она заглянула к шефу раз, другой… третий… Тот сидел неподвижно, не меняя позы, не реагировал на её появление в дверном проёме. В беспокойстве, она решила окликнуть шефа и, поскольку реакции не последовало, она зашла в кабинет, подошла ближе и уловила его удивлённый, задумчивый взгляд.
Хозяин спокойно отвёл глаза от окна и повернул голову в сторону секретарши – моложавой женщины после пятидесяти, с полуседыми прядями модной стрижки, и негромко распорядился пока его не беспокоить.
– Да, герр Ларсен, но там ждёт инженер Янсен, вы назначили встречу ещё час назад…
– Прошу простить, но я вынужден перенести встречу часом позже. И по телефону меня пока ни с кем не соединяйте.
– Да, – ответила твёрдо секретарша и удалилась, тихо прикрыв за собой дверь.
И Ян снова стал анализировать свои и её слова… Он готовился к этому разговору не один день. Всё откладывал… Понял, так он не решится на этот звонок никогда. Спонтанно принял решение – «сегодня утром». И какие результаты? Какое впечатление? Ошеломляющее… Впрочем, говорил он, она только скупо отвечала на его бесконечные вопросы. О нём, теперешнем, вопросов не задавала. Он сам рассказывал о себе и теперь понял, как в её глазах выглядело его самодовольное бахвальство. Такой метаморфозы в её личности он не ожидал. С ним общалась достаточно времени, образованная, хорошо воспитанная женщина в материальном достатке. Откуда всё это, если на его вопрос об учебном заведении был ответ определённый – никакого специального, и никакого после их расставания. Он спросил о возрасте и сам ответил. Она только подтвердила. О детях – да. О муже – погиб. Давно? – нет. В Бреслау встретилась с родными? Да. Выехали в Германию? Да. Проживает во Франкфурте на Майне? – Да. После этого, так называемого общения, он не выдержал и его понесло… Теперь думает, когда снова отважится на звонок. И в чём там дело? Она – ли это Сабина Кристан – девочка с простонародными манерами и речью. Маленькая, ничем не примечательная цыганка. Внешне не проявлялась в ней немецкая принадлежность. Была сметлива и энергична (как и все цыгане). Чистоплотна – это уже от немки-матери… Так в чём же дело? Понять без пояснений такой вариант перемены невозможно. Hоchdeutschе Spache... Уловил по голосу ей принадлежащие нотки и сомнения – она ли эта женщина Сабина Кристан – испарились. Сколько он будет думать об этой загадке? Ему ещё предстоит путешествие на родину. Желания никакого. Только ради Марты… Эта Сабина совсем не Марта. Жена больше походит на купчиху провинциального разлива… Да нет, Марта начитана, из семьи богатого хозяина большого завода. Хорошо воспитана матерью-дворянкой. Закончила гимназию, со знанием трёх языков.
Всё. Пока вопрос об этой Сабине закрыт и надолго. Он встал из-за стола, прошёлся по кабинету, сделал несколько гимнастических движений, открыл дверь в приёмную, где уже ожидало несколько его работников, и в том числе тот, молодой. Махнул ему и попросил в кабинет.
С молодым инженером и с остальными, ожидающими, Ян очень быстро решил все неотложные вопросы. Мысленно посетовал на свою, усвоенную тенденцию всю организационную работу замыкать на себе. Просил секретаря срочно вызвать директора и больше не беспокоить.

 * * *

К вечеру Ян чувствовал себя окончательно выхолощенным большим потоком свалившихся внеплановых дел с массой новых проблем, с бесконечными производственными совещаниями, с подготовкой перевыборов в совет директоров, естественно с его подачи, и нескольких членов со стороны. Не оставляли мысли об утреннем телефонном разговоре и своём недоумении.
В машине, по дороге домой, прикидывал – надо ли делиться с Мартой этими новостями, зная определённо нулевой интерес к этой его затее. И не стоит списывать со счетов ещё и ревность, что может отразиться на её здоровье. Потому, решил пока молчать. Собственно, никакого такого разговора и не было. В основном говорил он, и наговорил много лишнего. Чувствовал себя полным идиотом. Вместе с тем, она заметно обрадовалась звонку. Была сдержанна, возможно из-за окружающих. Хотелось на этих днях снова позвонить, но решил выдержкой повысить свои дивиденды. Так что в ближайшем будущем звонить воздержится. А эту запланированную поездку в Ленинград он старается на время забыть. Да, документы приняли. Но ещё положительного ответа нет. Может и не будет. И славно. Такой вариант его не огорчит.
Марта, как всегда, в садике, но уже восседает в новом удобном кресле. Вечерняя прохлада в дом её не гонит. Ян заметил, полные люди не боятся холода. Видно жир греет.
– Марта! Как чувствуешь себя? Прохладно. Почему не в доме? – Он подошёл к жене вплотную, поцеловал в висок, сел рядом. Да…это тебе не древние шезлонги. Красота. Какие новости? Что у Греты?
Марта недовольная, всё пыжилась. Последнее время после падения и большого внимания мужа, она стала капризной и ворчливой. Ян эти перемены замечал, но не возражал, поскольку бывал дома мало и понимал её недовольство.
– Что это ты день за днём приходишь так поздно. Я не верю, что твои подчинённые, как ты говоришь, в большинстве молодые люди, не торопятся домой к своим жёнам и детям. Что это за работа такая, чтобы с раннего утра чуть ни до полуночи там высиживать…
– Марта, неужели ты всерьёз думаешь, что мне там очень нравится, как ты считаешь – высиживать, или ты имеешь в виду что-то другое? Если ты о другом, то запомни, ты мне действительно дорога и прошу выбросить из головы всякие догадки и подозрения. Поняла? А сейчас пошли в дом. Хочу что-нибудь лёгкое перекусить и спать. Умаялся за день. Знаешь, часто вспоминаю твоего отца, как же он справлялся с такой махиной, в его-то годы… И, надо сказать, хорошо справлялся. У меня бесконечные неувязки всплывают. Думал всё уже отлажено, на поверку полно новых проблем. Не буду тебя грузить этими делами. Перекусим и спать.
– Посмотрю, что там тебе оставила Мелиса. Она уже наверно спит. Не буду будить. Пойди в душ. Я сейчас. Поешь на кухне…

* * *

Грета загуляла. И до неё дошли неопровержимые слухи о продолжении этой отвратительной связи Олафа, потому она категорически решила для себя быть независимой и начать, наконец, дело о разводе. Родители настаивают на разумном мотиве – простить, ради девочек. Исключено. Связь его будет продолжаться, а она…ради девочек. У девочек вся жизнь впереди, а она в таком возрасте, что может ещё найти приличного, любящего человека и вторично выйти замуж. И есть ли в её окружении сверстницы с такими внешними данными? Определённо – нет. Большой плюс – грамотна, в совершенстве три языка не считая родного, музыкальна – прекрасно исполняет на рояле произведения немецких классиков и ещё обожает русского блестящего композитора – Рахманинова. Главное, окончила естественный факультет Копенгагенского университета. Она магистр биологии. Ещё один год учёбы и стала бы доктором. Кларочка отнимала много времени. Могла бы и там же, в университете, остаться преподавать, только, конечно, после защиты докторской, но снова роды… Пришлось жертвовать работой… Но это не главное.
На сегодняшний день настроение её ни то, что было неделю назад. Мысли об измене мужа, о неблагодарной няньке, о своём одиночестве ушли после вечеринки, устроенной в честь помолвки её старой школьной подруги. Встретились случайно, в ювелирном, когда подбирала для матери серьги. Вита окликнула, подбежала с другого конца магазина, обняла, расцеловала. Они одно время были неразлучны. Правда их семьи принадлежали к разным социальным группам, отсюда, и положение в обществе. Потому дружба их в период дальнейшей учёбы – Виты в среднем учебном заведении на помощника аудитора, её – Греты, в университете, постепенно вовсе сошла на нет. Не виделись они много лет. Встреча в ювелирном была перенесена в хороший ресторан, где они во время обильного ланча, пока не вдоволь, но на первых порах, наговорились. В жизни школьной подруги произошли радикальные перемены, и Грета, в процессе её рассказа, всё больше и больше наливалась завистью. Однако, приглашение на праздник помолвки подруги приняла.
Пару дней она решала вопрос о своём туалете. Ей обязательно следовало превзойти на этой помолвке всех приглашённых женщин, всех, без исключения. Потому, гардероб – её первейшая забота. Нет, из её старых вещей она ничего не наденет. Только всё новомодное, дорогое, но достаточно скромное. Она знала, что такое первое впечатление. Дальше причёска, макияж. Выбрать подходящий вариант к гардеробу и не ошибиться. Эти дни девочки были всецело под присмотром няни.
Вспоминает… Она позвонила в красивую, в вензелях высокую массивную дверь большого особняка минут на десять позже намеченного срока. Не с умыслом. Так получилось. Через секунду тяжёлая дверь отворилась, и она зашла в вестибюль с широкой беломраморной лестницей напротив.
Откуда-то сбоку появился симпатичный пожилой мужчина и на её изумлённый взгляд, обращённый на декор, с доброй улыбкой сказал – «Это типовой проект зданий начала 20-го века. Вас ждут. Прошу наверх… Она тогда была уверена, мужчина – дворецкий, не иначе. Он деликатно подхватил её под локоть, когда споткнулась об очередную ступень, он повел её дальше в зал – столовую, где за столом – длинным и широким занимали на приличном расстоянии друг от друга, человек… не больше 20-ти. Все обернулись. Шагнула из-за стола подруга, представила гостям. Кивком поздоровалась. Пошла следом на предназначенное место. Оказалась рядом с этим пожилым. Он помог усесться. Странно, подумала. Дворецкий? Да, демократия… У самой же Фрида тоже часто вместе за столом… Но, когда гости, естественно, нет.
На ней – чёрненькое маленькое платье, за колено. Изобретение мадам Шанель. В меру низкий вырез. В ушах золотые небольшие Kreolen с 3-мя жемчужными подвесками. На правой руке золотое кольцо плоское, на фаланг филигранной ручной работы. Левая украшена золотым перстнем с достаточно большой жемчужиной. Да, туфли – чёрные лакированные с тонким ремешком и с 7-ми сантиметровым каблуком. Чулок цвета среднего загара. За ноги ей не бывает стыдно. Она понимала толк в одежде и обладала хорошим вкусом. Светлые волосы взбиты на макушке. Впереди естественная небрежность. В меру макияж. В меру губы, (хотя ей к лицу пурпурные). Она от себя была в восхищении. Только смущала эта демократическая приверженность – сосед – управитель домом, рядом. И почему именно с ней. По левую руку от него – молодой мужчина ей приветливо улыбался. Подумала, какой-то заштатный родственник невесты.
Эти воспоминания она оставляет на вечерние часы, то есть, когда девочки угомонились, тихо в доме и она уже в постели. Ей хотелось вспомнить все детали, происходящего в тот вечер. Да, для неё важно всё, до мелочей. Возможно, та встреча совсем не случайна. Может так статься, она, наконец, обретёт совсем иной статус, вместе и любовь, поклонение и, главное, материальную независимость от этого Олафа и от родителей. О какой-то занятости по своей специальности предпочитала не думать
Дальше, был салат с устрицами, белорыбица – заливное филе с яйцом и какими-то приправами. Белое вино. Да что там вспоминать! Очень быстро поняла, кто сосед слева от неё…Она часто отказывалась от предложенного слугой блюда. Сосед ненавязчиво ухаживал, рекомендовал те или иные закуски. Ела медленно, очень мало.
И ещё, она всё думает: как, каким образом, эта Вита, со своей странной внешностью дождалась, наконец, в 30 лет такого удачного предложения. Внешность её могла вызвать удивление,… но… чтобы интерес? Среднего роста худышка, белолицая с типичными негроидными чертами. Много пышных тёмных волос, спадающих по плечам. Вот и вся красота. Сидя в банке простой сотрудницей сделала такой прыжок – богатейший банкир и дворянин в одном лице и симпатичной наружности, будущий муж. Эта школьная её подружка и в мыслях не могла себе представить, быть с ней – Гретой, на равных. Мама её была вроде прислугой в богатом доме, отец швейцаром в отеле, правда, пятизвёздочном. Брат женился совсем молодым и работал не то слесарем, не то ещё каким-то мастеровым на заводе дедушки Греты. И вместе с тем, такой интересный оборот событий… Никакого приданного невеста за собой не имела. И ещё, какими такими данными очаровала она молодого банкира? Вот это загадка! Правда, там, в магазине Грета её сразу не узнала. Изменилась внешне сильно. К лучшему. Конечно, счастливая и говорит – любима… Всё равно, осталась такой же курносой, широконосой, губастой и глазастой. Завидовать нечему.
Никогда ей не приходилось бывать в таких салонных, богатых домах знати своего государства. Да, ей документально известно о своих предках, с семнадцатого столетия. Дворянских титулов будто в роду не было, однако, все без исключения богачи, владельцы крупных судостроительных производств. У деда был огромный дом в центре города, правда, после войны с особняком пришлось расстаться. Но таких порядков, как у знати королевства и в помине не было. В общем – сказать современным языком они – буржуа. Возможно и богаче многих дворянских фамилий. А эта Вита – будущая дворянка, и жена известного банкира. Вот это да…. Совсем забыла, мама из именитого древнего дворянского рода. К сожалению, обедневшего. Но на маминой внешности такой факт не отразился.
Вскоре новые события с Олафом отвлекли её от мыслей – загадки, заодно, с захватившим её чувством зависти.
Всё ясно, глупца могила исправит. В дурацком угрожающем тоне Олаф объявил ей о своём решении в случае развода, Клару оставить с ним. Если Грета не согласна, будет судиться. Вот так…Папа долго смеялся над этой карикатурной угрозой. Да ещё и с судом… Чтобы мужчина, которого жена уличила в неверности, претендовал на разделение девочек и личном воспитании старшей! Надо до такого додуматься! Даже и на сына при таких обстоятельствах у отца не может быть претензий.

Глава 16

Макс сидел на скамейке неподалёку от дома и размышлял о своей скорой встрече с Грейс. Он скучал и ждал с нетерпением отъезда в Чикаго. Следовало быть в универе не позднее начала августа, и обязательно в конце июля, свободную неделю быть с Грейс. О женитьбе, событии, которое ждала девушка, старался не думать. Какая женитьба, если в её семье такое творится? Не до того…Он определённо не был готов к радикальным переменам в своей личной жизни. Да, лучшим вариантом женитьбы видел в возрасте безработного пенсионера. Ещё о детях. Обязательно в скором будущем следует обзавестись ребёнком. Грейс родит, а он запишет ребёнка на своё имя. Естественно, будет содержать обеих. Наверно будет девочка, решил…
– Господин Максимилиан, мама дожидается к завтраку – услышал он звонкий призыв Ангелики.
Макс сорвался и опрометью бросился в дом. Встретил улыбающийся взгляд матери. Довольный уселся напротив.
– Вижу, настроение твоё радикально изменилось к лучшему. И с кем это ты так заинтересованно вела разговор, если, конечно, не секрет?
– Ты ешь и пей. Разговор после. Что ты там так долго? Я уже минут двадцать тебя тут ожидаю. Позавтракала без тебя. Погода чудесная. Жду тебя на нашей с папой скамейке, – загадочная улыбка не сходила с красивого, помолодевшего лица. Она встала из-за стола, слегка шлёпнула его по спине. Быстро пошла к выходу в сад.
Макс торопливо позавтракал и следом за матерью. Застал её на той же скамейке, что накануне. Уселся рядом.
– Нет, – он поднялся с места, – я буду стоя смотреть на твоё довольное выражение лица и слушать этот интересный разговор. Согласна? Но с кем? Конечно, не с женшиной…
– Да…тебе бы в полицию идти. В лучшем случае в следователи…Ты угадал, с мужчиной…
– Я тебя внимательно слушаю…
– Макс, ты слишком рослый, чтобы в таком положении мы с тобой вели беседу. Садись. Скамейка большая, можно не совсем рядом…
Он уселся. Мелькнула мысль – о Грейс и о нём самом родительница забыла. Или надолго, или на время… Всё равно, хорошо.
– Ты знаешь мою историю. Ну, лагерь, побег и все перипетии, когда добиралась к тёте Эрне. Ну, а с кем пришлось встретиться на дорогах войны после побега, тоже знаешь. Не забыл?
– Ну, там… два русских парня, старше тебя… И дальше остался один…Так?
– Да, верно, не забыл. Так вот, этот парень мне и позвонил…
Она замолчала, о чём-то задумалась, глядя перед собой. Макс тоже молчал.
– Так вот, он меня разыскал. Проживает в Дании. Ему уже больше пятидесяти. Тогда ему было 18. Это я точно помню.
– А тебе?
– Мне наверно 13, или чуть меньше.
– А ты меня родила, как я знаю, в очень раннем возрасте. Так?
– Да, я тогда уже была в Мангейме. Убирала с тётей Эрной у американских офицеров в квартирах. Там ты и родился… в смысле, в этом городе.
Она снова задумалась и надолго. Макс, и на этот раз, молча ждал.
– Знаешь, – снова заговорила, – он владеет большим производством в кораблестроении. Говорит, без его двигателей ни одно судно в море не выйдет. И вообще, он очень богат. Женат. Дочь и внучки. В общем, много говорил о себе. Я больше молчала. Вспоминал наши тяжёлые дорожные приключения. В конце, тот – второй парень, куда-то исчез. Мы шли к цели вдвоём. Он – в Данию, я к своим, в Бреслау.
– Да, занятная история, – не стал больше ждать этих длинных воспоминаний матери. Был наслышан… – Ну, и чем закончился разговор?
– А ничем. Сказал, что ещё позвонит. Доволен, что разыскал меня. Да, и что хочет встретиться.
– Ну и история… И ты, наверно, встретиться непрочь? Он, думаю, в следующий раз обязательно заведёт об этом разговор…
– Ну… нет.  Незачем. У него жена, дочь и всё остальное… Зачем тревожить жену, с какой стати нам встречаться.
– И тебе точно не хочется повидать своего старого знакомого парня, с которым пришлось делить тяжёлые годы, плутая по дорогам войны? – Макс нагнулся, с доброй улыбкой заглянул в глаза матери.
– Зачем? Кто я и кто он? Я совсем небогата и незачем мне выслушивать снова о его успехах в жизни и о перспективах на будущее. Нет и нет. Пускай звонит. Разговор по телефону меня развлечёт. А видеть его в старости… И себя показывать старой, небогатой вдовой простого полковника… Не стоит…
– Считаю, полковник американской армии –фронтовик, это много значит. Ты, конечно, неправа. Но дело твоё. Тут я тебе не советчик. Мама, прости, пойду позвоню Грейс. И наверно Мад. Как там у них дела…
– Иди, иди, сынок, – с обидой в голосе, тихо выговорила, – ты и так мне посвятил много времени… спасибо.
– Мама, ты опять за своё. Ну как тебе доказать моё отношение к тебе. Ты для меня самая дорогая в жизни. Я скоро, и к обеду будем снова вместе.
Макс поднялся, махнул матери и скрылся в конце аллеи. Сабина с грустью поглядела вслед и стала думать, вспоминать…
Да, как она тогда естественно выпуталась из щекотливого вопроса по поводу рождения Макса. Мальчику было уже лет 7, когда, совсем невзначай, Маркус высказал сакраментальную фразу, из которой Максимилиану нетрудно было понять, что Юджин не кровный его отец. Эрны тогда уже не было в живых. Ребёнок в тот раз никак не отреагировал на ту фразу, однако, не забыл, видно осталась она в голове мальчика и, через пару лет напомнил и задал матери вопрос, заставивший её задуматься...В то время Юджин был в Штатах на похоронах матери. Она ответила уклончиво. Мол, все эти глупые разговоры следует вести с родителями. Прилетит отец и тогда… Мальчик забыл. И слава Богу.
Да, этот нежданный звонок…Она была буквально ошарашена. Через столько лет. Звонок из той жизни. В момент потеряла дар речи. Разыскал её тот русский парень, с которым прошел без малого год её жизни, совсем не детской.
Та маленькая девочка, очень худенькая, нищенски одетая, и при всём беременная – будто это была вовсе не она. Её жалкий образ, простонародная речь не смущали красивого американского полковника. Не смутила его и её беременность.
Тётя Эрна на вопрос Юджина об отце ребёнка, со слов своей племянницы, вкратце рассказала о лагере, о побеге и изнасиловании каким-то русским подонком. Юджин никогда не задавал ей вопросов относительно её беременности. Спасибо ему. И она молчала. Вопрос о женитьбе вначале не стоял. Он только просил не прерывать беременности. Обещал позаботиться о ребёнке, то есть усыновить этого младенца.
И этот младенец её дорогой единственный сын Максимилиан. И сын Юджина. Такая версия, мало похожая на правду, со временем потеряла интерес у ближнего армейского окружения, Только сестра Мадлена не переставала возмущаться непростительным, неумным поступком брата и настраивала родителей. Однако когда Максу уже было шесть лет, она прилетела из Штатов вместе с мужем Михаэлем (немцем), повидаться с братом и познакомиться с новой молодой семьёй. Бездетная сестра за пару недель привязалась к мальчику, только красивая молодая золовка симпатии не вызвала.
Она вспоминает, как этот чудный человек, ещё не муж, окружил её теплом и заботой. Как ждал появления на свет малышки или малыша. Тётя Эрна по острому животу категорически утверждала, что родится мальчик. И как он берёг её покой и покой младенца, и как он заботился о пелёнках, распашонках мальчику. И как ему было нелегко противостоять кривотолкам окружающих офицеров. И как серьёзно ставился вопрос руководством о несовместимости положения офицера высшего ранга со сложившейся ситуацией в личной жизни. Всё пережито. Всё позади и теперь нет с ней дорогого её мужа, в одном лице и отца, и друга, и, конечно, прекрасного, талантливого педагога.
Он ждал её семнадцатилетия. Только тогда было объявлено руководству о женитьбе и усыновлении младенца. К тому времени её было не узнать. Юджин с его доброй улыбкой говорил: у нас с тобой повторяется история, английского драматурга Бернарда Шоу – в его пьесе «Пигмалион».
За несколько лет до гибели Юджина они смотрели фильм-мюзикл, по мотивам пьесы «Пигмалион» поставленный в начале шестидесятых на Бродвее – «Моя прекрасная леди» с Одри Хепберн в заглавной роли.
Она хорошо знакома с этим произведением большого английского классика. И не возражает. Да, похоже. Только там комические придумки автора, а их с Юджином история настоящая и совсем не комическая.
Мальчик подрастал, и кривотолки об этой экстраординарной истории постепенно поутихли и, впоследствии, вовсе забылись. Много офицеров отбыло в Штаты, поменялось руководство. После увольнения из армии, по настоянию жены, Юджин принял решение остаться в Германии и строить этот большой красивый особняк.
Наследство родителей частично ушло на приобретение большого участка и строительство. У неё остался небольшой капитал, что приносит кой-какой доход и вполне обеспечит её старость. Естественно, с пенсией за мужа, на которую она содержит дом и живёт вполне удовлетворительно. Максу не даёт покоя этот капитал, поскольку муж Мадлены – Михаэль, успешный банкир не перестаёт с советами о покупке выгодных акций, что позволит в короткий срок значительно увеличить капитал. С этим решением Сабина не согласна. Не верит она в эти денежные махинации и боится рисковать.
И ещё, о сыне. Не собирается она открывать тайну его рождения. И Мадлена, и всё окружение в полку знали: Юджин – отец ребёнка. Рождён семимесячным. Преступил Закон американский полковник. Поскольку ошибку исправил – женился, на хорошем счету, награды, а «война всё спишет», дело замяли. О тайне рождения Макса знала Эрна и знает Маркус. Надеется она на его благоразумие. Может и забыл он всю эту историю…

Глава 17

Марта счастлива. Муж беспредельно внимателен. Они в Ленинграде. Их поселили в лучшем отеле города – в Европейской гостинице. В центре. Им сказали – есть ещё красивый, старинный отель неподалёку – «Англетер», название самого значимого отеля Копенгагена. Но, решили селиться, где уже была бронь. Устали с дороги. Плыли на красивом, хорошо оснащённом судне. Занимали большую каюту. Плавание заняло больше десяти дней. Капитан не спешил. Знал, пассажиры – богатые люди и в основных пунктах назначения остановки делали многочасовые. Они встретились в Стокгольме с Зарочкой. Михаэль как всегда нездоров. К ним домой ехать отказались. Погуляли в центре города. Пообедали в хорошем ресторане. Зарочка нашла Марту помолодевшей, прекрасно выглядевшей. Ну, а Марта высказала своё мнение: «Зарочка всегда молода, красива и нарядна». Ян в душе посмеивался над взаимными похвалами подруг. Вспомнил басню «Кукушка и петух» Ивана Крылова. Писал под влиянием французского поэта, баснописца 18 века Жана Лафонтена. Эти сведения и воспоминания ещё со времён детства.
Их немного болтало перед Финским заливом. В общем, плавание впечатлило. Соседнюю каюту с Ларсенами занимала семья бизнесмена, знакомого Яна. Ларсены не считали нужным посвящать этих, «шапошных» знакомых, второй цели своего путешествия.
В дом, где проживал с родителями и с бабушкой, они решили пойти уже после всех посещений музеев, загородных дворцов и театра с длинным названием, правда, Ян придерживался старого, ещё в царские времена – Мариинского.
Уже на утро следующего дня, после приезда, они пошли в самый их значимый магазин «Пассаж». Марта была в восторге. Всё очень прилично. Много всякого товара. Красивые ткани. Правда, с обувью у них бывают проблемы. Видели многочисленные очереди за женскими сапогами. Ещё толпились в нижней галерее, у окошка с дамскими сумочками. Все русские очень любят товары из Восточной Германии, Польши. Чехословакии. В продуктовых магазинах, подальше от центра, да и в центре, большие очереди за сливочным маслом, колбасой…Странно, огромная страна, с необозримыми земельными угодьями и не могут себя обеспечить продуктами питания – удивлялась Марта.
И ещё, они с Яном обнаружили непорядок: возле отеля толпа молодых людей, попадаются и девушки, перекрывают дорогу постояльцам и просят продать хотя – бы старые джинсы или куртки и всякую-всячину, вплоть до жевательной резинки. Или за рубли, или за доллары. Говорят на ломаном английском или на трудно разборчивом немецком. К ней обратился грамотный русский, на хорошем немецком. Бывает… Тут же появляется их полиция, так называемая «милиция» и разгоняет этих людей, некоторых даже увозят в полицию. Она заметила, на Яна такие сцены действуют удручающе, он старается скорей скрыться за дверями отеля. Американцы, как она уловила, совершают какие-то сделки с этими молодыми людьми.
Нет, плохо им живётся. Хорошо, что Ян не остался в своей стране. Только он тоскует по своему городу, по русскому языку. Это понятно. Язык этот для него родной… Пока она не слышала его обращения к служащим отеля на русском. Может и совсем разучился?

* * *
Воскресным утром их ослепительно белый двухэтажный паром отчалил от Ленинградского морского порта на Васильевском. Они позавтракали в отеле, потому теперь решили отдохнуть. Каюта удобная. Постели застланы ослепительно свежим бельём. Марта блаженно уселась в кресло, счастливая улыбка не сходила с лица.
– Чему это ты радуешься? – улыбнулся Ян.
– Рада, что скоро буду дома. Смотрю и ты в настроении, – подняла голову Марта  – что стоишь столбом? Садись, и будем говорить. Я что сказала? Сядь.
Ян послушно уселся в кресло напротив. Ему совсем не хотелось говорить с Мартой об этом самом последнем дне в Ленинграде. О своём доме, о чужих людях в их квартире, об Оське…Он должен был прочувствовать сам все эти события. Вспомнить в деталях, снова пережить своё тогдашнее настроение. Реакцию Марты. Удивление новых жильцов его короткому рассказу. Их откровенную зависть, и скупую информацию о прежних жильцах квартиры.
Он глянул на жену. За эти несколько секунд, пока он усаживался, Марта задремала. Глаза прикрыты толстыми веками, улыбка застыла на лице. «Теперь поспит…может и до обеда» – подумал с удовлетворением.
Утро было солнечное. Они скоро зайдут в Балтийское море. Хотел выйти на палубу. Нет, вдруг проснётся… Без него на этой экскурсии она чувствовала себя потерянной и незащищённой. Совсем ни как в Италии, или Испании, куда они часто раньше отправлялись. Он поднялся. Прикрыл окно занавеской. Снова тихо сел в кресло и отдался мыслям. Сразу не об их этой поездке, а о втором коротком телефонном разговоре с Сабиной Кристан. Стал вспоминать её теперешнюю фамилию. Видимо мужа. Перебрал все буквы алфавита, вспоминал окончание, перечислял известные ему американские фамилии… Так и не вспомнил и снова, в который раз, мысли перекинулись к её последним фразам по поводу его вопроса о встрече. Да, как понял, женщина она упрямая. Гнёт свою линию. Возможно и встреча их не состоится. Тогда он предложил встретиться втроём, имея в виду жену. Она заколебалась, но окончательного утвердительного ответа он так и не получил. Обещал ещё звонить, ни в коем случае не терять с ней связь. Её последнюю короткую фразу не разобрал, услышал частые гудки. Всё. Больше думать о ней не стоит, а лучше, взять себя в руки и забыть об этой женщине навсегда.
О производстве тоже мысли не давали покоя. Сорвалась хорошая сделка, и он не может себе простить своё упрямство. Да, наверно потому, что тот молодой его зам. ещё не вырос из юношеского запала. И он, старый дурак, туда же… Второго зама следует подыскать – толкового инженера с опытом. С молодёжью получился перехлёст.
 Тут зашевелилась Марта. Он предложил прилечь на диване. Она послушно, с его поддержкой, улеглась. Он прикрыл её пледом и снова стал вспоминать, самое для него значимое событие – посещение его дома на Лиговке…
До Московского вокзала воспользовались метрополитеном. И на этот раз они были удивлены и восхищены. Марта считала ленинградскую подземку шедевром современной архитектуры и искусства. Чистота и порядок на каждой ветке, на каждой станции их тоже немало поразила. «Ни в какое сравнение не идёт с парижской, или римской подземкой. Там убожество, здесь роскошь» – высказалась Марта. Также не переставала восторгаться великолепием загородных дворцов Павловска, Гатчины, Царского Села, Петергофским дворцом и фонтанами.

