У нас всё хорошо 2. Виктория

Выбор шестой. Виктория


Проблем в Олегову жизнь подкинула Василиса Аркадьевна, которая после своей активной педагогической карьеры никак не могла вписаться в тихое пенсионерское житьё-бытьё. Возможно, причиной такого противостояния был тот факт, что отправилась она на заслуженный отдых не сама, не по доброй воле – её, как принято говорить, ушли, и смириться с этим она никак не могла. Работа была отрадой, местом, где она чувствовала свою нужность, незаменимость. Да, у неё не сложилось с мужем, да, сын, к сожалению, не стал предметом её гордости, но тут, в школьных стенах, она точно знала, что не зря прожила жизнь, что сотни или даже тысячи детей благодаря ей постигали великие истины, учились понимать мир и себя. Достойный, хоть и малооплачиваемый путь. Правда, идти этой дорогой с годами становилось всё тяжелее: артрозные ноги уже не несли так легко и радостно, как раньше. И Василиса Аркадьевна понимала - это возраст, а значит, скоро придётся подумать о пенсии. Настанет день – представлялось ей – и она почувствует, что устала, что не может больше так гореть, тогда она засобирается уходить, но её непременно будут просить остаться, и, поддавшись уговорам, она потрудится ещё немного на благо просвещения. Потому как надо же передавать свой опыт молодым, надо держать марку школы, которой она, можно сказать, отдала жизнь.
Но случилось не так, как мечталось. Та самая молодёжь, которой Василиса Аркадьевна жаждала передавать свой бесценный опыт, не испытывала, как оказалось, в нём никакой потребности – её интересовали исключительно часы и должность завуча. Директора школы, где служила Василиса Аркадьевна, можно было обвинить в чём угодно, но только не в ретроградстве, поэтому навстречу ретивой молодёжи он не просто пошёл, а помчался стремглав и без всяких объяснений сместил Василису Аркадьевну с позиции завуча до простого учителя. Та, конечно, обиделась, долго горевала и жаловалась всем, кому могла, но поскольку работа у неё всё-таки была, со временем как-то утешилась. Кроме школьных уроков она занялась репетиторством, доходы от которого стали неплохой компенсацией за все служебные неприятности. Она немного успокоилась и решила, что все большие неприятности уже позади.
Но не тут-то было. В средине лета, когда ничего не подозревающая Василиса Аркадьевна по обыкновению вела приготовления к новому учебному году, ей сообщили вдруг о катастрофической нехватке часов, из-за которой её как пенсионерку вынуждены отправить на заслуженный отдых. Стресс превысил критический порог, давление зашкалило, и она попала в больницу.
 
Это случилось тем самым летом, когда её сын хлебал огромными ложками своё мучительное чувство к Алле. Олег,  которому пришлось в силу сложившихся обстоятельств вернуться в семью, был первым, по ком прошёлся весь шквал негодования обиженного педагога.
 
- Ты бы не нервничала так, - просил он Василису Аркадьевну, - а то опять давление разыграется. Инсульт ещё, не дай Бог, случится…
Он хорошо помнил, что сказал ему доктор про состояние матери, поэтому напоминал про возможные последствия в надежде, что та хоть немного успокоится. Но эффект эти слова производили обратный.
 
- И пусть, пусть, - с дрожью в голосе и со слезами на глазах говорила она. – Пусть меня разобьёт. Пусть я вообще умру, и смерть моя будет на их совести…
Дальше она пускалась в неизменный плач, а поутихнув немного, опять твердила, что никому не нужна, и пророчила свою скорую смерть, которая избавит её от мук, а все те, кому она мешает жить, вздохнут наконец с облегчением. Это эмоциональное движение крепко давило на жалость, и Олег искренне жалел мать, но сделать, к сожалению, ничего не мог. Да и что тут сделаешь: жалостью никому не поможешь, никого не спасёшь. Этим даже самому себе не поможешь: можно до чёртиков упиваться сладким елеем, щедро источаемым чувством собственной правоты, но только что это даст. Разве что изжогу. Олег, которому тоже случалось себя регулярно жалеть, это прекрасно понимал. И слушая краем уха стенания Василисы Аркадьевны, бесконечно поглядывал на телефон: вдруг Алла объявится, а он из-за шума водопада ничего не услышит. Но более всего его страшил вариант, что Алла назначит свидание, а ему придётся сидеть здесь и выполнять свой сыновний долг. В такие минуты Олег отчётливо осознавал, что ненавидит мать. Понимал, что это как-то неправильно, но ничего поделать не мог – это было сильнее морали, принципов и чувства долга.
Когда пошатнувшееся было здоровье вернулось в норму, Василиса Аркадьевна немного успокоилась и решила, как ни странно, немного попутешествовать. Прямо как те самые пенсионеры, что живут на западе, которые поднакопили за свою трудовую жизнь деньжат и катаются потом по миру, ни в чём себе не отказывая. Конечно, бывшая учительница не располагала таким финансовым подспорьем, да и маршрут её был вовсе не в далёкие экзотические страны. Отдохнуть от трудов праведных она планировала в далёкой российской глубинке, откуда начала свой жизненный путь. Папы с мамой давно уже не было в живых, лет десять назад умер единственный брат. Но её деревня, на удивление, была жива, и в ней оставалась ближняя и совсем дальняя родня, с которой Василиса Аркадьевна не виделась десятки лет.
 
