Попутчики

В иллюминаторе Земля
Кружится, догоняя Ночь.
Попутчик смотрит на меня –
Как будто хочет мне помочь...
Из песни


На конференцию я безнадежно опоздал. Замешкавшись в тесном, затоптанном «предбаннике», неожиданно для себя сталкиваюсь с выходящим из зала профессором Шишковым. Тот недоволен устроителями конференции и, в характерной для него ядовито-скептической манере, перемывает им кости. «Представьте себе, – сетует он, – здесь нет даже проектора для слайдов! Пришлось импровизировать, подбирая материал по ходу доклада!».

Крадучись пробираюсь в полутёмный зал и устраиваюсь на ближайшем свободном кресле. Украдкой озираюсь и не узнаю зала. Окружающий интерьер напоминает хронику 40-х – 50-х годов прошедшего века и будит смутные воспоминания детства. Больше всего помещение похоже на кинозал дома культуры имени Свердлова. Такие же связки деревянных кресел с откидными фанерными сидениями, серовато-бежевая масляная краска стен.

На сцене, за фанерной трибуной, бесцветный докладчик на редкость не интересно, монотонно бубнит тусклым голосом что-то о физиологии тигров. Зал затоплен непреодолимой скукой. С трудом борюсь с зевотой.

Внезапно возникшее ощущение неудобства и смутное беспокойство заставляют обратить внимание на слушателей. Мой взгляд, скользивший по рядам затылков, натыкается на встречный, чрезвычайно внимательный, изучающий взгляд. Незнакомец имеет запоминающуюся внешность – высокий лоб, гладко зачёсанные слегка седоватые волосы, глубокие залысины, нос с небольшой горбинкой. Одет в добротный серый костюм не модного покроя. Но главное, что особенно привлекало внимание – огромные, чуть на выкате, холодного серо-стального цвета глаза.

С напускным равнодушием смотрю по сторонам, но чувствую, что цепкий взгляд незнакомца не отпускает меня и внимание его явно не случайно. Испытывая неловкость и досадуя по поводу собственной мнительности, выбираюсь из зала.

Оказавшись на улице Вайнера, узнаю и не узнаю её. Окружающие дома стали, будто ниже ростом, утратили яркость цвета. Удивляло полное отсутствие, ставшей уже привычной навязчивой рекламы. Театр драмы – на своём старом месте, правда, за его витринами не видно ни одной афиши. Вернулась на прежнее место и памятная чугунная доска с рельефным изображением самого Вайнера, выдающийся нос которого, вновь указывал прямиком на площадь имени 1905 года.

На перекрёстке с улицей Попова я почему-то задержался и тут, из телефонной будки на углу вышел серый незнакомец. «Нам сюда», – сказал он твёрдым начальственным тоном и указал на подошедший вагон трамвая. Я почему-то понял, что не подчиниться нельзя. Едва мы вошли, прозвучал звонок и вагон тронулся.

Трамвай был старинный с деревянными сидениями и ребристым полом. В таких вагонах мне приходилось ездить только в раннем детстве. Кроме нас в вагоне не было пассажиров, отсутствовал кондуктор, но вожатый, очевидно, был, раз трамвай шел. Мой странный попутчик молчал, глядя в окно.
 
Абсурдность ситуации усиливало осознание того, что по улице Вайнера никогда, по крайней мере, на моей памяти, не ходил трамвай! Картины за окном также были достойны удивления. Здания в стиле русского модерна начала 20-го века сменили крепкие купеческие особняки, чередовавшиеся с низкорослыми бревенчатыми избами. Слева проплыли плавные конструктивистские обводы геологического управления, справа показались краснокирпичные стены горного института. Далее трамвай должен был упереться в ворота стадиона «Юность». Стадиона на привычном месте не оказалось! Вагон следовал дальше, без остановок.

«Его еще не построили», – словно прочитав мои мысли, нарушил молчание незнакомец. Я уже и без того догадался, что нахожусь не в своём пространственно-временном отрезке Бытия.

Представившись начальником отдела здравоохранения, серый незнакомец, наконец, посвятил меня в суть дела. В нашей оккупационной зоне на территории Австрии возник очаг неизвестной болезни, которая распространяется подобно эпидемии. На этом фоне усилился неконтролируемый поток оружия, оставшегося после войны, в Африку и далее – в третьи страны. Происходят и прочие нежелательные, а главное – непредсказуемые события.

«Вы, – начальник назвал меня по имени-отчеству, – привлечены в качестве специалиста». Я пытался возразить, что не являюсь эпидемиологом. «А это Вам знакомо?» – начальник извлек из папки тонкую, слегка пожелтевшую по углам брошюру, в которой я без труда узнал автореферат своей диссертации. На титульном листе в качестве второй специальности значилось – «эпидемиология». Возразить было нечего. «Но я не знаю немецкого языка!» – «Вам дадут переводчика. Инструкции получите на месте».