* * *
Они стояли перед его домом. Сердце его стучало учащённо. Прошли пешком от вокзала трамвайную остановку. Марте ничего. А он к таким переходам не привык. Ещё и нервишки… Поднял голову. Дом стоит, как стоял, но видно с тех далёких времён без ремонта, хотя бы косметического. В общем, впечатление жалкое. Вот окна их бывшей квартиры. Когда родители были арестованы, к ним вселили молодую семью с ребёнком. Вот Оськины окна. Марта тут же сделала замечание по поводу грязных окон, причём во всём доме. Он никак не прореагировал.
Да, а соседний, тоже шестиэтажный дом совсем новый. Значит, старый разбомбили. Он знал из московских и датских передач о героизме ленинградцев. Немцы тоже часто вели передачи об осаде Ленинграда и последующей блокаде жертвенных жителей.
Железная тяжёлая парадная дверь, окрашенная в цвет бордо, в чёрных подтёках, в стальных кнопках с номерами квартир, была накрепко закрыта. Это веяние Запада, подумал… Ни как при нём – парадная деревянная, с пружиной. Стал нажимать на кнопку с номером своей бывшей квартиры. Послышался шорох, после и женский голос с вопросом – «кто?». Сказал, что до войны жил в той квартире и хочет познакомиться с жильцами. Или его русская речь показалась странной (Наверно так оно и было, отвык), или что другое, женщина замолчала, и двери так и не открылись. Марта стояла насторожённо. Позвонил снова. Молчание. Стали ждать, чтобы кто-нибудь прошёл в дом, и они следом. Подбежала девочка, лет тринадцати, позвонила. Ей откликнулись и двери отворились. Они прошли вместе. Девочка и не спросила куда, к кому… посмотрела с любопытством и быстро понеслась вверх по лестнице.
Лифт, зарешётчатый мелкой, непрозрачной от пыли сеткой, стоял в своём тёмном углу и не шелохнулся. Кабина находилась где-то на верхних этажах. Электролампочки, высоко на потолке, мало освещали грязноватую лестницу с ободранными стенами, когда-то окрашенными в тёмно-зелёный цвет. Им пришлось медленным ходом подниматься на четвёртый, довольно высокий, этаж. У них до войны лифт никогда не отказывал. Случись такое, дворник дядя Федя был всегда начеку, и быстро организовывал починку. Но это бывало редко. Да и лестница была всегда идеально чистая, и свет поярче. Или ему тогда так казалось? А вообще лифты работали не во всех высоких домах. Просто им повезло. Пуском дореволюционных лифтов никто не интересовался. Наверно жильцы обязаны ответработникам, проживающим в их доме. Его отец к таковым и относился. До поры.
Доползли до четвёртого. Здесь уже Марта сдала. Встали перед его квартирой. Двери обиты новой чёрной клеёнкой. И номер прикреплён новый. Ян ждал пока Марта придёт в себя. Оглядел двери соседних квартир, в том числе, Оськину. Всё другое, тоже пухлая обивка. Лампочка видно перегорела. Из единственного грязного окна мало света и цифры номера трудно разобрать. Наконец, нажал на кнопку звонка. Терпеливо стояли в ожидании. Протянул руку, чтобы снова звонить, Марта руку задержала. Через секунду из-за дверей спросил тот же женский голос – кто и к кому. Ответил. Объяснил. Наверно поняла, глядя в глазок – это тоже новшество – люди пожилые, приличные. Щёлкнул замок и они зашли. Да, его эта квартира. Но совсем чужая. Остановились в длинном коридоре. Огляделся. Ничего не напоминало их старой квартиры. Минуту постоял в раздумье. Женщина, полная блондинка лет тридцати, любезно пригласила в комнату, с интересом стала задавать вопросы. Тут же, заявился муж – моложавый здоровяк. Присоединился с вопросами. Ян спешно сочинил легенду о своей женитьбе и проживании в островной северной стране. До войны квартиру занимала его семья. Ушёл на фронт молодым парнем. Дальше были уже его вопросы. Никакого ответа он так и не получил. До них в этой квартире жили другие жильцы – трое стариков, и уехали они куда-то в область. О его бабушке, и паче о родителях им ничего, к сожалению, не известно. Не знают и о женщине с ребёнком, что жили в их квартире, за год до войны.
«Детей вывозили из Ленинграда и в начале войны и после, по Ладоге. Маленьких детей в блокадном Ленинграде не было. С таким питанием им бы не выжить» – пояснила женщина.
Ещё сказала, что старики быстро все поумирали. Сначала мужчины. Старухи ещё как-то держались. Только все эти сведения ей известны от пожилых людей. Она родилась уже после войны и жила в области. Ян погасил грустную улыбку, глядя на жену.
Марта во время их разговора, молчала и с интересом слушала непонятную ей русскую речь. Они стояли в коридоре, переминаясь, перетаптываясь. В комнату так и не зашли. Ян не считал нужным. Всё равно, на сердце пусто. Грустно и пусто. От воспоминаний о его сиротстве, после сытого, благополучного детства, о котором помнит немного. Ему тогда было всего 14, а когда отца забрали и мать умерла – и того меньше. Он с трудом мысленно восстанавливает лицо бабушки. Мать и отца схематично, только по воспоминаниям фотографий. Да, мать блондинка, отец брюнет и тоже носатый, как и он сам. Это была большая фотокарточка, увеличенная, наклеенная на светлый картон. И он между ними – мальчик лет семи с октябрятским значком на груди – светлой головкой Ленина, на фоне красной звёздочки. Где эта карточка, где все вещи, что остались от бабушки? Наверно у родственников, если кто-то остался в живых. Но их разыскивать не будет и от сегодняшнего такого визита, он растерян, подавлен… Остро ощутил своё предательство, предательство своего города, близких, в лице самого дорогого ему человека – бабушки. Если бы не его трусость и желание жить… Если бы не вопиющая несправедливость отношения Советского государства к таким, как он, будучи не в состоянии избежать немецкого плена…
Да, отвык он от Ленинграда и не нашёл в квартире своего детства и отрочества, что зацепило бы и заставило ёкнуть сердце, пустить слезу. «Всё чужое, всё чужое…», не переставая, мысленно повторял.
Может после, когда будет уже у себя в своём доме, он вспомнит и поймёт, что душой он остался там, в своём городе, где жил с родителями, с бабушкой, где учился в школе и откуда ушёл на войну. И именно это всё, его самоё родное, что не оценил сразу после этого запоздалого приезда в Россию – в Ленинград.
Не узнал ничего о своём соседе Осе. Здесь разговор был короткий. И нетерпеливый молодой мужчина поспешно захлопнул перед ними тяжёлую, обитую клеёнкой дверь.
Его грустные мысли прервались. Проснулась Марта. Время приближалось к обеду.

* * *

Только в постели, в ночной тишине Грета, в который раз предаётся приятным воспоминаниям последних дней. Как он красиво, слегка грассируя, произносит её имя ещё и ещё…Это не Олаф, от которого ни то, что имени, но и слова лишнего не услышишь. Как он блестяще обставил их первое свидание. Грета не торопясь подходит мысленно к этому свиданию. Она видит себя смущённой, совсем молодой, а рядом красивый, уверенный в себе мужчина – повелитель. Он опьянён её красотой. Он нетерпелив в своём желании... Да, Грета поняла, что такое настоящий мужчина. Счастлива ли? Да она просто ликует. Если бы не встретила Виту… Нет, сначала, если бы не её желание принарядить маму. Вернутся из России родители, тогда и начнёт дело о разводе. Кстати – это его совет. И это определённо что-то значит…
Мужчина старше отца. Ну и что? Вдовец. Известный банкир. Определённо, миллионщик. С отцом у них наверно деловые отношения. А что был лично знаком с её дедушкой, сам сказал.
Вспоминает ещё и ещё раз – как это было. На другой день она была в том же доме, в его покоях. Да, соскучилась по мужской ласке. Да, не смогла побороть своё желание… Как он умеет ласкать? Всё в меру, выдержанно, никакой суеты. Знает себе цену. Не утратил мужской силы. Возраст только дополнил его умение владеть ситуацией, быть ведущим, ублажать женщину. Вот тебе и старик. Любая молодая девушка ей позавидует. А она в своём возрасте сумела оценить этого выдержанного, умного аристократа.

 * * *
…До приезда родителей у них с Алексом ежедневные свидания. К сожалению, каждое последующее привносит в её мироощущение долю разочарования. Её настроение ликования и уверенности в своём обаянии, красоте, его влюблённости, заметно падает. Причина – в нелицеприятных замечаниях, неприкрытой грубости (в моментах его несостоятельности во время близости), в высокомерии, наконец. К сожалению, возраст, его стал заметно подводить… Она отгоняет эти свои провокационные заключения, вспоминая начало их встреч…
О чём это она? Стоит ли задумываться о таких мелочах. Самое важное – она этому человеку не безразлична. И кто сказал, о мужской слабости в пожилом возрасте? Или есть женщины, которые дарят мужчине вторую молодость? Она понимает, ей был необходим этот эпизод в её правильной жизни, даже если этот эпизод не повлечёт за собой гораздо большее, о чём только можно мечтать…
 На сегодняшний день она озабочена будущей реакцией родителей на её это серьёзное увлечение. Маме – да, стоит рассказать. Может это её судьба? Мама только порадуется… Папе – нет. Будет возмущён по поводу возраста Алекса. Ну и глупо…

Глава 18

Сабина ругала себя. Ну почему? Почему она позволила себе явно неприязненно выслушивать этого человека, своего первого мужчину, отца дорогого Максимилиана, только инертно отвечая на его вопросы. В чём причина? Этот русский парень никак не претендовал на её порядочность, на её тоскующее по ушедшему мужу, вдовство. Да, она боялась за сына, могущего установить сходство между собой и этим мужчиной. Ну какое может тут быть сходство? Как ей помнится, сын совсем не походил на того парня. Тот будто был светловолосым, Макс смуглый брюнет… Конечно, больше он не позвонит. Да, обещал звонить. Добиваться встречи. Прошло уже достаточно времени, чтобы снова позвонить. Нет, не позвонит он больше…
У Макса плохое настроение, в связи с предстоящим браком его девушки с пятидесятилетним богатым владельцем сети мясных лавок, разбросанных по значимым городам юга Штатов. Максимилиан не очень верил россказням Грейс о сватовстве этого мясного богача. Оказалось это чистой правдой, а не хитрыми женскими уловками. Сам виноват. Ни да, ни нет.… Тянул.… Обещал… Гнейс и сама не рада такому обороту событий. Мать слёзно просила. Хорошее лечение сестры в дорогой клинике, да и отца от этой напасти, требует больших денег. Этот влюблённый жених согласен на все условия. Так что, скоро свадьба.
Сабина сочувствует сыну. Были планы, была любовь. Теперь он уже никуда не торопится, и занят только своей книгой. Так или иначе, через пару недель он обязан быть в Чикаго, на своём рабочем месте. Повседневно общаясь с Максом, она не замечает уныния или тоски в его настроении. Это почему? Он даже заказал билет в Альте Опер на концерт знаменитого Вана Клиберна.
Сегодня дождь лил целый день, не переставая. Они пообедали, и сын спешно ушёл к себе. Сабина тут же решила: «побежал снова звонить». Нет, это его спокойствие отнюдь не искреннее. Естественно он тяжело переживает свою отставку. Но, слава Богу, у неё сын. Это не дочь. Разница большая. Не останется он один. Вся личная жизнь только в его руках. Самое главное здоровье и успехи в работе. Это важная составляющая в судьбе мужчины. Будет ещё у него любимая женщина, и интереснее этой молодой стюардессы из неблагополучной семьи.
Она раскрыла нужную страницу и погрузилась в начатую главу «Камеры обскура». Она обязательно должна прочесть эти три романа Набокова, включая «Лолиту», поскольку Юджин считал эти произведения одними из самых удачных, с талантливо выстроенным сюжетом, тонко выписанными персонажами, где-то рефлексирующими, где-то безнадёжно инертными, слабыми, или отвратительно циничными. Тогда он не преминул добавить: «А его «Лолита», напечатанная впервые в Америке, наделала много фурора». Да, она теперь понимает, почему Юджин не покупал этого автора и только, между прочим, бросил эту фразу по случаю упоминания фамилии Набокова в связи с его кончиной. Да, рефлексии подвержены наверно все думающие люди и она в том числе. Главное, не быть во власти своих страстей.
 Её мысли прервал телефонный звонок. Она поспешно протянула руку к аппарату. Мгновение подумала об этом парне-попутчике. Подала голос, и он не преминул откликнуться. Узнала, что был в своём Ленинграде, очень доволен. Столько лет прошло, и квартиры своей не узнал… И снова заговорил о встрече.
– Сабина, давай договоримся окончательно. Я имею в виду, повидаться. Наверно удобнее всего нам с женой приехать во Франкфурт. Остановимся в отеле и приедем к тебе в назначенное время. И прошу не откладывать. Поскольку у меня много дел и впредь не смогу выкроить время. Как? Согласна? Я жду?
Она поняла, если откажется, то это будет последний их телефонный разговор. И она согласилась. Решили повидаться уже на следующей неделе. Она первая нажала на рычаг. Тут же подумала – следовало, всё-таки, оттянуть время его приезда… Да ещё и с женой… Подумала, боится она этой встречи, и что сын ещё не уедет к себе. И удобно ли с женой, может и не стоило с женой? Самое главное, о сыне ни слова… Только бы не почувствовали своё близкое родство эти двое…Ещё подумала: этот Ким говорит ей «ты», а она никак его не называет…

* * *
– Мама, завтра я иду на Клиберна. Зря ты отказалась. Или поедем вместе и там найдём билет?
Утро было светлое. Солнечное. Но не такое тёплое, как перед этими дождливыми днями. Они завтракали. Сабина так и не поняла – грустит сын, или успокоился. Задавать вопрос в лоб не решалась. С горечью поняла: теперь нет Грейс, сын никуда не спешит… и… тоже плохо. Он не должен быть один. В его годы уже пора иметь ребёнка и не одного. А он всё с мамой….Там, в Чикаго, он будет при деле. Интересно, встретится ли с ней?
– Макс, когда ты собираешься к себе? Я думаю, можно и в начале августа…– она посмотрела просительно на сына и поняла – он согласен с ней.
– Хорошо, закажу билет на первые числа.
Сын почти глотал ненавистную ему овсянку. Не хотел обижать мать. Она считала эту кашу быстрого приготовления необходимой основой для хорошей работы органов пищеварения. Ещё пару недель и обеды у них в Универе, а завтраки, ужины – дома. Там выбор блюд будет за ним. Мысли его вертелись вокруг их с Грейс отношений. Сохранятся ли, или, наверно, она станет преданной супругой этого мясника в летах… Так или иначе, настаивать на продолжении их связи он не намерен. Ему следовало бы пересмотреть книгу, уже в который раз. И обязательно снова поправки…  Хватит править. Он с этими делом стал уже искажать первоначальный текст в форме интересного рассказа, где-то с юмором, что обязательно склонит студентов к подробному прочтению и хорошему запоминанию. Да, о чём-то мама заговорила, а он прозевал, о чём это она?
– Мама прости, не разобрал. Что ты сказала?
Она молчала, наверно обижена его невниманием, подумал. Пристальным взглядом какое-то мгновение охватил её красиво поставленную небольшую головку на высокой шее, отметил очень тёмные густые пряди волнистых волос, спадавших на опущенные плечи… да, отец не мог пройти мимо такой женщины, пускай девочки… – его матери…
– Мама, что ты сказала? Задумался. В голове моя, эта бесконечная, правка. Работа, которая мне порядком осточертела, Имею в виду этот учебник.
 Она подняла глаза от книги, – я тебе сказала, что скоро к нам гости,.. – и замолчала, глядя перед собой. Виновато улыбнулась, и снова – знаешь Макс, я в сомнении, права ли. Я согласилась, чтобы приехал повидаться тот парень, теперь-то он уже пожилой. Прошли с ним пешком большую часть Европы. В такое страшное время. Ну, что ты на это скажешь? Да, обещал приехать с женой. Как ты считаешь, мне это надо?
– Мама, ты согласилась. Теперь придётся принять этого, как говоришь, парня. Не понятно, зачем тащить за собой жену. И когда?
– Жена – это моя идея. Впрочем, и не моя…Он предлагал разные варианты – или я к ним, или он ко мне. Только потому, что я сказала, как-то неудобно встречаться вдвоём, без жены, предложил с женой, я согласилась. О дне приезда, ещё договоримся. Сказал на той неделе. Времени у него в обрез. А повидаться большое желание… И без остановки – Максимилиан, мне, сынок, не нравится твоё настроение по поводу книги. Я слышала от твоего отца, как пишут писатели свои романы. Сказал, писать всегда намного быстрее, чем править. Так что ты прав. Чем больше правишь, тем совершеннее станет текст. Конечно, следует сохранить удачные находки. Уместный юмор украшает текст. Тебе это известно.
И как всегда, сразу, другая тема: – Я теперь буду нервничать из-за этих гостей. И что там за жена? И как она на всё это смотрит…
– Да, заморочки… Я понимаю, интересно повидаться и вспомнить тяжёлые месяцы, ваших скитаний по опасным дорогам войны. Можно было бы предложить нейтральную территорию.
Разговор матери с сыном затянулся. Ангелика всё заглядывала в столовую и никак не решалась прервать их, видно, интересную беседу. Нет, ждать больше не будет. Они уже давно позавтракали. Она зайдёт убрать посуду – хотя знает, хозяйка не любила, когда это делается при ней. Однако подготовила дежурную улыбку и приблизилась к столу. Фрау Уитмен моментально сделала ей замечание: – Что тебе Ангелика, по поводу обеда после, и недовольная отвернулась к сыну.
– Фрау Уитмен, прошу прощения, но я по поводу Маркуса. Он скоро приедет. Лечение пока закончено.
Сабину это известие насторожило. Не хватало, чтобы этот старый алкоголик встречался тут с этими гостями. Она не доверяла выдержке Маркуса.
– Это ещё что за новости? У нас была договорённость с доктором Келлером. Срок лечения по его состоянию мы продлили до второй декады августа. Ты же сама, как я помню, меня об этом просила? Так и передай Маркусу. Только десятого августа он должен будет выписаться. Кстати, я оплатила за время, что он там остаётся сверх срока. Разговор окончен. Всё. С доктором я сама сегодня переговорю.
– Фрау Уитмен, вы меня не поняли. Маркус сам решил приехать пораньше. Он просто хочет поставить вас в известность.
– В какую известность? Ты что, шутишь? Я не миллионер, чтобы выбрасывать деньги на ветер! Поскольку врач решил, никакого другого решения быть не может. Если Маркус на своё усмотрение желает прекратить лечение, то пускай знает, его ждёт родной дом в Мангейме. Пускай отправляется к жене! Так ему и передай!
Максимилиану надоела эта перепалка, и он решил тихо смыться к себе наверх. Но Сабина была начеку.
– Макс, ты куда собрался. Мы же ещё не договорили! – она почти выкрикнула последнюю фразу и сын подчинился. Он сел в соседнее кресло. Взял глянцевый журнал и стал просматривать.
– Ангелика, чего ты ждёшь? – нахмурила брови Сабина,– иди звонить! – снова на повышенных нотах…
– Но… фрау Уитмен, он уже выехал и скоро будет здесь…
Девушка не на шутку была взволнована. В глазах стояли слёзы и, мгновение… опрометью понеслась к тяжелым большим дверям, что вели к веранде, распахнула... и дальше ринулась прямо к калитке и скрылась за забором. Калитка участка, двери дома оставались распахнутыми.

Глава 19

– Ян, я решила окончательно и бесповоротно. Не полечу я с тобой на это дурацкое, ничем не оправданное свидание с этой цыганкой. И что это тебе взбрело в голову под старость лет… Хочешь показать себя и посмотреть на неё? Ты стал уже далеко не тем молодым и красивым, а она? – Ты даже забыл её лицо… Так что, если ты не оставил этой навязчивой идеи, то и поезжай один, я согласна… – поджала губы, как всегда в состоянии неудовольствия, Марта.
Было воскресное тёплое утро. Они в любимом «моём садике», как называла Марта. Сидели в удобных креслах из коричневых прутьев с красивыми подушками на спинке и сидении. Ян находился в полудрёме, и казалось, не слышал её категорического «нет».
– И пожалуйста, не уговаривай. Это моё последнее решение. Считаю, тебе, наконец, следует отказаться от этой идеи. Ты занят серьёзным делом. Говорил, эти десять дней для поездки в Ленинград, могут повлечь за собой невосполнимые потери. По-моему, так ты выразился. И теперь хочешь снова терять? И ты забыл, в каком положении находится на сегодня твоя дочь с девочками…Тебе следует помочь ей начать дело о разводе. Ты же, снова в дорогу… Это неслыханно, чтобы пренебречь делами на заводе, семейными делами, в угоду своему неоправданному упрямству – В сердцах отвернулась, недовольная Марта.
Ян помалкивал, выслушивая разумные доводы жены, неотрывно глядя на неё, что-то соображая. Наконец, после заключительного жеста Марты, решил высказать своё новое решение по поводу, как выразилась жена – «этого дурацкого свидания»
– Так вот, дорогая Марта, хочешь знать моё окончательное решение? Ну что это ты там рассматриваешь за оградой?
Марта переменила позу, повернулась к мужу лицом, руки раскинула на подлокотники. – Я понимаю, какой ты упёртый. Ты не дорожишь своим производством, и благополучием дочери и внучек…
– Марта, ну что ты несёшь... Какая тут взаимосвязь? В том-то и дело…Что дорожу… Потому летим мы во Франкфурт с Гретой. И всего на пару дней. Поняла? Так. Теперь остаётся согласовать день вылета. Лёту здесь всего ничего… Звони дочке. Ну, согласна? – Ян вскочил на ноги, стал вышагивать вокруг Мартиного кресла, потирая руки, просительно глядя на жену.
Интонация, жесты, выражение лица, глаз для них обоих за столько лет семейной жизни, не были загадкой. Понял Ян. Порядок. Он туда едет на эту встречу с дочерью. Её возраст плюс умение себя показать… Да она выглядит определённо красоткой. А та немецкая цыганка, как выглядит теперь – это ещё вопрос. И хорошо, что Марта отказалась. Та дама значительно моложе жены, потому Марта будет неловко себя чувствовать в такой компании.
Марта – женщина неглупая, поняла, такое решение очень кстати. Накануне Грета поделилась с матерью о романе с пожилым банкиром. Марта уверена, дочери пойдёт на пользу немного успокоиться, подумать. В том случае, если её связь перспективна, то не мешает и подразнить мужчину: «Да, едет с отцом по делам. Так надо». Пускай попереживает. Конечно, если девочка не преувеличивает его состояния влюблённости. Только, как на все эти новости посмотрит отец. Тот мужчина старше Греты больше чем на сорок, а отца на пятнадцать лет…

 * * *

И совсем Грету не порадовало предложение матери сопровождать отца во Франкфурт на свидание с этой женщиной. В общем-то, она не вникала в подробности – что на сегодняшний день толкает отца на эту поездку, чем занимается, и с кем живёт эта папина спутница военного времени. Мало того, сорвалось их с Алексом ночное свидание. Грета ошиблась в дате возвращения родителей. Такая авантюра, при них, на сегодняшний день неприемлема. Отвертеться от папиного настоятельного требования она не решалась, поскольку вопрос об её связи с Алексом следовало решать именно с отцом, и вдвойне идти против его воли, она не смела.
За эти пару дней она должна успеть связаться с Алексом по телефону. Ещё вопрос, как прореагирует он на этот звонок, поскольку предупредил о нежелании телефонной связи. Считал, стоит встречи планировать заранее и этим его номером пользоваться только в непредвиденных экстренных случаях. Притом намекнул о словесной воздержанности. Тогда она возмутилась. За кого её принимают, за явную дуру, или за безотказную потаскуху? Свои мысли она не озвучила, но он понял, ей такие наставления неприятны, а она, в свою очередь, поняла: не стоит ей рассчитывать на желание этого мужчины осчастливить её законным браком. Плохо. Однако она смирилась и с ролью любовницы. Он стоит того…А претендентов на роль мужа найдёт обязательно. Во всяком случае, такого недотёпу, как её Олаф, она больше не потерпит рядом, даже дворянского рода и с миллионами…
После долгих раздумий, проиграв свою роль их будущего телефонного разговора, она решилась: длинный гудок в трубке прервался его фразой – такой-то у аппарата (по старинке). Тут она взволнованным голосом, переходящим в лёгкий хрип, без представления, сказала о неожиданном отъезде на пару дней в Германию. Добавила – с отцом. Она не стала слушать его ответных слов. Так ему и надо. Пускай оставит свою дворянскую гордыню для своих потаскух, каких у него наверно было немало…
За девочками присмотрят тётя Этель и няня. На другой день после их с папой отъезда они весь день у бабушки Марты. Два дня всего. Ничего, обойдутся.
* * *
В аэропорт отправляются завтра утром на папиной машине с его шофёром. Девочки согласились с необходимостью этой поездки. Согласны на другой день гостить у бабушки Марты.
Грета смирилась со своим положением сопровождающей. Она не вникала в личность этой женщины, и по правде, её не интересовал вопрос мотива папиного желания увидеться с ней. Мама успокоилась на этот счёт, а отец явно нервничал. Грета, как всегда, задумалась – что надеть… Сколько взять перемен, стоит ли надеть льняной костюм от датского известного кутюрье, или платье с жакетом, или брюки с потрясающим блузоном. Вещи все фирменные, очень эффектные и ей к лицу. Мама считает, не стоит ей набирать много тряпок и не следует быть одетой вызывающе. Если вещь от хорошего кутюрье, то всегда отличного качества и отличного пошива. Потому английская одежда всегда дорогая и вместе спокойная. Теперь молодые женщины способны надевать на себя яркое разноцветье, так что и человека за этой пестротой не видно. Также сильно осуждает, когда колени и выше – всё напоказ. Девушки молодые и женщины, бывает и постарше, туда же, а, между тем, коленки тоже бывают и квадратные, как у мужчин. Да, когда круглые, то терпимо только для молодых... Кстати, у их доченьки с коленками, и в общем, всё в порядке.
К доводам своей матери, до сих пор пребывающей в далёких летах своей молодости Грета не прислушивалась, знала – мама никогда не имела понятия, как одеться и никогда не была красивой. И почему отец, такой красавчик и до сих пор, женился на ней? Наверно тут сыграла роль меркантильная сторона, а не романтическая влюблённость.

 * * *
– Папа, ты заказал два номера или мы будем ютиться в одном? –
Грета весь полёт была молчалива, и её мысли витали где-то далеко от предстоящей встречи – так думал Ян, иногда обращая взгляд на дочку. Сам он тоже был занят мыслями о предстоящей встрече, воспоминаниями о дорожных приключениях с этой девочкой. Не забыл он и о том сеновале, где впервые познал женщину, где её слова, исходящие из детских уст, он помнил дословно… Усилием воли хотел обязательно вспомнить её лицо, впрочем, запечатлелось только детское, с большими тёмными глазами личико, и чёрная круглая головка. Ещё вспоминал своё ощущение там, на сеновале – тела у этой девочки не было. Одни хрупкие косточки. Правда, зазывно торчала маленькая женская грудь. Он не чувствовал себя насильником. Она сама этого хотела… И сколько ей тогда было? В который раз уверенно останавливается на цифре тринадцать. А сколько разума и смекалки в голове этой малютки… Он находился под её присмотром, она была поводырём, он – беспрекословным исполнителем. Помнит случай – предложенный заработок, уже в польской деревне: чистки отхожего места. Он категорически воспротивился, хотя были голодны и необуты. Она приучила его к такому труду, где не место было его брезгливым выпадам.
И почему о ней вспомнил только совсем недавно, когда женат, взрослая дочь, внучки, почему не раньше? Нет, и раньше урывками, когда что-то напоминало ему ту обстановку, её, их путешествие. Он держал её в голове, и она от него никогда не уходила. Начало его жизненного пути в чужой стране было нелёгким. Ему, тогда, неуверенному в себе юноше, следовало входить в совсем новую жизнь. Он был терпелив и последователен. Образование, успех, женитьба (исключительно из расчётливости), скорое рождение дочери, не было времени отдаваться мыслям, воспоминаниям. Почему-то, когда теперь, его цель достигнута, он значимое лицо в промышленности, теперь уже родного государства, высвободилось время на далёкие воспоминания… и большое желание разыскать, встретиться.
И снова гул самолёта, и снова и он, и дочь в своих затаённых мыслях. Ян не скоро ответил на её вопрос по поводу поселения в гостинице.
– Да, дочка, взял и тебе, и себе отдельно, но оба номера рядом и самые лучшие в этом четырёхзвёздном отеле. Это по дороге к тому пункту назначения, куда поедем на авто. Возьмём напрокат. Я заказал.
Грета будто и не слышала отца, даже не повернула головы. Всё глядела перед собой, вся в своих мыслях.
О чём это она так задумывается, подумал? Не уж-то хочет вернуться к Олафу. Ну, нет, такого быть не может. Сам Ян стал понимать – не пара он дочери, Хоть и на производстве дока. Мог бы иметь уже и своё. Он нерешителен и натура ведомого. Потому и служит хозяину. И это верно навсегда. Получать оплату за свой труд, включая поощрения в виде премий, из хозяйских рук…


Глава 20

Максимилиан неохотно дал себя уговорить убрать свой хвост. В кресле сидит пару минут, пока к нему подойдёт хороший мужской мастер. Отчаянно противится внутреннему голосу: «подняться, если надо рассчитаться с мастером за труд, которого тот не производил, и…» не успел, да, следует срезать привычный хвост и ждать предложений мастера.
– Что мы будем делать, молодой человек? – мужчина, стоя сзади, взял в руки его непокорный густой волос, – я могу вам предложить два варианта…
Нет, он не угодил матери. Из-за этих гостей, каких-то непонятных и, видимо, ей совсем не нужных. Теперь там новая служанка с нанятой поварихой готовят хороший обед и после, ужин. Гости наверно будут до вечера. Он, естественно, уйдёт к себе заниматься своей работой. Маме предстоит развлекать эту пожилую пару. Погода тёплая, дождь по прогнозам не предвидится. Можно гулять в парке…
…Он подъехал к дому. Справа от калитки незнакомый ярко-красный двухместный «мерседес»-кабриолет. Отметил: шикарная машинка. Опоздал… Мама торопила. Задержался с билетами на оперу Пучини «Мадам Баттерфляй» с Миреллой Френи и Лучано Паваротти. Такое везение. Мама не посмеет отказаться. Эти двое пожилых всего на пару дней. Нарядная красненькая загородила въезд в ворота. Старые люди и на такой быстроходной… Мамину «ауди» поставил снаружи.
На звонок прибежала к калитке новая горничная Линда. Девушка постарше Ангелики. Она предупредила о приезде гостей, что-то ещё быстро говорила, но Макс уже входил в дом. Навстречу мама, взволнованная и смущённая. Конечно, такая ситуация… – понимающе улыбнулся, извинился за опоздание.
– Макс, не удивляйся, там молодая женщина и мы уже два часа ждём тебя. Иди, приведи себя в порядок, и я тебя представлю. Мы в гостиной. Да, хвост короче, и то хорошо. Причёсан как-то иначе. Тебе к лицу. Поздравляю. Ну иди, иди…
Значит, угодил…Быстро, через три ступени наверх, к себе… Сразу в душ. Голову не трогал. Заглянул в зеркало. Вроде причёсан нормально. Маме понравилось. Накинул тонкую льняную сорочку-апаш, одним махом влез в светло-синие джинсы… подумал: может, лучше светлые льняные брюки? И о чём с ними там пойдёт разговор? И что там за бывший молодой парень, а теперь пожилой мужчина и что за молодая жена? Да, не будут они с матерью скучать вдвоём хотя бы эти пару дней… И дальше, опера с хорошими голосами…
Он спустился вниз. Направился к незнакомой паре и маме, сидящим на диване и в креслах – улыбнулся, слегка поклонился. Мама представила:
– Мой сын Максимилиан… мужчина встал навстречу подал руку. К даме подошёл Макс и снова поклонился. Руку протянула молодая женщина. Красивая улыбка не сходила с её симпатичного лица.
Да, подумал: « пара не очень вяжется. Не такой представлял он эту жену… Да она наверно моложе его и намного своего мужа. Вот тебе и пара…» Мысль эта мельком пронеслась… После и маме следовало представлять гостей.
– Макс – ты наверно догадался – мой спутник военных лет – Ян Ларсен и его дочь Грета Нильсен. Жена себя неважно чувствует после поездки в Ленинград, потому Ян решил лететь с дочерью…
– Понял. Прошу простить за опоздание. За то время, что вы здесь, наверно уже всё друг о друге узнали и наговорились, и определённо, проголодались. Виноват…тут же подумал: «дочь – это нормально».
Сабина распорядилась подавать обед, пригласила к столу. Гости расселись за большим столом, непринуждённо переговариваясь с мамой и между собой. Макс исподтишка разглядывал молодую женщину, и она ему всё больше нравилась. Этот Ян был тоже весьма и весьма симпатичный мужчина. Уверенный в себе и совсем ненавязчив в своих замечаниях по всякому незначительному поводу и без повода… Он частенько останавливал свой задумчивый взгляд на матери. Максу это сильно бросалось в глаза. Думал, что и дочь замечает эти долгие взгляды и, наверно недовольна.