Олег помог матери собраться в дальнюю дорогу, проводил на вокзал и посадил на поезд. В целях экономии скудного туристического бюджета от поездки на самолёте пришлось оказаться, тем более, что необходимости в спешке никакой не было.
На несколько месяцев Олег был освобождён от необходимости выслушивать бесконечные жалобы на несчастную судьбу, на несправедливость мира, в котором расплата за творимое добро – не благодарность, а злопыхательство и ненависть.
Вздохнув свободно, он и сделал тот удивительный скачок в своей карьере, который и привёл его в анимационную студию. Но приехала Василиса Аркадьевна, и всё изменилось. Она опять заняла какую-то часть его жизни, потому как вернулась от родственников в состоянии крайне подавленном, много говорила об их бедности и вообще провинциальной безысходности. Потом, конечно, переходила на несправедливость, существующую повсюду в этом жестоком мире. Удивительно, но в былые времена он охотно поддержал бы её ропот. Но сейчас что-то изменилось: он, конечно, по-прежнему не верил в совершенство мира, но почему-то именно теперь не хотел его замечать и говорить об этом. «Пусть это будет где-то там, - рассуждал он, искренне радуясь переменам в своей жизни, - а я не хочу это замечать. Было в моей жизни такое вот лихолетье, но сейчас, слава Богу, пришёл и на мою улицу праздник». Мысли про праздник появились в его голове как раз тогда, когда в студии начала работать Лена.

С праздником Олег, конечно, сильно поторопился: то, что он переживал сейчас, было скорее прелюдией, подготовкой к чему-то важному, значимому, что в корне изменит его жизнь. Но он этого не понял, и, когда их отношения с Леной зашли в тупик, стал подозревать, что опять вытянул несчастливый билет, а праздник, которого так отчаянно жаждала его беспокойная душа, откладывается на неопределённое время.
Василиса Аркадьевна всё больше и больше хандрила. Общение с ней становилось всё тягостней, и Олег не мог понять почему. Многие ведь вокруг жалуются на жизнь, на болячки свои, на родных, и даже если ему часто приходилось это слышать, он не подгружался так этим всем, как во время разговоров с матерью.

Возможно, как раз этот настрой, который благодаря Василисе Аркадьевне стал доминировать в его жизни, именно он подтачивал Олегову уверенность в себе. Будто почва уходила из-под ног, оставляя его, совершенно растерянного, балансировать на какой-то зыбкой, мало похожей на привычную твердь основе.

Пока Олег раздумывал и собирался с духом, чтоб окончательно замириться с Леной, Василиса Аркадьевна опять разболелась. И на этот раз гораздо серьёзней. Началось всё, как обычно. Сначала закололо в одном месте, потом в другом. Пошли визиты к докторам. Надо было провериться, а то мало ли что. Как-то раз, придя на очередной приём, Василиса Аркадьевна потеряла сознание прямо в больничном коридоре. Начался большой переполох, и участковый врач, у дверей которого случился обморок, сильно обеспокоился состоянием здоровья своей пациентки. Он настоял на проведении каких-то дорогостоящих обследований, дабы исключить, по его выражению, самое страшное.
После таких слов Василиса Аркадьевна не на шутку перепугалась. Потеряла покой, сон и аппетит. Олег, глядя на такие дела, тоже обеспокоился. «Она и без всяких диагнозов доведёт себя до ручки», - подумал он и решил сопровождать мать в её походах по больницам. Подстраховать, а заодно и вникнуть – чтоб знать, чего ему ожидать. Василиса Аркадьевна немного пришла в себя, даже вроде как на лучшее настроилась. И тут вдруг как обухом по голове – рак. Хорошо, что рядом был Олег: дотащил её домой, накачал валерьянкой и остался ночевать. На следующий день он с утра пораньше собрал все медицинские бумажки и помчался консультироваться.
За пару дней смог пообщаться с несколькими специалистами, и один из них выразил большое сомнение в поставленном диагнозе. Олег обрадовался, а потом удивился: мол, как же такое может быть: одни говорят, что есть, другие, что нет. Специалист пояснил, что так бывает: каждый доктор видит по-разному. Олег снова удивился, а потом решил, что надо бы ещё с кем-то пообщаться на сей счёт. Будто прочитав его мысли, специалист посоветовал какого-то солидного профессора, который, по его словам, редко ошибается. Как скажет – так и будет. Светило – одним словом. Олег опять повеселел, поинтересовался у специалиста на предмет реальной возможности попасть к светиле на консультацию. Специалист подсказал, каким образом и за какую сумму эту встречу можно будет организовать.

Олег поднапрягся, подключил каких-то знакомых и через пять дней сумел организовать эту жизненно важную консультацию. Вот только в последний момент выяснилось, что сопровождать Василису Аркадьевну он не сможет: забарахлила машина, и он, провозившись с ней какое-то время, понял, что никак не успевает заехать за матерью. Набрал её, объяснил ситуацию, сказал, чтоб добиралась до клиники сама – ей недалеко было ехать. Предложил вызвать такси.
Такой неожиданный поворот страшно разозлил Василису Аркадьевну: тут же пошли крики в адрес бывшего мужа, сбагрившего своему единственному сыну никому не нужную разломанную таратайку, которая приведёт к погибели если не Олега, то её уж непременно. Досталось и Олегу, который не предусмотрел этот вариант заранее: не выехал раньше, не проверил и всё в таком духе. Когда растерявшийся сын попробовал оправдаться, объяснив, что всё предвидеть нельзя, что она спокойно может доехать до клиники на такси, а ещё, если ей так страшно, давно могла бы хоть кого-то из своих подруг посвятить в свою проблему и сейчас бы не беспокоилась из-за того, что никого рядом с ней нет.
 
