Генка

-…Карась,-он вафлер!
Подытожил свой долгий и, по его мнению железно аргументированный рассказ об обитателях Амура, Гена.
Я и тогда с трудом улавливал его логику, а теперь, спустя 40 лет и подавно.
А дело было ранним утречком: и не когда-то , а первого января , 198… какого точно не помню года, и не где- то, а в самом, что ни на есть центре, на «пионерке», города, как сейчас принято говорить, «особого президентского внимания». Вниманием президента город был обделен по причине его,- президента отсутствия, а вот порядку и душевности там было куда как больше, нежели нынче.
Сидели мы, утомленные вчерашними излишествами всенародного праздника, я, Серега, да сам Генка, на коммунальной кухне огромной «сталинки», где семья нашей родной тетки-Гали , -Галки, как звали ее в большой нашей семье, занимала две  комнаты. Соседствовали они с Генкой с двумя другими семьями: одна была из «деловых» (жена , Люда, работала завмагом где-то на Дземгах, муж- Толя был  таксистом), второй мы почти никогда и не видели, позже «деловые» каким-то чудесным образом прихватили их комнату. Несмотря на то, что мы приходились Генке племянниками,  в силу абсолютной демократичности много пьющего человека и малой разницы в возрасте общались, разумеется, на «ты» и на равных.
Душа и организм отдыхали портвешком три семерки, беседа носила абсолютно мирный характер и дошла уже до рыбалки, где Генка и поведал нам ту страшную тайну про карасей.
Это были те редкие дни, когда Галка и Генка не выясняли отношения. Да и двое пацанов-Игорь и Санька, ничем не болели, ничего не натворили и были не у дедов, а с родителями.
Закусывали мы по настоянию Генки говядиной, скобля огромный замороженный напрочь кусок ножом, на манер приготовления строганины северными народами, что наверное, по замыслу дядьки, должно было придать нашему застолью романтический флёр,  а нам ореол брутальных самцов, вернувшихся с охоты с добычей домой.
Галка, с присущими ее речи идиомами, прекратила этот бардак, разливая дымящийся борщ по тарелкам, чему лично мы с Серегой были несказанно рады.
Процесс опохмелки перешел в стадию нормальной пьянки с хорошей закуской, а беседа двинулась дальше,  своим чередом дойдя до литературы.
Дело в том, что Генка был абсолютным и законченным библиофилом. Он читал везде и всегда, и много. И часто просто поражал меня энциклопедическими знаниями. А ведь я, на минуточку, был сыном филолога, и выбор книг у меня был будь здоров!
Не имея особых предпочтений он читал все подряд:
роман- газету, все толстые журналы, включая Октябрь, Сибирские огни и Ниву, книги из школьной программы своих пацанов, подписки на дефицитные издания «деловых» соседей, которые копились у них на шкафах годами. Не жаловал лишь периодику партийных газет. А вот «литературку» читал с удовольствием.
Прихлебывая горячий борщ, Гена умудрился поведать нам буквально двумя фразами сюжет «Декамерона». Резюме было традиционным:
-…мудак он, этот Бокаччо,  рассвистели на всю страну-эротика, секс,-говно полное…, вот Бальзак, - это вещь!- И тут же ринулся в уборную, неся закрытый на закладке где-то посередине томик великого писателя.
-Ешь, Бальзак, твою мать, пока поварешкой не огрела!
Галя была как всегда права: где борщ с портвейном, а где Бальзак?
Человеческая комедия отдыхает…

Они были младшей на тот момент парой в семье,- новоиспеченные комсомольчане. И
 и Галя и Гена родились здесь, на Дземгах, на так знакомом мне  до щемины в сердце, переулке Южном.
Родители обоих появились на Дальнем Востоке после войны, в 50-тые. У обоих были большие семьи, которые не миновали потерь на войне.
Я помню их свадьбу, которую гуляли, как водится,  всей улицей. Помню Гену с богатой шевелюрой в смешном, полосатом костюме и Галку в белом подвенечном платье. Хотя какой в те времена-венец? Про церковь вспоминали шепотом, с оглядкой.
Генка работал фотографом при местном ДК.  Для нас это была грандиозная новость. В те времена все пацаны нашего двора поголовно были фотографами-любителями, что легко можно было распознать по желтым пятнам на пальцах от фиксажа и проявителя.
Мы с братом, как только стали счастливыми обладателями «Смены 8-м», тут же примчались на «мастер-класс» к Генке. И он очень много и подробно нам объяснял о секретах и тонкостях своей профессии. И надо сказать, разбирался он в ней здорово! И вообще, несмотря на свой неусидчивый и ершистый характер, был во всем мастером своего дела. Хотя это,- ну никак не вязалось с его внешним обликом. Маленького роста, косолапый, с вечной неряшливой щетиной и зияющими дырами во рту ,- он скорее походил на  классического маргинала советского  образца. У нас , на ДВ, их называли бичами (от аббревиатуры "бывший интеллигентный человек"). Кстати говоря,история о том, как Генка расстался с передними зубами, достойна отдельного рассказа. В качестве анонса, могу приоткрыть тайную завесу над его главными действующими лицами, трое из них присутствовали и сегодня кухне, а именно: Серега, Генка, портвейн той же марки и...пассатижи...
Если двумя словами охарактеризовать их с Галкой отношения, то выйдет пафосная фраза – «любили друг друга до смерти».
А ведь так оно и было, причем в буквальном смысле слова. Мутузили они друг друга не по детски,- до сломанных ребер и  конечностей. Но это была страсть. И это действительно была любовь.
Двое пацанов,-как две капли воды похожих на Генку, не заставили себя ждать и появились на свет один за другим, в семидесятые. Так и жили вчетвером, в той самой «сталинке», где мы неспешно предавались тихой постновогодней беседе под мутную жидкость, которую к ужасу прекрасной страны происхождения, тоже называли портвейном.
Старшие дядья считали Генку оболтусом и придурошным, и не жаловали. Все они, так или иначе, занимались делами по их мнению серьезными: кто был мастером цеха на оборонном заводе, а кто руководил бригадой на стройке. Жалел и любил Генку только мой отец, впрочем как и других «блаженных» , - сказывалось детдомовское детство и скитания беспризорщиной по бескрайним просторам Сибири. А еще любил он свояка за преданность литературе и помогал ему книгами и советами.
Было у них и еще что-то общее. Что-то от шукшинского героя, вечно ищущего и не находящего «того самого» праздника. Неприкаянные, мечущиеся души. Законченные романтики, так и не смирившиеся с тем, что его,праздника «… может и нету совсем».
 …Генку убили в 90-е. Зарезал только что освободившийся из колонии зэк. Убил за деньги, за зарплату, которую Гена получил накануне и которую тут же принялся торопливо обмывать со случайным собутыльником.
«Его нельзя было не убить. Я знал, что обязательно зарежу его»…
Скажет тот потом на суде.
Много позже я понял о чем он говорил,- мы изучали в курсе уголовного права  виктимологию.
И я вспомнил отца,- он как раз не мог не любить Генку. За искренность, за неприкаянность, за мятущуюся чистую душу.
И, наверное, Генка был не прав только тем, что так жил : трудно, но честно и  что мне так тяжело сейчас об этом писать…