 * * *
– Хорошо, что послушали с Гретой прекрасную оперу и с таким знаменитым составом. С твоим отцом мы тоже слушали Лучано Паваротти, в концерте. – Сабина потрепала сына по плечу, покрутила его хвост, села к столу. Они завтракали на другой день после отъезда гостей.
– Надеюсь, этому новоиспеченному Яну не попадёт от жены, что вернулись на сутки позднее. Как ты думаешь? – улыбнулась Сабина.
Родительница была приветлива и весела но, то была хорошо, продуманная игра. На душе скребли кошки…
– Надеюсь, надеюсь… – Максимилиан был задумчив и рассеян, и это бросилось в глаза матери.
– Макс, ты что такой хмурый? Не ожидала. Ты же прекрасно провёл эти дни, и нисколько не скучал в обществе этой молодой женщины… Я поняла, она тебе понравилась. Да… Её теперешнему положению не позавидуешь. Отца девочкам никто не заменит. Так не бывает, чтобы кто-то один из супругов был виноват в семейных неурядицах. И её вина в том есть… Такая откровенность…Чуть знакомым людям открыться… Да, она ждёт любой поддержки и сочувствия извне. Отец, как мне кажется, на стороне мужа.
– Мама, мне ни к чему выслушивать твои предположения и суждения об этой женщине. Да, откровенно сказала, так, между прочим, о своём предстоящем разводе. И всё. Кто виновен и причина развода – все эти нюансы тебя не должны интересовать. Также и разбираться, на чьей стороне этот Ян. Что, других забот нет? Ты лучше скажи, как собираешься разбираться со своим кузеном Маркусом ?
– С Маркусом дело сложное. Не забывай, я многим обязана его матери. И скажу тебе, жалко мне его. Не сложилась его жизнь. И, как я понимаю, виновата его красавица – жена. В семейной жизни всё зависит от женщины. Да и вообще, от женщины всегда всё зависит, скажу я тебе. А об этой Грете, я почему заговорила? Она в данной ситуации, как и любая женщина на её месте, желает найти для себя новую партию. И я понимаю, ты на неё произвёл хорошее впечатление. Думаю и она тебе понравилась… Потому, хочу тебя предупредить, не вздумай подавать ей надежду. Ни к чему поддерживать с ней связь – перезваниваться и тому подобное… Напоминаю: у неё две дочери. Тебе это надо? Молодому, красивому, независимому…Ты меня понял?
– Чего тут не понять. О твоём опасном путешествии вдвоём с этим парнем – ему тогда сколько? 18, или 17? Я наслышан и понимаю, и оправдываю твоё беспокойство.
– Нет, минутку, не поняла. Что ты этим хочешь сказать? Говори. Я слушаю тебя…
– Мама. Давай оставим эту тему. Мне скоро лететь в Чикаго. Так что никаких встреч, или телефонной связи с ней не планирую. Я уже заказал билет на 4-е августа. И представь, мне сегодня звонила Грейс. Она уже не Питерс. Позавчера была, как сказала, скромная свадьба. Так что, мать её одержала победу, заодно с этим мясником...
– Так вот откуда твоя меланхолия. Снова голова занята этой девушкой. Понятно.
Неожиданно, во второй половине дня небо закрыла тёмно-серая пелена, в воздухе нависло приближение грозы. Шквальный ветер сильно помотал деревья, кусты в парке. Однако быстро пронеслось. Крупные капли дождя разрядили обстановку. Сабина довольна: сын рядом, наверху, занимается своими делами. Обильный затяжной дождь, принёс с собой осенний холод. Дорожки парка сплошь покрыты опавшей листвой. Цветы на клумбе у дома поникли, а лилии вовсе полегли.
Сабина боялась грозы. Она свернулась калачиком на диване в спальне, завернулась в большую шерстяную шаль. В сон её не клонило. Нет. Одолевали беспокойные мысли. Всё прикидывала, как ей начать разговор с сыном по поводу этой пары. Она корила себя, что дала согласие на их приезд. Нет ей покоя. Когда следовало уже успокоиться после неожиданной смерти Юджина, после сносного завершение романа сына с бортпроводницей, сама, на свою голову, взвалила новое беспокойство – приезд этой пары. С какой стати Ян решил привлечь к этой встрече свою дочь? Не мешало бы предупредить…Тогда дата приезда была бы ею назначена после отъезда Максимилиана. Слава Богу, кроме симпатии никакого особого чувства между ними не возникло. Мальчик, видно, ещё никак не может успокоиться от предательства стюардессы.
И ещё, история, которая её напрямую не касается. Бывшая горничная Ангелика беременна от Маркуса. Срок большой, будет рожать и мечтает стать законной женой шестидесятилетнего Маркуса. Поскольку он женат и пока для него неприемлемо разводиться, девушка уже пробовала резать себе вены, а её мать никак не хочет смириться с рождением ребёнка от старика, причём женатого алкоголика. Сабина же винит во всех этих событиях только себя – глупую.
Да, встреча была интересная… Естественно, первое впечатление разочаровало. Не увидала она того парня, с которым были они очень близки в тяжёлые годы их странствий. Совсем другой он внешне. Да и манера общения, и, а что – И? Просто она оценила его только, когда насмотрелась, наговорилась. Только в момент их прощания она окончательно признала в нём того молодого Кима, который в её 12 с половиною посягнул на её детскую невинность. Она помнит, уже в 12 в ней томилась женщина, от чувства к этому красивому парню. Какое там насилие…Она сама трепетала в его крепких объятиях и ждала желанного момента стать с ним одним целым. Думала ли она о последствиях?
И заметил ли он своё сходство с её сыном. Рост…Он ещё выше будет своего отца. Она отгоняла эти провокационные мысли. Не собирается открываться этому мужчине. Он для неё старый знакомый времён войны. Но Максимилиан…и ему тоже. Но это его высказывание по поводу, как он сказал: «опасное путешествие с этим парнем»… и как это надо понимать? Почему она так и не потребовала объяснений. А потому, что боялась разоблачений. В общем, на сегодняшний день, ничего нежелательного не произошло. Следует постараться выбросить из головы эти свои предательские мысли. Сын скоро улетит в Штаты. Займётся там своей работой. Может и не вспомнит об этой женщине с двумя дочерьми.
И снова задумалась о своих мироощущениях во время визита отца с дочерью. В частности, касательно Кима, ею овладело давно забытое сильное чувство, уже зрелой женщины.
 Второй её мужчина – Юджин – красивый, высокий, статный, ещё сильный мужчина так и остался для неё отцом-благодетелем. Из большого чувства благодарности, она не могла лишать его ответной любви. Но, как понимала, её любовь осталась в рамках преклонения, большой преданности своему учителю и не получила должного развития. В своём интеллектуальном развитии – да. Она сделала огромный прыжок. Уроки правильной разговорной речи (благо американский муж обладал равно, как и немецкой и французской), умение держать себя, быть естественной, умение справляться со столовыми приборами во время приёма гостей, и в гостях и ещё быть в курсе современных событий и даже знать расположение светил на небе… И, конечно, главное – это чтение. Она много с жадностью читала, навёрстывала потерянное детское и подростковое время. Всё это его работа и её восторженное принятие и преодоление. Но, так и не проснулась в ней чувственная, женщина.
Провожая гостей за калитку, ничего личного в их прощальных словах не было. Да, о полёте, погоде, Ким успел пошутить и о политике. Часто его шутки были остроумны, и Сабина реагировала сдержанным, понимающим смешком, и не отводила восторженного взгляда, когда Ким улыбался. Тогда она видела его молодым, и определённо знала, что снова хочет близости с этим, уже немолодым, мужчиной.
Ей было непонятна мотивация Макса своей занятостью, чтобы не выйти вместе за калитку. А что, если он увлёкся этой молодой красивой женщиной и сам себе боится в том признаться? А может во время их посещения концерта – рядом в автомобиле, рядом в театре, у них случались моменты, больше чем симпатии? И такое может быть. И они уже обменялись телефонами и адресами, потому как надеялись на скорую встречу? И так может быть.
Нет, не стоит откладывать на потом. Сколько можно таиться, предполагать, угадывать, быть в вечном напряжении…Пора пойти на откровенный разговор и облегчить своё общение с сыном. Так она решила в этот момент.
И сколько было таких решений, уже после смерти Юджина? Виною была старуха Мадлен. Ревность к сыну предполагала открыть правду о его рождении с тем, чтобы умерить его привязанность к чете Ландсбергов, по сути – пары, не имеющей никакого родственного отношения к Максимилиану. Решится ли, до его отъезда в Штаты? Это вопрос… Однако, на этот раз сложившаяся ситуация требует того. Последнее высказывание сына, с большой долей сарказма, об их с Кимом переходам с Востока на Запад, несомненно говорит о его осведомлённости. Это значит, он хорошо запомнил высказывание Маркуса, будучи в восьмилетнем возрасте…или в семилетнем?. И как же он до сих пор молчал и не просил прояснить вопрос об отцовстве? Да, поняла: Максимилиан всё знал, но не хотел обижать отца дотошными вопросами. Понимал, родители не хотели отнимать у ребёнка сыновнюю любовь к Юджину. И неглупый Максимилиан не поднимал этот вопрос, а если и как-то (после этого высказывания Маркуса) ещё в детстве, что-то бубнил себе под нос, не получая конкретных ответов, то уже будучи юношей – никогда. Ко всему, любовь к отцу была безграничной. Сабина иногда ловила себя на преходящем чувстве ревности.
Она так и заснула на диване в спальне. Горничная постучала, заглянула. Не стала будить. Макс тоже не спустился вниз из своих комнат. На этот раз день в этом доме завершился ещё засветло. Обошлись без ужина.


Глава 21

Они сидели рядом – отец и дочь. Молчали весь полёт. Только раз, отец воспользовался предложенной минеральной водой. Предложил Грете. Она отказалась.
Грета не сомневалась о чём или о ком задумался отец. Да, о той женщине, с которой в молодости несколько лет был очень близок. Ей тогда всего 12 или 13 – совсем девочка, в возрасте Кларочки. Потому, естественно, он не мог её воспринимать как женщину. Какие женщины? Страшная война, сопутствующий голод, холод, рубище на теле…опасная обстановка повсюду. Так что, близость их была чисто братской. А как в те тяжёлые времена оставаться одному? Папа всё восторгался её умом и сообразительностью. Конечно, это цыганские приоритеты. Грета за её теперешней цыганской внешностью не нашла никаких следов её, как было известно, немецкой матери. Может рост – совсем небольшая. Встречала цыган высоких. Или то было другое поколение? Красивая. Очень красивая. И не похоже, что ей скоро 50. Странно, сын и вовсе не похож на мать. Такой рост… и родить такого длинного…видно в отца. Да, похож на американца. Длинный и красивый. Только копна материнских волос. Влюбила в себя американского полковника. Трудно поверить. Может это цыганские штучки?
Дальше её мысли стремились, наконец, вернуться к самому главному – их с Максимилианом отношениям. Да, возникла взаимная симпатия. О дальнейшей их связи откладывали на потом. И дальше, уже во время прощания (он так и не вышел к ним за ворота) свой номер продиктовал быстро, как она поняла, таясь от матери. Понятно, любимый сын. Зачем её сыну женщина с двумя детьми…
Ещё она с удовольствием вспоминает, как общались они с Максом, именно на английском. И она за эти дни сделала большой успех. Теперь, после этого визита в Германию, благодаря отцу, (она ещё противилась этой поездке, дура) она не будет больше встречаться с престарелым банкиром, дворянских кровей. Теперь она поумнела и не видит разницы между богатыми дворянами и интеллигентными людьми средней руки. Впрочем, дворяне в проигрыше.
Ровно через полтора часа после начала полёта самолёт приземлился в аэропорту Каструп. Их машина уже ждала. До дома времени, как и в полёте.
…Марта с девочками на пороге дома. Девочки повисли на дедушке с поцелуями, расспросами о дороге. Но дедушка был отстранён и рассеян.
– Марта, дай зайти в дом. Можно подумать, вы тут настрадались без нас. Девочки успокойтесь.–
После молчаливых этих часов в самолёте и машине, Ян был растерян и выглядел усталым.
Марта посторонилась, стала успокаивать внучек. Грета напротив, была в весёлом, возбуждённом настроении.
– Мама, сколько мы тебе интересного расскажем… Да, папа?
– Да, да, только разрешите сначала умыться, переодеться. Я устал.
– Грета, что с отцом, отчего это он так устал? Выглядит он действительно неважно… – Марта поджала губы. Осталась недовольна этими моментами встречи – даже не приветствовал, не обнял девочек, что это с ним?
Про себя подумала: конечно, та цыганка оказала на мужа такое влияние, что он позабыл спросить у жены о её здоровье, не улыбнулся даже, когда с хмурой физиономией поздоровался общим приветствием.
– Пойду, распоряжусь с обедом. Кларочка, погуляйте пока в садике. Мама тоже убежала приводить себя в порядок и не поинтересовалась у вашей бабушки, как она здесь справлялась, как себя чувствует. Вашу няню нужно уволить. Не хотите вы с ней оставаться. А мне было нелегко с вами.
– Бабуля, мы тебя очень любим, но соскучились по дедушке, а он на нас и не посмотрел, – высказалась Кларочка, подхватила маленькую Лиз, – хорошо, мы в садик.
Девочки убежали. Марта вздохнула и пошла на кухню. Плохое предчувствие, подозрение – знакомое состояние её долгой жизни с Яном, снова отнимут у неё покой.
За поздним обедом Грета рта не закрывала, между приёмом пищи и даже с полным ртом, и волнительным рассказом об обстановке в которой находились с отцом целых три дня.
– Описать словами этот огромный садово-парковый участок, шикарную виллу в два высоких этажа, невозможно. Это надо видеть. Представляешь, мама, на пороге маленькая женщина. Красивая. Но, типичная цыганка… – на секунду умолкла, пережевывая очередной кусок.
Тут же встрял отец: – Что это за НО, хотел бы я знать, цыганка, что? Человек низшей расы?
– Папа, я совсем не имела в виду такое заключение. Ты же не дал договорить. Я хотела сказать, манера общения этой женщины, умение вести диалог, речь, скажу, и искренняя доброжелательность меня поразили и удивили. Представила сына. Длинный симпатичный американец с хвостом чёрных цыганских волос. Ой, прости, папа, просто густых чёрных…
Ян во время этих полушутливых характеристик отодвинул от себя тарелку с недоеденным блюдом, откинулся на спинку стула, сунул руки в карманы брюк. Взгляд его был строг и задумчив. Казалось, он раздумывает – стоит ли возражать и дальше, или никак не реагировать на все эти характеристики и образные выражения дочери. Но, предпочёл молчать. Не хотел раздражать Марту своим заступничеством, своим критическим восприятием, по его мнению, злого сарказма дочери.
Грета и не собиралась останавливаться на этих скупых сведениях о посещении папиной знакомой. Марта кисло улыбалась и ждала от дочери продолжения интересного рассказа.
– Да, так вот, чтобы ты, мама знала, ваша эта, так называемая вилла, с игрушечным садиком, как ты называешь, в японском стиле камней – это типичное подобие современных домов, людей со средним достатком. Мне интересно, мама, со своими родителями ты жила в городе в огромном особняке, очень красивом. Был и красивый загородный дом. Почему же вы с отцом предпочли перебраться сюда, но не на выстроенную красивую виллу с большим участком. А ваш этот лес, который считается участком, в общем-то, не представляет ничего интересного… Вы же намного больше обеспечены, той женщины, которая, кстати, моложе вас. И она столько успела, а вы всё накапливаете состояние… Не имеете желания жить полноценной жизнью.
Свою обличительную речь Грета сопровождала богатой мимикой лица: наклоном головы с боку на бок, закатыванием глаз; жестикуляцией рук, подкрепляла сказанное. – Да вы отсталая пожилая пара. Крутитесь на своём пятачке, никуда носа не высовываете. Нет, чтобы интересоваться театром, выступлением хороших артистов, современных талантливых певцов, классической музыкой, наконец. Пока не поздно вам следует срочно перестраиваться. Вот так. Да, и начать строительство красивого двух-, а то и трёхэтажного особняка. Глядя на родителей, как на поверженного противника, замолчала. Бросила взгляд на отца …поняла – будет разгром.
Так оно и получилось. Отец заговорил:
– Так… что я тебе скажу, дорогая наша доченька, всем ты хороша и собою в том числе, но твоё больное место – зависть. Это «НО» мешает мне сказать – «я доволен своей дочерью». Знай, чувство зависти может потянуть за собой ещё много, много негатива в твоей личности. Частенько это чувство приводит к отвратительным поступкам, даже, бывает и к преступлениям. Потому, прошу тебя, как красивую, умную женщину, бороться с этим отвратительным свойством твоего характера. И ни в коем случае не поддаваться такому низменному чувству, как зависть. Всё. Иду отдыхать. Марта, жду тебя в спальне. А твой монолог, Грета, мы с мамой не слышали и, в таком воительном азарте тебя не видели. Всё ясно?
Во время живого, эмоционального рассказа дочери, Марта недоуменно и вопросительно глядя перед собой, сидела за столом, в какой-то странной позе – выпрямив, по возможности, спину, с выложенными ладошками на скатерть. Постепенно, её глаза наполнялись слезами и, когда заговорил отец семейства, большая капля упала на край скатерти.
Марта безмолвно встала, направилась вслед за мужем, утирая глаза салфеткой. Грета осталась за столом одна. Поруганная, раскаявшаяся. Глаза её тоже застилала, непрошенная влага. Она вышла в садик. Кликнула девочек. Быстро их машина скрылась за поворотом.
 
* * *
  Ян не нашёл того порядка в делах на заводе, что оставил три дня назад. Был недоволен новым директором. Слишком амбициозен, считается только со своим мнением. Затирает молодых. А есть, между прочим, среди них достойные инженеры, хотя и с небольшой практикой.
Только к концу рабочего дня добрался до своего кабинета. Просил секретаршу не беспокоить хотя бы минут сорок.
Вчера, в самолёте, он так и не додумал. Мысли теснили одна другую, такие короткие нужные мысли и тут же ускользали…и приходили новые и тоже, требующие осмысления. Он попытается за эти минуты, в спокойной обстановке, без свидетелей во всём разобраться. Первое, что его интересует – это неожиданное явление – сын Максимилиан. Но, он же знал – есть сын, живёт и работает в Штатах. Да, но этот сын почему-то для него стал неожиданным явлением. Дальше, он же способен считать в уме. Тут особого образование не требуется. Сегодня утром, на совещании с отчётом за эти дни начальников цехов во главе с директором, он, из боязни что-то впопыхах напутать, занимался контрольным подсчётом на листке своего еженедельника. Потому, середину отчёта прослушал от нахлынувших воспоминаний, и мыслей, о неожиданном подарке, в лице толкового сына. Пришлось попросить разъяснений, уточнений, и в итоге, потребовалось повторное чтение отчётного доклада.
Так, с её сыном решено. Несомненно, он – Ким Иваницкий, отец этого парня. Ему тогда 18. Ей оказывается – 12. Ничего себе... Так, этот вопрос решён. Но, не решен другой, не менее для него важный – почему, она ни полусловом не обмолвилась о таком серьёзном факте. В конце-концов, он имеет право, и также сын, знать истину. За этой же историей тянется другая, то есть – возможность будущих отношений между его сыном и его дочерью. Хороша картинка! И очень смешно, если сама Сабина не задумается об этих упрямых фактах: все эти дни эта пара была неразлучна, вплоть до вечернего посещения театра. Пока, он не собирается пороть горячку. Конечно, есть очень небольшой процент, что её на пути к родным изнасиловали, или все-таки Максимилиан ребёнок этого американца? Но такого быть не может. По его подсчётам быть только может случай насилия, именно в том месяце, когда они расстались. И то, он должен был родиться чуть позднее. Сомнение его только вызвано абсолютной непохожестью на него сына. Исключение – рост, фигура…
На сегодняшний день он лично для себя уяснил, он не безразличен этой красивой женщине. К сожалению, и она ему. Вот в чём проблема. Ему совсем не хотелось снова мучить Марту. Потому, он постарается успокоиться на этот счёт. Забыть. Нет, забыть не удастся, это в том случае, если между Гретой и этим Максом возникнет маломальская связь. Но девочка хитрющая, как и все женщины, и он может быть обманут. В таком случае, необходимо предупредить свою первую. Она сама обязана оградить сына от этой связи. Самое главное – ну почему она не открылась ему? Почему? Ещё вопрос – стоит ли об этих делах поделиться с Мартой. Пока, определённо нет. Это снова волнение, может и с последствиями. Хватит её мучить. Он уверен в большом чувстве к своей Марте.
Ян тут же взглянул на часы. Прошло чуть больше сорока минут. Но, тем не менее, он для себя всё выяснил и знает, как ему впредь действовать. Естественно, по обстоятельствам…

 * * *
Через несколько дней после приезда, Грета задумала навестить мать в дневное время, чтобы застать её одну. Хотела, прежде извиниться за ту отповедь родителей. Также распирало желание поделиться своими сердечными делами. Хорошо, что отец так ничего и не узнал об этих её встречах с пожилым банкиром. Мама её не выдала. Конечно, с отцом делиться о таких вещах в её возрасте, с девочками в придачу, не совсем удобно. Да и что он может понять в женских делах. Последнее время, к своему удовольствию, Грета поняла – отец покончил со своими увлечениями. И мама чувствует себя, не обойдённой вниманием папы. Грета ещё поняла, что совсем на папу не произвела впечатления эта цыганка. Хотя, он внимательно на неё смотрел, как бы изучая, что она теперь из себя представляет. Только, видно, папа больше заинтересовался её сыном. Часто вели разговоры, гуляли в саду, и за столом, и вечерами. Отец что-то там выяснял, интересовался жизнью в Америке. Ну, это его любопытство можно понять. Его семья изобилует женским полом. Наверно, хотели с матерью родить ещё и сына, но, видимо раздумали, или не получилось…
Девочки с няней. Грета через пару часов будет у родителей. Села в машину. Подбежала Клара, обняла за голову мать, попросилась к подруге. Сказала, совсем ненадолго…
– Клара, убери руки! Ты портишь мне причёску. Нет, доченька, не следует оставлять на няню нашу Лиз. Ты же знаешь, она плохо её понимает. И вообще, только я решила ехать к бабушке, ты тут же к подруге. Как это понимать? На тебя нельзя положиться.
– Ну мамочка… – захныкала Клара, держась за ручку машины.
– Клара, ты скоро меня перерастёшь и смешно, когда такая высокая девочка ноет и топает уже большим чем у матери размером сандалий, чтобы её поняли. И не стыдно? Хорошо, позвони тёте Этель. Если она свободна, пускай приедет. Заменит тебя. Всё. Чем раньше уеду, тем быстрее вернусь. Отойди от машины…
На так называемую виллу, как окрестили родители свой довольно скромный, по мнению Греты, загородный коттедж, доехала сравнительно быстро. Она застала маму, как, впрочем, бывало в последнее время, сидящей перед телевизором в обширном кресле и тихо похрапывающей. Был полдень. Ни приход дочери, ни громкая передача известий не нарушили спокойный сон Марты. Грета присела рядом. Она смотрела на мать и слёзы любви жалости и участия наворачивались на глаза. «Мамочка, дорогая, ты стареешь и виной в таком твоём состоянии в первую очередь отец, а затем я – и мои дети». Ей же нет и шестидесяти. Как получилось, чтоб так быстро прошла её активная жизнь. Да, в вечных заботах, в постоянном волнении…Зара её ровесница. Но их рядом не поставишь. Та всё ещё изображает даму средних лет, ну…лет сорока пяти. И выглядит прекрасно. Да, всё зависит от мужа в первую очередь и от детей с внуками тоже, наверно, в первую… В той семье всё по-другому. Это мама виновата, взяла на себя заботу обо всех. Нет бы, жить для себя…
Она так сидела и умилялась, и очень любила маму с полчаса. И когда телевизор перешёл на маршевую музыку, мама спокойно открыла глаза. Увидела дочь, сидящей сбоку на диване, улыбкой зацвели глаза…
– Доченька, давно сидишь? Я вот, задремала…Ты бы разбудила. Грета, как там у вас, всё в порядке? А который теперь час? Я решила посмотреть какой-то исторический фильм. Забыла название. Видно уже кончился. Ты почему без девочек? Ведь занятий в школе ещё нет? Ты, Гретхен, что-то похудела. Или устала от этой поездки. Тебе она ни к чему была. Просто надо было уважить отца… Так?
Грета всё молчала. Добрая улыбка не сходила с лица. Дала матери выговориться. И теперь почти передумала делиться своими впечатлениями от поездки и также высказать своё отношения к этой связи с банкиром. Но Марта предварила её это намерение.
– Грета, ты мне скажи, как там твой этот банкир. Виделись с ним после Франкфурта?
– Мама, с банкиром продолжения не будет.
Её эти слова и загадочная усмешка удивили и заинтриговали Марту.
Грета замолчала, собираясь с мыслями. Мать терпеливо ждала пояснения. Дочери очень хотелось материнского понимания.
– Мама, скажу тебе, натерпелась я от него, от этого пожилого банкира.
– Грета, ты о чём? Как ты могла допустить по отношению к себе, приличной интеллигентной женщине, такое? Надеюсь, терпение твоё быстро иссякло? И что это значит – натерпелась? Слава Богу, что папа об этой истории ничего не знает.
– Мамочка, хорошо, что ты папе не проговорилась. А то бы тут было шума…
– Ты всё-таки поясни, в чём там дело с этим банкиром?
Марта оживилась, поднялась с кресла, закрыла двери на веранду, села поближе к дочери.
– Да ничего такого, не хочу об этом типе говорить. Лучше послушай, что тебе скажу про эту нашу поездку. Я же с её сыном была в театре, слушали оперу Пуччини «Мадам Баттерфляй» с хорошим составом. Его имя Максимилиан – такое царское имя. Ему 36 лет, и он не женат и ни разу не был. И, по-моему, я ему понравилась. А я, в свою очередь, только не суди меня строго, я кажется, влюбилась. Мамочка, ты меня осуждаешь? Мне наверно нельзя влюбляться – брошенке с двумя детьми? Ну что ты мне скажешь? – она замолчала.
 Понимала, многое в дальнейшем зависит от матери. Или она разумными мотивами разрушит это её чувство, или будет приветствовать её увлечение и способствовать поддержанию. Она ценила ум и прозорливость своей матери. Но мать медлила с ответом, глядела на Грету, по обыкновению, когда была недовольна, поджавши губы. И дочь поняла – мать осудит её за легкомыслие. Так оно и было.
– Доченька, ты, будто забыла, месяц с лишним назад, как ты мне клялась в большом чувстве к старому мужчине и гордилась этой связью. Что же ты у меня стала такой влюбчивой? И почему же ты днём раньше, с большой долей иронии, описывала наружность этого молодого человека. Даже папа указал на твой пренебрежительный тон. Как это понимать?
– Это я придуривалась. Потому что, заметила, как папа за нами следил, чтобы мы не оставались вместе, а сам всё хотел с ним беседовать на разные темы, а моё присутствие ему мешало.. В общем, мы с папой увлеклись этим парнем. Если б видела его, ты бы тоже в него влюбилась. Я говорю в хорошем смысле. Он очень, очень приятный молодой человек. Так что эта его мама иногда наверно скучала. Мы с папой просто покоя ему не давали. Всё наше внимание было на нём сосредоточено. Он, мамочка, в таком возрасте, уже профессор. Зав. кафедрой. Вообще, семья очень интересная. И, если бы был жив его отец – полковник американской армии, правда, уже в отставке, то думаю, вы с папой с удовольствием с ними дружили.
– Ну, и конечно обменялись телефонами? – улыбнулась Марта, – странно, что до сих пор не женат. И что же он преподаёт? И на каком языке вы объяснялись? Конечно, он тебе подходит по возрасту. И я против этого, молодого человека ничего не имею. Только он в курсе, что у тебя двое детей? – Марта оживилась и дочь поняла, рада, что разочаровалась в старом банкире.
– В курсе, в курсе, а как же. Он зоолог. Ты бы знала, как он интересно рассказывал о муравьях. Оказывается, есть такая порода кочевых муравьёв в Африке, Австралии, Южной Америке. Колонии этих муравьёв достигают нескольких километров, насчитывают много миллионов особей. Встреча с ними очень опасна. На своём пути они уничтожают всё живое. От коз остаются ножки, да рожки. От кур – пух и перья. Причём это поедание происходит моментально. Известен случай, когда был быстро съеден тигр в клетке. Ничего себе! Человек от них должен скрыться в закрытом и прочном помещении. Польский писатель – забыла фамилию – назвал этих муравьёв-кочевников «чёрным потоком смерти». А в Австралии обитают красные, так называемые огненные муравьи, так их укус может вызвать у человека анафилактический шок. Ну, как? А мы умиляемся, глядя в лесу на муравьиные кучи…
Марта с удивлением выслушивала неизвестные ей свойства муравьёв, но больше была удивлена такой живой заинтересованностью дочери этими, как их там называть – насекомыми. И Марте вовсе не понравилась специальность молодого человека. Зоология, что это значит? Мог бы выбрать что-то более важное для деятельности человека. Она не выдержала и решила высказать мнение о его занятиях.
– Грета, ты так увлечена этим парнем, что запомнила о муравьях больше и быстрее, чем английский, которым до сих пор не владеешь, как французским. Этот Макс имел бы большее основание нравиться, будь он профессором медицины. А так… – пожала Марта плечами, снисходительно улыбнулась дочери.
– Мама, он закончил факультет герпетологии с подачи его тети – родной сестры отца. Она уже академик. И сказал, вначале мама хотела, чтобы заканчивал Медакадемию. Но сам он увлёкся именно пресмыкающимися. Я тоже не врач, а биолог. Ну ни всем же быть врачами. Он и медицинский может закончить. Очень способный и интересный человек. Знаешь мама, мне теперь неприятно вспоминать об этом старом банкире. Где были мои глаза? – Всё, пора домой, пока папа не вернулся. Ты ему не говори, что я пару часов проболтала с тобой именно на тему этого парня. Нет, этого красивого молодого мужчины,– просительная улыбка украсила лицо Греты.
 
