Случай

Основано на реальных событиях


Мне рассказали эту историю давно. Поведавшего ее человека уже много лет нет в живых. Я хочу передать историю вам, передать так, как запомнила.



В Рябиново Володька провозился дольше, чем планировал. Когда он сумел справиться и подать ток, начало смеркаться. Глянув на небо, Тришкин покачал головой. Впереди его ждали почти десять километров зимней дороги.

Мария Евгеньевна, заведовавшая колхозной фермой, предлагала Володьке заночевать на ферме или у неё дома, но Тришкин отказался.

- Спасибо, тетя Маша, я пойду. Мне в Брюханово сегодня обязательно попасть надо. Авария у них, устранить никак не могут.

- Ой, не говори, - ответила тетя Маша, всплеснув руками, – у нас получше, а они без конца в темнях сидят. И чинить, главное, некому! Как Мишка с женой в район перебрались, совсем плохо стало. Сманила парня, зараза городская! Да Семёныч, как на грех, ногу сломал, куда ему сейчас по столбам лазать.

Володька слушал эту отповедь и улыбался. По его разумению женщины, сколь бы разными они ни были, всё равно походили друг на друга. Вот и сейчас Мария, видная и рослая тётка, напомнила Володьке его соседку, бабушку Настю. Та, седая, сухая как палка и до крайности суровая, любила обозвать «заразой» любую не понравившуюся ей девчонку. 

Впрочем, надо было поторапливаться. Брюханово хоть не далеко, да и не совсем близко.

По первости Володьку здешние названия удивляли. Он привык, что деревни зовутся иначе, на родине вплеталось в их имена много финских и карельских слов. Если же попадались названия русские, то они сплошь и рядом связывались с природой, и фигурировали в них то «губы», то есть заливы, то «горы». Да и сам факт, что слово «деревня» женского рода, подразумевал такое же наименование. Однако в этом краю почти все названия заканчивались на «о»: Горелово, Рябиново, Дегтярево, Брюханово, Синицыно, Грядихино. Впрочем, за два года Володька успел привыкнуть, так и мотался от одной буквы «о» к другой.   

Февраль закончился. День потихоньку прирастал, но до настоящей, не только по календарю, весны было еще далеко. В путь Тришкин отправился без особых колебаний, расстояние ни по здешним меркам, ни по Володькиному привычному ходу большим не казалось. При удачном раскладе он мог дойти до Брюханово часа за полтора, а то и меньше. Зато уже сегодня Володька имел возможность на месте определить, что у них там такое стряслось.

В район линию электропередачи протянули в пятидесятые годы, приурочив к какой-то дате. Но, как обычно, сроки поджимали, работы производили впопыхах. Местные говаривали, что после подачи энергии долго ремонтные бригады мотались по деревням и исправляли недочёты, однако в последующем аварии всё равно, нет-нет, а случались. Сейчас, спустя почти двадцать лет, череда аварий стала нескончаемой. Перебоям с электричеством немало способствовал суровый климат. Жители, уже успевшие привыкнуть к благам цивилизации, при всяком новом ЧП волновались и протестовали. Власти, конечно, обращались в район, но пока оттуда дождешься помощи. Так и вышло, что Володька стал в деревнях желанным гостем.   

Разнарядку на Рябиново и Брюханово Володька получил рано утром.

- Значит, так, Тришкин, – сказал Семен Игнатьевич, - тебе сегодня кровь из носу надо попасть в Брюханово. Почти вся деревня двое, нет, уже трое, суток без электричества сидит. Что случилось, не понятно. Электрики вчера из райцентра приезжали, так пока ехали, приняли для «сугреву». Видать, больно дорога дальней показалась. В общем, не сделали ничего и умотали обратно. Петр Назарович жаловаться-то на них жаловался, только людям с этого не легче. Сходишь, глянешь. А перед тем придется крюк сделать, заглянешь в Рябиново, у них на ферме бахнуло что-то и электричество вырубило. А коровы, знаешь, ждать не могут, пока спецы из района прибыть соизволят. Всё понятно?

- Понятно, Семен Игнатьевич! Вот только, - Тришкин замялся, и после некоторой паузы продолжил, - а на ферме дядя Саша что же, сам не смог починить?

- Дядя Саша болен! – отрезал Сазонов.