Я поинтересовался, как мне называть собеседника. «Никак! – решительно отрезал он, – нам не суждено длительное общение». Трамвай, между тем, шел уже по местности, больше напоминавшей лес, чем город. «Куда мы едем? – Вообще, это не важно, но можете считать, что едем на аэродром».

Машина, дребезжа, катится по булыжной мостовой. Извилистое ущелье улицы, словно нехотя, раздвигает свои стены. Окружающее не соответствует моему представлению об Австрии, как центре европейской культуры. Глухие закопченные стены с редкими провалами окон. Чёрные, бездонные тоннели подворотен. Гулкие дворы-колодцы. На улицах – ни души.

То и дело попадаются остатки уничтоженной военной техники. Повсюду следы бушевавшего пламени. У очередной подворотни стоят два танка. Один задрал замысловато изогнутый ствол пушки к небу, другой – уткнул его в землю. Порванные гусеницы распластаны по мостовой, словно размотавшиеся обмотки мёртвого пехотинца. Рыжие потёки ржавчины покрывают оплавившуюся броню. Внешние повреждения столь сильны, будто танки сделаны не из стали, а из пластилина. Оставалось только гадать, что за оружие здесь применялось.

В тупике, которым завершалась улица, машина высаживает меня вместе с переводчиком около длинного мрачного здания промышленного типа и, дребезжа на булыжниках, исчезает. Вход в здание только один – огромный дверной проем в торце. Толстая бронированная дверь на исполинских петлях не заперта, приоткрыта внутрь. Через широкую щель ничего не видно – лишь густой, словно тушь мрак. Входить очень не хочется, вся моя сущность сопротивляется этому. Оглядываюсь на переводчика – тот совершенно спокоен, по всему чувствуется, что обстановка для него привычная.

Из полученных инструкций я понял, что проводившийся в закрытой зоне эксперимент, на каком-то этапе вышел из-под контроля, что и вызвало подобие катастрофической цепной реакции среди всех биологических объектов. Поскольку эксперимент явно базировался на опережающих развитие науки технологиях, потребовался специалист из соответствующего времени, обладающий нужными знаниями.

Чтобы загнать «джинна» обратно в «бутылку» надо было раскрыть причину катастрофы, а для этого требовалось шаг за шагом расшифровать весь технологический цикл эксперимента. Учитывая существовавший режим секретности, а также тот факт, что все участники эксперимента либо погибли, либо пропали без вести, задача была не из простых.

В моём распоряжении были разрозненные фрагменты документации, лабораторных журналов, хозяйственных учетных книг, все в основном на немецком языке. Сильно помогал переводчик – биолог по образованию. Постепенно картина стала проясняться. Последнюю точку должен был поставить выезд на производственную базу.

Наши глаза быстро привыкают к сумраку. Большая часть кровли по всей длине здания обрушена. Уцелело лишь сравнительно небольшое помещение в торце, где мы и находимся. Проход вглубь здания завален плитами перекрытий, бесформенными глыбами бетона и крошевом битого кирпича. Тишину нарушает единственный, монотонно повторяющийся звук – словно где-то падают тяжелые капли густой, как ртуть жидкости.

Доступное обозрению пространство заполнено удивительной аппаратурой и оборудованием! Несмотря на разрушения, я без труда узнаю, среди переплетений труб из нержавеющей стали и причудливой формы резервуаров, ферментёры и массивные биореакторы. Такие приспособления, для выращивания биомассы с заданными свойствами, должны были появиться лишь через 40-50 лет! Огромные «ванны» хранили следы засохшей серой пены.

Вид другого приспособления, опутанного толстыми, словно щупальца спрута электрическими кабелями и резиновыми шлангами, заставил волосы на моей голове зашевелиться! Вне всякого сомнения – это был амплификатор, прибор для клонирования ДНК. Он имеет громоздкий, примитивный вид, собран, вероятно, на основе ламповых схем, снабжен радиатором водяного охлаждения. Смонтированный на бетонном фундаменте, он мало похож на современную настольную модель, но, судя по всему, исправно выполнял свои функции. Это означает только одно – здесь проводились опыты, основанные на генной инженерии! Здесь получали неведомые искусственные организмы. Невероятно для данного времени, но – факт.

Собрав свои соображения воедино, и сформулировав основную концепцию эксперимента, я тут же сообщил всё это переводчику. Тот, открыв неприметную дверцу на стене, извлёк телефонную трубку и немедленно доложил всю информацию неведомым слушателям. Сообщение было сделано на русском и немецком языках. Судя по тому, как чётко и раздельно произносились слова, на другом конце провода велась магнитофонная запись.

Донёсшийся с улицы неясный гул заставил меня выглянуть в приоткрытую дверь. Перед входом в лабораторию плотной стеной в виде полукольца стояли странные существа, лишь отдаленно напоминающие людей. Лица их, будто грубо вылепленные из серого теста, ничего не выражали. Вместо глаз чернели рваные провалы. Они не совершали видимых движений, но полукольцо их явно сжималось – уродливые лица приближались.