Глава 22
 
Маркус, тяжёлой гирей, висел на хрупких плечах Сабины. Теперь добавился ещё, и его будущий ребёнок. Приехал по требованию беременной Ангелики. Через два дня вернулся в клинику. Конец лечению через месяц. Дальше дорога в Мангейм, чтобы начислить мизерную пенсию, поскольку медицинское заключение даёт ему такое право. И ещё, желает начать дело о разводе, чтобы жениться на Ангелике. Следовательно, эта семья, уже из трёх человек, опять-таки, сочтёт возможным и дальше использовать Сабину, как «дойную корову». Избавиться от Маркуса права она не имеет. Но по поводу его будущей семьи, она будет категоричной. В том случае, если эта любящая пара не желает расставаться, выход есть – поселиться в Мангейме на своей (социальная квартира принадлежит Маркусу) площади, получать социальные деньги плюс детские плюс его мизер, так что пускай живут там своей семьёй. Сабине придётся нанимать другого садовника. Хороший кандидат уже есть.
Другой вопрос посерьёзней. Дело в том, что она никак не хочет, чтобы сын напоследок, в свои тридцать шесть, увлёкся этой женщиной с двумя детьми и, не ровен час, изъявил желание жениться. Это что? Все эти молодые годы он ждал, пока та Грета, проживёт семейную жизнь в течение 13 лет, наживёт двух девочек, а после, подхватит хороший подарок в лице Максимилиана?
Стоп! Что это за дурацкие выводы? Какие дети, какой брак? Разве в этом дело? Тут вопрос стоит гораздо серьёзнее. Инцест! Ей известно, между этой парой, в течение этих трёх дней, не было близких отношений. Это так. Возможно обоюдная симпатия… Потому, прежде всего, следует открыть истину этому недоумку Киму. Определённо, он и не подозревает о своём отцовстве. А что эта пара оказывала большое предпочтение Максимилиану – это естественно. Она – в его лице увидела прекрасный вариант второго брака… Он – определённо мечтал иметь сына… И как же некстати явился этот Ян в гости. Это её вина. Могла бы и возразить. Оттянуть приезд. Испугалась, что тот вовсе не захочет этого визита…
Максимилиан уже у себя. Мадлен тоже прилетела на обсуждение его книги. Так что, книга скоро займёт место в их университетской библиотеке и, по всей вероятности, получит статус учебника. По поводу предательницы-стюардессы, сказал только, что не звонил и в дальнейшем воздержится. Такая обтекаемая фраза… Только бы не звонил. Но что касается этой дочери и Кима, то она ни словом не обмолвилась и он не упомянул… Наверно, эта мама двух дочерей не вызвала в нём никаких эмоций. Слава Богу.
Да, бесконечные мысли, разговоры с самой собой – её теперешняя жизнь. В общем, непреходящее одиночество. Ей пора бы привыкнуть к такому раскладу её теперешней жизни, без Юджина, а она всё ропщет, стонет… Тут же прикидывает, нужен ли рядом друг – умный приличный мужчина, или в образе компаньонки – женщины? Нет, определённо никто не нужен. Да, сын. Но только один он и без его будущей семьи. Вывод – ей должно быть хорошо в компании с самой собой. И пора уже успокоиться, кончать с нытьём. Она же общается с горничной, кухаркой… Скоро новый садовник станет постоянным членом их команды. Займёт своё жильё внизу, где жил Маркус. И ночами, если сна нет, не будет прислушиваться, ждать чего-то непредвиденного, поскольку не одна в доме. Всё. Решено! Ни нытья, ни жалоб. Следует благодарить Господа за ту жизнь, что ей досталась благодаря Юджину. И теперь, она не знает нужды и у сына успехи. Что ещё надо?
Тема о Киме на сегодня закрыта. Он так и не позвонил со дня отъезда. Наверно разочаровался в ней. Почему? Всё, больше ни одной мысли о нём!
Нет, ещё одна мысль – наверно любит жену, даже влюблён до сих пор. Дочь – женщина симпатичная, наверно вся в мать. Тогда зачем заглядывался, нет, правильнее, приглядывался к женщине, которую знал, как маленькую нищенку. И знал её, или она так думает, как первую женщину, как и она, как первого мужчину. Потому и удивлялся её перевоплощению, не более того. Она же, где-то в тайниках души, считала, что между ними обоими возникло нечто большее, нежели симпатия. А что «большее»? Просто вожделённая тяга друг к другу. Однако, это вовсе не просто. Во всяком случае, для неё. Она отдаёт себе отчёт, её ханжество – это видимость, и попадись ей на пути мужчина, соответствующего возраста, она пошла бы на сближение… И конечно, её умница – сын, явно почувствовал, что её эта черта самопожертвования, в виде отказа от женского счастья во имя покойного мужа – благодетеля – игра. Потому, ей не следует подавлять в себе то чувство, что возникло и не уходит. И она будет ждать звонка. Теперь уже – и от сына из Америки, и его отца из Дании.
Сабина преступила черту своих ханжеских запретов. Ей стало легче и, поскольку тема обрела другое направление, она, сорокадевятилетняя женщина, не станет противиться нахлынувшему чувству. Все её интересы с ней останутся. Она будет читать, слушать хорошую музыку, гулять по своему парку. Довязать, наконец, сыну безрукавку. (Спинку закончила год назад…) И ещё, не противиться, если судьба ей уготовит перемены в личной жизни.
По поводу отношений между сыном и дочерью Кима. На сегодняшний день, как понимает, никакой дальнейшей связи. Сабина надеется, не пойдёт Макс на такую связь. У мальчика есть голова на плечах. Что, в Америке мало девушек? Нет, напрасно она волнуется… Громкая телефонная трель, и её последнее решение было принято молниеносно.
Она неслась к аппарату. Схватила трубку. Или сын, или Ким. Сейчас ей без разницы. Пора кончать эту опасную интригу…
– Сабина, это я – Маркус. Так что ты решила? – замолчал, сопел в трубку, ждал.
Господи, откуда это он, ни с того, ни с сего… И какое решение? Разочарование и досада… с металлом в голосе откликнулась.
– Что же я должна решать, по-твоему? – Уселась в кресле и не вышла в сад на намеченную прогулку.
– Я про наши с Ангеликой планы… – и снова засопел.
– Что я тебе скажу, советую после клиники срочно отправляться к себе.
Пришлось рассказать о своём решении – поддержке деньгами при условии их отъезда в Мангейм.
– И всё. Здесь, у меня, проживать с семьёй, это абсолютно неприемлемый вариант.
Ей пришлось пререкаться с Маркусом ещё и ещё. У него на этот счёт были, как считал, веские аргументы и деловые предложения.

Глава 23

Осень. Холодно. Заметных перемен в жизни семьи нет. Дело о разводе намечено слушаться в конце ноября. Грета всё это время, после возвращения из Германии, в прекрасном, настроении, однако, где-то в глубине – в тревоге и напряжении. У них с Максом завязались дружеские, тёплые отношения. Почти ежедневно общаются по телефону. Он ей рассказывает о своих делах, она… ей, вообще-то, не о чем рассказывать. Она с большим вниманием слушает и иногда выражает своё мнение по тому или иному поводу. Первой позвонила она. Максимилиан же не знал её номера… Теперь звонит только он, когда располагает временем. Поскольку разговор растягивается на час, бывает и больше, общаются только в часы удобные ему. Грета же всегда готова, даже если и не готова. Она женщина, терпеливая и любящая. Наверно, как и её мама… С кем поделиться таким счастьем – любить и, может статься, быть любимой? С мамой, конечно… Марта тоже довольна. Она верит, Грета действительно влюблена. Максимилиан образованный, красивый, сын полковника американской армии… Марта, после войны, с большим пиететом и признательностью относилась к американским офицерам, паче к высшему составу. Правда, Дания была занята великобританской армией. Ну, а этого парня мама… она не в счёт. И муж и дочь хвалили её, как достойную, умную женщину.
Грета просила мать пока ни в коем случае не говорить с отцом на тему их отношений с Максимилианом. Она приглашена в Штаты к Новому году. Когда наметят окончательно день, тогда Грета обо всём расскажет отцу.
У Греты много забот в связи с полётом в Чикаго. Предстоящий развод, это не главное, но важное дело. Отец считает, с того Олафа следует выбить приличную сумму – две дочери, жена. Это тебе не мелочи. Причём виновник сам отец семейства. Так что, развод обойдётся ему в «копеечку»… Присутствовать Грете не обязательно. Отличный адвокат уже знакомится с материалами дела.
Дальше, Кларочка должна заниматься в той же гимназии. Потому, тётя Этель эти десять дней будет жить у Греты. Пятидесятилетняя польская няня, без датского и плохого немецкого, получила отказ по прошествии испытательного срока. Но пока Грете не до поисков новой няни. Маленькая Лиз на попечении бабушки Марты. Тоже обязательно заниматься языками – английским и немного французским, и арифметикой. Бабушка в этих делах специалист. Такой распорядок наметила Грета. Марта в курсе. Радуется за дочку…
Грета озабочена своим гардеробом. Тут предстоит большая творческая работа…
Марта понимает, дочь возможно выйдет замуж и, тогда с девочками переберётся в Штаты. Хорошо бы… А они с Яном останутся коротать время одиноко, то есть, вдвоём… Наверно стоит обо всех этих новостях поставить в известность Яна. Марта не согласна с дочерью держать отца в неведении вплоть до даты её вылета в Штаты. Ещё не известно, какая его реакция последует после такого неожиданного признания.
Решила немедленно звонить дочери. Вперевалочку пошла в гостиную, села в кресло, сняла трубку, стала обдумывать с чего начать, начало было важным, чтобы Грета сразу не противилась, не настаивала на своём.…Стоит так начать, чтобы девочка сама заговорила о своём скором отъезде… Ещё помедлила, бросила взгляд на настенные часы (тоже неодобренные Гретой после их франкфуртской поездки), часы показывали время возвращения Яна, но поскольку такое время почти никогда соблюдено не было, решила, успеет…Набрала номер. Отозвалась дочь.
– Доченька, как вы там поживаете, ты уже пару дней не звонишь. К нам не собираешься? В воскресенье, как всегда, ждём на обед… Девочки здоровы? Чем занимаешься? Я соскучилась…
– Мамочка, мне скучать некогда. Дел выше головы. Хочу немного подтянуть Клару. Что-то неважно у неё, как всегда, с математикой. Олаф её всегда подтягивал. Только теперь ему дела нет до детей. Слыхала, купил своей проститутке квартиру в центре, где шум, суета с раннего утра и до поздней ночи… Не хочет раскошеливаться на загородный дом. Не желаю о нём говорить… А вы как, как папа? Мамочка, ты хотя бы не проговорилась отцу про мои дела? Я так думаю, ты слово своё сдержала. Через пару недель Макс вышлет мне билет…Мама, как я соскучилась!
 Марта естественно поняла, не о папе с мамой, а об этом зоологе-американце.
– Я тебя, доченька, понимаю. Но если тебя интересует моё мнение, то, думаю, как можно скорее надо рассказать папе о твоих планах поездки на Новый Год. Если незадолго до отъезда, папа будет недоволен. Получается, я для тебя близкий человек, а папа какой-то чужой…
Грета перебила – Он и не узнает, что я тебя посвятила в свои планы. Ты же говорила, что папе ни полусловом не обмолвилась о моей телефонной связи с Максом? Я тебе верю. Так что ни ты, ни папа – вы не в курсе моей личной жизни… Так? Мама, я уже не девочка и имею право поступать, как считаю нужным. Почему вы с папой до сих пор считаете меня своими опекунами. Сколько можно…
Марта тут же парировала – Грета, ты права, считаем тебя опекаемой, хочешь того, или нет. Вот уехали мы с отцом на пару недель в Ленинград, ты и влюбилась в старого мужчину и очень скоро разочаровалась. Девочек оставляла, конечно, на тётю Этель. Заторопилась, рассчитала неугодную няню. Нет, чтобы сначала выписать новую няньку. Тебе некогда. Ты решаешь свои личные дела – наряды, косметика, обувь – всё, по твоим соображениям, следует покупать ультрамодное и за дорого. Так? Ну, не буду напоминать твою черту, на что папа указал, не выдержал – сгорала от зависти подруге. И ещё, та женщина – мать твоего теперешнего жениха, обставила свою жизнь роскошно, а мы с отцом отсталая пара и не умеем толком использовать своё материальное преимущество, не слушаем в храмах органной музыки, сидим-сиднем в своём скромном садике…
Забыла, милая, сколько стран ты посетила и смышленой девочкой, и в девичестве… Даже и в преддверии свадьбы – США и Австралию. Тут и музеи, достопримечательности, отдых на море... Кстати, слушание органной музыки в знаменитом Лундском соборе тебе не доставляло удовольствия и ты нас с отцом спроваживала, предпочитая общение с друзьями именно на нашем скромном участке и в невзрачном доме? Забыла? Могла бы ещё кое-что напомнить. Только сама ты ещё не забыла твоих похождений, уже будучи невестой Олафа… Да, зависть, короткая память – это плохо…Хорошо, что твоя связь со старым банкиром осталась между нами. Смешно сказать – на пятнадцать лет старше папы…
– Мама, согласна. Только ты меня не торопи, пожалуйста. Очень тебя прошу. Может, и в это воскресенье откроюсь в своей тайне папе. Да успокойся. Он даже будет рад, что я нашла, наконец, достойного человека. Он ему понравился. Это точно. Можешь мне поверить. А по поводу моей зависти… Считаю, все люди завистливые. Только многие скрывают эту черту, а чужому успеху желают провала. Есть немногие, кто хоронит в себе эту черту. Таких общество относит к праведникам. На самом деле это примитивное ханжество. Я, нормальная, порядочная женщина, и моя, как вы с папой считаете – зависть, жить мне не мешает, наоборот, эта черта заставляет меня стремиться к совершенству во всём…
– Да, возможно такая точка зрения имеет место быть, но, как правило, такая черта, как зависть, осуждается порядочным обществом. Только я никак не вижу результатов твоего стремления к совершенству… – снисходительная улыбка не сходила с лица Марты.
– Мамочка, не сердись. И не злись на меня за такое откровение. Больше не буду… Дело в том, что мы мыслим по-разному. Я более современна… Родители и дети не бывают во всём одного мнения. Согласна? Как у тебя было с твоей мамой? Дедушка, знаю, был человеком бескомпромиссным и погуливал. А бабушка вообще не имела права голоса… Не сердись, но так было. Я права?
 Грета посмотрела на часы. Время подгоняло. Клара из гимназии, тётя Этель с Лиз – с прогулки… Распорядиться с обедом… Дальше занятия с Кларой.
– Мама, всё, договорились на воскресенье. Целую. Даю слово, скажу отцу. Только сама. Поняла? Всё, мамочка… – повесила трубку и за дело – рассмотреть новый журнал мод из Парижа. И к ночи ждать звонка от Макса. Тоже займёт час, другой ночного сна. Но её это не тяготит. Наоборот, радует. Его звонки – праздник.


Глава 24
 
Сабина всё ждёт, а звонка всё нет… могла бы его номер узнать через своего адвоката, но решила быть терпеливой. Пока эта пара на разных континентах, время есть…
Скоро брат выписывается из клиники и согласен ехать в Мангейм, в общем, согласен с её предложением. И сколько потрачено времени на красноречивые уговоры, чтобы вразумить. Холодно в парке и в доме тоже. Топит понемногу, но площадь большая, народу никого… Кухарка, горничная – приходящие. Только с садовником разделяет кров. Мужчина немолод, вдовец, детей нет, рента есть. Местом доволен. В его обязанности входит и соблюдение охраны участка и дома, и обслуживание автомобиля. Если надо, то и водителя.
Сегодня с утра и весь день временами пасмурно и дождливо. Сабина сидит в гостиной с вязаньем. Слушает концерты в записи. Одухотворённый, изумительный – Герберт фон Кароян. Её любимый Рахманинов 2-й, 3-й концерт. Начало 2-го – это грандиозно… Или Вагнер – «Полёт валькирий». Или Бетховен – девятая симфония – потрясающе… Её сын тоже любит хорошую классическую музыку. В концерты она не ходит. Да, с Юджином ходили и слушали эти вещи – лучшие оркестры и Караян. Как правило, партию фортепиано исполняли одарённые пианисты – Святослав Рихтер, Клаудио Аббадо и другие. Ещё знает – Караян во время Гитлера примкнул к нацистской партии, чтобы не препятствовали его концертной деятельности. После Второй Мировой его осудила общественность. Обо всём – и прошлом, и настоящем, она думает и помнит…
Ким молчит. Ещё время есть. Нет желания звонить первой. Правда, причина серьёзная. У неё есть ещё одно условие, и Ким обязан его выполнить. Вчера звонил Максимилиан. Обо всём говорили, только не о его дальнейших отношениях с этой женщиной. Она в первый их разговор, сразу, после прилёта в Штаты, спросила о его мнении на этот счёт. Из ответа поняла – он далёк от мысли об этой женщине, тем паче, ни о каких отношениях не может быть и речи. Так что ей стоит спокойно ждать звонка Кима.
За вязанием время проходит быстро. Снова мысли о своём одиночестве. Эти мысли – провокаторы лезут в голову. Был дорогой муж – Юджин. Есть его подарок сын – Максимилиан. Не вникни американский полковник в её такое тяжёлое во всех отношениях положение, не прояви сочувствия – не появился бы на свет её дорогой сын.
Максимилиан звонит часто. Она понимает, у сына свои интересы и его подчас тяготит телефонное общение с матерью. Откладывает её затянувшийся разговор на потом. Мотивирует нехваткой времени. Конечно, отношения между дочерью и матерью короче, теплее. Или ей так кажется... Юджин так и не подарил ей ребёночка. А если бы девочку… Ждали… Надеялись. Ему было всего 40. Совсем ещё молодой… Наверно от него это зависело. Потому и с той, первой женой, не было детей.
Сегодня ужинала, как всегда, в одиночестве. Тем не менее, завтраки, обеды, ужины она не пропускает. Поскольку боится похудеть. До рождения Максимилиана она была худышкой. После, поправилась и даже подросла. Сетовала на свой небольшой рост – 155 сантиметров. Юджин приводил в пример «Маленькую хозяйку большого дома» Джека Лондона. Там обаятельная женщина, тоже маленькая. Только внешне она и Сабина идентичны. В остальном в их судьбах никакого сходства. Конечно, она тут же прочитала эту трогательную историю. Заодно постепенно и большинство рассказов, романов этого прекрасного автора.
Её новая повариха прекрасно готовит. Потому, наверно, стал появляться аппетит. Кстати русская и полька наполовину. Ким с удовольствием отведывал её кулинарные изыски. Тогда и пригласила её Сабина к себе поваром. Сабину она боготворит. Готовит всё по заказу хозяйки. Питаются они все четверо. Правда хозяйка в одиночестве (часы не совпадают), и часто на кухне. Кухня просторная, чистая, красивая, уютная. Зимой, вдобавок, и тёплая.
Горничная прибежала с телефонной трубкой без провода. На её – «аллё», «аллё»… – молчание… Эти трубки только появились в обиходе. Говорили – американское изобретение. Да, Сабина знает или немцы, или американцы способны на что-то новое, преимущественно в технике. Ким говорил – в Штатах – это всё русские головы, эмигранты из тогдашней России после Первой Мировой. Или их потомки. Естественно, американцы и немцы впереди планеты всей. В капиталистическом мире другой подход к светлым головам…
Из СССР, выехать и проживать в капиталистической стране – исключено. Временно – да. Это, естественно, дипломаты. Ну, и театральные коллективы, спортсмены. Что касается этой категории лиц, в обязательном порядке, в сопровождении ответственных чиновников из партийного аппарата. Возможность остаться навсегда – только по просьбе политического убежища. Однако, у сопровождающих зоркое око. Потому, такие примеры встречаются нечасто.
В его стране, в большинстве светлые головы от тоски пьют водку. Потому как, никто идеи их не ценит, и финансировать отказываются.
Партийное руководство, постоянно финансируя руководство партийных лидеров капиталистических стран, стремится поднять народы мира на борьбу за светлое будущее, без богачей-эксплуататоров. Ещё, создать самую сильную армию в мире, чтобы отразить происки врага, естественно, в лице американских агрессоров.
Так ей и Максимилиану объяснял Ким. Макс только ухмылялся. Мальчик далёк от политики. Ким же, видно, тоскует по своей стране. Так ей показалось…
Медленно пережёвывала вкусные творожники, особого приготовления. После, небольшую порцию яблочной шарлотки. Перед сном яблоко. Весь её ужин.
Снова звонок. Она уже была в гостиной. Схватила трубку. Хорошо бы Ян… Нет, услышала голос дорогого сыночка.
– Мама, не мог долго дозвониться. Как здоровье, как настроение?
– Сынок, хорошо, что часто звонишь, однако, не ждала, чтобы день за днём… Всё нормально? Ты чем-то взволнован? – Сабину явно насторожил этот звонок. Что же изменилось у сына за одни сутки?
– Всё в порядке. Звоню, потому что хочу, чтобы для тебя это не было неожиданностью. Мама, к Новому году жду в гости Грету. Обратно в первых числах… Ты слышишь меня, мама?
Сабина похолодела и будто лишилась дара речи. Тут же успокоилась – время ещё есть.
– Слышу, слышу, сынок. – Заторопилась, чтобы разговор не прервался, – Как же это, ты говорил, что никой с ней связи, Ответь, пожалуйста…
– Мама, не хотел придавать такой связи значения. Не хотел тебя волновать. Но, так получилось… Она мне звонила. После и я ей. Мама, я нашёл в её лице хорошего умного товарища, даже друга… Не сердись. Я не намерен на ней жениться. Ты не волнуйся. Жду её в гости, как друга, не более того. На той неделе отправлю ей билет. Только не переживай. Я не глупый малолетка. Всё понимаю. Успокойся…
– Так, тебе нужна, оказывается, женщина с готовыми детьми… Что же в ней такого умного. Она, по-моему, больше молчала и на тебя поглядывала. Не одобряю женщин-искусительниц. В общем, настроение моё начисто испортилось. Прежде чем отправлять ей билет, подумай хорошенько. Знаю, папа бы не одобрил твоей этой затеи. Мало тебе хороших, красивых девушек. В твоём университете, например…Она даже не родит от тебя. Ей достаточно уже двух дочек…тоже мне, отчим нашёлся. Тебе старшая больше подходит, чем сама мать... Сабина срочно решила звонить своему адвокату, чтобы узнать телефон этого дурака Кима. Только сегодня уже поздно. Завтра с утра… Замолчала подавленная.
– Мамочка, не переживай. Ничего такого не произойдёт. Всё будет в порядке. Ещё время есть. Ты дозреешь. Пойми, она мне интересна, как содержательный грамотный человек. Она умница. Поверь мне. Я даже стал забывать мою обманщицу – малолетку Грейс. Не звонил ей. На днях позвонила со слезами, но я её так до конца и не выслушал, не было времени.
 Сабина ещё что-то говорила – отвергала эту ненужную затею, доказывала неправоту сына, сыпала обвинения в адрес этой пары – отца и дочери… Замолчала. Поняла, разговор прервался. Говорила в пустоту.
Сын снова позвонил через пару минут. Но Сабина уже выдохлась и только выслушивала его покаянную речь. Обещал звонить на днях…
 
* * *
На другой день утром, Сабина ещё в постели. Звонка она не услышала. Стук в дверь. Горничная Линда с трубкой в руке. Неужели снова сын?
– Слушаю, сиплым голосом, спросонья.
– Сабина, доброе утро! Надеюсь, не разбудил? Я уже давно на заводе…
– Слава Богу, Ким… – Ким ты мне ничего не хочешь сказать? – так она ответила на приветствие. Замолчала…
– Я? Нет! Это ты мне сразу обязана была сказать, во время нашей летней встречи…Ты понимаешь, о чём я?
– Так, прежде очень прошу учесть мои условия. Я могу на тебя положиться? – Сабина волновалась и голос её окончательно сел.
– Сабина, это ты, или не ты? Ты что, охрипла? – тут же подумал: видно волнуется.
Она секунду молчала, стала откашливаться, но голос пропал окончательно.
– Я понял. Это ты. Только интересно, о каких условиях идёт речь?
– Скажи, согласен, или нет, с моими условиями? – она перешла на шепот. Замолчала.
– Ты что, шантажируешь? А если не приму? – Да, подумал, цыганка и есть цыганка. «Торговля, купля-продажа лошадей…»
– Ни слова о нашем разговоре сыну. Такие условия. Согласен?
– Тогда я уже понял окончательно. Максимилиан мой сын. И с какой это стати я обязан молчать. Сын должен знать своего отца. Пускай даже и в возрасте, как я понимаю, тридцати шести лет. Мой это сын, и в этом я почти не сомневался.
– Хорошо, что почти… Прошу тебя, не стоит сыну портить память об отце, пускай не родном, но он его вырастил с пелёнок. А у нас с тобой была просто детская шалость. Кстати ты виноват, тебе тогда уже восемнадцать, вполне понятливый парень, а я ещё была девочкой. Разница есть?
– Как, я помню, ты сама была непрочь на такой грех. Я и звоню тебе только уточнить мои предположения. Никаких других причин на этот счёт. Готов, согласен не портить ему память о твоём муже. Пускай так. Тогда мои условия – в дальнейшем видеться с сыном. Допустим, когда будет у тебя в гостях. Как? Устраивает моё решение? Тебя трудно услышать. Ты вовсе без голоса. Позвоню в другой раз. Поправляйся.
Она вскрикнула, и с отбоем Ким не успел. Встревожил этот вырвавшийся окрик. Он услышал нечто, отчего опешил. Слушал, не перебивая.
– Я что тебе звоню, – снова перешла на шепот, – твоя дочь собирается на встречу Нового Года к Максу и он должен на днях отправить ей билет. Хорошенькое дело? Родная сестра к брату в гости без понятия о своём близком родстве и…
– Слышу об этом впервые,– перебил ошеломлённый такой новостью Ян.
– Я так и знала. И я уверена, что сын ей симпатизирует, не знаю, как она, а он ею по-настоящему увлечён. Потому, дорогой, ты обязан действовать. И почему у дочери от тебя секреты? Наверно мать уже знает о её делах. Почему же тебя не посвятили в её планы? Конечно, они и не подозревают о своём кровном родстве. Ты слышишь меня? Да, голос мой меня подвёл, но я стараюсь, чтобы ты услышал. – Сабина замолчала, откинулась на подушки. Почувствовала облегчение.
Ян негодовал. Как же так, чтобы ни словом ему не обмолвиться о таком важном решении. Видите-ли на встречу Нового года.. Хорошо что позвонил. Время ещё есть. Не допустит он такого позора…
– Сабина, слышишь? Всё понял. Сейчас начало рабочего дня. Но я еду домой. Соберу своих женщин. Всё решиться в минуту. Никуда она не поедет и не стоит ему тратиться на авиабилеты. Ты тоже ему звони…
– Нет, – перебила Сабина. – Нет, звонить обязана ему твоя дочь. И просто отказаться от этого путешествия. Только ты не открывайся, что Максимилиан твой сын. Найди другую причину… Ну, допустим, он гуляка, имеет там жену и ребёнка, можешь наговорить кучу гадостей, я стерплю. Пускай ищет мужчину, или будущего мужа в своих краях и оставит моего сына в покое. Тебе это понятно?
Толкового ответа она так и не услышала. Потому беспокойство снова затуманило ей голову, она не в силах была подняться с кровати. Так и лежала. Иногда переворачивалась с боку-на-бок. С правой и с левой стороны тикало в голове, причём в разной тональности и с разными интервалами. Подумала – почему так? В полудрёме, она находилась в разных своих мироощущениях то молодой и красивой, уже родившей своего мальчика, то вовсе девочкой на том сеновале. Просыпалась, возвращалась в действительность и тут же, снова начиналось её путешествие по пройденной жизни. Те далёкие воспоминания приходили мазками, штрихами. Подробности дополнялись по ходу мыслей иногда и сфантазированные, иногда и реальные, но отделить эти два понятия была не в состоянии. Двое этих её мужчин, сопровождавших её в воспоминаниях, или сливались вместе и она не могла сразу понять, кто есть кто, или сменяли друг друга совсем не в своих ситуациях. Только сын никогда не уходил от неё. Она была поглощена только им. Уснула она, наконец, в ясный морозный полдень. Проснулась от настойчивого стука в дверь. Темнота поглотила спальню. Не поняла спросонья: всё ещё длится предыдущий день, или уже раннее утро следующего.
– Это кто там стучит? – выкрикнула. Поняла – голос вернулся. Включила прикроватную лампу.
– Фрау Уитмен, я это – Линда. Вы извините, но телеграмма срочная. Возможно для вас это важно… Я взглянула – из Мангейма. – Она подошла к кровати, отдала телеграмму и стремительно пошла к дверям.
– Ты не спеши, сначала прочту.
Телеграмма от жены Маркуса. Пробежала текст. Ну, что ей остаётся? Собираться на похороны Маркуса. Не успели они с Ангеликой со своими планами. Вернее с планами Сабины. В ночь Маркус умер от тромбоэмболии лёгочной артерии. Сама Ангелика лежит в больнице по случаю выкидыша. Похоронами занимается жена Маркуса. Так что Ангелика на сегодняшний день в тяжёлом душевном и в физическом состоянии. Да, не ждала Сабина такого поворота в жизни этих двоих.
– Линда, теперь вечер или уже утро другого дня ? Не пойму.
– Уже утро другого дня. У вас жалюзи опущены, потому темно. Погода хмурая и холодная. Правда, сухо…Вы проспали почти сутки. Мне пришлось у вас ночевать. Вы крепко спали, не стали вас будить ни к обеду, ни к ужину…
– Да…Не ожидала от себя такого… Подними жалюзи. Скажи Берте, чтобы приготовила завтрак. Я приведу себя в порядок и выйду. Ты знаешь, Линда, будто появился аппетит. По-моему, я вчера и не завтракала…
– Завтракали. Правда, в постели. Я вам подавала…Забыли?
– Вспомнила, вспомнила. Я ещё из ума не выжила.
Подумала, как же это? Точно не завтракала…Линда сама наверняка из ума выжила. Но…промолчала.
Велела пригласить к себе мать Ангелики. Распорядилась позвать в гостиную шофёра Клауса – завтра они едут в Мангейм.


Глава 25

Грета весь день занималась своим гардеробом. Мама надоедала ей звонками, напоминая о поисках няни.
Ещё и тот банкир нарисовался. Просил свидания, хотя бы накоротке. Ей смешно. Как же этот старый развратник был взволнован и разобижен на её безразличный тон, на категорическое НЕТ. И ещё, подумала, какая же она была набитая дура. Трепетала, унижено глядела с обожанием на этого старца-дворянина. Нет, больше такой дурой никогда она не будет. У неё есть на кого глядеть с обожанием, есть кем любоваться и восторгаться…
 Папе в это воскресенье обязательно откроется. Да не рассердится отец. У него забот хватает на заводе, и ко всему, Максимилиан ему самому нравится. Папа наверняка обрадуется грядущим переменам в личной жизни своей любимой дочери.