От этих слов Василиса Аркадьевна буквально взвилась и обрушила на Олега поток гневных речей, смысл которых вертелся всё вокруг того же: она положила ради него жизнь, а он не ценит, норовит сбагрить её умирающую кому-то другому, а сам, небось, даже на похороны её не придёт. В растревоженном сознании Олега начала было оформляться мысль про несправедливость этих упрёков, но потом из каких-то глубин выбралось на поверхность до боли знакомое чувство вины и заполонило всё его нутро.

- Хорошо, это я во всём виноват. Я не успею тебя забрать. Что дальше? Время идёт. Ты не поедешь на консультацию?

Василиса Аркадьевна повсхлипывала немного и согласилась ехать одна. Олег вызвал такси себе и ей. Он всё рассчитал: до времени, им назначенного, оставалось полчаса. Ей ехать максимум минут десять. Ему минут сорок. Это максимум. В больницах редко кто попадает на приём вовремя, значит, шанс, что он успеет, есть. И очень большой. Машина, которую он заказал себе, пришла минут через пятнадцать. Олег нервничал, но не переставал надеяться. Он боялся, что на приём Василиса Аркадьевна попадёт без него, и вдруг светило подтвердит диагноз… Что будет дальше, Олег даже боялся представить.
 
Всю дорогу до клиники он поглядывал на часы и тешил себя мыслью, что он обязательно успеет. И всё будет в порядке. Но, к сожалению, не успел. Он долго потом будет вспоминать эту картину возле входа в клинику и ловить себя на мысли, что ничего более ужасного ему никогда не приходилось видеть.
 
- Что тут такое? Авария? Твою мать… - подал голос суровый молчаливый водитель, когда они подъезжали к клинике. Последние двадцать минут Олег несколько раз пытался связаться с матерью, но та не поднимала трубку. Он начал беспокоиться, а когда заметил на дороге скопление народа и подъезжающую «скорую», не сомневался ни секунды, что с ней случилась беда. Всё нутро его вмиг заледенело от ужаса.
На плохо слушающихся ногах он проделал пару десятков шагов и обомлел. Она лежала на земле в неестественной позе с закинутыми вверх руками. Олег сделал шаг вперёд.
- Сюда нельзя, - кто-то потянул его за рукав.

- Это моя мама, - проговорил Олег совершенно незнакомым ему голосом.
Что было потом, он помнил плохо. Ехал куда-то в «скорой», только не там, где возят больных, а впереди, рядом с водителем. За его спиной бригада колдовала над Василисой Аркадьевной, которая, несмотря на сильный удар, оказалась жива. Пожалуй, только это одно и зацепилось прочно в его блуждающем сознании. «Она жива, жива…» - твердил он, как мантру.
Потом было хирургическое отделение. Василису Аркадьевну сразу же повезли в операционную.
- Внутреннее кровотечение,  - сообщил на бегу доктор.
- У неё тут… вот… диагноз… - Олег начал рыться в сумке матери, которую кто-то ткнул ему,  когда он садился в машину.
- Что там? Покажите!
- Рак подозревают. Я не помню точно диагноз… - дрожащими руками Олег протянул папку.
- Где? – доктор начал просматривать листки.
- В голове.
- Мы туда не полезем, - махнул он рукой. Задержал взгляд на какой-то справке и отдал всё Олегу.
- Мы туда не полезем, - повторил ещё раз. – С головой потом будете разбираться.
И ушёл.
Дальше было долгое ожидание. Наконец, часа, наверное, через полтора, к Олегу подошёл знакомый ему уже доктор и сообщил, что кровотечение остановили.
- Будет жить ваша мама, - он ободряюще похлопал Олега по плечу.
- А рак? – удивился тот.
- С раком будете потом разбираться. Когда она на ноги станет. У неё же ещё перелом, - напомнил доктор.
- Да… - растерянно потянул Олег.
Он даже вообразить себе такого не мог, чтоб всё это – и рак, и авария, ещё перелом ноги этот – свалилось вот так в одночасье на одного человека.
Острое чувство жалости пронзило его насквозь. Захотелось плакать.
- Ты иди домой, сынок, - к нему подошла санитарка. – Нечего тебе тут. Операция закончилась. Всё в порядке. Она отдыхает. И ты иди.
- А… - спохватился вдруг Олег насчёт денег. Ему ведь наверняка следовало что-то куда-то заплатить. Или кому-то.

- Иди-иди, - подтолкнула его санитарка. – Завтра. Всё завтра.
Оказавшись на улице, Олег начал понемногу приходить в себя. Куда сейчас? Надо бы на работу – спохватился он и посмотрел на телефон. Ему дважды звонил Кирилл, а он даже не слышал. Набрал его номер.
- Что у тебя случилось? – откликнулся тот в трубке.
- Мама в больнице.
- Что с ней?
- Сделали операцию, - Олег решил не говорить про аварию. Настолько невероятным казалось это всё. Побоялся, что ему не поверят.
- Ты держись, - прокашлявшись, сказал Кирилл.
- Буду.
- Нужно что-то?
- Пока нет.
- Если будет нужно, свисти. Завтра будешь?
- Да… - неуверенно проговорил Олег.
Кирилл отключился, а Олег продолжал смотреть на экран телефона в надежде обнаружить там какую-то подсказку.