Облитый холодным потом, оцепенев от ужаса, я не в состоянии сделать ни одного движения! «Быстрее!», – переводчик бросился к двери, на которую уже накатывала серая волна «зомби». Его решительность выводит меня из ступора и мы, что есть сил, наваливаемся на дверь! Бронированная дверь неожиданно легко и бесшумно подалась, надёжно закрыв вход. Щелкнули стальные запоры. Переводчик устало присел на край «ванны».

В помещении нет окон. Единственным источником света была дверь. Но вот дверь наглухо закрыта, а темнота не наступила! Взглянув вверх, я обнаруживаю, что мёртвые до этого момента светильники оживают неверным фосфоресцирующим светом. Зеленоватое свечение пульсирует, постепенно усиливаясь.

«Кажется, мы крепко влипли!». Я обернулся – переводчик внимательно смотрел на меня. Во взгляде его читалось участие и сочувствие. Собираясь ответить я уже открыл рот, но он, улыбнувшись, приложил палец к губам. Оказалось, что говорить не было нужды – мы свободно обменивались своими мыслями. Это было странно, необычно, но удивительно удобно – разговор, который мог занять часы, продолжался считанные минуты, а может быть – секунды!

– Думаете о возвращении домой? Никто и не собирался нас возвращать! Мне кажется что это даже технически невозможно. Относительно настоящего времени – прошлое уже состоялось, но будущего то ещё не было! При любом варианте событий наша с Вами «транспортировка» сюда – путешествие в один конец.

– Почему привлекли именно меня? Ведь я – рядовой преподаватель вуза, не являюсь ведущим учёным.

– «Изъятие» рядового сотрудника не так заметно. А объём и качество специальных знаний, накопленных за несколько десятилетий, вполне достаточен. Представьте, какими знаниями будут обладать «рядовые» сотрудники вузов и НИИ, спустя 50 лет после вашего времени!

– «Привлекают» специалистов, изъятие которых из своего времени не повлечёт серьёзных изменений и искажений будущего. Вот Вы, например, диссертацию защитили давно и ничего нового в науке уже не сделаете. Так же, как и в жизни, тоже – детей вырастили, воспитали, дали образование. Ваше жизненное предназначение выполнено. Вашего исчезновения никто не хватится, ну разве что ближайшие родственники – так ведь без вести пропадают тысячи людей ежегодно.

Эти спокойные слова ложились плотно и давили на сердце, словно могильные камни. Но не согласиться с ними было бы просто глупо. Железная логика не совместима с сентенциями. Обижаться же и сетовать было не на кого.

Я хотел, было спросить, кого ещё «привлекли», но тут же вспомнил профессора Шишкова. Он специалист по регенерации тканей, работает над перспективой создания искусственных органов на основе стволовых клеток. И, вместе с тем, он одинокий человек, без семьи и родственников, поэтому и выбран не случайно.

Возмущенное сознание не хотело мириться с создавшимся положением. Почему? Кто, наконец, эти представители сверхцивилизации, присвоившие себе право выхватывать людей из их жизни? Мой собеседник выдержал небольшую паузу.

– В каждом пространственно-временном отрезке существуют «наблюдатели», корректирующие равномерность развития прогресса. Он не должен опережать своё время, но и не должен сильно отставать. Только не спрашивайте, кто их уполномочил – вопрос философский, а я всего лишь биофизик. Известно также, что существуют географические зоны разломов и стыков тектонических плит, где подобные «изъятия» и «транспортировки» особенно вероятны. Урал – как раз в такой зоне.

Я вдруг подумал, что «переводчик» и «проводник» – понятия очень близкие, а может быть даже тождественные. Будто слепых через дорогу, они переводят нас из тьмы незнания или непонимания к свету познания.

– Вы, наверное, уже догадались, что я тоже «привлечённый» специалист. Из какого времени? Неважно, так же как и моё имя. Пусть мы останемся друг для друга случайными попутчиками. Мы вошли на разных станциях, но выходить придётся на одной.

– Надеетесь на помощь? Напрасно. Мы – свидетели, которые никому не нужны. Мы сделали, что от нас требовалось и теперь, вероятно, исчезнем. Даже если бы нам захотели помочь – видели, что стало с танками? Это была попытка справиться с последствиями эксперимента военной силой.

– Как они это делают? Точно не знаю, но как биофизик, предполагаю – собравшись в большой массе, «зомби» вызывают направленный молекулярный резонанс, в результате которого, часть материи превращается в плазму. А перед натиском плазмы не может устоять ни одна преграда. В том числе и наша с Вами дверь – даром, что бронированная. У нас с Вами только два варианта исхода: испариться без следа, либо стать одними из них. Впрочем, выбора нам не предоставят. Они сами определяют, как поступать с людьми.

Последние слова, а может быть мысли, заглушил высокий, всё возрастающий «поющий» звук. «Пела» наша единственная защита – бронированная дверь. От неё исходил усиливающийся жар. Понимая, что бежать некуда, я отвернулся от двери и закрыл глаза, ожидая неизбежного…

Я лежу в своей постели. В комнате царят предрассветные сумерки. В то, что всё пережитое – сон, верится с трудом.