* * *
Нет, Ян не выехал срочно домой, чтобы там навести порядок. Не получилось. И после решил не спешить. Время есть. Злобный порыв его испарился. Решил, уже после рабочего дня пригласить Грету, и отчитать своих баб за милую душу. Он часто мысленно и вслух употреблял русские выражения и словечки. Марта к таким словесным оборотам привыкла.
И только в восьмом часу Ян заявился домой. Он устал и проголодался. Марта велела тут же подавать на стол. Сразу спросил о её здоровье. После того приступа с падением, Ян сильно беспокоился о здоровье жены. Марта высоко оценила его искреннюю заботу. Да и прислуга с уважением поглядывала в сторону Яна, потому как, не один год прослужили в этом доме, и знали о систематических историях хозяина и таком же долгом терпении хозяйки.
Марта, образованная, умная, воспитанная, добропорядочная женщина совсем не знала себе цены. В молодости влюблённая без памяти, как впоследствии оказалось, в непутёвого мужа, она любила Яна и до сих пор. Он это знал и ценил. Никогда не увлекался сверх меры женщинами, поскольку, как понимал, любил только Марту. Да, он верил, такая любовь существует. Увлёкся. Разочаровался. Успокоился. И снова праздник с верной, терпеливой, любящей Мартой.
Покончив с сытным ужином, что не поощрялось Гретой, (а по-другому не получалось), Ян сел к журнальному столу с газетами. Попросил Марту позвонить Грете, с предложением, приехать к ним на пару часов. Есть разговор. Поскольку в доме дочери жили две прислуги, девочек уложит или горничная или повариха… Это предложение Ян произнёс в категорической форме, так что Марта не смела ослушаться.
После коротких пререканий с дочерью, Марта положила трубку. Села напротив мужа, сцепила полные руки на животе, как-бы успокоилась. Но нет, она совсем не успокоилась. Она сообразила, что из каких – то источников, возможно от той цыганки, Яну стало известно о готовности дочери к полёту в Чикаго в гости к Максимилиану. Отца можно понять, если вопрос касается визита дочери к сыну этой цыганки. А если узнал о связи дочери с известным в городе старым ловеласом – банкиром? Марта терпеливо молчала, не считала возможным расспрашивать мужа о срочности приезда дочери в вечернее время, когда через пару дней воскресенье и дети будут у них на обеде, по традиции, когда и Олаф ещё не скитался со своей русской. Да, такие они русские… Гулящие. И женщины тоже…
Наконец, хлопок наружных тяжёлых дверей, и Грета быстрой походкой зашла в гостиную, где родители сидели по разные стороны журнального стола – отец с газетами, мама, вот уже час, в той же позе – ожидания… На цоканье каблуков дочери, Ян вроде не обратил внимания. И только, когда дочь стала перед родителями в выжидающей позе, он поднял голову. Она приветствовала родителей с добрым вечером…
Отец сразу перешёл по существу визита:
– Грета, я так понимаю, тебе есть что сказать родителям, о чём повиниться. Слушаем тебя внимательно… – строгий сосредоточенный взгляд отца смутил Грету. Она подавленно молчала.
– Ну, начинай, мы с мамой ждём, – не повышая голоса, проговорил отец, с трудом выдержав этот лояльный тон.
– А что ты имеешь в виду, папа?
– Грета, моё терпение скоро лопнет. Не для того я тебя сюда позвал в такое время, чтобы ты с нами играла в кошки и мышки. Быстро, рассказывай, что должно было рассказать месяца два назад. А то и больше. Мы ждём. Иначе – вот Бог, как говорится у русских – вот порог. Можешь отправляться к себе и не показываться больше на наши глаза. Тебе это понятно! – Грозный тон, к его неудовольствию, сорвался на окрик.
 Тут же дочь прибегла к защите в лице своей ласковой терпеливой родительницы. – Мама, ну скажи, в чём моя вина? Я с ним встречалась всего пару раз и уже давно между нами ничего общего… – понуро высказалась и замолкла.
Наступила тишина. Марта мысленно осудила свою девочку за невоздержанность и недогадливость. Видимо Грета считает, что мать выдала их тайну по поводу престарелого банкира.
– Таак… значит ещё один факт твоей ветрености и глупости всплыл на поверхность. Значит ты, за время нашего отсутствия в Ленинграде, встречалась с каким-то мужчиной всего пару раз и ничего общего. Ну, и что с того? С каким-то, пару раз и всё. Слава Богу, что всё…У тебя много нерешенных вопросов, жизненных вопросов, а ты, вместо того, чтобы их решать, встречаешься чёрт знает с кем и оказывается, тебе это вовсе и не нужно…Оставим эти твои ветреные, прошлые делишки. Скажи, пожалуйста, какой ещё вопрос ты единолично решила и подумала ли, каким боком обернётся тебе это решение?
Тут уже у Греты не было никакого сомнения – отцу известны её планы по поводу встречи Нового Года. Но, она совершенно была уверена, не мама её выдала, тем более, они договорились, что отцу станет известно всё до мельчайшей подробности в это воскресенье. И она на сей раз не молчала. Говорила в течение минут двадцати. Попросила прощения у отца, что держала его в неведении в течение такого большого срока после их возвращения из Франкфурта, заодно, мимоходом, выдала Марту, свидетельницу её всей этой истории. Отец не перебивал. Всё, как-бы встало на свои места и перемирие, и прощение виделось совсем близко.
Ян сильно волновался, когда выказывал своё неудовольствие по поводу стремления своей дочери в результате их обоюдных чувств, впоследствии пожениться. Был недоволен, что связал себя обещанием не затрагивать вопрос о кровном родстве дочери и сына.
Трудно было доказывать дочери всю её глупость и наивность; в адрес же молодого человека была высказана лавина негатива. Охарактеризован был, как самонадеянный, несостоятельный учёный-лягушатник, инфантильный, длинногривый мамочкин сынок. Увлёкся обвинениями в адрес парня. Напоследок взял с дочери слово – позвонить, именно следует ей и поставить жирную точку в их последующих отношениях. Не говоря уже о такой жертве в кавычках с его стороны, как отправке ей авиабилета.
– Было-бы тебе дочка известно, материально обеспечить тебя с девочками этот парень никогда не сможет. Что такое учёный? Ни в какие времена, никогда учёный, даже знаменитый не обладал богатством. На закате жизни рядового бывшего учёного – с уровнем этого парня – ожидает скромное, если не сказать убогое существование. Разве что, какой-то первооткрыватель, успехи которого принесут мировую славу, значительную пользу, как правило – материальную. Имею в виду капитал себе и своей стране. Ну, возможно Нобелевское лауреатство даст обладателю небольшой отрезок времени чувствовать себя, по его мнению, богачом. Учти, дочка, известность – это отнюдь не материальная сторона жизни. Поняла? Исключение большой писатель, большой артист. И то, это как посмотреть. До старости далеко и есть опасность в середине жизни сойти на нет и дальше – скудное существование… А этот твой парень, если даже и откроет какой-то новый вид ящериц, ограничится только признанием со стороны его коллег. И в энциклопедиях такой открыватель не получит места. Да, согласен, учёный – технарь, экономист может на что-то претендовать. А только даже им, полагается подпорка в лице сообразительного, предприимчивого, я бы сказал, хитроумного, в идеальном смысле – деньгодержателя. То есть капиталиста, банкира и прочих подобных личностей. Прими во внимание, дочка, капиталистами были твои предки, и стал им твой отец. Только потому, что имели к такому виду деятельности призвание. Естественно, после соответствующего образования. В наше время технической революции, образование к такой деятельности стоит, как говорится, «во главе угла».
Ян даже утомился после своих бурных обличительных слов, и, как считал, мудрых мотиваций. Эти все слова произнёс, шагая по большой комнате взад-вперёд, направо-налево, а Грета могла держать оборону только пуская скупую слезу обиды. Глаза матери тоже повлажнели. На сегодняшний день Ян уже любил своего первенца, и свои разглагольствования по поводу личности сына, пренебрежительный тон, счёл прямым предательством. Ян категорически восставал против этой своей цыганки. Как же она коварно решила этот вопрос. Она в роли, наблюдателя и обличителя кровного отца её сына, а отцу отведена ложная роль судьи непутёвого своего сына. Негоже это. Он, в конце-концов не выдержит и посвятит жену и дочь в свою эту тайну…
Он присел на, поблизости стоявший, стул, с укором во взгляде обернулся к дочери, – что скажешь? Я прав?
– Папа, я тебя выслушала, но прошу выслушать и меня. Скажи, пожалуйста, кто настоятельно предлагал мне создать семью с этим Олафом и кто разлучил меня с простым хорошим парнем? Это всё ты, и никак ни мама. Мама желала мне брак по любви. А ты предпочёл любовь деньгам, и, как оказалось, совсем небольшим. Я тебе уже обо всём этом говорила. Почему теперь, когда встретила хорошего умного, образованного человека, ты так восстаешь против моего счастья? Почему, ответь мне? – Грета присела рядом с матерью, обняла, положила голову ей на плечо. Притихла. Грустная Марта молча смотрела в одну точку.
Ян молча глядел на обиженных своих женщин, и думал – почему не в силах поставить жирный, безаппелляционный крест в их, никому не нужной, полемике? Что за идиотскую роль навязала ему эта своенравная женщина? Память об этом постороннем мужчине, который с пелёнок пестовал их сына, ей дороже, чувства кровного отца к сыну и сына к отцу. Они живые – отец и сын должны считаться с памятью покойного. Согласен, будут считаться. Пускай даже и хорошего отца, но его уже нет, а родной – вот он. Мало того, поскольку сын занят, по мнению Яна не тем, чем следовало бы заниматься сильному мужчине, имеющему на плечах голову, способного иметь жену и детей и обеспечить их, он выбрал с подачи этих американских лже родственников непонятный род деятельности…
Во время затянувшейся паузы мать и дочь продолжали сидеть в обнимку, каждая думая о своём, Наконец, Грета не выдержала и начался новый виток полемики. Она и не собиралась сдаваться. Марта держала нейтралитет.
Если бы не позднее время, не оставленные дети на неумелую горничную, завтрашние заводские проблемы в ранний час, Ян наверно для разъяснения своей точки зрения, выпалил этой бабской своей аудитории «правду-матку», выражаясь по-русски и, это ненужное сотрясание воздуха прекратилось бы раз и навсегда…
Но такое откровение затянуло бы на неопределённое время пребывания дочери в родительском доме. Вдобавок, что-то его удерживало. Видно хотел оставаться джентльменом в глазах своей юношеской подруги. И Ян, к удовольствию дочери, перешёл от обличения к увещеванию и, наконец, отправил дочь восвояси.
– Всё. Вопрос закрыт. Твои доводы, Грета не имеют под собой почвы. Любовь, романы – это краткосрочно. Семья – это не любовь, сказать правду – это расчёт, и по расчёту брак бывает долговечен, а не по любви. Любовь – преходяща, а брак – это навсегда. И обязательно впоследствии возникает крепкая любовь. И не ставь, как пример твой брак с Олафом. Просто твои подруги вышли замуж, и ты не захотела ждать симпатичного и обеспеченного парня. Думаю, ты, Грета, всё поняла? Не дурочка. Встретишь ещё не одного мужчину на своём пути. Так что запомни раз и навсегда, я никогда не соглашусь на эту связь, или там, брак с этим парнем. Понятно? Не позднее чем завтра ты обязана ему сообщить по телефону о твоём категорическом отказе лететь в Штаты. Это пока. А через неделю или две, и о прекращении дальнейших отношений. Поняла? Ответь мне. Я жду! – Строгий, беспрекословный тон отца, вынудил дочь ответить утвердительно.
– Сейчас поезжай домой. И не вешай носа. Всё будет хорошо. Поверь, будешь ещё-как счастлива и выйдешь замуж за приличного человека. Всё. Разговор окончен.
Грета быстро уехала. Марта подала голос, наконец:
– Ян, я не Грета. Я наверно поняла причину, которая вынудила тебя так принципиально ставить вопрос по поводу этой связи…
В этот момент Ян отвернулся от тёмного окна, куда вперил свой взгляд, мысленно продолжая обвинять Сабину в навязанной ему роли. Высказывание жены пропустил мимо ушей. Ко всему голова была занята заводскими проблемами.
– Марта. Я устал и хочу отдыхать. Завтра очередной Совет директоров. Ложись одна. Лягу у себя. Спокойной ночи. Дай я тебя поцелую. Не переживай и прошу себя поберечь. Без нервов. Игра не стоит свеч, – подошел к жене, инертно, рассеянно вперившей взгляд в мужа – взял за руку, заглянул в глаза, поцеловал руку. – Я в ванную, вышел.
А она, кряхтя, медленно понесла своё полное тело, чтобы проверить порядок в кабинете и в спальне мужа.

 * * *
На другое утро Грета примчалась к матери. Были и слёзы дочери и успокоительные доводы матери. Марта предложила настаивать на своём, не прекращать связи с Максимилианом. Только обязательно держать в секрете от отца. По поводу билета. Конечно, пускай отправляет. Этот факт говорит сам за себя. Не станет равнодушный парень ещё и билетом снабжать едва знакомую женщину с двумя детьми. Видно он отвечает ей взаимностью. А что он не промышленник и не банкир, так у неё денег хватит и на него и на их возможных будущих детей. И ещё, на всякий случай, Марта советовала попросить этого парня держать в секрете от его матери их последующую связь. Это обязательный пункт для её успеха. Ни отец, ни его мать не должны знать об их планах. Грета лишний раз убедилась в проницательном уме своей дорогой мамы. Грета поспешила домой, справить домашние дела, сесть за интернет с поиском новой няни и к ночи ждать звонка от Макса. Накануне почему-то звонка от него не дождалась, хоть и ждала до утра. Почему? Она обеспокоена, но матери ни слова. Теперь клонит в сон.
 Скорей бы Новый Год. Только там, с ним она отдохнёт по-настоящему. Только бы не сорвалось. Мама успокаивает. Считает, их вопрос будет решён положительно. И только в том случае, если Грета и парень будут соблюдать договор молчания.

 * * *
Следующим днём после объяснения с дочерью, Ян чувствовал себя уставшим, невыспавшимся, в общем недовольным собой. Между делами на заводе, мысли его, помимо воли, возвращались к вчерашнему его категорическому запрету коротких отношений между своей дочерью и своим же сыном. Объясняя свою категоричность вздорными, надуманными мотивами. Да, оказаться в таком щепетильном положении редкое явление. И вина лежит только на ней, этой хитрой цыганке. Она его просто вынудила скрывать очевидное, стать негодяем по отношению к своему сыну. Он дал слово и с болью выполнил договор – молчать. Но почему не считал возможным нарушить это слово? Да потому, что колдовские чары этой цыганки настолько сильны, что он мимоходом предал своего сына. И сейчас что-то удерживает это слово нарушить… Он мысленно поносил её и с неприязнью называл цыганской ведьмой, подлой дрянью. В конце концов, этот обман только касается Макса. Его отцом должен оставаться американец. Он принял решение освободиться раньше, чем предполагал и чем обязывали дела. Срочно домой. Объяснить всю суть, всю лживость его вчерашнего сотрясения воздуха. Обелить своего сына – красивого, толкового Максимилиана. Марта поймёт. Всё встанет на свои места и Грета сможет со спокойной душой ехать к Максимилиану и обрести в его лице своего родного брата. Подъезжая к дому, он успокоился. Он жаждал скорейшего, очень простого решения этого вопроса. Он вышел из машины, захлопнул дверцу, и… этот хлопок его отрезвил. А что же Грета, как отнесётся она к такой новости? Как, избалованная отцовской любовью, единственная дочь, перенесёт эту запоздалую правду? И снова полетели мысленные обвинения и проклятия в адрес цыганки.… Но вот он на пороге дома. Марту застал сидящей перед телевизором, с головой опрокинутой вниз. Она дремала.
«Как всегда в последнее время» – подумал, и окликнул жену.
Марта вмиг встрепенулась. Видно спала долго. Взгляд рассеян...
– Марта, приготовь перекусить. Вышел недовольный. Пошёл переодеться. Почему-то расхотелось вести подготовленный разговор…
Ужин на столе. Марта тут же уселась на диване поодаль. Она ещё окончательно не оправилась от сна. Рассеянный взгляд ничего не выражающих глаз. Ян подумал снова, о её рано пришедшей старости.
– Марта, сядь поближе. Ты что, плохо себя чувствуешь?
– Всё нормально. Не высыпаюсь. Ночами плохо сплю. Есть не хочу. Попью за компанию чаю. Хорошо, сяду к столу, напротив, чтобы видеть нам друг друга. Хочешь поговорить? Сначала поешь… я так посижу. Буду молчать. Думать и молчать. Проблемы с Гретой. То одно, то другое…
Ян жевал, поддакивал жене, но о своём задуманном разговоре пока помалкивал.
– Нет, я не буду молчать, пока ты ешь, а я тебе сама скажу, о чём хочешь со мной поговорить, или что хочешь мне сказать. Слава Богу, не сегодня родилась, понимаю, о чём будет речь и почему раньше молчал. Грета и не догадывается в чём причины твоего вчерашнего беспокойства по поводу её поездки в Америку на Новый Год.
– Таак, интересно… Всё-то ты знаешь и всё понимаешь… – Ян понял, избежать признания сегодня ему не удастся. Так что, слово своё он никак не сдержит. Перебьётся эта прекрасная Сабина. Не вышел номер. Пускай сама ставит в известность сына по этому поводу. Он и сам не станет молчать. У Греты телефон узнает и позвонит.
– Так… наконец, придётся мне сообщить нечто важное, чтобы впредь, тобою Марта, и нашей дочерью, не строились несообразные, неосуществимые планы.
 Ян покончил с ужином. Вытер губы салфеткой, пересел подальше от своих тарелок и задумался с чего начать. Марта в это время позвала горничную, чтобы убрала всё со стола и прикрыла за собой двери.
Приготовилась слушать сообщение, по мнению мужа, сверхважное.
– Марта, – вот и пришло время поставить все точки над i. – решил без всякого вступления, резать, как говорят по-русски – «правду-матку».
Да, родной язык его русский и только лет через двадцать избавился от акцента, ни то, чтобы знать их язык ещё и с поговорками.
– Знаешь о чём я, или догадываешься, или ошибаешься, но скажу тебе и нашей дочери заодно – Максимилиан ей родной брат по отцу. Вот такое дело… Потому, она конечно может ехать в Штаты и пожить у него – своего родного брата, только пускай оставит свою любовь кому-нибудь другому, естественно, чужому приличному мужчине, а к Максимилиану отнесётся, как к своему близкому родственнику. Всё ясно? Я на сто процентов уверен в своём отцовстве да и его мать подтвердила, да и сходство между нами большое. Почему Грета такой факт не заметила? Тут же, на тебе, влюбилась. Плохо, что эта Сабина не сказала о факте моего отцовства сразу, как мы приехали, и не было бы этого недоразумения.
Он замолчал. Пристально посмотрел на жену, понял, да она догадывалась… Неглупая его Марта. Так почему же так пассивно вела себя по отношению к утверждениям мужа и по его отчаянным попыткам предотвратить эту поездку. Вплоть до полного уничтожения облика своего сына? Можно было так понять, что Марта согласна и с такими нелестными характеристиками по отношению к сыну, только бы не игнорировать чувства дочери? Вот вопрос? Непонятно… И в эту минуту, когда всё встало на свои места, Марта оставалась с каким-то странным, выражением лица – строгое, с поджатыми губами, решительное, как перед опасным стартом.
– Марта, ты что заснула? Что молчишь? Я прав? Ты догадывалась, что Максимилиан мой сын?
– Скажу тебе, дорогой Ян, когда Грета поделилась со мной о своём большом чувстве к Максимилиану, и я поняла, что это не рядовое увлечение, и чувства её взаимны, я была рада за дочь и знала определённо, что ты одобришь её выбор. Но… после вчерашнего твоего выступления, я естественно поняла. Согласна, Максимилиан твой сын. Женщина всегда знает от кого рождён её ребёнок. Конечно, в том случае, если эта женщина порядочная.
Я так понимаю, твоя военная спутница родила сына в возрасте ребёнка. Как это ни печально, ты не смог обуздать свою юношескую страсть. Слава Богу, всё в дальнейшем обошлось лучшим образом. Мальчик обрёл отца – полковника американской армии. Мать тоже, как ты утверждаешь, и Грета такого же мнения – образованная, приличная молодая женщина. Потому, я на первых порах, очень сожалела, что всё произошло таким образом. Однако я готова ради счастья своей дочери пойти на любую жертву. – Она замолчала, на миг прикрыла глаза тяжёлыми веками…
Ян не смог высидеть на месте во время этого длинного монолога жены. И как всегда, в минуты волнения, он встал и начал, мерять шагами большую гостиную вдоль и поперёк и из угла в угол, без конца меняя траектории. Марта умолкла. Её задумчивый взгляд сопровождал движение Яна, а мысль работала совсем в ином направлении.
– Продолжай. Я тебя внимательно слушаю. На какие же жертвы ты готова пойти ради счастья нашей дочери. Будто я не хочу счастья Грете и внучкам… – Он уселся снова напротив Марты, внимательно смотрел на её затуманенный слезой взгляд и нехорошее предчувствие чего-то непоправимого, вылилось в острую, пугающую незнакомую боль в районе сердца. Он инстинктивно схватился за левый бок. Стал массировать, а лицо исказилось ощущением резкой боли.
Марта тут же бросилась к телефонному аппарату, волнение мешало ей нажимать нужные цифры.
Скорая приехала очень быстро. Яна уложили на диван. Ему была оказана экстренная медицинская помощь. Нитроглицерин, сунутый Мартой ему под язык, уже сделал своё благотворное дело. Рекомендованный медиками абсолютный покой не принял Ян во внимание. Уже через час с небольшим, он был в состоянии выслушать признание Марты в своём, как она признавала, гнусном обмане: Грета не его дочь.


Глава 26

Перед отлётом во Франкфурт, Ян не выяснял отношений с женой. Просил Марту, до своего возвращения, об её обмане молчать. Держать себя, как он выразился – «в узде». Он был внутренне спокоен. Пока, совсем не был готов к решению своих дальнейших действий. И в машине до аэропорта, и в самолёте мысли хаотически крутились в голове, и никак не мог справиться с состоянием растерянности, и явного непринятия своего будущего без близких. Потому, зависящее только от него решение должно прийти после встречи с Сабиной, с которой категорически не помышлял соединить свою жизнь. Тогда зачем ему нужна эта встреча, и какую роль он ей отводит в своей, этой заварухе? Да, наверно причина одна – остался он без близких, а та далёкая девочка и есть теперь самая близкая. Собственно, почему без близких? Он тоже с пелёнок вырастил Грету. А внучки? Да он любит их больше чем себя. Тогда, в чём дело? Да, он ещё не знает, как дочь отнесётся к такому неожиданному открытию о своём рождении. Кто же её кровный отец? Да нет, ему этот человек неинтересен. Марта наверно заготовила версию, связанную с этим мужчиной. И как его, дурака, обвела, эта его молодая жена, вокруг пальца, мотивируя рождение недоношенной девочки, своим нервным состоянием перед свадьбой и в день их свадьбы. Его и не следовало предупреждать о сроках. Поскольку, много времени отдавал производству своего свёкра, будучи директором, и не очень-то был влюблён в свою жену… А что Марта? Если быть с собою откровенным, он и не мыслит жизни без этой любящей женщины. Да, у Марты есть родственники. Дания её страна. У него кроме престарелой Марианны и, как понимал, большой дружной семьи, никого. Он чужак. Ну и зачем этот спешный полёт во Франкфурт? Следовало бы всё дальнейшее их с Мартой положение обсудить. Да, она злостная обманщица. И если бы не розыски этой Сабины, возможно никогда не узнал бы той горькой правды, что выбила его из жизненной колеи, что повлекло, и ещё повлечёт за собой, массу непредвиденных последствий. Он не предупредил Сабину о своём приезде. Да, неожиданно, «как снег на голову», вроде такая поговорка есть и у датчан, наверно и у немцев…
Всю дорогу до Франкфурта мысли давили, ускользали и снова резко меняли направление. Устал от бесконечных разговоров с самим собой.
 Видеть её, у него нет никакого желания. Накануне, он только её винил в сложившейся ситуации. Теперь же, винит только себя. Зачем потащил за собой вместо жены дочь?
Ну, а почему эта цыганка скрыла правду о его – Яна отцовстве. Какое она имела моральное право скрывать такой серьёзный факт? И вообще, на каком основании она скрыла от сына историю его рождения? Так что, она и только она виновата в теперешнем положении дел. Можно сказать, в драме его семьи. Вместе с тем, факт его отцовства никак не повлиял бы, на сближение его родного сына с неродной дочерью. Тут уже, его догадливая Марта, внесла свои запоздалые коррективы, как считала, необходимые для счастья дочери. Своим коротким бабским умом никак не просчитала последствий. Выходит, Марта не может быть оправдана в его глазах. Тогда почему, он так пассивно реагирует на её подлый обман?
Во Франкфуртском аэропорту он взял такси. Прилетел рано, возможно она ещё и не просыпалась. Погода испортилась. Густой мокрый снег мешал шофёру ориентироваться. Дворники машины скрипели безостановочно всю дорогу, до нужного дома. Машина остановилась. Шофёр извлёк из багажника его небольшую сумку. Вот он у запертой калитки. На звонок долго никто не отзывался. Шофёр ещё рядом, освобождал машину от налипшего снега. В голове пронеслась мысль: «А если она не дома, то что, назад ?» Наконец, оттуда раздался мужской красивый баритон – с выяснением – кто и к кому. Яна смутил этот голос, но справился с нежелательным подозрением – ответил:
– Ян Ларсен. Деловой визит к фру Уитмен.
Калитка отворилась. Он оглянулся на машину – шофёр ещё смахивал снег. Так что, мог бы и вернуться…
Он вошёл, прошёл по заснеженным плиткам до входа. Парадные двери распахнулись. Перед ним симпатичный мужчина, коренастый, небольшого роста, постарше Яна. Доложил: «Фрау Уитмен ещё в постели, просила обождать в гостиной». Помог Яну снять куртку. Проводил в гостиную. Ян присел в мягкое кресло и взялся за лежащий на столике журнал в яркой обложке. Листал механически. Готовил подходящие фразы приветствия и дальше… топтался всё на этих фразах…
Время шло, фрау Уитмен не появлялась. Ян всё поглядывал на напольные часы в углу большой гостиной, сличал со своими ручными, и с каждой минутой возмущение его росло. Прошло полчаса, когда он, наконец, принял решение пройти в спальню этой самовлюблённой госпожи. От приветственных фраз отказался, был возмущён нарочитым к себе пренебрежением.
Он поднялся с кресла, пошёл к дверям. Журнал, небрежно закинутый на столик, раскинулся на полу большим веером. Вышел из гостиной, и предположительно пошёл в нужном направлении.
 Да, подумал: – «та ли эта малорослая чумазая, голодная девчушка, с просьбой к ним – двум парням, о куске хлеба. И после, кое-как утолившей голод, слёзно молящей – не оставлять её здесь одну в лесу». Он определённо был недоволен своим скоропалительным решением поездки во Франкфурт. В этой заносчивой, вздорной женщине он не найдёт близкого человека. Толкнул тыльной стороной ладони дверь …вошёл в большую комнату… То была библиотека. Вышел и увидел в двух шагах Сабину. Она стояла и ждала…
– Ну, и что ты себе позволяешь, Сабина? Я занятой человек и не привык к такому пренебрежительному отношению со стороны кого бы то ни было.
Голоса он не повышал, но произнёс это обращение тоном начальника к подчинённому. В тот момент, глядя на эту женщину, он залюбовался ею с головы до маленьких ног в плюшевых домашних туфлях на небольших каблуках с двумя маленькими помпонами (уже в самолёте, на пути домой ему пришлось вспомнить об этих украшениях).
Она улыбалась, но он не был склонен прощать своё, как считал, унижение.
– Ты что, прямо из Копенгагена? Что за причина? Пойдем в гостиную. Не следует здесь, на перепутье решать наши проблемы.
Он последовал за ней снова в гостиную. Сел на то же кресло. Она напротив.
– Может, сначала позавтракаем? Ты не против? – снова обворожительная улыбка, которая, как понимал, на него не подействовала. – Не ты ли кинул в нетерпении на пол журнал далеко от кресла?
– Это ещё что за замечания? Послушай, я в дороге с раннего утра. Устал. Хотел бы пойти в душ, привести себя в порядок. А ты заставила меня ждать сначала за дверью калитки, после и в гостиной около часа. Считаю такое пренебрежение с твоей стороны недопустимым. Забыла, как два парня сжалились и тебя взяли в свою компанию? А вот я сейчас вспомнил этот эпизод и ещё раз удивлён твоей метаморфозе… – надеюсь, ты поняла значение этого слова.
Он замолчал, задумался и снова засмотрелся на женщину, которая была очень хороша.
– Спасибо, что помнишь… Ну, и что ты так смотришь. В упор. И о чём таком важном размышляешь? – снова улыбка осветила её лицо, а он всё не мог оторвать взгляд от её манящей красоты.
Между тем, его настрой – серьёзный, недовольный, совсем не выдавал его эти мысли. Он резко отвернулся к окну. Лицо непроницаемо.
– Пожалуйста, ступай наверх. Там приготовлена тебе комната. Так что иди, приводи себя в порядок. Я тоже сменю свой этот пеньюар. Встретимся в столовой, что ближе к кухне. Там позавтракаем и поговорим. Есть проблема и надо срочно решать… Согласен? – Снова улыбка..
– Согласен. Распорядись мою сумку занести наверх. Смотрю, настроение твоё отличное, несмотря на проблему… У меня не одна проблема, а целый ворох. Завтра утром улетаю ранним рейсом. Мог бы и сегодня, только с таким приёмом не успеваю… Всё, пошёл наверх. Если найду эту комнату…
– Могу проводить….
Подумал, и чего она всё улыбается. – Пускай проводит твой этот, дворецкий – что ли? Мужчина недурён. Скучать с таким не придётся…
– Ким, ты что себе позволяешь? За кого меня принимаешь? Хорошо, проводит Клаус. Он никакой не дворецкий. А садовник, охранник и шофёр. Вдовец. Порядочный человек. Ему около семидесяти. Вообще, тебе-то что? Ты сам наверно мужчина не промах, потому и все женщины в твоём понятии непорядочные. Учти, кроме тебя и моего дорогого мужа у меня никаких мужчин не было и не будет… И вообще, что это я перед тобой отчитываюсь? У меня одна забота и теперь проблема – сын. С твоим дружеским визитом эта проблема и появилась…
Она позвонила. Позвала горничную. Распорядилась провести гостя в комнату, наверху. Пускай Клаус занесёт сумку. Ян молча пошёл за горничной. Ещё подумает, что он её приревновал, потому на колкости Сабины решил не отвечать.
 Дальше, весь день прошёл в нескончаемых спорах. Она выслушала его невесёлую историю и скоро поняла – Ким любит обманщицу-жену, неродную дочь и внучек, и страдает. Но на его проблеме она не акцентировала их разговор. Главное для неё – сын и его дальнейшая жизнь. Максу следует, наконец, жениться, но она – мать не даст согласия на этот брак. Да и Ким должен понимать абсурдность такого союза. Взять в жёны тридцатилетнюю женщину с двумя детьми – такое решение, по меньшей мере, глупо.
«А если это обоюдное серьёзное чувство?» Любовь в их возрасте, это тебе не юношеские увлечения. Боюсь они могут вполне обойтись и без нашего, как говорится, благословения». Он хотел продолжать свои разглагольствования. Она еле вставила фразу с упрёком, о большой заботе о неродной дочери и безразличии к родному сыну.
– Между прочим, совсем не обязательно Максимилиан имеет намерение жениться на Грете – высказался Ян, – считаю эта мысль о замужестве исходит от моей жены. Естественно, с подачи дочери. Так что не имеет смысла, как говорится – «делить шкуру неубитого медведя» – такая у нас, у русских мудрая поговорка.
 Они до позднего вечера рассуждали, спорили, прогнозировали, но к общему выводу так и не пришли. Сабина позиций не сдавала. Ким упорствовал.
 
* * *
Утро выдалось солнечное. Небо безоблачное. Тишина и покой. Чтобы не проспать, жалюзи она на этот раз не опускала. Взглянула на часы – определённо, она проспала. И Ким там злобствует. И возможно она прозевала его отъезд. Быстро вскочила. Накинула утренний халат, сунула ноги в домашние туфли и опрометью – наверх.
Без стука распахнула двери. Никого. Вошла в спальню. Смятая постель. Услышала шум в душе. Да, успела.
Красивые носки с этикеткой брошены на подушку. Видно привык ежедневно менять носки. Взглянула на каминные часы. Было девять. В комнате темновато. Окна выходили на северо-запад. Тепло. Вчера протопили камин. Села в кресло, подальше от кровати. Стала ждать. Отметила – кругом относительный порядок. На спинке стула аккуратно свисает рубашка, тут же на сидении джинсы. На другом стуле чудесный свитер. Ботинки коричневые, наверно большой размер, подумала, как у Максика; вчерашние носки накинуты на ботинки, красивые, на резинке, длинные, чёрные, с бежевыми полосками. Всё аккуратно. Он не курит. Правильно. И Максик не курит, и Юджин не курил. Говорил, бросил сразу, как кончилась война… И что он так долго? Сказал, самолёт очень рано…
Наконец, Ким вышел из душевой. Помывшийся, побрившийся, душистый. На нём nur hellblaue Unterw;sche. Смутился непрошенной гостье.
– И давно ты здесь? Знаешь, проспал я. Уже звонил. Зарезервировал билет на дневной рейс. Так что будет ещё время прощаться.
Она сидела не шевелясь. Такая же обворожительная, какой была вчера. Только уже не улыбалась. И он понял. Подошёл к двери и повернул ключ. Она встала, сделала слабый жест, чтобы уйти. Но он знал, она не хотела уходить. Она ждала его ласки… Он подошёл вплотную, обнял… после отступил, медленно скинул с неё халат. Она не сопротивлялась. Она ждала этого мгновения. Он взял её на руки, понес на смятую постель…

* * *

Ян понимал, она хотела быть всегда вместе. Но, он, самодостаточный богатый человек никогда не назовёт её своей женой. Да, её, свою первую, он никогда не оставит. Потому, как понял он, и она к нему прикипела. Скучала и думала всё это время о нём. А он поносил её всякими нехорошими словами, и забывал, что она не только цыганка, но и немка… Да и сын его в какой-то мере цыган. Приличные грамотные цыгане ещё дадут фору, скажем так, русскому, или немцу. Он не сможет отказать себе в счастье любить эту женщину и их сына. Всегда помогать во всем и ему, и матери.
Только, понял он, от своей Марты, пока она рядом, он не сможет отказаться. Так что, он теперь определённо верит – что касается его, он может так думать только о себе, – любить можно двух женщин. Это факт. Вот и сейчас. В самолёте. Он скучает по своей Марте. И знает определённо, никакого скандала в их доме не будет. И никогда не будет упрёков с его стороны терпеливой Марте. Перед которой он виноват во сто крат больше её, этой давней вины. Этой, можно сказать, вины старой двадцатидевятилетней девы, с подачи старого, наверно любящего, но грозного отца, которого боялась ослушаться, который поставил на ноги будущего промышленного магната. А что? На сегодняшний день его огромный завод поставляет продукцию, по меньшей мере, половине земного шара.
И ещё Ян понял всю глупость его бесконечных измен с продажными красотками. И сколько денег ушло из их семейного бюджета, и на кого? Он никогда не чувствовал ни к одной из них любви или хотя – бы привязанности. Только, дурак, терял свою мужскую силу и мучил жену.
Его мысли кончились, когда машина подкатила к освещённому их двухэтажному, большому, довольно скромному, дому. Было восемь вечера. Да, полпути он уже думал о своих близких. Он согласен со Львом Толстым, когда тот выражал мысль о человеке в пути. Интересная мысль.
 