Экран потух. Олег поник. Какое-то время стоял и глядел по сторонам. Он не знал, куда ему идти и что вообще делать. Наверное, следовало поехать в родительский дом и взять там какие-то вещи для мамы. Но какие? Он ничего не знал и не понимал. Боже, как такое могло случиться? Почему именно с ним? Люди, кто-нибудь, скажите, что делать!

Потоптавшись на месте, он решил ехать домой. Но вместо этого направился в другую сторону. Брёл, как во сне. Краем глаза выхватил вывеску какого-то бара. Неплохо было бы зайти и надраться до беспамятства. Замедлил шаг. Но тут же передумал: а вдруг маме станет хуже, или что-то понадобится. Может, кровь. Может…

Он затерялся в догадках относительно потребностей послеоперационного больного, но желание выпить отверг категорически. Более того, повелел себе, пока мама не поправится, не пить совсем. Уверенной походкой зашагал прочь от бара и только сейчас, набрав среднестатистической пешеходной скорости, сообразил, что идёт не в ту сторону. Резко развернулся и нос к носу столкнулся с Леной. Опешил. Даже отскочил на шаг.

- Я думала, что такие встречи только в кино бывают… - не без удивления заметила она.
Олег молчал.
- Что с тобой? – обеспокоилась Лена, глядя на его бледное, перепуганное лицо со странноватой блуждающей улыбкой. – Ты в порядке?
- Как тебе сказать… - пожал он неопределённо плечами.
- Всё ясно. Сиди тут, - пристроила она его на стул в ближайшем уличном кафе. – Не уходи никуда. Я сейчас вернусь.
Олег провожал её недоумённым взглядом до последнего, пока она не исчезла в арке соседнего дома. До сих пор не веря такому чуду, он продолжал смотреть в ту арку, не отрываясь.
- Что будете заказывать? – прервал его наблюдения официант.
Олег прямо подскочил от неожиданности и почувствовал, как сильно забилось его сердце.
- Тридцать капель валерьянки, - вспомнил он мультяшную фразу, которая была необычайно популярна в период его первых алкогольных экспериментов.
- Не понял, - растерялся официант. – Вам плохо?
- Намально, - панибратски хлопнул он официанта где-то чуть выше локтя.
- Так что заказывать будете? – занервничал тот.
- Кофе давай. Две чашки, - помолчал немного и добавил. – Пирожное тоже принеси. Какое-то шоколадное или… я не знаю. В общем, на твой вкус.

И тут же стал смотреть в сторону арки, в которой скрылась Лена.
Через пару минут на столике появилось кофе и шоколадное пирожное. Олег ничего не трогал – ждал её. Прошло пять минут. Кофе остывал, но Олег не решался пить без Лены.

Ещё пять минут, которые показались ему вечностью. Он занервничал. Внимательнее всматривался в видимую ему часть проёма и страшно сердился, когда какие-то люди закрывали не только этот проём, но и всю обозреваемую Олегом территорию вокруг него. Лены не было. Олег угас. Повалил свою отяжелевшую голову на руку и продолжал смотреть в эту злополучную арку, почти ничего уже не замечая.
- Будете что-то ещё? – снова возник официант.
 
Заметил нетронутый кофе, бросил взгляд на одинокого Олега и опять забеспокоился.
- Нет. Ничего не будем, - с трудом разжимая губы, промычал он. 
- Тогда, может, расплатитесь, - робко предложил официант.
- Валяй, - кивнул Олег и полез в карман. – Сколько?
Официант назвал сумму, и Олег принялся отсчитывать деньги.
- Прости, что заставила тебя ждать. Думала, получится быстрее, - сбивчиво, как говорит запыхавшийся человек, проговорила непонятно откуда возникшая Лена. – Ты кофе заказал?
- Да, - спохватился Олег. – Он, правда, остыл уже, наверное. Может, повторить? Тут вот пирожное есть…
- Лучше тогда чай.
Олег заказал ещё два чая.
- Так что у тебя стряслось? – спросила она и глянула на телефон, который дал знать о новом сообщении. – Извини, секунду.
Что-то коротко ответила и внимательно посмотрела на Олега.
- Мама в больнице, - начал он и поведал не без дрожи в голосе про все перипетии последних дней.
- Лена, я не знаю, что мне делать. Чего ждать, - закончил он всё в той же тревожной тональности.
- Всё будет хорошо. Верь в это и жди именно этого.
 
Эти простые вроде бы слова, банальные сочувственные формулы, возымели на Олега достаточно сильное действие. Он вдруг поверил им, как верят откровениям, словам пророков или мудрецов: такой мощный заряд они несли. Успокоившись немного, даже задышал свободней. Спазм, сжимавший всё внутри, будто бы отпустил.
 
Олег не хотел верить, что облегчение пришло просто потому, что он выговорился, а его выслушали и поддержали. Он был убеждён, что имел место некий «эффект Лены», который, как волшебная таблетка, снял его стресс. Была в этой хрупкой на вид женщине удивительная сила - заживляющая, наполняющая и дающая надежду. Он подумал вдруг с ужасом, что как только Лены не будет рядом, весь этот целительный эффект исчезнет, и ему опять станет так же скверно, как было час тому назад. Внутренняя паника стала набирать обороты. А Лена, как назло, глянув на часы, сообщила, что ей пора бежать.