Володька удивленно хмыкнул, но смолчал. Тришкину не раз приходилось общаться с дядей Сашей, тамошним мастером, рукастым мужиком лет пятидесяти. Техник, он же, по совместительству, электрик, дядя Саша имел исключительную особенность: вечно красные глаза и нос. Объяснялся данный факт пристрастием к крепким напиткам. Впрочем, обычно дядя Саша своей меры не превышал и работал на совесть. На здоровье специалист никогда не жаловался. Насквозь проспиртованного дядю Сашу никакие бациллы не брали, подыхая, похоже, уже на подлете. Нет, дело явно было в чем-то другом.

Размышляя про себя, Володька пришел к правильным выводам. Не желая окончательно дискредитировать местное население, Сазонов не открыл ему истинной причины дяди Сашиной нетрудоспособности. Техник, отчего-то сильно увлекшись питием и превысив не только свою, но любую разумную меру, гонял зелёных чертей. Понятно, что исправить ситуацию и устранить аварию он был сейчас категорически не в состоянии.

Причину аварии на ферме Володька нашел. Удачно, надо сказать. Правда, ненароком сбил изобретенную дядей Сашей хитроумную схему подключения. Но это были уже проблемы техника. Вот переловит своих рогатых друзей, а Володька узнал об истинной причине дяди Сашиной немочи, отоспится и переделает под себя. Главным для Володьки было вернуть подачу электричества, что он и сделал. Печатая шаг, Тришкин попутно размышлял, что же такое опять приключилось в Брюханово. В прошлый раз он там просидел двое суток, пытаясь восстановить подачу. Только успевал наладить в одном месте, цепь рвало в другом. По уму, сети давно пора следовало приводить в порядок. Ладно, сейчас зима, продукты не испортятся. А летом? Ледники* в деревне остались не у всех, многие их забросили за ненадобностью. 

Размышляя о своем, Тришкин упорно двигался вперед. Сначала через лес, потом торной дорогой. Подмораживало, рождающаяся ночь обещала быть лунной.

Заблудиться Володька не боялся. Он знал путь, да и ориентировался неплохо, что в лесу, что в сопках, где приходилось бывать раньше. На всякий случай Тришкин имел при себе компас, но не думал, что тот ему когда-нибудь пригодится. Городской по рождению, Володька с малолетства пропадал в окрестных близких лесах: собирал грибы, ягоды, рыбачил на ламбушках**. С дядькой Колей доводилось ходить и в Большое Онего. Вот уж где имелся размах! Передать словами ощущения, накатывающие от осознания простора и воли, было немыслимо. А краски? Бесконечная синь, когда смотришь на озеро и не понимаешь, где заканчивается вода и начинается небо, белизна облаков, яркая зелень деревьев на прибрежных скалах… В дни ненастные и озерная гладь, и небо приобретали свинцовый оттенок. Вода становилась иной, тяжелой, а небеса – низкими. Казалось, протяни руку, и дотронешься.

В общем, со стихией водной Володька был на «ты», любил ее, но, всё же, попав пару раз в суровый онежский шторм, научился остерегаться. Всё пойманное и собранное Володька приносил домой. Жили они бедно, и такое подспорье приходилось очень кстати.

Вспомнив о доме и о маме, Тришкин погрустнел. До освобождения оставалось полгода.

Как такое могло приключиться, Володька не знал. В тот вечер он с приятелями пошел на танцы. Понятно, перед выходом было принято на грудь, и принято немало. После танцев на лестнице у Дома культуры завязалась крупная драка. Володькины приятели сцепились с парнями постарше, слово за слово, и понеслось. Когда подоспели дружинники, драчуны, кто с каким уроном, принялись в спешном порядке разбегаться. Только один человек остался лежать на ступенях. Когда перевернули, понятно стало, что он ни побежать, ни пойти не сможет уже никогда. В груди у парня торчал нож.

Милиция к делу подключилась сразу же. Городок небольшой, всё на слуху, дравшихся вычислили моментально. И как-то так вышло, что на допросах Володькины приятели указали на него как на убийцу.

Узнав об этом, Володька опешил. Но как оправдать себя, он не знал. Да, возможно, следовало зацепиться за орудие убийства. Вот только ножи такие, самоделы, имелись у всех парней в округе. Плюс к тому эти острые предметы кочевали из рук в руки, на них играли в карты, спорили. Как Тришкин не напрягался, не смог вспомнить, как именно выглядел последний из его ножей, да и сменилось их у Володьки за последнее время штук пять, а то и шесть.   

