Наборный ремешок

                Под затенёнными укосами серых, в сиреневых разводьях лишайника, мареновых глыб, местами укутанных прелой прошлогодней ботвой лопушистой чемерицы еще кое-где оплавлялись последние грязно- ноздреватые линзы сходящего снега. Там и сям звенели солнечные потоки талой воды, несущиеся радостно и как им заблагорассудится с вершины белка в расщелины, чтобы там, перетекая белопенными водопадами из одной гранитной чаши в другую, достичь наконец-то главного ручья этой горной гряды, названного нашими дедами за свой дикий, непредсказуемый нрав и коварные повадки Дурным. Ручей этот я люблю с отроческих лет. Может потому, что именно здесь, впервые ночуя без взрослых под открытым, расшитым сказочным узорьем созвездий, бархатистым небом отведал я из закопченного котелка настоящего таёжного чая из листьев чёрной смородины, сорванных мной и закадычным другом здесь же, рядом, у изножья россыпей, с неведомых времён застывших раскрошенной каменистой оплывиной между двух скалистых утёсов, подпирающих лесистый хребет. А быть может и потому, что таких необычных, я бы сказал, богатырских ручьёв, да что там ручьёв, и рек-то, я встречал за свою жизнь не так уж и много. Стиснутый, сжатый с двух сторон почти отвесными склонами гор, он несётся не так стереотипно, как мы привыкли видеть большинство других ручьёв, грохочущих по дну скалистых ущелий. Особенностью Дурного является то, что перепад склонов на его пути непредсказуемо крут, местами почти вертикален, поток воды не течёт, а летит, с напором, как из пожарного шланга. Русло ручья состоит не из промытых и отшлифованных разноцветных камешков и золотоносного песочка, а громоздится такими глыбами и плитами, что не на каждую и вскарабкаешься. Весной, когда нераспустившиеся, полупрозрачные осиновые и берёзовые кущи, сбегающие по логам к Дурному, еще не гасят зелёной и ворсистой занавесью листвы шума и грохота этого неуправляемого, кипучего сына наших белков, кажется, что гул разносится не только по всем ущельям и складкам гор, но и достигает самого солнца. К примеру, разговаривать в это время вблизи ручья бесполезно – собеседника всё равно не услышать. Надо только кричать, да так, что другой раз глаза из орбит вылезают!
            Вот и сейчас, пусть я и находился в полутора километрах  вверх от Дурного,  шум стоял такой густой, что радостную птичью разноголосицу, коей наполнена вся округа, можно было услышать только когда пернатые, увлечённые своими весенними брачными играми, не обращают на тебя никакого внимания, а перепархивают и рассаживаются на верхушки ближних тёмно-зелёных пихт, и пробуют свои сильные голоса на необыкновенные, переливчатые арии. Цель моего нынешнего прихода в эту ложбинку была двоякой: нарезать тугих стеблей молодой, необычайно сочной, напитанной талой благодатной влагой черемши и заодно насладиться непередаваемыми ощущениями причастности к пробуждению и освобождению от зимних обмороков родимой алтайской тайги. Перескакивая с кочки на корягу, поминутно наклоняясь и прихлёбывая из собранной в лодочку ладони сладкую студёную водичку, я уже обежал на раз оба покатых склона, когда вдруг приметил на берёзе – вековуше промеж чёрно-белых штрихов знаменательный развал с застывшей тёмно-коричневой накипью чаги. Он и находился-то удобно, метрах в полутора вверх по стволу от роскошного округлого муравейника. Я приблизился. День был солнечный, ласковый, деловитые муравьи живыми, поблескивающими струями обтекали в разных направлениях щедро усыпанную сухими иголками хвои полусферу своего поселения. Я зашёл с боку кучи и, стараясь не беспокоить насекомых, принялся ножом аккуратно отковыривать комочки чаги. Крошки её стали осыпаться на верхушку муравейника. Он встревожился, самые смелые муравьи тут же встали на задние лапки и воинственно задрали вверх свои продолговатые головки с длинными усиками и острыми челюстями, но поняв, что ничего страшного с неба на них не просыплется, а это всего лишь что-то наподобие манны небесной, они, энергично подталкивая друг дружку, начали ловить и подбирать эти самые крохи и утаскивать их в чуть приметные круглые норки.  Уложив наготовленную чагу в кармашек рюкзака и, вскинув его на плечи, я напоследок провёл рукой по гладкому стволу берёзы – поблагодарил за целебный подарок, и начал спуск к каменистой дороге. Мне оставалось только осторожно спуститься по гравийной осыпи на эту дорогу, когда я невольно обратил внимание на возвышающийся справа на бугре огромный валун, похожий на старинный объёмистый купеческий сундук с достаточно плоским верхом. Сходство усиливалось еще и тем, что все бока валуна до половины были опушены отмытым вешними дождями изумрудным мхом. На солнце мох поблёскивал, что придавало некоторую сказочность этому предмету. Валун заинтересовал меня, и я взобрался на бугор рассмотреть его поближе. Идеально ровные и безупречные углы - будто опытный каменотёс постарался, вкраплённые в базальт ленточные разводья яшмы и других алтайских самоцветов. А одна из ленточек так вообще, подобно замочной накладке живописно свисает с крышки сундука и так смахивает на брошенный кем-то из туристов наборный обрывок цветной страховочной верёвки, что рука моя непроизвольно потянулась потрогать её. Ярко-зелёный, ёлочкой, узор чередовался с коричневыми пятнышками и жёлтыми спиральками, - не взять такую себе на память мне просто не позволяла моя любознательная натура, тем более, что верёвка эта запросто и в хозяйстве бы пригодилась: на плоской крышке сундука – валуна она была свита ещё и в колечки. Я наклонился вперёд, и тут же всего меня прошил электрический заряд, я резко и вовремя одёрнул протянутую руку: из колечек прямо мне в глаза, не мигая, смотрела приподнятая, слегка приплющенная – и тоже узорная! – змеиная голова с  широко расставленными бусинками холодных глаз.  Маленькая пасть гадюки медленно разверзлась, и длинный раздвоенный язычок вырвался наружу и угрожающе завибрировал в воздухе. Вот раззява любопытная, подумал я о себе, но в сторону не отошёл, а продолжал настороженно наблюдать за действиями змеи, готовый в любую секунду сбить её сапогом с валуна. Гадюка, всё также угрожающе шипя, подобрала свой хвост и пружинисто распрямляясь,  но при этом не спуская с меня безжалостных глаз, начала боком отползать к другому краю валуна, и там, вдруг неожиданно и вся разом провалилась в бодылья прошлогодней травы, и только её и видели! Вот вам и наборный ремешок в мою коллекцию!