Глава 27

Первой выскочила из дома в одном платьице Кларочка. Повисла на шее у деда. Ян поднял девочку, прижал к  себе, поставил на ноги.
– Бегом в дом. Простудишься!
Марта, Грета, маленькая Лиз ожидали в холле. Ян прослезился. Его умная Марта сдержала слово. Ну где ещё такие женщины на свете, где?
– Интересно, из каких источников известно, что я вернусь именно этим рейсом. Отвечайте!
Он в этот момент понял, счастье – это семья. Да, да родная семья. Маленькая Лиз подбежали к деду. Он подхватил её на руки – пошли объятия и поцелуи. Марта сидела в кресле. Ян поставил Лиз на пол. Подошёл к Марте. Нагнулся, расцеловал в обе щёки.
– Марта, может ответишь, откуда известно, что именно сегодня и этим рейсом?
Марта по-настоящему плакала. С благодарностью глядела на мужа и не могла вымолвить слова. Ян с озорной улыбкой поднял ее с кресла и, к удивлению близких, подхватил на руки.
– Ян, ты что – вскрикнула Марта – хочешь надорваться? Мы со вчерашнего дня и вечера и сегодня с утра все тебя ждали и вот, наконец, дождались. Наверно проголодался? У нас всё готово. Иди умойся, и к столу…

 * * *
В тот день возвращения в свои «родные пенаты» Ян и Марта ещё долго не ложились. Хотя Яну наутро следовало на завод и обязательно выспаться. Слово за слово, и так почти полночи… Ян доволен, что приняли они с женой оптимальное решение. Добровольную жертву готов принести Ян. А иначе никак. Марта тоже согласна – да, в той ситуации, в которой они все оказались волею судьбы или, как Ян считал – обстоятельств, по-другому никак. Взвесили все «за» и «против». И Марту, и Сабину, и Яна,  в какой-то степени, такое решение устраивало. Назавтра Ян будет звонить Сабине. Он уверен, она согласится на первую часть решения, но со второй, как Яну известно – нет. Потому стоит этот вопрос обговорить с Гретой. Ничего, достаточно и того, что Ян обещал не признаваться в своём отцовстве родному сыну… Да, Макс всегда может положиться на маминого давнего приятеля. Что касается Марты – она только успевала утирать слёзы радости, что муж при ней, отец её Греты, и внучки тоже его близкие и родные и он любит их и не мыслит дальнейшей жизни без них.
– Знаешь Марта, всё-таки, не тот отец, который дал свою кровь, а тот, который с пелёнок был рядом. И таким отцом был муж Сабины, и такой отец есть я. Вот тебе два таких примера не кровных отцов. Дальше, Сабина категорически не одобряет женитьбу Максимилиана на Грете. Тем не менее, ей придётся смириться. Поскольку, тогда я выдам себя, как отца Максимилиана. Конечно, это шантаж, но в этом выход. Правильно? Улавливаешь? Никогда бы не подумал, что такая запутанная шарада коснётся меня. Следовало мне тебя брать с собой к этой Сабине. Или вовсе её не разыскивать.
– Ян, я думаю, ни при каких обстоятельствах, не следует тебе признаваться Максимилиану в отцовстве, поскольку это признание приведёт не только к большому неудовольствию его матери, но и наша Грета безусловно всё поймёт, и мы не знаем её последующей реакции на наш обман…
– Марта, только заметь, не наш, а твой обман. Я был обманут, а не ты...
– Я признаю. Только мне не справиться было со своим отцом. Ты же знаешь, мы с мамой всегда при нём трепетали и никакого права голоса не имели.
– Ну, давай забудем обо всех этих запутанных историях. Хорошо, что не проболталась. Я почти уверен, если бы и проболталась, всё равно, девочка моя и внучки никогда бы от меня не отступились. Теперь о визите Греты в Америку. Если ты уверена, что у дочери это серьёзно, то пускай летит. Ну, не сложится, прилетит назад соломенной вдовой. Найдёт другого…
– Ян, выражение «соломенная вдова» – это не то. что ты подразумеваешь. Она не оставлена мужем, который делся неизвестно куда, или проживает вдали от жены. К нашей Грете это неприменимо. Как я понимаю, немецкий тебе ближе датского, так у немцев, это понятие именно так трактуется. По-немецки это звучит, если тебе это интересно, так: «Strohwitwe»
– Согласен, очень интересно, как это звучит по-немецки, только хочу продолжить свою мысль – мы её отправим к моему сынишке, а парень он славный. Сама увидишь. Если, конечно, сложится. Я буду рад. Ему 36, нашей Грете 30. Всё в порядке. Ничего, полюбит и девочек и своего родят… Поможем. Потому как, не богат наш будущий зять. Не богат… Да и мама его, с богатой виллой, чуть ни с мини дворцом, большим парковым участком, совсем небогата. Это только наша Грета слюни распустила, и нас осмеяла за скромность. Живём, как умеем. И нас такая жизнь устраивает. И в доме у нас совсем не плохо. Всё продумано для достойной жизни… Ну, а теперь, пошли, Марта, спать. Иду к себе. Этот остаток ночи мне следует отдохнуть. А вообще-то и без меня там всё будет нормально. Это твой папа меня приучил везде совать свой нос. Я с ним согласен. Самое главное – заместители. Отец твой правильно выбрал меня. И зря продал своё дело. Потому мне пришлось начинать с нуля. Всё, давай я тебя поцелую. Спокойной ночи.
– Ян, а ты не передумаешь, не открываться Максимилиану в отцовстве?
– Как можно? Что за вопрос? Так или иначе, сын мой будет членом нашей семьи в роли любимого зятя. Как ты считаешь? Я прав? Самое главное, ты оказалась на высоте. Помалкивала…
– А как же… Никак не укладывалось в голове, чтобы вот так, враз, распалась наша семья. Сколько лет вместе… И с твоим решением согласна. Слава Богу, всё позади. До завтра. Спи спокойно.
Теперь, с большей надеждой, ещё и с уверенностью в счастливое будущее дочери, Марта медленно направилась в спальню.

 * * *
Наутро в отличном расположении духа Ян вырулил за ворота своей виллы. Дорогой в свою штаб-квартиру всё вспоминал о счастливом завершении своих семейных, совсем неожиданных, можно сказать, роковых обстоятельств. О вчерашней встрече близких. Об искреннем раскаянии Марты.
Да, его грехи, честно сказать, множественные грехи, оставались без последствий. А Мартин, большой грех потянул за собой целый шлейф.
Тем не менее, Марта была ему верна все эти годы замужества, а что он? Год, без малого год, был честным мужем. Слово дал... сам себе. Но здесь сыграли особые обстоятельства. С этой девочкой он потерял свою невинность в восемнадцать. А она наверно в двенадцать. Такая маленькая, умненькая и даже в то трудное время бродяжничества, не потерявшая человеческого стремления к чистоплотности. Приучила его не бояться холодной воды. Умывались ежедневно в каких-то ручьях, озёрах, речушках. Когда встретила их двоих, только, только сбежала из лагеря – была оборвана, чумаза и голодна. В то же утро сама искупалась и его с Осей заставила лезть в холодную воду. Всё это он хорошо помнит, а вот лица её девчачьего представить не может. Особенно, когда видит теперешнюю, достойную, умницу, очень красивую. Да и тогда она была умнее его во сто крат.
И его Марта тоже умница и хорошая хозяйка. И он привык к ней, а она к нему. Её глаза полны любви, когда он её бережно ласкает. Ему приятна её полнота. Ему всё в ней приятно… Она его половинка…
Да, проживают они в довольно большом благоустроенном доме и садик при нём. И лесок рядом. Тоже их участок. Только они с Мартой никому ничего не доказывают, не бравируют своими возможностями. А возможностей у них побольше, чем у известных в городе богачей. У тех, большие загородные виллы и прочие богатства. В полупустых огромных помещениях простор. Теперь это принято. Грета таким завидует. И она может себе позволить, если захочет, естественно, за деньги матери, но воздерживается. Понимает, все эти буржуйские замашки обязательно потянут за собой бессчётных гостей и приживалов, а дочка скопления народа тоже не жалует.
Тут же вспомнил занятный случай после отъезда от Сабины. Уже в аэропорту в левой ноге чувствовал какой-то дискомфорт. Что-то мешало. Давило на пальцы. Еле дождался посадки. В самолёте, когда занял место, быстро скинул ботинок, и обнаружил внутри маленький помпон от домашних туфель Сабины. Как он туда попал? Малюсенький, а как ему было всё это время невмоготу. Засунул его в карман куртки. Сам с собой посмеялся…
Предупредил секретаршу – фру Йоргенсен, не беспокоить полчаса.
Взялся за трубку. Скоро услышит её голос. А сказать вообще-то особо нечего. Механически набрал номер. Пошли звонки…
– Ким, я ждала звонка с самого утра. Ну, как всё обстоит у тебя дома? Как долетел?
– И долетел, и всё нормально. Только знаешь, такой курьёз, нашёл у себя в ботинке маленький помпон от твоих домашних туфель. Как туда попал? Ну, а в остальном порядок…
– На туфле, что не хватает, не обратила внимание…
– А ты обрати.. По поводу женитьбы сына… Этот вопрос тебя не должен беспокоить. Я, как и ты желаю своему сыну счастья. На этот счёт ты должна быть спокойна. Понятно? Не могу долго говорить. Скоро совещание. Буду занят. Обнимаю тебя. Всё будет в порядке.
– Нет, нет, я должна знать о твоём решении, или правильнее, о решении Греты по поводу поездки к Максу. И не заговаривай мне зубы – это твоё выражение… Ты же знаешь, я категорически против этой затеи твоей Греты…
– Всё, разговор окончен. Нет времени. Позвоню после. – Нажал на клавишу.
Откинулся на спинку кресла, на секунду задумался, покрутил головой из стороны в сторону, взялся за просмотр бумаг, приготовленных на подпись.

* * *
Грета в первой половине дня отправилась в ювелирный магазин. С одеждой уже всё продумано. Полетит в чёрном лайковом укороченном пальтишке, подбитом тонким чёрным мехом щипанного кролика, со светлосерым шиншилловым воротником. На ногах чёрные недлинные сапожки, с вправленными брючками, цвета мокрого асфальта. С собой несколько нарядных перемен. В том числе великолепный вязаный костюм цвета насыщенного изумруда. К этому костюму задумала подобрать что-то интересное, однако скромное.
Машину оставила на платной стоянке. Пешком по Стрёгет, в отличный магазин, где раньше покупала золотые украшения. Кларочка осталась под присмотром тёти Этель. А Лиз уже пару дней у родителей. Так что, можно будет не торопиться.
Последние дни её не оставляют крамольные мысли. – А что, если Максимилиан поддастся материнским просьбам и советам, не спешить с приглашением немолодой женщины – матери двоих детей, не связывать себя с этой семьёй, в сущности, едва знакомой? Даже, если и пригласит её, против воли матери, то конечно, не перейдёт на короткие отношения. За эти несколько дней пребывания в обществе этого мужчины, она хорошо поняла и оценила его выдержанную, лучше сказать – воздержанную, уравновешенную, достойную натуру, чтобы ждать от этого парня спонтанных, непродуманных предложений, и того хуже, действий. Потому, Грета все эти дни, в ожидании обещанного билета, неспокойна, ждёт в любую минуту каких-то непредвиденных обстоятельств, какого-то подвоха – что помешает, или даже, сделает этот полёт в Штаты невозможным, и повлияет на их дальнейшее телефонное общение. Эти тяжёлые мысли она старалась отгонять, думать о другом.
И сейчас, когда переступила порог ювелирного красивого магазина и оказалась в окружении мягкого большого света, исходящего из хрустальных люстр и ласкающего глаз великолепно оформленного, дизайна, с уютными мягкими диванчиками, журнальными столиками, любезной обслугой, внутреннее её нытьё уступило место стремлению к красоте и богатству.
Красивым, молодым продавцом с хорошо подстриженной небольшой головой и выразительным взглядом чёрных глаз – ей было предложено посмотреть на изумрудный перстень работы знаменитого голландского ювелира. Он положил перед ней на столик бархатный планшет и она воскликнула от восхищения: – Вы волшебник! Я именно изумруд имела в виду, только, думаю, такое украшение следует надевать к торжественным случаям. Мне же необходимо достаточно скромное, но выразительное кольцо с изумрудом весом в карат, чистой воды. Такое свойство тоже относится к изумрудам? Имею виду – «чистой воды». В красивом золотом обрамлении.
– Прошу прощения, госпожа Нильсен, но такой драгоценный камень, если это не искусственный, без посторонних включений, – редкая находка и цена, соответственно… Ну, а по поводу обрамления, если камень естественный, лучше было бы заказывать в форме кабошона, утопленном в обыкновенном плоском золотом обрамлении, шириной, например, в фаланг. Такой камень не требует филигранного соседства. Да, как мужское, – продавец вопросительно ждал ответа.
Грета медлила… Ей уже расхотелось что-либо покупать в этом магазине. И подумала – откуда он знает мою фамилию? Не выдержала, спросила – Вы знаете меня?
– Вы же заходили с мужем. Наверно года два назад. Такую женщину трудно не запомнить. Вы тогда купили у нас прекрасный браслет. Вспомнили?
– Да, только не вы нас обслуживали. И потом, а фамилия почему вам известна?
– Потому, что вас обслуживал мой отец, а он учился с вашим мужем в университете. Этот магазин отца и ещё несколько здесь и в Голландии.
Комплимент сделал своё дело и Грета изъявила желание посмотреть на подобное кольцо, прежде чем сделать заказ.
– Сожалею, но сегодня мы не располагаем примерно таким образцом. В том случае, если считаете возможным положиться на мои рекомендации, можно оформить заказ. Вам придётся приехать ещё раз. Уверен, такой вариант вам понравится, – любезно улыбался молодой хозяин, – не понравится, выставим на продажу.
Грета согласилась. Она вышла из магазина, раздумывая, не поздно ли получит она этот заказ. Ждать целую неделю… Правда, время позволяло. А не понравится? Уверена. Понравится. Теперь решила пройтись по Стрёгет. Магазины, магазины, магазины… Заходила и в обувь, и в бельё. Решила зайти в свою любимую кофейню. На входе столкнулась с Витой. Обе опешили… Такая случайная встреча и тоже на Стрёгет и во второй раз.
– И сколько прошло, что не виделись? – Вита уже не исторгала столько радости, как в предыдущую встречу.
– Тебя можно поздравить с законным браком? – оглядывая похудевшую подругу, Грета взяла её под руку и потянула за собой в глубь кофейни.
– Грета, я уже выпила чашку кофе и съела пирожное, для меня достаточно. Могу посидеть с тобой.
– Посиди. Рассказывай… я слушаю. Мне-то рассказывать нечего. На днях суд. Развожусь с Олафом. И очень довольна от него избавиться… Ты-то как?
Грета заказала кофе с пирожным. Сделала пару глотков и застыла с удивлением, слушая невеселый рассказ подруги.
– А никак. Помолвка для показухи. На их счастье случился выкидыш. Так что, не скрою, выделили мне подходящую сумму, чтоб подыскала другую работу. – Вита еле сдерживала себя, чтобы не заплакать, опустила голову. Быстро вытащила платок из сумочки, промокнула набежавшую слезу. – Я – дура, сначала всё приняла за чистую монету.
– А было всё так торжественно, естественно. А как же гости? Это тоже блеф? Ты была с ним близка? Что, была любовь?
– Гости настоящие. Ты что не заметила? Все сплошь старики. Только, что богачи и в обязательном порядке – дворянских кровей. Они рады, любому приглашению. Конечно, чтоб из их среды. Не все старики любят ходить по гостям. Эти, несколько стариков и старух, с удовольствием. Жёны в молодости считались красавицами… А теперь – молодящиеся дуры, и мужья такие же. И ещё пару стариков и старух, овдовевших сто лет назад… Да, и его отец – банкир и потаскун в одном лице. Из молодых там был мой, как бы жених – управляющий банком своего папашки, какой-то дальний родственник, и один друг с женой. Конечно, думаю, эта пара была в курсе. Такая компания. Я тебе тогда ничего не могла сказать про предыдущий скандал. Какая тут любовь! Да, он мне нравился… Во время моего дежурства, налетел ураганом и, изнасиловал. От неожиданности я сопротивлялась, кричала… На крик заскочила в комнату уборщица. Свидетель ему никак не был нужен. Он и не думал, что кто-то ещё есть в помещении. В общем струсил. Решил разыграть эту комедию. С этого раза и забеременела… Оказывается, я не первая жертва, только тем девушкам не повезло. Не беременели. И свидетелей не было. Его папаша точно такой же тип. Старый семидесятилетний развратник… У тебя с ним тоже были встречи? Так мне показалось…
– Никаких встреч, только в тот вечер он за мной настойчиво ухаживал.
Грета не считала нужным быть с подругой откровенной.
– Я-то думала, что у тебя всё о’кей. Ты была такая счастливая… Что теперь горевать. А почему выкидыш?
– У мамы их было тоже несколько. Вот и у меня… Врач сказал, матка слабая. Не поверишь, я же с ним потеряла невинность. Для кого берегла…
– То-то я заметила – на помолвке не было твоих родителей.
– Кто они, и кто мы… Да и не очень-то звали они моих родителей.
Расстались подруги после двухчасовой совсем невесёлой беседы. Грета спохватилась – пора домой… О себе, что собирается в Штаты и про свою любовь, ни слова. Меньше будет откровенничать, тогда точно всё сбудется…
Глава 28
 
М
акс раздумывал уже пару дней – стоит-ли отправлять билет Грете. Потому, не было настроения звонить, как всегда, по вечерам. Он привык к этим звонкам и она, конечно, тоже. Не было между ними разговоров на тему об их взаимоотношениях. Тем не менее, он понимал её состояние ожидания результатов, их этих телефонных отношений, и результатов судьбоносных. Но до сих пор он так ничего конкретного предложить не готов. Да, эта женщина ему нравится. Она умеет угадывать его настроение, содержательна – знает языки, читает европейских и американских классиков, красива, умна. Главное при всех этих плюсах – она не кичлива, в меру кокетлива, любящая дочь и хорошая мать. Минусы ему пока не известны.
 Есть одно НО, что заставляет его откладывать с отправкой билета. Он знает, его родительница может устранить это НО. Собственно, это обстоятельство ни в коей мере не нарушит его положение утвердившегося холостяка. Тогда почему мама молчит? Он не считает возможным втягивать мать в свои проблемы. Потому, наверно, ему ничего не остаётся, как выслать билет, не оповещая маму о своих действиях. Он должен сам решить, какую роль в дальнейшем возьмёт на себя по отношению к Грете. Он не испытывает к Грете романтических чувств, воспринимает её, как хорошего, умного друга – товарища, в идеале – сестру. В силу её материнства – две дочери – он чувствует в её обществе себя молодым. К сожалению, он почти уверен, она определённо ждёт от него большего, нежели дружбу. До Нового, 83 года оставалось три недели. Макс решил, наконец, действовать. Билет забронирован. Стоит лишь подтвердить бронь и оплатить. И ещё, он скучает по своей молодой Грейс. И она тоже…
Да, это, конечно, звонок мамы. Он взял трубку.
– Мама, я тебя слушаю… Как здоровье, как сон, какие новости?
– Дорогой сынок, что это ты стал мне реже звонить? У меня всё по-старому. Что с новой книгой? Согласован ли вопрос о статусе учебника? Как себя чувствуешь? С кем общаешься вне работы? – закидала Сабина вопросами. Не хотела вспоминать о том разговоре по поводу приглашения этой матери двух дочерей. В мыслях: «Будь она неладна»… Замолчала. Ждала ответа на свои вопросы.
– Мама, вопрос с книгой, как с учебником решиться в следующем году. Такое правило. Следует ждать кворума профессуры и последующего решения. Но, Мадлен определённо знает. Вопрос будет решён положительно. Чувствую себя, как всегда. Нормально. Вот Лансберг нездоров. Мад беспокоится…
– Конечно, муж брошен. По полгода не живётся ей на месте… Макс, я по тебе скучаю…Может на эти новогодние каникулы прилетишь?
– Мама, сама понимаешь, никак не могу курсировать так часто туда-сюда… Тут ещё и моя молодая Грейс всё звонками досаждает. Конечно, послушалась мать, теперь кается. Мама, всё, иду в кровать. У нас уже ночь. Позвоню на днях ещё. Целую. Ты меня слышишь?
– Слышу, слышу. Спокойной тебе ночи, мой мальчик.
Да, снова эта молодая Грейс. Никак не может красивый, успешный парень найти себе приличную девушку, соответствующего возраста, из хорошей семьи. Только-бы выбросил из головы эту мать с двумя детьми. Пускай уже и Грейс. Ну нет, эта совсем не подходящая невеста. С такими проблемами…
И ещё Сабина никак не может избавиться от ненужных ей мыслей о своём первом, молодом тогда, парне – Киме. Вспоминает, как они впоследствии, уже перед прощанием, хорошо понимали друг друга, без слов. И как они изъяснялись на нескольких языках. Да в ходу у них был немецкий, польский и даже русский…Почему же тогда они не придавали значения тому, что скоро расстанутся и навсегда. И не было сожаления. Наверно причина была в волнении, будущей неизвестности, молодости, наконец. Были уверены в счастливой будущей жизни без войны, без Гитлера. Так оно и случилось. Надежды их оправдались. После того лиха, что и она, и он испытали в фашистских лагерях, и их долгих опасных пеших странствиях по дорогам войны, любая сносная будущая жизнь уже могла ими расцениваться, как большое счастье.
У неё сложилось всё отлично. Да, она получили свою большую долю счастья. Нисколько не жалеет, что не с Кимом она познала, что такое стать полноценным, членом приличного общества. Никогда бы не дал ей этот русский парень веры в собственное Я. Того воспитания, да, да, именно воспитания, развития её личности, что методически, без понуждения, с большой любовью дал ей её дорогой муж Юджин. Наверно потому, она сохраняет добрую память об этом человеке, и никак не хочет мириться с последствиями, могущими повлиять на сына, узнай он правду своего рождения. Она не хочет забирать от сына той сыновней любви к Юджину, часть которой обязательно самопроизвольно перейдёт к Киму. Поскольку этот Ким успешен, несомненно, обладает обаянием, умом, внешностью, что может определённо привлечь Максимилиана.
Для неё её Юджин будет всегда живой. И ни в коем случае не будет забыт женой и сыном. К сожалению, как бы доходчиво она не объясняла Киму свои веские аргументы по поводу своего видения этой щекотливой темы, он не может, вернее не хочет её понять. Возмущается, удивляется, относит это её категорическое несогласие к капризному женскому упрямству. И эти её основания считает надуманными, несерьёзными. Ещё одно обстоятельство её заботит. Ей нужен Ким. Да, она скучает. Она неспокойна. Знает определённо, он любит свою семью. А её, наверно, нет. Может и скучает она только от одиночества?
…Да, Берта звала на ужин. Сабина отправилась на кухню. Почему так рано ужин? Да она сама же наставляла Берту о часах ужина. У неё появился аппетит, как появилась в доме хорошая повариха. И что за ужин сегодня был у Макса? Одинокий её мальчик…

Глава 29

Фру Йоргенсен – секретарь, показалась в дверях кабинета, чем нарушила ход его мыслей. Ян недовольно поднял голову с вопросом во взгляде.
– Господин Ларсен. Ваш адвокат на проводе.
– Соединяйте. Я давно жду этого звонка, – снял трубку, уверенный в новом фокусе этого, чёрт бы его подрал, Олафа.
– Господин Ларсен, вы меня слышите? – по тону адвоката Ян убедился в своей уверенности в очередных провокациях недоумка Олафа. – Суд снова отложен, ввиду неявки ответчика.
– И снова на десять дней? – Ян про себя крепко выругался.
– Да, но дальше будут рассматривать дело без ответчика. Вот такие дела, господин Ларсен.
– Ну, что же, думаю, наш вопрос будет решён положительно, то есть, в пользу моей дочери. Хочу напомнить, фамилии она, менять не станет, предпочитая с дочерьми остаться на одной фамилии. Жду от вас положительных результатов.
Адвокат что-то ответил, видимо согласился с заключительным словом. Ян быстро разъединился. И вновь отдался своим невесёлым размышлениям. С разводом дочери никаких непредвиденных решений он не ожидал. Ну, что ж десятью днями позже, но вопрос решится, наконец.
Размышления его касались, в первую очередь, по поводу сына. Он себя спрашивал, почему так получилось, что в результате, он предал своего кровного сына? Эти две женщины – сначала Сабина, после жена – Марта, обвели его вокруг пальца. Интересно, как женщины умеют логично, в свою пользу, решать проблемы. Мужчина, это он – Ян, должен и с той и с другой соглашаться. Нет, хватит, он не будет выглядеть глупцом… Значит так: – в этот момент снова заглянула секретарша. С виноватым лицом, напомнила о назначенном через полчаса совещании его двух замов, аудитора и юриста. Ян поблагодарил. Просил эти полчаса его не беспокоить.
Да, на чём он остановился? С этими семейными, личными делами, он стал забывать о производстве…
Да, он принял решение не в угоду ни той, ни другой.
Значит так: снова мысленно повторил – Сабина просила не открываться сыну в отцовстве. В ближайшее время он нарушит своё слово. Это будет правильно. Правильно, с точки зрения порядочности, честности. В общем – морали.
Дальше, Марта желала порадовать дочь завидным женихом. Нет, не должен его сын жениться на женщине с двумя детьми и тащить их к себе в Чикаго. Сын молодой человек и успеет жениться на молодой девушке. Пускай даже без образования, но преданной, любящей, умнице. Это так.
Несмотря на его отцовскую любовь, привязанность к жене и внучкам, не следует злоупотреблять его преданностью семье и, в частности, Марте, которая его серьёзно, непростительно обманула, даже в угоду отцу.
В общем, Ян, чего опасалась Марта – передумал. Он не готов играть роль чужого для своего сына. Найдёт себе Грета мужа. Обеспеченного, порядочного, возможно тоже разведённого, или даже вдовца. Постарше Максимилиана и в своей стране.
В том случае, если Марта из мелкой мести расскажет Грете о тайне её рождения, он согласен, если Марте станет от такого шага легче. Всё. Решение его окончательное. И эти две женщины поймут, в конце концов – ПРАВДА в их случае необходима ему и сыну. Почему он раздавал своим женщинам обещания? Просто не было времени все эти щепетильные вопросы обдумать. Да, не было времени. Спешил угодить и той, и другой. Давал обещания спонтанно…
Он позвонил. Фру Йоргенсен открыла широко двери кабинета, и его ответственные сотрудники заняли свои постоянные места за длинным столом в кабинете своего хозяина.
Вопрос будет стоять о краткосрочном кредитования в банке, и, возможно, увеличении объёма продажи акций, в целях дальнейшего расширения их производства. Такое предварительное решение необходимо для обсуждения, назначенного на конец недели, Совета Директоров.

* * *
 Грета свободна. Брак с Олафом расторгнут без его присутствия в суде. С вопросом о детях суд вынес частное определение. Дети остаются с матерью, но никаких преград для контакта с отцом не ставится. Вопрос о материальном обеспечении девочек и матери решился в пользу матери. Однако, в десятидневный срок ответчик может опротестовать решение суда.
Билет на полёт Копенгаген (Каструп)–Чикаго (О’Хара) получен. Время полёта 15 часов 30 минут. Беспосадочный. Причём, последний, с этой компанией. И вообще, как ей стало известно, надёжнее лететь через Париж, или Франкфурт. Тем не менее, она очень всеми этими подвижками довольна. Только настроение родителей не очень… Мама тоже должна быть довольна, наверно и отец тоже. Но не видит она ладных отношений между родителями. Как это было пару недель назад. Папа тогда проявлял к маме большую любовь. Мама радовалась. Теперь же, отец как-то замкнулся. Всё ему некогда.
 Максимилиан звонил всего раз. Будет встречать. С девочками вопрос улажен. На сегодняшний день Грета занята своим гардеробом. Выписала несколько моделей платьев от Пьера Кардена, брючного костюма от Сен Лорана. Ещё неизвестно, подойдёт ли.

 
Глава 30
 
Всё позади, всё позади... Время надежд закончилось. Пришла заурядная действительность. Этот совсем небольшой промежуток времени вобрал в себя гамму событий. Разочарование, беспокойство, раскаяние – эта полифония эмоций надолго застрянет в ней мёртвым грузом, не даст её душе покоя, оставит в ней след, и депрессия, диагноз так непонятный матери, сведёт её жизнь к необратимым, сакральным последствиям…
….Она устала от полёта. Наконец, встреча…Максимилиан издали махнул с приветствием, быстрым шагом подошёл, взялся за ручку её объёмного кофра, протянул ей свободную руку, слегка пожал, отпустил. Он улыбался. Грета отметила – улыбка была дежурной, заранее заготовленной. Нет, об этой встрече и улыбке она вспомнила после, а тогда, она радовалась встрече за двоих. В машине, эти километры от аэропорта до дома Макса, он всё рассказывал и показывал. Она тогда узнала про теперешнее название аэропорта в честь американского аса 2-й мировой. И ещё, про строительство скоростной железной дороги Чикаго – аэропорт О’Хара. Тогда эти 27 километров покажутся одним мигом… Ещё о погоде… О сегодняшнем Сочельнике и завтрашнем рождественском празднике. Сидели они вдвоём на заднем сидении. И тут она поняла, что, то тепло, что исходило от тональности его слов, во время телефонного общения, куда-то испарилось. Женское чутьё подсказало ей – он несвободен. Ну, а дальше, через пару дней этот телефонный звонок из дома… С билетом всё решил Максимилиан. Она ни минуты не задумывалась – лететь домой, или ждать новые страшные известия из дома. Максимилиан, как она поняла, из уважения и дружеских чувств, советовал хотя-бы сутки подождать новых сообщений. Нет, она и не мыслила там оставаться, чтобы сходить с ума по своей девочке. Да, это судьба. При всём том, она понимала, Максимилиан ей хороший друг. Только и всего. Сердце его занято другой. Она совершила непоправимую ошибку и результат – унижение, самонадеянной глупой тридцатилетней женщины.