Мама, ломая руки, призывала Володьку сосредоточиться, восстановить детали и доказать, что он не виновен. Какое там! Он и драки-то не помнил. Хуже того, Тришкин успел уже понять, что во хмелю становится дурным. Приятели рассказывали, порой подробности всплывали в памяти. Володьку после выпивки вечно тянуло на разборки и выяснение отношений. А если и в тот вечер понесло? Вдруг именно он – убийца? С погибшим парнем, как ни странно, Тришкин знаком практически не был. Пересекались пару раз, не более. Когда Володьке сказали, что убитый был женат и без отца остался годовалый малец, Тришкин написал чистосердечное признание.
 
В тот момент Володька себя не жалел. Вляпался в дело, что бы там ни было, должен отвечать. Но мама как? Ведь он и ушел-то после восьмого класса в училище, чтобы быстрее получить профессию и начать зарабатывать деньги, помогать матери. Ага, помог, еще как помог!

Володя Тришкин не был особо хулиганистым парнем. Обычный, такой же, как остальные пацаны. У многих его приятелей отцы уже умерли, кто от ран, кто от пьянства, а иные просто по глупой удали ушли раньше срока.   

У Володьки отец был жив. По крайней мере, о его смерти семья не знала. Вот только отца Тришкин не помнил. Да, тот активно поучаствовал, позволив маме за три года послевоенных года родить троих детей. Сначала на свет появился сын, Володькин старший брат, а потом и сам Володька с сестрой, двойняшки. Похоронив дочь, умершую в младенчестве от коклюша, отец вскоре убыл в неизвестном направлении. Ни вестей, ни помощи. Их с братом мама тащила одна. Учительская зарплата была смешной, оттого ей постоянно приходилось подрабатывать. И всё равно денег не хватало. Володька долго помнил вкус крапивы и лебеды, которыми спасались от голода. Как мог, он помогал маме, дел в неблагоустроенном жилье было не сосчитать, одни дрова чего стоили. Их требовалось суметь раздобыть не самые худые, напилить, наколоть, сложить. А стирка? Попробуй, натаскай воды вдоволь. Мама часто собирала грязное белье, и они отправлялись в деревню к родне. Благо, было не так далеко, пешком путь одолевали. Деревенский дом стоял на берегу. Стирали, отмывались в бане, тут же сушили вещи. Позже, нагрузившись котомками, топали обратно.

Могилу дочери мама, как не искала, найти не смогла. Деревня была старинной, большой, а умирали тогда часто. Отец объяснил примерно, где похоронил девочку. Да только слишком много было в той стороне безымянных могилок.

Володька в свое время придумывал, что сделает, как отомстит, когда отец вернется. Позже пришло понимание, что возвращения не случится. Да и не узнал бы Володька отца, фотографий после себя тот не оставил.

Тришкин младший никак не мог взять в толк, почему отец решился на такую подлость по отношению к жене и детям. Офицер, фронтовик, не раз награжденный, как он мог? Мама об отце практически не рассказывала, слишком сильно ранили ее напоминания о непутевом муже. Володька мучился долго. Ответы на неозвученные вопросы дала ему бабка Настя. Володьке шел тогда семнадцатый год.

Однажды, когда Тришкин поздновато возвращался домой, она поймала его у крыльца.
- Ага, явился! – отчеканила старуха, - Ну-ка, подойди сюда!

Голос у бабки был громкий и резкий. Ослушаться Володька не решился.

- Сядь! – велела бабушка Настя. – Ты, смотрю, гулять повадился? Не увлекайся. Папашина натура проснется, хлебнешь горя. Не иди на поводу, пожалей мать. Папашка твой тот еще кадр был! Ненадежный, злой. Плохой человек. Преступников после войны здесь, в городе, охранял. Хотя какие они преступники? Вся вина, что в плен попасть довелось. Лютовал твой отец.   

- Да вы-то откуда знаете?! – вскричал тогда Володька.