Они не виделись почти два месяца, и Олег подумал, что ему следовало бы поинтересоваться её делами.
- А как ты? Работа как? Дети?
- У нас всё хорошо, - как обычно, сообщила она. – Ну, пока. Ты не хандри. И не волнуйся – не нагнетай обстановку. Твоей маме будет легче.
- Я не могу идти домой. Мне страшно, - Олег не поверил, что сказал это.
После этих слов Лена перестала копошиться в своей сумке, подняла голову и бросила на него полный изумления взгляд. Она даже открыла рот, собираясь, видимо, что-то сказать, но потом передумала. Так и продолжала смотреть на Олега, не вынимая руку из сумки.
- Ты меня презираешь? – проглотив застрявший в горле ком, он прервал эту мучительную паузу.
- Нет, конечно! Почему так подумал?
- Ты так смотришь на меня…
- Я удивлена. Даже ошарашена, наверное. Почему тебе страшно?
- Не знаю. Я боюсь сейчас оставаться один.
- Ты не один. Твоя мама жива. Она в больнице. И потом, ты ведь не с ней живёшь. Ты отдельно…
- Я не про это. Я один, понимаешь.
- Не понимаю… У тебя сейчас стресс. Ты сильно переживаешь… Тем более, ты не знаешь, что сказал маме этот профессор. Иди домой, посмотри внимательно бумаги. Он  должен был написать что-то… А лучше не смотри. Просто поспи. Отдохни. Ты уже сколько времени в этих переживаниях…

- Я не могу. Мне страшно. Это я виноват… - с дрожью в голосе проговорил Олег. – Почему она меня не дождалась? Почему вышла на улицу? Может, она собиралась…
- Олег, ничего она не собиралась. Не глупи. И не придумывай всякого разного. Ты ведь не знаешь, что и как было на самом деле. НЕ ЗНАЕШЬ. Но зачем-то придумываешь себе какие-то негативные сценарии, начинаешь в них верить и мучить себя. Зачем?
 
- Наверняка, именно так и было.
- Откуда ты знаешь?
- Потому что если бы профессор сказал, что всё хорошо, она бы сидела спокойно и ждала меня. А так ей зачем-то понадобилось выбегать на улицу.
- «Зачем-то». Олег, ты сам сейчас сказал – зачем-то. Но ты не знаешь, зачем. Не знаешь.
- Может, пойти туда. В клинику? Может, он ещё на месте? – в глазах Олега мелькнула надежда.
- Уже половина пятого.
- Да, - он опять поник. – Уже поздно.
Лена смотрела на него и молчала.
- Уже поздно, - повторил он ещё раз. 
- Олег, мне надо бежать. Прости. Я наберу тебя ещё сегодня. Успокойся и поезжай домой. Постарайся не думать о случившемся. Это никак не улучшит ситуацию. Обещаешь?
- Попробую.
Лена подскочила, чмокнула его в щёку и быстрым шагом направилась к остановке.
Он провожал её взглядом до тех пор, пока она не скрылась в дверях подошедшего троллейбуса.

Троллейбус уехал и увёз с собой все Олеговы надежды хоть на какое-то успокоение. Он продолжал сидеть. Мимо прошёл тот самый невзлюбивший его официант, покосился  как-то не по-доброму и пошёл дальше. Олегу захотелось дать этому официанту по морде. Сильно захотелось. Только что это изменит.

Может, позвонить кому-то? Пригласить посидеть здесь или в другом месте? Но кому? Так, чтоб и поговорить нормально, и не пить совсем. Разве что Мише? Олег набрал его номер. Миша не ответил. «Вот так всегда…» - загрустил Олег и решил больше никому не звонить. Чтоб не расстраиваться ещё больше.

В конце концов, это его проблемы, и ему самому с ними разбираться. Вон Миша не трезвонил ему, когда у его матери инсульт случился. Правда, у него жена есть. Всё ж поддержка какая-никакая. А он один. Странно, но именно сейчас Олег ощутил это в полной мере. Пока шла отчаянная борьба с матерью за свою независимость, он испытывал самые разные эмоции, даже, случалось, очень нехорошие, которых потом стыдился и чурался. Но никогда прежде он не ощущал такой ужасающей внутренней пустоты, которая поглотила его целиком и полностью, не оставив ничего, кроме страха.

Олег опять запаниковал. Прямо здесь, на этой летней площадке, он готов был разрыдаться, как потерявшийся ребёнок. Опять прошмыгнул сердитый официант, и Олег понял, что ему лучше уйти. Он оставил деньги за чай, встал и побрёл к остановке. На телефон пришло сообщение. Это был Миша, он написал, что сейчас в Турции, на море. Приедет через три дня.
Чёрт побери…

Олег подошёл к остановке, постоял пару минут и пошёл дальше. Решил пройтись пешком в надежде, что ходьба немного отвлечёт его. Шёл сначала по улице, потом свернул в парк, побродил там немного. Купил какой-то пирожок и сел на скамейку недалеко от детской площадки. Жевал и смотрел на детвору, которая носилась по площадке. Впрочем, это громко сказано – носилась. Суетливые мамочки успевали вовремя притормозить, разнять и успокоить. Олег сравнивал их с Леной и удивлялся тому, как сильно они разнятся. И мамы эти, и дети их.

С огромной нежностью он подумал сейчас об уютном милом доме, в котором живут совсем другие люди, необычайно дорогие его сердцу. Почему это не его семья, не его дети, почему? Почему он не встретил Лену раньше, когда ему было двадцать? Или хотя бы тридцать – Олег готов был смириться с тем, что Настя и Андрей были бы не его детьми, но Стасик, этот самый замечательный в мире мальчишка, он должен был родиться его сыном и ничьим другим.