* * *
Папа встречал во Франкфуртском аэропорту. Она издали увидела понурого отца, и сердце её заколотилось чёткими ударами, так, что пока стремительно шла к ограждению встречающих, она слышала эти удары и, они гулко резонировали в голову.
– Ну, здравствуй дочка. Пожалуйста, успокойся. Кларочка скоро будет в полном порядке. Это только слово такое страшное. Многие дети переболели менингитом без всяких последствий. Высокая температура держалась всего пару дней, и того меньше. Может и напрасно мы с мамой подняли панику. По правде говоря, и не думали, что ты так быстро сорвёшься. Теперь уже всё позади. Ей гораздо лучше. Оказалось, была самая лёгкая форма. Он обнял Дочь, поцеловал в щёку. Однако, встреча была холодной. И у того и у другого не было оснований радоваться.
– Она уже дома? – уже спокойнее задала вопрос и на время забыла о неудачном своём путешествии в Штаты.
– Нет, Грета, рано домой. Должно быть соблюдено время. Следует ещё пройти кучу анализов, не стоит торопиться с выпиской, В больнице она под строжайшим наблюдением. Тётя Этель и мама навещают. Кларочка находится в инфекционном отделении, так что, видеться можно только через стекло. Девочка в отличном настроении. Читает. Но книги оттуда забирать уже нельзя. Завтра повидаешься с Кларочкой. Слава Богу, наша Лиз здорова. Она тоже на карантине.
– Папа, что за причина, где она могла подхватить этот менингит, это, как я понимаю, воспаление мозговой оболочки? Такой страшный диагноз…
– После всё узнаешь от лечащего врача. Наш самолёт на Копенгаген через полчаса, следует торопиться. Да, багаж ты собрала весомый, – глядя на чемодан констатировал Ян.
– Папа, грех тебе смеяться… Я очень страдаю. Ругаю себя, что так стремилась к этой поездке. Сидела бы дома и Кларочка была бы здорова…
Ян был задумчив, и его настроение не располагало к разговору. И в копенгагенском самолёте они молчали.
На стоянке аэропорта Каструп их ждала машина. Ян уложил чемодан в багажник. Сел за руль. Слабый шум двигателя сопровождал тяжёлые мысли отца и дочери. Яна – о нехорошей новости, что не решался рассказать дочери; Греты – о своём невезении и там и здесь, поскольку считала себя виноватой в болезни дочери. Только поздно вечером они подъехали к усадьбе родителей.
 
* * *
 Грета наверху в своей девичьей спальне, на своей кровати. Рядом, на детской, её ненаглядная Лиз посапывает. Она очень устала. Но, не заснуть ей. Завтра она увидит свою Кларочку. Какое счастье, что у неё есть её сладкие девочки и дорогие родители. И никто ей не нужен. Обойдётся без этого американского учёного. Он, прощаясь, поцеловал её в щёку братским поцелуем. Она никак не отреагировала на такое его прощание. Просил позвонить из дома. Наверно внутренне доволен, что так получилось. У него есть с кем отметить этот праздник. Она сосчитала, в воздухе провела без малого 18 часов. Это много. И ещё вспомнила попутчика. Места рядом. Она тогда была подавлена и выглядела плохо. Но заинтересовала этого мужчину. Старался её как-то развлечь. Всё время с вопросами и о себе тоже. Слушала его, но не слышала. О чём это он… Так что и не помнит – или он живёт в Чикаго, – нет, не может быть – не в ладах с английским, или по делам службы, а постоянно в Германии. Просил телефон. Продиктовала. После, во Франкфурте, забыла про него, куда девался? Симпатичный, тёмноволосый. Позвонит, не позвонит… Ей, после всего этого унижения, никто не нужен. Мама была взволнована, встретила их с папой на веранде. Продрогла, ждала больше часа. Во время ужина обратилась к отцу с такой фразой: «Она уже знает?» Папа покачал головой. Интересно, о чём это они? Кларочка идёт на поправку. Лиз здоровенькая. А что карантин, так это такое правило… Грета так и не переспросила, о чём это она должна знать…

* * *
Утро было солнечное. Лучи пробивались сквозь жалюзи. Спала она долго. Лиз уже в своей кроватке не было, наверно мама забрала девочку. Так бы и лежала, и лежала. Совсем не хотелось подниматься, не хотелось никаких разговоров, никаких вопросов… Сегодня обязательно повидается с Кларочкой. Господи, как она могла остаться там, когда узнала такое, о своей старшенькой. Родители и не настаивали на её прилёте. Только сказали о неожиданной такой серьёзной болезни… Даже, если бы она понимала, что Макс доволен её прилётом, даже, если так, она любит своих девочек во сто крат больше, чем этого Максимилиана. Она уже перестрадала. Всё. Больше никаких мыслей об этом длинном парне. И звонить не будет. Да и ни к чему ему её звонки. Отзвонились. И она столько ночей потратила на эти ни ей, а ему нужные звонки. Видно именно тогда он испытывал одиночество… И она скрасила ему эти ни часы, ни дни, а месяцы. Скрипнула дверь. Грета повернула голову и глаза в глаза – мамин печальный взгляд.
– Грета, как ты? Слава Богу, дома… Поедем сегодня к Кларочке? Тётя Этель звонила. Скоро приедет. Там тебе было плохо, это я поняла, как ты позвонила в первый день. Я правильно поняла? Плохо?
– Мама, не надо об этом. Не время. Не хочу… Скорей бы Кларочка была уже с нами. Я перенервничала. И такой длинный полёт… вчера вы с папой что-то там говорили о каких-то делах, что я должна знать… Это о чём речь?
– Грета, то, что я тебе сейчас скажу – это напрямую не должно тебя касаться, но, тем не менее, мы с отцом сожалеем об этом из ряда вон выходящем случае…
– Как это – «напрямую не должно касаться»? Я слушаю, говори, – она вперила глаза в глаза матери и, для обеих, время как остановилось. Грета в мыслях о своём унижении, там, в Чикаго; Марта – почему не Ян, а она об этих новостях…
Прошла минута – Марта заговорила, и с первых её слов, мысли Греты о себе, несчастной, отступили.
– Грета – произошло непоправимое… Олаф стрелял в Тамару и в себя. Пару дней назад. Олаф пострадал меньше. Он в госпитале. Тамара в реанимации. Никаких подробностей. Пресса тоже, об этом случае вскользь. Только ты не нервничай. Здесь твоей вины нет. Как папа говорит – ни прямой, ни косвенной… – Марта болезненно поджала губы, глядя на спокойное лицо дочери.
 С первых фраз, такого совсем неожиданного сообщения, Грета испытала мстительное злорадство триумфатора-победителя. Но тут же возникло состояние сильной вины перед Олафом, обойдённым уважением и элементарным вниманием. Наверно запоздалое, справедливое нравоучение отца открыло ей глаза на свою негативную роль в измене мужа, в его естественной потребности быть любимым. Бесхитростный, доверчивый мужчина. Меркантильные соображения этой русской он принимал за любовь. Или сам убедился в обмане, или кто-то подсказал… Грете стало, по-настоящему, жаль этого слабого мужчину. Хотелось помочь. Только ни о каком возобновлении отношений не могло быть и речи. Да, она должна пойти к нему в больницу. Поддержать. Он – отец её детей.
 После долгой паузы, Грета обратилась к тихо сидящей у окна матери, в понурой позе – со сложенными руками крест-накрест на животе. Или она дремала?
– Мама, ты меня слышишь?
– Слышу, слышу, доченька. Марта встрепенулась, переменила позу, – немного задремала. Думала, ты вышла из комнаты, а ты всё ждала, пока я проснусь?
– Да нет, мама, я просто думала об этой ужасной трагедии с Олафом.

Глава 31

Н
аконец Сабина вздохнула спокойно. Её мальчик держал её все эти дни в курсе. Естественно, были моменты серьёзного опасения по поводу возможной невоздержанности Макса. Молодая, красивая женщина рядом и не один день, и ночует тут же в другой комнате. А почему не в гостинице? С её стороны это выглядит не совсем прилично. Или теперь молодые люди менее щепетильны и женщину не занимает чувство собственного достоинства? Так или иначе, конечно печально, что так скоропалительно она улетела назад, к больной дочери… Сабина так вчера и не смогла дозвониться до Кима. Только-бы там с девочкой было всё хорошо. Менингит – болезнь серьёзная. Сын тоже озабочен, по поводу дочери Греты. Конечно, её мальчик порядочный, благородный и пригласил эту женщину только из дружеских побуждений. А та наверно решила, что без больших чувств с его стороны не обошлось. Конечно, разочарование… И с дочерью такое…
Ещё подумала – снова там наладились отношения с бортпроводницей. Мать трудно провести… Она нарочно не задавала лишних вопросов, думала, сам скажет. Скажет, скажет, только надо быть терпеливой. Это продолжение отношений совсем не радует Сабину.
Сейчас утро, через пару часов она снова будет звонить Киму. Как там с внучкой, и вообще, соскучилась. Может выберет время и приедет хотя-бы на один день. В этот Новый год она снова одна. Привыкла. Она понимает, Ким занят на своём предприятии и ещё, болезнь внучки … Потому и не вспоминает о своей первой. Как он последний раз ей всё твердил: «первая ты моя» – разве такое забивается?» Сегодня, пока не переговорит с ним, не отойдёт от аппарата.

 
Глава 32

– И как ты представляешь наши дальнейшие отношения? Прятаться? Или предпочитаешь оставаться девушкой по вызову? Что молчишь? – Максимилиан лежал в кровати на спине, руки за голову, следил за суетливыми быстрыми движениями Грейс, уже покончившей с одеванием и готовой к последнему прощанию.
– Макс, ты же знаешь в каком я теперь положении. Да, совершила ошибку. Каюсь. Но где выход? Не гони меня. Мне без тебя очень плохо…. Давай договорим обо всех этих моих делах в другой раз. Теперь я уже буду под подозрением. Дай мне хотя бы недельку, чтобы и ты и я могли найти выход. – Она подошла к постели, – ну…. Макс, поцелуй меня. – Присела рядом. Никаких встречных движений с его стороны… – Всё, ухожу. Что я ему скажу? Где ночевала? – шутливо приникла лицом к одеялу, под которым покоилась его мужская плоть и бросилась вон из квартиры.
Именно так и не иначе он предпочитал продолжать с Грейс свои отношения. Да, его устраивает она, только она, и именно «по вызову». Он не был готов к браку. В своём затяжном холостяцком положении, он отгоняет от себя эти провокационные мысли о женитьбе. Тогда зачем он глумится над ней, зачем это притворство? Эта его игра в любящего праведного страдальца, жаждущего постоянного общества жены и ребятишек. Да, он понимает своё это настроение. Он хочет владеть этой женщиной единолично и именно, когда сам этого пожелает, также и тратить, своё время и средства, порциями. Никакой стабильности. И ещё большой вопрос – видит ли рядом их ребёнка. Эти его ханжеские высказывания моралиста – заурядная мужская ревность. И нечего усложнять жизнь своей подруге. За тот отрезок времени, что они не общались, понял он, то не была любовь. Грейс сама добивалась вновь наладить отношения. И он согласился. Впрочем, может он и не способен полюбить?
Ему как-то попалась обширная статья сексопатолога-аналитика об индивидууме-эгоцентрике, заласканном, избалованном большой любовью близких (родителями, бабушками, дедушками), не способного к любви. Наверно такая парадигма имеет место быть. Да, любовь это в идеале – самопожертвование. Так что определённо – этим чувством от природы наделена только мать. Исключения тоже возможны. Ну, а между мужчиной и женщиной – сначала физическая тяга-страсть; дальше – закономерное стремление к продолжению рода, долг; последний этап – любовь, замешанная на привычке, сопутствующей старости. С такой схемой автора, в отношениях супругов, Максимилиан согласен. В Грете он нашёл и умницу, и прочие достоинства, и только. Ни о каком желании видеть её женой, в придачу с дочерьми, естественно, не было. Мама никак не хотела верить его искренним утверждениям о своём стремлении только духовного общения. А ещё лучше – иметь её родной сестрой. Что целиком зависит от матери. С молодой, красивой Грейс они уже несколько лет близки. Он привык к ней. Только никакого стремления к женитьбе. Это значит, если придерживаться принципа этого аналитика, он не любил и, так может статься, не испытает этого чувства никогда. Наверно в идеале это чувство встречается редко. Думается, сверх меры сильное чувство может даже напугать, следовательно оттолкнуть… И ещё отметил, в любви играет роль гендерная принадлежность. Женщина больше подвержена любви, нежели сильный пол.
Дальше мысли пошли чуть в другом направлении. Так и не дождался он откровений матери. Но, почему? Может так статься, он ошибается? Да нет. Если бы не сочувственные высказывания Маркуса после смерти отца? И почему мать была явно настроена отрицательно по поводу его дружбы с Гретой? Именно в ней он обрёл умного, образованного, сопереживающего друга. Нет, к Грете у него нет ничего похожего, что можно назвать любовью. Да, а почему он решил, что именно Ким его отец? Это решение пришло во время гостевого приезда Кима с дочерью. Конечно, какие-то быстро преходящие замешательства матери, моменты недоговорённости, смущения… Все эти мелочи бросались в глаза ему – сыну, поскольку он определённо знал о тайной завесе, в своём происхождении. Почему мать не призналась Киму или теперешнему Яну о близкой родственной связи его дочери и их сына? Почему? Это глупо. Мама лишает его кровного отца и родной сестры. Ближайший телефонный разговор с матерью будет концом этой никому не нужной интриги. Ему нужна правда. Эта правда должна исходить из уст матери.
 

Глава 33
 
Только во второй половине своего загруженного производственными вопросами дня, Ян, наконец, собрался звонить Сабине. Настрой был весьма воинственный. Он стоял у окна и сосредоточил свой взгляд далеко вниз на соседних голых кустиках, где перепархивали на землю маленькие чёрные пташки с ярко-жёлтыми клювиками – верные спутницы их, сравнительно мягкой, зимы. После подошел к своему столу, позвонил секретарше, попросил перенести встречу с нотариусом на неделю позднее и полчаса не беспокоить. Тут же взялся за трубку стационарного аппарата.
– Аллё, аллё, Ким, ты что так долго не звонил? Как внучка? Встретил дочку? Ты можешь выбрать один день, чтобы поговорить лично… и сколько можно… – она тараторила, не давала вставить ему и слова.
Он перебил. – Послушай, что я тебе хочу сказать. Начну с места в карьер. Прекрати дурить голову сыну. В том случае, если ты будешь упрямиться, придерживаться идиотских мотивов, я нарушу своё обещание и сделаю это за тебя. Поняла? Почему-то уверен, он и сам давно догадался. Не дурак. У Максимилиана есть родители. А ты хочешь оставаться близким человеком сыну в единственном числе. Это вопиющий эгоизм. Даю тебе на размышления неделю. Приеду только в том случае, когда сыну станет известна правда. Будь здорова. – Трубку тут же отправил на место и категорически не желал никаких дальнейших пустопорожних разговоров на тему о сыне.
Она поняла его настрой и воздержалась от дальнейших звонков. Ей хватило того, красноречивого хамства, что он допустил за эти несколько минут общения. Нет, так сразу она не готова открываться сыну. Она будет терпеливо ждать и соображать, как ей обставить это признание, если она и отважится на такой шаг. В запасе целая неделя… Ну почему она должна терпеть от Кима его диктаторский тон, считаться с его желаниями? Откуда он взялся на её голову? Сама виновата. Не дождалась, пока сын улетит в Штаты. Что это за человек, этот Ким – Ян? Да… она поняла, таких людей следует сторониться. Её родной дорогой покойный муж и отец её мальчика – это был человек с большой буквы. Он был святой. Таких на Земле немного, но они есть… Какое счастье, что на её жизненном пути встретился такой прекрасный, умный, красивый человек…
Ещё долго оставалась Сабина в приятных воспоминаниях о счастливой жизни с Юджином. О счастье иметь такого преданного, толкового, умного сына (только благодаря воспитанию любящего отца). С благодарностью в воспоминаниях о создании ей прекрасных условий для безбедной, спокойной её жизни в старости… Она приняла решение больше не звонить Киму. Если сам позвонит, быть с ним сдержанной, холодной и вежливой. Естественно, никакой близости впредь она не допустит. Эти несколько лет, после гибели Юджина, обходилась без мужчин. Зачем нарушила верность мужу? Да, покойному. Но это ничего не меняет. Для неё он живой, пока она жива.
Она накинула на себя куртку, вышла в сад. Походила там взад-вперёд. Стало зябко. Скоро следует поужинать и пораньше в кровать. Спала в эту ночь мало. Дочитывала Сэлинджера «Над пропастью во ржи». «Если вовремя не отложить книгу, сон проходит». Тогда, лет 15 назад, она так и не осилила этот роман. Юджин ей предложил начать эту вещь снова через какое-то время. Сказал, если мировая критика дала положительную оценку, значит, стоит попробовать ещё. На этот раз трудно было оторваться. Дорогой её муж… Всегда прав.
Новая забота. Не везёт ей с садовником и охраной. Вчера отправили его в больницу с желудочными болями. Поехала с ним горничная. Оказалось аппендицит. Сама она тоже в конце весны была оперирована по такому же поводу. Что за совпадения?
Тяжёлые мысли о назревающих событиях не дают ей покоя. Ким так и сделает, как обещал. Сам расскажет мальчику историю его рождения. Грош цена его обещаниям молчать… А что, если действительно сын определённо знал? Маркус вполне мог посвятить в историю его рождения. Тогда, в каком глупом положении она – мать находилась все эти годы. Поскольку сын мог сталкиваться с Маркусом только в детстве, это откровенная беседа могла случиться после кончины Юджина. Именно в те дни, когда они с сыном прилетели из Штата после похорон. Максимилиан страшно переживал и слёзы часто заливали лицо. Его дядюшка хотел таким образом успокоить племянника… Так, с мыслями только на тему о сыне, Сабина уснула.

 * * *
Жалюзи с вечера не опускала. Комната наполнилась солнечным светом. Она хорошо выспалась на этот раз. Лёгкий стук в дверь насторожил. Стук повторился. Крикнула, чтоб входили. Знала, только горничная могла так настойчиво добиваться общения с хозяйкой. Да, на пороге Линда.
– Что, снова телефон? Забыла трубку на кухне… Давай сюда. Кто это? Всё, спасибо. Скоро выйду. – Эти последние слова говорила, приложив трубку к уху.
– Аллё, аллё – скороговоркой подала голос…
– Мама, как ты там? Понимаю, только проснулась. У нас вечер. Я, мама, уже давно хотел поднять эту тему. Думал ты сама мне всё расскажешь…– он замолчал.
Сабина растерялась. Ждала. Она понимала, мальчик не выдержал теперешней неопределённости. Всё из-за этого ненужного приглашения Греты. За время наступившей паузы Сабина успела встать с постели, надеть утренний халат, сунуть ноги в тапочки, сесть в соседнее кресло. После спохватилась, может их разъединили, или сама она нечаянно нажала на какую-то кнопку…
– Мама, куда ты пропала? Ты меня слышишь?
– Слышу, сынок…
– Хорошо, что я уже давно в курсе бережно хранимой тобою тайны. Маркус меня просвящал и в детстве, и после гибели отца. Обидно, что такая, на сегодняшний день, ненужная тайна, так тобою и не обнародована. Особенно, после встречи с твоим другом военных лет… Он, как я понимаю, мой отец, разгадал эту тайну? Или ты сама ему открылась? Во всяком случае, очень было-бы скверно, отнесись я к своей родной сестре, как к посторонней симпатичной мне женщине. Она, я так думаю, ожидала от меня большего. Мама, я не имею права тебя ни в чём обвинять, но здесь во главе угла простая человеческая мораль. Хорошо, что твой сын имеет голову на плечах. Мне нужны были не мои догадки после болтовни Маркуса, но главное, твоё слово. Так что звони отцу и, если он так недогадлив – понимаю, занят на своём большом производстве, то откройся ему. Тогда я обязательно позвоню своей сестре, чтобы быть нам хорошими друзьями. Что касается моего отца, фамилию которого я ношу, я безмерно любил его, люблю и до сих пор скучаю. Всё, мама, пока. Не переживай, и не страдай. Память о твоём дорогом муже Юджине Уитмене и моём отце ни в коем случае таким образом не будет порушена. Я думаю, истина должна быть превыше всего. Целую тебя. Буду звонить.
Их разъединили. Сабина трубку не отпускала от уха и короткие гудки – звонкие и резкие, стучали затянувшейся какофонией в её мозгу. Что же это такое – подумала – они сговорились? Почему так – один за другим?
 

Глава 34

– Папа, скажи, пожалуйста, чем можно помочь Олафу? – Грета оставалась подавленной после посещения Олафа в клинике. Столкнулась там с его родителями. Они совсем не обвиняли её в этой трагедии. Однако чувствовала себя виноватой и соболезновала родителям бывшего мужа.
– Грета, у Олафа есть достаточно состоятельные родители, кстати, и серьёзные связи. Они в силах нанять хорошего адвоката. Думаю, нам не стоит вмешиваться в это происшествие, можно сказать, трагическое. Олаф физически пострадал мало. Промахнулся, поскольку руки не слушались, может и опомнился и не хотел умирать. Кто его знает. Медики обещали выписать уже на той неделе. С этой Тамарой дела плохи. Больше четырёх суток находится в коме. Из советского посольства проявили большой интерес и, я бы сказал, заботу. Просили держать их в курсе. Её родительница уже на днях будет дежурить у дочери. Посол сердечный человек. Только вот, я так понял – эта Тамара прибыла в Данию нелегальным путём. И вовсе не в роли няни для детей. Но – это уже не наше дело. Хотя и вас с Олафом она обманула. Само собой, и сами хотели обмануться: молодая, толковая няня, с хорошим немецким, и недорогая… Я тоже желаю Олафу каким-то образом избежать жёсткого наказания. Возможно, не обойдётся без психиатра. Тогда дело примет другой оборот. В случае принятия во внимание состояние аффекта виновника – это явится смягчающим обстоятельством. Ну, а если случится чудо, то есть, девушка придёт в себя, без серьёзных последствий, это облегчит положение Олафа. Нам пока ничего не известно и не будем гадать. По крайней мере, на сегодня Олаф подавлен, и я бы сказал, неадекватен. Он же тебе ни слова не сказал. Мало того, будто и не узнал… Давай поговорим о нашей героине Кларочке. Как ты её нашла? Наверно ещё недельку там полежит? – Ян поднялся с кресла, заходил по комнате. Это был признак волнения. О чём это он? – подумала Грета.
– С Кларочкой, слава Богу, всё хорошо. Будем надеяться, что Лиз не постигнет такая же участь… Папа, с тобой согласна про Олафа. Мне нечего больше сказать. Пойду к себе. Лиз уже давно спит. Там с ней мама. – Она понимала, отец ещё не готов её отпустить. Потому не встала, чтобы уйти наверх. Она выразительно смотрела на шагающего отца и знала наверняка, разговор будет касательно её полёта к Максимилиану. Наконец, отец остановился перед ней, снова сел напротив и заговорил.
– Грета. Хочу тебя посвятить в одну тайну, тщетно скрываемую Сабиной – женщиной, у которой гостили во Франкфурте, матерью моего сына Максимилиана. Вот такие новости. Ты, естественно не догадывалась. Я тоже не сразу понял… Потому, вероятно, так тускло прошла твоя с ним встреча и, как я понял, ты недоумевала, не ждала такого холодного приёма и странного отношения к себе, когда вы встретились в Чикаго. Я полагаю, Максимилиан тоже в курсе своего происхождения, Только мать его строго соблюдала эту тайну. И эта история могла остаться без изменений, если бы я не вздумал разыскать свою, малолетку-подругу по скитаниям в воюющей Европе. Ты, дорогая девочка, не поняла чисто дружеского отношения к себе, когда вы общались по телефону. Я уверен, в лице моего сына ты получишь хорошего друга. А замуж ты обязательно выйдешь. Такая красивая женщина не может оставаться одна. – Он замолчал, глядя на Грету. После лёгкого шока, она успокоилась.
Только вспоминая конфиденциальный разговор по этому поводу с мамой, она вынесла совсем другие выводы для себя и её чувства к Максмилиану, уверенность в его ответном чувстве разгорелись с новой силой и она, сломя голову, полетела в Штаты. Но пока разбираться не стала. Решила что-то вспомнить, додумать, переговорить с мамой. Она поднялась, подошла к отцу, грустно-задумчиво глядящему в пространство, поцеловала в голову.
– Папа, всё это надо переварить… Пошла спать. У двери обернулась – мама сейчас спуститься в вашу спальню, – улыбка застыла на лице, и вышла. Моментально вернулась и с порога – папа, один вопрос – ты от Максимилиана узнал, что я была подавлена и обижена таким холодным его приёмом? Ответь, только честно. Он тебе звонил?
– Честно отвечаю, улыбнулся Ян – Ни я, ни он, мы никогда не звонили друг другу по простой причине – не знаю его номера и наверно – он моего. Ещё при встрече в аэропорту всё понял. О Кларочке, да переживала, но вернулась ты совсем неудовлетворённая собой. Я прав? И ещё скажу, мы с ним еще не общались, как отец с сыном. О чём сожалею.
– Ян тоже встал, чтобы пойти в спальню. Да, подумал, следует поговорить с Мартой.
– Всё, папа, спокойного тебе сна – Грета окончательно вышла и побежала вверх по лестнице, к себе в спальню.

Глава 35

Ян с неохотой возвращается с завода домой. Марта его избегала. Своим скорбным взглядом выражала большую обиду. Грета у себя, и не навещает родителей. Только внучки бывают в воскресные дни в сопровождении новой няни, нанятой с испытательным сроком.
Ян, естественно, понял. Марта посвятила дочь в тайну её рождения. Кругом эти тайны вконец нарушили жизнь этой семьи. Что же касается Максимилиана и его матери, здесь совсем другое. Весной сын прилетит в Германию и обязательно встретится с отцом. Сабина тоже снизошла, ждёт Кима, даже и в любое удобное для него время.
Ян удивлён явным бойкотом Марты. Она не простила ему, нарушившему обещание не препятствовать, даже способствовать женитьбе Максимилиана на Грете. Хотя у сына никаких таких мыслей и в помине не было. Да, нарушил обещание не признавать сына. Вместе с тем, он привязан к дочери и внучкам. Не ожидал такого подвоха жены. О своей неблаговидной роли во всей этой, из ряда вон выходящей, истории, она, почему-то, забыла. И зачем было посвящать дочь в этот свой обман? Или, каким-то образом, в её понятии, виноватым оказался Ян? Истинно бабский ум. Прекрасно. Если в скором времени они трое не соберутся и не придут к общему желанию жить дальше, он примет решение уйти из семьи. Он вернёт свою истинную фамилию и готов к финансовому решению их с Мартой развода. В этот воскресный день он навестит Марианну и расскажет о своём решении. Как она на это посмотрит.

* * *
– Ян, ты прости меня, дуру.
Он открыл глаза. Спросонья не сразу понял, откуда голос. Может, показалось… Повернул голову, справа от его кровати Марта. Стоит в виноватой позе, голову опустила, перетаптывается с ноги-на ногу.
– Наверно поздно что – то исправить? Почему молчишь? Не знаю, что на меня нашло. Всё рассказала Грете. Теперь она в обиде, почему от неё скрывали, почему допустили такой обман…
– Марта, что ты мелешь, причём тут я? С какой стати ты примешала меня к своей беспардонной лжи. Это я должен был метать молнии и подавать на развод. А вы с Гретой нашли виновника, её неразделённой любви, в моём лице. Потому, я ещё подумаю, стоит ли оставаться в семье, где жена, с которой прожил не один десяток лет и дочь, желанная, любимая с пелёнок, считают тебя чужим и не желают общаться. «От неё скрывали, допустили обман». Она – что, серьёзно считает, что я в изначалии знал твою, Марта, коварную ложь? Или она решила назвать моим предательством, тот факт, что, отказываясь от сына, я должен был сдержать слово и всё, отпущенное время на этом свете, скрепя зубы, не услышать слово «отец» от единственного сына? Да, виноват. Сгоряча пошёл на поводу у тебя. Согласен был обокрасть себя и Максимилиана. Потому, я пока не решил, останусь ли в семье, где легко и просто решаются двумя совсем не умными женщинами, признавать или нет, в дальнейшем, отца семейства… Всё, я высказал своё мнения на этот счёт. Своё решение сообщу на этой неделе. Можешь поставить Грету в известность. Больше тебя не задерживаю. Я должен идти в душ и собраться в офис. Что придумали… чтобы месяц игнорировать мужа и названного отца… Я ещё обязан был поставить Грету в известность, что она не моя кровная дочь. Кстати, об этом факте я узнал только в те дни, когда Грета засобиралась в Чикаго. Напридумывала себе большую обоюдную любовь. Дальше – разочарование и в результате виноватым оказался я. И ты, Марта, хороша. Решила остаться под старость лет в одиночестве. Грета найдёт себе мужа. А ты, милая, так и будешь коротать свой век одна-одинёшенька…
Марта разразилась рыданиями. Ян встал с постели, прошёл мимо плачущей Марты, слегка похлопал её по спине, вышел из комнаты.


Глава 36

Весна на пороге. Их семейные разборки ощутимо отразились на работоспособности Яна. Кадровые, производственные вопросы требовали вдумчивого подхода, ясной головы. Потому в этой области были допущены ошибки и пробелы. Его постоянный контроль ослаб.
На сегодня Ян полностью отдан работе и результаты налицо. Наладились деловые связи с Японией. Утраченные с десяток лет, с Канадой. Авторитет их завода значительно возрос. Увеличение заказов позволило пойти на расширение производства, приём большой партии рабочих, тем самым, избавив на порядок страну от выплаты по безработице. Однако он не торопится с завода домой. Да, они трое осознали пагубность таких отношений. Теперь Грета с девочками по-прежнему обедает у них по воскресеньям. Тем не менее, внутрисемейные отношения сильно изменились. Мать с дочерью объединились, и Ян определённо стал третьим лишним. Кларочка тоже стала совсем взрослой и больше не висла на шее у дедушки. За эти месяцы Ян несколько раз ночевал в общей спальне. Ему была близка Марта по-прежнему, только он чувствовал её полное отторжение и понимал, чьё-то влияние довлеет над ней. Очевидно дочери. Ему горько было это всё сознавать, и только на производстве он чувствовал себя на своём месте. Уважаемым, всем доступным, деловым хозяином.
Странно, что дочь, воспринимая его, как своего умного, делового, авторитетного отца, после ненужного откровения Марты, стала ему чужой. У них теперь какие-то секреты по поводу нового увлечения Греты. Будто познакомились в самолёте. Только Марта против этого парня, поскольку он русский, плюс футболист. Ни этой национальности, ни этой, так называемой работы, Марта не приемлет. В несколько минут ему это наговорила Марта, до прихода Греты к ним на обед.
Во время обедов разговор за столом ограничивался, в основном, погодой, и вкратце, об успехах девочек в учёбе. Всё. Да ещё иногда поднималась тема Олафа. Тот всё ещё в тюремной лечебнице. Пострадавшая пришла в себя, оставалась на лечении месяц и выехала в свою Сибирь.
 Эти воскресные традиционные обеды совсем не походили на те, недавние… Встречи проходили в атмосфере обязательного, не нужного, даже досадного ритуала. За столом постные лица, никакого весёлого детского смеха, никаких мудрых наставлений отца семейства. В общем, семьи – близких долгие годы – родителей, дочери, девочек – уже не стало. Все они тяготились этими воскресными встречами. Грета задавала тон. Не в её характере смириться с теперешней её ролью падчерицы.
Марианна на все эти новости реагировала по-своему «Давно следовало ему – красивому, толковому понять – что это за фрукт Марта» Она же была против его женитьбы на страшненькой, заневестившейся Марте. Не послушал. Он-то знает, тут сыграл, не последнюю роль, её отец.
До мая Ян останется в семье. Мог бы и снять хороший номер в самой лучшем отеле. Однако не стоило уходить таким образом. Сначала уведомить Марту о разводе. В общем-то что разбито, того не склеить. Потому, Ян принял твёрдое решение – разойтись. Не устраивает его быть отвергнутым квартирантом. Сам от себя скрывал, как ему была дорога семья. Но… теперь и его сердце охладело. Он считает, определённо, Гретина ревность Яна к сыну сыграла здесь основную роль. Хотела она быть единственной, а тут, откуда ни возьмись, родной сын. Значит – любимый, а она неродная…такое пережить нельзя. Не учла она этих десятилетий, что Ян чувствовал к ней – родной дочери. И сейчас, душа его не спокойна. Только уже у них ничего не получится. Марта постаралась. Не Марта, то Сабина могла также открыть Грете глаза. Он в этом тоже виноват, открылся Сабине именно, в угоду дочери, понимая, как влюблена она в Максимилиана. Кто их знает, этих женщин? Возможно, Сабина бы молчала? Их сам чёрт не разберет. Хитры, ревнивы, если даже и умны, но с глупостью в большой дружбе. Его семье, он знает определённо, без него будет намного хуже. Была сплочённая семья, осталась пустота, именно благодаря женской глупости. Ему бы быть в позе, когда узнал о таком обмане жены. Он поступил разумно. А эти двое решили остаться дамами одиночками с гордо поднятой дурной головой.