- Оттуда! – отрезала старая ведьма, но увидев загнанный взгляд парня, сжалилась. – Зятек мой бывший с твоим отцом служил. Даром, что сам пройда последняя, папашу твоего боялся как огня. Эх, не того мужа себе Катерина выбрала! Хотя из кого им было выбирать? Вон и моя Зинка: замуж вышла, зятек детей наплодил, а как в рост пошел, только его и видели. Женился на молодухе, младших, и тех знать не хочет. А, пустое это! Но ты слушай меня, старую. Виталька ваш, тот себе на уме, он в моих советах не нуждается, кого хочешь, сам научит. А ты – нет. Вот я и говорю: уймись, думай, что делаешь!

Ночью Володька не спал, прокручивал в уме этот разговор. Хуже, чем встать в поступках в один ряд с отцом, для Тришкина младшего не было. Он дал себе зарок. Вот только как ни старался, а хватило Володьку меньше, чем на два года. Всё равно вышло так, как предсказывала мудрая женщина.
 
Виталька, старший брат, и вправду обладал характером иного склада. Хитрый, смекалистый, он умел приспосабливаться к ситуации. Когда доходило до домашних дел, у Витальки всегда находились отговорки. Володька терпел и делал работу и свою, и брата, но ссоры между ними по этому поводу возникали не единожды. Как-то раз, давненько уже, в запале Володька обозвал старшего брата. Услышав, тот взбеленился и крепко отделал младшего. Володька сопротивлялся, как мог, но куда его тогдашним одиннадцати годам против Виталькиных четырнадцати без малого?

Когда Володька загремел, Виталий служил в армии. Маме помогали соседи, Левка, Володькин друг. После армии дома брат появился не сразу. Колесил по большим городам, работал. Вернулся не один, а с невестой. Единственная дочь, девушка из обеспеченной семьи, Юлия родилась и выросла в Красноярске. Приехав знакомиться с мамой жениха, Юля увидела если не нищету, то самую настоящую бедность, и переезжать отказалась наотрез. Вскоре Виталий уехал на ее родину. Володька вполне брата понимал. Он, если бы мог, тоже куда-нибудь уехал. Но сначала не мог оставить маму, да и возрастом не вышел, а позже его желания уже не имели никакого значения.

Одно хорошо, до отъезда Виталия мама успела получить благоустроенную квартиру. Сейчас ей не нужно было возиться с печкой, таскать дрова и воду.

Володька знал, что никого из друзей-приятелей, давших против него показания, в родном городе уже нет. Мама не верила в виновность сына, ходила, расспрашивала. Ее откровенно избегали. Чуть позже начали уезжать. В основном вербовались на комсомольские стройки, приглашали-то в разные места. От чего бежали? От надоедливых вопросов? От своей совести? Володька ответов на вопросы не находил, да и не изменили бы они ничего. Всё равно из жизни Тришкина восемь лет будут вычеркнуты, и отца мальчишке не вернуть. 

Не сбавляя шага, Володька отряхнулся и поправил сползающую рукавицу. Наверное, по правилам Тришкин не должен был так расхаживать между деревнями. Требовалось сопровождение. Но с транспортом вечно возникли проблемы, людей тоже не хватало. Володька на хорошем счету, иначе бы его здесь вовсе не было. Оттого Сазонов разрешил Тришкину свободу передвижения. Володька понимал, что майор, умный мужик, наверняка всё продумал и просчитал. Но Тришкину разве хуже? Какая-никакая, а свобода. 

Да и куда он, Володька Тришкин, мог деться? Даже если придет шальная мысль, как воплотить? Основная дорога здесь одна - в райцентр. Все остальные стежки-дорожки шли к деревням, или вообще в глушь непролазную. Володьке доводилось на первых порах сворачивать не туда, куда надо. Однажды дорога вывела его к заброшенным строениям. Чем они были раньше, Тришкин так и не понял, развернулся и пошлепал обратно. Второй раз он ошибся с тропой, которой срезал путь, и вместо того, чтобы выйти к Синицыно, уткнулся в какой-то затопленный карьер. Пришлось обходить. До райцентра тоже было не близко, под сотню километров. К тому же там свои зоны, «строгие», охраны и милиции не в пример больше, чем в районе. Новое лицо заприметят сразу.

Идти иным путем – верная гибель. На юг и на восток тянулись сплошные леса. Жителей в тех краях практически не было. Уйти можно, а смысл? К северу тайга постепенно начинала редеть, сдавать позиции. Чем дальше, тем меньше становилось деревьев. Потом, как-то резко, лес заканчивался вовсе, верх брали болота да сопки. Но между здешними местами и тундрой лежали сотни и сотни километров. Да и чем тундра лучше леса?