«Лена, Лена, - Олег представил, что говорит сейчас с ней, - по каким дорогам ты ходила, почему не встретилась мне раньше, когда у каждого из нас был меньше груз разочарований, печального опыта и прочих приобретений, которые так усложняют нашу жизнь?»

Но Лена молчит. Она не слышит вопрос, она не здесь, не рядом с ним, а где-то там, где его нет. У неё другая жизнь: наполненная приятными событиями, вдохновением, интересным общением, постоянным движением. Боже, и как ей удаётся не просто тянуть это всё, а сотворять каждодневное чудо, в котором столько радости, тепла, душевности и нет ни капли напряга, раздражения или злости? Она точно знает про эту жизнь что-то такое, чего не знают другие – Олег ещё раз укрепился в этой давней своей догадке про Лену и ощутил, как сильно обострилась его тяга к ней. Даже в сердце кольнуло. Может, это и есть любовь? Желание быть сейчас рядом с ней превосходило самую иссушающую жажду, самое острое чувство голода, которое хоть когда-нибудь ему приходилось испытывать.
 
Олег посмотрел на часы. Почти восемь. Она обещала позвонить. Он, ободрённый неведомо откуда взявшейся надеждой, решил ждать. Огляделся по сторонам, прикидывая, где и как ему лучше убить время. Заметил в стороне девочку, которая не играла с другими, а возила по площадке игрушечную коляску с куклой. Девочка поймала его взгляд, развернула свою коляску и зашагала прямо к Олегу. Подошла и швырнула в него пластиковым шариком, оказавшимся в её руке. Угодила в плечо, которое отреагировало на удар ощутимой болью. «Хорошо, хоть не в глаз», - утешал себя Олег, потирая плечо. Мама юной хулиганки уже стояла перед ним и рассыпалась в извинениях, постукивая при этом своё чадо по мягкому месту.
- Ничего страшного, не беспокойтесь, - в который раз повторил Олег и поспешил покинуть скамейку.

Площадка с задиристой девчонкой осталась далеко позади, а Олег продолжал потирать саднящую от удара руку и размышлять о том, что бы он сделал, если бы его собственный ребёнок выкинул такой номер. Ничего не придумал, но вспомнил вдруг про свою маму, которая не стала бы церемониться: отругала бы, отшлёпала, а потом ещё и мячиком этим зарядила бы в него, чтоб побольнее было. Этой тяжёлой мыслью, как прессом, крепко придавило Олега: он опять начал корить себя за то, что не пошёл с ней к этому профессору, что не сидел сейчас в больнице, что вообще не сделал чего-то такого, способного не допустить этой ужасной ситуации.

Лена не звонила. Он решил ехать домой. Устал слоняться, устал думать про одно и то же. Минут через тридцать, когда он уж был на подъезде к дому, раздался звонок.
- Как ты? – услышал встревоженный, но от этого ещё более желанный голос.
- Если честно, хреново. Очень.
- Ты не звонил в больницу? Как состояние мамы? Она пришла в себя?
Олег очередной раз отругал себя.
- Пока так же, - соврал он и решил, что, добравшись домой, сразу же позвонит в отделение.
- Мне жаль. Надо ещё подождать, наверное.
- Тяжело даётся это ожидание. Лена, - Олег набрал полные лёгкие воздуха, - ты не можешь ко мне приехать? Хотя бы на часок. Мне надо с кем-то поговорить. Я заплачу за такси. Пожалуйста.
- Не знаю. Мы можем по телефону поговорить. И у меня ещё на завтра…
- Ладно, не беспокойся, - перебил он её. – Всё нормально. Я справлюсь.
- Олег…
- Лена, всё в порядке. У тебя и без меня хлопот хватает. Извини. Зря я это сказал, - он помолчал немного. – Просто ты единственный человек, который… который…
Он запнулся, поддавшись накатившим чувствам, и не знал, как лучше ему выразить всё это. Чтоб не обидеть её и не упасть в её глазах.

- Я постараюсь приехать, - спасла его Лена. – Перезвоню ещё.
Олег не заметил, как домчал домой. У него открылось вдруг второе дыхание и что там ещё? Третий глаз? Шестое чувство? Всё открылось. Это оживило его и укрепило в непонятно откуда взявшейся вере: всё хорошо. Не будет хорошо, а всё уже хорошо.
Лена позвонила и подтвердила, что приедет.

- Уже вызвала машину. Минут через двадцать буду у тебя, - сообщила она.
- Отлично! Я жду! - не помня себя от радости, выпалил он и тут же осёкся: не пристало ему вроде в его-то положении так резвиться.

Лена никак не отреагировала на Олегово оживление и отключилась.
Спустя полчаса она сидела в его любимом кресле и выслушивала историю, которую он уже поведал ей на той самой летней площадке с подозрительным официантом. Он, кстати, успел до прихода Лены позвонить в больницу и справиться о состоянии прооперированной больной.

- Она ещё в коме? – осведомился Олег, когда ему сказали, что навещать пациентку пока не стоит.
- Нет, не в коме, - Олегу показалось, что медсестра смеётся. – Она спит. Перезвоните завтра.
- Хорошо, - успокоился он. – Я перезвоню. До завтра.