 
Глава 37
 
Скоро неделя, как Ян гостит у Сабины. Ждут из Штатов сына. А тот всё откладывает. Настроение Яна, неважное. Он, никак не поймёт себя. Почему так тоскует о бывшей семье? Даже Сабина высказала своё удивление – в чём дело? Почему такая грусть в глазах? Молчит, не поддерживает разговора, уединяется в саду. Трубка у уха то справа, то перекидывает налево. Звонки с производства и его обратная связь. Она уверена, такое сообщество его больше устраивает, чем женщина – мать его сына. И что же? Бесконечная телефонная связь с директором, замами, начальниками цехов продолжится и при сыне? Сегодня тёплый солнечный день. Дождя не предвидится. Сабина вышла к Яну в парк. Застала его на их с Юджином скамейке, улыбнулся, пригласил сесть рядом.
– Ну что с тобой? Ты что такой печальный? Ничего, слава Богу, страшного не произошло. Нельзя же так переживать развод. Не по твоей же вине… Понимаю, привык к своим близким, к укладу жизни. Это следует пережить и успокоиться. Опять же, повторяю, твоей вины в том нет. Ну если они не хотят тебя видеть рядом, что поделаешь? Странно, после долгой совместной жизни… Оказалось, ты им совсем чужой…Только они тебе не чужие… Так надо понимать.
Сабина печально глядела на Кима, понимала, он ей дорог, но была обида, взаимности она не чувствовала…
Телефонная трель – громкая, без мелодии заставила Сабину вздрогнуть. И в воскресенье покоя нет от этих заводских – подумала. Ким спокойно, достал из куртки свой телефон – такой большой, с антенной сверху – поднёс к уху и сразу сильно посерьёзнел. Слушал недолго, его ответ возмутил, насторожил женщину.
– Ким, ты что, собрался к себе на завод, в воскресенье? И что там произошло? – сильная обида за себя, больше за сына не дала дальше говорить. Она встала, кинулась в дом. Ким медленно шёл за ней. В большом напряжении, переступил порог дома и схватился за сердце.
 Вызванная Сабиной «скорая» купировала боли. Рекомендован постельный режим. Нужна кардиограмма. По всей вероятности приступ стенокардии. Сабина уложила его в своей спальне. Не отходила от спящего Яна, страдала от боли душевной и теперь сердечной этого дорогого ей человека. Телефон убрала подальше. Через небольшое время с трубкой Яна вошла горничная, сказала: «там женщина плачет…» Сабина подала голос. Из трубки вперемешку с всхлипываниями, женщина, наверно Грета, умоляла отца приехать к умирающей матери. Такого события Сабина не ожидала.

* * *
Ян проснулся очень рано. Несколько секунд находился в прострации. Быстро пришёл в себя. Вспомнил вчерашнее и тут-же принял решение немедленно связываться с Гретой. Глазами искал одежду. Вспомнил, помогла снять брюки, скинуть куртку, Сабина. Тусклый свет пробивался сквозь складки жалюзи. Понял, он в спальне Сабины. Где же она сама? Или ещё не проснулась и спала наверху? Он встал. Боли в сердце прошли. Вышел в большой холл. В доме тихо. Этот парень – садовник ещё спит. И прислуга ещё не пришла… На стук в первую гостевую комнату наверху вышел полуодетый пожилой мужчина. Спросонья не понял, что здесь надо этому господину. Сабина ночевала в комнате, где остановился Ян. Он вошёл без стука. Она спала в его постели. Сразу проснулась.
– Ким, зачем ты встал? Тебе следует не подниматься хотя бы пару дней. – «она спросонья выглядит божественно», про себя отметил. Однако, тут же, строгим тоном потребовал свою одежду и телефон. Позвонил Грете. Она уже не плакала, только очень просила поспешить. Он и так спешил. В аэропорт вызвалась провожать Сабина. За рулём этот садовник-шофёр. Он навёл Яна на нехорошую мысль… Но пока об этом молчал.
Самолёт, которым летел Ян отправлялся рано утром и они спешили. Благо рейс оплачен в два конца, и свободное место было в наличии. Погода благоприятствовала.
– Ким, а как же Максимилиан? Ты что, не хочешь встретиться с сыном? – пустила слезу грустная Сабина.
– Прилечу снова. Пускай этот вопрос тебя не беспокоит. Я больше заинтересован в этой встрече. Меня тревожит состояние Марты. Хочу, чтобы там не было никаких серьёзных потерь по причине выяснения этих неоправданных запоздалых родственных связей. – Он грустно улыбнулся. Заглянул ей в глаза, взял руку, приложил к горячим губам.
Она притихла счастливая, вновь и вновь ощущая эту ласку. Через секунду схватилась, – Ким, почему губы горячие? У тебя температура… Как ты себя чувствуешь? Ты, пожалуйста, побереги себя. Видишь, как ты всем нужен. Обязательно ложись там на обследование. Врачи сказали – возможно, стенокардия, а если микроинфаркт? С такими диагнозами шутки плохи.
Она не умолкала. Говорила, предупреждала, наставляла всю дорогу до аэропорта. Перед расставанием он обнял её, провёл губами по макушке.
В Каструпе его ждала машина с шофёром. Грета в больнице. Марта его ждёт, если будет в состоянии после дороги. Он иначе и не мыслил. О своём заводе за эти пару дней вспоминал редко и не принимал звонков. За решениями производственных вопросов отправлял к директору и главинжу.
Наконец, он у постели Марты. Она лежала в полном сознании. Он читал в её глазах радость, любовь и счастье. Наклонился, поцеловал в щёку. Откинул с лица неприбранные волосы. Подправил подушку. Грета в стороне лила слёзы.
– Папа, ты знал. Мы без тебя никто и ничто. Мы любим тебя и ждём домой. Больше мучить не будем. Ты же сам болен. Мне звонила Сабина, чтоб берегли тебя. Будем, будем беречь..– подошла к отцу, обняла, неловко поцеловала, куда-то в глаз или нос. Глаза Яна повлажнели. Он сдержанно улыбался.


Глава 38

Невроз сердца – такой диагноз поставлен Яну после тщательного обследования. Требуется покой и ещё раз покой. Рекомендовано философски относиться к жизни и обязательно навестить невропатолога. С таким напутствием распростился с Яном пожилой доктор частной больницы где, по настоянию своих женщин, он находился трое суток. Родственники были предупреждены. Подобные приступы могут привести к стенокардии. В семье мир и благодать. Преданы отцу, берегут его покой. Марта после микроинфаркта оправилась достаточно быстро. Состояние её сердца требует постоянного контроля.
 Грета снова влюблена. Этот русский, советский футболист, нападающий известной Советской команды, её покорил окончательно. Их сердечные отношения стремительно набирали силу, и теперь стоит вопрос о его женитьбе на иностранке и решать этот вопрос, по-видимому, предстоит не один год. Советский Союз – это тебе не те демократические страны. Там свои законы. Только этот симпатичный русский парень не отступит. Ну, что ж, периодически станут менять страны проживания. Плохо, Грета категорически не хочет уезжать из своей страны в такую закрытую страну, как Советский Союз. Она гостила пару недель в Англии, где проходил запланированный матч между СССР и Великобританией.

 * * *
Ян доволен. Без него производство не остановилось. Так Марта шутила над ним, когда он не в меру был поглощён своим приобретением. И на заводе сельхозтехники акции поднялись в цене.
В остальном – личное. Ян не свободен от нехороших мыслей, что его занимают пару недель. Есть большое желание прояснить обстановку в Сабинином доме. Во всяком случае, он обязан это выяснить, поскольку он отец их общего сына и ему не безразлично, какие планы на будущее роятся в голове одинокой, красивой Сабины. Вопрос достаточно банальный – перемещение садовника-шофёра с нижнего этажа для прислуги наверх, в одну из гостевых комнат. Яну показалось такое решение хозяйки странным. Этот щепетильный вопрос никак не решался задать Сабине. Как он понимал, ответом её будет ложь. Но какая? Что она вздумает ему наплести в своё оправдание? Возможно, здесь нечто серьёзное. Надоело ей коротать свой век в одиночестве. Она ещё не старая и может выйти замуж… Нет за этого садовника – нет. Или, самое оптимальное в её положении – тайное сожительство. Потому, она никогда не сознается в связи с этим мужчиной и будет бессовестно лгать. И ещё поставит Яна на место за глупые вопросы, приписывая его подозрение ревности. Однако, принимая во внимание возраст садовника-шофёра, стоит выбросить из головы этот, набивший ему оскомину вопрос, и помалкивать. Скоро он летит снова во Франкфурт на встречу с сыном. Постарается ни при каких обстоятельствах не вмешиваться в её личные дела. Конечно, сам себя он понимал – да, действительно его подводит ревность. Но он любит Марту и не собирается с ней разводиться. Всё. Конец этим дурным мыслям. Личные обстоятельства Сабины его не касаются.

 * * *
 Копенгагенский самолёт приземлился во Франкфуртском аэропорту и катил по бетонке, подбираясь ближе ко входу в аэровокзал.
Невольное волнение охватило Яна. Он не сообщил о дне своего прилёта. Как-то, пару дней назад, из телефонного разговора Сабина могла знать дату. Задумал, в том случае, если сын, да ещё и с матерью будет встречать, тогда… Тут же перебила мысль – «И почему бы ей не проветриться? Сидит – сиднем на своей вилле….»
И вот он у трапа. Стюард приветствует с приятным полётом. Пару десятков шагов до дверей, за которыми встречающие... Багаж – сумка, при нём.
Торопливо. Наперерез толпы – Максимилиан. Запыхался. Видно мог опоздать. Обнял отца. Ян тоже, одной рукой – сумка мешала. Снова мысль – «Сабина не приехала» Максимилиан взял сумку из рук отца. Приобнял. Так, в обнимку и вышли наружу.
– Сейчас подъеду. Жди здесь. С сумкой Яна пустился быстрым шагом куда-то в сторону. Ян заложил свободные руки в карманы куртки. Стал ждать. Было зябко. Весна ещё окончательно не вступила в свои права.
Максимиллиан всё никак не решался называть Яна, как того требовали обстоятельства – отцом. Ни то, что не мог, а каким-то образом обходился без такого обращения. Ян приветствовал его словами – «Здравствуй, сын». Такое приветствие, как он понял, несколько удивило и совсем не обрадовало Макса. Но на такие мелочи Ян предпочёл не заострять внимания, поскольку ещё с первой их встречи они прониклись большой симпатией друг к другу. Но эта сегодняшняя встреча, эти его объятия… «Да, – подумал, какое счастье он обрёл в таком солидном возрасте и как славно, что тогда – 35 лет назад, он не погасил своего острого желания обладать женщиной-девочкой и получил через столько лет награду в лице умного, успешного сына».
Белый «ауди» подкатил через пару минут. Встал во втором ряду. Ян поспешил к открытой задней боковой двери. «Почему не передняя?» – миг… и увидел машущую руку в белой куртке. Да, Сабина изволила оторваться от своего насиженного места, подумал радостно, обошёл машину. Уселся рядом. Она подвинулась ближе.
– Как ты, как чувствуешь себя?
Её взволнованный сосредоточенный взгляд говорил ему об искренности и сочувствии.
Ян прятал улыбку, поджимал губы. Был доволен такой тёплой встречей и где-то считал себя незаслуженно обласканным. Макс что-то порывался сказать. Но Сабину перебить было невозможно. Оказывается, она звонила Грете, и не раз. Справлялась по поводу самочувствия Яна.
Тут Ян не выдержал:
– Сабина, убедительно прошу, в дальнейшем никаких звонков. Наконец, ты должна понимать насколько болезненно может реагировать на такой повышенный интерес к моей персоне, Марта. Да и та же Грета. Не волнуйся, если что со мной случится, тебе сообщат немедленно.
– Успокойся, звонить больше не буду – она надула губы и демонстративно отвернулась к окну.
– Мама, ну что за канитель ты развела. Действительно, ни к чему эти звонки к мало знакомым людям… – повернул голову Макс в сторону родителей.
– Сынок, смотри вперёд! – выкрикнула Сабина.
Ян косым зрением всё смотрел на такое близкое лицо Сабины и нашёл её сегодня совсем не в форме. Спрятанные её роскошные волосы под вязаный колпак до бровей делали её похожей на простонародную бровастую цыганку, а стиснутые губы и отрешенное лицо явно усиливали её не располагающий, неинтересный внешний вид. Он протянул руку. Захватил её ладошку. Поднёс к губам. Обхватил спину, привлёк к себе её лицо… Тут же эта ласка умилила её. Слезинка, одна, вторая поползла по щеке.
– Ну, всё, всё. Мир, – улыбнулся Ян. – Макс, когда же ты летишь в свой Кейптаун? И надолго-ли?
– Что сказать, мама настаивает побыть здесь ещё хотя бы недельку. – ответил медленно, не оборачивая головы, – придётся подчиниться. Ещё следует согласовать своё решение с тетей Мадлен. Как-никак она моя начальница…
– Она, как я понимаю, твоя родственница?
– Конечно, всё будет о’кей. Улыбнулся Максимилиан и вырулил на их улицу.
Вечерело. Накрапывал противный холодный дождь. Скоро показалась их светло-коричневая черепичная крыша.
Макс подогнал машину к воротам. Ян помог выбраться из машины Сабине. Калитка моментально отворилась. Пожилой садовник с доброжелательной улыбкой приветствовал гостя. Отступил, пропуская всех. Захлопнул тяжёлые двери калитки. Отворил ворота, загнал машину во двор, и дальше в гараж. Пошёл вслед, в открытые нараспашку передние двери дома. Эта сцена и приветствие именно его – гостя, совсем не понравилась Яну. Он счёл поведение этого человека фамильярным, и тут же напомнил себе, о твёрдом решении не вмешиваться в жизнь матери своего сына.
В холле Сабина оглянулась на Яна – Ты не удивляйся, сказала – у нас тут небольшой ремонт. Хотела до приезда Максимилиана. И твоего тоже. Не получилось… Здесь такое дело: Клаус со своей подругой детства решили пожениться. Поскольку нижняя его комната маловата для семьи, я решила соединить комнату с соседней кладовкой, это не тёмный чулан, там большое красивое окно. Так что у этих в кавычках молодожёнов будет хорошая удобная квартира с туалетной и ванной комнатой, что была у Клауса. И мне хорошо, когда будут они денно и нощно рядом, как было при Маркусе. Правда, Хайке жила у матери. Лишняя помощница в доме по хозяйству тоже не помешает. Я права? Как ты находишь?
 Ян ликовал. Скрыл своё эгоистичное чувство удовлетворённости. На лице полное безразличие. – Тебе видней, только и нашел что сказать, и тут же,– мне где прикажешь поселиться? Там же? Наверху? Он пытался взять сумку из рук сына, что стоял в нерешительности рядом.
– Я снесу. Мои комнаты в другом крыле. Так что, прошу в гости – сын снова обошёлся без обращения.
– В гости обязательно. Только сумку, давай сюда. Сам справлюсь, – сдержал улыбку Ян.
И снова он в той комнате, где после такого долгого перерыва был близок со своей первой. Сегодня он чувствовал себя вполне счастливым и не хотел задумываться о дальнейших отношениях с Сабиной. Он вполне отдавал себе отчёт в том нахлынувшем чувстве, что переживал уже почти год, но знал определённо, уйти из семьи, это значит, оставить свою Марту – некрасивую женщину, старшую по возрасту. Без него она вовсе сникнет, и именно от него зависит быть ей дальше, или превратиться в безликое, немощное существо и вовсе уйти из жизни. Сабина же вполне самодостаточная женщина и, если она и разожгла в себе большое чувство, то до поры. Она тоже привыкла к укладу своей жизни – с воспоминаниями о чудном муже, и с большой любовью к сыну. Без Яна она будет жить дальше. И ещё подумал – все эти пару дней в доме Сабины, он обязан остаться верным мужем, как и в последний свой приезд. И только от неё зависит, будут ли снова они счастливы близостью, хотя бы это короткое время.
Мысли о дальнейшей личной жизни не оставляли его. Он должен, наконец, принять окончательное решение – или оставить всё, как есть, для относительного благополучия Марты, или уйти из семьи и прекратить, как расценивал, положение третьего лишнего в семье, и обрести утерянное самоуважение.
Его сумка у порога, он стоит у окна. Смотрит в тёмный парк и думает, думает... И о своём огромном производстве тоже. Не успел расположиться, и привести себя в порядок перед ужином. Скрипнула дверь. Медленно обернулся. Сабина на пороге.
– Ты что так и стоишь, как поднялся к себе? О чём задумался? Скоро ужин. Поспеши, – она подошла почти вплотную.
Без этого колпака на голове, с веером дивных волос, она стала всё такой же прекрасной. Но он сейчас не был расположен к маломальской ласке. Равнодушный взгляд его серых, под тёмными бровями, глаз, был непроницаем, чужой, и она со словами – Через полчаса ужин. Не опаздывай, – вышла из комнаты.
Их было трое за большим столом. На этот раз Ян решил серьёзно поговорить с сыном по поводу его дальнейшей карьеры, жизни…
Ужинали, молчали. Ян готовился к серьёзному разговору с сыном.
Сначала прислуга подала каждому по мисочке, непонятного Яну, супа. Дальше на большом блюде тонко нарезанные ломти отварной телятины, на другом красный сладкий перец нарезаный вдоль, крохотные корнишоны. Завершил ужин очень вкусный крупяной пудинг, политый киселём с отварными фруктами и чай с крохотными булочками с маком. Ян попросил добавку и Макс последовал его примеру.
– Мама, спасибо. Мы поднимемся ко мне. Покажу свои владения. Согласна?
– Понимаю, без меня. Ну, что ж, согласна, – недовольно пожала плечом Сабина.
Ян поднялся. Подошёл к обиженной Сабине, понуро сидящей за столом, кулаком подпирающей щёку. Взял её свободную руку, прижал к губам, грустно посмотрел в глаза и резко зашагал в сторону лестницы, за сыном.
Уже ночь. Ян лежит с открытыми глазами. Смотрит перед собой. Снова мысли…Остаток вечера после ужина они провели у Максимилиана в его двух больших, хорошо, продуманно обставленных комнатах. Спальня, из неё двери в ванную комнату. Кабинет с большой библиотекой. В отдельном объёмному шкафу книги по его специальности.
Состоялся разговор, к которому готовился Ян не один день, а всё, то время, как понял, после первого знакомства с парнем – Максимилиан – это его сын.
Ян так и не смог склонить сына к переучиванию. Отцу хотелось в лице сына видеть своего преемника. Хотелось сыну безбедную интересную жизнь. Закончить технический или финансовый вуз для любого неглупого, настойчивого парня ничего не составляет. Конечно, без азов планирования, знания производства, маркетинга такой род деятельности не потянуть. Мог бы свою эту науку о пресмыкающихся использовать для себя, как говорится, для души, как хобби.
Нет, не склонил сына на преодоление себя. На возможность почувствовать себя нужным обществу, богатым человеком. Производителя товара, необходимого для жизнедеятельности человечества. Для занятия рабочего, инженерно-технического состава – огромной массы людей, живущих результатами своего труда. Это толковый народ. Это большой пласт человечества на нашей планете и без этих умных руководителей и умелых рабочих рук в наше время технической революции, не обойтись. Ну и что? А ничего… Не подействовало его красноречие на неглупого Максимилиана. Остался он при своих варанах и питонах, только благодаря этим американским родственникам в частности, в лице тёти Мад. Да, ей можно так развлекаться на берегах Индийского и Атлантического, благодаря своему мужу – богатому банкиру.
Незаметно уснул. Проснулся рано. Окна уже светлые. Да, весна и светает рано. Вспомнил о вчерашнем – свои высказывания, сына оправдания… Интересные рассказы об этих непонятных тварях. О его успехе в научной деятельности и признании, как толкового исследователя, отличного учёного. Учёная степень доктор – это тоже немаловажно. К зиме займёт место ушедшего на отдых пожилого учёного, станет зав. кафедрой. Переучиваться нет ни желания, ни смысла. И ещё, он никогда не дружил с точными науками. С интересом занимается научной деятельностью и ездит в Южно-Африканскую республику в их хорошо оснащённую лабораторию. Ведёт курс на двух родственных факультетах в Чикагском университете и эта преподавательская работа ему нравится. На кафедре пользуется уважением. Студенты его признают за своего. Поскольку молод. Им на его лекциях интересно. Бывает у матери в Германии на своей родине раз, а то и два в году. Так что, сказал, не хочет никаких перемен в жизни. Да и ещё – в совершенстве немецкий и английский – это тоже немаловажно. На все эти разумные доводы отцу сказать было нечего. Он согласился с Максимилианом, проникся к парню чувством большого уважения. Подумал про себя, умный, толковый, воспитанный, добрый его сынишка. Спасибо тому полковнику и его матери – Сабине.
На другой день они много гуляли по парку втроём. Погода была отличная. Зелень на деревьях, на кустах сильно расправилась. Солнце припекало. Макс даже снял лёгкую куртку, на что Сабина сделала ему резкое замечание, и ему пришлось снова накинуть её на плечи.
– Вот и хорошо, что не упрямишься. Тётя Эрна часто повторяла в такой ситуации: «Не бойся ветра осеннего, бойся солнца весеннего».
Были нескончаемые разговоры. Темы очень разные. Ким, как всегда его называла Сабина, рассказал о поездке на свою родину в Ленинград. Она, в свою очередь, о мытарствах во время поисков уже в польском Вроцлаве своих родных. Вспоминали с Кимом об их тяжёлых военных дорогах на Запад. Вспомнили и о пропавшем Осе. Она даже запомнила несколько русских фраз. Повторила. Ян сразу и не понял, что это за слова и что за язык… После сообразил и долго смеялся. Смеялись все трое.
Вчера и сегодня они ночуют в доме только трое. Лукас уехал за своей будущей женой в Киль. Строительство Сабина приостановила на эти дни, пока гостили Максимилиан и Ким.
Максимилиан ушёл после ужина сразу к себе. Следовало написать, ни то рецензию, на чью-то кандидатскую, ни то ещё что-то. Ян так и не понял. Обязан был отправить не позднее завтрашнего дня.
Остались они с Сабиной вдвоём. Он, и наверно она тоже, думали об этой предпоследней ночи Яна в её доме. Она ждала от него первого шага. Ян категорически решил отказаться от такого шага. Ещё он думал эти дни о Марте. Тогда, на пике их семейных неурядиц он понимал, эти запоздалые откровения Марты привели к полному разладу их отношений. И когда с Мартой произошел микроинфаркт, когда его призвала скорей домой Грета, он наивно думал – всё встало на свои места. Но он ошибался. Элементы отчуждения проросли корнями в их семейную среду. «Разбитую чашку можно склеить. Но швы будут всегда напоминать об этом. Ян часто мысленно повторял эту фразу. Так оно у них и получилось. Не чувствовал Ян к себе того искреннего, тёплого, главное – родственного отношения, что было во времена своего отцовства. За большой своей работой он не имел времени на такие выводы, не обращал внимания на отношение к себе домашних и в их числе девочек. Но в дороге из дома и теперь, он понимает, жить дальше в прежней своей семье ему некомфортно, сказать правильно тяжело.
Стоит ли говорить с Сабиной на тему его пасмурного настроения? Наверно нет. Потому как, он не готов менять своё место жительства. Или продавать свой контрольный пакет акций…Бросить своё детище, свой большой завод? Нет, с таким решением он категорически не согласен. Он понимает. Марта и Грета отнюдь не в восторге от такой волнительной заботы Сабины о нём, также и отца их семейства об этой, ниоткуда взявшейся, молодой красивой его бывшей любовнице, подарившей ему, под старость лет, взрослого сына.
Всё так, но их семейный микроклимат разрушен самой Мартой. И, почему-то, крайним оказался он, нагло обманутый отец семейства. Не начни он розыски его первой женщины… Интересно и обе внучки общаются с дедом как-то иначе. Все эти мысли переваривал Ян в начале своего пути во Франкфурт. Да, эти мысли не оставляют его, и он устал от этих бесконечных рассуждений, обвинений, сопоставлений…
Она пришла к нему ночью.
Он не спал. Думал. Он чувствовал своё одиночество в кругу всех этих близких ему людей. Странно, его бесконечные измены, даже загулы по неделям с молодыми женщинами, Марта и вся его семья – все они ждали его, принимали его назад, в семью и были празднично довольны его возвращением. Да, тогда Грета – любимая дочь Марты, терпела родного отца и удерживала от каких-то резких движений мать. Теперь Грете он не родной отец. Вот в чём дело. И когда Ян, в категорической форме, как всегда, советовал Грете оставить мысль о замужестве за этого русского футболиста, Грета и не подумала, хотя бы из уважения, прислушаться к его разумным доводам. Да, кого послушаться? Отца нет, а есть самозванец. Вот в чём дело… Нет, так дальше жить он не намерен.
Сабина тихо лежала рядом. Она знала, он не спал. Он размышлял, она не мешала.
Он принял решение. Только так, а не иначе. Больше он не намерен просить подаяния и признания.
 Ян резко повернул к себе женщину, обнял до хруста костей, впился губами в её красивый, чувственный рот, замер на несколько секунд, отринул от себя все тяжёлые мысли, и овладел своей первой женщиной…

 * * *
 Ян не стал ждать окончания своего визита, не остался ещё на один день. Утром он объявил о своём решении Сабине. Сослался на звонок с завода. Максимилиан успокаивал возмущённую свою мать. Ян принял решение и не в его характере что-то менять из-за капризов женщины. Он поднялся к себе наверх, чтобы сообщить дату своего уже оплаченного билета, уточнить часы вылета. Только сегодня.
Накануне ночью он просил Сабину простить за грубость, допущенную им в постели и, чтобы выспаться им обоим, отправил её в свою спальню. Он понимал. Сабина ждала от него ночи любви. Ну, не приняла она во внимание его возраст, а у мужчины бывает и душевное настроение. Наверно ей и объятия с ним дороги. Но ему это было не нужно. Он морально подавлен, недоволен собой, унижен, уничтожен и его независимая натура с обострённым чувством собственного достоинства взывала к принятию судьбоносного, пускай совсем не идеального решения.
Провожали мать с сыном. Было раннее утро и тепло, как летом. Максимилиан вёл молча машину. Они сидели вдвоём. Сабина с утра дулась. Не разговаривала. Глядела на Яна и он хорошо понимал, как она недовольна, как она за такие короткие их встречи сильно привязалась, оценила, прониклась чувством к нему. Себя он так и не мог понять до конца. Марта не выходила из головы и беспокойство за её судьбу, уже без него, его не оставляло. Сабина – другое. Да, такая женщина не может оставить равнодушным и молодого, и…сказать, что без него жизнь её пойдёт кувырком, нет, этого сказать нельзя. Той – старой и некрасивой нужна поддержка, это определённо, но не Сабине. Мысли об этих двух женщинах последнее время не оставляли его. С полпути он отбросил свои мысли. Обнял сидящую, молчаливую, красивую – свою первую. Притянул к себе. Сухими губами прикасался к шее, губам, носу, глазам. Она простила. Она поняла его состояние. Снова глаза, как всегда, заплыли слезами. Он ощущал их солёность. Так бы и ехал он до конца своих дней…

 * * *
Завод. Огромная территория. 35 цехов основного и 15 вспомогательного производства.
Высокие объёмные здания – сборки дизельных двигателей сухогрузов, танкеров, больших морских пассажирских судов. Двухэтажные здания сборочных цехов малогабаритных речных судов. Металлургическое, заготовительное, сварочно-сборочное, механосборочное производства.
Литейный цех, токарный, слесарный, дизельный, термический, электро, котельно-сварочный, столярный, заготовительные цеха. И ряд других цеховых помещений. Изготовление опытных образцов. Экспериментальные мастерские. Отдел технического контроля
Высокие одноэтажные склады готовой продукции. Погрузо-разгрузочные установки. Подсобные помещения. Офисные. Сопутствующие – столовые, душевые, неотложной медицинской помощи. Пожарная часть. Автопарк грузового транспорта с прицепами. Здание конференц-зала. Вот, что такое его завод.
 Потому, при встрече в аэропорту Каструп, когда шофёр доложил обстоятельства пожара в одном из зданий сборочного цеха судовых двигателей для пассажирских речных судов, Ян почувствовал себя плохо, но держался всю дорогу до завода.
Дым валил из двух сборочных корпусов – судовых двигателей пассажирских речных судов, соединённых длинным застеклённым переходом. Тогда и худо стало хозяину, тогда и потерял он сознание ещё в машине.

 * * *
В больнице, куда Ян был срочно госпитализирован, не давали никаких благоприятных прогнозов. Было сообщено жене и фру Андерсен о крайне тяжёлом состоянии господина Ларсена. Первой приехала в клинику Марианна. Ей больше 90 и обслуживающий персонал вынужден был её уложить и вспрыснуть кардиамин. Тут же приехала Марта, за ней Грета. За жизнь матери она тоже беспокоилась. Мать обливалась потоком слёз и находилась, по мнению дочери в прострации.
Из кардиоклиники немедленно прибыл известный в городе профессор – отличный диагност, со своей командой.
Грета тоже не могла удержаться от слёз. Она сидела рядом с матерью и всё пыталась выяснить её психическое состояние. Атмосфера в зале посетителей стояла тяжёлая. Медперсонал вынужден был следить за состоянием двух пожилых женщин. Время тянулось… Никто не оповещал о состоянии Яна и те, кто лил слёзы и надеялся, с каждым часом теряли надежду на спасение дорогого человека. В стороне теснились заводские. С отрешёнными лицами они топтались кругом да около, тихо переговариваясь. То один, то другой, спешили прочь и на их место приходили другие. Все ждали. Надеялись на благоприятный исход. В зале показались три православные пожилые монахини. Они, сложа крест-накрест ладони на груди, читали молитвы о спасении.

* * *
 На панихиде господина Яна Ларсена яблоку негде было упасть. Тёмно-бордовый гроб красного дерева, отделанный золотом, был открыт по православным канонам. Он лежал моложавый, красивый, как живой.
Сначала в зале была тишина скорби. После пошли речи. Выступавшие, близко знавшие покойного, сослуживцы, рабочие. Многие не могли сдержать слёз. Все эти люди знали этого красивого, русского человека – как добропорядочного, сердечного, справедливого, честного, большого умницу. Выступали и представители городской власти с хвалебными речами.
Отпевали покойного в православном храме Александра Невского. Похоронили на фамильном участке семьи Ларсен.

* * *
Марта, после такого стресса, так и осталась не в себе. Иногда к ней возвращались моменты рассудка. И именно во время таких просветов, она рыдала и корила только себя, в смерти дорогого ей человека. Наверно, так оно и было. Так думала Грета. Она сообщила о дне похорон Сабине, и та прилетела с сыном. Была, как каменная. Трагический взгляд в пространство… Показалась страшной, неухоженной цыганкой. Сын – копия отца, часто прикладывал платок к глазам.

* * *
При прочтении нотариусом завещания родным покойного присутствовала семья Ларсена в лице жены – Марты Ларсен (лишённой рассудка), дочери Греты Нильсен, двух внучек – Клары и Лиз Нильсен, сына Максимилиана Уитмена.
Ян Ларсен завещал весь свой капитал (уточнялись источники и сумма) : 1) Сыну Максимилиану; 2) 20 % от всей суммы наследства (только с желанием последнего) внучкам Кларе Нильсен и Лиз Нильсен; 3) продолжать выплату алиментов, в сумме, указанной в обязательстве Яна Ларсена, пожизненно фру Марианне Андерсен.
При чтении Грета закусила губу, бросила укоризненный взгляд на мать, хотя знала, какие миллионы ждут её после смерти Марты.
Через пару месяцев после похорон мужа Марта тихо скончалась, так и оставаясь умалишённой.
 


Мангейм,  май 2015 года.