Володька прошел большую часть пути, когда случайно зацепился штаниной за торчавший сук. Приостановившись, чтобы не порвать дефицитную одежду, он снял зацеп. В этот момент Володьке почудилось какое-то движение. Тришкин обернулся и оторопел. Следом за ним, отставая шагов на пятьдесят, аккуратным полукругом шли волки.

Висевшая огромным серебряным диском луна света давала достаточно, но на лесной дороге свет этот поглощали и рассеивали деревья. Сколько зверей в стае, Володька не увидел. Явно больше десятка. Волков выдавали огоньки глаз, но обстановка точности подсчета не способствовала. Отмерев, Тришкин развернулся и побежал. Сейчас основной задачей Володьки стало продвижение вперед, к вырубкам и колхозным полям. Там место чище, лучше обзор. Нельзя допустить, чтобы волки обошли с боков. Если такое случится, здесь Володька и останется, не будет никакого освобождения. Хотя, скорее всего, кости звери по оврагам растащить успеют. 

Тришкин бежал что есть мочи, одной рукой придерживая шапку, другой – драгоценную сумку с инструментами. Обернувшись, увидел, что волки намного ближе, чем были до того. Один, матерый, заходил справа. Зверей стало хорошо слышно, они уже не таились. Стая загоняла добычу. Тут Володька испугался по-настоящему. Вернее, это был не испуг даже, а какой-то животный, первобытный ужас, возникший от осознания собственной беспомощности. Тришкин бежал и чувствовал, как по пятам, настигая, мчится его собственная смерть. Вот уж где острота ощущений, ничего не скажешь! От такого волосы у Володьки встали дыбом, а по спине и груди заструился пот. 

Тришкин в очередной раз придержал свою сумку, так и норовившую боднуть его в живот. И тут Володьку осенило. С усилием, чертыхаясь, он открыл сумку и вытащил фонарь. Это был не маленький карманный фонарик, нет, здоровенная бандура прибавляла немало весу, благодаря ей сумка оттягивала плечо. Но как электрику без освещения, тем более на севере? Куда бы Володька не отправлялся, фонарь имел при себе. Оставалось только надеяться, что от тряски с прибором ничего не случилось.

Когда в их сторону ударил мощный луч, волки бросились врассыпную. Володька услышал даже всхлип, который издал кто-то из зверей. Сам Тришкин вновь кинулся бежать.

Оправившись от внезапной контратаки жертвы, казавшейся такой доступной, стая восстановила позиции. Вновь Тришкин слышал за спиной звериное пыхтение и взрыкивание. И опять Володька врубил фонарь, провел им из стороны в сторону.

Свет пришлось включать еще трижды, прежде чем показалась деревня. С Володьки пот лил градом, рубашка липла к спине. Шапку он, как ни старался уберечь, потерял. Но всего этого Тришкин не чувствовал. В мозгу билось одно: успеть, успеть! Там люди, помощь. 

Подбегая к крайним домам и сараям, Володька сумел порадоваться, что линия вырубилась не вся. В дальнем конце деревни выделялись освещенные окна, более того, горел одинокий уличный фонарь, для отдаленного поселения диво дивное.

В деревню следом за Володькой преследователи не сунулись. Тришкин покликал местных, и на улицу, от беды подальше, вышли мужики, кто с вилами, кто с ружьем. В переднем, обесточенном краю, запалили прямо на дороге костер. Но волки себя так и не показали. Позже, пока Тришкин осматривал фронт работ и определялся на постой, их тоже не было ни видно, ни слышно.

Допоздна деревня гудела, как растревоженный улей. Проверяли двери и ставни, осматривали закуты***. Собак забирали в сени или наоборот, спускали с цепи во дворах.

Ночью стая голосов не подавала. Люди решили, что звери ушли, напуганные шумом и светом. Вот только когда Володька с утра спустился к завтраку, приютившие его хозяева обсуждали полученные от соседей вести: у Мартьяновых ночью волки, раздербанив крышу дальнего хлева, зарезали и унесли теленка. 



Примечания:
  * ледник - помещение для складирования скоропортящихся пищевых продуктов, в котором охлаждение производится при помощи льда;
  ** ламбушка, ламба (от карел., финск. lampi, lambi) — небольшое лесное озеро, обычно бессточное;
  *** закут, здесь - хлев, загон для скота.