Завтра всё будет лучше: мама очнётся, он поговорит с ней, узнает, что сказал профессор. Наверняка он усомнился в поставленном диагнозе, поэтому мама и на радостях поспешила на улицу. Обрадовалась и не заметила машину. Странно, что до этого момента он так не думал. Да, да, конечно, всё было именно так. Очень жаль, что случилась авария, но с другой стороны, она осталась жива, и её жизни сейчас ничто не угрожает, даже этот беспощадный рак. Вдохновившись такими мыслями, Олег не заметил, как воспрянул духом, оживился и почувствовал в себе гораздо больше сил, чем это было совсем недавно, когда он слонялся по парку и ждал звонка.
Заметив такое удивительное преображение в Олеге, Лена немного расслабилась.

- Тебе, может, приготовить что-то? Поешь и ложись. Завтра будет трудный день.
- Я справлюсь. Теперь я знаю, что справлюсь, - он встал с дивана, подошёл к ней, стал на колени и обнял её ноги. – Когда ты рядом, когда со мной…

Договорить он не смог: перепады всех пережитых сегодня эмоций снизили его способность к самоконтролю почти до нуля. Олег стал поднимать руки вверх, провёл их по бёдрам Лены, задержал на талии, а потом привстал, взял её за плечи и начал целовать в губы. Она не стала сопротивляться и ответила на его поцелуй…

Первая мысль, которая пришла в голову, была о Василисе Аркадьевне. Олег ужаснулся: рядом с ним лежала Лена, он обнимал её обнажённые плечи, вдыхал аромат её волос и буквально растворялся от неземного блаженства. Но думал не о ней. Острым клинком впилось в него знакомое до боли чувство вины: как он посмел заниматься сейчас сексом, когда там, в больнице… Он вздрогнул.

- Что с тобой? – Лена приподнялась на локте и посмотрела внимательно на него.
- Не знаю. Стресс, наверное, выходит, - нашёлся он.
- Может быть, - согласилась она, поцеловала его и начала вставать.
Олег понял, что она собирается уходить.
- Ты уходишь? – занервничал он.
- Да, мне надо идти.
 
В нём боролись сейчас два чувства: с одной стороны, было бы прекрасно всё это продолжить, уснуть в её объятьях, совершенно успокоившись. Но с другой – в нём крепло ощущение, что сейчас он совершил какой-то большой грех, и самое лучшее, что ему следует сделать, дабы не последовало ещё большей беды, это проводить Лену домой.
 
Словно уловив его настроение, Лена спешно собралась и, бросив на прощание пару ободряюще-вдохновляющих слов, ушла. Олег даже не успел сообразить, что произошло. Сидел и смотрел, не глядя, перед собой. Она ведь даже такси не вызывала! Куда она ушла в глухую ночь? Он подбежал к окну и стал высматривать её фигуру во дворе. Перед домом было пусто. Видимо, она пошла на кольцо – подумал он и забеспокоился. Будет сейчас там бродить в темноте… стоять на улице, как…

Олег схватил телефон и набрал её номер. Наслушавшись вдоволь гудков, отключился. Потом перезвонил ещё раз. Лена не отвечала. Холодная оторопь прошила его насквозь. Он стоял у окна и боялся пошевелиться. Ему казалось, что соверши он сейчас хоть одно незначительное движение, оно наверняка принесёт кому-то из людей непоправимый вред.

 Из этого состояния его вырвал телефонный звонок. Это была Лена.
- Прости, я не слышала, как ты звонил. Звук был выключен, - услышал он её мягкий голос.
- Ничего. Я просто забеспокоился. Ты ушла. Такси не вызывала.
- Я поймала машину на кольце. Уже подъезжаю к дому.
- Прости, что я тебя не проводил. Я в каком-то тумане.
- Всё в порядке.
- Правда?
- Да.
- Точно?
- Точно, - ему показалось, что она засмеялась.
- Набери, когда доедешь домой. Я буду ждать.
- Не жди. Ложись. Тебе надо отдохнуть.
- Я буду ждать.
- Хорошо.
Он помолчал.
- Лена, прости меня.
- За что?
- За всё.
- Олег, перестань. Тебе не за что извиняться.
- Правда? Мне кажется, я что-то сделал не так.
Она помолчала.
- Всё так. Всё так, - повторила она зачем-то.
- Я тебя целую крепко. И обнимаю. Ты… очень… - он запнулся. Так трудно давались слова в такие минуты, когда эмоции накрывали с головой и когда только действия могли хоть как-то их выразить.
Но сделать сейчас он ничего не мог. Мычал что-то невнятное и злился на себя.
- Всё, я уже в подъезде. Можешь не волноваться, - сообщила она ему.
- Но ещё не в квартире, - упорствовал он. - Вдруг у тебя там на этаже маньяк какой-то завёлся.
- Я сегодня уже с одним таким столкнулась. А дважды – как там говорят – в одно и то же место снаряд не летит.
- Не смешно.
- Всё, я уже дома.
Олег услышал, как она звякнула ключами. Потом скрипнула дверь.
- Точно дома? Не к соседу там часом зашла по ошибке?
- Нет, не бойся. Дома. Всё, спокойной ночи. Ложись.
- Тебе тоже спокойной ночи.

Он удовлетворённо натянул на себя одеяло, закрыл глаза и тут же провалился в сон. Спал, как убитый, а под утро опять увидел своих старых знакомых - тех самых дикарей, которые шли навстречу друг другу и пока ещё не знали об этом.
«Давненько вас не было, ребята», - подумал Олег, открывая глаза.

Яркое солнце мощным потоком ворвалось в незашторенные окна и залило своим слепящим светом всю комнату, не оставив ни единого тёмного уголка.

Уже далеко не раннее утро – сообразил Олег и потянулся к телефону, который у него, как и многих людей, был не только средством связи, но и часами. Цифры на экране показали половину одиннадцатого. Олег подскочил и стал звонить в отделение. Там было занято. С пятой, наверное, попытки дозвонился. Ему сказали, что пациентку Никитину можно проведать.
 
Через час с небольшим он сидел в тесной, на две кровати, больничной палате, которая могла впечатлить разве что высотой потолков. Будто при строительстве здания упор делали на кубатуру, а не квадратуру. Тоже, в общем, жизненное пространство – не поспоришь.

Василиса Аркадьевна лежала под капельницей. Её нога была в гипсе. Но больше всего она поразила его своей бледностью.
- Тебе, может, переливание нужно? У тебя брали кровь на анализ? Доктор не говорил про это? – забеспокоился Олег.
Василиса Аркадьевна мотнула головой. Сложно было понять, что это значит – «не нужно» или «не знаю». Олег решил спросить потом у доктора. 
- А что он сказал тебе?
Она поводила сухими синеватыми губами, будто попыталась их заставить работать. Потом прошептала:
- Кровотечение остановили. Что жизнь вне… - на лице её образовалась мина, предвещавшая слёзы.
- Жизнь… вне опасности, - выдавила она наконец и расплакалась.
- А что тебе сказал вчера профессор? – Олег до сих пребывал в неведении относительно её визита в институт. Пока ехал в больницу, попытался было найти хоть что-нибудь в той внушительной коллекции медицинских бумаг, которые Василисе Аркадьевне удалось насобирать.
 
- Подтвердил. Сказал, что нужно делать операцию, - она опять ударилась в слёзы, только сейчас больше тихие, почти беззвучные.
- Тебе воды дать? – спохватился Олег и стал вертеть головой в поисках графина или бутылки.  - Я сейчас!
Он рванул к двери и чуть не налетел на входящего доктора.
- Как вы себя чувствуете? – обратился он к Василисе Аркадьевне.
В ответ больная только всхлипнула.
- Ясно, - заключил доктор и начал осматривать шов.
- Пока только пить можно. Вода, сок, - сказал он Олегу.
Тот кивнул.
Доктор посмотрел на гипс.
- Нога как? Не болит?
Василиса Аркадьевна опять всхлипнула.
- Будет что-то нужно, тут есть кнопка. Вам уже сказали, наверное.
- И как теперь? Как же теперь всё будет? – взмолилась она, глядя на него глазами, полными слёз.
- Так и будет. Через недельку снимем швы. В гипсе побудете месяца полтора. А там… Но мы покажем вас онкологу, не беспокойтесь.

Когда говорят «не беспокойтесь», обычно хотят, чтоб человек не переживал. Но почему-то на многих людей это выражение производит совершенно противоположный эффект: они ещё больше начинают волноваться, будто слышат из сказанного только «беспокойтесь» и воспринимают это как сигнал к действию. Именно так обстояло и с Василисой Аркадьевной.

Прошло две недели. Швы сняли, раны её затягивались. Нога срасталась. Но всё это не вселяло в неё оптимизма. Она бесконечно хандрила и плакала. И дело было не только в том, что ей, возможно, придётся скоро покинуть этот мир. Сожалела она о другом: что уходит так нелепо, по-дурацки, что не умирает себе спокойно от рака, а позорится перед всеми с этой сломанной ногой, которая превращает всю её полную драматизма и преданного служения великим идеалам жизнь в какой-то постыдный безобразный фарс. Отказавшись когда-то от личного счастья, она бесконечно жертвовала собой, отдавала себя без остатка другим, полагая, что вправе рассчитывать на признание и благодарность. Ведь это не так уж и много – она, без сомнения, давала больше. Но почему-то жестокий мир не захотел ей предложить даже такую малость, отобрав при этом великую веру в необходимость её жизненного подвига.

Вот так осталась ни с чем, и её жалкий удел, точнее итог пройденного с таким трудом пути – это позорное, тронутое раком, не единожды шитое, искалеченное тело. Она не могла с этим смириться, не могла принять свою неподвижность, ненавидела себя и всё вокруг. Почему так? Она ведь всегда работала, причём на совесть работала, никогда не устраивала себе отдых с уходом на больничный, как это делали многие осуждаемые ею коллеги. Всегда была на передовой: бежала, участвовала, делала, недосыпала, помогала, везде успевала и подгоняла других. Временами энтузиазм был на таком подъёме, что случись ей на пути какая-то гора, наверняка она могла бы её подвинуть. А теперь такой горой стала она сама, но вряд ли кто-то захочет её двигать: все будут только плеваться и обходить в надежде, что скоро этой горы не станет.

Василиса Аркадьевна строго-настрого велела Олегу не распространяться о том, что с ней случилось: не хотела, чтоб о её позоре узнали в школе, не хотела предстать перед всеми в таком нелицеприятном виде. Кроме Олега, её навещали только две близкие подруги и тётка Петра Николаевича, которая всегда считалась почти членом их семьи. Подруги проявляли невероятную активность: носились туда-сюда, что-то выясняли, пробивали. Они добились отдельной палаты для Василисы Аркадьевны, привезли к ней какого-то онколога для консультации и самое главное – занимались поиском денег: всё медицинское обслуживание – и теперешнее, и тем более предстоящее – требовало немалых ресурсов, которых у Олега оказалось недостаточно.
Всё это почти непрекращающееся движение почему-то не радовало Василису Аркадьевну: она по-прежнему плакала и говорила, что труды эти напрасны, и что больница, в которой она сейчас находится, будет для неё последней.